Глава девятнадцатая
А в самом Славене и в Русе события тем временем начали принимать новый оборот и ускоряться незаметно для жителей. И в Славене, да и в Русе на них мало кто из людей несведущих и к самим событиям непричастных внимание обратил, хотя они уже означали, по сути своей, начало военных действий. Пока скрытое начало. Но всем воям было хорошо известно, что в большой войне побеждает не тот, кто умеет лихо воевать, и не знает страха смерти, а тот, кто умеет думать, и заранее к войне готовится.
Воевода Славер, после затянувшегося обеда у воеводы Первонега, вернулся в Русу уже в темноте, при начинающейся на льду Ильмень-моря метели, и сразу отправился в высокий терем к посаднику Ворошиле, потому что во всех местных делах рассчитывать мог больше всего на него, несмотря на то, что Ворошила не поддержал Славера на посадском совете. Большой терем посадника по вечернему времени смотрел на улицы уже закрытыми ставнями, и пришлось стучать, чтобы воеводу запустили за дворовую калитку. А потом, согреваясь подогретым хмельным мёдом в большой, но хорошо протопленной горнице, долго ждать самого Ворошилу, обычно отправляющегося ко сну рано.
Ворошила всё же вышел, и даже не проявил недовольства столь поздним визитом, хотя купец Смык и предупреждал Славера, что посадник не любит поздних гостей.
– Случилось что? – первым спросил Ворошила, и потрогал рукой изразцами покрытую боковую стенку горячей печи. Руку отдёрнул, почувствовав горячую поверхность.
– Случилось то, что я провёл время за обеденным столом с воеводой Первонегом…
– Он известен своим гостеприимством, – непонятно, то ли одобрил это, то ли не одобрил посадник. – Странно только, что ты тверёзый…
– Метелью на льду весь хмель выдуло. А вообще, я не тверёзый, а крепкий. Но не в том суть. До обеда мы с Первонегом важным делом занимались – осматривали стены Славена. Выискивали места, где стены дюже слабы, и их чинить стоит, чтоб враг в город ненароком не проник. Интересовался он, стало быть, моим мнением, и совета просил.
– Думаю, Первонег хорошего выбрал себе советчика, – улыбнулся Ворошила. – С нашим бы Блаженом он много не наездил, и дельного слова бы не услышал. И что ты там доброго увидел, воевода? Поведай…
– Я увидел, что приступом брать город трудно, осаду устраивать – ещё труднее и для городской казны накладнее стократ, да и войск только для обложения стен кругом следует иметь втрикрат более. А посадский совет так дело ведёт, что или от войны отказываться, или, если не отказываться, то осаду ставить на пару, знать, лет… Кто войско кормить-поить тут будет? Совет?
– Не продумали. И ты не подсказал.
– Я б и подсказал, да меня мало слушают. Тут Блажен всё решает. Как проснётся.
– Тоже верно. Но не гнать же заслуженного человека палками только потому, что он стар. Он слишком много в своё время для Русы сделал. К тому же, все мы старыми будем, коли боги до того дожить дозволят. След, наверное, и о себе тоже подумать, и традицию не заводить. Но ты, вижу, что-то никак предлагаешь?
– Я предлагаю совет больше не собирать, но дать мне возможность действовать самостоятельно, пока ещё время есть. Скоро его не будет, потому что воевода Первонег вой толковый, и ворота запрёт, и проверки чинить будет всякому входящему. Как только вблизи появятся мои полки из Бьярмии, сразу и начнётся. А это что значит? Это значит, что нам след гораздо раньше начинать. Готовиться необходимо, чтобы потом не гадать, что делать в первую очередь, и чего не сделали из того, что сделать было необходимо.
– Так ты велишь мне на себя ответ взять за всё? Эк тебя разгораздило до войны-то… Ну, говори, говори, что надумал… Ежели что дельное, я сам, не смотря на ночь, к князю пойду. Он хоть и спит много, однако же просыпается, когда след, и думать тоже умеет.
– Может, Здравеня пока трогать и не надо. Мне нужны все купцы, что лавки держат в Славене. Я их людей хочу на своих дружинников сменить, чтоб ворота в нужный момент открыли. Знаю, что Первонег присмотр за всеми русами учинит. Но я не велю пока своим полкам близко к тем самым воротам подходить. Не надо, чтоб словене их увидели.
