Глава шестнадцатая

Ставр вернулся вместе с Войномиром, хотя через дверь из коридора слышались шаги только одного человека. Но беззвучную походку волхва знали и Дражко, и Годослав, и потому не удивились.

Мнение волхва о князе варягов-русов подтвердилось даже выбором одежды, предоставленной гостю из небогатого гардероба князя-воеводы Дражко. Войномир выбрал одежду самую простую и удобную, и не забыл, поскольку ему было это разрешено, вооружиться. Сарацинская пластинчатая кольчуга из светлого металла пришлась Войномиру как раз впору. Дражко же из этой кольчуги, которую носил в юности, слегка вырос. А сбоку молодой князь прицепил меч, который по тяжести своей пришёлся бы больше по руке воеводе Веславу. Впрочем, при существовании разных систем владения мечом и нанесения ударов, тяжесть и длина меча больше соответствовали приобретённым навыкам, чем физическим возможностям, и этими навыками ограничивались. Тяжёлыми и длинными мечами предпочитали воевать те, кто всегда был верхом. Для пехотинца же относительно короткий и быстрый меч всегда казался более сподручным. Но вызвало удивление наличие второго меча на правом боку. Бодричи к этому не привыкли, хотя никто таким дополнительным вооружением открыто не поинтересовался. Хотя по взглядам князя бодричей и князя-воеводы Войномир все понял.

– Я привык драться сразу двумя мечами, не используя щит, – сам объяснил молодой варяг.

– Вообще от щита отказался? – спросил Дражко.

– Нет. В копейном бою это было бы глупо. Только в мечном.

– У меня есть к тебе, племянник, несколько вопросов, – пресекая разговоры, не относящиеся к делу, Годослав жестом пригласил Войномира присесть на скамью.

Тот с готовностью сел, и не показал смущения перед дядей. Или, по крайней мере, продемонстрировал самоуважение.

– Я слушаю тебя, княже. Если смогу удовлетворить твоё любопытство, буду только рад. Хотя рассказчик из меня получится плохой, поскольку я больше занимался в своей короткой жизни воинскими утехами, чем развитием красноречия.

Скромность была вполне к лицу Войномиру, тем не менее, говорил он вполне грамотно и складно, как и полагалось говорить человеку его звания. Впрочем, Годослава это не удивило, поскольку славянские князья, в соответствии со славянской традицией, хотя бы начальным образованием и отличались от европейской знати, среди которой не каждый король умел читать и писать, не говоря уже про баронов, герцогов и графов.

– Ты, дорогой мой, рано остался сиротой, и с тех пор к нам доходили о тебе только короткие весточки. Как жил ты эти годы, чем занимался, кто тебя наставлял в жизни? Я сразу предупреждаю, что вопросы мои совсем не праздные, но цель их я выскажу тебе чуть позже…

Войномир коротко улыбнулся, должно быть, вспомнив кого-то с тёплым чувством.

– Я с пяти лет сижу в седле, княже, и с одиннадцати лет сплю, положив голову на седло. И все эти годы рядом со мной был мой наставник воевода отца и добрый вой Славер. Он был несколько суров, и не баловал меня, хотя наказывал охотно, но всегда справедливо. И как только Славер посчитал, что я обрёл достаточные душевные и физические силы, чтобы стать самостоятельным, он переселился из княжеского терема в свой небольшой дом, то есть, отступил на второй план, предоставив мне заниматься тем, чем я хочу заниматься.

