Глава 3

Через четыре дня, когда дружины отдохнули, Хельги ярл попрощался с усадьбой Каменный Кабан и поехал на юг. Провожать его отправилась сама матушка Блоса: после всего случившегося только ей и можно было доверить такого важного гостя на пути между Золотым озером и Раудбергой. Как знать, на каких кустах висят теперь растрепанные обрывки ведьминого колдовства и чем грозят тому, кто ненароком их заденет?

Толстая троллиха верхом на златорогом олене ехала впереди войска и диким голосом горланила дикую песню, расчищая дорогу. Слэтты, сперва ее боявшиеся, понемногу привыкли и потешались втихомолку над своей странной провожатой. Только Хельги почти ничего не замечал. Сосредоточенный на своем, он был в эти дни неразговорчив, но напрасно слэтты думали, что он размышляет о мести за Рагневальда Наковальню. Хельги пытался разобраться в себе, понять, что же он вынес из прошлого и чего хочет от будущего. Долгожданная встреча с невестой не принесла ему радости, и он простился с ней без боли. Он не любил Альдону дочь Вигмара. Но любовь, которая еще дома, в Эльвенэсе, согревала его сердце и озаряла землю светом небесного Альвхейма, не ушла из души. Красное солнце, скрытое в перстне альвов, спряталось за край небес, но манило оттуда теплом и светом, звало к себе. И Хельги ехал на его неслышный зов, не зная дороги, но веря, что сам перстень своей волшебной силой укажет ему верный путь.

В начале четвертого дня пути слэтты миновали долину Хаукдален. Со дня битвы здесь ничего не изменилось, даже тропинку в обход завала местные жители еще не успели протоптать: большинство здешних ног ушло в поход с Вигмаром. Двор Хаука бонда стоял пустым: сам хозяин с сыном ушли с войском, а домочадцы перебрались пока к Стюру Косому: без мужской защиты они боялись жить вблизи мертвецов, погребенных под завалом.

Утром пятого дня впереди показалась рыжая громада Раудберги, узнаваемая без труда: из всех окрестных гор только на ней почти ничего не росло, кроме можжевельника в расселинах и мха на валунах. Здесь матушка Блоса попрощалась со слэттами, и дальше они поехали одни.

Переночевав в лесу еще раз, около полудня войско вошло в долину под священной горой. Уже была видна рыжая кремневая скала с гладким обрывистым боком, а под обрывом – крыши усадьбы и каменная стена, защищавшая постройки. Вскоре из ворот показались несколько всадников и поскакали навстречу передовому разъезду.

– Асольв Непризнанный, хозяин Кремнистого Склона, прислал нас узнать, что вы за люди! – объявили они.

– Передай хозяину, что это Хельги ярл, сын Хеймира, конунга слэттов! – ответил Фроар Левша, ехавший со своими людьми впереди. – Мы не собираемся никому здесь причинять вреда и лишь просим у Асольва хёвдинга позволения побывать в святилище Стоячих Камней.

Гесты уехали и вскоре вернулись с приглашением. Испугавшись при виде незнакомого войска, Асольв испытал большое облегчение, услышав, что пришельцы настроены мирно. А принять у себя Хельги сына Хеймира – большая честь для всякого дома!

Асольв уже настолько оправился от раны, что сам вышел во двор встречать гостей.

– Мой дом слишком беден сейчас, и я не могу угостить твоих людей так, как полагается! – говорил он, провожая Хельги и ярлов в гридницу. – Но будь уверен в моей дружбе. Между нашими друзьями и родичами случались раздоры, но два умных человека не станут искать ссоры с теми, кто им не сделал ничего плохого. Тебя и твоих приближенных мы с удовольствием разместим в доме. Это старая и почтенная усадьба, многие конунги сидели у этих очагов! В былые времена, когда род мой был могуч и влиятелен…

– Я надеюсь, он еще будет таким! – вежливо вставил Хельги.

– Благодарю тебя! А для твоего войска тут в долине есть хорошие землянки, совсем новые, – продолжал Асольв, мельком отметив про себя, что жилища злополучного Бергвидова войска сейчас сослужат хорошую службу.

Хельги отвечал на приветствия, когда Аудольв Медвежонок вдруг толкнул его локтем и значительно подмигнул в сторону стола. Немолодая, хотя еще довольно красивая женщина, как видно, хозяйка, держала в руках большой серебряный кубок с тонкой резьбой и пояском из розовато-лиловых крупных аметистов.

Заметив взгляд Хельги, фру Эйвильда тут же подошла и подала ему кубок.

– Да пребудет с тобою мир и благословение богов под нашим кровом, Хельги сын Хеймира! – мягко и приветливо сказала она. Красивый, сдержанный, благородного вида гость сразу ей понравился, на ум невольно шли горестные сравнения с будущим родичем Бергвидом. Вот каким должен быть настоящий конунг! – Мы рады приветствовать в своем доме того, о ком весь Морской Путь говорит столько хорошего.

Не подавая вида, что кубок ему знаком, Хельги принял его и учтиво поблагодарил хозяйку. Гостей усадили, в ожидании еды завели обычный вежливый, мало что значащий разговор. Не спрашивая о цели поездки, Асольв и сам догадывался, что сын конунга слэттов едет на помощь своему будущему родичу Вигмару Лисице. Хельги, в свою очередь, помнил, что перед ним сидит будущий родич того самого Бергвида, которому он обязан мстить за убийство Рагневальда. Поводов для неприязни хватало, и именно поэтому гость и хозяин, оба будучи людьми миролюбивыми, беседовали о разных вещах, но только не о том, что было для них важно.

За разговором Хельги допил пиво, повертел кубок в руках, мимоходом, будто бы любуясь резным узором, перевернул его и глянул на нижнюю сторону подставки. Так и есть: «лаг» и «э» – «Лейгед из Эльвенэса». Из того же Рагневальдова сундука. Не иначе, подарок Бергвида невесте. Где же она сама?

– А почему я не вижу твоей дочери? – спросил Хельги у фру Эйвильды. – Я слышал, что это красивая и во всем замечательная девушка. Надеюсь, она здорова?

– Да, все благополучно, – Эйвильда несколько смутилась, подумав, что Хельги вспомнил об обручении Эйры с Бергвидом.

– Говорят, она ясновидящая? Это верно?

– Да, у нее тоже есть способности, которыми издавна отличались женщины нашего рода! – подтвердил Асольв. – Правда, надо сказать, они мало кому принесли счастье. Наверное, она в святилище.

– Если вы не против, я хотел бы побывать там. Святилище Стоячие Камни славится своей силой на все семь морей. Окаменевшие великаны способны предсказывать будущее, если их спросит сведущий человек, ведь верно?

– Верно, – Асольв опять кивнул, и на память ему пришло грозное, полностью сбывшееся пророчество, которое каменные великаны Раудберги дали двадцать пять лет назад. – Вот только обычно их пророчества… не сказать, чтобы они были добрыми.

– От судьбы не уйдешь, и предсказание не определяет ее. Мне нужно задать моей судьбе один вопрос. Наверное, ваша дочь сумеет помочь мне. Альдона дочь Вигмара посоветовала мне попросить ее о помощи.

– Я думаю, ты найдешь ее наверху. Она теперь обычно там проводит время.

Эйра и правда была в святилище и даже не заметила появления в долине целого войска. В последнее время она проводила гораздо больше времени наедине с древними камнями и небом, чем с людьми. Все то, что оставалось внизу, уже не волновало ее: все ее мечты, привязанности, стремления пережили свой срок и растаяли. Поначалу, после того как Вигмар с войском Железного Кольца ушел вслед за Бергвидом на юг, Эйра часто думала о своем женихе, каждый день раскидывала руны, пытаясь узнать, как его дела, жив ли он. Руны не давали ясного ответа: ни победы, ни поражения. Неопределенность мучила, на сердце лежала тяжесть. В ее душе дремали силы древних валькирий, но решимость хранить любовь и преданность падала в пустоту – кому это нужно? Где он, Бергвид, который когда-то так крепко сжимал ее руку и так требовательно допытывался: «Ты всегда будешь любить меня так, как сейчас? Ничто не переменит тебя, не охладит твоей любви?» И вот его нет, и ее любовь ему не нужна. И сам он вовсе не тот герой, образ которого она сама соткала из многоцветных нитей своего воображения. Его лицо, когда он стоял над обезглавленным телом Грюта Драчуна, врезалось в память Эйры: в тот миг она поняла, что принимала за Сигурда того самого дракона Фафнира, которого герой был призван победить.

