Глава 5. Старик

Очередная, чрезвычайно яростная атака противника вновь не увенчалась желанным успехом. Отлично вооруженные, хорошо одетые и сытые немецкие солдаты опять были остановлены и отброшены назад. Уже в который раз они так и не смогли преодолеть яростное сопротивление голодных и оборванных бойцов Красной армии.

Фашисты не сумели преодолеть хорошо простреливаемую полосу ничейной земли и снова не достигли своей цели. Им вновь не удалось вплотную подобраться к русским траншеям и закидать красноармейцев ручными гранатами. Шквальный огонь из нескольких десятков винтовок и двух пулеметов сорвал оперативные планы нападавших. Заставил сначала залечь, а затем медленно отползти к своим позициям.

На изрытой воронками земле осталось неподвижно лежать около двух десятков трупов, одетых в чужую форму грязного серо-зеленого цвета. Среди них были и те двое, что Григорий мысленно записал на свой счет. Именно они упали после того, как боец тщательно прицелился и выстрелил в ненавистные темные силуэты. Убил ли он их или нет, парень точно не знал, но очень надеялся, что хотя бы одним врагом стало меньше.

Убедившись, что все фашисты откатились назад, он облегченно вздохнул и перезарядил винтовку. Оставил ее лежать на бруствере и сполз на дно глубокого окопа, вырытого в полный профиль. Устало привалился спиной к стенке траншеи и вытянул ноги, трясущиеся от пережитого напряжения. С трудом ворочая непослушной, одеревеневшей шеей, он посмотрел по сторонам. Леонида видно не было. Перед боем его вызвал командир и зачем-то отослал в штаб полка.

Слева скорчился мертвый матросик, только вчера появившийся в расположении их части. Чуть дальше лежали два его убитых товарища. Они были из того же отделения, которое прибыло из Севастополя поздним вечером. Григорий даже не успел познакомиться с этими бравыми парнями. Сначала ребята достаточно заносчиво держались особняком. Ну, а как же еще? Чай не серая пехота, а настоящие моряки, можно сказать – мореманы.

Григорий и сам был одет в черную морскую форму, но молодые матросики по каким-то неуловимым признакам сразу поняли, что он не флотский. Поэтому даже не удостоили его своим драгоценным вниманием. Потом все торопливо съели скудный ужин и принялись устраиваться на ночь. А утром началась такая мощная атака, что стало уже не до церемоний. «Жаль парней!» – грустно подумал солдат.

Он перекрестился, повернул голову и посмотрел направо. Туда, где стоял его земляк Прохор. К своему удивлению, он увидел, что на месте приятеля находится незнакомый пожилой мужчина лет шестидесяти. Несмотря на теплую погоду, на нем был старый, видавший виды, потертый бушлат. Из многочисленных прорех непрезентабельной одежки местами торчали куски комковатой серой ваты.

«Видимо, во время атаки подошло подкрепление с соседнего участка, – решил боец. – А я в суматохе боя даже и не заметил, как они появились. Хорошо, что мужики успели прибежать, не то вряд ли бы мы смогли удержаться на этой позиции. Смяли бы нашу роту в два счета, и пришлось бы снова драпать по голой степи».

Григорий непроизвольно всмотрелся в лицо незнакомого солдата. Заметил сильно осунувшееся лицо и многочисленные морщины, глубоко прорезавшие лоб и щеки. «Совсем старик, – с неожиданным для себя состраданием подумал он. – Ему бы по проспекту с внуками гулять или в парке на скамеечке сидеть, а он тут с молодыми от немцев отбивается».

Секунду спустя вся жалость к Старику, как он мысленно назвал мужчину, напрочь вылетела из головы. Григорий увидел Прохора и похолодел. Приятель неподвижно лежал на животе, вытянувшись в струнку вдоль задней стенки окопа. Судя по всему, он был мертв, так же как и те молодые матросики. Но не это поразило парня, к виду покойников он уже немного привык.

