Глава одиннадцатая
Дружина словен пересекла поле больше, чем наполовину, и, повинуясь круговому знаку руки Гостомысла, развернулась вширь вдвое, оставив усиленным чуть выставленный вперед центр, и замерла, похожая издали на большой и тяжёлый металлический кулак, подготовленный для удара. Но такой удар часто готовится для нанесения его навстречу врагу.
– Хороший глаз у Русалко, – за глаза похвалил старый сотник дружины Бобрыня молодого сотника стрельцов. – Я так ведь никого пока и не вижу…
– Брат Вадимир очень нахваливал Русалко… – согласился Гостомысл. – Не зря, похоже… Так, где же эти ляхи с пруссами?
– Там промеж дерев кто-то мелькает… – показал Войномир. – От конных ляхов гонец к пешим пруссам. Как только доскачет – думаю, выступят…
– Вижу… Скачет кто-то… – согласился Бобрыня. – Быстрее бы доскакал, а то руки чешутся.
Напряжение ожидания нарастало. Так всегда случается, когда ждёшь противника, и ещё не видишь его. Когда увидишь, когда руку для удара поднимаешь, тогда становится спокойнее и проще. Нервное напряжение проходит, и уже знаешь, что тебе следует делать.
Но увидеть пришлось уже вскоре. Косматые и бородатые люди, одетые в звериные шкуры мехом наружу, сильно похожие на леших из бабкиных сказок на ночь, вдруг высыпали из чащи, закричали что-то дикими голосами, пугая далеко ещё отстоящего противника, застучали оружием, и только после этого ринулись бегом навстречу словенам, не соблюдая даже видимости строя. Пруссы, должно быть, ожидали, что противник, увидев их количество – не более семи десятков бойцов – сам ринется в атаку, в естественном желании смять.
– Ждать надо… – сказал Войномир, видя, что Гостомысл нервно перебирает в руке повод, и окрест оглядывается, словно проверяя готовность своей дружины.
– Ждём, – согласился княжич. – Пусть задохнутся.
Но пруссы, повинуясь какой-то команде, внезапно остановились, не преодолев и половины пути. Теперь пауза надолго не затянулась, но замыслы стали понятны. С этого места они могли бы успеть до чащи добраться как раз, когда их настигли бы словенские конники. Но те не двинулись с места, введя пруссов в непонимание. Но уже через короткое время сразу с двух сторон из лесной чащи выскочили конные ляхи, стремясь обхватить дружинную сотню с двух сторон. Гостомысл, как и Войномир, как и Бобрыня, как и все ратники молча ждали, когда вступят в дело стрельцы Русалко. А стрельцы дали возможность ляхам оторваться от леса, и только после этого начали обстрел. Первые же стрелы оставили без всадников многих коней в последних рядах и с той, и с другой стороны. Но тут и пруссы снова в атаку ринулись. И из леса им вдогонку побежало несколько десятков таких же бойцов в звериных шкурах, и вооруженных так же разнообразно, и при этом одинаково плохо.
Гостомысл ждал недолго. Стрела летит быстрее, чем скачет конь. Ляхи опомнились, когда от каждой полусотни осталось по два десятка, и свернули в сторону, чтобы соединиться с пруссами, которые замедлили свой бег не только потому, что устали, но и потому, что уже поняли свою роковую ошибку. Покинув лес, они остались без защиты.
– Вот теперь – пора! – решил Гостомысл, и вытащил меч.
– Пора! – согласился и Войномир.