Но и сознавая это, Эйра стыдилась своего охлаждения, как слабости. Она решилась бы на любую жертву, если бы это помогло превратить дракона в того Сигурда, который так нужен племени квиттов! Но здесь ни руны, ни древние камни-великаны не могли ей помочь.

Только в святилище ей становилось легче. Мощные потоки ветра гудели между стоячими валунами, словно сами древние великаны поют своими каменными голосами сказания иных миров. Эйра стояла, прислонившись к темно-серому камню, такому огромному и сильному рядом с ней, и ей было хорошо, спокойно. Ветер вершин овевал лицо, уносил прочь тревоги, и на крыльях ветра спускалась к ней Безымянная Богиня. Ласковый голос лился прямо в душу, перед закрытыми глазами сами собой разворачивались образы, невиданные и уже близкие, любимые и знакомые лучше, казалось, чем все то, что окружало ее наяву…

Перед глазами Эйры сиял высокий, одетый резным белым камнем вход в храм, а на пороге она видела ту, от чьего имени велся рассказ и которая вдруг стала говорить «я» вместо прежнего «мы». Она стояла, с белыми цветами в загорелых руках, устремив взгляд в светлую полутьму и не смея шагнуть дальше… Ее глаза были глазами Эйры, и лицо было ее лицом, и ее темные волосы, сколотые в узел, чтобы на жаре ветерок обдувал шею и спину. Одета она была странно: в длинную рубаху с рукавами, разрезанными до локтя, а платьем служил большой кусок темно-синей ткани, обернутый вокруг бедер и сколотый на боку круглой бронзовой застежкой. На плечах ее крепились две небольшие серебряные бляшки, а между ними на цепочке висели вещи и амулеты, так хорошо знакомые Эйре: бронзовая трубочка игольника, молоточек Тора, серебряная рука Тюра, крошечный кабан Фрейи, рог Хеймдалля… Эта девушка выросла под покровительством тех же богов, но в душе уже была иной: другая земля изменила ее, наложила свой отпечаток.

Случилось то чудо, которого Эйра ждала: сама она вошла в тот белый храм, и ветер другого, теплого моря овевал ее лицо. Она стала другой, и Земля Окаменевших, еще неведомая и полная тайн, уже приняла ее в объятия своих зеленых холмов и пышных рощ. И вся эта земля жила внутри ее души, а сама она была огромна, как вселенная… Хотелось найти, нащупать этот белый храм во времени и пространстве. Предки ли нынешних жителей Морского Пути уплыли через море на юг и нашли эту землю, преградившую им путь? Или это только предстоит потомкам, когда эти древние горы примут предсказанную гибель и произойдет Затмение Богов? Но ведь и та земля – не новое творение, у нее были хозяева и обитатели. Куда, какими путями они ушли? Нет счета и предела путям вселенной. И человек – дивное создание, способное пребывать в разных мирах одновременно…

Кто-то вдруг прикоснулся к ее плечу. Прикосновение было совсем легким, но Эйра вздрогнула от неожиданности; так бывает, если в полусне померещится, что падаешь. Она открыла глаза, резко повернула голову: рядом с ней стоял человек. Он был так высок, что-то такое внушительное было во всем его облике, что он показался Эйре одним из тех великанов, о которых рассказывала ей богиня, внезапно обретшая имя Атенес, – тех великанов, что и окаменевшими были прекрасны, чей облик поражал, как молния, вызывал трепетный ужас и благоговейный восторг… Эйра никогда не видела этого человека, никогда не встречалась с ним, но почему-то ей показались знакомыми эти длинные русые волосы, гладко зачесанные назад и заплетенные в косу, это лицо с прямыми крупными чертами, с обветренной кожей, эти серые глаза, смотрящие на нее таким спокойным и проницательным взглядом…

Не понимая, явь это или видение, Эйра безотчетно отшатнулась, полуобняла камень и прижалась к нему, как к живому существу, способному защитить ее. Пришелец сделал движение: ему показалось, что сейчас она уйдет в камень, исчезнет, и он с трудом сдержал порыв броситься за ней и схватить за руку. Надежность камня немного успокоила Эйру: она заново узнала Раудбергу и хоровод застывших великанов-валунов, но не могла собраться с мыслями и терялась, не понимая толком, рассталась ли она с миром своих чудных видений или он пришел сюда за ней.

– Я долго ждал, когда ты меня заметишь, но ты словно спала, – дружелюбно, мягко, как будто даже слегка виновато сказал пришелец. Голос у него был низкий, но тоже мягкий. – Я не хотел тебе мешать, но мне показалось… Ты была так далеко, что могла и не вернуться. А мне очень нужно поговорить с тобой.

– Кто… кто ты? – задыхаясь, прошептала Эйра.

Она никак не могла опомниться от тревожного недоумения: как он сюда попал, как подошел так тихо, что она не заметила? Ее мучило сильное сердцебиение, как бывает, если спящего внезапно разбудят резким звуком, и от этого ей было трудно говорить.

вспомнились Хельги слова валькирии Брюнхильд, разбуженной Сигурдом Убийцей Дракона. На вершине Раудберги не горел огонь до самого неба, и он не заметил ни ограды из щитов, ни знамени на копье, но эта девушка, которую он увидел стоящей под одним из валунов, показалась ему спящей тем священным сном, в который Один погрузил когда-то непокорную валькирию. Хельги долго рассматривал ее невысокую, хрупкую фигуру, пушистые темные волосы, раздуваемые ветром, коричневое платье с узором из ломаных белых линий. Удивительнее всего было ее лицо с закрытыми глазами. Хельги не смог бы сказать, красиво ли оно, о красоте как-то не думалось. Оно светилось изнутри особым тонким светом, дрожь внутреннего волнения пробегала по изящным чертам; стоя неподвижно, девушка переживала какие-то огромные душевные движения, закрытыми глазами видела целые миры и эпохи. Хельги не стал бы мешать духовным странствиям ясновидящей, но ему вдруг стало страшно за эту хрупкую девушку, которая уходит совсем одна и так далеко.

И вот теперь она стояла в трех шагах и с тревожным недоумением смотрела на него. Пожалуй, она была некрасива: лоб высок и широк, глаза огромны, подбородок мал и как бы утоплен… От лица остается словно бы только верхняя половина, а от верхней половины – одни глаза. Но что это за глаза! Как два темных солнца! Какая-то глубокая тайна жила в чертах этого странного лица, и казалось – только приглядись получше, пойми эту тайну, и сразу тебе станет ясна собственная судьба и все загадки девяти миров станут известны. Чем дольше Хельги смотрел, тем сильнее ему казалось, что он близко знал ее когда-то давно. Это лицо поражало, но не как новость, а как нечто близкое и важное. Он как будто встретил ту норну, что в ночь рождения приходила предрекать ему судьбу.

– Я не обижу тебя, – мягко заверил он девушку. – Я хотел попросить тебя о помощи. Мое имя – Хельги сын Хеймира.

Эйра кивнула, показывая, что это имя ей знакомо. Ей следовало догадаться… Они никогда не встречались, но она столько слышала о нем, что его облик и должен был показаться знакомым… Но он оказался совсем не таким, как она ждала! После гневных упреков Бергвида, после веселых, незначащих отзывов Альдоны Эйра ждала чего-то иного: холодности, надменности, а тут не нашлось ничего похожего. Встретив взгляд Хельги, Эйра уже не могла отвести его: ее приковали к себе эти глаза, серые, умные, с мягким, немного задумчивым и понимающим взглядом. Эти глаза умеют видеть очень, очень далеко. Такой взгляд сразу вызывает доверие и привязанность, но Эйра все никак не могла унять волнение и понять, как ей себя вести, что делать. Из всех ее заочных ожиданий оправдалось только одно: он был словно оживший герой саги – величественный, прекрасный и в то же время близкий сердцу, как тот, кого любят с самого начала жизни.

Да, это он, нареченный, но нелюбимый жених Альдоны, удачливый соперник Торварда ярла, непримиримый враг Бергвида… Почему-то последнее обстоятельство вызвало в ее душе особенно жгучее волнение. Прошло то время, когда всех врагов Бергвида Эйра безусловно считала своими врагами. Бергвид… дракон… Сигурд… Она с жадным, тревожным любопытством вглядывалась в лицо Хельги, пытаясь понять, что он ей принес, что означает его появление в ее судьбе. Ведь ничего не бывает просто так!

