Глава десятая

Во дворе толпилось и просто ходило много воев, в несколько раз больше, чем в момент, когда Власко въехал сюда с дороги. Стояли группами по трое, по пять человек. Разведчик сразу заметил, как все дружинники оружны, хотя в бой их никто не звал, возбуждены и взволнованны. Видимо, весть о покушении на князя-воеводу, всеобщего любимца, быстро распространилась по поместью, и возмутила дружину, частично всегда стоящую здесь на кормлении. Вои в гневе растерзать готовы были того, кто попался бы им под горячую руку.

Князь-воевода Дражко, выйдя во двор, отдал короткие распоряжения. Власко уже на коне сидел, и видел, как быстро готовятся выступить в сопровождение десять княжеских дружинников, как грозно они поправляют на боку мечи, как перебрасывают в удобную хватку остро отточенные копья. И два стрельца пристроились позади, заранее наложив по стреле на тетиву. Трудно позавидовать тому, кто вызовет неудовольствие этой охраны! Значит, Дражко сам, без подсказки разведчика начал беспокоиться о сохранении своей жизни. Достойному воину никогда не обидно бывает на поле сечи погибнуть, хотя собственную жизнь жалко всякому. А вот от отравленной стрелы, пущенной из засады, точно так же, как от удара кинжалом наёмного убийцы, погибать всегда горше. И Дражко, дважды наученный опытом, принял необходимые меры предосторожности.

– Может, княже, кружной дорогой поедем?.. – на всякий случай, в дополнение, предложил Власко. Все знали, что Дражко постоянно пользуется короткой дорогой. И если его будут ждать, то только там.

А кружная дорога, пересекая мелколесье и окультуренные зерновые поля, принадлежащие князю, потом пролегая по краю обширного Микулина бора, выходила в стороне на главную, и дальше уже шла ровно, всегда заполненная потоком путешествующих по своим нуждам людей. Но езда по этой загруженной дороге занимала, как правило, лишний час, потому что там невозможно было разогнать коней. А князь-воевода Дражко, как правило, любил быстрое перемещение, и всегда гнал коня в быстрый аллюр.

Дражко на миг задумался, прикидывая, что он теряет, что приобретает от изменения маршрута. И сделал правильный, с точки зрения Власко, выбор.

– Торопиться-то нам некуда… – махнул рукой, сопровождая жест движением усов, и согласился, хотя и не слишком охотно, потому что боялся показаться трусом, излишне дрожащим за свою жизнь. – Можно и кружной… Вперёд!

Небольшая кавалькада, не теряя времени, отправилась в путь. Князь-воевода вместе с юным разведчиком ехали рядом в середине строя. Четыре дружинника и первый стрелец заняли места впереди, четверо и второй стрелец пристроились сзади, и ещё по одному с каждой стороны. Последние вынуждены были ехать вне узкой дороги, по самой непролазной, порой, грязи или через кусты, или через пашню, оставленную «под паром». Но такой путь длился недолго, потому что скоро все выехали на дорогу, идущую через чистый, не заросший мелколесьем бор, где не было ни зарослей, ни пашни, а потом и на широкую обжитую дорогу, и там уже вои более плотным строем окружили Дражко и Власко, и двинулись лёгкой рысью, властно прикрикивая на тех, кто не торопился уступить им путь. Впрочем, в большинстве своем, проезжие и прохожие, услышав топот копыт за спиной, обернувшись, быстро уступали дорогу. И не только потому, что не желали быть сбитыми широкой лошадиной грудью, а еще и потому, что князя-воеводу легко узнавали по знаменитым усам. Дражко в городе любили и уважали, и рады были помочь ему проехать быстрее. Таким образом, путь протекал без задержки. Точно так же они проехали и через сам Рарог, только рысь коней вынужденно сменили на еще более лёгкую.

Во Дворце Сокола сразу за парадными дверями навстречу попался старый глашатный Сташко, который удивлённо поднял глаза на князя-воеводу.