Атака была скорой и мощной. Как конь не может сравниться в скорости со стрелой, так и человек не может сравниться с конём. Еще и не вступив в сечу, пруссы повернули к лесу, ища там спасения. Обгоняя их, туда же ринулись остатки конного полка ляхов. Но стрелы вышедших из леска и приблизившихся стрельцов и до тех, и до других легко доставали. Обстрел прекратился только тогда, когда словенская дружина нагнала беглецов, и врубилась в их бегущие ряды…
Княжич Гостомысл заметил, с каким азартом бьёт мечами с обеих рук князь Войномир. Каждый удар чёток, с короткой оттяжкой, не позволяющей провалиться в случае промаха. При этом удар с левой руки не отличался от удара с правой, разве что, был едва заметно менее тяжелым, зато более быстрым. Таким рубакой любоваться можно, но любоваться долго не пришлось. Стрела ударила Гостомысла со спины, пробила кольчугу на плече, но была она пущена под слишком острым углом, и только порвала поверхность мышцы, не углубившись в тело. Оказавшийся рядом вой вытащил стрелу из спины остановившегося княжича, и хотел подложить под кольчугу кусок вываренной бересты, но Гостомысл отмахнулся – рана лёгкая, это потом.
Войномир, находясь в пяти скачках своего коня, тоже заметил происшествие, и сразу оказался рядом. Поднял стрелу, брошенную воем, рассмотрел внимательно. Князья и несколько воев отстали от основной массы атакующих.
– Что? – спросил Гостомысл, заметив напряжённый взгляд князя Войномира.
– А стрела-то словенская…
Гостомысл сам глянул. Стрела, в самом деле, была похожа на словенскую.
– В кого-то другого метили. Меня царапнули. – отмахнулся княжич. – Это, порой, случается…
Войномир пожал плечами, и прицепил стрелу к ремню на задней луке своего седла.
– Будет память, на случай…
* * *
Гостомысл не стал тратить время на преследование тех, кто сумел добежать до леса, и укрыться в непролазных зарослях. Со страха, ища спасения для своей жизни, некоторые порой забирались в такие места, что без посторонней помощи и выбраться не могли. О подобных случаях княжич слышал много раз, и знал, что преследование в густолесье можно считать только бесцельной потерей времени. А его терять совсем не хотелось.
Едва стрельцы Русалко, заслужившие похвалу Гостомысла, соединились с дружинниками, едва княжичу залили мёдом и заложили берестой рану, как отряд двинулся в дорогу. Нескольких раненых пленных княжич приказал отпустить, и руководствовался он при этом вовсе не гуманными соображениями, которые совершенно не были в цене в те времена.
– Может, развесить их для просушки, а то сильно мокрые… – предложил всё же сотник Бобрыня. – Откуда их столько вообще набралось? Как специально готовились. Ждали будто. Эй, ты…
Бобрыня, не вынимая ноги из стремени, дал пинка одному из пруссов. Тот голову поднял без страха, даже со злобной усмешкой в глазах.
– Откуда вас так много?
– Собрали…
– Зачем?
– Вас не пустить…
– Кто собрал?
– Князь собрал и послал…
– А князь откуда про нас знал?
– Гонец прискакал… Золотом заплатил, чтоб не пустили…
– А где ваш князь?
– Дома сидит. В крепостице…
– Может, с князем поговорим? – спросил Бобрыня княжича, и опять тронул свой меч, показывая, что язык для разговора у него к поясу подвешен.
– Некогда! – решил Гостомысл. – Батюшка ждёт…
– А этих… Может, всё ж повесим?
– Отпустить… – сказал Гостомысл категорично, и не стал объяснять, почему так решил.
В действительности, он просто хотел пустить в здешних землях весть о том, что его и его людей лучше не трогать – дружина не велика, но без ущерба для себя за короткое время может разбить равного по численности противника. Если и нападать на таких, то большими силами. А большие силы собирать зимой долго… Эта весть могла сослужить добрую службу во время скорого, как Гостомысл надеялся, возвращения домой. И, тем более, стоит торопиться добраться до Годослава, если кто-то старается не допустить словен туда. Только знать бы, кто старается? Выведать бы, кому это так выгодно? Конечно же, варягам-русам. Их хотели не пустить, а Войномира хотели отбить… Всё просто… Только сам Войномир не понял сразу этого, и потому так мешал собственному освобождению? Что-то здесь не вяжется, да и сам поступок не в нравах варягов, которые предпочитают сами мечом работать, а не других нанимать. Но сейчас, на ходу, разрешить этот вопрос сложно, если возможно вообще. Дадут боги время, правда сама выплывет наружу. Однако, Гостомысл все же строго спросил Войномира, у которого мечи отбирать не велел:
– Не твои ли люди пруссам платили, чтобы нас остановить?
