Глава 7
Тиммерланд лежал в восточной части Морского Пути, далеко от Квиттинга, но о квиттингских делах Эйрёд конунг был прекрасно осведомлен. Он знал и о клятве на озере Фрейра, вследствие чего с подчеркнутой вежливостью именовал своего гостя Бергвидом хёвдингом, но в его устах даже для бывшего конунга это звучало не оскорбительно, а совсем наоборот: он словно бы давал понять, что звание хёвдинга тоже весьма почетно и приятно. Принимая Бергвида в своей усадьбе под названием Хаукдаль, Эйрёд обращался с гостем учтиво и дружелюбно. Каждый день устраивались пышные пиры, для чего тиммерландский конунг созвал в гости несколько сотен самых знатных людей своей страны.
Знали здесь и о смерти Торбранда конунга, даже о ссоре его наследника с фрией Эрхиной с острова Туаль.
– Не скажешь, что ему сильно повезло! – говорил Эйрёд конунг, еще крепкий, но совершенно седой мужчина лет пятидесяти с небольшим. Отчего он поседел, любопытная Хильда довольно быстро выведала у его дочери, йомфру Хильдеборг: это случилось после смерти ее старшей сестры, йомфру Гунноры, которую Эйрёд конунг любил больше всех. – Ведь всякий конунг Морского Пути должен получать благословение богов на острове Туаль. И мой отец был там в свое время, и я был там шестнадцать лет назад, и мой преемник, кого бы ни послали боги мне на смену, тоже получит на острове Туаль благословение и право на власть над Тиммерландом. Но все мы были благоразумнее, а может быть, и удачливее, и сумели съездить на священный остров без урона для своей чести.
– А если он ссорится с фрией, не потеряет ли он благословение богов? – спрашивала йомфру Хильдеборг. Это была высокая, немного даже сутулая девушка, с длинным, не слишком красивым лицом (Бергвид ожидал большего от дочери конунга), но умная, приветливая и сдержанная. В ее достоинстве не ощущалось ни капли высокомерия, и все ее обращение заставляло собеседника чувствовать уважение и к ней, и к себе.
– Трудно ответить, ведь никто никогда, насколько люди могут вспомнить, не ссорился с фрией! – посмеиваясь, отвечал ей отец. – Даже грабить их берега никто почти не пытался, потому что туалы непобедимы. Но ведь фрия может как благословить, так и проклясть. И я думаю, это уже случилось! Она прокляла Торварда сына Торбранда!
– Как ты можешь это знать? – жадно спросил Бергвид. – Кто тебе сказал?
– Я знаю это по тому, что ты, Бергвид хёвдинг, здесь, у меня в гостях. Если мы с тобой объединим наши усилия, то Торварду конунгу не устоять против нас. Удача покинет его, возможно, вместе с жизнью. Вот и сбудется проклятие, которое я предвижу по его будущим последствиям.
Это туманное пророчество было слишком сложно для Бергвидова рассудка, не привычного к отвлеченным рассуждениям, но он услышал самое главное, то, что и хотел услышать: Торвард конунг погибнет. О том, что Торвард уехал на Туаль, оставив вместо себя какого-то бродягу, он сам же рассказал конунгу тиммеров. Эйрёд конунг многозначительно покачивал головой: он не мог вслух осудить желание Бергвида сразиться не с подделкой, а с самим своим врагом, но считал, что упущен отличный случай завладеть Аскефьордом.
– Для тебя сейчас было бы лучше всего занять его усадьбу и дожидаться его там! – ненавязчиво советовал он. – Отними у него дом, чтобы ему было некуда вернуться. А если у тебя не хватало для этого сил, то теперь мы с тобой вместе, объединив наши дружины, будем вполне в силах занять и удерживать половину Фьялленланда.
Зачем Эйрёду конунгу понадобилось посылать дружины в такую даль, поначалу оставалось загадкой, но уже через несколько дней торжествующая Хильда, отозвав брата в сторону, поведала ему правду. Все утро, пока Эйрёд конунг и Бергвид ездили на охоту, они разговаривали с йомфру Хильдеборг. Дочь конунга шила, а Хильда только расспрашивала и слушала, изредка тыкая иглой в платочек, который к концу утра стал выглядеть гораздо хуже, чем до того. Оказалось, что все дело было в конунге хэдмаров, которого зовут Роллауг Зашитый Рот.