– Не отдыхается тебе, княже? – поинтересовался давно растрескавшимся голосом.

Сташко служил ещё при отце Годослава, и тогда уже был старым. Но с обязанностями своими до сих пор справлялся, и говорил громко, когда требовалось что-то сказать во всеуслышание. Да и посохом своим ударить в пол вполне ещё был в силах. Среди славян не принято было считать прожитые годы. Давно и долго человек живет, значит, хорошо живет, и люди желали ему еще многих и долгих лет жизни. Но в этот раз Дражко удивило, что Сташко не спросил его ничего о случае на дороге. Князь-воевода почему-то думал, что Дворец Сокола уже переполнен разговорами о случившемся, и каждый встречный будет задавать вопросы.

– Ставр где? – сам поинтересовался князь-воевода.

– Уехал сразу за тобой. Сказывал, что в городе будет. Дождётся прихода Горислава, к нам заглянет с ним вместе, а потом уже, скорее всего, утром, по делам своим двинется…

– Моего пленника он, значит, не видел?

– Пленника? – удивился Сташко. – Какого пленника?

– Да вот, случилось так… Меня кто-то пытался подстрелить по дороге в имение. Мы с Власко, – князь-воевода положил руку на плечо юному разведчику, – захватили его, и отправили сюда. К Ставру или к Ерохе, кто на месте окажется… – в голосе Дражко ещё не было беспокойства. Он просто объяснял человеку, который мог из-за своего преклонного возраста что-то не понять.

– Никого не привозили…

Дражко переглянулся с Власко.

– Может, тебе не встретились, и его сразу отправили к Ерохе? Хотя, я велел доложить Годославу о случившемся. Без тебя дружинники не могли попасть к князю?

– Не посмели бы, княже. Без доклада только ближние ходят или… Только стража в военное положение… Сейчас не военное положение… Может, срочность… Ей, Углеша! – окликнул Сташко десятника дворцовой стражи.

Десятник с чёрной бородой и с седыми длинными слегка вьющимися волосами, падающими на кольчугу из-под шлема, подошёл, опираясь на копьё, как на посох.

– Никого к князю не пропускали?

– Как без доклада можно?

– Я пару дружинников отправлял… – уточнил Дражко, начавший уже беспокоиться. – С пленником и с докладом к князю Годославу.

– Не было никого, княже – категорично сказал Углеша. – Иначе я б видел непременно. С утра у двери без смены… Сейчас, должно, прибудут сменять…

Дражко на своих дружинников посмотрел. Те взгляд, как обычно, сразу поняли.

– Глянем… – сказал десятник.

– Они по короткой дороге поехали, я видел, как они за воротами свернули… – уточнил Власко. – Я с вами, если княже дозволит…

– Поезжай и ты, – согласился Дражко, и добавил, объясняя для дружинников. – Он следы хорошо читает. По следу, если что, заблудших найдёт… Я у князя ждать буду…

Взял из рук отрока перерубленный лук и отравленные стрелы, и, не разговаривая долее, поспешил по лестнице на второй этаж в покои князя Годослава. Дружинники вместе с Власко сразу вышли из дворца, чтобы спешно отправиться на поиски пропавших товарищей и пленника.

– Князь в малом покое принимает цеховых старшин… – уже вслед направил глашатный князя-воеводу.

Князь-воевода круто свернул в нужный коридор.

– Разреши, княже? – Дражко приоткрыл дверь малой княжеской горницы, и остановился на пороге, присматриваясь после полутёмного коридора к происходящему в светлой комнате с большими окнами, и дожидаясь разрешения войти.

Годослав сидел в кресле с высокой спинкой, и держал на коленях одного из молодых сыновей своей любимой Гайяны. Котёнок сладко и громко зевал, в согласии с зеванием поигрывал длинными когтями, цепляющимися за колено князя. Годослав молча терпел эти когти. Старшины ремесленных и купеческих рядов стояли перед князем ровным полукругом, и одинаково держали у пояса свои шапки.