– Когда полки прибудут?
– Князь Астарата заупрямиться не должен. Завтра к полудню жду. Но, ежели мы с тобой договоримся, я гонца отправлю, чтоб в круг пошли, и подальше в стороне встали, в наших землях, но так, чтоб в один переход на месте оказаться…
– Кто полки-то приведёт? Толковый вой?
– Воевода Далята от князя Астараты.
– Э-э-э… Не совсем то, что сейчас нам нужно. Мягок характером, в решениях рыхловат, но вообще-то толков, голова у него на месте. Этот, может, и поймёт, если ему все хорошенько втолковать, – Ворошила одобрительно крякнул, выпил кружку мёда, налитую воеводой для себя, и крякнул ещё раз. – А что купцов касаемо, сейчас же людей пошлю. Здесь собрать?
– Здесь. Через час будут?
– Будут.
– Тогда я гонцом к Даляте обеспокоюсь, и сюда вернусь…
* * *
Пока Боживой и Верещага торопливо седлали воеводе коня, только-только отошедшего от долгой скачки в мороз по льду Ильмень-моря, он услышал, как уже началась суета в посадническом тереме. За ставнями громко разговаривали, поднимались люди, чтобы отправиться по купеческим домам с приглашением. Но никто, даже пеший, торопящегося Славера не опередил, и он вместе со своими дружинниками и с купцом Смыком выехал за ворота, направляясь к большой избе, которую занимал неподалёку от речных городских ворот. Смыка, вообще-то, можно было бы и оставить у посадника дожидаться, когда других купцов соберут. Но Славер и в Русе ориентировался не лучше, чем в Славене, хотя Руса была чуть поменьше размерами, и потому желал иметь провожатого при себе.
Город уже спал спокойным сном уставшего за морозный день одушевлённого существа, каковым, по сути дела, и являлся. Городские улицы, мощёные брёвнами, в Русе так не чистили, как в Славене, и потому брёвна покрыло снегом, скрывающим топот копыт. Но скрип снега под копытами в ночной тишине тоже разносится далеко окрест. За всю дорогу к своей избе воевода не встретил ни одного человека, кроме городской стражи, проезжающей улицы дозором.
– Волынца мне найти, и быстрее… – распорядился воевода, едва въехав во двор.
– Только что здесь был, – отозвался дежурный десятник из охранной сотни, – в конюшню ходил. Сейчас сыщем…
Воевода прошёл в жарко натопленную избу, но не успел меховой плащ с кольчужки скинуть, как в дверь следом за ним вошёл молодой дружинник Волынец.
– Звал меня, воевода?
– Звал… – повернулся Славер на высокий голос молодого воя. – И спешно звал… Как там твой Ветер поживает? Летать не разучился?
– Летает… Пока ещё никто его, слава Перуну, не остановил…
Дружинник Волынец был славен не сам по себе, а своим конём Ветром, сравниться с которым в беге и выносливости не мог ни один конь во всём варяжском войске. Высокий, тонконогий, с длинным корпусом… Со стороны посмотреть, не скачет, а словно парит над землёй. И потому дружинника часто использовали в качестве гонца.
– А та стрела осенью?
Минувшей осенью при осаде крепостицы случайная стрела кого-то из словен застряла в ребре благородного животного. Об этом ранении знала вся дружина, и сочувствовала Волынцу не меньше, чем, если бы ранен был он сам. Ветра в дружине все знали и все любили, и встали бы при случае на его защиту так же, как встали бы на защиту своего князя.
– Ребро срослось. Не вспоминаем, чтоб не повторилось… Хорошо, стрела на излёте была…
Оба знали, что пущенная с близкого расстояния стрела способна коня навылет прошить.
– Значит, готовься в дорогу… Ближним путём из Бьярмии к нам идёт дружина воеводы Даляты. Завтра к обеду должны быть здесь. Тебе надо их встретить как можно дальше от Славена, и потому Ветра жалеть не будешь. Передашь, чтобы зашли в крепостицу Всячинское болото. Там крайняя наша крепостица, самая ближняя к Славену. Сколько за стенами поместится, пусть там стоят. Остальных в соседний бор отправить. Пусть ждут, и днём костров не жгут. Провиант в крепостицу посадник Ворошила отправит. Бедствовать не будут. Да и ждать долго не придётся. Всё запомнил?