– А других наставников у тебя, княже, не было? – поинтересовался волхв Ставр. – Меня, княже, интересует твоя грамотность. Неграмотность тоже не является пороком, и все мы знаем множество неграмотных герцогов, принцев и королей, но грамотность всё же относится к числу значимых человеческих добродетелей…

– Да, волхв, Славер, сам человек в грамоте не сильный, считал, что он себе может такое позволить, поскольку княжеского звания не носит и на него не претендует, а мне это от рождения непозволительно. И Славер приставил ко мне двух волхвов, преподававших мне языки и науки счёта, чтения и писания. Признаюсь, что здесь я не был самым прилежным учеником, хотя с трудом и осилил уроки. Но я разговариваю по-гречески, по-франкски и по-свейски и по-хозарски так, что понимают меня, и сам понимаю, когда греки, франки, хозары или свеи обращаются ко мне. Писать я не любитель, хотя умею, а читаю без труда и руны, и азбучное письмо.

– Это очень хорошо. Чем же потом ты занялся? – спросил Годослав.

– Отец мой, князь Вильчан, с тех пор, как вече в Русе выбрало князем города не его, а Здравеня-старшего, если ты помнишь, княже, держал сильную и многочисленную дружину, которую по частям сдавал внаём купцам из разных земель для охраны обозов. Мне дело перешло после смерти отца по наследству, но это занятие показалось хотя и выгодным, но скучным, потому что самому в нём участвовать не приходится, а в мои годы и при моём характере хочется всё попробовать самому. Я собрал всех людей отца, и сколотил самую сильную дружину в Русе, с которой сумел быстро вернуть варягам отвоёванные у них словенами земли в Бьярмии. Правда, справедливости ради, следует сказать, что вместе с моей дружиной в сражениях принимали участие и дружинники князя Астараты, но сам Астарата, в соответствии со своим возрастом, предпочитал в ратные дела не вмешиваться, и наблюдал за сечей издалека. Чем дальше, он считал, тем лучше. Кроме того, во всех походах рядом со мной неизменно был воевода Славер, и я благодарен ему за то множество ценных советов, что он мне дал.

– Князь Буривой – сильный противник для любого полководца. Как ты, такой малоопытный, сумел победить его? Меня, признаюсь, это сильно удивляет, – сказал Дражко, передёрнув усами так, что Войномир просто не мог не залюбоваться этим движением.

Он и залюбовался. Даже глаза загорелись, а взгляд от усов долго оторваться не мог. И это всем стало заметно. Собственные юношеские усы Войномира, кажется, только печалили.

– Я по-новому смотрел на сражения, только и всего. Не так, как все привыкли, не по старинке. Словене тяжело вооружены, сильны, опытны, и в сече с ними только случай может решить исход боя. Русы и словене всегда были равны по силе, как два народа-брата. Буривой к силе своей рати добавлял собственную отвагу и отчаянную ярость, чем смущал многих противников. И ещё непредсказуемость действий. То есть, действия его были предсказуемы для того, кто Буривоя понимал. А для остальных – нет. Я постарался его понять… Это во-первых… А, во-вторых… Я случаю предпочитал не доверять, и до общей сечи старался по-возможности ослабить дружину Буривоя.

– Похвальное желание, свойственное всякому полководцу. Только не всякий умеет это сделать. Каким же, хотелось бы знать, образом, тебе это удавалось? – у князя-воеводы от ожидания ответа, который он прочувствовал заранее, даже брови на лоб поднялись.

– Я не распылял стрельцов по всему фронту, как это делал Буривой, как это делают все остальные, про кого я слышал, а собирал их в одном месте, обычно в центре или там, где место создавало лучшие условия. И мои стрельцы, прежде, чем дружины сойдутся, своими тучами прокладывали коридор в стане словен, разделяя дружину на две части. А потом наносил в это место удар конницей, и окончательно разрезал всё войско, и оно теряло управляемость. Тогда оставалось только добивать… Опять же с помощью конных стрельцов, которых я быстро перебрасывал в другое место, потом в третье и в четвёртое. Согласно моей манере ратания, стрельцы не должны обнажать меч, чтобы сберечь себя, но обязаны иметь возможность стремительно передвигаться по всему ратному полю, и издали наносить противнику урон.

Дражко расхохотался в голос.