– Заходи, Дражко, – сказал Годослав. – Я как раз собирался послать за тобой. Но это по другому вопросу, и к нему мы чуть позже вернёмся. А сейчас… Мы как раз говорим о короле Карле. Наши старшины жалуются, что люди Каролинга сманивают в свои владения лучших наших мастеров, особенно молодых, но, практически, не пускают купцов с нашим товаром в свои земли. Получается, что, когда мы нужны Карлу, он считает нас своими подданными, но, когда что-то нужно нам, его графы считают наших купцов иностранцами, и облагают тройной пошлиной, как всегда до этого поступали только с сарацинами и с византийцами. Вот старшины просят меня подписать их письмо Карлу…

Годослав осторожно положил маленького пардуса на стол, и взял с другого края стола большой лист пергамента. Дражко прошёл в горницу, и остановился рядом со столом. Ему хотелось сразу же поговорить с Годославом о недавнем покушении, но князь-воевода отлично понимал, что княжеские обязанности включают в себя множество функций, и выполнять следует все. И потому, укротив свое желание, положив руку на спину котенка, и почесывая того пальцами, заговорил спокойно и вдумчиво:

– Я, к сожалению, мало разбираюсь в вопросах торговли. Однако, насколько я понимаю расклад сил влияния при королевском дворе, я посоветовал бы отписать не самому Карлу, до которого доходит только та почта, что приходит по официальным каналам. Но и та, кстати, приходит, не минуя целое сито секретарей, решающих, каким вопросом стоит отнимать у монарха время, а какой могут решить те же самые чиновники, которые наших купцов и ущемляют. Нашим старшинам по этому вопросу вернее обратиться к аббату Алкуину. Он слишком разумный человек, чтобы не понять, к чему могут привести подобные меры. И, одновременно, предлагаю поднять вопрос о введении точно таких же пошлин для франкских купцов. Всё должно быть равнозначным. А подобные меры будут весомым аргументом. Король сам занимается подобными вопросами.

– Что касается франкских купцов, я уже дал указание, – сказал Годослав. – А в отношении письма к Алкуину следует подумать. Настолько ли велико влияние аббата на короля?

– Насколько я помню суть ворчания королевского дядюшки монсеньора Бернара, аббат Алкуин всегда против любого нарушения справедливости, и предпочитает честность и равноправие в отношениях самым веским военным аргументам. Это монсеньору Бернару не всегда нравится, потому что не нравится большинству королевских баронов, которые привыкли грабить безнаказанно, и не отвечать за это ни перед кем. Тройная пошлина – это форма того же самого грабежа…

– Вот именно… Вот именно… – загалдели купеческие старшины.

– И ещё королевский дядюшка каждый день сожалеет, что его доводы относительно государственного устройства не имеют на Карла того влияния, какое имеют советы Алкуина. Обычное ущемление права военного решения перед правом законного решения, но баронам такое решение не нравится, они всегда предпочитают военные методы…

– Да, наверное, ты прав… – согласился Годослав. – По крайней мере, когда мы очно обсуждали с Карлом наш договор, Алкуин присутствовал непременно, и Каролинг всегда с ним советовался, и часто позволял себя убедить, хотя и не всегда. У Карла превалирует собственное мнение. Напишите письмо Алкуину. Я подпишу несколько строчек от себя…

– Так что, испортили? – показал на подготовленный пергамент один из старшин, похоже, самый бережливый.

– Алкуину можно на простой бумаге писать. Чать есть простая бумага? – сказал Дражко. – Аббат не обидится. Да и сам король обычно простой бумагой пользуется…

– А писать, кстати, – добавил Годослав, – рекомендую не рунами, а франкской латиницей. Если среди вас никто так не пишет, попросите волхва Ставра. Он латиницу знает… Франки наши руны читать не умеют…

– Найдутся, княже и у нас грамотеи, чать, народ мы – не глупее франков. Не нам их ремесленники нужны, а наши пока им требуются… – согласились старшины.