– Не бойся меня! – мягко попросил Хельги. – Что бы там ни было между мной и Бергвидом сыном Стюрмира, к тебе я не питаю ни малейшей вражды. И ведь тебя охраняют великаны… – Он опять улыбнулся, и у Эйры стало легче на душе. – Правду говорят, что эти камни когда-то были великанами?

– Да, – ответила Эйра. Ей было приятно заговорить о чем-то таком, в чем она чувствовала себя уверенно. – Все это великаны. В каждом из камней заключен один из духов Медного Леса, и мы приносим им жертвы, чтобы силы Медного леса хранили человеческий род.

– И ты знаешь их имена?

– Некоторых. Всех не знает никто. Вот эти, у ворот – Мёркер и Токкен, Мгла и Туман, два старших брата. Они преграждают дорогу тому, кто не должен войти. Вон те трое: Йорскред Оползень, Бергскред Горный Обвал, Авгрунд Пропасть – приносят гибель тому, кто разгневает Медный лес. Вон те: Фростивинд Морозный Ветер, Блендаснёр Слепящий Снег – угрожают тому, кто не знает дорог через Медный лес. А вон те: Авунд Зависть, Гирихет Жадность, Ванветт Безумие, Фиентлиг Вражда – погубят судьбу, даже если ты умеешь искать дорогу через лес, но не умеешь искать дорогу через людей.

– Все они так злы?

– А разве ты видел добрых великанов? – Эйра серьезно посмотрела на него. – Великаны и есть зло судьбы. Они были сильны, пока человек не знал богов. Боги добры. Богам мы приносим жертвы там. – Она кивнула на черный круг от жертвенных костров в самой середине гладкой каменной площадки. – У богов много святилищ в других местах. Тюрсхейм на Остром мысу… Ньёрдеснэс возле Белого Зуба, в округе Сигурделанд, а еще Хэстирнэс, Мыс Коней, на озере Фрейра. Но Раудберга – самое древнее святилище на Квиттинге. Оно древнее всех прочих, как великаны древнее богов.

– А стоит ли приносить жертвы великанам? – мягко заметил Хельги. – У нас в Слэттенланде давно покончили с этим. Человек должен молиться и жертвовать только тому, к чему он стремится, – Светлым Асам, силам добра, разума, красоты. Не стоит жертвовать злу и тем продлевать его власть над собой.

Еще говоря это, он про себя отметил, что не прав: светлые равнины Слэттенланда, его мягкие, пышнотравные холмы – совсем не то, что здешние дремучие ельники, безлюдные горы, острые скалы и замшелые камни. Здесь другая земля, и боги у нее другие.

– Неужели слэтты победили зло? – Эйра глянула на него и недоверчиво покачала головой. – Тогда у вас, должно быть, не земля, а сам Светлый Альвхейм. Вы обманываете себя. Человек создан из дерева, а дерево выросло из земли, а земля создана из тела Имира. Мы все ведем свой род от великанов, и никогда не изживем их дух в своей душе.

– Но надо же стремиться…

– Их власть над нами слишком сильна. Может быть, когда-то потом… После Затмения Богов, когда родится новое человечество, свободное от старого зла. А пока… Вот это – камень Свальнира. – Эйра подняла голову и посмотрела на валун, под боком которого они стояли. – Отсюда он вышел в тот день, когда Хёрдис Колдунью хотели принести в жертву. Это было всего двадцать шесть лет назад, и мой отец видел его своими глазами. Свальнир забрал Хёрдис к себе. Жрецы хотели пожертвовать Медному лесу ее кровь, но он забрал ее живой. Он сказал: «Медный лес – это я». Нам ли не верить в них?

Хельги слушал, и древние сказания спускались с небес, вырастали из земли и невидимым облаком накрывали их обоих, изменяя свет и воздух. Так и Брюнхильд, вручив Сигурду напиток памяти, делилась с ним той мудростью, которой владела… И уже сама эта странная девушка сделалась красива одухотворенной, мудрой красотой небесных дев, и ее белая рука, ласково скользящая по боку огромного, темного, холодного и жестокого камня-великана, казалась белым цветком Альвхейма…

И вдруг перед глазами его ярко вспыхнула красная искра. На пальце этой руки сверкнул красным бликом камень – единственный на свете камень, осколок встающего солнца.

Не помня себя, Хельги схватил эту руку с перстнем. Эйра ахнула от неожиданности и застыла, с испугом глядя на него, и Хельги тоже застыл, держа ее маленькую белую руку в своих ладонях и зачарованно глядя на перстень.

Это был он. Перстень альвов, тот самый, который он искал. Сейчас Хельги не задавался вопросом, каким образом это сокровище сюда попало, он сознавал только одно: его пропажа нашлась. Нашлась там, где он не думал найти, нашлась гораздо раньше и легче, чем он ожидал… Но перстень был не сам по себе. Он сидел на тонком пальце девичьей руки, и его уже нельзя было рассматривать отдельно от этой руки.

– Это… – Хельги поднял взгляд к лицу Эйры, но не сразу подобрал слова. Он видел недоумение и тревогу в ее глазах, ему хотелось оправдаться и успокоить ее, но не было сил выпустить перстень из рук. – Ты знаешь, что это такое?

– Это… – Эйра тоже говорила с трудом, понимая, что его вопрос означает гораздо больше. – Это подарил мне…

– Бергвид? Черная Шкура?

– Да. Откуда ты знаешь? – с беспокойством воскликнула Эйра.

Она видела, как он потрясен видом ее перстня, а значит, уже знаком с ним; но как он, сын конунга далекой заморской земли, может быть причастен к ее обручению с Бергвидом? Да знает ли она сама, что такое носит на пальце вот уже много дней?

– Я знаю этот перстень, – подтвердил Хельги то, что она и сама уже поняла. – Он мой… То есть мне принес его дух моей матери. Когда я сидел на ее кургане. Моя мать давно умерла, но вернулась, чтобы принести мне этот перстень. Он из Альвхейма.

– Из Альвхейма!

Эйра вырвала у него руку и прижала к сердцу. Вот оно что! Она сразу поверила ему, потому что его слова подтвердили ее собственные ощущения. Только этого слова – Альвхейм – и не хватало для объяснения всего того, что вошло в ее жизнь вместе с перстнем. Вот как она нашла дорогу в иные миры! Вот как нашла ее богиня из Земли Окаменевших! Небесный свет Альвхейма, Мира Светлых Альвов, осветил ей пути вселенной, увел от земных оков по дороге радуги… Сердце билось так сильно, что грозило разорваться, на глазах выступили горячие слезы. Вот что подарил ей Бергвид, сам того не ведая!

– Моя мать сказала, что этот перстень заклят силой светлых альвов, – продолжал Хельги. – И на нем заклинание… На кольце начертаны семь рун: «турс», «кена», «гиав», «соль», «э», «беркана», «инг». Верно?

– Да, – Эйра кивнула. Заклинание любви, обвивающее перстень, она знала на память.

– И сила его такова… Моя мать принесла его, чтобы он зажег любовь ко мне в сердце той, которой я его передам. Она сказала: «Тебя полюбит та, которой ты его подаришь, и ничто в мире не сможет разлучить вас. Перстень направит ваши пути друг к другу и свяжет вас навеки».

– И что же? – прошептала Эйра. Она смутно чувствовала, что все это имеет самое большое значение и в ее собственной судьбе, но от растерянности не могла сообразить, какое же именно.

Близость Хельги мешала ей думать: от него исходили явно ощутимые волны какой-то мощной горячей силы, которая сбивала ее с толку, заставляла пальцы дрожать. Взгляд его серых глаз, дружелюбный и проницательно-заинтересованный, пронзал ее насквозь, влек и притягивал, так что хотелось забыть обо всем и смотреть ему в глаза, не отрываясь.

– Я послал его Альдоне дочери Вигмара, но она не получила его. Его перехватил по пути Бергвид…

Эйра ахнула. Теперь она поняла, что произошло. Но это было так ужасно, так нелепо и притом сокрушительно, что она не сразу решилась сказать об этом. Перстень подарил ей не только видения Альвхейма. Он дал ей и то, что навек определило ее судьбу, – любовь к Бергвиду. Любовь, которая предназначалась другим и для другой, а значит, была украдена! Мысль об этом наполнила Эйру стыдом, тоской, унижением, и она опустила голову.