– Что? – не понял Войномир, и покраснел, готовый возмутиться недоверием, отчего его голос сразу стал ниже. – Я что-то не так сказал?

– Ты всё, племянник, сказал так, – улыбнулся и Годослав. – Но подобную манеру боя ты, наверное, считаешь своим изобретением?

– Конечно. Я сам это придумал и опробовал, – твёрдо сказал молодой князь. – И это дало мне результат. Сейчас княжич Гостомысл, мне показалось, оценил это, и тоже стал собирать стрельцов в сотни для одновременного удара. Правда, он не всегда на это решается, не привык еще. Но в бою, где Годослав был ранен, мы именно благодаря этой тактике сумели почти без потерь разбить ляхов и пруссов. А что, мои слова зародили сомнение в правильности ведения боя?

– Дело в том, что наш князь-воевода уже давно воюет тем же манером. Он тоже собирает стрельцов в один кулак, и использует мощный обстрел, чтобы не допустить сильного врага до сечи. Именно так, имея в своём распоряжении четыре с половиной тысячи воев, сам серьёзно раненый кинжалом наёмного убийцы, князь-воевода Дражко три с половиной года назад в течение двух дней уничтожил две десятитысячные армии данов, начавших к нам вторжение, – пояснил волхв. – Значит, вы с ним мыслите в одном направлении, и вам легче понять друг друга.

Войномир ничего не сказал, но посмотрел на Дражко с восхищением.

– Это хорошо, – добавил Годослав. – Два таких похожих человека должны друг друга уважать, хотя другие полководцы не желают всерьёз принимать их тактику. Только сегодня шел об этом разговор с опытным воеводой Веславом, но Веслав категорично желает воевать так, как воевали его предки. Но придёт время, и все поймут это… Что ещё ты нам расскажешь, племянник?

– Больше мне, княже, и рассказывать-то нечего, кроме того, что меня толкнула так далеко от Бьярмии, видимо, судьба, которой противиться у меня возможности не было.

– Как так, поведай? – переспросил Годослав, не перестав улыбаться. – Значит, нынешнее пленение ты считаешь замыслом судьбы?

– Нет… – Войномир отрицательно закачал головой. – Я говорю вовсе не о пленении. Я говорю о том дальнем пути, что здесь закончился. Неподалёку от Ладожского моря живёт в лесу Видящий старец-волхв по имени Вандал…

– Я слышал про него, – сказал Ставр. – Встречаться не приводилось, но слышал много и от людей разных, знающих и не знающих, но слышал неизменно одно и то же. Вандал не старец по возрасту, но старец по духу, знаниям и разуму…

– Говорят, что так… – согласился Войномир. – К Вандалу решил заехать со своими вопросами княжич Гостомысл с молодой женой, и я с ними вместе, испросив, как пленник, разрешения, поднялся в капище. Так вот, этот старец предсказал, что я осяду там, где правит Свентовит, и там добуду воинскую славу… Это при том, что ни он, ни я не знали, куда везёт меня Гостомысл и зачем. Судьба это или что, скажи, волхв? – обратился Войномир к Ставру, внимательно его слушающему. Волхвы всегда с почтением относятся к лучшим из своей среды.

– Наверное… Вандал, я думаю, не зря слывёт Видящим, если к нему люди ходят издалека. Если он так сказал, я думаю, тебе следует обратиться к своему дяде, чтобы он помог тебе здесь устроиться, поскольку именно мы, бодричи, живем под покровительством Свентовита. Мы, волхвы, как ты знаешь, умеем иногда читать волю богов, хотя тоже порой читаем её не совсем правильно, поскольку воля никогда не высказывается прямыми словами. Я не отношу себя к Видящим, однако, порой, и у меня бывают прозрения, богами посланные, и действительность говорит, что прозрения меня не обманывают… Если ты пойдёшь против воли Свентовита, это не принесёт, думаю, тебе добра… И твоему народу тоже…

Войномир повернулся к дяде, за спиной которого сидел князь-воевода Дражко. В глазах молодого князя светился вопрос, соединённый с просьбой.