– И пришлите мне письмо. Можно прислать просто с нарочным, поскольку вопрос мы уже обсудили. Я просмотрю, и подпишу… Ещё вопросы есть?

– Нет, княже.

– Всё, можете идти… Письмо передайте Сташко, от него же и получите после подписи.

Старшины уважительно, но с достоинством раскланиваясь, двинулись к двери. Только после их выхода Дражко прошёл к свободному креслу, и сел, бросив на стол между собой и Годославом разрубленный лук и стрелы. Котенок пардуса встал, и потянулся, чтобы обнюхать, и, возможно, лизнуть стрелу, но Дражко сразу снял котенка, и поставил его на пол, где тот тут же сделал большую лужу.

– Что это? – спросил князь, и протянул руку к стрелам, которые упали к нему ближе.

– Осторожнее, – сразу предупредил князь-воевода. – Стрелы отравлены.

– Ещё не легче… – Годослав руку на мгновение остановил, потом всё же взял одну стрелу, повертел между пальцев, и рассмотрел. – И зачем ты мне их принёс? Не мне они предназначены?

– Мне, княже, мне… В меня одна летела. Едва-едва не попала – вовремя я сам обернулся, и коня поворотил…

Годослав нахмурился:

– Рассказывай!

Дражко рассказал. Рассказал и про то, как предупреждал его юный разведчик Власко, а он не послушался. И как они с Власко захватили пленника, который теперь пропал вместе с двумя дружинниками.

– Надо сыск чинить! – решил Годослав. – Сам знаешь, кто один раз покушался, и во второй попытается то же самое сделать, и в третий, пока своего не добьётся… Сам что думаешь? Откуда у этих воров руки тянутся?

Ответить Дражко не успел, потому что в дверь постучали, хотя шагов по коридору слышно не было. И князь бодричей, и князь-воевода хорошо знали, что так обычно ходит Ставр, и без доклада только он один так подошёл бы к двери. И Годослав сразу ответил:

– Входи, Ставр, входи. Ты как раз нам и нужен.

Это, в самом деле, оказался Ставр. Вошёл, посмотрел на двоюродных братьев-князей внимательным своим взглядом, лук со стрелами глазами измерил, перешагнул лужу, которую сделал котенок, и сказал спокойно:

– Вижу, как раз обсуждаете то, о чём я говорить пришёл… – и кивнул на разрубленный лук и стрелы.

– Ты знаешь? – спросил Годослав. – Тогда – говори… Хотя я за тобой по другому поводу посылал, как собирался и за князем-воеводой послать…

– Я у городских ворот отрока Власко встретил с дружинниками князя-воеводы. Мне рассказали. Они сюда едут… Нашли двух воев убитых… Их везут… А пленник пропал…

– Убиты? – Дражко встал. – Они опытные вои…

– Точно такие же стрелы… – Ставр кивнул на стол. – Отравлены. Яд сильный. Быстро умерли… Не успели сопротивление оказать, хотя мечи вытащить успели.

– Это уже превосходит все ожидания, и терпения здесь проявлять невозможно никакого, – сказал Годослав строго. Таким тоном сказал, чеканя, и отделяя слова друг от друга, каким обычно приказывал что-то нерадивым боярам-советникам. – Что можешь сообщить, Ставр?

– Пока я ничего не могу сообщить. Я даже не видел этого человека… Который стрелял в князя-воеводу…

– Мы с Власко решили, что он хозарин, – сказал Дражко.

– Хозарин? – с удивлением переспросил Годослав.

– Не думаю, – не согласился волхв. – Хозары носят луки похожие на наши. Только чуть-чуть послабее, потому что костяного прозора не имеют. И пользуются ими отменно. Власко с хозарами дела не имел, потому и не знает… И с греками дела, практически, не имел. И потому не знает, что этот лук греческий. Я приставил к Власко своего человека – Сфирку, чтоб порасспросил, и сам поискал. Сфирка искать умеет лучше собаки…

Князь-воевода опустил усы вместе с головой, и задумался.