Дело было в том, что незнакомый мужчина спокойно сидел. Причем не на земле, как все остальные, а прямо на теле недавно убитого сержанта! Сидел так, словно устроился на неодушевленном камне или на каком-нибудь бревне. Самое ужасное было в том, что Григорий немного знал этого некогда веселого, разбитного парня. Естественно, что он буквально вскипел от негодования. Однако прежде, чем боец сообразил, что нужно сделать, Старик тихо спросил:

– Давно на передовой?

Григорий на секунду опешил от неожиданного вопроса и недовольно буркнул:

– С начала ноября.

– Впервые попал в жаркую схватку? – не столько поинтересовался, сколько констатировал Старик. Мужчина посмотрел, как молодой солдат неопределенно пожал плечами, усмехнулся и добавил: – Ничего, через неделю таких боев ты уже не будешь обращать внимания на мертвецов. Но должен тебе сказать, что им теперь все равно, а живым нужно себя поберечь. Вдруг еще родине пригодятся? – И безо всякого перехода Старик внезапно сменил тему: – Спички есть?

– Кончились, – уже более спокойным тоном сообщил Григорий. Он уже решил, что не стоит затевать конфликт со старым и, видимо, весьма опытным солдатом. Возможно, этот боец в Финскую воевал, а то и в Первой мировой поучаствовал. Наверняка у него есть чему поучиться. Лучше постараться поскорее перенять его опыт. Может быть, еще понадобится.

Старик достал из кармана солдатского галифе замызганный кисет и развязал потертую тесемку. Вынул из мешочка кусок газеты, сложенный гармошкой. Аккуратно оторвал небольшой прямоугольник. Насыпал на него махорку и ловко свернул самокрутку. Легонько провел языком по краю бумаги и приклеил его к боку свернутого цилиндрика. Получилась почти настоящая сигарета. С виду не хуже фабричной.

Мужчина вставил ее в уголок рта и зажал губами. Только сейчас Григорий заметил, что Старик не оставил свой карабин на бруствере, как молодые бойцы, измотанные ожесточенным боем. Он продолжал держать его в руках, прочно уперев приклад в землю. Собеседник перехватил взгляд парня, утвердительно кивнул и сказал:

– Мое оружие всегда со мной. В случае чего, не нужно будет искать, где я его оставил. Да и чем меньше оно на земле валяется, тем надежнее работает.

Пристыженный словами солдата, Григорий привстал с земли. Стараясь не высовываться из окопа, взял свою винтовку за приклад и потянул на себя. В следующий миг в земляной бруствер ударила пуля, выпущенная немецким стрелком. Парень рывком сдернул оружие с наружной стенки окопа и мешком плюхнулся на дно траншеи.

– Увидел снайпер твой винторез и караулил, когда ты возле него появишься, – спокойно прокомментировал выстрел Старик. – На его месте я бы подождал, пока ты башку из окопа высунешь.

Григорий вытер ладонью разом вспотевший лоб. Затем, действуя рукавом гимнастерки, принялся тщательно счищать с оружия налипшую сухую землю.

– Да не трусь ты, парень, – лениво бросил Старик. – Тебе еще не скоро помирать. В ближайшие сутки ты точно не окочуришься.

– А вы откуда знаете? – дрогнувшим голосом спросил Григорий. Он и сам не заметил, как перешел на столь уважительное обращение в общении с этим странным оборванцем.

Мужчина ответил далеко не сразу. Никуда не торопясь, он достал из подсумка снаряженную обойму. Выщелкнул из нее один патрон и вернул магазин на место. Сильными, узловатыми пальцами быстро раскачал остроконечную пулю. Осторожно вывернул ее из гильзы и отбросил в сторону. Выдернул из прорехи в бушлате кусочек ваты и скатал ее в плотный шарик.