– Я подумаю, – сказал Годослав. – Может быть, что-то и можно найти, достойное тебя. Не любую проходную должность, а именно – достойное, поскольку мы с тобой одной крови. Скажи только откровенно, тебе надобно место, где можно обогатиться или место, где в дополнение есть возможность получить удар меча или копья?

Войномир встал, чтобы подчеркнуть важность момента.

– Я уже сказал, княже, что с раннего детства интересовался ратными утехами. И сейчас ещё, только год с небольшим со всем желанием отвоевав, не приобретя опыта, но опробовав силы, не растерял свой пыл. Думаю, что смогу быть полезным тебе и бодричам, как до этого был полезен варягам-русам в далёкой Бьярмии. Но там меня ничего не держит, кроме имущества, которым я дорожу мало. Самое большее, на что я мог бы рассчитывать дома, это – стать князем Русы после смерти князя Здравеня, который уже не молод. Но я со своим неспокойным характером вряд ли устрою город купцов, предпочитающих торговать, а не воевать. Они рассматривают войну только, как короткий эпизод, специально осуществлённый для успешного продвижения их торговли. Мне это скушно…

– Да. Я подумаю, – Годослав склонил пышноволосую голову.

– А что тут думать! – со смешком, но и, одновременно, с восторгом сказал князь-воевода. – Ни мне, ни тебе, княже, не нравится желание бояр посадить на княжение в Аркону князя Додона. В Арконе, среди викингов разных национальностей, нужна жёсткая мужская рука, а не умение плести замысловатые византийские интриги. Вот где место для такого человека, как наш молодой князь! Скажи сам, Войномир – по душе тебе было бы править викингами Руяна?

Князь Войномир чуть не задохнулся от такого предложения.

– Ещё бы не по душе, княже…

Открылась дверь, прерывая разговор, и не дав князю Годославу сказать окончательное слово, вошёл глашатный Сташко. Негромко стукнул посохом в пол.

– Княже, бояре собрались, чтобы выслушать тебя и князя-воеводу.

– Мы идём, – Годослав встал, и было видно, как он доволен сложившимися обстоятельствами. – Князь Войномир, я приглашаю тебя принять участие в заседании думы. Сташко, после представления думе, посадит тебя, как моего родственника, в соответствии с твоим рангом. Слышишь, Сташко, приготовь место для моего племянника князя Войномира.

Кресло князя-воеводы Дражко, как и утром, стояло рядом с креслом князя Годослава, покрытое всё тем же самым хунгарским ковром. Князья заняли свои места, и Годослав, как старший, дал знак рукой – разрешение боярам садиться. Здесь же, ближе бояр-советников, на своей низкой скамеечкё, дремал, почти не похрапывая, тучный аббат Феофан. За Феофаном отдельно устроился князь Додон. А чуть дальше Додона и ближе к княжескому подиуму по приказанию Сташко выставили ещё одну отдельную скамью, тоже покрытую ковром, в отличие от скамьи князя Додона. На новой скамье пока никто не сидел. Появление новой скамьи было для бояр-советников новостью, вызвало много шёпота и вопросов, и все с нетерпением ждали, кто же займёт это почётное, недалекое от Годослава место. Было заметно, как нервничают бояре, всегда ревнующие к тому, кто сидит к князю ближе, а больше других нервничает князь Додон, даже не старающийся скрыть своё состояние раздражения. Волхв Ставр не прошёл дальше дверей, по-привычке, заняв место недалеко от Сташко, и тоже не садился, предпочитая опереть руки на свой тяжёлый посох.