– Бергвид подарил мне его, – прошептала она. – Он обручился со мной этим перстнем. Он прислал мне его из похода, и я полюбила его прежде, чем увидела…

– Полюбила его? – недоверчиво переспросил Хельги. Он уже понял путь перстня, но в подобное его действие не поверил. – Этого не может быть. Он заклят на любовь ко мне, а не просто к тому, кто его подарит.

– Но заклят на любовь Альдоны!

– Нет, – Хельги качнул головой. Он помнил все, что услышал на кургане от своей юной матери. – Она не назвала имени девушки и ничего не сказала о том, кто это будет. Она сказала только: та, которой ты его передашь. Она не говорила, что это обязательно должна быть Альдона. Это могла быть любая другая девушка.

– Но вышло так… – начала Эйра и запнулась.

«Вышло так, что я получила перстень от Бергвида и полюбила его!» – хотела она сказать, но, уже начав, вдруг усомнилась: а так ли все вышло? Отвернувшись от Хельги, она прижалась лбом к холодному гладкому боку камня и постаралась вспомнить все сначала. Она заново шла тем путем, который проделало ее сердце, но видела везде лишь обман и заблуждение. Это открытие давно созревало в ней, и вот наконец час прозрения настал. Она никогда не любила Бергвида. Она любила образ героя, вновь родившегося Сигурда, в котором так нуждался Квиттинг и который вырос в ее сердце раньше, чем появился наяву. Она отнесла этот образ к Бергвиду, надела на него свои мечты, как чужую одежду, просто потому, что не знала никого другого. Любовь расцвела в ее сердце, пока она любовалась перстнем, еще не зная того, кто его подарил. Воистину она не знала, от кого исходит чудесный подарок! Но и после, когда она поняла, что такое Бергвид, поняла, что приняла за Сигурда дракона Фафнира, злобную губительную силу приняла за силу возрождения, – она и тогда продолжала любить, уже не зная, кого же любит…

Но Бергвид! Ведь она обручена с ним! Перстень, заклятый на доброе и светлое дело, попал к ней дурным путем и жестоко отомстил, причинил ей ужасное зло, погубил ее! И вот теперь ей все открылось.

эти слова несчастной валькирии-ослушницы Эйра могла бы повторить с полным правом. Как долго она жила в плену обманных чар, ложной любви, какое несчастье навлекла на себя в ослеплении!

– Но я не хочу отнимать его у тебя, – сказал Хельги, почти неожиданно для себя самого.

Поднимаясь в святилище мимо старых поминальных камней, он имел своей главной целью найти перстень и вернуть его, но сейчас уже не помнил, зачем его возвращать. При виде молчаливого отчаяния Эйры, горестного трепета этого подвижного, ранимого, глубоко чувствующего существа он забыл обо всем прочем. Хотелось немедленно что-то сделать, как-то утешить ее. Было бы страшным злом причинить ей какую-то обиду!

– Если уж так вышло, что этот перстень решил твою судьбу, то было бы несправедливо разлучать тебя с ним, – добавил он.

Справедливость по отношению к ней была важнее всех перстней мира.

Эйра повернула к нему лицо, и в ее темных глазах блестели слезы такой мучительной тоски, такого беспросветного отчаяния, что сердце Хельги перевернулось, и он накрыл рукой ее руку, лежащую на боку валуна, словно хотел взять у нее хоть часть этого страдания.

– Твой перстень! – почти простонала Эйра, и Хельги понял, что боль ей причинила встреча с даром Альвхейма, а не грозящая разлука с ним. – Он погубил меня! Он обманул, заворожил меня! Из-за него я полюбила Бергвида… думала, что полюбила! Я дала ему обет стать его женой! Я погубила себя!

– Погубила? Но почему? Если ты его любишь, то…

Эйра снова прижалась лбом к камню, ее плечи вздрогнули, и Хельги замолчал. Он привык считать любовь драгоценностью, счастьем жизни, а сейчас вдруг понял, что для Эйры все обернулось иначе. Первая растерянность прошла, в мыслях всплыло вполне очевидное соображение, что любовь к Бергвиду сыну Стюрмира и обручение с ним никак не могло сделать девушку счастливой. Он ведь еще в Каменном Кабане слышал рассуждения тамошних женщин: и как это, дескать, дочку Асольва угораздило полюбить этого изверга – ну, да ведь она всегда была слегка «того», чему тут удивляться? Тогда Хельги не вникал в женские сплетни, а теперь ему многое стало ясно. Он понял, что женщины с Золотого озера подразумевали под расхожим выражением «того» – нездешний свет в глазах Эйры, неутолимое стремление к высшему, далекому, неведомому… Пылкость души, неудовлетворенной малым и обыденным, жаждущей огромного, вечного… Это стремление и привело ее к Бергвиду. Хельги видел, что Эйра далеко не глупа, что ее сердце отзывчиво и горячо, чувства сильны. Ведь кюна Хельга сказала ему о перстне альвов: «Он усиливает в человеке все его качества… Тому, в ком сердце тянется к любви, он даст любовь». Так и вышло: все пылкое существо Эйры тянулось к возвышенной любви, и перстень альвов дал ей любовь… к Бергвиду, потому что иного героя рядом не оказалось, а больше ждать она не могла. И теперь она понимает, что ошиблась, что драгоценный дар Альвхейма ослепил ее, повернул на ложную дорогу и вверг в несчастье. Когда идешь, глядя в облака, так легко споткнуться…

Хельги молча смотрел на ее склоненную голову и тонкую белую полоску пробора в густых темных волосах. Не зря он так ужаснулся, узнав, что перстень не попал по назначению. Сбившийся с пути подарок натворил еще больше бед, чем он предполагал. Мало того что он не вызвал в Альдоне любви к нареченному жениху. Он решил судьбу совсем другой девушки, и это было гораздо серьезнее. Бергвид, Альдона, даже сам Хельги – все отступило куда-то в тень, на виду осталась одна Эйра, пострадавшая безвинно и больше всех. Она наказана за жажду любви, и боги не стоят названия Высоких и Светлых, если дадут этому наказанию свершиться!

Хельги так ясно ощущал ее губительную тоску и отчаяние, словно они были его собственными. Казалось, так недавно он поднялся к площадке святилища и увидел ее под этим самым валуном, но как много уложилось в это малое время! Все ее чувства, вся душа, весь внешний и внутренний облик Эйры, казалось, лежали у него на ладони, и ни одну женщину на свете он не знал лучше, чем ее. Думая об Альвкаре, он думал о ней; мечтая об Альдоне, он мечтал о ней. Все на свете лучи, когда-либо озарявшие женскую красоту, нежность, стойкость и преданность любви, стянулись и упали на нее, и образ ее засветился ярче драгоценного камня в ее перстне. Это его, Хельги, сердце она носила на руке, и сейчас он понял это.

– Ты вовсе не должна считать себя связанной с Бергвидом, если тебе этого не хочется, – негромко сказал он, твердо зная, что в этом и есть корень ее страдания. – Он обманом получил твою любовь, пусть даже он об этом не знал и не хотел обмана. Но теперь все это кончено. Обман раскрылся, и ты свободна.

Эйра повернула к нему голову. От его слов ей вдруг стало легче. Столько дней ее метало и бросало во все стороны, и вот настала тишина. «Обман раскрылся, и ты свободна». Что-то колдовское таилось в этих простых словах, в низковатом спокойном голосе, которым они были сказаны. Эти слова освободили ее от чар, захотелось дышать глубоко и вольно. Так, наверное, чувствовала себя Брюнхильд, когда Сигурд рассек мечом ее кольчугу, освободил ее грудь от гнета и разрушил чары сна…

– Возьми. – Она сняла с пальца кольцо и подала ему. – Это не мое.

Хельги не шевельнулся, и Эйра сама взяла его руку и вложила перстень в ладонь:

– Возьми же. Это твое. Отдай его Альдоне.

Хельги смотрел на перстень у себя в ладони и молчал. Мысль отдать его Альдоне, мысль о самой Альдоне казалась неверной, неубедительной, чуждой.

– Я теперь не понимаю… – начал он, глядя на перстень, потом поднял глаза к лицу Эйры, – а я-то с кем обручился?

Эйра смотрела на него, не понимая.

– Вот что выходит… – продолжал Хельги, размышляя вслух. – Моя мать принесла мне это кольцо из самого Альвхейма, чтобы я обручился им с той… которую судьба предназначила для меня. Я послал его… другой, но оно попало к тебе.