Молодой гонец только озорно глазами блеснул:
– Что ж тут запоминать! Передам, воевода. Когда отправляться?
– Сейчас, сразу…
Дружинник поклонился, и вышел молча, привычный к такого рода поручениям…
* * *
Ещё днём воевода Славер почувствовал отношение к себе со стороны купца Смыка. Заинтересованное отношение, выливающееся в услужливость и готовность с охотою помогать во всём. Смык словно бы надежды на бьярминских варягов возлагал. Вернее, не просто на самих бьярминских варягов, а на успешный исход войны со словенами в целом. И тогда воевода сделал правильный вывод. А на сборище купцов, что держали в Славене лавки, Славен свои наблюдения проверил, и убедился, что был прав. Он нашёл себе верных помощников. У каждого из купцов-русов имелись свои собственные основания быть недовольными словенами. И каждый из них с согласием, если не с радостью, готов был сделать то, что задумал Славер. Разговор надолго не затянулся. Быстро подсчитали количество людей, которых можно было отправить из Славена, и вместо них поставить других, коих обязался к утру подготовить воевода. Конечно, самому Славеру хотелось бы заменить всех, но он нашёл доводы купцов, воспротивившихся этому, основательными. Дружинники, изображая из себя торговых людей, не смогут даже товар правильно показать. Значит, их могут заподозрить. Заподозрят одного руса, начнут проверять всех, и легко обнаружат подмену. Поэтому, в зависимости от величины лавки, купцы решили оставить где по одному, где по паре прежних работников. Так и надёжнее, и делу не в убыток.
– Старых работников в город не отпускать… – предупредил осторожный воевода. Мало ли… Слово лишнее сболтнут. Первонег, чай, тоже своих «ползунов» к нам шлёт.
– Куда ж их? – спросил посадник Ворошила.
– Сажайте в сани, и прямиком в крепостицу Всячинское болото. Там отсидятся. Вместе с полками. Я распоряжусь. Их там примут.
Это сильного возражения не вызвало. Горожане не привыкли вмешиваться в дела, если ими командуют люди ратные. Надо, значит, надо!
– Отправим! Не из Славена. На льду встретим, и отправим.
– Отправлять придётся не сразу всех. Смену будем вести по паре, по тройке, чтоб сразу заметно не было.
– Сани на льду держать будем. Не провалятся, чать, – решил Ворошила.
– Тогда – готовьтесь вы, а к утру и мы будем готовы…
* * *
Пока в Русе готовились к утру, заботясь о том, чтобы всё успеть сделать затемно, и не затягивать надолго то, что необходимо завершить срочно, утро одинаково приближалось и к тем, кто был в городе, и к тем, кто был в дороге.
Чернявый и черноусый дружинник Белоус из молодого полка княжича Вадимира сначала сильно смутился, когда его пересадили со статного, хотя и тяжеловатого собственного коня на низкорослую хозарскую лошадку, но, поскольку эта лошадка была из-под княжича, воспротивиться не посмел. А уже в пути понял, насколько он выиграл от такой замены. Лошадка не скакала, а стелилась над дорогой такой ровной, быстрой и безостановочной рысью, на которую не были способны другие кони княжеской сотни. При внешней диковатости, она вовсе не оказалась дикой, и даже наоборот, отличалась большей послушностью. А в выносливости, казалось, и сравнивать такую лошадь не с кем. Белоус был выбран сотником Благотой не из-за каких-то боевых качеств, а только из-за хорошей ориентации и знания местных дорог. Впрочем, от гонца требовалось в основном это. И Белоус сразу же оправдал доверие, свернув с дороги на тропу, потому что знал, что эта тропа не оборвётся возле какой-то захудалой деревеньки из пяти землянок, а выведет его через такую деревеньку на другую, более короткую, хотя и менее уезженную дорогу. Правда, эта дорога на небольшом участке близко сходится с основной. Но, правильно рассчитав время, Белоус выехал на опасный участок тогда, когда на окрестности уже плотно легла темнота, и при этом луна и звёзды ещё не поспешили занять своё обычное место на небосклоне. А там уже, слыша лязганье доспехов большого отряда совсем неподалёку, Белоус погнал свою лохматую лошадку так, что пар уже валил не только от неё, а и от всадника. И уже через непродолжительное время шум от передвижения варягов-русов стал стихать, а вскоре и вовсе остался далеко позади.