– Нет, – твердо и коротко сказал Войномир, и было в этом коротком слове так много сказано, что Гостомысл сразу поверил.
– Хорошо, коли так.
– У варягов считается позором нанимать кого-то на войну, если сам можешь держать меч. Чаще так случается, что варягов нанимают.
И в этом была правда, которую княжич хорошо знал. Варягов постоянно нанимали для охраны обозов торговых людей и их сородичи русы, и словене, и даже норвеги со свеями, проплывающие летом мимо до порогов.
– Вперёд! – скомандовал княжич, не вдаваясь в дальнейший разговор, потому что на него короткое слово Войномира произвело впечатление. Князь не был обманщиком.
Таким образом, подгоняя коней, к закату солнца словене оказались уже в земле поморян, и могли чувствовать себя относительно спокойно. Княжество бодричей оказалось уже достаточно близко, и не просматривалось, казалось, причин, чтобы до Годослава не добраться.
Единственная неприятность, к ночи у княжича стало сильно саднить рану. Такая лёгкая, не должно вроде бы… А саднит вот, продёргивает через всю спину, и, несмотря на накопившуюся усталость, спать мешает…
* * *
Между тем, пока наследник княжеского стола ильменских словен стремился приблизиться к границам страны бодричей с самой большой, насколько это казалось возможным, скоростью, в самом городе Славене, который совсем недавно покинул Гостомысл, и в окрестностях Ильмень-моря, разделяющего не слишком дружелюбно друг к другу относящиеся Славен и Русу, события неожиданно для всех начали принимать новый и весьма серьёзный оборот. Те две сотни варягов-русов из Бьярмии, что прибыли под стены Русы, как предположил Вадимир, за помощью, чтобы догнать и захватить отряд Гостомысла, помощи вовсе не просили. Они прибыли в Русу, только чтобы сообщить о пленении словенами любимца варягов-русов молодого князя Войномира, и отправки его из крепости Карелы в стольный соседний Славен. Варягами командовал опытный воевода Славер, недавний опекун и наставник князя Войномира, заложивший своими стараниями в него качества настоящего доброго воя и полководца. Ни сам воевода, ни другие бьярминские варяги-русы предположить не могли, что Войномира отправили куда-то дальше.
В Русе в то время правил старый князь Здравень сын Здравеня, когда-то наладивший добрососедские отношения ещё с Владимиром Старым, отцом Буривоя, так, что два города вели совместную торговлю, и отправляли в дали дальние общие богатые обозы, попеременно выставляя с обозами стражу. Но с Буривоем отношения у старого князя не ладились, да он и не стремился их наладить, потому что видел и чувствовал необузданный нрав словенского князя, и понимал отлично, что с таким договариваться всегда трудно. Особенно, когда Буривоя стали поддерживать посадские советники Славена, считающие, что Руса мешает их процветанию. Здравень, надо сказать, при этом не слишком жаловал и родственных варягов-русов из Бьярмии, всегда таких беспокойных, и доставляющий излишек хлопот городу, имеющему, как князю обычно казалось, склонность только лишь к промышленной добыче и к торговле. И Здравеню, уже давно уставшему от забот, в последние годы правления хотелось именно спокойствия и тишины. И он ошибочно считал, что того же мнения поддерживается и посадский совет, составленный из представителей самых разных слоёв городского общества. Однако князь определённо недооценил любовь своих подданных к сильной молодой руке, и к перспективам, которые открывались перед торговцами и промышленниками с завоеванием новых земель.