– Он – побратим Торварда конунга, кто бы мог подумать! – шепотом восклицала Хильда. – А ведь говорят, что он хитер, коварен, злопамятен и мстителен! И он побратим Торварда уже почти восемь лет! Так вот, старшая сестра Хильдеборг, ее звали Гуннора, я тебе рассказывала, оказывается, не просто так умерла. Ее погубил Роллауг! Она воспитывалась где-то у вандров, и он болтался там где-то рядом, потому что боролся за власть со своим дядей и вынужден был постоянно переезжать. Гуннора была его невестой, а может, и любовницей, Хильдеборг не хочет про это говорить, я уж и так, и так выпытывала… Ну, в общем, Роллауг потом посватался к другой девчонке, причем, ты представляешь, та девчонка была невестой его родича, сына тогдашнего конунга. А он сам на ней женился. А Гуннора, бедная, когда узнала про его измену, то утопилась. Или даже он сам ее утопил, я как-то не поняла. И Эйрёд конунг не может Роллаугу этого простить. Но он сам не может с ним воевать, во-первых, Роллауг и Торвард вместе его одолеют, ведь Торвард будет помогать побратиму, он же обязан! А еще он не может объявить про Гуннору, они же не были с ним обручены, как полагается, она сама его выбрала, и она будет обесчещена, если узнают. Ну, вот, а теперь он хочет мстить вместе с нами. Раз Роллауг и Торвард все равно будут вместе, то лучше и вам с Эйрёдом конунгом тоже объединиться. Вместе вы их разобьете, тем более теперь, когда Торвард проклят. И Эйрёд конунг отомстит, и ты отомстишь.
Бергвид слушал, хмурясь, эту путаную сагу: кое о чем йомфру Хильдеборг не хотела говорить прямо, и кое-что менее скромная Хильда просто домыслила, но общий ход событий ему был ясен. И он не видел никакого урона для своего достоинства в том, что его приглашают к союзу для осуществления общей мести.
– Так, значит, Торвард конунг – побратим хэдмарландского конунга Роллауга? – спросил он у самого Эйрёда за ужином.
– Да! – Тот кивнул. – Поэтому, ты понимаешь, любой, кто повздорит с одним из них, поневоле должен будет иметь дело и с другим. А их земли граничат, и любой из них быстро узнает, если побратиму понадобится помощь. Поэтому к схватке с ними надо как следует подготовиться. Именно поэтому я медлил столько лет, хотя давно уже сердце мое не знает радости… – Голос его чуть дрогнул, но Эйрёд конунг одолел себя и продолжал даже более твердо и решительно: – Давно уже я стремлюсь отомстить конунгу хэдмаров за смерть моей дочери, йомфру Гунноры, погубленной его коварством. Требовалось выждать, чтобы выбрать подходящий случай. И вот такой случай настал, и в тебе, Бергвид хёвдинг, я вижу посланца богов! Роллауг Зашитый Рот обязан будет помочь Торварду Рваной Щеке, а тот будет обречен на поражение своей ссорой с фрией Эрхиной и ее проклятьем! И оба они потерпят поражение. А я хочу быть на стороне победителя, то есть на твоей стороне, Бергвид сын Стюрмира!
– И ты непременно там будешь! – Бергвид в горячем воодушевлении высоко поднял свой кубок. – Боги пошлют нам победу!
С этого времени совместный поход считался решенным, и Эйрёд конунг разослал по стране «ратную стрелу». Пока войско собиралось, оба вождя проводили время в пирах, охотах и разных состязаниях, к которым постепенно присоединялось все больше народу из тех, кто готовился пойти с ними в поход. Хильда, не теряя времени, что ни день умильно улыбалась хозяину дома, с пылким любопытством расспрашивала его о временах его молодости и о прежних подвигах. В конце концов она выведала даже то, о чем Эйрёду конунгу совсем не хотелось говорить: о том, что его единственный сын Халльфрид ярл погиб вовсе не в битве с врагом, а здесь, в усадьбе, перед дверями оружейной, во время учебного поединка с сыном своего воспитателя. За поединком их наблюдал и сам воспитатель, и хирдманы, бывшие тогда во дворе. Злой умысел усмотреть было невозможно, Халльфрид ярл сам совершил ошибку в защите, стоившую ему смертельной раны. Так что даже славой осиротевший отец не мог утешиться.