– Я получила его от Бергвида! – Еще лишь смутно угадывая его мысль, Эйра покачала головой. – Он…

– Нет, Бергвид лишь передал его, – перебил ее Хельги. – Альдона тоже должна была получить его не от меня, а от Рагневальда Наковальни, но это же не значит, что ее женихом стал бы он! Ты же знаешь песнь о Вёлунде? Вспомни, как там было. Вёлунд выковал золотое кольцо для своей жены, валькирии Хервёр Чудесной, верно? Он выковал его в тоске разлуки и заклял так, чтобы Чудесная, получив кольцо, после того больше не могла расстаться с Вёлундом. Но кольцо силой взял конунг Нидуд и отдал своей дочери. И Бодвильд полюбила Вёлунда так сильно, что не смогла противиться своей любви, хотя он и был врагом ее отца и томился в рабстве.

– Ну и что? – тихо спросила Эйра. Об этом предании она раньше не думала и не искала в нем сходства со своей жизнью.

– Хервёр Чудесная не получила кольца и не вернулась к Вёлунду, – так же тихо ответил Хельги, всем сердцем чувствуя, что говорит о своей судьбе. – Кольцо принесло Вёлунду любовь другой девушки, той, что носила кольцо.

Они смотрели друг другу в глаза, и оба понимали, что говорят о себе. Но если для Хельги это открытие, как светлый луч, осветило его блуждания в потемках, то Эйра не могла так быстро принять этот поворот своей судьбы. В глубине души она уже чувствовала, что он прав, что перстень альвов давным-давно вел их навстречу друг другу, и она не понимала, куда идет, но все равно шла. Но теперь, когда прозрение пришло, к нему надо было привыкнуть.

– Я хотел бы, чтобы этот перстень остался у тебя, – закончил Хельги.

Эйра молчала, снизу вверх глядя ему в лицо. Туман рассеялся, все встало на свои места. Любовь, жажда жизни ее горячего, беспокойного сердца, наконец нашла того, для кого предназначалась. Позади остался обманный морок, тень, заслонившая солнце. Иногда любовь можно украсть, но, украденную, нельзя удержать. Любовь найдет того, кто ее достоин. Теперь Эйра знала, что любит его, Хельги сына Хеймира, стоящего перед ней. Она чувствовала потрясение и вместе с тем облегчение оттого, что ее огромной любви наконец-то найдено место. Она смотрела на него, и у нее замирало сердце от восхищения: Хельги казался ей прекрасным и величественным, как бог Асгарда, и она, при всей горячности ее воображения, сейчас не верила, что все это происходит на самом деле.

– Возьми его! – Хельги взял обе ее руки в свои и медленно надел перстень на ее палец. – Он заклят на один раз. И волшебство уже свершилось. Мы ничего не можем изменить. И я… я рад этому.

Перед ним стояла валькирия Медного леса, та самая, которую он искал. Человеку свойственно ошибаться, и один раз он обманулся в поиске. Наверное, об этом знала его мать, когда вручила ему перстень, способный исправить ошибку. Но понять ее он должен был сам, и потому она ничего не сказала. И перстень повернул его с ложной дороги на верную. Исчезнув, он заставил искать себя и позволил найти ее, настоящую валькирию Спящую-На-Вершине.

– Но что… что теперь с нами будет? – тихо спросила Эйра.

На душе у нее было горячо, ощущение какого-то огромного, еще не осознанного счастья давило и почти угнетало, вместо радости она испытывала тревогу. Весь мир за пределами этой вершины заволокло туманом, они были в мире вдвоем, и она не знала, куда им теперь идти и где искать себе место. Тому, кто нашел вечность, не остается места в сегодняшнем дне. Эйре было страшно, но и радостно, потому что с этим человеком, который стал ее вечностью, она не боялась ничего.

– Теперь я должен найти… его. – Хельги не хотел называть имя Бергвида, но Эйра поняла, о ком он говорит, и нахмурилась, как от боли. – Я должен… должен отомстить ему за смерть моего родича. Без этого я не имею права думать о себе… о нас.

– Ты хочешь убить его? – тревожно спросила Эйра. В ее душе не осталось теплого чувства к Бергвиду, но он слишком много значил для нее, чтобы она могла смириться с его исчезновением из мира живых. – Но послушай! Ведь он последний законный конунг квиттов! Если ты убьешь его – что станется с моим племенем? Никогда нам не вернуть нашу прежнюю силу! Бергвид ошибается, он идет неверной дорогой, но он наш конунг, в нем благословение богов, и другого у нас нет!

– Племя квиттов и мне не чужое. Моя мать была квиттинкой, родной сестрой Дага Кремневого. Но Бергвид… На нем нет благословения богов.

– Но еще двадцать пять лет назад духи Стоячих Камней предрекли ему великую славу!

– Да, слава его и правда велика! Нет в Морском Пути человека, который не слышал бы о нем. Но лучше быть последним безвестным рабом, чем носить на себе всеобщее проклятие. Он служит мертвым, а не живым.

Эйра молчала. Бергвид говорил о мести врагам Квиттинга, но что дала квиттам его жажда мести? Внутренний раздор, пролитие крови, разорение, пожары… Пережитое не прошло для нее даром: теперь она не поклонялась бездумно заветам Великаньих Веков, которые не всегда приносят пользу в нынешней жизни.

– А ты… Ты должен ему мстить… – наконец выговорила она. – А не выйдет ли так, что твоя месть ему тоже… тоже погубит то, что еще можно спасти?

– Не знаю, – ответил Хельги. – Могу пообещать: если это будет зависеть от меня, я не уподоблюсь ему и не поставлю мертвых выше живых.

– Если бы ты сумел сделать то, чего не сумел он! – горячо, с жадной надеждой воскликнула Эйра, и глаза ее снова засияли воодушевлением. Отыскав наконец настоящего Сигурда, она не могла не ждать от него немедленного свершения всех положенных подвигов. – Если бы ты смог дать Квиттингу мир и согласие! Может быть, ты тот, кого мы ждем, тот, с кого начнется возрождение державы квиттов!

– Может быть! – Хельги улыбнулся. Ему было приятно видеть ее радостное воодушевление, говорившее, что тоска и отчаяние позади, но судьба Квиттинга сейчас стояла у него не на первом месте. – Но я хотел бы… немного другого… для начала. Приятно, если меня ждет держава квиттов, но я прежде всего хотел бы, чтобы меня ждала ты.

Эйра опустила глаза; Хельги взял ее руку с перстнем, и она не отняла ее.

– Судьба свела нас, и я люблю тебя, – тихо сказал Хельги, привлекая ее к себе и склоняясь лицом к ее опущенной голове. – Я хочу, чтобы ты была счастлива. Если для этого нужен мир на Квиттинге, я сделаю для этого все, что будет мне по силам. Но скажи мне: ты будешь ждать меня?

– Если так вышло… если я тебя «полюбила прежде, чем встретила»… – шепнула Эйра, пытаясь улыбнуться и с новой радостью вспоминая те древние стихи, в которых когда-то видела отражение радужного блеска своего чувства.

Она не договорила и вдруг порывисто обвила руками его шею. Хельги крепко обнял ее, зная, что встретил наконец свою судьбу, которую больше не потеряет.

Теперь Хельги ярлу и его войску предстояло догонять Вигмара Лисицу с войском Железного Кольца, который раньше него ушел на юг преследовать Бергвида Черную Шкуру. А тот заметно оторвался от своих преследователей: благодаря помощи темных альвов он выиграл несколько дней.

Пройдя через малонаселенные внутренние области Медного леса, Бергвид вышел в его южную часть и достиг озера Фрейра. Здесь он наконец-то мог вздохнуть свободнее. Здешняя округа называлась Фрейреслаг, и сердцем ее было само озеро Фрейра – неширокое, но очень длинное, протянувшееся с севера на юг на два полных дневных перехода. В озере в изобилии водилась рыба, травянистые долины и холмы по берегам служили прекрасными пастбищами, и округа Фрейреслаг отличалась обильным населением. Заправлял здесь тот самый Донберг Камыш, муж тетки Бергвида Гудрун, на поддержку которого Бергвид не без оснований рассчитывал.

Заслышав о приближении конунга, Донберг хёвдинг самолично выехал ему навстречу. Побуждала его к этому не столько родственная любовь, сколько желание поскорее узнать новости. Слухи о разводе Бергвида с Хильдвиной и обручении с дочерью Асольва Непризнанного, о его столкновениях со слэттами и Вигмаром Лисицей давно ходили по Квиттингу, перелетая словно бы на птичьих крыльях, и Донберг Камыш понимал, что его округе не удастся остаться в стороне.

