Глава 5

А властители земли Клионн, оставаясь дома, с нетерпением ждали вестей. Поначалу, когда Брикрен только собирался возвращаться на Снатху, чтобы изгнать захватчика со своего острова, Бьярни был полон решимости отправиться с ним и как можно быстрее встретиться с Торвардом конунгом. Но Элит и риг Миад неотступно отговаривали его от этой мысли.

– Пусть едут Киан и прочих фении, которым не терпится показать свою доблесть, – говорил ему дед. – Воевать ради чужих выгод – это доблесть фениев, то есть людей, у которых, кроме доблести, и нет ничего. Древние песни складывались тогда, когда сам король был немногим богаче любого пастуха и самым ценным приобретением считалась голова врага – самым ценным после коровы, конечно. Когда ради хорошего быка короли собирали войска и ходили войной друг на друга, потому что бык, основа будущего стада, того стоил! Но ты, сын мой, по отцу происходишь из народа, который давно уже из этого вырос. За это я так ценю тебя и люблю даже больше, чем других внуков, которые хоть и рождены в моем доме, но по-прежнему заботятся не о благе своей земли, а только о своей собственной доблести и славе. Но ведь мир изменился, и даже я, старик, это понимаю. У короля есть земли и сокровища. Ему не надо спешить на Острова Блаженных, у него и здесь есть обильные пиры и прекрасные женщины. Так зачем спешить расстаться с жизнью? В Страну Вечной Юности ведь не опоздаешь, там время не движется и нежные девы не стареют. Так что не торопись, сын мой. Пусть Брикрен и Даохан мак Минид истребляют друг друга как можно больше, а нам потом не составит труда добить оставшегося победителем. И Каменный Трон еще будет наш! Подумай, разве тебе не хочется стать полноправным правителем какого-либо из пяти больших островов? А если не Снатху, так Банбу, при помощи наших добрых богов, мы сумеем для тебя раздобыть. Просто не надо торопиться. А уж если я стану ард-ригом, я с гораздо большим удовольствием увижу на месте рига Клионна тебя, чем любого другого из моих потомков.

Как понял Бьярни, успехи на поле брани даже престарелого Миада наградили честолюбивыми замыслами, которых он прежде не имел. Разве плохо под старость посидеть немного на Каменном Троне и умереть ард-ригом, пока никто не успел вышибить тебя с этого жесткого, но такого почетного сиденья?

Вторил ему и Ивар хельд.

– Ты приехал сюда за доказательствами твоего происхождения, – внушал он. – Их ты получил, твой дед даст тебе подарки, чтобы убедить Халльгрима и весь наш харад, что ты действительно внук настоящего короля, хоть и родился сыном рабыни. А король верит тебе, и ни кольцо твоей матери, ни сокровища Фафнира не сделают этой веры крепче. А значит, тролли с ним, с этим кольцом, дед подарит тебе еще десять таких же!

– Но как же честь! – возмущался Бьярни. – С потерей кольца я еще мог бы примириться, хотя мне хотелось бы по возможности его добыть, чтобы ни Махдад, ни Сенлойх, ни другие уже не смели подозревать меня в обмане и говорить, что я добился такой чести тем, что-де обольстил внучку короля! Но оскорбление! Торвард конунг убил двух моих братьев и оскорбил мой дом своим беззаконным вторжением. Я обязан отомстить ему, иначе я не смогу уважать себя, и люди не станут уважать меня, и все мои достижения, будь я хоть трижды королевского рода, пропадут зря! Для потомка королевского рода еще менее, чем для сына рабыни, возможно стерпеть обиду и оставить гибель родичей неотомщенной. Рано или поздно мне придется искать встречи с Торвардом конунгом, и ты отлично это понимаешь, родич! Так почему же не сейчас? Зачем мне искать его по всем семи морям, если он уже здесь?

– А если ваша встреча закончится не так, как тебе бы хотелось? – намекнул Кари Треска. – Если ты погибнешь, твой отец не обрадуется, оставшись вовсе без сыновей.

– Своей безвременной гибелью ты окажешь очень дурную услугу моей сестре, фру Лив! – вставил Ивар хельд, напоминая обещание Сигмунда в случае гибели последнего из сыновей отослать жену и взять другую, молодую. – А она всегда была добра к тебе и заслужила, чтобы ты подумал о ней!

– Кроме того, если ты погибнешь, жениться на дочери Халльгрима ты тогда никак уж не сможешь! – улыбнувшись, добавил Кари. – Разве что прискачешь на черном коне черной ночью, как в сказании, обнимешь ее холодными как лед руками и увезешь в свой курган. А ведь ради нее, как я понял, ты все это и затеял.

– Я не погибну, – с твердой уверенностью ответил Бьярни. – Элит предсказала, что я одержу победу. И вовсе не ради йомфру Ингебьерг я все это затеял. Она лишь подтолкнула меня к этому решению, но мое собственное достоинство требует, чтобы в моем происхождении не осталось ни тайн, ни сомнений.

– Так зачем торопиться? Только раб мстит сразу – ты ведь знаешь эту поговорку. А, учитывая все обстоятельства, тебе, наоборот, стоит откладывать свою месть до наиболее удобного случая и тем доказывать, что ты-то как раз не рабского происхождения. Понимаешь?

– Но если я буду слишком долго откладывать, то могу не успеть, – хмуро отозвался Бьярни. – А если риг Брикрен убьет Торварда конунга? Ему это вполне по силам.

– Если кто-нибудь его убьет, то почему бы тебе тогда не разорить его дом в его отсутствие, как он разорил Камберг в отсутствие хозяина? – Ивар хельд усмехнулся. – Это будет весьма достойным, а главное, очень выгодным выходом из положения.

Но наибольшее влияние на Бьярни имели доводы, приводимые Элит.

– Я не хочу, чтобы сейчас ты покинул меня, брат мой, – говорила она, и на это ее «я не хочу» Бьярни даже не пытался искать возражений. – Кто бы ни победил из этих двоих, после того победитель наверняка наведается сюда, чтобы испытать крепость наших щитов. Мы должны подготовиться к встрече, найти союзников. А главное – узнать волю богов. И я хочу, чтобы в это тревожное время ты, возлюбленный брат мой, был рядом со мной.

Таким образом, риг Брикрен один отправился вызволять свою дочь и изгонять врага со своей земли. И вот дни проходили за днями, не принося никаких вестей, и это само по себе служило дурным признаком. Если бы счастье сопутствовало ригу Брикрену, то он непременно вернулся бы как только смог – привез бы свою дочь, привез бы головы врагов как свидетельства своей доблести и победы. Думая об этом, Бьярни испытывал досадное чувство, схожее то ли с ревностью, то ли с завистью. Конечно, Торвард конунг, достанься его голова Брикрену, получит по заслугам, а за погибших Арнвида и Вемунда можно отомстить и кому-то из его родичей. Впрочем, округа Камберг, а возможно, и сам Рамвальд конунг будут вполне удовлетворены тем, что это чудовище, смутившее их покой и безнадежно испортившее зимние праздники, убито на чужбине и никогда больше не явится в Морском Пути, чтобы разорять чужие дома и оскорблять хозяев. Но перед самим собой Бьярни не мог признать этот выход таким уж удачным. Чтобы уважать себя, со своим врагом он должен был рассчитаться сам.

