Глава 6
Время в глубинах Кузнечной горы тянулось долго-долго. Хроар, Лейкнир и Хальм решили ночью выслать кого-нибудь к усадьбе и посмотреть, что делается, появились ли уже фьялли. Но как угадать, когда наступит ночь? Утомленные переживаниями, страхом и бегством, женщины и дети кое-как устроились, расстелив одеяла прямо на камнях, а мужчины еще долго сидели у медленно тлеющих костров, вполголоса переговариваясь. Говорить громче боялись: каждое из сказанных в пещере слов подгорное эхо повторяло десятками голосов, и люди, разговаривая, невольно вертели головами: так и казалось, что какие-то темные духи прячутся за камнями, за выступами скал, за поворотами подземных проходов и подают оттуда голоса, то ли дразня, то ли пугая, то ли сговариваясь напасть…
Что и говорить, убежище беглецам досталось не самое уютное. Свод горы защищал от дождя и ветра, но в пещере было холодно и влажно. Десятки ручейков бежали по стенам сверху вниз, струились по камню в глубь горы, журчали, звенели, шептали, и снова казалось, что какие-то полуневидимые существа снуют здесь под ногами. Подгорье жило своей собственной, скрытной жизнью, и здешний воздух казался мало пригоден для людей. В пещере стоял вековечный холод, от самого создания мира не знавший солнечного тепла, и даже огонь, разложенный на каменном полу, казался слабой искрой в бесконечной бездне. Жестко было лежать на камнях, темнота давила на головы, шорох ручьев мешал заснуть, холод просовывал свои тонкие знобящие пальцы под накидки и одеяла, и огонь слабых костров не мог его отогнать. Только череп «великанской свиньи» с огромными черными глазницами и бурыми зубищами чувствовал себя здесь хорошо.
– Долго нам тут торчать? – спрашивал Хроар, ловя ухом тихий кашель своей маленькой дочки Сигне. – Мы тут все попростужаемся!
– Зато здесь нас не найдут! – напоминал Лейкнир. – Лучше немного покашлять, но остаться на свободе. В рабстве будет еще хуже, и это будет уже навсегда.
– Когда же придет Вигмар! – восклицала Мальтруда. Привыкнув во всем полагаться на хёвдинга, она и сейчас ждала его прихода как конца всех неприятностей разом. – Он ведь дошел, должно быть, до озера Фрейра! А оттуда пешком, да с войском, дней десять! Что же мы, десять дней будем тут жить, как в кургане!
– Лучше бы ему быть еще дальше! – бормотала Альдона.
Ей совсем не хотелось, чтобы отец вернулся поскорее. Даже если у фьяллей всего тысяча человек, это все равно вдвое больше того, что мог привести сюда Вигмар. У него было полтысячи, когда он уходил. А ведь с тех пор его войско наверняка сократилось! Если он вернется, пока фьялли еще здесь… Это будет полный разгром. И если тролли не помогут, то Железному Кольцу больше не жить.
– Лучше бы фьялли посидели тут немного и ушли обратно! – мечтала она вслух. – Мы можем и в горе пожить, ничего. А они бы ушли обратно, а отец бы потом вернулся – и все обойдется.
– А через год они придут опять! – насмешливо ответила Хильдвина. Она все еще старалась смеяться, но смех звучал раздраженно, и видно было, что эти подгорные чертоги ей совсем не нравятся. – И мы будем бегать в гору каждый год! Хорошая усадьба на зиму, нечего сказать! Лучше уж переселиться сюда насовсем!
– Говорят, было такое племя, которое жило под горами, – подал голос Бьёрн. Сейчас, когда каждый мужчина был на счету, родичи сделали вид, что забыли его провинность, и он снова сидел у огня со всеми, только вот Хальм с ним все еще не разговаривал. – Мне рассказывала Эйра. Было целое племя, их называли ундерберги – «подгорные». Все люди в нем были низкорослые, с бледными лицами, большими глазами, и глаза их будто бы светились в темноте. Ими правила женщина, самая сильная колдунья. И они умели колдовать, все как один.
– Знаем мы такие саги! – фыркнула Хильдвина.
– Да нет, это правда! – поддержала брата Альдона. – Несколько веков назад один человек сумел раздобыть себе в жены их повелительницу. Тогда ундерберги еще выходили на поверхность и выменивали железо, медь, олово и все прочее на еду. Вечером, в сумерках, и ранним утром, перед рассветом, они приходили к Меняльной пещере. Про это целая сага есть, Эйра ее знает.
– А этот человек, которые женился на кюне ундербергов, был предком Асольва, – дополнил Бьёрн. – Лейкнир вон все молчит… из скромности, а он потомок той женщины. Как ее звали? – Он слегка подтолкнул локтем молчащего Лейкнира.
– Синн Ур-Берге, – обронил тот. – Синн Из-Горы. И еще ее звали Глэнсогун – Со Светящимися Глазами. Это правда. Только после этого брака ундерберги ушли еще глубже в горы и больше никогда не выходят.
– Уж не они ли нас сюда привели? – насмешливо спросила Хильдвина.
Никто не ответил. Все молчали, и каждому смутно рисовались легкие, низкорослые фигуры, неслышно ступающие по камням, бледные лица со строго сжатыми тонкогубыми ртами, огромные глаза, мягко мерцающие сизо-зеленоватым светом. Из глубин пещеры веяло холодом, как будто кто-то неслышно двигался там… А что если эта пещера – чертог ундербергов? А если они появятся, хозяева, разгневанные на незваных гостей?
Альдона сунула руку под локоть Лейкниру. Ей эта же самая мысль пришла сразу, как только заговорили об ундербергах. Кто мог светить им факелом и показывать путь на этих тропах, где не бывало людей? Кто разложил для них костер, припас дрова? Выходит, что эта необитаемая пещера не так уж необитаема. Может быть, не люди или не совсем люди, но кто-то тут есть… Мысль об этом вызывала озноб, но закрывать глаза на чье-то близкое присутствие тоже было глупо.
– Слышите? – Лейкнир вдруг поднял руку.
Все замолчали и прислушались. Где-то далеко-далеко в горе, так далеко, что нельзя было даже определить направление звука, раздавались мерные гулкие удары.
– Ундер…берги… – с трудом прошептала Мальтруда.
Все невольно сдвинулись у огня потеснее и прижались друг к другу. Как огромна была гора, полная тайн, как сильна и плотна была темнота, на дне которой тлела крохотная искорка их костра, как высока была эта пещера и как малы и слабы человеческие существа, испуганные, растерянные, ничего здесь не знающие. Гора жила своей жизнью, как живет извечно природа, но вот люди пришли и попросили у нее приюта, и она дала им все, что имела, позволила искать себе место в ней. А сама продолжала жить по-своему, не собираясь ради кучки каких-то жалких дрожащих созданий с детенышами и узлами изменять свои вековечные обычаи.
– Наверное, уже ночь, – сказал Лейкнир и поднялся. – Я попробую выйти, посмотрю, что там.
Бьёрн молча встал, и несколько подростков мгновенно выскочили из-под своих одеял, будто все это время только и ждали знака.
