Глава 4. Возвращение к своим

К рассвету Григорий отошел от места своего первого боя всего километров на десять-двенадцать, не больше. Оказалось, что идти по ночной степи, когда на небе нет ни одной звездочки, то еще удовольствие. Уж на что парень хорошо различал предметы в темноте, и то постоянно спотыкался о какие-то камни и то и дело проваливался в непонятные углубления. То ли норы байбаков и сусликов, то ли просто промоины. Хорошо, что он всегда вовремя замечал обрывы балок и ни разу не сверзился в овраг. Спуск вниз и подъем наверх тоже оказались занятием не для хлюпиков. Особенно если, как говорится, не видно ни зги.

Когда совсем рассвело, Григорий увидел слева синеющие контуры Крымских гор и с облегчением понял, что не сбился с пути. Он давно согрелся от ходьбы и уже не трясся от холода. Зато теперь его начали мучить голод и жажда. Хотя еще несколько часов назад, когда он сидел по уши в реке, то искренне думал, что теперь очень долго не захочет пить. Судя по отсутствию каких-либо населенных пунктов, воды здесь рядом нигде не было. Даже наполовину пересохших русел сухоречий ему ни разу не попалось.

Солнце неспешно поднялось над горизонтом, и парень увидел, что далеко впереди, справа от него, появилось небольшое облачко пыли. Двигалось оно достаточно быстро и почти в том же направлении, что и боец. Вернее сказать, через несколько километров их пути должны были пересечься где-то там, почти у самого горизонта.

«Машина идет по дороге, – размышлял на ходу Григорий. – Скорее всего, наша. Немцы вряд ли бы катались тут в одиночку. – Он прибавил шагу. – Перехватить ее мне не удастся, но, по крайней мере, выйду на тракт. Глядишь, там кто-нибудь и подберет, или скажет, где тут стоит ближайшая воинская часть».

Видимо, проселок резко свернул в его сторону, и скоро Григорий рассмотрел, что это наша полуторка. У него отлегло от сердца, и парень резко прибавил шагу: «Вдруг заметят и притормозят?» – размечтался боец, и тут в вышине послышался отдаленный шум мощного двигателя. Парень задрал голову и увидел диковинный самолет. Летательный аппарат имел одно длинное крыло, сужающееся к обоим концам. На нем виднелись два мотора, размещенные ближе к середине, а точно между ними находилась кабина пилота.

Вместо привычного фюзеляжа аэроплан имел два достаточно тонких корпуса, выходящих прямо из мотогондол двигателей. Хвостовые балки оканчивались скругленными килями, между которыми имелось горизонтальное оперение. Судя по остеклению кабины, в ней помещался не только пилот, но и стрелок-радист, сидящий спиной к носу машины.

Григорий часто слышал об этом необычном разведывательном самолете, но сам его пока еще не видел. Солдатское сарафанное радио называло его «Рамой» и говорило:

– Раз «фокер» прилетел, жди беды. Или бомбардировщики явятся, или немцы шарахнут из дальнобойной артиллерии.

Однако на этот раз пилот подумал, что не стоит расходовать большие ресурсы на уничтожение полуторки. Тем более что она не воинская часть, на месте не стоит. Поэтому летчик решил сам разобраться с одиночкой. Он развернул аппарат и снизился до полусотни метров. Вышел в хвост машины и начал быстро ее догонять. Поравнялся с удирающим автомобилем, нажал на гашетку и сбросил небольшую авиационную бомбу.

Замерший на месте Григорий увидел, как нескладный грузовичок прибавил газу и торопливо запылил по проселку. Сидевшие в кузове бойцы вскинули винтовки и принялись стрелять в догоняющий их разведчик. Вдруг самолет перестал снижаться и выровнялся. От фюзеляжа отделилась темная точка и понеслась вдогонку за машиной. «Фокер» проскочил над автомобилем и стал набирать высоту.

Вдруг один из бойцов, ехавших в кузове, вскочил на ноги и встал лицом к движению. Оперся руками на борт и выпрыгнул из машины. Ловко приземлился на обе ноги. Согнулся в поясе, сгруппировался и покатился кубарем. Автомобиль промчался еще пару десятков метров, и в следующий миг в него сверху ударила авиационная бомба.

