Глава двадцать вторая

Белый конь графа Оливье ростом выделялся среди других коней, и сам граф тоже не считался человеком маленьким. В итоге он возвышался над сопровождающими его франками и воями-славянами, окружившими их, чуть не на целую голову, даже если не принимать во внимание перья на графском шлеме, которые делали его ещё более высоким, тогда как славяне никогда перьями шлемы не украшали. Так группа проехала по мосту через ров к главным городским воротам, расположенным со стороны Замковой горы. Сама гора, и строения на ней, большей частью деревянные, но частично и каменные, от ворот видны были хорошо. А над всем этим, нависая над стеной, стоял княжеский замок с каменными стенами, пусть и не слишком высокими, но, благодаря высоте самой горы, казалось бы, неприступными.

Граф Оливье впервые оказался в такой близости от известной твердыни славян на границе с германским и, одновременно, со скандинавским миром, и рассматривал увиденное с интересом, впрочем, достаточно односторонним, поскольку Оливье не знал ничего другого в жизни, кроме войны, и любое укрепление оценивал не с точки зрения зодчества, а только с точки зрения возможного разрушения.

Городские стены показались графу достаточно прочными, с которыми предстоит много повозиться, прежде, чем удастся на них забраться или их разрушить стенобитными машинами. Ров, заполненный водой, тоже представлял серьёзное препятствие, как и ворота. Но вот мост графу понравился своей прочностью. Благодаря этой прочности можно не опасаться, что мост разрушится под нападавшими, когда они будут разбивать ворота. Рядом с мостом лежало много брёвен и цепей, из чего нетрудно было сделать вывод, что Старгород готовится построить подъёмный мост. Такие мосты только-только начали строить в европейских крепостях, но в городах пока не строили. Видимо, близость франков заставила вагров всерьёз относиться к безопасности своей столицы.

Граф с интересом ждал, когда они въедут в город, чтобы определить, есть ли там «мешок» с внутренними воротами, и насколько этот мешок опасен. Но проехать за ворота не удалось, потому что из города навстречу графу Оливье выехал уже сам князь Бравлин Второй.

Он остался таким же крепким и основательным, как три с половиной года назад, только седины в бороде добавилось, как и неукротимости в глазах, может быть, даже какой-то отчаянной, но умной жёсткости. По крайней мере, графа он встретил очень спокойно и хладнокровно, без улыбки, на которую Оливье рассчитывал, и твёрдо посмотрел ему в глаза.

– Я рад приветствовать такого знатного гостя в своей земле, граф, – ледяным тоном, без нотки приветливости сказал князь. – Вижу, что тебя привели мои воины, хотя я категорически запретил пускать иноземцев за стены. Но теперь обсуждать это поздно. Однако я очень надеюсь, что это – единственный способ для тебя и твоих соотечественников попасть в город… Только в сопровождении хозяев… Надеюсь, что ты будешь так любезен, что передашь мои слова королю Карлу вместе с уважительным поклоном от меня.

– Я тоже рад встрече, князь, и тороплюсь ещё раз выразить тебе своё уважение, несмотря на неласковый приём, мне тобой оказанный. Но я тоже понимаю ситуацию, и не держу на тебя обиды, как и тебя прошу не держать обиду на меня. А привели к тебе дела, которые разрешить можешь только ты, используя свою княжескую власть.

– Я слушаю тебя, уважаемый граф.

– Мы будем разговаривать здесь?

– Сегодня не слишком ветрено. И на мосту ветра не заметно. Я думаю, что мы можем поговорить и здесь.

Бравлин откровенно не желал пускать графа Оливье за ворота, из чего граф сразу же сделал вывод, что там, за воротами, припасён для любого противника какой-то сюрприз. И Бравлин, как любой полководец, справедливо считает, что сюрприз перестанет быть таковым, если противник будет о нём знать заранее.