Да и о кольце своей матери он не забывал. Если Брикрен убьет Торварда и захватит его имущество, Бьярни придется просить кольцо Дельбхаэм у неистового рига Снатхи? И вскоре, едва смея признаться в этом самому себе, он уже втайне мечтал и надеялся, что у Брикрена ничего не выйдет, что Торвард конунг расправится с ним так же, как делал это со всеми прочими соперниками, кто попадался ему на пути до сих пор.

Этими мыслями он не делился даже с Элит, возле которой проводил целые дни. Но иной раз, поймав ее взгляд, проницательный и чуть насмешливый, Бьярни подозревал, что она и сама догадывается о его чувствах.

Его надежды оправдались, хоть и не в полной мере. Брикрен не потерпел полного поражения, но и не одержал решительной победы. Весть об этом земля Клионн получила не от тех и не от других, а от Даохана мак Минида, нового рига земли Банба, чьи куррахи вошли однажды под вечер в устье реки Клионы, чтобы уже на следующий день достичь бруга Айлестар.

Прослышав, что к нему явился новый король одного из пяти островов, риг Миад приказал устроить торжественную встречу. Ревели бронзовые рога, все обитатели бруга высыпали встречать знатного гостя, нарядившись в лучшие шелковые одежды.

пели нарядные девушки, одетые в разноцветные шелка, сияющие золотом и медью волос, уложенных в дивные прически. Возглавляла их, разумеется, Элит, и Бьярни, любуясь ею, бросал подозрительные и недовольные взгляды на Даохана, в честь которого все это происходило. Кажется, с восхвалениями девушки немного торопятся – ни на яростного быка, ни на бурное море и дикое пламя этот молодой человек, среднего роста и довольно щуплого сложения, никак не походил.

– А почему, кстати, он стал королем после своего отца? – спросил Бьярни у Элит, пока гости рассаживались на полу за низкими столиками. – Разве у них державу не наследует муж дочери, как везде?

– Его отец, риг Минид, был мужем королевы Хелиген слишком недолго и не успел обзавестись детьми. Зато сама Хелиген еще совсем молода – ей всего лишь двадцать лет. Теперь, когда она потеряла мужа, я думаю, Даохан занял его место и стал законным наследником рига Минида. Да и из кого ей было особенно выбирать – ведь с Минидом погибли лучшие из сынов Банбы. А Даохан совсем не плохой муж для королевы: он знатного рода, а по возрасту старше нее, но не старик. Это, ты знаешь, не такой уж редкий случай, когда зрелый и овеянный славой отец добивается руки королевы, а ее любовь спустя недолгое время достается его юному сыну, который тоже всегда рядом, но гораздо привлекательнее на вид.

Элит лукаво улыбнулась, а Бьярни несколько успокоился: раз у Даохана уже есть жена, то, значит, сюда он явился не затем, чтобы… Хоть и понимая, что ему самому не бывать для Элит никем иным, кроме как братом, он против воли ревновал ее ко всем мужчинам, сколько их есть, и в каждом подозревал захватчика.

Братья-фении, Киан и Катайре, стоявшие поблизости, бросали на довольного пышным приемом Даохана точно такие же хмурые взгляды. Бьярни усмехнулся: вот у них и появился по крайней мере один предмет, на котором они полностью сходятся во мнениях. Теперь он понимал, почему двоюродные братья так дружно возненавидели его в первые дни после появления здесь, и теперь вместе с ними сам готов был возненавидеть любого чужака, который покусился бы на их сокровище, а вместе с тем – и на власть над землей Клионн.

Когда зажаренный кабан был поделен и каждый получил свою долю, гостя начали расспрашивать о новостях. В подобающих случаю выражениях Даохан поведал о битве между его отцом и Торвардом конунгом, в которой под конец приняла участие и сама богиня Банба, – об этом здесь уже знали по слухам, гуляющим между островами, но теперь могли получить сведения из первых рук, – а также о том союзе, который он в итоге заключил с Торвардом.

– За часть доходов с моей земли я нанял Дракона Восточного моря, чтобы он охранял покой земли Банбы, – говорил Даохан. – Благодаря доблести сынов вашего дома риг Брикрен уже никогда не сядет на Каменный Трон. И может так статься, что он вообще не сможет сидеть до самого конца дней своих, – усмехнулся он. – Хоть он и ранил Торварда конунга, тот нанес ему ответную рану – возможно, в бедро, а возможно, и в иное место, и эта рана либо помешает Брикрену сидеть, либо послужит причиной того, что не будет у него больше ни сыновей, ни дочерей. И прекрасная и учтивая Тейне-Де, дева с белыми руками и грудью мягкой, как лебединый пух, с устами сладкими, как чистейший лесной мед, навсегда останется единственной наследницей всех богатств и владений Снатхи. Тех, конечно, которые еще не забрал Торвард конунг вместе с самой благородной девой.

Ожидания Бьярни сбылись наполовину – Торвард конунг и риг Брикрен бились между собой и оба получили тяжелые раны. Но остров и бруг Брикрена остались в руках Торварда, и сам он довольно успешно оправлялся от раны под присмотром дочери своего противника.

– Но как же ему удалось склонить деву к согласию ухаживать за первым врагом своего отца? – недоумевал риг Миад.

– Нетрудно сказать, – Даохан многозначительно усмехнулся. – Ведь Торвард конунг – первый из героев Лохланна, покрытый ранами, победоносный. В битве подобен он соколу, поражающему уток, и ярая кровь кипит в груди героя. Возможно, любовь к нему проникла в сердце девы и она жаждет вручить ему Красный Напиток Власти вместе со своей рукой.

– Нельзя сказать, чтобы вести эти наполнили наши сердца радостью, – озабоченно заметил Махдад. – Тейне-Де – единственная наследница Брикрена. Она обещана моему племяннику. А если она отдаст руку лохланнцу, то он станет ригом Снатхи – зачем нам такой сосед?

– А там ему захочется и пристроить свой зад на священный Каменный Трон! – возмущенно добавил Сенлойх. – Скажи, Даохан, нет ли у него таких замыслов? Ведь ты теперь его союзник и должен знать!

– Сейчас, как нетрудно догадаться, самые честолюбивые помыслы Торварда конунга заключаются в том, чтобы дойти своими ногами до отхожего места и не позориться, уподобляясь новорожденным детям и самым дряхлым старикам, не способным справиться без посторонней помощи! – насмешливо ответил Даохан. – Но за будущую его умеренность нельзя поручиться, ибо этот человек не из тех, кто довольствуется малым, имея возможность взять больше. И чтобы обезопасить себя от его жадности, самое верное для нас – заключить союз, который сделает нас сильными перед лицом врага. И средства для этого у нас в руках. В знак дружбы Дома Клионн хотелось бы мне получить доступ к прекрасной равнине, украшенной цветами. И если объединим мы наши силы, то ни Торвард конунг, ни риг Брикрен, ни какой-либо иной враг не сделает нас жертвами копья боевого искусства, геройства и силы.