– Но, конунг, ты же еще не стар, и у тебя могут быть еще сыновья! – игриво утешала его Хильда.
– Возможно, но у моей жены их быть уже не могло к тому времени, – сдержанно отвечал Эйрёд конунг.
– Но отчего же ты не взял другую? Помоложе?
– Как я мог ее отослать, ту, что родила мне четверых детей и вместе со мной пережила утрату двух старших? Или у меня нет сердца?
– Но теперь ведь она умерла?
– Только год назад.
– Но теперь-то ничто тебе не мешает! Разве мало в Морском Пути достойных невест? – И Хильда выразительно оправляла на себе платье, откровенно намекая, что самая лучшая из этих невест уже сидит перед ним!
Мысль эта настолько ею завладела, что она прямо-таки вынудила брата заговорить об этом с Эйрёдом конунгом. Земля тиммеров, казавшаяся ей загадочной и богатой, эта большая усадьба, старинная, насквозь пропитанная дыханием ушедших поколений, с богатой резьбой опорных столбов и даже закопченных потолочных балок, с огромным стадом золотисто-рыжих местных коров, с обширными пшеничными полями, раскинувшимися во все стороны чуть поодаль от моря, – все это захватывало ее и манило, как ожившая сага. Богатства, мира и довольства она в своей жизни видела очень мало, а теперь они, казалось, сами плыли в руки! Возраст и седина жениха ее ничуть не смущали: будучи дочерью своей матери, Хильда видела в том, чтобы стать молодой женой старого конунга, одни сплошные преимущества. И коровы, и лошади, и хирдманы у него все как на подбор…
– Мы с тобой пойдем вместе мстить нашим врагам, – говорил Бергвид Эйрёду конунгу на другой день, когда они вместе поехали осматривать стада. – И раз уж враги наши – побратимы, то и нам с тобой хорошо бы заключить крепкий кровный союз. Отчего бы тебе не жениться на моей сестре? Ты видел, какая она красивая девушка.
– Она красива, но она слишком молода для такого старика, как я! – Эйрёд конунг покачал головой. На самом деле его смущало происхождение Хильды – она ведь была внебрачной дочерью рабыни, пусть эта рабыня и приходилась прежде женой конунгу квиттов. – Но мы все же можем заключить с тобой кровный союз, Бергвид конунг, и более подходящий. Как тебе нравится моя дочь йомфру Хильдеборг? Я мог бы отдать ее тебе в жены. И тогда, если все наши замыслы боги благословят успехом, ты и она будете править на Квиттинге. Если же со вторым зятем мне не так повезет, то и Тиммерланд после моей смерти останется тебе. Подумай: если у тебя будет двое сыновей, то ты сможешь не делить власть и не посылать младшего сына на корабле с дружиной на поиски золота и славы, а каждому из сыновей завещать по целой стране. И у тебя двое сыновей будут конунгами.
Против этого Бергвид не мог возразить. Нельзя сказать, чтобы ему очень нравилась йомфру Хильдеборг, однако ее ум, ее прекрасное воспитание и достоинство, которое ничуть не задевало достоинства других, внушало ему уважение. Он забыл – или считал, что забыл, – измену своей жены Хильдвины и измену своей бывшей невесты Эйры, случившиеся меньше года назад. Теперь ему предлагали в жены не каких-то там хёвдинговых дочерей, а настоящую дочь конунга, разумную и гордую, как сама Гудрун… и почти такую же красивую.
– Ах, как хорошо все сложится! – смеялась вечером Хильда, когда он ей об этом рассказал. – Твоя сестра – Хильда. Твоя первая жена была Хильдвина. А вторая жена будет Хильдеборг. Ты прямо как нарочно подбирал!