– Что голову повесил? – рисовано-бодро сказал Годослав. – Защитим мы тебя. Ты со своими усами – достояние нашего княжества, и рисковать тобой мы не можем себе позволить.

– Греческий лук… – Дражко расправил плечи, соображая, и не слишком напоминал испуганного покушением человека. – И отравленные стрелы… И убийство из засады… Всё это византийские манеры… Откровенно византийские, которые греки стараются притащить в Европу… Я вижу два варианта отношения византийцев ко мне. Всего лишь два варианта, из которых один может оказаться правильным, хотя не отрицаю возможности существования других…

– Ну-ну… Слушаем тебя! – поторопил двоюродного брата Годослав.

Ставр молча ждал продолжения, оперев обе ладони на посох, и держа его перед подбородком. При высоченном росте Ставра сам посох, доходящий длиной ему до подбородка, походил на молодое дерево.

– Только сегодня, выезжая из Дворца, я встретился на лестнице с князем Додоном. Мы с ним ни разу не разговаривали после его возвращения из Византии. И хотя близких отношений между нами никогда не было, мы ведь даже приятелями не числились, он сегодня почему-то очень набивался мне в друзья, и даже просил пригласить его в гости…

– Сегодня пригласить? – пожелал уточнить ситуацию Ставр.

– Да, он спросил, куда я еду, и попросил взять его с собой.

– Значит, Додон знал, куда ты едешь? – теперь уточнения попросил князь Годослав.

– Именно так. Додон разговаривал со слугой, когда я спускался. Потом я стоял на крыльце, дожидаясь, когда подадут лошадь, и разговаривал с Власко, а мимо нас прошёл слуга Додона. Тот самый, с которым князь разговаривал. Власко посмотрел на него, и попросил меня надеть панцирь. Так же, как тогда, когда меня хотели убить бояре.

– Он смотрел в воду? – поинтересовался Годослав, слепо веривший в способности Власко читать события по воде, поскольку все предсказания отрока, что касались лично Годослава, высказанные три года назад, сбылись.

– Нет… Власко не понравился взгляд слуги. Он сказал, что так смотрят на покойника.

– У Власко хорошая интуиция, – заметил Ставр. – Он многое чувствует. Но это не всегда сбывается. События развиваются по-своему, и не каждое из них приводит к тому, что можно почувствовать загодя. Хотя порой это спасает. Ты, я понимаю так, не одел панцирь?

– Я посчитал это лишним, – сознался Дражко. – Хотя следовало бы после первого раза положиться на слова отрока! И впредь его слушаться…

– Следовало бы… – согласился хмурый князь Годослав. – Но Додон… Додон… Неужели он способен на такое? Я знаю его стремление к власти, его постоянное желание плести интриги и клеветать на всех походя. Но… Подсылать убийцу… Да и с какой целью?..

– Князь Додон, хотя я никогда не испытывал к нему симпатии, как ты знаешь, княже, – сказал Ставр, – в этом случае, мне кажется, совершенно ни при чём. Можно смело искать другую причину покушения.

– Почему ты так решил?

– Потому что Додон хотел поехать с князем-воеводой Дражко. Стрелок, что покушался на князя-воеводу, стреляет очень плохо. Не сумел попасть ни в князя, ни в скачущего Власко. И вполне мог, при определённых обстоятельствах, попасть не в Дражко, а в Додона. Если бы его послал князь Додон, он наверняка бы знал, кого посылает, и не стал бы так рисковать своей горячо любимой персоной. Он не из таковых.

– Здесь тоже есть маленькое сомнение, – сказал Дражко. – Князь Додон никогда не числился среди моих друзей, как я уже сказал, и ему трудно было рассчитывать, что я вдруг приглашу его с собой. Его просьба – простая болтовня. И он наверняка знал, что мне не до него. Кроме того, если бы он был рядом в момент, когда меня убили бы, подозрение на него пало бы в последнюю очередь. Он бы даже проявил обязательную прыть, чтобы попытаться меня спасти.