– А ты не заблудишься? – с беспокойством спросила Альдона, придерживая Лейкнира за рубаху, чтобы он не убежал, пока не ответит ей. – Как ты найдешь дорогу назад?
– Было бы побольше факелов! – вздохнул Хроар.
– Возьмем что есть, а там в лесу наберем сколько угодно. У нас над головой этих факелов… – Лейкнир поднял голову к темному своду, живо представляя густой лес над горой и таинственный шорох ветвей во тьме. – До Затмения богов хватит. Выбраться бы туда!
И уже в это время он знал, что выберется. Какой-то тайный внутренний голос твердил ему, что он найдет дорогу и туда, и обратно, найдет, не рассуждая и не думая, найдет, как находят дорогу звери. Недаром его меньше пугали тьма и холод подгорных просторов, и темнота меньше давила на плечи, чем другим. Казалось, он уже когда-то жил в похожих условиях, жил так давно, что сам не помнит. Может быть, даже до того, как проснулся его разум. И сейчас, когда разум ничем не мог помочь, вперед выступали тайные, неосознанные знания, живущие в самой крови. Синн Ур-Берге, Синн Из-Горы, действительно была среди его далеких предков, и память всех остальных прадедов и прабабок сейчас подчинялась ее памяти, унаследованной правнуком, который, надо сказать, в другое время очень мало о ней думал.
Поблуждав по темным переходам, ободравшись о камни и вымокнув в ручьях, маленький отряд под водительством Лейкнира все же выбрался на поверхность, хотя и совсем не там, где входили. Ползком пробравшись через узкую каменную щель, Лейкнир первым вылез туда, откуда тянуло свежим воздухом, и даже прохладная осенняя ночь показалась теплой после застоявшегося холода подземелья. Стояла глухая полночь, но при свете луны и звезд Лейкнир без труда сообразил, где они оказались. Это был другой склон Кузнечной горы, ближе к самой кузнице, чем к пещере Троллиной Охоты.
– А я и не знал, что они сообщаются, – пробормотал у него за спиной Хьёрт. – Что из Троллиной Охоты есть еще выход, другой.
– Мы много чего не знали! – утешил его Бьёрн. – Теперь будем знать!
На поверхности разделились: одни отправились к усадьбе, другие пустились к пастбищам, надеясь раздобыть пару овец, а остальные принялись собирать хворост. Действовать топорами Лейкнир не велел: фьялли ведь тоже не дураки, и их дозорные наверняка выслушивают в лесу именно такого рода шум.
Фьялли действительно нашлись: обойдя по склону, Лейкнир сам увидел в стороне усадьбы множество тлеющих костров. Их насчитывалось много – не меньше сотни, и пылающая цепь огибала почти половину Золотого озера.
– А мы вовремя убрались из дома! – пробормотал Лейкнир. – При таком наплыве гостей нам самим не хватило бы места.
– Посмотреть бы поближе! – вздохнул Хьёрт, которого тянуло на подвиги.
– Утром посмотрим. Сейчас все равно не много увидишь. А утром надо будет смотреть. Не только ведь мы их, они-то нас тоже будут искать!
В пещеру к женщинам Лейкнир со своей «дружиной» вернулся с богатой добычей и с ясными замыслами на будущее. С пастбищ принесли почти десяток овец, так что о пропитании можно было не беспокоиться; дров набрали достаточно, чтобы осветить и обогреть новое жилье. Все, кто спал, теперь вскочили с мест в жажде новостей.
– На рассвете вышлем маленький дозор! – говорил Лейкнир. – Там, на склоне, можно хорошо устроиться, так что человека не будет видно, а ему будет видно и усадьбу, и фьяллей. Будем сменяться по очереди.
– Я! Я! И меня! – Подростки, даже девочки, прыгали и тянули руки, пылко желая поучаствовать. Все это – и жизнь в пещере, и ночные вылазки, и наблюдение за врагом – казалось им восхитительной игрой, в которую, для пущего веселья, с ними играют и взрослые.
– Всем, всем хватит! – утешал их Лейкнир. – И следить, и дрова таскать – вам еще надоест! Сейчас я вас посчитаю, и поделим стражи.
Двух овец закололи, мясо поджарили на углях, и после еды наконец стали укладываться спать.
– Надо завтра ночью мха, что ли, набрать! – ворчал Лейкнир, снова и снова пытаясь разгладить неподатливые камни, накрытые шкурой, а те никак не желали понимать, что Альдоне дочери Вигмара не подобает такое жесткое ложе. – Это же будет не спанье, а одно наказание!
– Так и положено! – шепотом посмеивалась Альдона. – Мы же под землей, все равно что в Хель, а здесь роскошных мягких постелей не полагается. «Мокрая Морось зовутся ее палаты, Голод – ее блюдо, Одр Болезни – постель, Злая Кручина – полог ее».
– Ну, до такой бедности мы еще не дошли… – проворчал Лейкнир. – Вот, вроде ничего… – Он похлопал ладонью по шкуре, поднял глаза на Альдону, хотел еще что-то сказать, но она вдруг схватила его за руку и ахнула.
– Ты чего? – не понял он, на всякий случай не шевелясь, стоя возле нее на коленях на разложенном «Одре Болезни» и по привычке прислушиваясь к отдаленным голосам горы.
Но Альдона, ничего не говоря, с изумлением, восхищением и ужасом смотрела ему в глаза, и он ясно видел ее взгляд, несмотря на то что сам спиной загораживал свет костра.
– Ты… – сдавленно-восхищенно шепнула наконец Альдона. – Ты сам-то знаешь…
– Что?
– Что… что у тебя глаза светятся?
– Чего?
– Глаза у тебя светятся в темноте! – Альдона усмехнулась, понемногу приходя в себя. – Никогда раньше не было! Никогда в жизни! А тут, под горой, засветились.
– С чего это? – Лейкнир не знал, верить ли ей, и похлопал глазами, будто надеялся заметить якобы исходящий из них свет.
– А с того! – Альдона усмехнулась. – Лейкнир из племени ундербергов! Дождешься – тебя еще здешним конунгом выберут. Подгорным. А что? Имеешь право! Ты же потомок их правительницы!
Лейкнир подумал, потом тоже усмехнулся и подтянул Альдону к себе.
– Очень может быть, что и выберут, – шепнул он, обнимая ее. – Значит, я тоже как бы из рода конунгов. Ничуть не хуже всяких там…
– Никаких других не будет! – вдруг очень твердо, без смеха, ответила Альдона и тоже обняла его. Сейчас, в тревоге бегства и жути подгорного существования, она со всей полнотой поняла, что не в силах расстаться с Лейкниром, который даже фьяллей и гору делает для нее не такими уж страшными. – Пусть они как хотят… Я люблю тебя, я останусь с тобой.