По толпе собравшихся пролетел шепот. Даже Бьярни сразу понял, какую равнину имел в виду Даохан.

– Это как? – Он в изумлении оглянулся на Элит. – У него же есть жена, королева Банбы!

– Как Светлый Луг был мужем всех пяти богинь, так и доблестный герой, если сумеет завоевать благосклонность нескольких королев, может собрать под своей властью все их земли, – пояснила Элит. – Иные даже добивались таким образом звания ард-рига. Но для этого нужно обладать истинно божественной красотой, красноречием и ловкостью, ибо королевы ревнивы и мало какая из них согласится делить своего мужа с другими. Так ты хочешь получить доступ к равнине моей, о Даохан? – Элит перевела лукавый взгляд на новоявленного жениха. – Многие хотели бы этого, но чем ты докажешь твое право?

– Среди воинов и мудрецов воспитал меня отец мой, благородный Минид, среди хозяев и властителей земель Банбы был я вскормлен, – подбоченясь, начал Даохан. Он знал, что полагается говорить, а слушателям оставалось лишь следить, не ошибется ли он в перечислении своих достоинств, заранее им известных. – Обучили меня так, что я стал сильным, мудрым, проворным, ловким. Разумен я в суждении, память моя глубока, как синие воды, равнина Мак Ллира. Перед лицами мудрецов могу говорить я без смущения и боязни, я направляю умы людей Банбы, и тверды все решения мои. Многих воинов сокрушаю я силой моего мужества. Горд я в мощи и доблести моей и способен охранять берега наши от внешних врагов. Я – защита каждого бедняка, я – боевой вал всякого крепкого бойца…

Бьярни не особо прислушивался, заранее зная, что не услышит ничего такого, чего еще Ки Хилаинн, древний герой уладов, живший девять веков назад, не говорил при первой встрече своей невесте Эмер. Отступи Даохан от правил – его бы сочли неучем и невеждой, недостойным говорить перед лицом знатной девы и ее родни. А Бьярни невольно приходило на ум его сватовство к Ингебьерг. Как бы на него посмотрели, если бы он в той землянке на тинге взялся держать подобную речь, расхваливая сам себя на все лады, причем в самых диких выражениях? Тогда ему отказали бы вполне справедливо, поскольку безумцам вообще лучше не жениться.

– Прекрасны добродетели твои, и да будет горд тот, кто обладает ими, – приветливо ответила Элит, слушавшая все это с безмятежной улыбкой, за которой лишь самый острый и ревнивый взор мог различить скрытое лукавство и снисходительную насмешку. – Но и я – сияющая вершина меж всеми девами, воспитанная в древних добродетелях, в законном поведении, в достоинстве королевском, во всяком благонравии. Признано за мной всякое достоинство и благонравие среди женщин.

– И если мы так с тобой схожи, отчего же не соединиться нам? – произнес Даохан. – Ибо если встанем мы рядом, то никто не скажет, будто мы не ровня.

– Поистине это невозможно, – с той же приветливой улыбкой отвечала Элит. – Ибо не может стать моим мужем тот, кто уступил хоть в одной схватке или уклонился от схватки, когда меч его в ножнах взывал о крови врага. Ведь Торвард конунг убил отца твоего, и разве ты отомстил прежде, чем кровь отца твоего остыла на земле? Разве ты отомстил прежде, чем наступил вечер того же дня? Сказала бы я, что Торвард конунг обошелся с тобой, как женщина с малым ребенком, обрушился на тебя, как ястреб на цыплят, и сама земля твоя – игрушка в его руках. Ты обязан ему данью, и никогда я не стану женой того, кто платит кому-либо дань. Уж скорее я отдам любовь мою Торварду конунгу, ибо никому еще не уступал он на Зеленых островах! Слышала я, что он поистине муж без скупости, без ревности и страха. Слышала я, что семь драконовых камней в глубине глаз его; луч любви горит во взоре его, и черны, как уголь, брови его. Вождь доблести, светоч боевого искусства, ключ боевой мудрости – вот кто станет моим мужем.

А Бьярни, хоть и был рад, что она отказала, с досадой думал, что прекрасная дева могла бы употребить свой дар красноречия и для чего-нибудь другого, кроме восхваления Торварда конунга! Она же никогда его не видела, так откуда она взяла всю эту чушь – какой-то луч любви, какие-то семь драконовых камней! Вот про черные брови – это правда, помнится, он сам ей рассказывал. А она из этого целую песнь сочинила! Почти как Йора в свое время… Между двумя его сестрами, жившими так далеко друг от друга, так отличавшимися одна от другой и внешностью, и нравом, и воспитанием, наблюдалось удручающее сходство: жуткая и притягательная слава неукротимого конунга фьяллей оказывала на них одинаковое оглупляющее воздействие. Семь драконовых камней в глубине глаз его – это же надо придумать!

Несомненно, Даохан уже горько жалел, что так расхваливал конунга фьяллей в начале этой беседы. Теперь он побледнел, слушая эту позорящую его достоинство речь, и так крепко сжал челюсти, что Бьярни казалось, будто через разделявшее их расстояние он отчетливо слышит скрип зубов. «Сейчас произойдет чудесное искажение!» – насмешливо подумал он, вспоминая рассказы о Ки Хилаинне, еще в детстве слышанные от матери: в гневе тот преображался так, что расширялся, как раздутый пузырь, один глаз его уходил внутрь, а второй выпучивался и становился размером с пивной котел…

Если бы новый король Банбы сумел проделать нечто подобное, его дела могли бы поправиться. Но он лишь немного помолчал, а потом сказал:

– Горьки слова мне твои, о дева, подобная пламени! Но думаю я, что пройдет время, и весть о моих подвигах смягчит твое сердце. Ибо нет такого деяния, на которое не решился бы я, дабы завоевать драгоценнейший дар!

– Вот достойный ответ, ответ мужа чести! – Элит благосклонно улыбнулась.

Еще несколько дней Даохан оставался гостем рига Миада, и эти дни проходили в празднествах, пирах, состязаниях и прочих забавах. Даохан и виду не показывал, будто обижен отказом и оскорблен насмешками гордой невесты. Но вот он собрался восвояси, намекая при этом, что спешит совершить те подвиги, которые непременно принесут ему руку прекрасной Элит. И она не думала его удерживать.