– Пусть будет так… – кивнул Оливье, и улыбнулся. Однако после улыбки слова его зазвучали твёрдо и вполне серьёзно. – Я хочу высказать тебе, князь, претензию от имени своего короля и от себя лично, поскольку я командую частью королевской армии, и именно эта часть сегодня понесла потери. Причем, все потери такого рода считаются незапланированными.

– Какие потери? – Бравлин сделал вид, что не понимает, о чём идёт речь.

– Несколько часов назад твои дружины при подавляющем численном преимуществе и возглавляемые твоим воеводой Веславом, как настоящие бандиты и грабители с большой дороги, беспричинно атаковали на нашей территории отряд, состоящий из рыцарей и оруженосцев, и почти полностью уничтожили его в неравном бою. Когда сопротивление было уже бесполезно, только пятеро наших славных рыцарей сумели прорвать кольцо окружения, и пробиться к своим. Я беру на себя смелость заявить, что выражаю мнение и своего короля, которому сейчас, по всей вероятности, уже докладывают о произошедшем, и высказываю тебе, князь вагров Бравлин Второй, что подобные действия воеводы Веслава вовсе не говорят о добрососедских отношениях княжества и королевства, и провоцируют нас на ответные действия…

Бравлин никак не отвечал на такую речь графа. Просто смотрел ему в глаза, словно ждал продолжения. И Оливье вынужден был продолжить:

– От имени короля Карла Каролинга, я требую выдачи нам воеводы Веслава, нарушившего мир, для предания его суду пострадавшей стороны. В случае отказа, вся ответственность за последствия ляжет только на плечи княжества вагров.

– Это всё? – спросил Бравлин спокойно, даже устало.

– Всё, – ответил Оливье. – Не хватает только твоего ответа. И я хотел бы получить его немедленно. В противном случае.

– Что в противном случае? – невинно и холодно поинтересовался Бравлин.

– В противном случае мы вынуждены будем сами атаковать отряд воеводы Веслава, который окружён нашими полками, и уничтожить его.

Теперь князь Бравлин ответил не задумываясь.

– Граф, сначала я должен сказать тебе следующее: я никак не ожидал, что эта провокация будет исходить от тебя, человека, которого я всегда глубоко уважал, как рыцаря честного и справедливого настолько же, насколько сильного и отважного. Я ждал чего-то подобного от вашей армии, но ожидал, что для выполнения такого плана отправят человека бесчестного, у которого нет за спиной светлого и ясного прошлого, человека, который не побоится запятнать своё имя низостью.

– Что ты называешь провокацией? – переспросил Оливье, вспыхнув всем лицом, и положив руку на рукоять меча.

Тут же шевельнулись копья княжеского охранения, и повернулись в сторону франка, но тот в своём возмущении этого даже не заметил.

– То, что ты рассказываешь. Это только повод, чтобы начать войну, и ничего больше. Абсолютно ничего. И во всём твоём рассказе нет ни слова правды.

– Ты обвиняешь меня?.. – переспросил граф Оливье.

– Да, я обвиняю тебя, человека доселе благородного, во лжи, равносильной предательству! – Бравлин ответил без тени смущения, и даже не сильно повышая голос, отчего речь его становилась еще более холодной. – Я не знаю, умышленная это ложь или тебя самого обманули, но в твоём рассказе нет ни слова правды. И прежде, чем предъявлять претензии и обвинять честного и благородного воеводу, тебе следовало бы самому разобраться с этим вопросом. Мне уже доложили о происшествии, и я никак не думал, что именно о нём ты ведёшь разговор.

– Ну-ну, – с угрозой в голосе сказал граф Оливье. – Хотел бы я выслушать твою версию.

– Пожалуйста! Далеко с восходной стороны из земель славянского племени словен в помощь Старгороду от агрессии франков – будем называть вещи своими именами! – выступил со своим полком мой дальний родственник княжич Гостомысл, сын князя Буривоя, известного в своих краях полководца и правителя города Славена.