Лейкнир ничего не ответил сначала, а только прижался лицом к ее волосам и замолчал. Восемь лет назад он понял, что любит Альдону, и восемь лет она знала об этом, но только сейчас она в первый раз сказала, что любит его. Это было то, чего он желал и на что надеялся, то теряя надежду, то вновь обретая. Он знал, что при всей своей добродушной насмешливости Альдона обладает очень твердым духом. Если она наконец сказала «люблю», то не для того, чтобы передумать.
– Я думала, что ты уже ничем не можешь меня удивить! – шепнула Альдона, чтобы немножко сгладить торжественность своих же слов. – И я ошиблась.
– Тем, что глаза светятся?
– Нет. Тем, что я сама не знаю, почему я тебя люблю!
* * *
К полуночи Торбранд конунг уже был готов идти. С собой в гору он взял совсем маленькую дружину – одиннадцать человек, надеясь в душе, что священное число двенадцать охранит их от тех неведомых опасностей, что наверняка встретятся на пути к кладовым Хродерика.
Глитренде не обманул: когда в полночь Торбранд конунг со своей дружиной «двенадцати асов», по определению Эйнара, вышел из усадьбы, их странный проводник уже ждал под склоном горы, куда не доставал свет костров.
– Идите за мной, – вместо приветствия бросил он. – И помни о своем обещании, конунг.
Торбранд мог бы сказать, что не забывает своих обещаний, но промолчал. Предупреждение Сигвальда Хрипуна не прошло даром, и сейчас он все больше убеждался, что сын Эрнольва был прав. Каждый из фьяллей нес факел, освещая себе дорогу по неровной, каменистой тропе, а Глитренде быстро шагал впереди, без огня, не спотыкаясь и не сомневаясь, как будто темная осенняя ночь была для него яснее дня. Его шагов никто не слышал, проводник скользил по камням, как ночная тень, и то и дело его теряли из виду – ныряя в тень скальных выступов, он исчезал в ней, и фьялли не смели идти дальше, пока из темноты не послышится недовольный свистящий шепот:
– Идите же! Что вы встали? Или испугались?
Нельзя сказать, чтобы фьялли испугались. Скорее они были насторожены и готовы ко всему. Но вот сам Глитренде, определенно, чего-то боялся. Сегодня он держался еще более грубо, дерзко и неприветливо, чем вчера. Он словно бы сам отчаянно не хотел идти к Кузнечной горе, но его толкала какая-то сила, которой он хотел бы, но не мог противостоять.
Обойдя гору, Глитренде стал подниматься на склон. Тропа через редкий сосняк была хорошо натоптана, по ее бокам Торбранд успел заметить несколько внушительных поминальных камней. Сосняк поднимался по склону дальше, но Глитренде остановился: тропа привела к пещере с довольно широким устьем.
– Сюда, – сказал Глитренде. – Иди первым, конунг. Здесь нет ничего опасного.
– Это и есть кладовые Хродерика?
– Увидишь, что там есть. До кладовых еще неблизко.
Держа в поднятой руке факел, Торбранд конунг вступил в пещеру и остановился на пороге, оглядывая ее внутренности. Спутники толпились у него за плечами. Сёльви, сын кузнеца Стуре-Одда, вдруг протяжно просвистел.
– Кузница Хродерика! – вполголоса воскликнул он. – Ну, значит, и до кладовых недалеко!
Все вошли внутрь, разошлись по пещере, освещая факелами углы. В пещере была устроена кузница, и вместо невиданных чудес фьялли видели тут вещи, отлично знакомые каждому мужчине. Кузнечный горн с мехами, черные груды угля и шлака в дальних углах, сложенные одна на другую железные крицы, похожие на черные, немного ноздреватые караваи. В большом деревянном ларе имелся богатый набор кузнечных орудий: Сёльви с грохотом перебирал зубила и подсечки, пробойники и обжимки, подбойки и гладилки, издавая одобрительные восклицания. В свете факелов блестела поверхность огромного черного камня, служившего наковальней, а возле него выстроились на полу молоты, не меньше десятка, разного размера и вида: «боевые» молоты-кувалды и ручники, одни поновее, несколько нашлось совсем древних. С одной стороны валялась кучка березовых прутьев с обожженными концами, которыми сметали окалину.
– Хоть сейчас работай! – приговаривал Сёльви, покачивая в руке один из молотов, который ему особенно понравился. – Оддрик, бери кувалду, чего прохлаждаешься?
Торбранд конунг тем временем обернулся и нашел глазами Глитренде. Тот стоял на пороге, не заходя внутрь, и глаза его, устремленные на все это – наковальню, горн, молот в руке Сёльви и самого Сёльви заодно, – горели такой тяжелой, непримиримой ненавистью, что даже бестрепетное сердце старого вождя содрогнулось.
– Зачем ты нас сюда привел? – обратился Торбранд к Глитренде, чтобы не дать этому страху развиться. – Что это за кузница?
– Вы сказали, – Глитренде с трудом оторвал взгляд от молота и посмотрел на Торбранда. – Это кузница Хродерика.
– Скажешь, это от него осталось? – Фреймар шевельнул сапогом груду березовых прутьев.
– А еще здесь работает Вигмар Лисица со своим родом.
– А где кладовые?
– Здесь.
Глитренде с видимым усилием, как будто его толкали в шею, переступил порог и прошел через кузницу.
– Здесь! – Он указал на большой темный валун, лежавший вплотную к дальней стене. – Здесь вход в кладовые.
Фьялли со своими факелами окружили валун. Теперь стало видно, что он не просто лежит у стены, а утоплен в нее почти до половины.
– Отвалите его. – Глитренде указал на валун. – Под ним проход.
– Отвалите! – хмыкнул Фреймар. – Ты думаешь, мы тебе великаны?
Камень выглядел весьма внушительным, а на его гладких боках трудно было найти опору для рук.
– Слабые пусть сидят дома! – презрительно бросил Глитренде. – Только сначала ты, конунг, должен своим мечом срезать чары. Иначе и настоящих великанов будет мало.
– Чары?
– Да. Или ты думал, что сокровища Хродерика не зачарованы? Что взять их так же легко, как собирать грибы?
– А как их срезать?
– Я взялся вести вас, а не давать советы.
Торбранд вынул меч. Белые камешки в глазах драконьей головы лучились ярким белым светом, по клинку пробегали синеватые отблески. Меч был налит живой теплой силой, и его неуловимая дрожь переливалась в руку Торбранда, наполняла его кровь каким-то тайным возбуждением, ужасом и восторгом, предчувствием близости чего-то необычного. Меч волновался, как человек, после долгой разлуки приближающийся к желанному родному дому. И Торбранд вспомнил, что Дракон Битвы выкован темными альвами. Значит, отсюда до их тайных троп уже недалеко.
Так пусть Черный Дракон сам решает, что здесь нужно сделать. Торбранд протянул острие клинка к камню, и Дракон Битвы сам, увлекая за собой его руку, начертил на гладкой поверхности руну «хагль» – разрыв чародейных пут. Очертания руны были совсем черными, с мелкими багровыми искрами; послышалось шипение, как если бы водой плеснули на огонь, и из трещин под камнем вырвалось и тут же спряталось тонкое пламя.
– Теперь уберите камень, – велел сзади Глитренде.