– Мы сегодня уже собирались утром по случаю прибытия князя-воеводы Дражко, – сказал Годослав, не вставая, – но за несколько коротких часов произошло множество событий, которые заставили нас с князем-воеводой собрать всех снова, чтобы обсудить кое-какие новости. Новости важные, и решать их можно только с вашей помощью. И даже при вашем непосредственном участии. Первое событие, которое не стоит широко афишировать, вызывает, думаю, у господ бояр сильное недоумение, потому как все уже, должно быть, слышали, а некоторые и видели, что Дворец Сокола посетил с кратковременным визитом воевода княжества вагров Веслав, с боярской думой беседовать не пожелавший. Слышали про этот визит?

– Слышали, княже… – кашлянув, за всех ответил боярин Лавр, тучностью своей не уступающий аббату Феофану. После событий трёхлетней давности, когда был подавлен боярский мятеж, а Лавр вынужденно выступил со своей дружиной в защиту интересов княжества, боярин занял в совете почти главенствующее положение, сидел теперь рядом с аббатом, и брал на себя право говорить с князем от имени остальных бояр. – Думали, ты нам его представишь, и скажешь, чего ему надобно было. Не каждый день вагры таких послов нам шлют…

– Нет, не представлю, поскольку визит этот не носил, как я уже сказал, официальный характер, и воевода уже отбыл восвояси. Но для информации готов сообщить вам, что наш сюзерен король франков Карл Каролинг решил не возвращаться в Аахен на зимние квартиры, а продолжить военную кампанию в непривычное для него время зимней распутицы. Теперь уже против Бравлина Второго. Бравлин, брат наш, зная силы Карла Каролинга, и справедливо опасаясь, что сам не в состоянии будет отстоять стены Старгорода, прислал к нам воеводу Веслава с просьбой разрешить воям, которые добровольно изъявят такое желание, воевать на его стороне против франков. Нам с князем-воеводой Дражко прискорбно было выслушать такие вести, мы от всей души сочувствуем брату нашему Бравлину, к которому всегда относились с неизменным уважением и любовью, но, памятуя клятву верности и придерживаясь законов выполнения вассального долга по отношению к Карлу Каролингу, мы вынуждены были отказать Бравлину Второму. Я думаю, боярский совет поддержит нас в настоящем вопросе, и не найдётся таких, кто пожелал бы сам отправиться в Старгород, или послать туда свою дружину вопреки моей воле и воли князя-воеводы Дражко. Это было бы нарушением нашего приказа, и, того более, нарушением нашего договора с Карлом Каролингом, что могло бы нести большие неприятные последствия для всего княжества.

– Что ты, княже… Мы Карлу верны… – раздался высокий и подобострастный голос из глубины боярского ряда.

– Верны…

– Верны…

Другие голоса поддержали с готовностью.

Иного Годослав и не ожидал. Боярам очень не хотелось бы отпускать хотя бы часть своих дружин на защиту соседа и верного друга, даже пожелай этого князь. Своя рубашка им всегда была ближе к телу. Они и для князя и княжества жертвовали своей дружиной всегда неохотно.

– А что за дружина, княже, прошла через город? – князь Додон выкриков верноподданнической верности не поддержал, но вопрос задал, который волновал всех, потому что бояре замолчали, дожидаясь ответа. – Не просветишь нас, тёмных?

В голосе князя звучали откровенные укор и обида, которую Додон чувствовал заранее, даже и не зная ещё, для кого предназначена скамья ближе от него к княжескому подиуму, но с надеждой ожидая, что скамья эта временная, и предназначается для какого-то знатного гостя.

– Тёмных я просвещу… Князь Буривой откликнулся на призыв Бравлина, и отправил ему в подмогу своего старшего сына Гостомысла. Однако в пути Гостомысл занемог, и от нашего дворца продолжил путь в носилках. В этом мы с Дражко не могли отказать Гостомыслу, который, как все хорошо знают, не однажды и нам приводил в помощь полки своего отца, – сказал Годослав, но не пожелал продолжать эту тему, и, как умелый правитель, поднаторевший в общении с боярским советом-думой, сразу перешёл к следующему вопросу. – Второе сообщение является вторым только по очерёдности, хотя по важности оно должно было бы быть первым. Рарог сегодня посетило ещё одно посольство, и тоже с неофициальным визитом, который не предусматривает встречи с боярами. Правда, посольство это не только к нам, а ещё и к уважаемому всеми нами аббату Феофану…

Аббат, услышав своё имя, вздрогнул, просыпаясь, поднял голову и прислушался. Но, не понимая славянского языка, удовлетворить своё любопытство не смог.