Совершенно не понимая смысла производимых действий, Григорий удивленно смотрел на новоявленного соратника. Однако поторопить Старика с ответом он даже и не попытался. Парень прекрасно понимал, что, пока боец не закончит свои странные, шаманские манипуляции, он ничего не скажет. А узнать, что тот имел в виду, хотелось очень сильно. Хотелось так, что даже появилась легкая дрожь в коленях.

Мужчина вставил ватный катышек в открывшееся отверстие и тщательно заткнул сужающееся устьице гильзы. Привычным, ловким движением откинул затвор карабина. Вставил в него странно приготовленный патрон и послал в ствол. Затем направил оружие на стенку окопа и нажал на спусковой крючок. Сухо щелкнул холостой выстрел.

Из ствола вылетело облачко дыма и какой-то небольшой комок. Тлеющий кусок ваты ударился в землю и упал на дно траншеи. Старик быстро зажал карабин между коленей. Свободной рукой подцепил багряный уголек маленькой щепочкой и поднес к самокрутке. Несколько раз затянулся, и по окопу разнесся едкий запах горящей махорки. Старик тонкой струйкой выдохнул дым себе под ноги и разогнал его свободной рукой.

Не успел боец досмолить свою сигарету и до половины, как с обеих сторон окопа к нему потянулись другие солдаты. В основном это были пожилые, битые жизнью пехотинцы. Каждый из них держал в плотно сжатых губах свернутую самокрутку и торопился поскорее оказаться возле открытого огня. Осторожно пригибаясь, они пробирались к Старику. Быстро прикуривали и тотчас возвращались на свое место.

«Хорошо, что я не привязался к этому мерзкому зелью, – неожиданно подумал Григорий. – А то мучился бы теперь, как они. Да и немцы могут заметить клубы дыма и шарахнуть по этому месту из всех стволов», – он нетерпеливо заерзал на месте. После чего постарался сообразить, в какую сторону лучше бежать, если послышится жуткий вой падающей мины. Вспомнил, что в трех метрах справа есть неглубокий карман в стенке окопа, и немного успокоился.

К счастью, все обошлось, и на этот раз обстрела не последовало. Старик докурил самокрутку до самого конца. Неторопливо растер подошвой сапога тлеющий кусочек бумаги, оставшийся от сигареты. Посмотрел на притихшего Григория и, словно не прерывался ни секунду, продолжил говорить тихим уверенным голосом:

– В самом начале этой войны я совершенно случайно оказался в полковой артиллерии и на старости лет стал заряжающим в расчете семидесятишестимиллиметровой пушки. Ну и тяжелая это работа, должен тебе доложить. Вроде бы шесть килограммов это не так и много, а ты попробуй понянчи эти проклятые снаряды. Побегай с ними, пригнувшись, туда-сюда во время боя. Сначала вроде бы ничего, а потом ноги болят, руки отваливаются, а спину так ломит, что и сказать нельзя.

Ну, да дело не в этом. Однажды утром около десяти немецких танков прорвали нашу оборону. В один миг смяли все шесть наших сорокапяток и выскочили прямо на мою батарею. Ну, тут, сам понимаешь, началась такая кутерьма, что не приведи Бог такое еще раз пережить. Вот тогда все и случилось.

Вражеский снаряд попал точнехонько в наше орудие и разнес его вдребезги. Хорошо, что я в тот миг помчался к ящикам с боекомплектом и успел отбежать от пушки на несколько метров. Одним словом, побило весь расчет насмерть, а меня лишь отбросило в сторону и очень сильно контузило.

Нужно сказать, что в тот раз позицию мы все-таки удержали. Фашисты сильно торопились к Москве, поэтому не стали нас добивать, а просто объехали капониры и покатили дальше. На наше счастье, за ними не шла пехота, как это обычно бывает. Не то перестреляли бы нас из своих автоматов, как куропаток на лугу. – Старик на секунду замолк. – Так вот, – продолжил он тотчас, – где был ближайший госпиталь, наш командир, естественно, не знал. Связи с тылом у него не было, так что остался я на батарее, как и все остальные раненые. На удивление быстро я отлежался и уже на следующий день вернулся к орудию. Понятно, что уже к совершенно другому. К тому времени у нас осталось всего около половины пушек, а прислуги и того меньше. Каждый человек был на счету.