Но и дальше Белоус лошадь жалеть не стал, даже памятуя, что ему ещё ехать и ехать до Славена. Силы ещё могут пригодиться, но потерянное время может стоить куда как больше затраченных сил. И потому бокам лошадки основательно доставалось от пяток гонца.
Дружинник не удивился, что так быстро обогнал большой варяжский отряд, который при встрече с сотней княжича Вадимира заметно торопился. Варягов обманули, и они решили, что теперь им уже некуда спешить. И потому темп передвижения резко снизили. Это словенам только на руку. Значит, есть дополнительное время, чтобы подготовиться к обороне…
Дружинника Волынца воевода Славер, как и Белоуса сотник Благота, тоже выбрал не за ратные заслуги, а за умение и возможность быстро передвигаться, и вообще за умную и хитрую, пронырливую натуру. Но доверие каждый раз следовало оправдывать, чтобы тебе доверяли снова. И Волынец, хотя и знал, что со стороны будет некому оценить его таланты, всё же надежды Славера рушить не хотел. И в скорый галоп пустил коня сразу за городскими воротами. Застоявшемуся в конюшне Ветру такая сумасшедшая скачка была только в удовольствие, и тонкие ноги стремительно мелькали над заснеженной дорогой, казалось, почти не касаясь её. За такую поступь другие варяги и окрестили Ветра летающим. Сам Волынец легко ориентировался в пути, даже выехав в темноте, и в темноте минуя множество перекрёстков. Дороги местные он знал неплохо, хотя последние годы провёл вдалеке. И хорошо понимал, что зимой дорогу прокладывают обычно там, где была дорога летняя, если дело не касается льда больших пространств. Это на Ильмень-море можно было бы ехать там, где нравится, или вдоль по Ловати, вдоль по Волхову так же… А все наземные дороги бывают, как правило, ограничены природой – горами, лесами, оврагами и болотами. И именно потому имеют обыкновение, словно реки и речки, петлять, а не вести человека напрямую к месту назначения.
Волынец выбрал путь самый короткий, поскольку воевода сказал, что рать Даляты тоже должны идти коротким путём. И не беда, что выбранная дорога считалась словенской, а не общей. Откуда на ней взяться словенам в такую пору – ночь, темень… Да и встретятся словенские дозоры, трудно разве сказать, что сам словенин, и послан с поручением воеводой Первонегом! Внешне жителя Славена от жителя Русы отличить трудно, пока он сам себя не назовёт. Да и говор у них схож. Только когда дружина строем идёт, можно понять, потому что словене ходят строем более узким, варяги в ряд выстраивают большее количество конников. Да и то это происходит не всегда, и дружина дружине бывает рознь. Потому и можно, смотря по обстоятельствам, выдать себя за кого угодно. Уж что-что, а язык у Волынца подвешен ладно, за словом никогда в дальние края не ездит, да и соображение работает. Это и воевода Славер всегда оценивает, и потому использует дружинника там, где других использовать трудно. А если бьярминские дружины пойдут другой дорогой, недалёкой, более извилистой, зато и более широкой, их можно услышать издалека. А чтобы слышать, Волынец через какие-то промежутки времени подтягивал повод, останавливая Ветра, и заставляя его замереть. Прислушивался…
Торопливая скачка длилась уже много часов. Луна, перекатившись с одного края неба на другой, предвещала скорое наступление обычной предутренней темени. Конь Ветер, казалось, совершенно не чувствовал усталости. Да и всадник ещё не столько проскакал, чтобы ему требовался отдых. Но случилось так, что Волынец выбрал ту самую дорогу, которой решил воспользоваться гонец княжича Вадимира черноусый дружинник Белоус…
Белоус скакал монотонно и безостановочно. Обогнав дружины варягов, он уже ничего не опасался, и усердно молотил пятками рёбра лохматой лошади, которая и без того скакала, низким стелящимся ходом своим издали похожая на гигантского охотящегося волка. Время стоило дорого, и беречь лошадь, тем более, чужую, не стоило. Казалось, цель гораздо важнее, чем сохранение сил послушного животного.