Поступки Даохана мак Минида поначалу будто бы подтверждали данное обещание. Куррахи его направились не на Банбу, с которой он прибыл, а на Снатху, где зализывал свои раны Дракон Восточного моря. К тому времени, как его лукавый союзник прибыл, Торвард уже садился с помощью Сельви на лежанке и сидя проводил некоторое время, наблюдая за разными играми и прочими забавами хирдманов. Раны его заживали хорошо, не исключая и той, что едва не переселила его под курган. Ни воспалений, ни нагноений не было – благодаря то ли травам и заклинаниям Тейне-Де, то ли неусыпным заботам Сельви и Виндира, а может, благодаря могучей жизненной силе самого Торварда и той таинственной ворожбе, которую наложила на него еще в детстве его мать. О, Хердис Колдунья не сомневалась, что ее сына, рожденного от квиттингской ведьмы и конунга фьяллей, в жизни ждет много, очень много врагов и опасностей, и сделала все, чему только научила ее великанья пещера, чтобы наделить его неуязвимостью в бою и способностью быстро оправляться.

Сломанные кости срастались правильно, и Торварду не грозило остаться кособоким, но глубокий след заживающей раны, тянущийся с правого плеча через грудь, скорее всего, останется навсегда. Торварда сейчас занимало не это, а только то, скоро ли он сможет встать и начать упражняться, чтобы вернуть своим рукам силу и быстроту. Но в глазах дев уладских страшные шрамы от боевых ран украшали мужчину даже больше, чем пышные шелковые одежды и золотые ожерелья, и Тейне-Де, меняя повязки, бросала на его тело все более заинтересованные взгляды. Даже и без шрамов оно выглядело более чем неплохо, а шрамы там имелись и помимо тех, что остались от встречи с Буадой. Торвард совершенно не думал о том, что он лежит перед благородной девой, одетый исключительно в повязки на ранах. Но сама Тейне-Де, перевязывая или обтирая его влажным полотенцем, уже иной раз отводила глаза, словно встретила нечто, способное повредить ее драгоценному дару чистоты.

И однажды Торвард кое-что из этого заметил. И кое-что сказал, усмехаясь и слегка кривясь от боли. На счастье, Хавгана не было рядом и Тейне-Де не могла понять, что же конунг фьяллей имел в виду.

В таком положении и застал его прибывший Даохан. Пожалуй, он обрадовался тому, что его бывший враг, нынешний союзник и будущий соперник в борьбе за любовь Элит – пусть он сам об этом пока не подозревал – так далеко продвинулся на пути к выздоровлению. Не испытывая к Дракону Восточного моря никаких добрых чувств, Даохан пока не мог обойтись без его мощи и хотел, чтобы эта самая мощь как можно скорее восстановилась в полном объеме.

– Всей душой я желаю, чтобы к тебе быстрее вернулись силы, Торвард конунг, – говорил он. – Ибо поле свершений для истинно доблестного мужа еще лежит не вспахано, не засеяно, а ведь урожай с него может превзойти все самые смелые ожидания.

– Хавган, мать твою! – ответил Торвард, выслушав перевод. – Можешь ты по-человечески говорить?

– Но я лишь повторяю тебе речи этого мужа, украшенного мудростью и…

– Так и переводи на человеческий язык! У меня уже уши сворачиваются и мозга за мозгу заскакивает, не могу я сейчас в этих ваших вывертах разбираться! Говори прямо, чего он хочет?

– Здоровья желает, – послушно перевел Хавган «на человеческий язык». – И говорит, что есть возможность совершить еще немало славных дел…

– Задумал, видать, натравить нас еще на кого-то из своих, – дополнил Халльмунд, очень верно уловивший главную мысль. – И мы чтобы добычу взяли, и ему выгода.

– Ну и на кого?

– Оставив землю Банбы, которой под твоей могучей защитой не приходится более трепетать от страха перед лицом врага, устремил я помыслы свои на землю Клионн, – продолжал Даохан.

– Был на острове Клионн, – удрученно переводил Хавган, не имеющий более возможности блеснуть красноречием хотя бы в этой части беседы. Зато короткие ответы Торварда он переводил так долго, что наверняка отводил при этом душу, наделяя речь конунга фьяллей такой пышностью, которой та вовсе не имела.

– И целью моей было добиться руки и любви прекраснейшей из дев на всех пяти островах, девы, подобной пламени, чей голубой взор подобен капле меда на вершине дерева, чья прелесть подобна слезе самого солнца…

– Хотел жениться на красивой девушке…

– А про девушку можно подробнее, – разрешил Торвард и улыбнулся. – Правда красивая или так, сказки опять?

Он уже привык к тому, что любую знатную деву превозносят за красоту и прочие достоинства так, что дух захватывает, но знал, что действительность далеко не всегда оправдывает ожиданий. Тейне-Де ему в свое время тоже описывали как деву, подобную пламени, однако ее рыжие волосы, желтые глаза, рыжие брови и ресницы, а также сплошной покров веснушек на лице, из-за чего сама кожа делалась рыжей, хоть и роднили ее на самом деле с пламенем, красоты не прибавляли.

Тейне-Де, сидевшая тут же, бросила на Торварда недовольный, ревнивый взгляд. Даохан перехватил его и улыбнулся: его предположения начинали оправдываться.

– О да, и даже если бы все мужчины и все женщины Зеленых островов собрались здесь перед нами, ни одна женщина не посмела бы равняться с Элит, дочерью Клионы Белых Холмов, и ни одна женщина не посмела бы ревновать к ней, – подтвердил Даохан, бросив насмешливый взгляд на Тейне-Де. – Чиста, благородна, светла, достойна короля эта девушка, что украшает собой зеленые равнины Клионна, что славится как Водяной Гиацинт реки Клионы. Прекрасна она собой и высокого рода, искусна в вышивании и всяком рукоделии, разумна, тверда в мыслях, рассудительна. Губы ее соперничают с цветком шиповника в алости и чистейшему меду не уступят в сладости, волосы ее подобны водопаду хрустальных струй, текущих по золоту, ее гладкая полная грудь будто чистейший снег на земле. Жемчужная волна – во рту ее, а брови ее черны, как жучок…

– Как что?

– Как жучок.

– Ой! – Торвард скривился и правой рукой схватился за перевязанную грудь. – Ой!

– Что? – Сельви и Виндир разом вскочили. – Что с тобой? Болит?

– Еще как… – Торвард зашипел сквозь зубы, на глазах его показались слезы. – Уморите… гады… Мне же смеяться… больно… Ой, тролль тебя подери… сказитель хренов… Больно же… Жучок! Ой!

Тут и остальные начали фыркать в бороды, отворачиваясь, чтобы не заразить конунга своим смехом и помочь ему справиться; но в самом деле сравнение прекрасной девы, пусть лишь в какой-то части тела, с жучком показалось сэвейгам чрезвычайно смешным.

Наконец Торвард подавил приступ смеха – боль в груди, которая сопровождала его попытки сильно шевелиться, громко говорить, глубоко дышать и тем более смеяться, очень быстро отбивала охоту веселиться.

– Хватит выделываться. – Он махнул здоровой рукой. – Говори толком, чего надо-то?