Наших парней, тогда смерть косила, словно хороший жнец в летнюю страду. Не успевали пополнение подвозить. Только молодежь подъедет, глядь, после боя опять я почти что один в поле остался. Я даже говорил своему командиру батареи: «Что вы мне этих сосунков присылаете? Зачем их губить? Все равно сразу погибнут. Давай я один буду у орудия вертеться. Уж чего-чего, а в прущий на меня танк я в любом случае попаду. На прямой наводке не промахнусь». А он мне ответил: «Пока ты в одиночку разок стрельнешь, полный расчет с пяток снарядов выпустит. Глядишь, в кого-нибудь попадут. Вот и считай, сколько танков мимо тебя к Москве прорвется». Так и пошло дальше все, как было.

Ну, так я не об этом. Должен тебе сообщить, что та контузия, уже не помню, какая по счету, не прошла даром. После взрыва у меня начала сильно болеть голова и полностью пропал слух. Да еще перед глазами постоянно кружились, плавали и мерцали разнообразные разноцветные ленты. Правда, мне невероятно повезло, и спустя несколько дней почти все бесследно исчезло.

Почти, да только не все. Вскоре выяснилось, что я стал замечать на лбу некоторых парней какие-то круглые, очень яркие пятна. Они выглядели словно печати на документах и сильно походили на крупный светящийся глаз. Некоторое время я даже не мог понять, что бы это значило, но постепенно начал догадываться.

Старик неожиданно прервал свою речь и спросил:

– Кстати, тебя как зовут?

– Григорий, – выдавил растерявшийся парень. Он так увлекся рассказом, что даже не подумал представиться, тем более спросить имя пожилого собеседника. Мужчина кивнул, но сам почему-то не назвался и заговорил дальше.

– Дело в том, Гриша, что теперь я вижу головы людей не так, как раньше – только снаружи. Ну, там черты лица, кожа, волосы. Кроме всего этого, сейчас перед моими глазами появляется что-то вроде небольшой лампочки. Она глубоко сидит в башке каждого человека и, вдобавок ко всему, светится. И чем сильнее она горит, тем больше блеска просачивается сквозь кости черепа. Только цвет у этого сияния не желтый, а голубой с зеленоватыми проблесками. У некоторых людей оно становится настолько сильным, что пробивается сквозь лоб, словно яркий луч. Вот здесь, – Старик ткнул своим грязным пальцем себе в голову и указал на точку, расположенную прямо над переносицей. Как раз между бровями и границей седых волос. – Постепенно до меня дошло, что все те, у кого появляется печать на лбу, скоро погибают. Причем смерть приходит за ними в аккурат через сутки после проявки этого странного клейма. В этом я доподлинно убедился после одного совершенно невероятного случая.

В то время в наш расчет прибыл совсем молоденький, еще совершенно зеленый лейтенант. Он только-только окончил училище, так называемый ускоренный выпуск. Иногда их еще называют офицерским инкубатором. Короче говоря, его сразу послали на фронт, и уже через месяц он оказался в самом пекле. Ну, так вот, я сразу обратил на него внимание. А все потому, что сияние у него в голове было уже на полном пределе. Череп так и светится, словно железяка, разогретая в горне до белого каления.

Как-то утром случился массированный налет немецких штурмовиков. Ох, и здорово они тогда нас обработали. Многих сразу убило, а моего лейтенанта осколком бомбы сильно ранило в голову. Пока я накладывал ему повязку, смотрю, а блеск постепенно усиливается. Сияние пробивается сквозь кости, а потом на его лбу проявляется эта яркая горящая печать. Вот тогда я в первый раз и увидел, как она возникает.