Руса извечно славилась, как город солеваров. Она и закладывалась там, где можно было вываривать из естественных источников этот всем необходимый продукт. Соль, товар редкий и ценный, отправлялась и в глубинные полуденные земли, и в страны закатные, и в страны полуночные, и продавалась порой чуть не на вес золота. Только в Бьярмии были собственные соляные разработки, но не такие, как в Русе. В Бьярмии соль была каменная, и легко вырубалась топором, а потом перемалывалась на крупной меленке. Такая добыча была намного более дешевой. Тем Бьярмия и приманивала варягов, обещая новые доходы. Город давно стал золотым дном, где большинству русов жилось совсем не плохо. Но соляных источников, бьющих прямо из-под земли, для более широкого развёртывания, для размаха, которого многим зажиточным горожанам хотелось, не хватало, да и не все имели к этим источникам доступ – эти-то и пополняли ряды варягов-русов в Бьярмии. Однако и городская прибыль от продажи соли быстро уходила в оборот, и включалась в другую торговлю, принося местным боярам, тоже не чурающимся таровитого дела, сообразительным купцам и промышленникам новые прибыли. Город богател год от года, и деловым людям, как всегда бывает, хотелось вкладывать деньги в новые предприятия. Богатство требовало себе подпитки в виде нового богатства – так бывает всегда. Развёртывание дела вширь вроде бы красиво обещала Бьярмия. Но за Бьярмию всё ещё продолжалась многолетняя война. И непонятно было, кому богатая страна достанется.
Таким образом, среди деловой части населения Русы, а таковых было большинство, войны варягов-русов с соседями-словенами, вопреки мнению князя Здравеня, пользовались не только молчаливой поддержкой, но и негласной финансовой подпиткой, обещающей скорую отдачу. И популярность князя Войномира, своими успехами в этой войне показавшему горизонт надежд, оказалась такой большой, что в городе, с распространением вестей о пленении молодого князя и талантливого полководца, быстро началось брожение умов. Имя Войномира повторялось на каждой торговой площади, в каждой лавке, на каждом углу. Начал потихоньку закипать и посадский совет, чуткий к общественному мнению. Первыми голос горожан, как всегда бывает, услышали советники князя, и только потом донесли до него самого. Уже в качестве готового и принятого решения, утверждённого посадским советом. Осталось только Здравеню согласие дать.
– И где сейчас пропадает этот избиватель ведмедей Буривой? – поинтересовался рыхлый телом, да и духом князь Здравень, недовольный тем, что ему предлагают начать серьезные переговоры, с обязательными угрозами, следовательно, нарушить такой нерушимый и спокойный порядок, заведённый в княжеском тереме.
– Точно никто не знает. Но, по слухам, он раненый лежит в крепости Карела. Прячется, боится, что его найдут, а дружины у него мало…
– И что, мне туда, к нему ехать?.. Искать? Там он или не там… Где это? – чуть не в ужасе воскликнул Здравень.
– Нет, княже… Буривой нам пока не нужен. Войномира в Славене держат. Надо туда послов отправить… К посадскому совету… Но самому тебе, батюшка наш, не к лицу ехать, да и не по годам… Помоложе кого найдём…
Такими словами старого князя легко утешили. Если ему никуда ехать не надо было, он согласие на переговоры дал, и приказал подготовить послов, и послать их через Ильмень-море на десятке саней с серебряными бубенцами, чтоб солидно и прилично было, как богатому и сильному городу и полагается.
– И пусть договариваются… Только… Где ж денег на выкуп взять?..
Вопрос пока остался без ответа. Последовало, как вариант, продолжение первого предложения.
– Надо так договариваться. По братски. А вот ежели не договоримся, княже, тогда…
– Что тогда?
– Тогда вот и надо будет Буривоя искать, брать крепость штурмом, Буривоя захватывать, и менять на Войномира…
Лишняя суета и хлопоты Здравеню не нравились.
– Договаривайтесь… Денег на выкуп у городской казны, небось, хватит… Да и народ попросить не зазорно, подсобит чай, если так этого молодчика-рубаку любит.