Голос его звучал задушенно; Торбранд обернулся. Проводник стоял, оцепенев, и взглядом вытаращенных глаз упирался в камень; его била сильная дрожь.
– Вот, я тут нашел… – Вперед вышел Сёльви, держа в каждой руке по железному лому. – Оддрик, поди возьми, там у наковальни еще есть.
Под камень подсунули разом четыре лома, нажали – и с натугой, с каменным скрипом валун вырвался из своего гнезда и откатился на несколько шагов, так что люди едва успели отскочить.
И тут же из черной дыры в скале вырвалось багровое пламя. Роняя ломы, фьялли отпрянули назад, закрыли лица руками. Глитренде с воплем повалился на пол, и Торбранд успел заметить, что выпущенный Бьяртиром Лохматым лом ненароком упал Глитренде на голову. Мелькнуло сожаление – кончился наш проводник! – но все мысли поглощал палящий жар из скалы. Проход был сплошь заткан багровым, отчаянно жгучим пламенем; языки его тянулись из глубины, как прикованные драконы, стремились добраться до людей и слизнуть их, поглотить, но что-то держало их в проеме лаза и не давало вырваться.
Однако и пройти было нельзя. Пятясь, закрывая лицо рукой, Торбранд по-прежнему сжимал в руке меч и вдруг ощутил, что Дракон Битв, напротив, тянет его вперед. Так уже бывало, бывало редко, только в самые трудные мгновения его жизни. В такие мгновения, когда его человеческий разум и воля отступали, человека подчинял себе меч, не знающий сомнений и страха смерти.
Повинуясь Черному Дракону, Торбранд снова сделал шаг вперед. Меч опустился и концом клинка провел по каменному полу длинную продольную черту, только одну. Черта вспыхнула голубовато-белым светом, снизу в лицо ударило свежей прохладой, отогнавшей жар. Руна «ис» на полу источала ледяной холод, и вдруг из нее потекла вода. Словно тая под жаром подгорного огня, руна, чье имя «лед», по всей длине извергала из себя потоки воды, а сама быстро бледнела. Бурный прозрачный поток устремился вниз под уклон и столкнулся с огнем. Раздалось шипение, облако пара наполнило пещеру, так что ничего не стало видно, и за белесой завесой лишь угадывалось быстро сникающее пламя. Вот оно погасло, пар понемногу рассеялся. Черная дыра в скале молчала.
– Теперь… можно… идти… – пробормотал позади задыхающийся голос.
Торбранд обернулся. Позади него стоял Глитренде, с вытаращенными глазами и встопорщенной бородой, и дышал широко открытым ртом. Торбранд бросил взгляд на его залысый лоб, потом на лежащий под ногами лом.
– Иди вперед, – тихо, но непреклонно ответил Торбранд. Вчерашние догадки подтвердились, и оставлять эту нечисть за спиной было бы глупее глупого.
Не отвечая, не взглянув даже на него, Глитренде медленно двинулся к черному лазу и, качнувшись на пороге, будто одолевая встречный ветер, шагнул внутрь. Фьялли переглядывались и вопросительно смотрели на конунга: может, не стоит? Но Торбранд выставил вперед Дракона Битвы, сверкавшего почти как растаявшая руна «ис», и, пригнувшись в низком проходе, шагнул вслед за двергом. Фьялли пошли за ним; Сёльви прихватил с собой молот, который ему так понравился – хотелось иметь в руке что-то тяжелое и надежное.
* * *
– …Ут… ут… ут… – гудело прямо над головой, и тринадцатилетний Альв, внезапно разбуженный, сильно вздрогнул и больно ударился головой о выступ каменной стены.
Да он, оказывается, спал! Вот не подумал бы, что заснет в дозоре! Хорошо, никто не видел, со стыдом мелькнуло в голове, но тут же на глаза попался факел, вставленный между камнями. Он сам его сюда вставил, когда прилег «на немножко» под этим же камнем, потому что сидеть устал, а заснуть на такой подушке вроде бы не грозило. Но факел оказался другой, не его, а побольше. Старый валялся на полу, совсем догоревший. Получается, кто-то проходил мимо и поменял факел. Альв с ужасом подумал, что этот «кто-то» видел его спящим, потом вознегодовал: что, трудно было разбудить?
– Идут! Они идут! – ухнул у него прямо над ухом чей-то чужой голос, и Альв подпрыгнул: так и казалось, что кто-то огромный и темный, без лица, стоит за выступом скалы.
– Альв! А-альв, ты спишь? Тебя тролли сожрали? – кричал издалека чей-то голос, уже простой и человеческий.
Там на далеком углу подгорного перехода, стоял Сиггейр, Альвов друг и ровесник.
– Не сплю! – заорал Альв. – Ты чего?
– Идут они, говорю! Дальше передай! В обход горы, с факелами, двенадцать человек!
Еще раз содрогнувшись, Альв перебежал чуть подальше в глубь прохода и принялся кричать вдоль стены, туда, где стояла Сиггейрова сестра Хельдис. Это придумал Лейкнир: чтобы им не бегать по неровным переходам, он расставил подростков, мальчиков и девочек, по всей длине от щели на склоне до Пещеры Черепа на таком расстоянии, чтобы они могли перекрикиваться и передавать новости.
Когда весть достигла пещеры, здесь уже почти все спали. За сутки попривыкнув, на вторую ночь беглецы устраивались гораздо спокойнее, чем вчера. День в темноте, без привычных занятий, тянулся бесконечно долго, и многие дремали, почти не поднимая головы. Зато дети весь день вдохновенно играли в «охоту на великанскую свинью». Бегая по переходам и маленьким пещеркам, они отыскали множество занятных вещей: каменных наконечников стрел и даже каменных молотов с просверленным, совершенно круглым и гладким отверстием для палки, костяных бусинок и бляшек, пластинок с процарапанными узорами. Арне посчастливилось найти целую пригоршню наконечников, ровненько обколотых, только не кремневых, а из прозрачного горного хрусталя, сероватого и белого. Одну такую штучку он подарил Альдоне, а остальные не выпускал из рук, как его ни умоляли дать хотя бы поиграть. Череп «великанской свиньи», никого больше не пугавший, безропотно сносил удары тех самых топоров и стрел, которые, как видно, уже убили зверя однажды когда-то давно, и новоявленные охотники встречали ликующими криками каждое удачное попадание. Девочки набрали среди камней костяных бусинок и ракушек, звериных зубов и клыков с просверленными дырочками, нанизали их на тесемочки и скоро красовались в невиданных и несколько жутковатых ожерельях.
– Где вы это все набрали? – ахали женщины.
– А там много! – Счастливые добытчики небрежно махали руками в глубь пещерных ходов. – Там и камней, и костей, и чего только нет! Рога вот такие! Тут, наверное, тролли жили! Только золота нет, а так, всякая дрянь!
Взрослые тоже любопытствовали, рассматривали находки.
– Что-то не верится, что это троллиная работа! – заметил однажды Хроар, прикидывая на ладони вес кремневого наконечника для копья. – Мне бы в самый раз, только древко хорошее вырезать. Может, это и не тролли никакие?