Ровно через сутки к нам на батарею привезли снаряды. Полудохлую полуторку мы быстренько разгрузили, а в тесный кузов уложили всех раненых. К шоферу, естественно, посадили нашего молодого командира. Я тоже помогал таскать носилки и обратил внимание, что у всех изувеченных парней на лице сияют эти таинственные письмена, похожие на клеймо. Лишь у одного шофера санитарного автомобиля лоб был совершенно чистый.

Как сейчас помню, звали того шофера Федор Соболев. Короче говоря, машина развернулась и пошла прямиком в тыл. Не успела она отъехать и на сотню метров, как начался очередной артобстрел. Да такой мощный, просто жуть. И надо же такому случиться, что один из крупнокалиберных фугасных снарядов попал точно в задний борт кузова. Ну, думаю, всем конец! Но, как оказалось, я ошибся.

Да только все произошло совсем не так, как ты думаешь. – Старик отрицательно покачал головой, словно предвидя реакцию Григория. – Снаряд сработал, как надо, и раздался невероятно мощный взрыв. И тут, ты не поверишь, из огромного облака огня и пыли вдруг выкатилась совершенно невредимая кабина грузовика. Проехала несколько метров на двух передних колесах и скатилась в глубокую воронку. В следующий миг рядом взорвался еще один фугас. Огромный вал земли взметнулся в воздух и засыпал яму так, словно ее никогда и не было.

Как только обстрел закончился, я и еще несколько мужиков из нашего расчета поползли откапывать останки полуторки. В конце концов мы все-таки вытащили раненого лейтенанта из-под земли. Так что ты думаешь? На бедном парне не было ни одного живого места. Все тело бедняги оказалось иссечено осколками, а шофера, сидевшего рядом, только оглушило. Через десять минут наш несчастный лейтенант тихо умер, а Федор пришел в себя и стал после этого лишь немного заикаться.

Кстати сказать, парень оказался таким же везунчиком, как и ты, – Старик указал пальцем на лоб Григория.

– С чего вы взяли, что я счастливчик? – искренне удивился Григорий.

– Вижу, – твердо заявил Старик и продолжил. – Забыл сообщить, что перед самым отъездом полуторки я внимательно посмотрел на Федора. Лампочка у него в голове, конечно, горела, как у всех, но так тускло, что едва просматривалась. Прямо как у тебя сейчас. По нынешним временам, это очень редко встречается. Особенно на передовой, – Старик пытливо посмотрел на лоб Григория.

– Поэтому я тебе все и рассказываю. Очень похоже, что ты выживешь на этой войне и поведаешь обо мне другим людям. Может быть, какие-нибудь умные ученые заинтересуются таким невероятным случаем.

– А про себя вы что-нибудь знаете? – смущенно поинтересовался Григорий. – Я имею в виду эту яркую отметину?

– Сколько я ни старался, ничего у меня не получилось. Рассмотреть у себя на лбу печать смерти или эту самую непонятную лампочку мне так и не удалось, – печально вздохнул Старик. – Почему-то ни в воде, ни в стеклянном зеркале, ни на боку полированного самовара это странное сияние вовсе не просматривается. Я и на себя смотрел, и на других тоже.

Просто глазами я этот блеск у всех хорошо вижу, а от других предметов он совсем не отражается. Почему? Непонятно! Загадка природы! Так что про себя я ничего не знаю. Да оно и к лучшему, зачем трястись весь остаток жизни? Хотя… Если бы встретил такого же, как я, то обязательно бы спросил. – Старик грустно умолк.

Спустя несколько секунд он спокойно продолжил:

– На следующий день мы узнали, что немцы окружили нашу дивизию. Сколько тогда молодых парней полегло, страсть. А Федору хоть бы хны. Еле-еле бредет, качается от контузии, а все мимо него летит. Смотришь, другой парень хоть куда, и тихо кругом, а вдруг откуда ни возьмись пуля просвистит, и кранты ему. Или, например, когда в атаку идешь. Всех вокруг как траву косит. Ну, думаешь, все – погибель твоя пришла. Ан нет, еще не смерть впереди, а какая-никакая жизнь.