А Волынец останавливался, чтобы услышать происходящее на дорогах окрест, боясь пропустить проход дружин Даляты, которые могли передвигаться и где-то в стороне. И потому услышал приближение Белоуса издали. Звуки не ввели варяга в заблуждение. Это не большие полки передвигаются. Это одинокий всадник стремительно преодолевает расстояния. Чтобы так гнать, надо иметь причину – или от кого-то убегать, или торопиться куда-то. А что за причина у неведомого всадника – это необходимо было выяснить, поскольку время встало военное, и каждая мелочь может сказаться на судьбе многих воев.
Волынец всегда сознавал свою ответственность.
Первым побуждением гонца было свернуть в сторону, преодолеть сугроб, который не мог стать преградой для такого коня, как Ветер, и спрятаться среди деревьев, чтобы издали, в месте, где дорога прямая, рассмотреть неведомого всадника. Благо, луна ещё не совсем спряталась, и дорогу освещает, отражаясь в чистом снегу. Но гонец Славера тут же сообразил, как мало ему даст такое разглядывание. Это разглядывание может понадобиться тому, кто прятаться желает, чтобы избежать встречи. Всегда есть надежда, что ночью, да ещё во время торопливой скачки, неведомый всадник не заметит свежего следа, идущего с дороги в сторону. Волынец же, напротив, прятаться не пожелал, понимая, что это может скакать разведчик или гонец от разведки словен, желающий предупредить воеводу Первонега о приближении грозной варяжской силы. Выполняя свою задачу, стоило выполнить в другую, может быть, более важную, потому что, даже если Волынец, избежав встречи, и предупредит Даляту, то Первонег получит предупреждение с другой стороны, и получится, что Волынец напрасно гнал Ветра…
Молодой варяг решительно доскакал почти до поворота дороги, там развернул коня поперёкпути, и приготовил лук. Пользоваться луком, как всякий дружинник, Волынец умел хорошо. Конечно, он не был стрельцом, и ему ни к чему был сложный и дорогой многослойный стрелецкий лук. Большинство дружинников обходились простыми и дешёвыми в изготовлении обычными луками. Наложив на тетиву стрелу, варяг стал ждать.
Встречный всадник показался из-за поворота вскоре, и не сразу разглядел впереди фигуру коня и всадника, перегородивших дорогу. А когда заметил, был уже вполне в зоне опасности, потому что Далята натянул тетиву, и наставил стрелу на цель.
Белоус остановился, соображая, как ему быть, и кто этот неведомый вой, оказавшийся на его пути. По длине лука он сразу понял, что перед ним не стрелец, следовательно, опасность не так и велика, по крайней мере, она не смертельна. Тем не менее, неприятности могла доставить и стрела простого лука, тем более, что доспех на Белоусе был лёгкий. Он протянулся было к своему луку, притороченному позади седла, но увидел, как качнулся, предупреждая, лук встречного всадника. Это был откровенный приказ не пытаться сопротивляться.
Вообще-то робостью черноусый Белоус никогда не отличался, следовательно, и трусом не был. Сообразив, что сейчас, на дистанции, он ничего выиграть не может, он решил приблизиться к незнакомцу. На близкой дистанции лук теряет свои преимущества. А вытащить из ножен меч Белоус может одновременно с тем, как свой вытащит встречный всадник. И вообще, ещё неизвестно, кто там на дороге! Дорога принадлежит словенам. И там вовсе не обязательно стоит враг. Может быть, это кто-то свой его самого, Белоуса принял за врага, и потому проявляет такую осторожность. Требовалось разобраться.
– Подъезжай! – крикнул всадник. – Подъезжай ближе!
Это было как раз то, что Белоус собирался сделать. Лохматая хозарская лошадка с удовольствием перешла с недавнего быстрого галопа на шаг, и, послушная воле всадника, двинулась незнакомцу навстречу.
– Здесь остановись, – шагов с пяти сказал Волынец.
Белоусу хотелось сократить дистанцию предельно, и он, сделав вид, что натягивает поводья, на самом деле их только чуть-чуть подтянул, и лохматая лошадка не остановилась.
– Остановись! – лук в руках Волынца чуть дрогнул, предупреждая о серьёзности намерений, и указательный палец правой руки подправил стрелу. – Стреляю!