– А кто?
– Но люди же не сразу научились плавить железо? Хальм рассказывал. Сначала они бились дубинами и камнями, вы же знаете?
– И ты думаешь, это могли быть люди?
Хроар пожал плечами, не решаясь ничего утверждать. Впрочем, его не слишком занимал этот вопрос. А Альдона еще некоторое время молчала, потрясенная мыслью: так значит, этот высокий, с капающей водой каменный свод когда-то служил прибежищем… древним людям? Таким же людям, как она и Хроар? Их дремучим, сумеречным предкам, которые не умели плавить железо, строить дома… И что они разложили на этом каменном полу первые костры, чтобы их потомки через тысячелетия снова могли прийти сюда, на место, защищенное духами умерших…
Но теперь стало не до прежних обитателей пещеры. Услышав новость, переданную десятками звонких голосов, Лейкнир велел немедленно погасить костры, всем сбиться в кучу и затаиться. Сам он убежал к щели, и там Ульв, успевший проследить за передвижением двенадцати вражеских факелов, доложил ему, что те ушли на другой склон. Судя по всему, скрылись в кузнице.
Лейкнир удивился: что понадобилось фьяллям в кузнице, да еще ночью! Днем, что ли, не могли сходить, если никогда наковальни и горна не видели?
Остальные только пожимали плечами.
– Может, думают, что там-то и есть все здешние сокровища? – предположила Хильдвина, заранее смеясь. – Ну-ка, вспоминайте: там под камнем спрятан клад?
– Клада нет… – начала Альдона и вдруг ахнула: – А камень!
– Какой камень?
– Проход… Хроар! – Альдона вцепилась в брата. – Помнишь! Ты же знал! Это при тебе было! Грюла положила камень и зачаровала… Там же был выход из горы, через который ходили дверги! – бессвязно восклицала она, пытаясь связать воедино обрывки путаных воспоминаний. Когда все это происходило, она сама была грудным младенцем и знала те события только по рассказам старших. – Дверги пытались уничтожить эту кузницу, когда ее только устроили, а Грюла закрыла им дорогу и зачаровала камень, чтобы они никак не могли выйти. Но там же есть проход в гору!
Все вокруг нее хмурились, пытаясь вспомнить. Единственный оставленный факел бросал неровные отблески на сосредоточенные и встревоженные лица.
– Хм! Так и есть! – подтвердил Хальм, единственный здесь свидетель тех событий. – Была дырка из горы, и дверги лазили. Но только через ту дырку их разве что дверг и проведет!
– Тот ход сообщается с нашим? – стараясь скрыть дрожь в голосе, спросила Альдона.
– А я почем знаю? У двергов и спроси.
Все молчали. Бежать дальше было некуда, опасность приближалась, а они даже не могли ее увидеть через каменные толщи горы.
– Кто там балуется? – строго окликнул Хроар, вдруг заметив в ближайшем боковом проходе огонек. – Сказал же – все огни погасить!
Никто не ответил. Лейкнир тронул Хроара за плечо: огонек горел выше человеческого роста, и в этом чудилось нечто знакомое. Под десятками взглядов он знакомо покачался из стороны в сторону.
– Мы должны идти? – вполголоса в тишине спросил Лейкнир.
Огонек опять покачался.
– Все?
Огонек резко метнулся в сторону.
– Только мужчины?
Опять знакомое покачивание.
– Пойдем, – сказал Лейкнир, не сводя глаз с огонька, но обращаясь к мужчинам вокруг себя. – Похоже, нам берутся показать дорогу к врагу.
Рука Альдоны соскользнула с его локтя. Ей не хотелось отпускать его и оставаться наедине с темнотой, но он, конечно, прав: они должны идти.
Лейкнир, Хроар, Хальм, Бьёрн и еще пять человек – все оставшиеся здесь мужчины – молча разобрали свое оружие и пошли вслед за огоньком. В конце длинной пещерки, которую они считали тупиковой, открылась узкая щель прохода, и они, один за другим, протиснулись в нее. Огонек по-вчерашнему плыл впереди них, не подпуская близко, но обострившийся за сутки слух Лейкнира улавливал далеко впереди топот двух тяжелых ног. А иной раз ему мерещилось, что под огоньком он различает голову и широкие плечи… кого? Человека? Дверга? Ундерберга, с бледным лицом и светящимися глазами? Да нет, ундерберги, по преданиям, были низкорослыми, а их загадочный проводник явно превосходил ростом самого Лейкнира. Это скорее великан! Вот только не слышно было, чтобы великаны хоть когда-нибудь помогали людям.
Без огня идти было трудно: приходилось вести рукой по стене и нащупывать ногами пол. Они долго шли по темных ходам, то ли промытым водой за бесчисленные тысячелетия, то ли проложенные чьими-то забытыми руками, но об этом сейчас не хотелось думать. Кое-где проход так сужался, что приходилось протискиваться боком, где-то на пути оказывалось озерцо, неглубокое, но холодное, и десятки невидимых в темноте ручьев с журчанием вливались в него со стен. Не хотелось вспоминать, сколько раз они завернули, сколько боковых ходов миновали; не хотелось задаваться вопросом, найдут ли они обратную дорогу в Пещеру Черепа, где остались те, кого они защищают, и которая за эти сутки стала их домом.
Вдруг огонек исчез. Лейкнир, шедший первым, остановился, Бьёрн натолкнулся на него. Все встали и замерли, пытаясь понять, что происходит. Было тихо, но Лейкнир не пытался идти дальше, каким-то неведомым чувством угадывая, что впереди пустота, обрыв, пропасть… Хотя, пожалуй, не очень глубокая. Никто не смел даже шепотом задать вопрос, все молча ждали.
Во тьме впереди показался другой огонь. Совсем другой – маленький, тускловатый. Он мерцал издалека и снизу, как со дна озера. За ним тянулись еще несколько таких же. Они приближались, постепенно рассеивая тьму внизу, и Лейкнир разглядел впереди широкий, глубокий котлован, похожий на чашу озера без воды. Сам он со своими спутниками стоял над пологим спуском, в нескольких шагах от края. И по дну котлована приближались люди, около десяти человек. Те самые, что обошли Кузнечную гору и через кузницу проникли внутрь. Пройдя огромную гору насквозь, каждый со своей стороны, квитты и фьялли встретились в самом сердце ее недр.
Прижавшись к каменной стене, Лейкнир и прочие напряженно ждали. Не имея при себе огня, они оставались невидимы для пришельцев, зато сами видели их почти как на ладони. Свет факелов бросал тусклые отблески на железные шлемы, на суровые, сосредоточенные лица, и Лейкнир не мог отделаться от мысли, что это не люди, а духи горы, какие-то железные тролли… Или ундерберги… Впереди шел вожак – высокий, немолодой человек с обнаженным мечом в руке, и на клинке играли синевато-белые отблески, удивительно яркие, как будто меч светился своим собственным внутренним светом.
