Глава восемнадцатая

Велибора бегом спустилась на первый этаж, споткнувшись на лестнице, и едва не упав, что в ее положении было бы очень опасно. Поговаривали, что князь Буривой родился, когда его мать спускалась по лестнице, и, родившись, сразу упал на степени. Но Велибора не хотела так рожать. Более того, она хотела рожать в Славене, в своих покоях, а не в этом диком и далеком краю, в крепости, где трудно будет найти настоящую повивальную бабку.

Но она удержалась на ногах, все же больно ударившись животом о перила. И едва сознание не потеряла. Но возникшая в голове княжны мысль о том, что Вадимир, может быть, жив, может быть, просто ранен, и Военег поторопился, сообщив о его смерти, вела молодую женщину, придавала ей сил, заставляла сцепить зубы так, что они, казалось, вот-вот крошиться начнут – лишь бы все вернулось. Это было бы возвращением к мечтам, их осуществлению, и отвергало бы подступивший уже момент потери всего, чего она желала.

Но потеря, видимо, отступить не пожелала. Велибора понимала, что при возвращении княжича Вадимира живым, внизу была бы хоть какая-то радость, оживление в лицах дворовых людей и воев, несмотря на смерть Буривоя. Пусть и умер Буривой, но люди не почувствовали бы себя осиротелыми, если бы вернулся младший княжич. Хотя они и не знали еще, что не суждено, как сказала Бисения, и старшему брату воротиться. Однако еще с лестницы Велибора увидела, что лица людей совершенно поглощены горем. И она не думала, что это горе вызвано смертью Буривоя и его сына. Самый сильный шум поднялся уже после того, как все узнали о главном. А сейчас на первом этаже словно пожар прошел – люди стояли растерянные и потерянные, и никто не говорил ясно и громко. И даже всегда суровый воевода Военег опустил в горе голову.

Велибора остановилась на нижней широкой ступеньке. Как раз Военег поднял на нее глаза.

– Еще что-то случилось, – спросила княжна, заметив среди людей одетого человека, видимо, только недавно вошедшего с улицы. Человек выглядел усталым и лицо имел сильно красное то ли от морозного ветра, то ли от возбуждения.

– Варяги сожгли Славен… – сообщил Военег. – Теперь наши дома здесь.

– И княжеский терем… – начала было Велибора узнавать подробности.

– Все подчистую сожгли…

Мир в сумрачной, плохо освещенной комнате начал вдруг резко темнеть, а ступенька под ногами княжны куда-то в сторону поехала, не вперед или назад, а вообще прочь от лестницы. И она опять потеряла сознание.

До этого воевода Военег обсуждал с другими воеводами и сотниками, как они будут везти тела Буривоя и сына его Вадимира в Славен, чтобы там принародно и торжественно, как князю с княжичем и подобает, положить их в погребальные костры на Перуновой горке близ Славена, где всегда князей богам отдают, а потом устроить общегородскую тризну. И даже кто-то начал готовить речь, которую следовало загодя прочитать перед людьми в Славене гонцу из Карелы. Но теперь и надобность в этой поездке отпала, и даже сообщать печальную новость было уже, по сути дела, некому. Что стало с княжеской семьей, со всеми обитателями большого княжеского подворья, было неизвестно. Однако гонца все же отправить было необходимо. По дороге он заглянет в Славен с сообщением. Вернее, в то, что от города осталось. Как опытный водитель полков, воевода Военег хорошо знал, что не бывает так, чтобы город после взятия и сожжения перестал существовать. Слышал воевода, что так бывает после нашествий диких народов – хозар, урман или свеев, но и тогда кто-то все же спасался. А тут соседи варяги-русы… Многие их них со словенами имеют даже семейные связи. И слишком много в городе людей, чтобы всех их уничтожить. Да и сами варяги-русы не лютые звери, приходящие или приплывающие издалека, и не будут уничтожать словен под корень. Воев, кто будет отчаянно драться, конечно, побьют. Да и то не всех. Многие просто отступят за город, и там их не тронут. Не тронут, наверное, и купеческие торговые кварталы, потому что там четверть лавок принадлежит русам. Более того, варяги, возможно, через какой-то непродолжительный срок, даже помогут словенам восстановить свою столицу, и поднять сначала новые стены, а потом и новый город. И новое княжеское подворье построят. Для князя Гостомысла, который теперь, вернувшись из дальнего похода, будет городом править. Вот к нему, чтобы поторопить с возвращением, и намеревался отправить гонца Военег.