Раздался мощный взрыв, и в утренний воздух взметнулось огромное облако дыма. В нем замелькали обломки деревянных бортов и кувыркающиеся тела людей. Кабину и моторный отсек также разнесло в мелкие клочья, и по дороге запрыгал пылающий бензиновый двигатель. Впереди него на двух колесах быстро катился целехонький передний мост.

Стоявший неподвижно Григорий непроизвольно присел от невыносимого грохота и с ужасом посмотрел на то, что осталось от машины с людьми. Потом сорвался с места и побежал к месту трагедии. Вскоре, сильно запыхавшись, он добрался до дымящейся воронки и остановился. И тут парень увидел того самого человека, который выпрыгнул из машины за секунду до взрыва. Спиной к красноармейцу стоял молодой мужчина, одетый в замасленный комбинезон и шлем танкиста. Матерчатые валики, нашитые на его головной убор, были густо припорошены белесой пылью.

«Оно и понятно, – не к месту подумал Григорий, – он же кувыркался, как колобок». Солдат посмотрел по сторонам и понял, что совершенно зря так спешил. Помогать было совершенно некому. Все люди оказались мертвы, а если честно сказать, то и людей как таковых здесь не оказалось. Лишь разрозненные части окровавленных тел лежали вокруг. Отсеченные руки, ноги и головы перемешались со щепками досок и обломками обгорелого металла, покореженного взрывом. Танкист присел на корточки и порылся в куче мусора. Вытащил из-под обломка деревянного борта чей-то вещмешок и спокойно принялся развязывать тугой узел.

Подавив рвотный рефлекс, вызванный видом разорванных на куски пассажиров машины, Григорий с трудом проглотил горькую и вязкую слюну. Осмотрелся по сторонам и нашел взглядом винтовку, валяющуюся невдалеке. Подошел к трехлинейке, поднял ее и быстро осмотрел. Передернул затвор и убедился, что оружие в полном порядке. Повернулся к занятому поисками танкисту и сурово спросил:

– Мародерствуешь помаленьку?

Мужчина поднялся на ноги и протянул солдату фляжку с водой.

– Попей, рядовой, – спокойно сказал он. – Небось во рту пересохло, пока от немцев драпал. Видел я, как ты безоружный по степи топал. Винтовку-то свою небось потерял. Теперь за чужую схватился? – заметив, что Григорий не пошевелился, он добавил жестким командирским голосом: – Почему не отдаете честь старшему по званию?

Только тогда парень понял, что, судя по всему, перед ним механик-водитель, а то и командир танка. Значит, это в лучшем случае сержант, а в худшем целый лейтенант. А он на него чужой винтарь направил. Да за такое запросто под трибунал загремишь. Правда, сейчас легко можно и на немецкого диверсанта нарваться. Хотя диверсантов он уже видел. Обычно это пехотные офицеры, и к тому же они никогда не бывают такими чумазыми.

– Предъявите документы, – хмуро потребовал Григорий.

Танкист не стал возражать. Вынул из нагрудного кармана серую потрепанную книжку и подал бойцу. Тот осторожно взял ее левой рукой, отступил на шаг назад и бегло пролистал мятые засаленные странички. Все вроде бы было в порядке. И, к счастью, это оказался старший сержант, а не офицер. Григорий вернул бумаги, опустил винтовку и закинул ее на плечо. Вытянулся во фрунт и хотел было козырнуть, но вовремя вспомнил, что еще в окопе потерял пилотку. Поэтому просто доложил:

– Рядовой Григорий Степанов. Охранная рота аэродрома номер 15/27. Выхожу их окружения. Пробираюсь к своим.

– Вольно, – приказал сержант. – А я, как ты уже прочитал, танкист, Леонид Скоков. Можно просто Леня, – и без всякого перехода спросил: – Пить хочешь? – и, не дожидаясь ответа, протянул фляжку. Григорий взял, открутил колпачок и сделал несколько больших глотков. Затем опомнился и прекратил бездумно глотать теплую воду. Еще неизвестно, сколько им придется тащиться по степи. Нужно экономить.

Напарник отвернулся, снова присел и принялся рыться в чужом сидоре.

– Насчет мародерства, так ты это зря, – бросил он через плечо. – Им уже ничего не нужно, – он кивнул на разбросанные куски тел, – а нам с тобой еще придется всех убитых похоронить, а потом топать до ближайшей воинской части. А сколько до нее идти, неизвестно.