– Сегодня нас с князем-воеводой Дражко посетил от имени короля Карла Каролинга его майордом шевалье дю Ратье, и передал нам королевскую просьбу… Но, поскольку просьба эта напрямую касается всех собравшихся бояр с одной стороны, а с другой князя-воеводу, только сегодня прибывшего от Карла, Дражко сам и передаст вам её… Я со своей стороны прошу всех заметить, что король имеет обыкновение, в отличие от меня, передавать не приказы, а просьбы… А как к ним относиться, это уже личное дело каждого. То есть, забота каждого о своём завтрашнем дне, я так бы сказал.

По парадной горнице прошёл шёпот, словно осенняя палая листва на ветру заиграла.

Дражко, в отличие от Годослава, встал, чтобы произнести свою речь, и прогулялся перед подиумом, заложив руки за спину, и воинственно пошевеливая усами.

– Боярам хорошо известно, что наш брат князь вагров Бравлин Второй давно поддерживает дружеские отношения с нашим соседом и родственником конунгом данов Готфридом. Начиная войну против вагров, Карл Каролинг справедливо опасается, что даны могут оказать Бравлину существенную помощь, и затруднить его действия, как уже бывало на протяжении многих предыдущих лет. Первоначально Карл собирался попросить нас с князем Годославом выслать ему в поддержку несколько боярских дружин, оставив дружины княжеские на охране наших домов. Но, памятуя интересы своего народа, мы с князем Годославом сумели убедить шевалье дю Ратье в нецелесообразности такого действия. В итоге мы пришли к общему мнению, что вынуждены будем забрать в боярских дружинах всех стрельцов, оставив боярам только дружинников, и с этими стрельцами, соединив их с полуночными дружинами, оттянем силы Готфрида к своим границам. Там, на границах, герцог Трафальбрасс, как нам докладывает разведка, и без того держит немалые силы. Нам нужно испугать Готфрида, и не дать ему возможности прийти на помощь князю Бравлину…

Бояре сначала зашелестели, как осенняя листва, зашептались, потом шёпот стал громче, и перешёл в ровный недовольный гул, похожий на шум прибоя в период берегового бриза, по крайней мере, был он такой же угрюмо-безостановочный.

– Как же нам можно без стрельцов-то… – высказал общее мнение боярин Лавр. – Мы тогда и помочь князю, когда след, не сможем…

Дражко грозно задрал усы.

– Шевалье дю Ратье до вечера задерживается в Рароге. Кажется, он сейчас отдыхает у нашего уважаемого аббата Феофана?..

Это Феофан, при всём своём отвратительном знании славянского языка, понял, и закивал жирным подбородком, подтверждая.

– Мы можем договориться с дю Ратье, и вернуться к первому варианту, когда несколько самых сильных боярских дружин вместе с приданными стрельцами и при полном снаряжении и обеспечении на всю военную кампанию, которая может затянуться надолго, что тоже накладно для каждого боярского дома, будут отправлены на службу к королю Карлу Каролингу, чтобы участвовать в войне против вагров. Конечно, тем, чьих дружин дело не коснётся, могут чувствовать себя спокойнее, а остальные…

– А какие дружины посол просил? – осторожно поинтересовался боярин Лавр. – Чьи?