Пока отсутствует Гостомысл, словенами кто-то должен править. Воевода Славена Первонег, как сообщил гонец, убит при захвате ворот. Посадник Славена Лебедян сгорел в огне, защищая с копьем в руках свой городской дом и свое имущество. Вести эти печальные, но кто-то должен взять на себя право распоряжаться, потому что в такие тяжелые времена твердая рука словенам необходима.

И воевода Военег, как-то все само собой так получилось, начал распоряжаться, отдавая приказы, в том числе, и ровне себе по значимости, таким, как воевода Бровка. И никто не воспротивился. Военег был воспитателем Вадимира. И ему, конечно, было бы легче, если княжеский стол унаследовал Вадимир. Хотя, как человек немолодой и опытный в житейских делах, Военег понимал, что и самому Вадимиру, и всем другим словенам, возможно, придется тогда бороться с тем, кто пожелает захватить действительную власть. Вернее, с той, что пожелает это сделать. Велибора, став княгиней, несомненно попыталась бы править сама или вместе с мужем или вообще без него. И тогда плохо пришлось бы всему городу, потому что Велибора обязательно притащила бы в княжеский терем кучу хозар, которые тоже влезли бы в городскую власть. А хозарские торговые люди попытались бы вытеснить словен. Это принесло бы много перемен и вообще новых, не свойственных словенам порядков. Ведь у хозар основной промысел – это торговля людьми, перепродажа рабов из славянских и иных земель в Византию и в Хорезмию. А словене, хотя и покупали рабов, хотя и продавали их, и в домах своих держали, все же никогда не занимались работорговлей, как промыслом. Не пытались за счет этого обогатиться. И даже осуждали хозар и других, кто этим занимался. Это было бы сложностью правления князя Вадимира, если бы княжич сел за стол своего отца. С Гостомыслом будет проще. Хотя Гостомысл, возможно, отодвинет от себя воспитателя своего брата, и возвысит собственного воспитателя сотника Бобрыню. Скорее всего, сделает Бобрыню даже воеводой, хотя тот никогда не был даже тысяцким. Слов нет, Бобрыня вой хороший и опытный. Но полки в большую сечу никогда не водил. Но доверием княжича он пользуется полным, и сам ему верен.

Но Военег не ревновал к возможному и даже вероятному возвышению сотника Бобрыни. Это было бы естественно, потому что любой князь, любой правитель, бывает вынужден опираться не всегда на тех, кто что-то умеет и что-то значит, а на тех, кто ему ближе, кто помогает ему, и кому правитель может доверять. Так всегда бывает испокон веков. И сейчас, отдавая распоряжения, Военег понимал, что командовать он будет только временно, но это не значило, что он собирался относиться к делам без ответственности. И не значило, что он хочет моментом воспользоваться, и что-то для своего блага сделать. Воевода знал одно благо – военные победы, и они для него были важнее всего.

В первую очередь требовалось без шума и без лишних ушей допросить гонца, чтобы понять ситуацию, которая сложилась в Славене. И Военег позвал с собой воеводу Бровку и двух старых опытных сотников, пользующихся почетом и уважением, и ушел в княжескую горницу, куда тут же позвали и гонца, но запретили входить дворовым людям, которых за дверью горницы собралось множество.

Гонец стоял перед воями, согбив плечи, и теребя в руках шапку. Это был дворовый человек из княжеского терема, и он не умел говорить коротко, как обычно общаются люди, носящие оружие и доспех. И смущался под пристальными взглядами.

– Тебя кто к нам послал? – первым задал вопрос воевода Бровка.

– Княжна Прилюда велела взять лучшую лошадь, и от любых свободных ворот скакать во всю прыть в князю Буривою с вестью, что варяги за стенами, и жгут стены и город.

– «От любых свободных ворот»… – пожелал уточнить Военег. – Значит, варяги ворвались в Славен только от одних ворот?

– Да, воевода, от ворот, что с Ильмень-моря. Мы тогда не знали, что там произошло, и как им ворота открыли, кто приказал. Но они ворвались. Сразу захватили первые кварталы, и, как тараканы, по городу разбежались. И все через одни ворота. Все с одной стороны пришли, с озера или с береговой дороги. Когда я с княжеского подворья выезжал, они уже княжеский терем с одного угла подпалили. Пламя легко пошло. Бревна-то – одно «смолье». Да что уж тут говорить, когда весь город такой. И сколько раз уж горел, а все из камня строит не начинают. Варяги не подпалили бы, с других домов огонь пришел бы.

– А княжна что? – спросил один из сотников.

– Собирала все семейство, детей Гостомысла от первой жены одевала, в дорогу готовила. Двое саней уже запряженные стояли. Их ждали.

– Должны прорваться? – спросил Бровка.