Пожав плечами, Григорий был вынужден согласиться со словами танкиста. Стараясь не дотрагиваться до погибших, он тоже принялся за поиски. Ему удалось обнаружить одну винтовку, почти не пострадавшую от взрыва. Механизм трехлинейки с виду был в полном порядке. У нее лишь откололась небольшая часть приклада, но все равно из этого оружия вполне еще можно было стрелять. Правда, неизвестно, как у нее теперь с точностью боя, но пока не попробуешь, это не проверишь. К сожалению, патронов больше отыскать не удалось. Так что с пристрелкой придется подождать.

Тем временем танкист нашел несколько сухарей, кисет с махоркой и кусочек сахара, завернутый в клочок старой газеты. Парни сели на отлетевший от машины задний борт. По-братски разделили скудную еду и, растягивая увлекательный процесс, съели все до крошки. Сделали по глотку воды и посидели пару минут. Сержант свернул самокрутку. Достал из кармана комбинезона коробок со спичками и задымил. Некурящий Григорий, как всегда, вежливо отказался от табака.

Леня досмолил самодельную сигаретку почти до самых губ и затоптал крохотный чинарик. Тяжело вздохнул и поднялся на ноги. Следом встал Григорий, и они занялись скорбным делом. Быстро перетаскали в воронку разорванные на куски останки людей. На многих частях тел еще сохранились обрывки бинтов, залитых черной запекшейся кровью.

Затем парни обломками досок закидали братскую могилу. Врыли на восточной стороне захоронения задний борт от машины. Танкист достал найденный в сидоре огрызок химического карандаша. Плюнул себе в раскрытую левую ладонь и, часто окуная грифель в слюну, написал несколько слов: «Здесь покоятся солдаты Великой Отечественной». Ниже он поставил сегодняшнее число и нарисовал немного кривую пятиконечную звезду. Бойцы склонили головы и с минуту постояли в полном молчании.

Потом закинули на плечи собранные Леней сидоры и найденные Григорием винтовки. Сержант достал из заднего кармана чью-то пилотку и подал напарнику. Тот немного помялся, но решил, что все правильно. Негоже солдату Красной Армии ходить как безродному беженцу. Он вздохнул и нахлобучил на макушку чужой головной убор. Они одновременно оглянулись на небольшой холмик, повернулись на юг и зашагали к Севастополю.

Едва парни отошли от места гибели полуторки, как Леонид сказал:

– Идти нам, по всей видимости, еще очень далеко. Ты младший по званию, так что начинай рубить дорогу.

Григорий удивленно посмотрел на своего попутчика. Тот перехватил его недоуменный взгляд и пояснил свои слова:

– Есть такая притча. Один старик собрался в дальний путь и взял в попутчики старшего сына. Как только они выехали за околицу, отец говорит: «Начинай рубить дорогу», – парень удивился, как ты сейчас, и спрашивает: «Что ты имеешь в виду?»

Мужчина поворачивает коня, возвращается домой и объясняет недоумевающей жене: «Мой старший очень любознателен, но недостаточно умен и послушен. Лучше я возьму в попутчики среднего сына».

Выехали они из деревни, старик повторяет свой приказ. Средний сын спрыгивает на землю. Выхватывает из ножен шашку и начинает бить ею по проселку. Старик разворачивает обоз. Снова возвращается назад и объявляет жене: «Мой средний очень послушен, но недостаточно умен и любознателен. Возьму я лучше младшего».

Вновь они оказались на дороге, и старик в третий раз отдает странную команду. Юноша поудобнее устроился в седле и принялся рассказывать разные смешные случаи. За его веселыми разговорами дорога и пролетела почти незаметно.

– Да нет в моей жизни ничего особенно веселого, – хмуро ответил Григорий. – Родился в Куйбышевской области. Окончил школу и строительный техникум в Самаре. Работал по распределению на возведении комбината в городе Асбесте. Потом призвали в армию и отправили охранять аэродром. Когда подошли немцы, все самолеты перевели поближе к Севастополю, а нас перебросили в пехотный полк. Вот и все, – парень умолк и задал давно интересующий его вопрос: – А почему ты выпрыгнул из кузова, а остальные нет?

– Я уже не в первый раз оказываюсь под бомбежкой и хорошо знаю по звуку, когда бомба упадет рядом. Поэтому, когда понял, что она сейчас врежется в грузовик, то выскочил на полном ходу. Хорошо еще, что здесь грунтовка и автомобиль ехал не очень быстро, а то бы ноги себе переломал. Кстати, я тогда крикнул всем: – Прыгайте! – да только остальные парни были тяжело ранены. Лишь трое из них могли сидеть и держать в руках винтовку. Да и они не смогли выбраться из кузова. Или не захотели.