Послы выехали на следующее же утро. Они уже были готовы. И поехали те, кто хорошие торговые и родственные связи со словенами имеет. Хотели напрямую в посадский совет обратиться. Не получилось. Княжич Вадимир русов туда просто не допустил, но к себе пригласил. Сам послов выслушал, ходя и в присутствии посадника боярина Лебедяна, но пообещал твёрдо:
– Я подумаю, как с Войномиром поступить… Через неделю приезжайте…
– Нельзя неделю ждать, княже… – настаивали послы. – Нас в городе не поймут, скажут, продались словенам… Пошлют тогда уже дружину оружную… А кому это надо? Нам, кто в мире и честности торговлю ведет, разор один. И Славену тоже…
– Я бы, говоря честно, отпустил вашего Войномира без выкупа. Но не я его захватил, а батюшка мой. Пошлю к нему гонца. Как батюшка решит, так и будет. Неделю подождите… Войномир за неделю не расклеится… – Вадимир остался непреклонен, и показал это даже голосом – уважительным, без грубости, свойственной Буривою, но предельно твёрдым, даже неожиданно твердым для многих, кто считал, что Вадимира хорошо знает.
Вадимир, конечно же, не мог прямо сказать послам соседнего города, что князя Войномира в Славене нет. Это значило бы сразу же отправить за старшим братом сильную погоню, которую сам Вадимир со своими небольшими воинскими силами задержать полностью не сможет. В одном месте задержит, другие пойдут другим путём. Да и вообще дружина княжича способна только стены сохранить до подхода главных сил, занятых при Буривое во множестве крепостей и крепостиц, а на большее рассчитывать не приходится. Не собирать же ополчение, как делается в случае набегов соседей с полуночной стороны, урман или свеев.
Послы отбыли ни с чем, хотя в Славене остались и отобедать. Как не остаться, когда приглашают товарищи по купеческому сообществу или родственники… Но, странное дело, в разговорах выяснилось, что никто из именитых горожан слыхом не слыхивал, что Войномир содержится в плену у Вадимира…
Послы увидели здесь какую-то хитрость. Но разгадать её сразу не смогли…
Разгадать помогли бьярминские варяги-русы, когда вместе обсуждали положение после возвращения посольства, и после ожидаемого согласия князя Здравеня подождать неделю. Вадимир хорошо знал характер Здравеня, и догадывался, что тот сам будет оттягивать решение вопроса до последнего момента, надеясь, что всё разрешится само собой без его в этом участия.
– А почему именно Вадимир вас принимал? Почему только Вадимир? В Славен вместе с Войномиром Гостомысл вернулся… – внезапно спросил вислоусый воевода Славер. – По рангу вас Гостомысл принимать должен был!
– Гостомысл? – послы переглянулись, но не знали, что ответить. – Не было там Гостомысла… В городе сейчас Вадимир правит…
– Гостомысл туда отправился. Мы его в дороге чуть не захватили. В крепостице заперли, но Вадимир его встретил с дружиной, и нас отогнал. Дома Гостомысл должен быть. И, как старший сын, как наследник, он должен был вас принимать…
Послы опять переглянулись в недоумении.
– Может, болен?.. Но это – нам бы сказали… Это для них причина, чтоб время долее оттянуть… Удобная причина… А нас только Вадимир принял… И посадник при нём сидел…
– Узнать надо!.. Где Гостомысл?
Дело уже к вечеру клонилось. Пока в дороге обернёшься, в Славене уже все ворота позакрывают. Потому и отложили до утра. А утром, ещё не рассвело, сразу несколько саней, одни за другими с малым перерывом, с виду неприметные, без серебряных бубенчиков, но с товаром, отправились в Славен. Разведчики знали, что им следует выпытывать, и в дороге думали, как бы половчее да похитрее вопросы задавать, чтоб свой интерес не выдать. Но оказалось, что спрашивать ничего и не надо. В городе много говорили о том, что Гостомысл привёз в Славен молодую жену Прилюду, а сам опять отправился с посольством к Годославу. Сам он Годослава дважды выручал, ходил к нему с сильной дружиной в трудные времена. Теперь подошла очередь князю бодричей помочь Буривою, и прислать свою дружину.