– В тереме воев было десятка три. Варягов чуть меньше. Должны были прорваться. Вои тоже готовились. Чтоб охранить.

– А ты как прорвался? Не пытались задержать?

– Трое конных варягов дорогу перегородили, хотели меня с коня сбросить. Я промеж них въехал, одного полосонул ножом по лицу, и коняку погнал. Прорвался. Двое бросились гнаться, да сразу отстали. Их наши люди на улице дубьем остановили.

– «Ножом полосонул»… – повторил Военег слова гонца. И посмотрел на пустые ножны, торчащие из онуча на правой ноге. – А где нож потерял?

Гонец, казалось, только сейчас заметил потерю ножа. Посмотрел себе на ногу.

– Должно, там и оставил. В глазу, наверно, торчать… – ответил слегка удивленно.

– Теперь это, стало быть, называется, «полосонул»… – ухмыльнулся воевода Бровка. – Убил ворога на ходу, и даже не заметил. Но и это хорошо. Знай наших!

– А воевода Первонег что? – спросил Военег. – Откуда известно, что он убит? Какая сорока растрещала? Видел ты его мертвым?

– Потом уже, перед самым моим отъездом, вой от ворот прибегал, сказывал. Ворота «изъездом» взяли. Под видом нашей сотни из дальней крепостицы с нашим сотником варяги приехали. Первонег приказал ворота открыть, и ему первый удар достался. Сразу голову раскололи.

– У Первонега голова крепкая, – заметил Военег.

– На хмельной мед… – не поддержал его Бровка. – Как можно так, среди ночи ворота ворогу открыть?

Военег не стал спорить, потому что знал пристрастие воеводы Славена, своего старого боевого товарища, к которому всегда относился с уважением. И сразу предпочел сменить тему, чтобы не говорить плохо о том, кого уже нет в живых.

– А про посадника откуда известно?

– Его терем от морских ворот недалече. Люди сказали, что там было. Старый Лебедян меч найти не успел. Только копье схватил. На лестнице за свое добро дрался. Там его и убили. И дом спалили. А домочадцев выгнали на мороз, в чем беда их застала.

– Сильно варяги лютовали? – спросил один из сотников.

– Не так, как дикари. Людей на улицах не били. Только дома грабили. И с людьми дома не жгли. На мороз всех выгоняли, потом поджигали. А один дом, сказывали, и жечь не стали. Там собака у крыльца привязана. Отвязать себя не дала, бросалась. И потому дом не спалили. Собаку пожалели.

– Это ты сам видел?

– Нет. К нам на подворье народ стекался. Думали, не посмеют варяги к княжескому жилью подступить. У калитки вои. Сразу отбили атаку. Тогда варяги, как я говорил, угол дома запалили, чтобы люди вышли. И все побежали. А до того рассказывали княжне Прилюде. Она там за старшую оставалась.

В это время за дверью снова послышался сначала громкий человеческий гомон, в котором сначала невозможно было выделить отдельные голоса, а потом и громкий разговор. Но разобрать слова опять было трудно. Потом в дверь постучали, и, не дожидаясь приглашения, порог переступил вой с обвислыми черными усами, покрытыми сосульками от дыхания. В тепле сосульки таяли, и оттого усы выглядели смешными и кустистыми, растущими в разные стороны, каждый, как говорится, сам по себе.

– Кто такой? – сурово спросил воевода Военег, потому что он строго-настрого приказал стражнику никого не пускать в горницу, чтобы не помешать допросу гонца. Воевода не любил, когда его приказы не выполняют. Тем более теперь, когда он только-только начал командовать, приняв на себя роль старшего в войске. Если сразу не осадишь, вообще потом слушаться не будут.

– Дружинник сотни княжича Вадимира, – без стеснения отозвался вой. – Был послан Вадимиром в Славен с предупреждением, но опоздал. Вернее, почти опоздал…

– Что такое «почти»? – хмуро спросил Бровка. – Я с детства твердо знаю, что «почти вой» – это не вой. А «почти опоздал» – это не опоздал. Говори яснее.

– На меня в дороге разведчик варягов напал, и одолел в схватке, но добивать не стал, лошадь забрал, которую мне княжич Вадимир из-под себя дал. И отпустил безлошадного и безоружного в ночь.

– Надо же, милостивый какой! – не удержался от неодобрительной оценки воевода Бровка. – С чего бы так-то? Или усы твои ему понравились? Или сказал ему что?