– Как же ты попал в санитарную машину? Ты-то вроде не ранен? – продолжал допытываться Григорий.

– Два дня назад наш танковый батальон столкнулся во встречном бою с машинами Гудериана, и фашисты нас тогда здорово потрепали. Хорошо, что к нам вовремя подоспела пехота и отогнала немцев. Мы потеряли половину состава и отошли. Оставшиеся в строю тоже были так сильно помяты, что уже не могли как следует воевать.

Командование это сразу поняло, и нас отозвали назад, на переформирование. Мы прицепили покалеченные коробки к тем, что могли еще ехать, и потащились в тыл. Вот тут у моего «Т-30» двигатель и полетел. Взять нас на буксир было уже некому. Тот, кто мог самостоятельно передвигаться, уже кого-нибудь тащил. Поэтому ребята оставили нам ремкомплект и пошли дальше.

Кстати, это была уже вторая машина, на которой я воевал. Сначала, сразу после училища, я попал на «БТ-5». Тот танк оказался куда более внушительным изделием, чем следующий. Вес под двенадцать тонн. Экипаж три человека. Да и пушка там стояла сорокапятка, плюс пулемет. В общем, зверь, а не аппарат. И представь себе, я на нем механик-водитель. Да только недолго я там проработал.

Остановились мы как-то на привал. Я отошел в сторону. Сел на пригорок и взялся сочинять письмо домой. Тут пришла полуторка начпрода и привезла дымящую полевую кухню. Ребята набрали жратвы, уселись на броню и кричат: «Ленька, идем обедать, потом допишешь». Я им отвечаю, мол, сейчас. Нацарапал еще пару строчек и думаю: «Действительно, пора идти, а то все без меня слопают», – сложил листок в треугольник и сунул в карман комбинезона.

Вдруг слышу сильный пронзительный свист. Я упал на землю, а в следующий миг крупнокалиберный снаряд врезался прямо в нашу бэтээшку. Взрыв мгновенно снес башню и отбросил ее метров за пять. Затем сдетонировал боекомплект, и ударной волной разнесло бронекорпус на мелкие куски. На месте остались только днище, дымящийся двигатель да разорванные гусеницы. И оказался я и без машины, и без экипажа.

Поглядел я наверх, а там «рама» крутится и корректирует огонь немецкой артиллерии. В общем, покорежили нам фашисты треть состава, да и людей покрошили немало. В одном «Т-30» осколком убило старшего лейтенанта. А механик-водитель там вообще оказался зеленый пацан. Только-только взялся за рычаги. Других свободных офицеров у нас не нашлось, и посадили меня командиром танка. Благо что и стоящую там пушку я хорошо знал.

Вот так и получилось, что в один миг я вырос до большого начальника. Машина, правда, была так себе. Легкий разведывательный танк. Авиационная двадцатимиллиметровая пушка «ШВАК» да пулемет. Экипаж всего два человека. Тонкая броня, всего тринадцать миллиметров. У него еще башня на левую сторону сдвинута. Видел, наверное?

Григорий утвердительно кивнул.

– Однако и это мое счастье продолжалось не очень долго. Вплоть до того момента, когда у нас полетел двигатель. Мы с механиком провозились пару часов, но все-таки завели машину. Тут подлетает к нам на «газике» пехотный майор с бешеными глазами и отдает приказ:

– Выдвинуться на перекресток дорог и прикрывать отход моего полка, – дает нам десяток солдат и гонит в сторону немцев. Ну, делать нечего, повернули мы и потащились назад.

Добрались до указанной точки и сразу же попали под артиллерийский обстрел. Как шарахнули по нам немцы из пушки, так солдатики спрыгнули с брони и бросились кто куда. Я вижу, справа стоит небольшая рощица. Кричу механику: «Гони туда!» Он поворачивает машину, и мы на полном ходу въезжаем в густые кусты. Проломились сквозь заросли, выкатились на небольшую полянку и встали.