– Княжич – это… – граф Оливье, как и большинство франков, путался в славянских титулах из-за их сходного звучания.

– По-вашему, это герцог… В землях ляхов Гостомысл имел сражение с местными войсками и пруссами, разбил их, но сам был ранен отравленной стрелой. Большая часть полка Гостомысла благополучно прибыла к нам, а сам княжич с двумя сотнями воев вынужден был ехать так медленно, что, при проезде через земли бодричей, князь Годослав, соболезнуя человеку, который и к нему многократно приходил на помощь со своими полками, даже предоставил Гостомыслу носилки своей жены, чтобы раненого без тревоги побыстрее доставили ко мне, поскольку у меня живёт лив-врачеватель, специалист по ядам. Этот врачеватель единственный в наших краях человек, который способен спасти молодого княжича. Но необходимо было торопиться, поскольку времени после ранения прошло много. Я послал воеводу Веслава с сотней дружинников встретить раненого княжича Гостомысла на той стороне Лабы. Вот это и есть отряд, который ты называешь грабителями с большой дороги. И до того ли им было, чтобы ввязываться в схватку с франками, когда они так спешили?.. Это первое. Теперь второе. Переправа, на которой пересекали Лабу воины Гостомысла и Веслава, способна одновременно пропустить не более сотни воинов. Там и переправлялась сотня. Причем, на большом пароме было только шестьдесят человек. Именно эти шесть десятков атаковали воины твоего отряда, поплатившиеся за это. Их было восемь десятков конных рыцарей. Восемь десятков рассчитывали справиться с шестью десятками до того, как к берегу подплывут остальные четыре десятка. Но они не успели даже сойтись в схватке, потому что стрельцы Гостомысла, охраняя своего княжича, попросту перебили твоих рыцарей. И только пятерым, как ты правильно заметил, удалось бежать, так и не вытащив меч из ножен.

Оливье сушал молча, и не перебивал Бравлина. Он не хотел верить в возможность такого случая, чтобы горстка стрельцов уничтожила сильный отряд рыцарей, и не позволила ему приблизиться для копейного и мечного боя. Это казалось Оливье фантастикой. Но при этом он хорошо знал и своих соотечественников, которые могут рассказать любую небылицу, лишь бы оправдать свое поражение. Обычно истина лежит где-то посредине. А две стороны рассказа – это крайности, которые противопоставляются одна другой.

– Откуда у тебя такие сведения, князь? – граф Оливье убрал руку с рукоятки меча, но сердито постукивал стальной перчаткой по высокой металлической луке седла. – Мне рассказали совсем другую историю!

– Я ещё не закончил, граф. И утверждаю, что ты ошибся и в другом, заявляя, что воины Годослава и Веслава находились на чужой территории. Переправа лежит между двумя деревнями. На том берегу Лабы деревня принадлежит княжеству бодричей, на этом – княжеству вагров, следовательно, мне. И это моя земля…

– А вот это спорный вопрос, – Оливье не согласился. – Мы утверждаем, что эта земля принадлежит эделингу Видукинду, которого сейчас, впрочем, нет в Саксонии, и он не может заявить свои права. Но принадлежность переправы давно всем известна…

– Вот именно… – ответил Бравлин вполне спокойно. – Поэтому не стоит спорить, проще просто заехать в деревню, и спросить жителей, кто они, и кому принадлежат. Деревню населяют не саксы Видукинда, а вагры Бравлина. И никогда эта деревня не принадлежала Видукинду. Земли же саксов начинаются только через два полёта стрелы в сторону полудня, по ту сторону небольшой речушки, впадающей в Лабу. Там, кстати, тоже есть переправа…

– Но мне сказали, что эта деревня входила в эделингию старого Кнесслера, которому унаследовал Видукинд.