– Судьба моя – битва, и жена моя – «битва»! – с суровой торжественностью ответил Бергвид. – Так судили мне боги.
Неизвестно, насколько Бергвид нравился как жених самой йомфру Хильдеборг, он ее об этом не спрашивал. Ему даже в голову не приходило поинтересоваться этим: девушка должна принимать отцовскую волю, а если она настоящая дочь конунга, то и в мыслях не станет противиться тому, что почетно и разумно!
Йомфру Хильдеборг и не противилась. Хотя едва ли этот замысел очень ее вдохновлял. Как девушка умная и наблюдательная, она не могла не замечать, что Бергвид легко и быстро напивается каждый вечер. Что наибольшее удовольствие ему доставляет разговор о старых обидах его родителей. Что во время ежедневных упражнений его хирдманы не смеют одолевать его: не то чтобы не могут, а именно не смеют, удерживают оружие, не позволяя клинку коснуться конунга. Торвард Рваная Щека такой почтительности проявлять не станет.
А еще она, похоже, знала, что свою жизнь от трех до восемнадцати лет Бергвид сын Стюрмира провел в рабстве.
– Ты должна знать, что мой брат Бергвид не выносит упоминаний о рабстве! – утром в девичьей просвещала ее Хильда. Она уже воображала пышную свадьбу, на которой она сама, нарядная и прекрасная, как валькирия, положит молот на колени невесте и получит в ответ упоительно роскошные подарки! – Он же не виноват, что его захватили, когда ему было всего три года, а он потом даже и не знал, кто он такой, наша мать сказала ему, только когда ему было уже восемнадцать. Вот за это он хочет отомстить фьяллям больше всего, только говорить об этом не любит, ты уж лучше его не спрашивай!
– Но когда скрываешь что-то от самого себя, эта боль точит и разрушает душу изнутри. – Йомфру Хильдеборг покачала головой. – И этот скрытый яд отравляет все твои новые начинания, делает неудачным каждый новый день. Чтобы одолеть врага, нужно сначала открыть глаза и его увидеть. А если ты даже не смеешь на него взглянуть, то он убьет тебя, несомненно. А страх и стыд – такие же враги. Нужно увидеть их, признать их существование – а потом изгнать. Ведь изгнать можно только то, что существует на самом деле. А он не желает их признавать, и оттого они владеют им. Печально, что Бергвиду хёвдингу пришлось в юности пережить такое унижение. Но если он до сих пор себя стыдится, значит, он не освободился по-настоящему.
– Может быть! – Хильда пожала плечами, не слишком огорчаясь. – Я вот ничуть не стыжусь, что родилась от матери-рабыни! Зато она была из рода Лейрингов, знатнейшего на Квиттинге, и род Ночного Волка, из которого происходил мой отец, Вебранд Серый Зуб, тоже в Граннланде не из последних! А Бергвид стыдится, и тут я ничего не могу поделать. Я ему говорила, что это глупо, но он только злится!
– Говорить бесполезно. – Йомфру Хильдеборг продолжала прясть, раздумывая, точно норна над нитью новорожденного. – Он сам должен понять… Должен уметь по-другому взглянуть на все это. Увидеть врага в лицо… и понять, как этого врага сделать своим другом.
– Ну, друзей он никогда не умел заводить! – Хильда махнула рукой, не очень-то вникая. – Он для этого слишком гордый. Вот я в моем будущем доме буду приветливо и с почетом принимать всех, откуда бы они ни были! Но ты лучше не говори ему про все это, а то он опять взбесится! Если ему только напомнить… Ну, тогда вообще все может развалиться.
Не слишком обнадеживающий совет невесте перед обручением. Йомфру Хильдеборг последовала ему: она ничего не говорила Бергвиду прямо, но в этот вечер, вместо полюбившейся гостю «Песни о Вадараде», предложила сказителю исполнить «Песнь о побеге омелы».
– Доброго Бальдра стали тревожить зловещие сны, предвещавшие опасность для его жизни, и он поведал об этом асам, – начал тот рассказывать.