Короче говоря, торчим мы в чаще, а что дальше делать, непонятно. Рации нет, поддержки пехоты нет. Откуда по нам бьют, неизвестно. Куда отступать – тоже. Где-то рядом работает немецкая батарея. Так что лучше держаться от нее подальше. А то дернешься с места не в ту сторону. Попадешь под прямой выстрел, и каюк, поминай как звали. Останется от нашего «Т-30» обгоревшая коробка да пара прожаренных скелетов внутри.

Поглядел я в триплексы по сторонам, ни хрена не видать. Только ветки деревьев да жухлая листва, и ничего больше. Открыл я люк, высунулся из башни. Обзор, конечно получше, да только перед глазами все та же чухня, только вид сбоку. Пришлось вылезти из танка. Отдал я команду водителю: «Не глуши двигатель, я сейчас вернусь», – и пополз к опушке.

Только выбрался из кустов, как слышу, в небе взвыла знакомая сирена. Поднимаю голову: мама моя родная, – прямо на меня пикирует «лапотник». Сбросил фашист бомбу и тотчас вышел из пике. Следом раздался мощный взрыв, и тучи осколков полетели во все стороны. Несколько деревьев вырвало с корнем. Все ветки в округе посекло напрочь. Так что вместо густой рощи кругом видны только голые и ободранные стволы. А посередине стоит мой бедный «Т-30». Вернее то, что от него осталось, и горит жарким пламенем. И снова я остался совершенно один.

Вот тогда я почему-то и подумал: «Видно, не суждено мне погибнуть в танке. Если и убьют, то на свежем воздухе», – Леонид зябко повел плечами и продолжил: – Выбрался я из этой рощи и двинул прямиком на юг. Наткнулся на охранение, а они отвели меня в медсанбат. Я доложил начальнику, тот и распорядился посадить меня в санитарную машину вместе с ранеными и закинуть по дороге в штаб ближайшего полка.

Да только ты сам видел, чем дело кончилось. Напала на нас «рама», и все, приехали. Я и не знал, что она тоже несет на себе бомбы. Думал, что только и есть у этого разведчика пара пулеметов, чтобы от истребителей отбиваться, ан нет. Оказывается, она и сама может с кем хочешь расправиться. Хоть с машиной, хоть с танком, хоть с кораблем.

Сержант надолго замолчал, и некоторое время они шагали молча. Вокруг плохо наезженного проселка, до самого горизонта простиралась пустая, совершенно безжизненная степь. Высокая трава за жаркое лето вся высохла и выгорела, и лишь сухие ломкие стебли ковыля и прочих растений торчали из сильно потрескавшейся земли.

«Хорошо, что сейчас осень и уже не так жарко», – подумал Григорий и ощутил, как его вновь начала мучить жажда. Не останавливаясь, он снял фляжку с пояса. Отвинтил колпачок, сделал пару маленьких глотков и протянул полупустой сосуд своему попутчику. Танкист тоже пригубил воду и вернул баклажку парню. Потом тряхнул головой и сказал:

– Что это мы все о грустном? Поведай мне, рядовой, что-нибудь веселое.

– Да о чем рассказывать? – снова удивился Григорий. – Детские истории сейчас вспоминать неинтересно, а ни на комсомольской стройке, ни в армии ничего такого со мной не происходило. Пахали мы по двенадцать часов, как взнузданные лошади, да и только. Ну, а во время войны и подавно. Никакой радости, кругом только смерть, смерть и смерть.

– Ну, так слушай, что я тебе расскажу, – оживился вдруг Леонид. – Со мной таки произошла пара странных случаев. В самом начале войны прибыли мы из учебки в танковую часть. Причем отправили нас без всякого сопровождения. Посадили наше отделение в полуторку, сказали водителю, куда везти, и вперед. Когда добрались до места, время уже близилось к вечеру. Шофер нас выгрузил и уехал.

Стоим мы, семь зеленых пацанов, и не знаем, к кому обратиться. Кругом танки стоят, экипажи суетятся, а на нас никто даже внимания не обращает. Тут подошел к нам какой-то чумазый сержант и спрашивает: «Из тыла, что ли?»

Я как старший группы докладываю:

– Окончили такое-то училище и направлены в такую-то часть.

– Это к нам, – говорит служивый. – А пожрать у вас что-нибудь найдется?

– Да вот, – говорю, – старшина дал нам в дорогу по три воблы.

– Давайте сюда.