Белоус вынужденно остановился, потому что понял – ещё шаг лошадки, и стрела сорвётся с тетивы. И, что совсем обидно, неизвестно даже, чьей рукой эта стрела будет пущена. А уж с такой дистанции ни один доспех не спасёт даже от простого лука.
Противники долго всматривались в ночной сумрак, пытаясь лучше разглядеть один другого. Но луна, как специально, стараясь помешать знакомству, спряталась одним боком за вытянутую линией тучу, и стало заметно темнее.
– Ты из Славена? – спросил Белоус. Спокойно спросил, и голос не повышая, и не показывая своего внутреннего напряжения.
– Лук у меня в руках! – возразил Волынец. – И здесь спрашиваю только я… Будь у тебя лук – я бы тебе ответил…
– Я не слышал твоего вопроса, – усмехнулся Белоус.
Но смотрел он вовсе не на всадника, а на лошадь, потому что ни разу в жизни не видел такую лохматую. Эта лохматость и небольшой рост лошади чуть было не подвели гонца воеводы Славера. Он не воспринял лошадь всерьёз. А, не воспринимая лошадь, автоматически не воспринимаешь и всадника.
– Мой вопрос прост: кто ты и куда едешь?
Белоусу ничего не оставалось, как ответить первому, и ответить честно, потому что, скажи он, что рус, а перед ним окажется словенин, то стрела может сразу же сорваться с тетивы. Но она может сорваться и в случае противоположного ответа, хотя на словенской дороге встретить одинокого руса сложнее.
– Я дружинник княжича Вадимира, послан с поручением в Славен.
Стрела не сорвалась. Напряжение Белоуса чуть-чуть спало.
– Не рано ли Вадимир шлёт гонцов. Он сам только минувшим утром покинул город…
– Значит, есть обстоятельства, вынуждающие его сделать это…
– Что за обстоятельства?
– Кто ты такой?
– Что за обстоятельства? – рука с луком чуть дрогнула.
– Варяги идут… – вынужденно сказал Белоус. – Так кто ты такой?
– Я дружинник воеводы Славера… – Волынец, расслабленный видом лохматой лошади, чуть ослабил уставшую держать лук натянутым руку, и Белоус это заметил.
– И что?
– Мне придётся убить тебя…
Волынцу нравилась власть, нравилось держать под стрелой противника, но расслабление сыграло с ним злую шутку. Он никак не ожидал, что маленькая лохматая лошадка покажет такую прыть. А она, повинуясь движению колен и пяток всадника, так и не тронувшего повод, вдруг стремительно сорвалась с места, а сам Белоус одновременно с началом движения пригнулся за корпус лошади.
Будь Волынец поопытнее, как воин, а не как гонец, он просто пропустил бы Белоуса мимо себя, а потом выстрелил бы вдогонку. Он же выстрелил сразу, и стрела пролетела над седлом, не задев всадника. А Белоус успел за какое-то мгновение выхватить меч, и, уже выпрямляясь, ударить варяга по плечу. Однако удар этот был без замаха, потому что замахнуться при таком стремительном беге лошади он просто не успевал, и откровенно слаб, чтобы нанести хотя бы легкое ранение. О серьезном же ранении даже и речи идти не могло…
Можно было бы остановиться. Вёрткость лохматой лошади позволяла это сделать быстро, и неожиданно для противника. Но Белоус тоже умел мыслить быстро. Характер требовал сразиться с этим варягом, преимущества сил которого он не ощутил. Но долг в то же время говорил, что схватка одинаково может завершиться, как победой, так и смертью. И, в случае смерти, никто не сможет предупредить словен о приближении варяжских полков. Чувство долга оказалось сильнее норовистого характера. Белоус погнал коня, стремясь скрыться в темноте, пока варяг не успел наложить на тетиву новую стрелу. Лохматая лошадка показала всё, на что она была способна, и молодому дружиннику показалось, что он летит, обгоняя ветер.