Тогда мы, считай, целый месяц пробивались к своим и с огромными потерями все-таки смогли вырваться из кольца. Тут же налетели особисты и взяли нас в оборот. За то, что в окружении оказались, все до одного, как предатели Родины, попали в штрафбат. Построили нас в колонну и отправили назад. Идем под охраной синих фуражек к передовой. Откуда ни возьмись на санитарной машине едет майор медицинской службы. Понятное дело, что мухой проскочил мимо нашей колонны. Тем более, мы все грязные, оборванные, заросшие щетиной. Считай, целый месяц не мылись, не брились.

И из всей этой огромной колонны жутких оборванцев майор углядел-таки Федора. Остановил машину и подозвал охранника. Говорит, так, мол, и так, этот солдат – шофер из моего медсанбата. Уехал на санитарной машине за ранеными и попал в окружение. Особист ни в какую. Мол, ничего не знаю, на месте разберутся. Майор полез в кабину и достал бутылку медицинского спирта. Отдал флакон охране, а вместо него забрал счастливчика. А мы, все до единого, загремели в штрафбат. Кто жизнью искупил свою вину, а некоторым, как я, повезло, отделались малой кровью. Так что мне, считай, тоже крупно подфартило.

Вот что еще хотел тебе сказать, Гриша! – резко перескочил Старик на другую тему: – Сменил бы ты свою форму. При первом же удобном случае махни матросское обмундирование на солдатское. Я под Одессой собственными глазами видел, как немцы на месте расстреливают всех краснофлотцев. Уж очень они не любят моряков. Меж тем простых солдат фашисты запросто берут в плен. Если те, конечно, не сопротивляются.

На этом их тихий разговор прервался, и вовсе не потому, что Григорию не о чем было больше спросить. Сверху посыпались мелкие камешки, и в окоп аккуратно сполз взводный. Следом неуклюже спустился незнакомый пехотный капитан. Всем своим штатским видом он походил на обычную тыловую крысу. Старик замолчал и внимательно посмотрел на лоб только что прибывшего офицера.

– Степанов! – окликнул лейтенант Григория. – Проводи корреспондента фронтовой газеты к подбитому вчера танку. Он сделает несколько снимков, и потом вы вернетесь назад. А мне еще в штаб полка нужно позвонить. – Ротный козырнул офицеру. Пригнулся и поспешил к своему блиндажу, ловко лавируя между мертвых тел. Фотограф расчехлил свою камеру и принялся снимать убитых, лежащих вповалку на дне окопа.

– Идемте за мной, товарищ капитан, – сказал Григорий. Приподнялся с земли, взял винтовку поудобнее и показал в противоположную сторону.

– Одну минутку, – пробормотал корреспондент и продолжил увлеченно щелкать затвором немецкой зеркалки.

Старик придержал солдата за плечо и быстро прошептал:

– Держись от него подальше! Печать на нем! Причем вчерашняя! – Молодой боец неуверенно кивнул.

Тут по цепочке шепотом передали приказ:

– Всем вернуться на свои позиции. – Старик протянул широкую, как лопата, ладонь. – Прощай, Гриша. Даст Бог, еще свидимся, – они обменялись крепким рукопожатием. Мужчина тяжело поднялся на ноги и медленно двинулся в сторону соседнего участка. Григорий посмотрел ему вслед. Сердце у парня внезапно защемило, и он понял, что больше никогда не встретит этого странного человека.

Солдат тяжело вздохнул и хмуро посмотрел на суетившегося капитана. Скоро офицер закончил съемку, зачехлил камеру и удовлетворенно кивнул. Григорий повернулся и повел его к подбитой бронированной машине.

– А что за танк? – спросил корреспондент.

– Да с виду обычный «Т-3», только пушка какая-то другая. У нее ствол раза в три длиннее.

– А какой калибр? Больше тридцати семи миллиметров?

– Намного больше. С виду, так все шестьдесят будет.