Мы растерялись, скинули вещмешки и достали свои небогатые припасы. Боец все это забрал и, ни слова не говоря, потопал дальше. Смотрим, а он шагает по машинному парку и раздает наши рыбины направо и налево. А мы продолжаем стоять, словно никому не нужные. Минут через тридцать к нам подходит пожилой старшина и спрашивает:

– Откуда, сынки?

Я опять честь по чести докладываю, кто мы такие и зачем сюда прибыли.

– Идите, – говорит, – ребята, в ту сторону. – И тыкает пальцем в небольшую рощицу: – Там сейчас стоит наша полевая кухня. Недавно привезла ужин. Поешьте, а потом укладывайтесь спать. Сейчас все устали после марша, так что завтра с утра будем вас по машинам распределять.

Мы взяли под козырек и двинулись в указанном направлении. Там нас без всяких разговоров накормили перловой кашей с мясом. Наелись мы от пуза и вернулись назад. Идем и думаем: у них в котле такая сытная жрачка лежит, а сержант какую-то пересохшую воблу у нас забрал. Зачем? Только через месяц я понял, что значит каждый день лопать одно и то же. Пусть это будет и самая вкусная еда в мире. Все равно скоро захочется чего новенького, пусть и самого простого.

Ну, так вот, вернулись мы на прежнее место. Смотрим, бойцы спать укладываются. Благо лето стоит. Тепло, сухо, благодать, одним словом. Танкисты кто где размещаются. Бросят на землю кусок брезента. Шлемофон под голову, и на боковую. А мы стоим и не знаем, как нам быть. У нас в училище было все очень строго. Целыми днями зубрили устав и матчасть, а утром после побудки и вечером перед отбоем общее построение. Сначала перекличка, а потом хором поем гимн Советского Союза. А здесь не пойми что. Какая-то казачья вольница, да и только. Совершенно никакой дисциплины. А нам говорили: боевая часть, на лучшем счету. Постоянно громит фашистов.

Смотрю, снова идет знакомый старшина. Я к нему и как комсорг группы спрашиваю:

– А когда мы гимн СССР будем петь?

Он посмотрел на нас так внимательно, потом глянул на часы и говорит:

– Да уж, пожалуй, пора. Пойте.

Я построил свое отделение, махнул рукой, и мы запели. Тянем мы мелодию, стараемся изо всех сил. А сами худые, как щепки. Ткни ножом, кровь не потечет. Шеи тонкие, как у полудохлых курят. К тому же из всей нашей группы ни у кого не оказалось слуха. Да и голоса у нас тогда были совсем мальчишеские, нетвердые, ломкие. То и дело кто-нибудь из нас да петуха даст. То один, то другой, то третий.

Гляжу, а вокруг стоят суровые матерые мужики, уже видимо, крепко битые жизнью, и с интересом смотрят на нас. От этого мы стали еще больше смущаться, фальшивить и издавать уже совсем дурные крики. Однако никто не смеялся. Сам знаешь, что за это бывает. Запичужат в лагеря лет на десять. А по военному времени так и просто шлепнут без всяких разговоров, как врага народа, насмехающегося над святыней. Короче говоря, так и орали мы наш гимн до самого конца, без музыкального сопровождения.

Танкисты нас выслушали, вежливо покивали головами и разошлись по своим местам. Тут к нам опять подошел старшина и тихо так говорит:

– Здесь, ребята, вам не училище, а фронт, и фашисты могут оказаться совсем рядом. Поэтому, если можно, то старайтесь вести себя потише. Не стоит выдавать свое месторасположение врагу, даже самыми патриотическими песнями. Так что в следующий раз исполняйте гимн про себя.

– Мы так и сделали, – закончил Леонид. – И больше уже вслух никогда не пели. А если честно сказать, то и про себя тоже. Не до этого было.

Григорий удивленно посмотрел на попутчика и промолчал, не зная, что и сказать. Уж он-то очень много пообщался на стройке с политическими заключенными. Поэтому ему было хорошо известно, что в лагерях полно людей, посаженных, казалось бы, за совершенно нелепые мелочи. Кто-то рассказал анекдот про советскую власть, кто-то использовал по прямому назначению газету с портретом вождя или спел по пьяни озорную частушку, где мелькают фамилии крупных руководителей.

Танкист с усмешкой взглянул на насупившегося Григория и подмигнул с выражением, которое парень расшифровал так: не трясись, мол, нас здесь всего двое. Причем оба отстали от своих частей и теперь выходим из окружения. Так что все равно никто из нас не будет болтать об этом разговоре. Самому дороже выйдет.