Отсутствие воинского опыта и во второй раз подвело Волынца. Наставленный вой поступил бы просто, и опять же пустил бы стрелу в спину убегающему, пока его еще было видно. Волынец же, не оценив скорость, с которой маленькая лохматая лошадка взяла с места, сначала красиво, и собой любуясь, поднял Ветра на дыбы, разворачивая его в сторону, обратную той, куда он изначально направлялся, и только после этого, потеряв несколько драгоценных мгновений, погнал вдогонку, на ходу обнажая меч и уже отводя руку, чтобы нанести в спину противнику рубящий удар. К его удивлению, удар наносить было некому, а Ветер с трудом, но всё же сокращал расстояние между преследователем и преследуемым. Любую другую лошадь Волынец уже давно догнал бы, и всё дело завершилось бы быстро. И только через несколько минут бешеной скачки дружинник воеводы Славера понял, что лохматая лошадь совсем не так проста, как выглядит. Тем не менее, резвость Ветра, казалось, границ не имела, и он быстро сокращал расстояние. Волынец опять отвёл руку для удара, но в этот момент лохматая лошадка совершила то, что не смогла бы совершить ни одна другая лошадь в округе, в том числе и Ветер. Она, внешне не сбрасывая скорость, что для любой другой лошади было бы обязательным, буквально развернулась на месте. Волынец просто пролетел мимо, опять получив удар мечом в грудь. Но теперь это был еще более безопасный, хотя и слегка болезненный колющий удар.
А Белоус, не теряя времени, сам еще раз развернулся, и бросился в погоню. Перемена мест, впрочем, мало что дала ему. Преимущества он не получил, потому что Волынец, бросив взгляд через плечо, сообразил, что он развернуться на Ветре так же быстро не сможет, и погнал коня быстрее, увеличивая дистанцию. И только после этого, когда дистанция стала уже достаточно безопасной, и времени на разворот коня вполне хватало, и даже хватало на то, чтобы подготовиться к схватке, развернулся, готовый встретиться с противником лицом к лицу.
Теперь противники, ход коней сбросив, и, не останавливаясь совсем, вдевали левую руку в ремни щитов. Шансы их, казалось бы, уравнялись. Мечная схватка всегда есть только мечная схватка, и побеждает в ней более умелый мечник. Но высокий рост Ветра всё же позволил Волынцу, подняв при сближении коня на дыбы, нанести мощный удар сверху. Такой удар, утяжелённый и тяжестью человеческого тела, и тяжестью опускающегося коня, мог бы и щит разбить. Белоуса опять выручила лохмата лошадка, легко послушавшаяся повода, и резко изменившая направление движения. В итоге меч варяга задел только краешек щита словенина, и сам Волынец еле удержался в седле от промаха. И неизвестно, сколько бы продолжалась эта схватка, если бы не Ветер – конь боевой и злой, приученный принимать в сече непосредственное участие. Поднятый на дыбы, он передними копытами, как это делают обычно только лоси, ударил Белоуса в грудь, и чуть не свалил наземь. А пока Белоус пытался выпрямиться, Волынец нанёс новый удар, совсем выбив противника из седла.
Схватка закончилась. Варяг спрыгнул на землю и поднял меч для следующего удара, но остановился, не решаясь добить беспомощно лежащего противника.
– Ты жив? – спросил Волынец.
– Жи-и-ив… – с хриплым стоном выдавил из себя черноусый Белоус.
Волынец внезапно принял решение, даже для него самого неожиданное.
– Здесь до деревни недалеко. Идти сможешь?
– Смогу… – Белоус сел сам, попробовал поднять левую руку, на которой ещё висели остатки разбитого вдребезги щита, и застонал. Но всё же себя пересилил, и встал, пошатываясь, и придерживая рукой грудь. После удара копытами дышалось с трудом. Ребра, похоже, были переломаны. И кольчуга не спасла.
– Чтоб ты до Славена наперёд срока не добрался, я твою лошадёнку всё ж заберу. А ты иди до деревеньки. Там помогут. Может, и в Славен на быке отвезут, может, на козе. Я не знаю, что там у них есть. Может, просто оглоблю тебе вместо посоха дадут. Но пока тебя будут отвозить, станет, чай, уж поздно… Кстати, какой дорогой идут варяжские полки?
– Там, – кивнул Белоус. – Соседней.
– Я не буду задерживаться. А ты – иди, а то, нечай, замёрзнешь…
Волынец свистнул, подзывая чужую такую прыткую лошадку. Та, на удивление, сразу пришла на свист, и позволила привязать свой повод верёвкой к задней луке чужого седла…