Они дошли до места, где окоп нырял в небольшую ложбинку. Солдат остановился и осторожно выглянул из-за бруствера. В этом месте немецкие позиции отстояли немного дальше от русских траншей. Так что вражеские снайперы здесь не очень зверствовали.

– Далеко, – пробурчал корреспондент. – Ничего не видно.

Обладавший прекрасным зрением Григорий удивленно посмотрел на очки капитана. Маленькие и круглые, они казались совершенно нелепыми на широком мясистом лице. Парень подумал: «Уж если ты сквозь окуляры не видишь, то зачем тебя послали на передовую?»

– Мои во время бомбежки разбились, – смущенно пояснил офицер. – Эти мне наш главный редактор дал. А в них линзы совсем слабые. Почти ничего в них не вижу, – заметив недоумение на лице бойца, он добавил: – Кроме того, мне его нужно сфотографировать сбоку. Чтобы можно было по снимку определить диаметр орудия и длину ствола. Так что придется нам подползти поближе.

Парень ничего не сказал. Уперся ногой в стенку и сильно оттолкнулся. Одним скачком выпрыгнул из окопа и ничком распластался на земле. Свою винтовку он держал в правой руке. Левую протянул капитану. Неуклюжий тыловой офицер с благодарностью принял помощь. Ухватился за запястье парня и с трудом выбрался наружу. Мешком шлепнулся в пожухлую траву и принялся озираться по сторонам. Потом неуклюже вскочил на ноги почти в полный рост и рванулся к ближайшей воронке. Подскочил к огромному углублению и, нелепо взмахнув руками, тяжело спрыгнул вниз.

Григорий по-пластунски добрался до убежища капитана. Ужом сполз на дно и лег рядом с тяжело дышащим фотографом. Немцы заметили выбравшихся из траншей противников и начали за ними настоящую охоту. Глухо кашлянул миномет, и в десятке метров от них раздался мощный взрыв. Не успела осесть пыль, как капитан вскочил на ноги и бросился вперед. Пробежал несколько метров и спрыгнул в еще дымящуюся котловину.

Волей-неволей солдату пришлось последовать его примеру. Он вновь упал возле своего подопечного и с недоумением посмотрел на него. Корреспондент правильно оценил его взгляд и пояснил:

– По закону вероятности, два снаряда не могут упасть в одно и то же место. Тем более в одно и то же время. Поэтому нужно прятаться в новых воронках. Чем дольше она существует, тем больше вероятности попадания в нее другого снаряда. Это я тебе как математик говорю. Понял? – Григорий неуверенно пожал плечами.

Рядом раздался очередной оглушительный взрыв. Корреспондент перебежал в новую яму и уже оттуда позвал парня. В это время обстрел настолько усилился, что солдат немного замешкался и остался на месте. Когда мины стали падать чуть реже, он решился переместиться к фотографу. Вскочил на ноги и увидел, как в то место, где прятался капитан, ударил крупнокалиберный снаряд.

Григорий упал на дно глубокой выемки и ошарашенно подумал: «Вот тебе и теория вероятности». – Следом пришла совсем другая мысль: «Выходит, не врал мне Старик. Действительно на капитане была печать смерти, и, по его словам, она появилась ровно сутки назад».

Солдат притаился в своем убежище и просидел в нем до окончания обстрела. Потом осторожно выбрался наверх. Подполз к воронке, в которую дважды ударил снаряд, и заглянул вниз. От незадачливого математика практически ничего не осталось. Лишь обрывки обугленного тряпья слабо дымились на фоне вспаханной взрывом земли.

Парень перекрестился. По-пластунски вернулся в свою траншею и обо всем доложил лейтенанту. Офицер передал сообщение по команде, и все благополучно забыли о погибшем корреспонденте. Все, кроме Григория, донельзя ошеломленного этими странными встречами. Всю свою долгую и трудную жизнь солдат помнил о таинственном Старике и несчастном близоруком капитане.