Чтобы как-то разрядить возникшее напряжение, Леонид начал рассказывать еще одну историю:

– Перед самым началом октябрьского наступления немцев прибыл к нам в роту новый комиссар. Сразу видно, что не боевой офицер, а обычная тыловая крыса. Похоже, что где-то проштрафился, вот его и отправили от греха подальше, прямо на фронт. Толстый был как бочонок. А вредный, ну просто жуть. К тому же такой службист, что просто мама не горюй!

Целыми днями ходил по машинному парку и всем тыкал. То пилотка криво сидит. То верхняя пуговица на гимнастерке расстегнута. То честь ему отдали не по правилам. В общем, замучил всех нас до смерти. А сделать ничего нельзя. Командир в его дело не вмешивается, да и требует политработник лишь то, что положено по уставу РККА. Против него не попрешь.

Меж тем немцы подошли почти вплотную, и мы оказались на второй линии. Встали в небольшом лесочке и начали обустраиваться. Первым делом вырыли яму под отхожее место. Аршин длиной, аршин шириной и глубиной в полтора метра. Положили на края две толстые доски. Поставили вокруг ширму из брезента, и все, сортир готов. Пожалуйте пользоваться.

Тут наступило некоторое затишье, и двое суток мы жили там как на курорте. На третий день прилетает «рама». Покрутилась над нами и улетела. Ну, мы-то тертые калачи. Знаем, что за этим последует. Тут или штурмовики нагрянут, или дальнобойная артиллерия начнет нас утюжить. Мы все подобрались и стали прятаться кто куда. Кто в танк полез. Кто под днище машины забрался. Вся охрана и обслуга по окопам попряталась.

И в это самое время наш необстрелянный комиссар двинулся в сортир. Только он, видать, там на жердочках устроился, как начался сумасшедший обстрел. Крупнокалиберные снаряды рвутся со страшным грохотом. Осколки летят во все стороны и визжат, что твоя циркулярная пила. Ну, ты сам знаешь, как это бывает. Страшно, аж жуть, и только мороз дерет по коже после каждого залпа.

Скоро ли, коротко, обстрел, наконец, закончился. Мы вылезли наружу. Потушили огонь на паре танков, которые загорелись от прямых попаданий, и перевязали раненых. К счастью, никто в этот раз не погиб. Когда немного разобрались с потерями, только тут кто-то вспомнил про комиссара. Мол, мы-то все спрятались кто где, а он в это время за брезентовой стеночкой сидел со спущенными штанами.

Никому даже и в голову не пришло предупредить его о скором налете. Хотя, может быть, кто-нибудь и подумал об этом, но ничего не сказал. Мол, пусть сам разбирается, раз такой умный. Ну, вредный он или не вредный, а все равно живой человек. Так что пошли мы посмотреть, что с ним такое. Может быть, погиб наш офицер, а мы тут радуемся.

Подошли поближе. Смотрим, все деревянные стойки сортира перебило осколками, и ширма просто валяется на земле. Ткань изорвана в клочья, а под ней вроде бы как и никого нет. Мы взяли дерюгу за края, убрали в сторону и сразу даже не уразумели, что это лежит перед нами. Мертвого тела, как мы ожидали, на земле не оказалось. Доски лежали рядом с выгребной ямой, а из нее торчала лишь одна голова в офицерской фуражке. Только чуть позже до нас дошло то, что мы разглядели перед собой, и мы поняли, в чем дело.

Судя по всему, комиссар впервые попал в такую жуткую передрягу. А тут еще, видимо, снаряд взорвался около сортира, и осколками кое-где посекло ткань. Офицер, конечно, заметался и не придумал ничего лучше, как сигануть в выгребную яму. Вскочил на ноги, натянул штаны и раздвинул жердочки. Прижал локти к бокам и солдатиком прыгнул вниз. На свою беду он оказался слишком толстым. Поэтому вошел в отверстие так плотно, что руки притиснуло к земляным стенкам, и он не смог вытащить их наружу.

Естественно, что дурно пахнущее содержимое туалета было вытеснено весьма тучным телом и поднялось ему до самого горла. Хорошо, что мы вырыли неглубокую яму. К тому же мы мало там стояли, и выгреб оказался почти пустым. А не то захлебнулся бы там наш бравый комиссар, словно в вонючем болоте. Мы заткнули себе рты, схватились за животы и разбежались в разные стороны.