– Такое было давно, но продолжалось это только два года. Кнесслер захватил у меня часть земли, но потом, после короткой войны, когда я уничтожил войско Кнесслера и сжег его дом, я всё вернул. И не вижу здесь основания для спора. Старый Кнесслер больше не претендовал на эту землю. И даже подписал со мной документ на этот счет. Документ, подтвержденный эделингским судом, находится в моей канцелярии. И я всегда могу его представить.

– Хорошо, это, будем считать, еще не решенный спорный вопрос. Давай, князь, вернёмся к первому. Твой рассказ так подробен, словно ты был очевидцам. Тем не менее, ты говоришь с чужих слов. Как и я. Но мои рыцари говорят прямо противоположное тому, что рассказывают тебе твои воины. Почему я не должен верить своим рыцарям? Как нам разрешить спор?

– Простым логическим путём, – предложил Бравлин. – Воины перевозят больного княжича, которого необходимо срочно доставить к лекарю. Есть им дело до кого-то, когда они так спешат?

– В этом есть доля правды. Позволь мне посмотреть на этого герцога Гостомысла, или, как ты говоришь, княжича?

– Поехали… Княжича Гостомысла необходимо как можно быстрее доставить к врачевателю, который давно уже его дожидается.

И Бравлин, не теряя времени, ударил коня пятками…

Маленькая кавалькада двинулась между строем пехоты вагров и рыцарской конницей франков к самой середине строя. Чтобы пропустить их к воеводе Веславу и княжичу Гостомыслу, франки вынуждены были строй разомкнуть, и пешие вагры тут же устремились в разрыв, сопровождая своего князя. Граф Оливье, конечно же, заметил, что строй первой колонны оказался разрезанным на две части, но не сказал ничего, поскольку желание быть с князем рядом и не оставлять его среди противника казалось вполне естественным. Кроме того, граф уже понял всю проигрышность позиции, занятой первой колонной, а, следовательно, проигрышность и любой позиции, которую займёт вторая колонна, вынужденная прийти первой на помощь. Сейчас ввязаться в бой было равносильно тому, чтобы броситься в доспехах в реку, и попытаться переплыть ее. Но существовал вариант выйти из положения с честью через продолжение переговоров, каким бы результатом они не закончились, и граф, которого всегда отличало благоразумие, ни в коей мере не отнимающее у него честь отважного рыцаря и славного бойца, никак не показал своей обеспокоенности положением разрезанной надвое первой колонны, и не противился присутствию пехоты вагров рядом с собой. При этом, сам человек высокой чести, он считал и Бравлина второго человеком чести, и не думал, что тот замыслил против него коварство.

Веслав со своей дружиной и дружиной словен двинулся навстречу князю раньше, чем кавалькада преодолела строй франков, и встреча произошла прямо перед этим строем. Воевода склонил перед князем голову, ожидая вопросов. Если граф Оливье выделялся ростом среди окружающих, и только один князь Бравлин был ростом только чуть-чуть ниже франка, то рядом с Веславом граф казался совсем не высоким. Здеь сказывался еще и рост коня воеводы. Другого такого громадного коня нужно было еще поискать.

– Воевода, расскажи нам, что произошло у переправы? – князь Бравлин сказал требовательно.

Веслав стал коротко, но послушно рассказывать на славянском языке, а сам князь переводил графу Оливье сказанное, которое полностью совпадало со сказанным ранее.

– Герцога Гостомысла я уже вижу… – сказал Оливье. – Это его, должно быть, поддерживают с двух сторон воины?

– Да. Это он. Носилки, как мне сказали, пришлось бросить, когда разведка доложила о вашей погоне. Княжича посадили в седло. Отправьте его к жалтонесу Рунальду! Быстрее… – отдал Бравлин приказ. – Он глаза уже не открывает, бедняга… Что я скажу его отцу, если Рунальд окажется бессилен… Гостомысл – наследник Буривоя…

Несколько воев-словен окружили княжича плотным строем, словно приготовились защищать его. Группу возглавил тот вагр, что выехал первым к графу Оливье, и все быстро двинулись в сторону города, не дожидаясь развязки драматических событий под стенами.