Голос Бровки казался даже угрожающим, словно он заподозрил предательство. Однако вой не испугался, и спокойно продолжил рассказ:

– Может, и усы понравились. Вообще-то они женщинам нравятся. А мужчины обычно просто завидуют…

Это высказывание, возможно, касалось напрямую воеводы Бровки, который имел и усы, и бороду, словно бы выщипанные курами, редкие и несуразные. Но носить их не стеснялся, потому что вой без усов и без бороды – не вой вовсе, а какой-нибудь волхв.

– Но разведчик, видно, не завистливый попался. Просто пожалел, и отпустил. Я через сугробы пешком до деревеньки добрался, отдал смерду деньги, что на свадьбу себе копил, взял его клячу, и на ней до Славена добрался. Иначе как? Смерд клячу отдавать не хотел. Она его самого, жену и детей кормит. Пришлось не считать. И поехал, не торопясь, чтобы клячу не загнать. По дороге ногу и обе руки приморозил. Сейчас еще чувствуется. Только предупредить успел стражу и Первонега, что из Бьярмы в помощь Славену воевода Далята идет, и ведет с собой три тысячи дружины, как на ворота напали. Первонег перед тем вышел, сам у ворот был. Он и первый удар получил. А мне салом барсучьим руки и ногу мазали. Пока оделся, пока выскочил, ворота уже захватили, и варяги в город прорвались. Я воеводу Первонег оттащил к стене подальше от ворот…

– Жив, значит, он? – спросил Военег почти радостно, понимая, что тело убитого воеводы никто оттаскивать бы не стал.

– Жив, хотя и дюже хворает. Ему мечом по затылку ударили. Шлем выдержал. Потом, когда уже город горел, и небо на виднокрае светало, я по его приказу повел Первонега к посадским домам на берег. К кому-то он там хотел попасть. К знакомым что ли… Но по дороге поскользнулся, упал, и опять затылком ударился о наледь. И так остался лежать, без памяти. Я уж снова тащить его собрался, даже, кажется, потащил, когда сани в окружении воев подъехали. Это оказался сам воевода Славер, который сам намедни в Славен приезжал, и у Первонега гостил. Славер приказал загрузить Первонега в свои сани, меня посадил на коня позади воя, и отвез нас в Русу в свое подворье. А когда Славер, сам помогал Первонега в сани грузить, он грамотку берестяную выронил. Я и подобрал.

– И где эта грамотка? – оживился воевода Бровка, до этого насупившийся, когда принял слова дружинника относительно усов и бороды в свой адрес.

– Я Первонегу передал. Он прочитал, и велел Славеру подбросить. Я потом хитро подбросил, словно даже наступил кто-то на грамотку, и печать князя Войномира смял.

– Мудро, – сказал Военег. – Из тебя разведчик хороший получился бы. – И дальше что?

– В доме своем Славер нас устроил без охраны, и оружие у меня не отобрал. Как гостей потчевал. Первонегу вообще не до оружия. Слаб он сильно. В голове мутится. Ему Славер пообещал волхва прислать. Не знаю, пришел волхв или нет…

– И ты воеводу Первонега там, в доме врага бросил? – спросил сотник полка Бровки.

– Я когда вышел грамотку подбросить на крыльцо, встретил того воя, что меня на дороге победил, и лошадку отобрал. Хорошая лошадка. Мелкая, но шустрая, верткая, и усталости не знает. Хозарская. От княжны Велиборы к княжичу передана. А княжич мне ее доверил. Я стал назад лошадку требовать. Тут Славер вышел. Он своему вою заплатил за лошадку, и велел мне отдать. Волынец, так того воя зовут, и отдал. У него у самого, говорят, конь Ветер – лучший в варяжском войске. Зачем ему еще и эта лошадка. А Славер разрешил Первонегу меня с донесением к Буривою отправить. Первонег и отправил сам.

– А что на словах велел добавить? – опять с подозрительностью в тоне спросил воевода Бровка. – Первонег обязательно что-то на словах передать должен был…

– А нешто я по грамотке сейчас что читал? – удивился гонец. – Я на словах и говорил.

Бровка проворчал что-то в свои выдерганные усы, но вслух ничего не сказал.

– Тебя как величать, дружинник? – спросил Военег.

– Родители назвали меня Белоусом.

– Так у тебя ж усы черные! – не удержался, и сказал Бровка.

– Не знаю почему, но когда я на свет появился, у меня усов, говорят, вообще видно не было, – спокойно ответил Белоус, похоже, уже привычной для себя давно заготовленной фразой.

– А, значит, что на свадьбу собирал, все за смердовскую клячу отдал?

– Все отдал, воевода. На эти деньги можно было пять хороших смердовских коней купить. Но и за то смерду благодарность Перуна.