Поначалу, убедившись, что родичу-конунгу не повезло, Донберг приуныл. Нет ничего веселого в том, чтобы поссориться с Вигмаром Лисицей и Вильбрандом из Хетберга, у которых в союзниках Даг Кремневый, Хеймир Слэттенландский и Хагир Синеглазый, кстати, ближайший сосед Фрейреслага, в то время как Бергвид конунг может рассчитывать на одну Дагейду. Но золото двергов его подбодрило. С помощью этого золота Донберг хёвдинг в несколько дней сумел собрать в своей округе почти полутысячное войско, и теперь Фрейреслагу было чем встретить врага.

Слухи о приближении кровожадного Вигмара Лисицы немало помогали сборам.

– Знаем, знаем, зачем он идет! – восклицали хёльды Квиттингского Юга. – Вообразил себя конунгом там, на Золотом озере, а теперь хочет и нашу свободную землю подмять под себя! Мы не подчинимся этому наглецу, выскочке! Конунг троллей! Знаем мы, какие там дела он делает у себя, со всякими оборотнями! Мы не будем платить ему дань! Если у нас есть конунг, то это Бергвид сын Стюрмира, законный конунг квиттов, избранный тингом еще десять лет назад!

Тот тинг, собранный десять лет назад, состоял в основном из этих же южных квиттов. Лейринги, род его матери, издавна пользовались на юге Квиттинга большим влиянием. О Вигмаре Лисице здесь знали только понаслышке и воображали каким-то оборотнем, получеловеком-полулисицей, путая его с самой Грюлой. Даже не будь золота двергов, ужас перед Вигмаром побудил бы южных квиттов защищаться до последнего. А с этим золотом Донберг хёвдинг быстро разослал гестов на юг и на западное побережье, собирая людей, «верных истинному конунгу», чтобы защитить «свободные земли» от посягательств «оборотня» Вигмара Лисицы.

После сбора урожая недостатка в охотниках повоевать не ощущалось, и день за днем подходило подкрепление.

– Разве не ты, конунг, защищаешь наши дома от фьяллей? – говорили хёльды Бергвиду, с оружием в руках готовясь принести клятвы верности. – Ты плаваешь на своих кораблях вдоль нашего побережья, и из страха перед тобой ни один фьялльский корабль не смеет подойти к нам близко! Разве так было десять, пятнадцать лет назад? А что нам этот Вигмар Лисица? Он живет у себя на севере, ловит рыбу в Золотом озере, плавит железо и продает его слэттам – ему дела нет до побережий. Разве он станет нас защищать? Мы твои люди, конунг!

От таких речей лицо Бергвида яснело, тяжелые морщины сползали со лба, в глазах зажигалась решимость. В усадьбе Пологое Пастбище, где он остановился, зашумели пиры, и каждый вечер Бергвид конунг первым поднимал множество кубков богам в честь своих прошлых и будущих побед.

– Теперь никто не смеет противиться мне! – восклицал он, от каждого кубка воодушевляясь все больше и больше. – Вы видели золото? Этого еще мало! Это ничтожная часть того, что я дам вам теперь! Знали бы вы, какие сокровища скрыты у Вигмара Лисицы! Мечи Хродерика Кузнеца, которые он незаконно присвоил себе, золотые россыпи, горы драгоценных камней! Мы разобьем его войско здесь, на озере Фрейра, а потом вернемся на север, и все, что он награбил, будет принадлежать нам!

– Слава Бергвиду конунгу! – кричали дружины и били мечами по своим щитам. Дело выглядело очень выгодным.

Противник не заставил себя долго ждать. Однажды ночной дозорный разъезд заметил с пригорка слабые огненные искорки вдалеке – это горели костры чужого войска. Бергвид немедленно послал узнать, велико ли войско, а своим людям велел готовиться к битве. Встреча могла произойти уже через день.

Объединенное войско Вигмара и Вильбранда было примерно равно тому, что составили собственная Бергвидова разношерстная дружина, остатки ополчения Раудберги, дружины Фрейреслага и южной половины побережья. Вся та земля, что оставалась южнее, звалась округой Острого мыса и не имела своего хёвдинга, так как населения в этом злосчастном месте оставалось еще меньше, чем где-либо на полуострове, и каждый двор жил сам по себе, как сумеет. Но и оттуда подошли кое-какие люди – им было совершенно все равно, на чьей стороне воевать, лишь бы перехватить кое-какую добычу. За многим они не гнались, и несколько серебряных пуговиц в их глазах вполне оправдали бы поход. А Бергвид сейчас находился в таком положении, когда радуются любому, пусть ненадежному подкреплению.

– Важно разбить его одним ударом, чтобы больше никогда о нем не беспокоиться, – внушал Бергвиду Донберг Камыш. – Здесь надо пойти на хитрость. Вигмар ведь не знает, сколько у нас войска. Мы не покажем ему сразу все. А еще важно выбрать хорошее, выгодное для нас место битвы. Тут поблизости есть хорошая узкая долина – там он и не развернется со своими мечами Хродерика, и золотое копье ему не поможет.

– Он туда не пойдет, – мрачновато отозвался Бергвид, искоса глядя на родича, который вздумал было его учить.

– Конечно, не пойдет, он ведь не дурак. А мы заманим его. Послушай меня, родич, я постарше и кое-что понимаю…

Бергвида передернуло; Донберг заметил это и быстро заговорил:

– Ты и сам догадался, конунг, о чем я говорю. Ты ведь еще десять лет назад доблестно выиграл битву с фьяллями в этих же самых местах. Как же тебе не догадаться, ведь конунгу подсказывает сам Один! В этот раз ты тоже первым начнешь битву. Только тебе нужно немножко отойти назад. Ты встретишь его войско в Чельдалене – Долине Ключей – ты ее уже видел, вы ее проходили, там по склонам бежит с десяток ручьев. Там будешь только ты с теми, кого привел, ну, возьми еще побережных – у тебя будет сотни две или две с половиной, не больше. Ты начнешь битву, а потом прикинешься, будто отступаешь – и Лисица придет за тобой, как баран на веревке, в Долину-Щель – так у нас называется та узкая долина, про которую я тебе говорил.

– Я не стану отступать! – отрезал Бергвид. – Что ты еще выдумал!

– Но ведь это не по-настоящему, это притворно! – взмолился Донберг. Ради безопасности своей земли он готов был льстить и уламывать гордого родича, которого в душе посылал к троллям. – Это же хитрость, а хитростей не избегал и сам Один!

– Все равно я не стану! Мне не к лицу отступать! Ты хочешь меня опозорить?

– Зато подумай, как велико будет твое торжество над ним потом! Мы перебьем их всех до единого, и ни один человек потом не сможет рассказывать, что, вот, якобы сам Бергвид конунг от него бежал! Ни один человек! И все мечи Хродерика будут наши!

Бергвид хмурился, но был вынужден переломить себя. За мнимым отступлением последует настоящая победа, которая откроет ему путь к безраздельному господству над Квиттингом! Без Вигмара Лисицы все его союзники присмиреют – и Вильбранд из Хетберга, и Хагир Синеглазый, и Даг Кремневый. А с сокровищами Железного Кольца можно будет собрать такую дружину, такую… Сам Эльвенэс не устоит! И никто больше не посмеет хотя бы мысленно называть его рабом и сыном рабыни!

В тот же день войско спешно двинулось вперед и вышло в Долину Ключей. Она была довольно просторна, прозрачные ручьи сбегали по широким уступам серых гранитных гор, журча между травой, кустиками брусники и мхами. Позади стояла Брусничная гора, а за ней пряталась Долина-Щель – совершенно не видная с севера. Донберг Камыш, с шестью сотнями оставшегося войска, так же поспешно обходил Чельдален, прячась за лесистыми холмами на востоке.

Однако на следующий день Вигмар не пошел вперед, а целый день провел на том же месте, где ночевал. Заметив врага, хёвдинг Железного Кольца решил дать своим людям время на отдых. Весь день люди осматривали оружие, проверяли снаряжение – до ремешка на башмаках. Вигмар не верил в басенки о том, как из-за лопнувшего ремешка на башмаке у конунга войско было разбито и страна разграблена, но вот кому-то одному негодный ремень вполне может стоить жизни.