Можно было бы удивиться тому, что Даохан, уже, казалось бы, наученный горьким опытом, да и вообще мужчина от природы неглупый, так расхваливает девушку, предмет своих устремлений, перед тем самым человеком, кто очень даже способен это сокровище отнять. Но Даохан не боялся, что Торвард сам захочет завладеть Элит. Наоборот, чтобы побудить того к задуманному походу на Клионн, требовалось заронить в его душу жажду этой победы – хотя бы ради девушки. Даохан не хотел ждать, пока сам Торвард оправится, хотел получить от него войско с ярлами во главе. А после победы…

– Если же ты дашь мне войско, а боги дадут нам удачи, чтобы привести деву в мои руки, – говорил он, разъясняя свои замыслы, – то я привезу дочь Клионы сюда, чтобы она служила тебе и услаждала твой взор своей красотой. – Он снова бросил насмешливый взгляд на Тейне-Де, имея в виду, что услуги той Торварду больше не понадобятся. – Ибо не менее она искусна во врачевании и в целящих песнях, чем любая королевская дочь, и ласки ее усладят твой отдых и наполнят блаженством дни, будто в Стране Вечной Юности.

– Ну ты и сволочь… – задумчиво протянул Торвард, выслушав перевод, будто сам дивился этому открытию. – Это ты что же – свою будущую жену мне предлагаешь?

– В деве этой заключено два дара. Дар красоты и дар власти, – ответил Даохан, не очень смущенный этим упреком. Однако он прочитал в лице и голосе Торварда выражение презрения, и в его глазах мелькнула острая искра ненависти. – Дар власти не нужен тебе, ибо ты не собираешься остаться здесь навсегда и назвать себя ее мужем навеки. У тебя есть своя земля, и туда ты уйдешь, получив на Зеленых островах многочисленные награды своей доблести. Дар же красоты ее станет одной из этих наград. Взяв его, ты после передашь мне деву вместе с даром власти – и оба мы получим то, что нужно нам.

Торвард хмыкнул.

– То есть я попользуюсь, а ты потом женишься и приданое возьмешь, – перевел он. – Да у нас последнего бонда засрамили бы за такое, что он свою жену, считай, за деньги под чужого мужика подкладывает, а ты, король, сам хочешь и еще меня уговариваешь! А если она мне понравится и я ее просто с собой заберу, вместе со всеми дарами? А вы тут делите ваши равнины и прочее как хотите.

Даохан помолчал. Такой оборот дела не приходил ему в голову – Элит была так же неотделима от зеленых равнин Клионна, как трава от земли, как отражение от воды, как аромат от цветка. Но для конунга фьяллей любая здешняя дева была лишь добычей, с которой он может делать что захочет.

– Но ведь мы союзники, и не годится нам наносить обиду один другому, – с тихой ненавистью в голосе напомнил Даохан и при этом так смотрел на распростертого на ложе Торварда, словно хотел убить его взглядом. – Я помогу тебе получить одно, а ты мне поможешь получить другое, и пусть каждый из нас будет равно счастлив своей добычей.

– Только я, в отличие от тебя, в чужой помощи не нуждаюсь, – обронил Торвард. – И, что мне нужно, возьму сам. Ладно, отвали. Утомил.

На этом их беседа завершилась, но Даохан не отступил и не утратил надежд. Пока Торвард отдыхал, он беседовал с его ярлами и дружиной, расписывая им тучные стада земли Клионн, ее прекрасных дев, сокровища короля Миада. Самый сильный претендент на Каменный Трон – Брикрен Биле Буада – уже был повержен, ибо дал Миаду клятву не воевать против Клионна, а без того ему уже никогда не подчинить своей власти все пять островов. Если, конечно, ему не удастся уговорить Элит добровольно передать ему власть над Клионном. Такую возможность Даохан стремился предотвратить в первую очередь – а уж потом можно будет подумать и о том, как бы взобраться на Каменный Трон самому. Торвард конунг был его оружием, настолько мощным, что ни один из пяти островов не сможет ему ничего противопоставить. И этим оружием Даохан намеревался воспользоваться.

В последующие дни хитроумный риг Банбы еще не раз заводил с Торвардом разговоры об этом, и конунг фьяллей слушал его все более благосклонно. Довольно легкие победы над разрозненными, плохо вооруженными уладами влекли к новой добыче, тем более что дружина его уже соскучилась сидеть на одном месте. Прокормить ее удавалось с трудом – в ближайшей округе съестные припасы кончались, и охота в сочетании с рыбной ловлей не только развлекали хирдманов, но и обеспечивали самым необходимым. В этом отношении перебраться на другой, такой же большой и богатый, но еще не тронутый остров хотелось всем.

Да и мысли об Элит, которые Даохан ему внушал, не лишены были приятности. Торвард достаточно давно расстался с королевой Айнедиль, и общества женщины ему уже не хватало; в распоряжении же его находилась только Тейне-Де, ни внешностью, ни обращением, ни суровым взглядом желтых глаз исподлобья не внушавшая ему ничего похожего на желание. Пока он еще не настолько окреп, чтобы всерьез жаждать любви, но в мечтах его дева с белой грудью и прочими прелестями уже выглядела весьма привлекательной. Достойной того, чтобы ради нее пересечь пролив и обогнуть остров Банбу. Вот только бы не оказались ее брови и в самом деле похожими на пару черных жучков!

И вот наконец настал день, когда Торвард впервые вышел во двор, опираясь на Халльмунда. Дружина встретила его появление радостным ревом и грохотом мечей о щиты, будто приветствуя победителя, а Торвард щурился на ярком свету после целого месяца, проведенного в сумраке броха без окон. На победителя он пока мало походил – исхудавший, с повязками на груди и плече, с рубашкой, накинутой на спину вроде плаща, заросший бородой, скрывшей его знаменитый шрам. Но все же он был жив и снова на ногах, и дружина видела, что конунг снова с ней. А свежий воздух, вид неба и яркой зелени, плавных очертаний холмов, окружавших бруг, сами по себе вливали в Торварда новые силы, побуждали скорее оправиться, чтобы вновь вступить во владение этим прекрасным миром!

С тех пор он стал поправляться еще быстрее, и хотя какое-то время каждый день ему приходилось лежать, большую часть дня он уже проводил на ногах и потихоньку даже начал упражняться. Еще пока у него не было возможности вставать, он старался лежа разминать мышцы, а теперь взялся за это со всей решимостью скорее вернуть прежние силы.

Грядущий поход на Клионн обрел окончательную определенность. Идти в бой самому Торварду еще было рано, но оставаться на Снатхе, отправив дружину под началом Халльмунда, он не хотел и собирался плыть со всеми. Даохан не отговаривал его: само имя Дракона Восточного моря устрашит врагов, пусть даже тот во время сражения будет оставаться позади войска.

Наконец Торвард назначил день отплытия. Сам он в это время уже не только передвигался без посторонней помощи, но порядком окреп и даже мог держать меч. Правда, выносливости ему пока не хватало и часто требовались передышки, но он уже не чувствовал себя таким беспомощным, чтобы стыдно было идти в поход.

За несколько дней до назначенного срока, пока фьялли пировали в брохе, сев в кружок на тростнике, Даохан в сопровождении нескольких человек покинул королевскую усадьбу.