Это было для русов новостью. Разведчики погнали сани назад, не распродав товар. Спешили доложить весть, которая могла быть тревожной. Но посадские головы сильно не расстроились. Они не думали, что Годослав даст Гостомыслу свою дружину, чтобы бодричи воевали против родственников. У Годослава тоже боярский совет есть. Совет не одобрит такое. Да и сам Годослав понимает, как мало ему проку от таких действий. Позвали для совета бьярмских варягов. Те новости не удивились. Воевода Славер опять своё предположение высказал:
– Если никто в Славене не знает, что князь Войномир в городе, похоже, в городе его нет… Но где же он тогда? Есть ли смысл Гостомыслу отвозить Войномира к Годославу? Что это даст ему? Зачем так далеко пленника отправлять?
– Гостомысл числится в друзьях Годослава. Они могли раньше договориться?
– О чём? Гостомысл в последний раз у бодричей был четыре года назад… Тогда наша война только начиналась, и Буривой отнимал у нас крепость за крепостью… О Войномире Годослав тогда ещё и не слышал, а если и слышал, то только как о сыне своей старшей сестры.
– Тогда Гостомысл, выходит, не взял князя с собой?..
– Но в Славене Войномира нет!
– Тогда он взял его с собой?..
– Зачем? – не унимался Славер.
Наконец, кто-то из мудрых посадских советников подсказал мысль, которая, кажется, удовлетворила всех: По крайней мере, она была единственной правдоподобной.
– Может быть, он взял его, чтобы не дать Войномиру победить Буривоя до того, как сумеет о чём-то договориться с Годославом?
– О чём он может договориться с Годославом?
– Годослав может выступить посредником для установления мира… И мир будет устанавливать с князем Войномиром. Но с посадским советом, не с князем Здравенем, а с Войномиром.
Славер задумался.
– Если Войномир согласится установить мир со словенами, князь Астарата не будет против.
– Столько крови пролито, столько денег на эту войну потрачено, и всё напрасно? – впервые высказался молчавший до этого посадник Русы боярин Ворошила. Мудрый посадник. Десять раз подумает, один раз скажет. – Нужен нам этот мир?
– Он нужен словенам, а не нам. Нам Бьярмия нужна, а они её удержать не в состоянии…
– И что делать?
– Нужно победить словен до того, как вернётся Гостомысл! – высказал общее мнение посадских советников воевода Славер. – Нужно торопиться… Даст нам Руса свою дружину?
Совет промолчал, зная, как трудно будет уговорить князя Здравеня.
– Даст! – категорично сказал посадник Ворошила, который давно уже решил для себя вопрос о том, какие отношения следует в такой обстановке поддерживать со Славеном. Бывали времена, когда с соседями говорили иначе – за дружеским столом, бывали времена, когда полки сталкивались. Время всему – своё…
– А что князь Здравень скажет?
– Князь Здравень будет спать, как спит уже давно, спокойно и безмятежно… Для этого необходимо только одно – не проводить дружину под его окнами, чтоб звоном оружия не разбудить…
– Зовите городского воеводу! – Славер встал, показывая этим, что он хочет здесь командовать, хотя с ним пришло пока только две сотни дружинников.
Славера слишком хорошо знали, чтобы ему не доверять. Тем не менее, посадские советники переглянулись с вопросом в глазах. Ну, отвоюет этот воевода, и уедет к себе в Бьярмию. А Русе-то ещё жить рядом со Славеном. Как жить?.. Какие отношения поддерживать?..
Только один Ворошила выглядел решительно, и смотрел упрямо. Он слишком много денег вложил в освоение Бьярмии, чтобы молча и безропотно что-то там потерять…