– Нам ещё предстоит выслушать противоположную сторону, – мрачно сказал граф Оливье, повернувшись в сторону Бравлина. – Командира того отряда, что, по словам Веслава, был уничтожен до рукопашной схватки. Он сам уцелел чудом, и не получил, как говорит, в схватке не царапины, когда весь, практически, отряд был уничтожен. Но… Уничтожен до того, как вступил в схватку… Мне в такое, скажу, князь, честно, верится с трудом. Я немало повоевал, но ни разу не видел, чтобы одни лучники могли остановить рыцарскую конницу. Именно этот момент заставляет меня сомневаться в искренности воеводы Веслава…

Князь перевёл слова графа. Веслав ответил. Бравлин перевёл в обратную сторону:

– Мой воевода сам раньше в это не верил, хотя слышал, что именно так воюет князь-воевода Дражко. И даже постоянно спасает свое княжество от данов именно этой манерой боя. Но теперь мой воевода убедился, на что стрельцы способны… Кого же ты хочешь выслушать?

– Позовите барона дю Колона! – повелительно потребовал граф.

Приказ передали по рядам. И с дальнего края первой колонны в сторону графа и князя поскакал рослый рыцарь на сером в белых яблоках жеребце. Длинная белая грива и такой же белый хвост величественно играли на ветру. Рыцарь приблизился, и поднял забрало, показав красиво-грубое, словно из камня вырубленное лицо, но это лицо было покрыто красными пятнами. То ли от возбуждения, то ли еще от чего-то…

– Расскажи нам, барон, что произошло у переправы.

– Я уже рассказывал…

Барон посмотрел на Веслава, воевода в ответ смотрел прямо на него. Два тяжёлых взгляда столкнулись, и первым не выдержал франк, отвёл взгляд в сторону.

– Мы хотим услышать это все, – настаивал граф Оливье.

– Мы стояли на причале у переправы. Насколько я знаю, эта переправа принадлежит подданному нашего короля эделингу Видукинду, и я хотел выяснить, по какому праву вагры пользуются ею. Права подданных моего короля я должен защищать при всех обстоятельствах.

Бравлин с Оливье переглянулись, но оба удержались от комментариев.

– Дальше… – поторопил граф.

– Вагров высадилось около трёх сотен, мы не препятствовали высадке, хотя я намеревался задать им свой вопрос. Но они атаковали нас без предупреждения, когда мы не были подготовлены к схватке. Начали атаку лучники, сразу существенно уменьшившие общее наше число. В результате мы сразу понесли большие потери, тем не менее, не отступили.

Бравлин переводил Веславу слова дю Колона. Воевода слушал с ухмылкой на бородатом лице, и не пытался возразить.

– Сколько всего продолжалась схватка? – спросил Оливье.

– Около получаса. Но силы были слишком не равны. Когда нас осталось около двух десятков, я дал команду к прорыву. Вырвалась лишь половина, но и ещё пятерых мы потеряли от стрел тех же самых лучников, когда уже чувствовали, что спаслись.

– Что скажет на это воевода Веслав? – поинтересовался граф.

Бравлин перевёл вопрос, воевода ответил.

– Он говорит, – снова перевёл князь, – что не трудно съездить туда, и посмотреть, как и где лежат франки. Все они погибли во время конной атаки, направленной в сторону реки. И ни один не доскакал до причала. Все погибли от стрел, и ни один не погиб от меча. Если бы на причале была рукопашная схватка, обязательно были бы погибшие и среди вагров. Но среди вагров нет даже раненых… Я тоже думаю, что есть смысл съездить к переправе или хотя бы послать туда людей…

– Это далеко… – возразил барон дю Колон. – Это четыре часа пути.