– Я должен просить богов о благословении нашего похода, – объяснил он десятнику у ворот. – Мы вернемся после полуночи.

– Ну, иди попроси, – кивнул Торберг Чайка. – С богами вашими сами и разбирайтесь, – ворчал он, глядя, как риг спускается с холма. – Что вы сами чокнутые, что боги ваши такие же…

Покинув бруг, Даохан направился не к одной из священных рощ или источников, где приносили жертвы и говорили с богами сыны Снатхи. Путь его лежал к берегу – к кургану под названием Дун Скайт, Крепость Теней. Только сэвейги, невежды из-за моря, могли использовать священную обитель богини для воинской уловки, и только Торвард конунг, слишком надеющийся на свою силу и слишком мало уважающий чужие обычаи, мог иметь наглость притворяться Красным Королем Холмов. За что и поплатился, причем сразу же. Если бы Тейне-Де не струсила и не согласилась его лечить, он бы не выжил… Но это и к лучшему, что он жив. Он был еще нужен Даохану, а дальше будет видно.

В отличие от Торварда, риг Банбы хорошо знал, как надлежит обходиться с настоящими обитателями Дун Скайт. Ранее, пока Снатха и с ней Крепость Теней находились под властью рига Брикрена, ему лишь однажды довелось побывать здесь – лет десять назад, когда он принимал посвящение воина и удостоился чести видеть Каладболг – священный меч Боадага, в котором заключена сила девяти богов. Принадлежа к знатному роду и являясь потомком Светлого Луга, Даохан имел право и возможность узреть святыню. Но в тот прошлый раз его отец, риг Минид, целый год вел с упрямым и заносчивым Брикреном переговоры, а тот заламывал такую цену за то, чтобы допустить подростка к посвящению в кургане, будто продавал им сам Каладболг насовсем. Увы, доступ к Созидающему Земли всегда находится на самом младшем из созданных богами островов – стало быть, на Снатхе, и пребывать здесь он будет до тех пор, пока не появится новый остров. А это едва ли увидит кто-либо из живущих: вот уже века миновали с тех пор, как ушел в Страну Блаженства Фиахайд мак Фахтна, Фиахайд Тысячи Побед – величайший герой, последний из смертных, что удостоился чести держать в руках оружие бога.

Торвард, захвативший Снатху и Дун Скайт, понятия не имеет, каким сокровищем и какой силой мог бы завладеть. Просвещать его Даохан не собирался. Но благодаря Торварду он получил легкий доступ к Крепости Теней и намеревался извлечь из этого всю возможную пользу. Получить сам Каладболг он не надеялся, отдавая себе отчет, что боги его не сочтут достойным, а уломать, подкупить, обмануть их едва ли получится. Хотя бы потому, что они не снизойдут до беседы с ним. Даохан, как умный человек, не обманывался и на свой собственный счет. Пророчество гласит, что добыть Каладболг может лишь, кто не ведает страха. То есть живет, совсем не пользуясь мозгами и не думая даже, что в любой схватке его могут убить. Даохан, как и все улады, был воспитан на преданиях о подобных героях, вскормлен ими, как первейшей духовной пищей. «Они схватили два огромных длинных щита и взялись за тяжелые, жестоко разящие мечи… И величиной с голову месячного ребенка были куски тела, которые они вырубали из плеч, бедер и лопаток друг у друга. И так рубились они от утреннего рассвета до начала вечера». И тем яснее он сознавал, что время таких людей прошло. Глупо не жалеть себя, чтобы растяпы потом могли слушать рассказы о твоей смерти, разинув рот.

Правда, Торвард конунг этих древних удальцов понял бы. Не зря же у него на левом бедре, как успел разглядеть Даохан, выемка шириной в три пальца. Видно, ему случалось кормить воронов битвы собственным мясом. Такова участь героев. А умный человек и конечности сохранит целыми, и плоды победы получит не в меньшем объеме…

Но кое-что можно было сделать и сейчас. Ведь сам Каладболг его услышит, если обратиться к нему надлежащим образом.

В условленном месте Даохана ждали двое его приближенных – знатные воины Банбы Финд мак Ферб и Мрехт мак Неарт. Между ними стоял третий – со связанными руками и мешком на голове. Даохан кивнул: он заранее распорядился купить в какой-нибудь из соседних деревень раба.

До кургана Даохан добрался уже в темноте, когда спутники освещали его дорогу факелами. Развернув мешок, Финд мак Ферб извлек удивительный предмет – три железных треугольника разной толщины, прикрепленных друг к другу вершинами. Фьялли, отыскивая сокровища Брикрена, нашли и эту вещь, но лишь пожали плечами, не поняв, что это такое, а поскольку вещь была не из золота, не из серебра и даже не из бронзы, тут же про нее забыли. Они не знали, что для сведущего человека Глас Дракона стоит дороже, чем золото того же веса.

Глас Дракона Даохан повесил на ветвь яблони, которая росла возле самого входа в курган. За множество веков существования Крепости Теней возле его каменных дверей сменилось множество яблонь – каждая из них, заботливо посаженная здесь руками посвященных, несла свою стражу, дряхлела, умирала, чтобы дать место новой. Нынешняя яблоня была еще довольно молода, но крепкий сук, расположенный как раз на нужной высоте, отлично мог выдержать тяжесть Гласа Дракона.

Предстояло еще дождаться полуночи, и это время риг Банбы провел сидя напротив входа. Факелы озаряли черный проем, и Даохан молча сидел на земле, подобрав под себя ноги и сосредоточенно рассматривая спиральный узор на камнях, служащих порогом и косяками Великой Пылающей Двери. Только сэвейги могли думать, что эти узоры – для красоты. На самом деле в них изображен путь, ведущий в обитель духа, и только посвященный сумеет пройти этим путем.

Настала полночь. Даохан поднялся.

– Голос, взывающий в пламени, пусть он зазвучит вновь! – произнес он и ударил в Глас Дракона.

Странный, ни на что не похожий гулкий звук раскатился по долине и устремился в глубину горы. Только Глас Дракона способен пробудить скрытое во тьме.

– О Крепость Теней! – воззвал Даохан, подойдя к порогу вплотную. Он говорил на языке круитне, от которого на Зеленых островах не осталось ничего, кроме заклинаний, раз и навсегда затверженных далекими предками нынешних мудрецов и передаваемых без малейших изменений. Иначе, если имена духов земли будут искажены, духи не услышат и все ритуалы станут пустым топтаньем, а заклятья – бессмысленным набором звуков. – О ты, слава Снатхи, корень мощи, дом богини, позволь мне войти, чтобы прильнуть к источнику силы и мудрости твоей!