– Эти дружины должны выбрать мы с князем-воеводой, – вмешался в разговор Годослав. – Конечно же, замарать честь бодричей мы не пожелаем. Дружины будут отправлены сильнейшие, и хорошо снаряжённые. В дальнейшем боярам придется, вероятно, постоянно посылать обозы с обеспечением для своей рати.

Бояры-советники зашумели. Возможность вообще остаться без дружины, да ещё потратиться на снаряжение, а, в дополнение, обеспечивать эти дружины на чужой войне – это мало кому нравилось. И не было сказано, у кого конкретно дружины заберут, чьи дома и земли оставят без защиты. Каждый боялся попасть в это несчастливое число, и не утешала даже возможность в него не попасть, потому что своими дружинами все старались гордиться и понапрасну частенько хвастаться.

– Думайте, выбирайте, решайте, как нам поступить, и что выбрать, на то вы и советники, на то вам и головы даны, – жёстко сказал Дражко.

– А когда ответ дать след? – поинтересовался Лавр.

– Сейчас! – не сказал, а рыкнул по-львиному Годослав, что иногда случалось с ним, и всегда пугало бояр.

– Я так вот, княже, думаю, – Лавр взял на себя смелость отвечать за всех, однако на других бояр всё же несколько раз оглянулся, ища поддержки взглядом. – Лучше мы стрельцов оставим рубежи княжества охранять – всё ж дома! – чем отправим дружины неведомо куда… Так? И всё ж вагры братья нам по крови, и не гоже против братьев длань оружную поднимать… Может, кто-то иное мнение имеет, и желает свою дружину Карлу отдать? Я не могу возразить.

Лавр всё же спросил бояр. Они возмутились, и заторопились подтвердить.

– Стрельцов, стрельцов отдать…

– А как иначе-то…

– Так, конечно…

– Всё в своём дому…

Дражко сел в кресло рядом с Годославом.

– Стрельцы должны быть готовы к рассвету. Конные, естественно, при доспехе, полностью оружные и с обеспечением, как в поход полагается. Сбор – у поворота дороги к моему загородному имению. На рассвете буду ждать их возле въезда в Микулин бор. С собой – походный запас стрел и провианта! Выступаем в сторону руянского берега.

– Отправим, княже, – за всех согласился Лавр, оглянулся, и поймал повелительный взгляд князя Додона. Слово было обронено, и грех упускать возможность, словом не воспользоваться. – А как, кстати, дела с Руянским княжеством? Княже Годослав обещал подумать над нашим предложением. Князь Додон человек опытный и грамотный. Он сможет навести в Арконе порядок, и казну пополнить.

Боярин словно бы торговался с Годославом. Мы тебе, дескать, княже, стрельцов, а ты нас за это уважь, и просьбу нашу не оставь без внимания.

– Беспорядка в Арконе я не замечал, – ответил Годослав. – И волхв Ставр, недавно там побывавший, о беспорядках мне не докладывал. Тамошний беспорядок в действительности является определенным и жестким порядком, который направлен, к сожалению, не на наполнение княжеской казны. А что касается возвращения Руяну статуса внутреннего княжества, с этим я полностью согласен, как согласен и с тем, чтобы пополнить пустую казну…

Князь Додон встал, ожидая, что сейчас будет сказано что-то непосредственное ему, но, встретив непонимающий взгляд Годослава, сел снова.

Годослав же продолжил:

– Но, в настоящее время, да и во времена, думаю, будущие, Руяну нужны не только грамотность, и не одно голое, ничем существенным не подкрепленное желание стать правителем, или подкреплённое только правом благородного рождения. Этого слишком мало. Там требуется, в дополнение ко всему названному, и даже, я бы сказал, в первую очередь, рука твёрдого воя и способного, проверенного полководца, верного своему делу и княжеству бодричей. Но и благородное происхождение, замечу я при этом, тоже играет не последнюю роль. У меня есть такой человек, я специально вызвал его из дальних краёв, и как раз собрался представить его вам…

Годослав сделал рукой знак глашатному Сташко, тот распахнул двери, и, с силой стукнув в пол тяжёлым посохом, сказал своим зычным голосом:

– Племянник князя Годослава – князь варягов-русов Войномир!