Хоть все и знали сагу о гибели Бальдра, но слушали с тем же благоговением, с каким наблюдают приход осени, а за ним весны. О том, как богиня Фригг взяла со всего живого и неживого клятву не причинять вреда Доброму Бальдру, кроме веточки омелы, которая была еще слишком мала, чтобы что-то понять. Как Локи раздобыл эту веточку, едва лишь она подросла, сделал из нее стрелу и всунул в руки слепому Хёду, чтобы тот метнул ее в Бальдра: ведь тот теперь неуязвим. Так пал Добрый Бальдр, пронзенный насквозь, но Хель согласилась отпустить его назад, если все живое и неживое будет оплакивать его. Но и тут помешал Локи, приняв облик великанши и отказавшись плакать. И те слова, которые Один шепнул мертвому своему сыну, лежащему на погребальном костре, навеки останутся тайной…
– Не могу понять: зачем Локи-то все это понадобилось? – Дослушав, Хильда пожала плечами. – Чем ему-то навредил Добрый Бальдр? Разве ему не нравится, чтобы весна была?
– Все еще сложнее или проще, если знать, кто же на самом деле Локи, – ответила ей йомфру Хильдеборг, не отрываясь от шитья. Не только Гуннору, но и среднюю дочь Эйрёд конунг посылал учиться к могучим колдунам.
– Кто же? – На личике Хильды, как и многих гостей, было написано изумление. – Кто же он на самом деле, кроме как Локи? Куда уж хуже-то?
– Локи и Один – одно и то же, только разные стороны божества, как тьма и свет, – пояснила йомфру Хильдеборг и почему-то глянула на Бергвида. – Ведь если бы не было тьмы, откуда мы знали бы свет? Как могли бы любить его и радоваться ему, если бы нам не с чем было его сравнить? Не будь в мире тьмы, мы не видели бы света, а не будь света, не знали бы тьмы.
– Но зачем тогда Локи вредил Одину? Если они – одно?
– А вредил ли?
– Но как же! Погубил его любимого сына!
– Но разве ты не помнишь «Прорицание»? «Горе забудется, Бальдр возвратится…» После кончины старого мира и возрождения нового юный Бальдр станет старшим на престолах богов. Воины Асгарда погибнут в битве с чудовищами, а Бальдр в подземельях у Хель останется невредим. И выйдет, как солнце из туч, когда младшие боги одолеют чудовищ.
– Видно, это-то Один и сказал ему на костре! – сообразил Вильбранд хёвдинг, с уважением глядя на умную дочь конунга. – Чтобы он не слишком горевал, что пришлось ему умереть молодым!
– Может быть, и так! – Йомфру Хильдеборг улыбнулась. – Ты знаешь, хёвдинг, осенью зерно бросают в холодную землю, и оно тоже вправе жаловаться, что его хоронят, когда оно могло бы оставаться на свету. Но придет зима, и земля укроет зерно от морозов. А когда настанет весна, оно прорастет и выйдет к свету – обновленным и умноженным в тысячи раз. Так и Бальдр: он погребен, как зерно в землю, чтобы там пережить зиму и выйти на свет в новой славе, когда опасность минует. И это сделал Один – или Локи, то есть злобная его сторона, все равно помогающая целому делать нужное дело. В этом и заключена сила Одина: он объединяет противоположности и дает им жизнь как частям третьего, высшего целого. И может быть, – при этих словах она вдруг прямо посмотрела на Бергвида, и он отчего-то вздрогнул, поймав ее взгляд, – если человеку в юности пришлось пережить тяжелые испытания и даже считать себя как бы заживо погребенным, в этом было не зло, а неведомое ему благо. Останься беспомощный ребенок на виду – и зима неизбежно погубила бы его. Но во тьме и безвестности он пережил зиму, как зерно переживает в земле. И вот настала весна. Можно ли роптать на судьбу тому, кого она уберегла от погибели?
Бергвид смотрел прямо на нее: впервые посторонний человек заговорил с ним о его рабстве, а что речь о нем, он сразу понял, потому что в любом разговоре выискивал намеки на свой позор. Но… в том, что она сказала, ни позора, ни насмешки, ни упрека не было. Наоборот, она… сравнила его с самим Бальдром!