Когда все отсмеялись, пришел ротный. Узнал, в чем дело, побледнел и приказал немедленно вытащить комиссара. Никто не проявил горячего рвения помогать противному службисту. Во-первых, это был вредный офицер, а во-вторых, никто не хотел пачкаться в дерьме. В конце концов, начальник ткнул пальцем в трех бойцов из охраны. Те взяли лопаты и, ругаясь по-черному, отправились спасать незадачливого политработника.

Хорошо, что рядом с лесочком протекала небольшая речка. Наш бедолага отправился к воде и там стирался и отмывался до самого вечера. Правда, после этого дня он уже к нам не приставал ни с какими вопросами. Даже если они касались требований устава. – Леонид со смехом закончил байку и серьезно добавил: – А потом началось мощное немецкое наступление и стало уже не до этого.

Бойцы взошли на небольшой пригорок и впереди, в нескольких километрах от себя, увидели какую-то крупную станицу. Вокруг нее палаточным лагерем расположились тысячи вооруженных людей. Судя по суете, царившей в этом населенном пункте, здесь находилась крупная военная часть, численностью не менее пехотного полка.

Еще через несколько сотен метров парни наткнулись на пулеметную точку, обложенную мешками, набитыми землей. Их остановили советские солдаты. Приказали сдать оружие и предъявить документы. Парни разоружились и доложили усталому лейтенанту, кто они и откуда. Тот выслушал пришельцев. Дал им сопровождающего и отправил в поселок. Там их разделили. Еще раз проверили бумаги и допросили. Леонида сразу же куда-то увели, а Григория отправили в пехотную роту.

Пожилой старшина равнодушно принял новобранца. Посмотрел на его обтрепанное обмундирование и отвел к интенданту. Дверь в склад оказалась закрытой. Служивый поставил солдата рядом с пакгаузом и сказал:

– Придет завскладом, скажи, что тебя Сидорчук прислал. Пусть он тебе даст какую-нибудь одежонку. У него еще кое-что есть в запасе. Потом вернешься ко мне. Скоро привезут обед, так что не опаздывай, не то останешься голодным.

Григорий кивнул и привалился к саманной стене. Стоять он больше уже не мог. Парень сел возле крыльца прямо на землю и вытянул гудящие ноги. Воспаленные бессонницей глаза закрывались от невероятной усталости. Почти сутки назад он участвовал в бою с немцами. Потом много часов просидел в холодной воде. Всю ночь без передыха шагал по степи. Встретил танкиста и снова топал и топал по пыльному проселку.

Рядом кто-то опустился на землю. Григорий с трудом разлепил слипающиеся веки и увидел хмурого Леонида. Тот не стал дожидаться вопроса и объяснил:

– Добрался я до самого командира полка. Тот дал команду связистам выяснить, где здесь ближайшая танковая часть, и отправить меня туда. Бойцы дозвонились до ближайшего города и передали мне трубку.

Какой-то лейтенант меня выслушал, а потом сообщил: «К сожалению, все бронемашины в крымских частях РККА уже закончились. Пополнения парка танков и автомобилей в ближайшее время не предвидится. Поэтому вам придется пока повоевать в пехоте», – после чего дал отбой. Я вернулся и доложил штабному офицеру. Тот записал мои данные и направил сюда. А напоследок заявил: «Если возникнет нужда в вашей боевой специальности, вас вызовут в канцелярию».

Тут на крыльцо поднялся тучный интендант. Достал из кармана огромную связку ключей и открыл дверь склада. Парни с трудом поднялись на ноги и вошли в темное помещение. Завскладом взглянул на двух оборванцев и не стал ни о чем спрашивать. Ушел в глубь каптерки и принес оттуда два комплекта флотской формы:

– Берите то, что осталось, – ответил он на недоуменные взгляды бойцов. – Скоро и этого не будет.

Красноармейцы переоделись в новое, непривычное обмундирование, и Леонид невесело пошутил:

– Вот уж не думал, что когда-нибудь стану моряком.

Они вышли из склада и направились прямиком в свою пехотную роту. Подоспели они очень вовремя. Получили по миске каши, куску ржаного хлеба и по кружке бледного несладкого чая. В один миг все съели. Сполоснули посуду у колодца и спросили, – где они могут хоть немного поспать.

Старшина взглянул на донельзя измученные лица парней и отправил их в свою палатку.