Ни Лейкнир, ни Хроар никогда не видели Торбранда конунга, а старый Хальм молчал. Но всем стало ясно, что это он – муж ведьмы Хёрдис, убийца великана Свальнира и последний владелец Дракона Битвы, меча из кузницы темных альвов. Этот меч и вел их вперед.
Но у них имелся еще один проводник. В двух шагах перед Торбрандом конунгом двигался невысокий, плотный, приземистый человечек. Лицо его скрывал капюшон, но Лейкнир знал, что никогда раньше с ним не встречался. Человечек скользил впереди, там, куда не доставал свет факелов, и Лейкнир увидел его только благодаря «светящимся глазам» – своей внезапно обретенной способности видеть в темноте.
Но и ему трудно было уследить за таинственным проводником фьяллей: тот сливался с темнотой, и у Лейкнира рябило в глазах: казалось, никакого человечка там нет, что это тень от идущих людей падает им под ноги, бежит впереди.
Но Лейкнир знал, что это никакая не тень. Тот же глухой голос, оживший в крови, шептал ему, что это не человек, это – враг, враг, хорошо известный его предкам. Тем предкам, ундербергам, что не раз встречались с этим племенем на тропах своей загадочной бессолнечной судьбы.
Быстро перебрав в уме свои возможности, Лейкнир быстро вытащил из мешочка на поясе костяное кольцо, сунул в него палец, потом обернулся к Хроару и взял у него из рук приготовленный лук и стрелу. Стрелы эти Хроару на свадьбу подарил Хальм, и их стальные наконечники с золотой насечкой были закляты старым кузнецом и чародеем на особые случаи. Сейчас выдался как раз такой случай.
– Ты кого? – чуть слышно шепнул Хроар. – Конунга?
– Нет. Проводника, – ответил Лейкнир, поднимая лук и отступая на свободное место.
– Какого?
Лейкнир не ответил. Он уже знал, что того, приземистого, никто кроме него не видит.
Он целился, стараясь точно поймать эту скользящую тень. Вдруг проводник замер на месте и вскинул лицо, его темный взгляд ударил как будто в сердце Лейкниру. Ну, что ж, выходит, они оба видят друг друга! На миг стала видна черная борода и горящие глаза на круглом лице, и Лейкнир мгновенно выстрелил. Стрела свистнула, золотой искрой прочертила темноту и вонзилась в грудь чернобородого. Тот покачнулся, из раскрытого рта вырвался глухой крик, и тело, не сгибаясь, прямо, как каменное, завалилось вперед. Слегка хрустнуло древко, торчавшее из груди, и даже этот легкий звук отчетливо разнесся в тишине.
Фьялли мгновенно вскинули щиты, встали плотным строем, напряженно вглядываясь в ту сторону, откуда прилетела стрела: вверх, где над пологим, усыпанным камнями склоном в темноте угадывалась стена. Но там было тихо.
Затаившись, квитты ждали, что враги будут делать дальше. Перед строем щитов на каменном полу пещеры лежал вытянутый валун, точь-в-точь такого же роста, как был чернобородый проводник. В середине валуна что-то смутно блестело, но нагнуться и посмотреть никто из фьяллей не решался.
И вдруг их факелы погасли. Порыв стылого ветра из горы будто языком слизнул неуверенное пламя, и воцарилась первозданная темнота.
Хальм дернул за руку Бьёрна, тот – Хроара. Лейкнир сам попятился. Теперь он не видел ровно ничего, но продолжал четко знать, что прямо перед ним, за узкой, в два шага шириной, каменистой площадкой, начинается обрыв, а там – котлован глубиной в два человеческих роста. Он сам не понимал, как это происходит, но всей кожей улавливал разницу между камнем впереди и пустотой. Еще одно наследство ундербергов.
Пора было возвращаться. Лейкнир обернулся, сделал несколько осторожных шагов вслед за Хроаром, и ничуть не удивился, увидев вдалеке огонек, знакомо качавшийся из стороны в сторону и приглашавший идти за ним.
* * *
Фьялли ожидали новых выстрелов, но их не последовало. Глухая темнота молчала. Они стояли, сдвинув щиты и готовые к чему угодно, но не происходило совершенно ничего. Руки затекали, головы кружились, уже казалось, что они стоят так целую вечность и будут стоять, пока не окаменеют. Сигвальду вспоминались рассказы отца о том, как он пробирался подгорными тропами, прижимаясь к стене и нащупывая опору, прежде чем делать шаг. А остальные его спутники пропали, окаменели, гора проглотила их… Вот и они, двенадцать человек с конунгом во главе, будут стоять так, отражая давление тьмы, стоять вечно, не побежденные, но и не сбросившие пут каменной неподвижности. И через тысячу лет кто-нибудь наткнется в этой пещере на двенадцать окаменевших воинов, стоящих плечом к плечу, с сомкнутыми щитами… И будет гадать, нападение какого же врага они отражали. Какого? Этого Сигвальд и сам не знал.
– Кто там? – наконец крикнул Торбранд конунг. Его голос, напряженный и негибкий, отразился от близкой стены, но какими-то невидимыми ходами покатился в глубь горы.
Ам…ам… ам… Другого ответа они не дождались. И его не будет. Человеческий голос, как камень воду, потревожил первозданную пустоту. Кругом был только камень и никого живого.
Наконец они разошлись и опустили щиты. Кто-то попробовал выбить огонь, но ничего не вышло: сколько ни стучали огнивом и кремнем, сколько ни сыпалось искр на трут, припасенный за пазухой у Сёльви – огонь не хотел гореть в этой подгорной глубине. Их единственным светильником оставался клинок Дракона Битвы, но он ничего не освещал, кроме себя. Они очутились в глубине горы, в самой сердцевине ее недр, и без проводника, приведшего их сюда. Не хотелось думать об огромной тяжести горы, нависшей над головами, – сама эта мысль придавливала и грозила раздавить.
– Он вроде тут был… – Сёльви осторожно вышел вперед, наклонился и стал шарить там, куда упал труп Глитренде.
Никакого трупа не было. Нашарить удалось только гладкий валун, но в середине его торчало что-то небольшое, острое. Руки кузнеца без труда узнали сталь – отличную булатную сталь с насечкой. Сёльви, как и его отец, умел на ощупь определять качество железа и стали, хотя сам не знал, как ему это удается.
– Тут камень, а из него торчит наконечник стрелы, – сообщил Сёльви товарищам, которые его не видели. – Изнутри то есть.
– Брось ты его! – отозвался Фреймар. – Дверг проклятый! Чтоб ему… Завел вот!
Сигвальд благородно подавил вздох, означавший: «Я вам говорил!»
– Кто же это мог… так стрелять? – шепнул Оддрик, здоровенный парень, часто в походе служивший Сёльви молотобойцем. – Чтобы прямо со стенки… Крылья у него, что ли?
– Сдается мне, что так стрелять мог один только Хродерик Кузнец! – отозвался Сёльви и выпрямился, убедившись, что вытащить наконечник из камня никак нельзя. – Ну, конунг, куда пойдем? То есть пойдем-ка куда-нибудь!