Темнота в отверстии дрогнула и разошлась. То есть там осталось так же темно, но темнота изменилась, невидимые двери распахнулись, преграда исчезла. Только Торвард конунг мог здесь пройти, проломив преграду своим телом и ничего не заметив. Соединяя в себе древнюю кровь Дома Фидаха и Эохайда Оллатира, которого в странах Морского Пути называют Альфедр-Всеотец, он может еще больше, чем сам догадывается. И хорошо, что он этого не знает…

Внутрь кургана его сопровождали только трое – Финд, Мрехт и безымянный раб. Последний шел явно не по своей воле и иногда глухо мычал сквозь мешок, догадываясь, что за участь его ждет. Даохан медленно пробирался по узкому низкому лазу. Вот впереди забрезжил свет. Войдя во внутреннее помещение, он сразу увидел все: четыре углубления в стенах, каменные чаши на каменных же постаментах, горящие высокие светильники, алтарь посередине, на котором лежал бронзовый меч старинного вида с красным самоцветным камнем в рукояти.

Пока гость из мира живых медленно шел через храм, меч то появлялся, то исчезал; он оставался полупрозрачным, сквозь него можно было увидеть камень, на котором он лежал. Это был еще не сам Каладболг, а только его дух, только видение. Но и то, что Даохан сумел его вызвать, уже многое говорило о его способностях.

– О Каладболг, Созидающий Земли! – произнес риг Банбы, не дойдя до камня трех шагов. Дальше его не допускали: какая-то сила, словно упругая невидимая стена, встала между ним и мечом. – Ты, сочетающий в себе силу девяти богов и подвиги трижды по девять героев! К вам обращаюсь я, древние боги, девять душ Каладболга: Самхейн, бог смерти, Страж Ворот потустороннего мира, Кром Круаих, бог тьмы, смерти и спрятанного золота, Араун, король потустороннего мира, бог охоты, гончих псов и преследования, Уас Мас Имоман, Сын Ужаса, бог древнего волшебства, Лаигхинос – учитель боевых искусств, Тоуторикс – Правящий народом, старый бог войны и смерти, Камулос – Красный, бог войны, крови и завоеваний, Оуэин ап Уриен – бог военного искусства и перевоплощений, Сикеллус – Бьющий Точно в Цель, бог сражений и тайных убийств.

По его знаку Финд и Мрехт подтащили раба к камню. В прежние века подземный алтарь не раз принимал на себя горячую кровь человеческой жертвы, но впоследствии это случалось все реже и реже – милосердные богини Зеленых островов предпочитали иные жертвы, бескровные. Но Даохан сейчас обращался не к ним, а к тем древним жестоким божествам, которые любили кровь. Только кровь отворяет дорогу к тем силам, которые он намеревался призвать.

– Вам отдаю я кровь и силу этого человека, о могучие древние боги, Отцы Ужаса! – воскликнул Даохан, подняв перед собой окровавленный бронзовый нож – точь-в-точь такой, какими приносили жертвы камню еще в прежние тысячелетия. – Отзовитесь на мой призыв и исполните мою волю! Обрушьте силу свою на тех, кого я вам назову! Прокляните именами вашими землю Клионн и властителей ее: Миада Эброндоэ, Элит, дочь Клионы, и всех, кто с ними в родстве! Пусть не будет на той земле ни мира, ни спокойствия. Пусть не будет там ни плодов, ни всякого урожая, ни жатвы морской. Пусть не будет среди народа его ни довольства, ни привета, ни дружелюбия, и пусть утратят короли Клионна справедливость и доброе владычество над людьми. Пусть забудет Дом Клионн пышность, гостеприимство и всякое изобилие! И пусть продолжается это, пока Элит Элга, дочь Клионы, не войдет в мой дом, не назовет меня своим мужем и не передаст в руки мои землю Клионн. Тогда пусть снято будет проклятье Каладболга, Отца Земель, с острова Клионн!

Голос его гулко отражался от сводов, будто древние камни тысячей голосов повторяют слова заклятья. Красный самоцвет в рукояти священного меча сверкал, как пылающий уголь, и даже подрагивал, словно бьющееся сердце. Вот Даохан произнес последние слова, и по подземелью пронесся вихрь, такой холодный и резкий, что сам нарушитель покоя Дун Скайт невольно пригнулся и закрыл лицо руками.

А когда он снова поднял глаза, то успел лишь заметить, как медленно тает освещенный огнями подземный чертог: пламя тускнело, камень и меч на нем становились все более прозрачными и вот совсем исчезли. Кровь впиталась в камень и в темную землю. Воцарилась гнетущая тьма. Даохан снова находился уже не в обители древних богов, а всего лишь внутри тысячелетнего кургана – среди мертвых камней и холодной земли, уже двадцать веков не видавшей солнца, не ощущавшей дуновения живого и теплого ветра, а лишь мертвящее дыхание старинной ворожбы.

Найти выход ему удалось не сразу, но наружу Даохан выбрался благополучно. Каладболг услышал и принял его проклятье, и земля Клионн теперь падет легкой жертвой фьялльских мечей.

– Проснись, скорее проснись! – Элит теребила Бьярни, и он подскочил на лежанке, услышав в ее голосе такой ужас, которого, казалось, ничто не могло внушить этой гордой и смелой деве. – Ты слышишь?

Бьярни услышал – над крышей бруга Айлестар ветер гудел и ревел с такой силой, будто настоящий дракон из преданий бьется крыльями и грудью о каменные стены, пытаясь разрушить Дом Клионн до основания. И стены сотрясались, с кровли сыпалась каменная крошка, щепки, пыль, всякий мусор. Башня была полна криков проснувшихся людей.

– Это не просто буря! Это злой ветер, ветер ворожбы! – восклицала Элит. – Его прислал кто-то, кто желает зла земле Клионн! Я выйду и попробую его остановить!

– Ты? – Бьярни схватил ее за плечо. – Что ты! Не ходи! Он убьет тебя! Ты слышишь, что творится?

– Но я должна! Как Ки Хилаинн впереди всех юных воинов, так я стою впереди всех мудрецов и заклинателей Клионна! Как дикий вепрь первым выходит в сражение, так я выхожу на бой со злыми чарами! Помоги мне отворить двери – мое сражение ждет меня!

Бьярни не мог больше возражать: в голосе Элит, которую он привык всегда слушать, звучала неуклонная повелительность, и его захватил азарт сражения, о котором она говорила. Если его сестра собирается на битву, то он должен пойти с ней!

Элит тем временем откинула крышку сундука и достала кожаную сумочку, перевитую цветным шнурком. Но едва они подошли к двери и открыли ее, как порыв ветра толкнул их, словно бревно, и буквально вбил обратно в дом с такой силой, что оба они, не удержавшись на ногах, упали и покатились по тростнику. Бьярни едва успел подхватить Элит, обнять ее и постараться уберечь от ушибов, приняв удар о землю на себя. Дверь захлопнулась с такой силой, что треснула во всю длину.

– Ты цела? Ты не ушиблась? – Приподнявшись, Бьярни осторожно положил Элит на землю.

Она не отвечала. В испуге он приподнял ее и потряс, и наконец она открыла глаза. Лицо ее показалось Бьярни таким безжизненным, что у него упало сердце: неужели она ударилась головой?