– И все станет еще более ясно, если знать еще одно! – продолжала йомфру Хильдеборг. – Ведь не только Один и Локи – одно. Один и Бальдр – тоже одно. Как свет и тьма есть части целого, так молодость и старость, жизнь и смерть есть части целого, неделимые части, способные поворачиваться к нашим слабым глазам то одной стороной, то другой. А раз все трое одно, то дивно ли, если Один сам убил себя, чтобы в безопасном укрытии пережить гибель, а потом выйти на свет и обновленным занять свой победный чертог?
Все молчали, потрясенные тайной древних сказаний, которая оказалась так проста и так значительна.
– Один сам был убийцей, убитым и орудием убийства, Один сам был спасителем и спасенным! – среди общей благоговейной тишины продолжала йомфру Хильдеборг, не отрывая глаз от Бергвида. – В том проявляется священная сила Одина, бесконечно познающего тайны вселенной и бесконечно познаваемого нами. И если ты повторяешь путь Одина, то разве ты не благословен?
Перед отъездом на Туаль Торвард конунг созвал тинг Аскефьорда и возложил на своего родича Эрнольва ярла звание ланд-хёвдинга, то есть «вождя страны», в отсутствие конунга замещающего его во всех делах. По вечерам в усадьбе Пологий Холм теперь устраивались пиры, а Ясеневый Двор погрузился в тишину. Кюна Хёрдис, оставшись одна, завела обыкновение в сумерках выставлять всех из гридницы и сидеть там за полночь перед священным ясенем, то глядя в огонь и бормоча себе под нос, то водя пальцами по вырезанным на коре рунам и прислушиваясь к чему-то. Домочадцы переглядывались, многозначительно двигали бровями, но обсуждать поведение кюны никто не смел. Да и так было ясно, что мысли ее вертятся вокруг ворожбы, а в это дело соваться нечего.
Но был один человек, который и хотел, и мог проникнуть в новую тайну кюны. На этот раз Оддбранд Наследство сам явился в Аскегорд под вечер, когда его не ждали, и сам, недолго постояв за дверью, вошел в гридницу.
Услышав скрип петель, кюна сердито обернулась, даже не веря, что кто-то из домочадцев действительно оказался способен на такую наглость. Увидев же Оддбранда, его высокую фигуру и седую длинноволосую голову, она переменилась в лице, точно испугалась, и быстро спрятала в кулаке что-то маленькое. А потом поднялась со скамьи у очага, где сидела, и невозмутимо заняла свое почетное резное кресло.
– Это ты, Оддбранд! – с жеманно-равнодушным видом сказала кюна, будто ей скучно, но и от прихода гостя она никакого развлечения не ждет. – Что это ты пожаловал? Только не пытайся мне внушить, что пришел на меня полюбоваться. Похоже, весь Аскефьорд уже верит, что ты меня обольстил, и даже мой собственный сын поверил! Но меня-то ты не сможешь обмануть, старый дракон!
– Оставляю тебе эту невинную игривость, госпожа моя, у тебя это лучше получается! – добродушно заверил Оддбранд и сел рядом. Он единственный никогда не ждал, пока она предложит сесть, зная, что «догадается» кюна очень не скоро. А стоять перед бывшей рабыней, родившейся в том доме, где его собственный отец был воспитателем хозяйского сына, Оддбранд не собирался. – Я пришел с одним делом. Всего-то навсего узнать: зачем тебе черный камень?
Кюна, не ждавшая, что этот вопрос будет ей задан так быстро и так прямо, чуть заметно вздрогнула и крепче сжала кулак. На щеках ее появилась легкая краска, точно у молоденькой девушки, при которой упомянули героя ее первой застенчивой любви.
– Я знаю, что ты не отдала его Торварду конунгу, когда он уплывал, а оставила себе, – продолжал Оддбранд. – Не рассказывай, будто хочешь заказать себе перстень с «глазом богини Бат» и украшать им твои и без того прекрасные руки. Ты задумала что-то другое. И я хочу знать что.