– Пока нас всех тут не перестреляли! – буркнул Сигвальд. – Да хорошо, что света нет.
– Пойдем назад, – ответил Торбранд. – Без проводника мы тут пропадем. И говорите поменьше, а не то они смогут стрелять на звук.
Теперь уже никто не сомневался, что в этих глубинах таятся кладовые, полные сокровищ, но вместе с тем ясно стало и то, что без помощи туда не добраться. Сокровищ уже не хотелось, у всех возникла одна и та же мысль: а дорогу назад-то мы найдем?
Фьялли повернулись и пошли назад, прочь от склона, которого уже не видели. Торбранд конунг шел первым, держа перед собой меч. Дракон Битвы мерцал синеватым светом, но не освещал дороги даже своему владельцу, и камень под ногами приходилось нащупывать для каждого шага. Темнота давила на плечи: над головами была целая гора, дороги на волю никто не знал, и каждый чувствовал удушье, как под водой. Хотелось немедленно, сейчас же оказаться на земле, увидеть небо, вдохнуть свежий воздух, сейчас же, во что бы то ни стало! Хотелось бежать вперед изо всех сил, не думая и не выбирая направления, просто бежать, чтобы не окаменеть в этой черной пустоте, биться головой о каменные стены, и мужчины с трудом держали себя в руках.
Шли они наудачу: при первом же повороте они свернули не туда, но даже не знали о том, что у них имелся выбор. Об этом они не думали, а только держались за плащи друг друга, чтобы не потеряться. Одиннадцать надеялись на конунга, а конунг надеялся на свою удачу, не желая даже допустить мысль о том, что не найдет дороги. Но все навязчивее становилось впечатление, что в таком отчаянном положении он не бывал никогда в жизни. Даже двадцать пять лет назад, когда остался с четырьмя хирдманами в Медном лесу… Когда отослал тех четверых и пошел навстречу судьбе один… Когда впервые держал в руках этот самый меч, Дракон Битвы, и стоял перед спящим великаном, примериваясь, как лучше нанести удар… Тогда рядом с ним была она, Хёрдис, проклятие и благословение, сама его судьба в облике женщины. Это она его, Торбранда, руками нанесла смертельный удар своему ненавистному владыке, великану… Это она, а не он, на самом деле одержала ту победу. А он, Торбранд, здесь без нее почти бессилен. Ему мерещилось, что она, Хёрдис, сейчас выйдет из-за поворота с факелом в руке и укажет ему путь, чтобы он выбрался из горы и вывел своих людей… Он видел ее так ясно, он буквально чувствовал ее приближение, хотя и знал, что она осталась дома, во Фьялленланде, и ждал, каждый миг ждал, что впереди блеснет огонь и покажется высокая женская фигура, окутанная волной густых темных волос… Точно такая же, какой он увидел ее впервые двадцать шесть лет назад.
– Слышите? Ты слышишь, конунг? – окликнул Сёльви.
Все остановились. Торбранд, очнувшись от грез о Хёрдис, прислушался.
Где-то очень далеко раздавался стук. Мерный стук, неровный, одни удары чуть сильнее, другие чуть слабее. Странный в этих глубинах, но совершенно знакомый и привычный всем, особенно Сёльви и Оддрику.
– Будто… кузнецы, – сказал наконец Оддрик.
И у каждого всплыл в памяти образ, к которому так легко было приложить эти звуки: два человека у наковальни, кузнец и молотобоец, работающие каждый своим молотом. Один быстрее, другой медленнее, один громче и глуше, другой звонче…
– Это там, в кузнице, – сказал Торбранд. – Наверху, откуда мы пришли. Надо идти на звук.
– Скорее, пока они не закончили, – добавил Фреймар. – Это… где это?
– Там, – Торбранд указал мечом вперед, откуда, как ему казалось, доносились эти звуки. – Идем!
Прибавив шагу, они пошли на стук. Теперь уже никто не обращал внимания, сколько раз и куда они повернули: стук далеких молотов вел их, как по ниточке. Временами ниточка рвалась, стук отдалялся, но потом раздавался снова. Иной раз накатывал ужас при мысли, что в этих переходах они уже бывали, но фьялли старались об этом не думать и шли дальше. Идти стало для них единственным средством поддержания жизни; только движение спасало их от мертвящих чар темноты.
Потом вдруг стук прекратился. Сначала фьялли постояли молча, надеясь, что он опять начнется. Вдруг все заметили, как устали и измучились, но сесть и отдохнуть боялись, боялись потом не встать.
Сёльви вытащил из-за пояса молот, прихваченный из верхней пещеры, и осторожно постучал по стене. Постучал и подождал, не рухнет ли что-нибудь им на головы, но было тихо, и он постучал снова. И услышал в ответ долгожданный стук. Фьялли снова устремились за своим новым, невидимым проводником.
* * *
– Слышишь? – Лейкнир поднял голову, и Альдона тоже.
Они стояли в низком, тесном каменном переходе, в отдалении от Пещеры Черепа. Давно уже мужчины вернулись, давно уже рассказали о своем походе и подстреленном дверге. Ночь прошла, наверху рассвело и перевалило за полдень, обитатели пещеры успели и отдохнуть, и поесть, хотя кусок плохо лез в горло. От щели на склоне передавались тревожные вести: Торбранд со своей малой дружиной не вышел, и с рассветом несколько сотен фьяллей окружили гору. Разбившись на десятки, фьялли обошли всю ее поверхность, и хотя входа никто не нашел, уходить прочь они тоже не собирались. Из осторожности в пещере не разводили огня, потому что теперь враги могли учуять дым. Должно быть, они ждали своего конунга. А он блуждал где-то в подгорных глубинах, и некому было вывести его на поверхность.
– Что с ним будет? – приставала Альдона к Лейкниру. – Они так и будут там блуждать?
– А что им еще делать? Поблуждают – перестанут.
– А вдруг они выйдут на нас?
– Выйдут – перестреляем. Их двенадцать, нас девять, если только мужчин считать. Справимся.
Альдона промолчала. Крепко держа Лейкнира за локоть, она поглаживала его руку, как будто хотела в его лице немного задобрить судьбу незваных гостей Кузнечной горы. Было жутко думать, что эти люди будут блуждать в темноте, пока не упадут от усталости и не умрут. Будут опускаться все ниже, думая, что поднимаются вверх, будут ходить, как слепые, ощупывая пустоту… будут кричать и глохнуть от мертвого эха, будут смотреть и слепнуть от темноты… Будут страдать, мучиться, медленно умирать от отчаяния, пока их не съедят… Кто и как? Об этом не хотелось думать, но отцовский рассказ о том, как двести фьяллей когда-то пропали в горе Ярнехатт, был одним из самых жутких преданий ее детства. И вот нечто подобное совершается у нее на глазах. А вдруг там тот человек, Эрнольв Одноглазый, побратим Вигмара, чудом уцелевший в прошлый раз? Тогда его спасла Аспла, троллиха-осинка. Больше она не вмешается. И стихийные силы подгорий напитаются горячей человеческой кровью. А они, люди с Золотого озера, будут в бездействии ждать, наблюдая, как гора пожирает других людей…
– А мы будем вечно сидеть в горе… пока они будут вечно ждать своего конунга, – пробормотала она.