Подняв Элит на руки, он перенес ее назад на лежанку и устроил поудобнее. Женщины и домочадцы в испуге толпились вокруг, даже сам риг Миад сошел со своего ложа, помещавшегося в задней части дома.

Элит открыла глаза, показывая, что она в сознании, потом закрыла их снова. Бьярни склонился над ней. У нее по-прежнему был совершенно безжизненный вид, но в руке она крепко сжимала синюю кожаную сумочку. Бьярни уже знал, что в ней: Элит хранила там свои амулеты и разные предметы, помогающие творить ворожбу.

– Удар… – прошептала она, и Бьярни, хоть и склонялся к самым ее губам, не сразу за шумом ветра разобрал, что она хочет сказать. – Удар силы…

Видимо, она хотела сказать, что не ушиблась при падении об очажный камень головой, что испытанное ею потрясение имело совсем иную природу. Но у Бьярни похолодело в груди: если сильно ушибить голову, то через несколько дней отлежишься и опять будешь как новенький. Но как противостоять удару злобного колдовства, он не знал.

А колдуны Зеленых островов имели сил не меньше, чем в странах Морского Пути. За последнее время Элит довольно много рассказывала ему об этом: она обучала своего нового брата различным тайнам деревьев, трав и камней, рассказывала о ритуалах, помогающих привлечь себе на помощь различные силы земли, воды, воздуха и огня. Кое-что и сам Бьярни научился проделывать под ее руководством, и Элит говорила, что у него весьма значительные способности к этим занятиям. Бьярни, правда, поначалу пытался уклониться от этой мудрости, поскольку в Морском Пути колдовство считалось уделом женщин, а мужчину только позорило. Но Элит убедила его, что нет ничего позорного в том, чтобы привлечь силы стихий для увеличения своей собственной силы, ибо только слабость – позор для воина. И если у сэвейгов те или иные тайные знания хранили и передавали в основном женщины, а из мужчин этому обучался разве что хромой, кривой или бессильный, то в уладских племенах колдовской мудростью обладали в основном мужчины. И лишь немногие из женщин, самого знатного рода, удостаивались чести пройти такое же обучение.

Ураган ревел над крышей в течение всей ночи, сотрясая кровлю и забрасывая крупные ледяные градины в дымовые отверстия, и лишь к утру улегся. Когда же люди осмелились выйти из броха, то глазам их открылась печальная картина. Все посевы на полях, насколько хватало глаз, были выбиты градом. Рожь, ячмень, прекрасный, тонкий, длинноволокнистый лен, который сравнивали с волосами юной красавицы и который так славился по всем морям и приносил уладам и эриннам такие богатства, – все лежало прибитым к земле и ни к чему не пригодным. Скотина из разрушенных загородок разбежалась по лесам. Рыбацкие сети, сушившиеся у моря, все были унесены ветром и разорваны в клочья. Многие хижины остались без крыши, а иные оказались придавлены поломанными деревьями. Все едва завязавшиеся яблоки лежали в примятой траве. Куррахи все, как один, исчезли, слизанные языками волн. Единственное, в чем теперь не ощущалось недостатка, был хворост – обломанные сучья и целые деревья так густо усеивали землю, что ни по одной дороге или тропе невозможно оказалось пройти.

Над всем островом поднялся плач и горестный крик. Женщины ударяли в ладоши и царапали лица, а мужчины ходили хмурые, не зная, как восстанавливать разрушенное хозяйство. Все понимали, что на остров обрушился гнев богов, и уже к полудню перед бругом Айлестар толпились люди, пришедшие из ближних и даже отдаленных селений, чтобы узнать у рига Миада, в чем их вина перед богами.

– Дочь моя, Элит Элга, отправилась к священному источнику Хесуса и Херемона, – отвечал им риг Миад, вышедший из бруга. – Она принесет надлежащие жертвы, и Боги Родника откроют ей, за что на нас обрушился гнев богов.

Элит действительно ушла из бруга еще на рассвете. Всю ночь она пролежала неподвижно, прислушиваясь к шуму урагана над кровлей, и ее дрожащие ресницы показывали, что она не спит. На рассвете, когда ураган стал стихать, она снова поднялась и вышла, взяв с собой лишь кувшин красного вина и никому не позволив сопровождать себя.

Бьярни знал, куда она отправилась. Поодаль от бруга, в лесу, находился родник, называемый источником Двух Богов. Здесь приносились жертвы Хесусу, богу предсказаний, родников и пещер, и Херемону, богу водоемов и подземных рек. От них зависело, чтобы земля Клионн не знала засухи и чтобы поля ее всегда в изобилии питались влагой. Но кроме этого, боги родника обладали способностью давать предсказания.

Родник представлял собой как бы широкую чашу в земле, устланную чистейшим золотым песком. На дне, где из-под земли вырывались струи воды, песчинки плясали свой вечный чарующий танец без устали и повторения. Чаша источника, образующая совершенно правильный круг, была обрамлена рядом одинаковых серых камней. В одном месте между двух камней оставался промежуток, через который поток вырывался из чаши и убегал к реке Клионе.

Опустившись на колени возле источника, Элит некоторое время помолчала, настраиваясь на общение с высшими силами, потом негромко запела на древнем языке, на котором люди на Зеленых островах уже много веков не говорили между собой, но только на нем обращались к богам:

Повторяя заклинание три раза подряд, она вглядывалась в танец золотых песчинок на дне, сосредоточив мысли, но рассеяв взор. И вдруг – мелкие волны песка на дне источника сложились в изображение лица. Бог родников и предсказаний услышал ее и готов был дать ответ. И Элит, наклонившись к воде, шепотом произнесла те три вопроса, которые можно задавать божеству.

И закрыла глаза, прислушиваясь к ответу. И голос воды зашептал ей в уши, дыша в лицо влажным холодом:

Элит открыла глаза. Вылив в источник красное вино из кувшина, она не сразу поднялась, а еще некоторое время сидела, пытаясь разгадать смысл пророчества. Оно говорило о Дне Солнцестояния, который настанет уже совсем скоро, – об одном из священных Праздников Рощ, середине лета. Красный Дракон – символ этого праздника. Но пророчество обещало скорее зло, чем благо – оно предупреждало о скором появлении Черного Дракона, под поступью которого задрожит земля Клионн! И пророчество находилось в пугающем согласии с ночной бурей, с тем давящим ощущением чужой злонамеренной ворожбы, которое Элит чувствовала этой ночью. Это чувство наполняло тело болью, а душу – гнетущей тоской. Ворожба, принесшая разорение земле Клионн, питалась такой огромной силой, что Элит ничего не могла этому противопоставить.

Но в чем будет заключаться грядущее зло, как с ним бороться? И каков будет исход этой борьбы? Природа пророчеств такова, что истинный их смысл открывается только по мере их свершения. И тогда тем, кто не сумел понять их заранее, остается в утешение лишь одно: все происходит так, как должно происходить. Изменить ничего нельзя – можно лишь надеяться, что из семян, посеянных злом, со временем взойдут ростки неведомого до поры блага.