– Туда и обратно – четыре часа, – согласился Бравлин. – Но мы же должны узнать правду. Теперь, когда княжич Годослав отослан к лекарю, нам спешить, я думаю, особенно и некуда.

– Правду знает только Бог, – гордо и с вызовом возразил барон. – Тела недолго и перетащить…

– Бог знает правду… – граф Оливье посмотрел на князя Бравлина. – Но у нас разные боги…

– Бог у всех един, только мы говорим с ним на разных языках, как и со своими народами… – возразил князь. – Божий суд?

– Я слышал, что воевода Веслав избегает поединков… – сказал Оливье. – Многие рыцари говорили, что вызывали его на поединок перед сражением, но воевода отказывался… Кажется, и ты тоже, барон, рассказывал мне эту историю.

– Я вызывал, – согласился дю Колон. – Он испугался. Это было пять лет назад.

– Он считает поединки глупостью, которая мешает воеводе, ему, то есть, заниматься своим делом, – вступился Бравлин за своего воеводу. – Но он иначе относится к Божьему суду.

Князь заговорил с воеводой по-славянски. Веслав утвердительно закивал.

– Воевода готов, граф.

– Пусть будет так! – согласился Оливье. – Дю Колон, ты готов?

Рыцарь растерянно открыл рот, и едва слышно выдавил из себя возглас согласия.

– Составим два строя! Поединок будет проходить в промежутке между двумя армиями, – предложил Оливье.

Бравлин вместо ответа кивнул, и направил коня к своей пехоте.

Перестроение двух колонн франков в одну не заняло много времени. Что касается вагров, то они уже стояли в сомкнутом строю, и только выровняли ряды. Весть о поединке Божьего суда разнеслась быстро, в результате чего строй славянской дружины укоротился в длину, зато стал гораздо более плотным, и увеличился в середине на несколько рядов. Более того, даже в город весть каким-то образом проникла, и горожане вперемешку с дружинниками и стрельцами заполнили стену как раз против того места, где, предположительно, должны были сойтись два участника схватки. Место это определить оказалось просто, потому что посредине, ближе к строю вагров, остановились князь Бравлин Второй и граф Оливье.

– Тебе не жалко своего барона, граф? – предвидя исход поединка, спросил князь Бравлин.

Оливье ответил не сразу, но в голосе его, когда он всё же ответил, слышалось много горечи.

– Даже притом, что он мой кузен, признаюсь, мне его не жалко. Я знаю, что Веслав будет победителем. Я прочитал это в глазах дю Колона. И после поединка я принесу тебе, князь, свои извинения за действия армии франков. Я уже сейчас готовлю слова.

Оливье опустил голову так, что поникли великолепные перья на его шлеме. Впрочем, когда приготовления были закончены, о чём с одной стороны сообщил франкский рог, с другой славянский берестяной рожок, граф голову всё же поднял, и перекрестился:

– На всё есть воля Божья…

И, одновременно с князем, граф дал отмашку рукой. Можно начинать.

Замер строй пеших вагров. Замер строй конных франков. Даже лошади, казалось, прониклись напряжением момента, и не звякали удилами, не перебирали копытами. Барон дю Колон выехал на поединок в обычном вооружении франкского рыцаря, поскольку не имел при себе другого. Воевода Веслав тоже не менял вооружения, но у него вместо копья оказалась в руках боевая рогатина, больше похожая на короткий римский меч, насаженный нане слишком толстое бревно, чем на обычное копьё. Рогатина значительно короче копья, следовательно, дю Колон имел преимущество, потому что доставал противника первым, но Веслава это ничуть не смутило.

Поединщики одновременно сорвались с места. Серый в белых яблоках жеребец барона оказался более лёгким на ногу, но ему не нужно было нести на себе такого великана, как воевода вагров. Из-за разницы в скорости противники сошлись не в середине строя, которую барон преодолел раньше, а чуть дальше. Но, проигрывая в скорость, Веслав выигрывал в общей массе коня и всадника, и если копьё франка, ударившись в щик воеводы, сразу разлетелось на множество осколков, при этом тяжёлый щит в железной руке почти не колыхнулся, то рогатина Веслава пробила щит, пробила доспехи, и вытащила уже бездыханного дю Колона из седла. И так несколько метров Веслав, показав в очередной раз свою чудовищную силу, нёс барона навесу, пока рогатина не сломалась, оставив остриё в груди противника.