– Зато не дождутся, – сказал Лейкнир. – И бросят наконец дурацкую привычку сюда ходить.
Они опять помолчали.
– Стучат, – сказала Альдона.
Они уже немного привыкли к загадочному стуку, долетавшему из глубин горы. Наверное, фьялли тоже его слышали и пытались отвечать ему тоже стуком. Они думают, что кто-то хочет им помочь, указать дорогу. А этот «кто-то» заманивает и заманивает их все глубже в гору… Альдона закрыла глаза: та же самая темнота и неровный, беспокойный стук… Отдается в ушах, и уже не знаешь, эхо слышишь или отзвук настоящей живой жизни.
– А можно их как-нибудь выпустить? – наконец спросила она.
– Выпустить? – Лейкнир удивился. – Зачем?
– Чтобы не ходили и не стучали.
– Тебе мешает?
– Мешает! – с тоской воскликнула Альдона. – Они же люди! Живые! Ты подумай: я всю жизнь теперь не смогу спокойно спать. Мне так и будет мерещиться, как они ходят там под горой и стучат, все ходят, а выйти не могут! Сначала живые, потом мертвые, все ходят и ходят! Я хочу, чтобы они вышли! И пусть убираются! Я не хочу, чтобы теперь все века у Кузнечной горы были двенадцать призраков, чтобы они ходили тут ночами и стучали! Они не дадут нам покоя, никогда!
– Ну, ну, успокойся! – Лейкнир взял ее за плечи. – Что мы им сделаем? Мы и сами-то не выберемся, если нам кто-нибудь не поможет. Мы ничего не можем сделать. Кто их заманил, только тот и выпустит.
– Я хочу, чтобы он их выпустил!
– Ну, попроси его!
– И попрошу!
Альдона оторвалась от Лейкнира, сделала несколько шагов вдоль каменной стены, подняла голову, пошарила взглядом по глухой темноте и робко позвала:
– Дух подгорья! Дух Кузнечной горы! Не знаю, кто ты, но я прошу тебя: выпусти этих людей наружу! Не убивай их! Пусть они уйдут. Ты дал нам приют и защиту, мы благодарны тебе и каждый год отныне будем приносить тебе жертвы за наше спасение, но не бери в жертву тех людей. Пусть они уйдут! Я хочу, чтобы они ушли!
Пока она говорила, далекий молот стучал. Голос Альдоны умолк; молот ударил еще раз, другой, будто сомневаясь, потом затих.
– Ну, пошли к нашим, – сказал Лейкнир и взял ее за руку.
* * *
Двенадцать человек сидели и лежали на каменном полу, но не видели даже тех камней, на которые опирались. Они ослепли, потому что было нечего видеть, оглохли, потому что теперь, уже давно, было нечего слышать, и даже на их собственный стук не доносилось никакого ответа. Темнота задушила их, пригнула к камню и давила всей своей невидимой, неодолимой тяжестью. Теперь уже все знали: они безнадежно заблудились, они забрались в такие недра, откуда им не выбраться, да и сил на такую же длинную обратную дорогу не осталось. Их уже не держали ноги, ослабевшие тела как будто растворялись в окружающей черной пустоте, и они забывали себя. Они даже не хотели больше жить, потому что не помнили, как это бывает. Они не знали другого мира, кроме холодного камня и стылой пустоты. Между их прежним миром и этим стояла неодолимая стена.
Торбранд конунг сидел на камне, опустив меч к полу и вглядываясь в синеватое мерцание клинка, будто надеялся прочесть на нем свое спасение. Эта темнота оказалась более сильным противником, чем великан Свальнир. У тьмы нет головы, ей нечего отрубить, и потому она непобедима.
Потом вдруг впереди показался огонек. Торбранд моргнул, не веря глазам. Случилось то, чего он ждал: из-за скального выступа вышла женская фигура с факелом в руке и сделала ему знак следовать за ней. Торбранд встал, вглядываясь и не понимая, явь это или видение. Женщина стояла и ждала. Только это была не Хёрдис. Этой девушки он никогда не видел. Факел в ее руке освещал волну медно-рыжих волос, бросал на них целые волны золотых искр. Она смотрела прямо в лицо Торбранду и слегка улыбалась, словно понимала, что им нужно время прийти в себя. Вид у нее был нечеловечески спокойный и уверенный. Это была норна, вечная и бессмертная, которой некуда спешить.
– Пойдемте, – хрипло, сквозь гул в голове почти себя не слыша, произнес Торбранд. – Она выведет нас.
– Кто? Кто – она? – на разные голоса отозвались его спутники.
С трудом поднимаясь, поддерживая друг друга, они вглядывались в темноту, но видели только неясное мерцание далекого факела. Не сразу до них дошло, что это означает, а потом они заторопились, уже не сдерживая тревожных и радостных, полных лихорадочной надежды криков.
Рыжеволосая норна повернулась и пошла вперед. Факел в ее руке освещал низкий каменный свод, бросал отблески на острые, в трещинах, жуткие каменные стены, которых лучше было бы не видеть. Изредка она оборачивалась и кивком приглашала измученных фьяллей идти за ней.
Никто не знал, сколько они шли: поднимались вверх, спускались вниз, боком протискивались через щели, проползали на четвереньках и на животе через отверстия, промытые подземными ручьями, шли по колено и по пояс в холодной воде, изнемогая от усталости и страха, что легкий огонек, скользящий впереди, угаснет, не дождавшись их. И вот вожатая их исчезла: померк огонек ее факела, сама ее фигура растаяла прямо в воздухе. Но в лицо уже веяло свежим ветром, воздухом осенней ночи, насыщенным запахом гниющих листьев, и этот воздух разом взбодрил и вернул к жизни.
Торбранд ударился лбом о камень, но рука с мечом проходила вперед свободно. Он ощупал преграду: перед ним находился низкий лаз. Нагнувшись, он прошел вперед, наткнулся на лежащий камень, но не заметил этого: перед ним сияло звездное небо. Он был в пещере-кузнице и сквозь ее устье видел осенние звезды.
Теперь, когда над головой оказалось небо, а вокруг – простор всего земного мира, люди с трудом верили, что действительно бродили там – в черных недрах подгорья, в тесных проходах, над которыми висят невообразимые громады земли и камня. Стояли на самом дне, в том котловане, где остался лежать их окаменевший проводник и где чуть не остались они сами. Хотелось со всех ног бежать отсюда, казалось, что все это, оставленное позади, сейчас погонится за ускользнувшей добычей и опять захлопнет пасть темноты…
Кое-как, пошатываясь, фьялли выбрались из пещеры-кузницы. Под горой, в редком сосняке и дальше, горели костры – это оставленное войско дожидалось их возвращения. Была ночь, следующая ночь после той, в которую они ушли. Торбранд думал, что это та же самая ночь, но чувствовал, что для него за то время миновало много, много дней и ночей.