Передовые разъезды доносили, что дружина Бергвида значительно выросла. Удивляться этому не следовало: по пути на юг войско Вигмара тоже заставало брошенные дворы и опустевшие усадьбы. Убегая от «северных оборотней», здешние жители пополняли собой войско конунга, как раньше северяне бежали от Бергвида и вливались в его, Вигмара, войско.

Назавтра Вигмар двинулся вперед. Волокуши и лошадей оставили за спиной, дружины выстроились огромным клином. Ряды пестрели разноцветными щитами, впереди стояли обладатели дорогих кольчужных доспехов, над головой каждого хёльда вился на ветру собственный маленький стяг. Возле Вигмара гордый Ульвиг держал на высоком древке искусно сделанное из медного листа изображение лисицы – Грюла с торчащими острыми ушами, с тремя хвостами приподняла и выгнула спину в завораживающей колдовской пляске. Ярко начищенная медь сияла так, что было больно глазам, как будто на древке держался кусочек живого огня.

Стоя у подножия Брусничной горы, Бергвид конунг смотрел, как с севера в Чельдален вливается дружина Вигмара. Острый огненный блеск медного стяга колол ему глаза и заставлял хмуриться. Во вражеском войске затрубил рог, за спиной Бергвида зазвучала ответная песня. Войско Железного Кольца, не слишком большое, но вооруженное всем на зависть, стояло крепким четким клином, и его правильные ряды, пестрота щитов и тусклый блеск кольчуг и шлемов производили внушительное и грозное впечатление.

Целиком втянувшись в долину, основная часть дружины остановилась, а голова клина, человек в десять, оторвалась и пошла вперед. Там сверкал этот огненно-медный стяг, а значит, там находился и Вигмар Лисица. Бергвид уже видел его самого: эту знакомую, не слишком высокую, но крепкую и ловкую фигуру в дорогой кольчуге говорлинской работы, в округлом шлеме с железными наглазьями, которые делали его особенно похожим на оборотня. Красный плащ вился по ветру, красные ножны меча поблескивали позолотой и серебром – словно перед тобой знатный конунг, а не безродный наглец и выскочка! Вокруг него хирдманы, что сопровождают и берегут его в бою, как настоящего конунга, сыновья, которые собираются продолжать этот бессовестный и дерзкий род, и все одеты в кольчуги, дорогие шлемы, все вооружены мечами Хродерика! Бергвид хмурился, как от боли, от томительной ненависти к этому человеку, который был полноправным властителем своей земли – именно тем, чем так хотел быть он сам!

– Приветствую тебя, Бергвид сын Стюрмира! – крикнул Вигмар, остановившись шагах в двадцати от Бергвида и подняв руку со своим золоченым, без солнца сверкающим копьем. – Я рад, что мы наконец-то снова встретились! В прошлый раз нам пришлось расстаться столь поспешно, что мы даже не успели проститься как следует.

– Я давно тебя жду! – надменно ответил Бергвид. Он стоял во главе своей дружины на нижнем уступе горы, смотрел на врага сверху вниз, и это помогало ему чувствовать свое превосходство. – Ты слишком медленно шел. Уж не подгибались ли у тебя коленки от страха?

– Видно, что тебя растил не конунг Хьяльпрек! – язвительно намекнул Вигмар. – Вежливостью ты не отличаешься. Если я и боялся, то только одного: как бы ты не удрал от меня прятаться в ведьминой норе, откуда тебя трудновато будет вытащить. Уж у тебя-то коленки не дрожали – ты бежал от меня так быстро!

Не в силах этого стерпеть, Бергвид взмахнул копьем и со всей силы пустил его в Вигмара; Вигмар ударом щита сшиб его в полете и сам метнул в Бергвида Поющее Жало. Два хирдмана поспешили закрыть щитом конунга, и один из них упал, пронзенный насквозь, – Поющее Жало никогда не остается без жертвы.

Знак был подан. В первый миг обе дружины застыли от неожиданности: никто не ждал, что беседа двух вождей окажется такой короткой. Но после мгновенного промедления оба войска, как опомнившись, разом закричали и устремились навстречу друг другу.

Вигмар стоял слишком близко к вражескому войску; оценив удачный случай, южане поспешили взять его в кольцо. Но десяток вокруг Вигмара тоже образовал кольцо и успешно отбивался. Поющее Жало и десять мечей Хродерика сдержали натиск: передние ряды оставленного за спиной войска едва успели добежать до вожака, а образовавшееся кольцо южан уже разорвалось, остатки его растаяли среди клинков. Вигмар встал во главе своей дружины, и битва яростно закипела.

«Северные оборотни» напирали так дружно и сильно, что уже вскоре Бергвиду пришлось отступать. По численности северяне превосходили, и отступление Бергвида было отнюдь не притворным: войско Железного Кольца дружным напором буквально выдавливало южан в обход Брусничной горы и загоняло в узкую Сприкдален. В устье долины началась давка: войско Бергвида теснилось в узком проходе между скалами, сзади напирали северяне, и ряды сжимались так плотно, что не хватало места как следует замахнуться. Над долиной стоял гул от множества ног, дикие крики, звон клинков, треск щитов.

Бергвид яростно бился, забыв обо всех уговорах и замыслах. У него не осталось ни мыслей, ни чувств, кроме давящей ярости, рвущейся на волю, кроме жажды вражеской крови, кроме ненависти к врагу, которая была превыше рассудка и страха смерти. На счастье южного войска, сын Донберга, Марберг, протрубил знак отступления. Южане устремились назад, в Сприкдален, уже не пытаясь отбиваться и лишь прикрывая спины щитами. Бегущая толпа увлекла за собой Бергвида, но он, слепой от ярости, продолжал биться и поразил своим мечом немало собственных людей, пока сообразил, что происходит.

В войске Железного Кольца тоже затрубил рог: Вигмар удерживал своих, чтобы дать южанам возможность целиком войти в долину и тем обеспечить северу свободное пространство для битвы. Давка была страшнее всего; здесь любое оружие бесполезно или идет во вред своим. Отпустив бегущих южан шагов на сто, Вигмар снова послал своих вперед; ливень стрел полетел в спины убегающих, и сами северяне устремились следом.

И вот тут настал час Донберга Камыша. Обойдя Брусничную гору лесом, теперь он вышел в спину Железному Кольцу. Неожиданно услышав позади себя звук боевого рога, Вигмар не поверил ушам и даже подумал, что эхо несет ему звук, раздающийся впереди. Но потом полетели стрелы, а этого эхо уж никак не может! Из-за горы хлынули ряды свежего, не вступавшего еще в битву войска. Мелькнул синий стяг с белым конем, знаком Фрейра. Это Донберг Камыш!

Звуками рога и криком Вигмар повернул половину своих лицом к новом врагу и бросил вперед. Не ждавшие такого люди Донберга поначалу дрогнули, но их задние ряды напирали и поневоле не давали передним отступить. В узкой долине воцарилась дикая сумятица: задняя часть северян уже билась с Донбергом, еще не поняв, откуда он взялся, а передняя не могла решить, то ли ей преследовать отступающего Бергвида, то ли идти назад на помощь своим.

Да и решись они вернуться, ничего бы не вышло: тесный проход между скалами не давал Гейру Длинному, Атли из Каменного Лба и Альвину Медвежьей Яме добраться до нового врага, и им оставалось только топтаться на месте, из передних рядов внезапно превратившись в задние. Но и для Донберга положение сложилось не слишком выгодное: его возникшее преимущество в числе ничего не давало, потому что биться могли только передние ряды. Дальше в долину, где лесистый склон горы дал бы хоть какой-то простор, его не пускали дружины Тьодольва и Ормульва Точило. Вигмар с сыновьями и своей ближней дружиной оказался в середине, где царила «мертвая зыбь».

Замысел Донберга обернулся против него, и участь его оказалась бы печальной, если бы у Вигмара оказалось чуть больше времени. Успей он вытеснить синий стяг с конем назад в Чельдален, войско Донберга было бы перебито во время неизбежного бегства. Но предусмотрительный Донберг, знавший, что во время боя Бергвид конунг приходит в исступление и соображать не способен, поставил рядом с конунгом своего сына Марберга. Теперь же Марберг, видя, что отец его вступил в битву, сумел-таки, хоть и с опозданием, повернуть бегущую дружину снова лицом к врагу.

– Донберг хёвдинг пришел нам на помощь, мы побеждаем! – кричал он, хотя знал, что до победы еще далеко. – Вперед, поможем Донбергу хёвдингу! За конунга, за озеро Фрейра! Вперед! С нами Белый Конь!