– Это тоже верно, – согласился волхв. – Это похоже на греческое извращенное коварство, хотя я не думаю, что Додон настолько огречился. По крайней мере, чтобы так мыслить, надо обладать некоторой отвагой, которой у Додона нет. Он хотел бы быть таким, но не хватает характера.

– Помимо этого, – добавил Годослав, – есть ещё мнение Власко. Отрок почувствовал взгляд слуги… Я Власко верю…

– У слуги тоже могут быть какие-то внутренние состояния, – волхв Ставр, как всегда, хотел быть справедливым, и не желал никого обвинять до выяснения всех обстоятельств. – И он, сам того не замечая, почувствовал что-то связанное с князем-воеводой. Это мимолётное видение, и ничего больше. Человек, порой, сам не понимает, откуда пришло это, если в состоянии вообще осознать такое видение. Но его взгляд может сказать больше, чем сам человек знает…

– Это всё премудрости, слишком далёкие для меня и моего меча, – сказал Дражко. – Ещё что-то, Ставр, ты сказать можешь? Ты же всегда знаешь больше других, и видишь дальше нас, недалёких и прамолинейных военных.

Волхв усмехнулся.

– Могу сказать только одно. Человеку даны два уха и только один рот. Два уха для того, чтобы больше слышать, а рот только один, для того, чтобы меньше говорить. Я предпочитаю узнавать и слышать больше, с двух сторон, прежде, чем во всеуслышание сделать один вывод. Но, когда я узнал недостаточно, делать вывод я не вправе.

– Это верно, это по Прави… – согласился Годослав. – Но у тебя, брат Дражко, есть, кажется, ещё одно подозрение. Мы слушаем тебя…

Князь-воевода Дражко слегка замялся, посмотрел на Ставра, словно волхв мешал ему говорить, потом на Годослава, слегка покраснел и, чтобы это скрыть, сердито зашевелил усами.

– Рассказывай, что ж ты… – поторопил Годослав, и глянул за окно. – Нам чуть позже ещё один важный вопрос решить предстоит…

– Тут не мои подозрения, а не совсем понятные слова Власко… Уже совсем с другим связанные… Хотя слова по существу…

– И здесь Власко? – с удивлением спросил Ставр. – Когда он успел только оказаться везде! Мы ведь с ним совсем недавно расстались, и мне он ничего не сообщил, хотя он мой воспитанник, и должен мне говорить в первую очередь.

– Я брал его с собой в имение… Но лучше я начну издалека, чтобы было понятнее. В общем, дело обстоит так… Я уже кратко упомянул сегодня про этот случай… Там, в Баварии, я со своей дружиной с одной стороны, а эделинг Аббио с другой, исполняли, если можно так выразиться, роль охотничьих собак. Подгоняли Тассилона к нужному Карлу направлению движения, не вступая в бой, но постоянно припугивая его своими передвижениями, разрезая его пути снабжения армии. И в один из таких моментов нам попался аварский отряд с небольшим обозом. Отряд возглавлял какой-то знатный аварский вельможа, судя по его доспехам, и по поведению. Назвать имя он отказался, и я до сих пор остаюсь в неведении относительно того, с кем скрестил оружие. Мне, признаться, тогда было очень скучно, потому что сам я ни разу не принял участия ни в одном бою. Только посылал свой полк. И я, вместо того, чтобы просто уничтожить этих аваров, предложил рыцарю поединок с условием, что, при его победе, и он и его люди будут свободны, при моей победе все его люди становятся моими пленниками. Обоз тоже, естественно, будет принадлежать мне. Рыцарь согласился, хотя вёл себя не совсем по-рыцарски, был очень заносчив, и хвастался неумеренно…

– И что он говорил? – поинтересовался Ставр.