– Всё, как и ожидалось… – тихо сказал граф Оливье, и снова печально склонил свои перья. – Но я рассчитывал, что мой кузен хотя бы окажет сопротивление. Он был неплохим мечником, но до меча добраться не успел. Как всё быстро свершилось…

– Ужасно скучная схватка… – сказал рыцарь, стоящий рядом с графом Оливье. – Хотя, суд всегда есть суд, и его приговор суров, а справедливость сомнению не подлежит.

– Божий суд свершился! – громко, хотя и спокойно, сказал князь Бравлин. – Слава победителю!

– Слава!

– Слава! – откликнулись ряды вагров. – Слава!

Ряды франков хранили мрачное молчание.

Граф Оливье потянул повод, поворачивая коня ближе к князю.

– Насколько я знаю силу рыцарей франкского королевства, с воеводой Веславом на равных могут сразиться только два человека – герцог Анжуйский и я… И вообще в здешних краях у него мало соперников. Ты, князь, наверное, мог бы тоже драться с ним на равных, Годослав, конечно, и князь-воевода Дражко… Может быть, ещё и герцог Трафальбрасс… И всё. И мне остаётся только сожалеть, что у нас состоялся акт Божьего суда, а не турнирный поединок. Иначе я мог бы вызвать воеводу. Но, я слышал, в турнирах он тоже не принимает участия.

– Не принимает, – подтвердил довольный Бравлин, сохранивший спокойное выражение лица, но не сумевший скрыть торжества победителя в своих глазах. – Веслав считает поединки и турниры времяпровождением и развлечением для бахвалов. Он предпочитает не хвастать тем, чего не собственными силами добился, а получил от богов. Его воинский дар – подарок Радегаста, покровителя защитников отечества, воевода только этим гордится, и этим же удовлетворяется.

– Тогда я надеюсь всё же встретиться с воеводой на поле боя… – сказал Оливье. – Если, конечно, ты, уважаемый князь, не найдёшь общий язык с нашим славным королём. А сейчас… Князь Бравлин Второй, от своего лица и от лица своего короля, интересы которого я сейчас представляю, я приношу тебе извинения за ту путаницу в изложении событий, которая произошла по вине барона дю Колона. Я был не прав, высказывая тебе и твоим соплеменникам и подданным обвинения, и прошу извинить меня за резкие слова. Я надеюсь, что положение пока не враждующих, но, скажем так, стоящих на грани того, сторон не сделает нас с тобой, князь, врагами в жизни, и мы всегда сохраним друг к другу искреннее уважение. По крайней мере, за своё уважение к тебе я всегда могу поручиться честью рыцаря.

Граф снял металлическую перчатку, и протянул князю руку. Бравлин руку пожал, но встречной тёплой речи произносить не пожелал.

– Передай, граф, мой поклон королю Карлу. Как он себя чувствует? Прошла его недавняя простуда? Наша зима сырая, не то, что в Аненхайме…

– Ты осведомлён о здоровье короля лучше, чем я. Я уже больше двух недель не был в ставке. Но сейчас спешу туда.

– Твои полки более никто не задерживает.

Только в этот момент Оливье увидел, что дорогу, по которой он пришёл под городские стены, перекрывает сильная и количественно, и качественно конница вагров, способная просто не выпустить франков из окружения. Но тут же, повинуясь знаку князя Бравлина, затрубили берестяные рожки славян, подавая сигнал, и конница снялась с места, неторопливо, с явной неохотой уезжая через поле вправо.

Дорога освободилась…