Воевода вытащил из-за широкого пояса небольшой кожаный мешочек с монетами, брякнул серебром, встал, подошел к Белоусу, и вложил мешочек ему в ладонь.

– Это тебе взамен твоих потрат. На дело княжества потратился. Значит, возвращать тебе след. Бери и не стесняйся. Ты хорошо свою службу знаешь. А что победил тебя на дороге другой вой, не стесняйся того. На всякого бойца найдется боец сильнее. И не всегда самый сильный победителем выходит. Главное, ты дело порученное не бросил. А это значит, службу и честь ты знаешь. Я запомнил твое имя, Белоус. Ты еще понадобишься княжеской дружине.

И неслышно для других, приобняв дружинника, сказал:

– Первонег читать не умеет. Ты ему грамоту читал?

– Я читал, – так же тихо ответил Белоус.

– Есть что мне сказать?

– Первонег велел тебе одному и говорить…

– Что вы там шепчитесь? – спросил из-за стола воевода Бровка. – Нам-то скажите?

– Я тебя потом позову, – пообещал Военег, и вернулся на свое место.

– Про невесту его спросил. На свадьбу напрашивался… – объяснил с улыбкой. – Невеста в Славене была. Где сейчас ее искать, не знает…

Когда Военег остался один, он пригласил Белоуса не в княжескую горницу, которую намеревался занять, а в комнату на втором этаже, отведенную ему ранее, когда еще живы были князь Буривой и княжич Вадимир.

– Рассказывай. Что велел Первонег сказать?

– Грамотка была от князя Войномира к воеводе Славеру.

– Это ты уже говорил. Дальше что?

– Войномира наш княжич Гостомысл доставил до князя бодричей Годослава. Годослав приходится Войномиру родным дядей – братом его матери. И принял князь бодричей племянника с распростертыми объятиями. И сразу назначил его князем-воеводой на остров Буян, к викингам. Там готовится война с данами. И Годославу необходимо иметь на Буяне надежного человека. А на кого ему еще положиться, как не на близкого родственника.

– Значит, Войномир застрял там надолго? – напрямую спросил Военег.

– Он не просто застрял там. Он остался там навсегда. И затребовал к себе Славера. А Славер один, без дружины, там тоже нужен, как Первонег думает, мало. Значит, Славер уведет с собой часть варягов, приведенных Далятой. Да там и так его собственный полк треть составляет. Его, наверное, с собой и возьмет. Да и дорога опасная. Без полка ее одолеть можно только в одиночестве. Одинокого не заметят. И всегда скрыться сможет. А с малой дружиной увидят, и постараются напасть. Как на княжича Гостомысла…

– На княжича напали? – переспросил Военег. – Что же ты молчишь!

– Гостомысл дал бой ляхам и пруссам. В том бою его ранило отравленной стрелой…

– Что ты говоришь. Ни ляхи, ни пруссы отравленными стрелами не пользуются. На них много всякого наговорить можно, но они не подлецы.

– То же самое сказал и воевода Первонег. Но так пишет Славеру князь Войномир. Он сам принимал участие в том бою. Гостомысл приказал дать Войномиру оружие. И Войномир видел, как княжича ранило. Стрела, пишет Войномир, была славянская, длинная, от сложного лука.

– Такие стрелы были только у сотни Русалко, что отправилась сопровождать княжича. У ляхов и пруссов нет сложных луков.

– Первонег то же самое сказал. Но я рассказываю, что в бересте было. Войномир пишет, что Гостомысл едва-едва доехал до Рарога. Там уже потерял сознание от яда. Одновременно с Гостомыслом приехал воевода Веслав, посол князя вагров Бравлина Второго, который воюет с королем франков Карлом. У вагров живет лив-жалтонес, который все яды знает, и лечит от них. К этому жалтонесу вагры и повезли Гостомысла. Войномир только пишет, что Гостомысл был очень плох, и неизвестно, довезли ли его до жалтонеса. Как дальше обстоят дела у нашего княжича Войномир не знает. Но думает, что тот не скоро сможет вернуться в Славен, и отцу в войне уже не помощник. Он не знает еще, что Буривоя больше нет, и Вадимира нет.

– Я понял тебя. Наверное, и не надо, чтобы варяги знали это. Я прикажу перекрыть все дороги отсюда в сторону Славена и Русы. Выставим засады. Ты кому-нибудь говорил про Гостомысла или Войномира?

– Нет, воевода. Только Первонегу.

– Верю. И забудь сам, чтобы даже во сне не проговориться. Отдыхай пока. Это будет твоя комната. Была моя, теперь будет твоя. Отдыхай. Отоспись…