– Дикарь. Обещал что-то нехорошее сделать с моими усами, что меня, по понятным причинам, весьма даже задело. И я в запальчивости, выехав на поединок, просто срубил ему голову вместе со шлемом. И с его усами тоже. Когда шлем с глухим забралом с головы свалился, я увидел его усы, и понял, что встретился, скорее, не с заносчивостью, а с простой ревностью. Всё дело было в усах. Они, сказать по правде, моим только чуть-чуть уступали.

– И ты, брат, ждёшь неприятностей из-за этой истории? Разве ты в чём-то поступил против правил чести? – удивился Годослав.

– Нет, поединок проходил честный, и свои усы я с честью сохранил. Но после этого я приказал разоружить весь отряд сопровождения побеждённого рыцаря, воев, чтобы не застрять с пленными, велел гнать во все стороны и побыстрее, правда, не оставил им лошадей, а обоз, как и было оговорено, посчитал законной своей добычей. Всё в соответствии с правилами войны.

– Всё в соответствии с правилами воинской чести, – согласился князь. – Победитель получает все! Так в чём же, я никак не возьму в толк, дело?

И он опять посмотрел за окно, словно ждал кого-то. Это подогнало князя-воеводу, отметившего повторный взгляд Годослава.

– В обозе, в закрытой повозке, перевозили женщину. Рабыню, как я понял. Но рабыню, судя по всему, не простую. Она и танцует, и поёт, и развлекает господ. Тот рыцарь, что не уберёг свои усы, купил её, как она сказала, у какого-то другого вельможи, чтобы сделать своей наложницей. Рабыня авара, естественно, стала моей рабыней…

– Не вижу в этом ничего необычного… – сказал Ставр. – Мало ли кто держит рабынь-аварок…

– Она не аварка. Она, мне показалось – гречанка. По крайней мере, знает греческий язык. Я сам слышал, как она свободно общалась с греческим купцом. И, признаюсь, она за те два месяца, что прошло со времени поединка, стала очень мила моему сердцу. Жениться на рабыне-танцовщице я не могу… Но… Но я очень дорожу ею, несмотря на то, что ведёт она себя совсем не как рабыня, и пытается порой командовать мною, не говоря уже о моих людях…

– И что же? – снова поторопил Годослав.

– Я сегодня специально взял с собой Власко, чтобы он «в воду смотрел»… Хотел развлечь её, потому что она иногда тоскует по родине, и плачет… Но Гюльджи, только я рассказал ей про отрока, так взбеленилась, что я не знал, как выйти из её комнат… Не знаю, что на неё напало такое… А потом я принёс Власко её гребень, и он с ним смотрел в воду… И Гюльджи не увидел. Он увидел только змею… Большую чёрную змею с ядовитым золотым зубом.

– Ядовитый золотой зуб? – переспросил Ставр.

– Да. Кстати, Гюльджи носит на шее маленький золотой кинжальчик, по форме напоминающий ядовитый зуб змеи. Вот. А потом Власко взял в руки этот вот лук, и тоже в воду смотрел… И сказал, что лук этот натягивают мысли чёрной змеи… Я понимаю, что всё это сильно путано, и я сам не могу ещё привести в порядок свои мысли. Но что-то в этом есть…

– Да, пожалуй… С этим стоит разобраться, – сказал Годослав. – Я верю Власко.

– Я лучше других знаю Власко, – добавил волхв Ставр, – потому что сам его воспитал и продолжаю воспитывать. У Власко бывают прямые видения, и видения иносказательные. В прямых сомневаться нельзя. В иносказательных тоже сомневаться не стоит, но из них следует делать правильные выводы. Не просто принимать их, как они есть, а продумать и понять. Кстати, Гюльджи – это совсем не греческое имя. Это, скорее, что-то хорезмийское, по крайней мере, тюркское… Но я хотел бы посмотреть, княже Дражко, на твою рабыню. Можно это сделать?