Вообразив, что решающий перелом в битве уже произошел, южане снова воодушевились и бросились на врага. Теперь все длинное узкое пространство долины стало полем битвы: оба конца растянутого войска северян отбивалось от напирающего с двух сторон противника, а середина их мучительно бездействовала. Люди Донберга ворвались-таки в долину и встали более широким строем. Край строя теперь упирался в лесистый склон, где была возможность продвигаться вперед и охватить северян более плотно. Преимущество Донберга в числе стало приносить плоды. Напирая с двух сторон, дружины Донберга и Бергвида постепенно сдавливали северян, обходили их по лесистому склону, и двухстороннее окружение грозило превратиться в полное кольцо, что привело бы к неизбежной гибели.

– К лесу! Отходить к лесу! – кричал Вигмар и сам едва слышал себя за шумом битвы.

Отбиваясь, войско северян стало перетекать на лесистый склон, прорвав еще тонкий с этой стороны ряд южан. Бергвид и Донберг не успели помешать перемещению, и теперь северяне отбивались, имея за спиной густой лес из смеси елей, ольхи, разного дрянного кустарника. Вигмар видел, что их положение улучшилось, но не слишком: они избежали окружения, но их прижимали к лесу, где биться в полную силу невозможно, а можно только бежать врассыпную.

Все ряды давно перемешались, стяги северных хёльдов беспорядочно мелькали вдали от самих вождей и их разрозненных дружин. Вигмар потерял из виду сыновей; временами из гущи бьющихся тел выскакивал то Эгиль, то Хлодвиг, то племянник Орвар, то зять Атли, а потом битва опять все перемешивала, уносила, глотала. В переднем ряду исступленно сражался Ормульв Точило, с красным лицом и разметавшимися прядями полуседых волос, крушил южан длинным мечом, который держал двумя руками, но люди вокруг него падали, и ему приходилось постепенно, шаг за шагом, отступать к лесу, чтобы не остаться одному среди врагов.

Наступавшие, как неумолимые приливные волны, ряды южан пожирали пространство, покрытое телами убитых и раненых. Не оглядываясь, Вигмар спиной чувствовал, что лес позади него все ближе и ближе. Под ногами уже путался мелкий кустарник, проминались моховые брусничные кочки. Сейчас их вдавят в лес, разорвут строй и будут бить поодиночке.

Вот выскочил на него Донберг Камыш; Вигмар схватил Поющее Жало обеими руками за древко и со всей силой ударил Донберга в грудь. Даже его дорогой доспех со стальными пластинками на груди не мог служить препятствием чудесному копью, и хёвдинг Фрейреслага рухнул наземь.

– Возьми его, Грюла! – хрипло крикнул Вигмар. – Он твой!

Это было последнее средство, к которому он сейчас мог прибегнуть. С отрочества Вигмар Лисица пользовался покровительством Грюлы, но не звал великаншу на помощь, пока оставалась хоть тень надежды справиться самому. Сейчас же человеческие силы Железного Кольца подошли к концу.

Имя Огненной Лисицы пронзило воздух невидимой молнией; земля содрогнулась под ногами, в глубине ее раздался первый грозный толчок.

Роняя оружие, южане отшатнулись назад. Застывшие взгляды были устремлены куда-то за спины северян, лица исказились ужасом.

Над лесом, в который южане загоняли противника, вдруг мелькнула в воздухе тень исполинской лисицы. В первый миг легкая, как солнечный луч, она тут же налилась густым пламенным светом, и в лица людям пахнуло жаром. Ее выгнутая спина, ее голова с торчком стоящими острыми ушами поднималась выше елей, а три пылающих хвоста, три огненных толстых столба, поднимались к самому небу. Жар покатился вниз с холма сплошным давящим потоком. Золотые раскосые, смеющиеся глаза огненного духа смотрели в глаза каждому из южан, резали и поражали стихийным, нерассуждающим ужасом. Лисица-великан припала к земле, потом опять выгнулась, и над ней реяли в воздухе уже не три, а шесть хвостов. Хвосты ударили по земле, разом накрыв весь широкий склон, и весь лес разом вспыхнул.

Море огня всплеснулось к небесам и поглотило разом весь лесистый склон. Как каменная лавина, в долину потек широким потом гул, рев, треск пылающих деревьев; казалось, пламенный дракон ревет от голода и вот-вот набросится на обреченную толпу. Гул ветра слился с гулом пламени в один неодолимый поток, оглушал, тяжелил головы, пригибал к земле. Северяне и южане в общем порыве попадали, закрывая головы щитами и руками, и всех полнило одно общее желание зарыться поглубже, уйти в землю. Над землей бушевала и ликовала древняя стихийная сила огня-губителя, того самого, что в лесных пожарах уничтожает без разбору все, растения и животных, огненными языками слизывает птиц с неба, догоняет конного. Того огня, который притворяется смирным в очагах и кузнечных горнах, но чутко стережет малейшую человеческую оплошность, чтобы из послушного раба превратиться в кровожадное чудовище и жрать дома и амбары, хлева и корабли, жрать молодых и старых, виноватых и невиновных. Раскаленный ветер жег кожу и шевелил волосы, кровь кипела в жилах. Нестерпимый жар выжег память о битве и раздоре между людьми, оставил только ужас перед бесчеловечной силой огненной стихии. С диким ревом падали стволы пылающих елей, и каждому казалось, что они падают ему на голову; хотелось бежать, но не хватало сил даже шевельнуться.

Как подброшенная вспыхнувшим пламенем, фигура Грюлы еще выросла; теперь она поднялась вровень с горами, и над ней вились уже все пятнадцать пламенных хвостов. Ее лапы тонули в море огня, на морде было жестокое, хищное, веселое выражение, золотые глаза сыпали искрами. Человеческая вражда открыла ей двери из подземелья; человеческий ужас питал ее силы, насыщал и опьянял ее, возвращал в те далекие Великаньи века, когда она и ее сородичи безраздельно властвовали над миром. На краткий миг дочь Сурта ощущала в себе силы разлиться неудержимой огненной волной, поглотить и это муравьиное скопище, леса и долины, сожрать всю землю и в облаках жгучего пара вступить в яростную схватку с морскими волнами.

Но еще не пора. Час ее великого торжества еще не пришел, не настал еще День затмения, когда боги погибнут и первозданный мрак поглотит все то, что было у него отвоевано Разумом и Порядком… Сейчас же она сделала свое дело. Вдруг Грюла припала к земле, нырнула в огненное море, растеклась и исчезла в нем, а потом ушла под землю, утянув за собой весь огонь.

На месте лесистого склона осталась широкая гарь – пламя Грюлы в считаные мгновения уничтожило густой лес, обратило стволы и кустарники в груду пылающего угля и золы. Над склоном стоял густой серый дым, он валил вниз, в долину, ослеплял, душил. Воздух затмевали, как сплошной черный дождь, летящие хлопья золы, огненные мухи искр.

Вигмар Лисица опомнился первым.

– За мной! – крикнул он и взмахом копья указал на склон. – Назад, на гору!

Поняв его, северяне побежали вверх по склону. В дыму было почти невозможно дышать, и поднятые щиты от него не защищали. Но Грюла открыла им путь к отступлению, и люди бежали – кашляя, задыхаясь, прижимая к лицу рукава, но бежали, крепко сжимая оружие.

– За ним! – рявкнул Бергвид. За густыми клубами дыма он не видел врага, но различал быстрое движение и понимал, что северяне уходят от неминуемой гибели. – За ним!

Бергвид устремился в погоню, перескакивая через лежащих, застывших от ужаса южан. Но едва он добежал до начала склона, как прямо под ногами у него полыхнуло пламя. Сильные языки огня вырвались из груды ярко пламенеющего угля и опалили ему лицо; с криком Бергвид отшатнулся, закрывая рукой глаза. Грюла не ушла, она затаилась под землей, подстерегая неосторожных.

Сквозь льющиеся по грязным щекам слезы Бергвид видел, как быстро колеблется дымная завеса, слышал, как удаляются к вершине скрип и потрескивание угля под ногами, хриплый кашель, вздохи и стоны уходящих северян. Грюла увела от него Вигмара, как недавно Дагейда увела от Вигмара его самого. Лисица из рода огненных великанов оставалась верна своему обещанию и помогла Вигмару тогда, когда никто другой не смог бы ему помочь.