Войномир твёрдым шагом, легко позванивая кольчугой и придерживая с каждой стороны крыжи длинных мечей, прошёл через всю горницу, и склонил перед Годославом голову.

Бояре замерли в тишине, и боялись произнести звук, помешавший бы им что-то услышать.

– Теперь здесь, – Годослав показал на скамью, поставленную к нему ближе других, – твоё место в боярском совете, княже. Занимай его по праву рождения и должности. Указ о твоём назначении сейчас вырезают на буковой дощечке, после чего наложу на него свою сургучную печать, и ты станешь полноправно носить звание князя Руянского. А боярам-советникам… – предвидя возражения, князь грозно осмотрел боярский ряд, – я объясню, что три года князь ильменских словен Буривой раз за разом разбивал полки варягов-русов, отвоёвывая у них Бьярмию, страну, лежащую от Славена на восход и на полночь. Три года варяги теряли крепость за крепостью, город за городом. И только за один год молодой князь Войномир, сын моей старшей сестры, полностью разгромил в нескольких сражениях полки Буривоя, и вернул Бьярмию своим соплеменникам. Поскольку князь Войномир не является верховным князем русов – там, как вам известно, правит князь Здравень, продли Свентовит его годы – я пригласил молодого полководца к себе с тем, чтобы поручить ему княжение в Арконе! На то есть мое право. А по своему происхождению Войномир является равным мне. И он достоин занять вакантный пост. Всё! Это вопрос решённый, и потому я не прошу у совета, а требую согласия со своим решением!

Последние слова Годослава звучали так грозно, что не только бояре, но даже князь Додон не посмел возразить. Упрямство князя Годослава хорошо знали все, и никто не пожелал продемонстрировать свое несогласие. И все же новое назначение было такой неожиданностью для совета, что бояре долго молчали, проглатывая княжеское решение.

Первым опомнился боярин Лавр. Потрясывая животом, он суетливо шагнул к Войномиру, чтобы поклоном поздравить его с высоким доверием. За Лавром, боясь пропустить момент, толкаясь, и обгоняя друг друга, начали проталкиваться другие бояре. Образовалась толкучка, и никто в этой толкучке не заметил, как покинул горницу князь Додон, не пожелавший поздравить незнакомца, отнявшего у него такое выгодное по влиянию и по финансовому положению место тогда, когда он уже считал его своим.

Годослав наблюдал за всем этим с одобрением, и только князь-воевода Дражко смотрел не на новоиспечённого князя Руянского, а в сторону дверей, где к волхву Ставру подошёл, проскользнув между дверных створок, маленький шустрый человечек, и стал что-то говорить. Князь-воевода этого человечка хорошо знал. Это появилось доверенное лицо Ставра и один из его главных помощников разведчик Сфирка…

– Княже, дозволь спросить… – поинтересовался боярин Лавр, обращаясь к Годославу.

– Что ещё?

– Князь-воевода, стало быть, в поход намеревается…

– Намеревается… – за Годослава ответил сам Дражко.

– А как же объявленная охота с пардусами? Мы бы тоже хотели…

– Охоту мы всё одно проведём… – сказал Годослав. – Да и сам Дражко далеко ещё не уедет.

– Я только дам стрельцам смотр, и отправлю их по назначению, – сказал Дражко. – А охоту я, как все знают, никогда не пропускаю…

– Да… – кивнул Годослав. – Мой лесной смотритель нашёл хорошую семейку вепрей. Говорит, что клыки секача могут вспороть брюхо лошади в доспехе. А молодёжь к осени уже подросла до того возраста, когда может украсить любой стол…

– То-то будет утеха… – грустно сказал боярин, и осторожно погладил объёмный живот, словно именно в него нацелены клыки дикого вепря…