Дражко плечами пожал.

– Я думаю, что можно. Только стоит, пожалуй, попасть к ней тогда, когда она будет в настроении. В дурном состоянии она может просто закрыться в комнате, и отказаться встречаться с кем бы то ни было. И я бессилен заставить её.

– Я вижу, что мой брат влюблён, если боится попасть к женщине в покои, когда она капризничает, – улыбнулся Годослав.

– Может быть, и так… – согласился князь-воевода. – И, думаю, что слухи об этом уже ходят. По крайней мере, князь Додон сегодня намекнул мне, что знает, с кем я провожу время…

– А вот это уже странно, – сказал Ставр. – Обычно о слухах мне докладывают первому. Похоже на то, что князь Додон специально интересовался твоим, князь-воевода, времяпровождением. И не сегодня поинтересовался этим, а следил за тобой во время баварского похода. Зачем ему это было нужно? Этим тоже стоит поинтересоваться.

– Я могу прямо спросить у него, – Дражко воинственно задрал усы. – И в состоянии добиться у этого скользкого византийского ужа вразумительного ответа на его змеиные интриги.

– Нет, подожди, княже… – попросил волхв. – Лучше будет, если я буду узнавать всё, что нам знать необходимо. У меня это получается ловчее, и не привлечёт ненужного внимания. Перенесём решение всех вопросов на будущее, когда знать будем больше. А пока тебе следует усиленно беспокоиться о своей безопасности. Подождём.

– О безопасности заботиться необходимо, и ты, брат, чаще слушайся Власко. Но мы вовремя успели закончить собственный разговор, – Годослав в третий раз повернулся к окну, из-за которого отчётливо раздавался стук многих конских копыт, – потому что подоспело время разговора государственного. У нас гость… С поручением от короля франков Карла Каролинга его майордом дю Ратье. Умный человек, с которым стоит быть осторожным, но которым можно при желании и управлять, если знать, по какому пути направить его мысли. Кстати, это уже второй гость сегодня. Первый прибыл от князя Бравлина. Он и предупредил меня о приезде дю Ратье и даже о цели этого приезда. Мы будем готовы к разговору…

– И какова же эта цель?

– Карл, похоже, не откладывая дела в долгий ящик, решил покончить с Бравлином до наступления настоящей зимы. Кто-то уверил Карла, что, покончив с Бравлином, он подорвет возможности Готфрида к высадке на континент, и обеспечит себе спокойные тылы перед аварским походом. Это, якобы, и в наших интересах. Каролинг, похоже, воодушевился нашим примером, и перестал брезговать зимними кампаниями, хотя настоящей местной зимы он еще и не видел, а со снегом встречался только в италийских горах.

– Так вот почему Карл не захотел в эту зиму возвращаться в Аахен! Значит, он давно уже держал в голове зимний поход. Но при чём здесь мы? – памятуя недавний разговор с Годославом, спросил князь-воевода. – Карл не собирался, насколько я помню разговоры, задействовать наши дружины против дружественного нам княжества вагров. Он понимает, что здесь мы не лучшие союзники.

– Мы причём? – Годослав горько усмехнулся. – Я думаю, что Карл решил всё-таки попросить у нас полк стрельцов, о котором пока ещё только мечтает сам князь-воевода Дражко… Это, обратите внимание, блюдо с того же стола, на котором готовился наш с Карлом договор о вассальной зависимости. Там было очень мягко сказано о многом, что теперь воспринимается франками в категоричной форме. Но с этим конкретным случаем пока ещё можно обращаться так, как нам хочется. По крайней мере, мне кажется, что мы сумеем…

– И что мы сейчас можем сделать?.. – теперь уже задал вопрос волхв.

– Благодаря предупреждению Бравлина, мы теперь вооружены. Я успел подготовиться… Но… Они уже идут. Узнаете по ходу дела. Сложности никакой. Вы всё сами поймёте, и подыграете мне там, где потребуется…