– С чего ты это взял? – надменно и замкнуто отозвалась Хёрдис. Она понимала, что этой натянутостью себя выдает, но ничего не могла поделать: в Оддбранде была сила, способная смутить и подавить даже ее.
– Так я же знаю тебя, хозяйка, все те сорок девять лет, что ты живешь на свете! – последовал прямой ответ, даже более подробный, чем ей был хотелось. Кюна оскорбленно двинула бровью, хотя в том, что она родилась целых сорок девять лет назад, обвинить Оддбранда было невозможно. – Я уверен, ты что-то задумала. А все твои замыслы отличаются, знаешь ли, редкостной занятностью. И любопытство не дает мне спать по ночам. Не думай, что я непременно пожелаю помешать тебе. Но я должен знать, чего ты хочешь.
– Я не хотела, чтобы камень попал на Туаль раньше, чем мой сын свяжет эту красотку клятвами не причинять ему вреда. Я взяла с него обещание это сделать.
– Это мудро с твоей стороны! – Оддбранд кивнул. – Но я-то ведь не твой сын Торвард конунг и тем более не фрия Эрхина. И от меня вовсе незачем так судорожно прятать амулет в кулак. Ты не только этого боишься. Ты хочешь чего-то еще.
– А какое тебе-то до этого дело? – наконец возмутилась кюна. – Ты кто такой, старый дракон, чтобы допрашивать меня? Мой сын добыл этот камень и оставил его мне на хранение, и ты даже не ланд-хёвдинг, чтобы распоряжаться тут чем-то в его отсутствие! – язвительно добавила она. К Эрнольву ярлу она отчасти ревновала, как ревновала ко всякой чужой власти, славе и уважению.
– Я – не ланд-хёвдинг, но я понимаю в делах Иных Миров не хуже твоего, хозяйка. А кое-что и получше. Я не хуже тебя понимаю суть «глаза богини Бат». Она состоит в том, чтобы поглощать дурные чувства владельца, низкие страсти, гнев, злобу, несдержанность, ревность, зависть. Все то, что приковывает дух к земле и мешает ему подниматься. Не думаю, чтобы тебе понадобился подобный амулет! – Оддбранд слегка усмехнулся. Ко многим из этих неприятных чувств кюна Хёрдис иногда обнаруживала склонность.
– Я не сошла с ума! – резко ответила она, испугавшись, что он и впрямь посчитает ее такой глупой. – Я знаю, что чужой амулет, заклятый для другой женщины, мне не принес бы ничего хорошего! Даже если бы у меня было столько низменных страстей, что я не могла бы с ними справиться без посторонней помощи!
– Да, хозяйка, этого у тебя не отнимешь! – слегка вздохнув, протянул Оддбранд, и этот вздох был вызван искренним на сей раз уважением. – Сколько всего в тебе намешано, никому мало не покажется, но со своими драконами ты всегда сражалась сама. И побеждала в большинстве случаев.
Кюна Хёрдис немного расслабилась и горделиво подняла нос. Эта похвала была справедлива.
– А вот фрие Эрхине повезло гораздо меньше, – продолжал Оддбранд, внимательно глядя на Хёрдис и словно бы призывая ее понять. – Ей вручили «глаз богини Бат», надо думать, еще при первых детских посвящениях, лет в семь. Или, скорее, в двенадцать, когда всем уже было ясно, что она такое. Ее бабка, умная женщина, понимала, что с таким нравом фрией быть нельзя. И хотела ее исправить. Но не подумала, что будет, если она когда-нибудь лишится амулета. Ты расхлебывала свою ревность и зависть сама: они привели тебя в пещеру великана, но там ты сожгла их и выбралась на волю человеком. А за фрию Эрхину всю черную работу делал черный камень. Она просто передавала ему то, с чем не могла справиться. Она как знатный хёвдинг, умеющий сражаться только тогда, когда его прикрывают по двое телохранителей с каждой руки. А твой сын-конунг может драться хоть в строю, хоть в одиночку, мечом, веслом или голыми руками. Поэтому он, скорее всего, проживет еще долго. А Эрхина без камня беспомощна перед собой. Это ее и губит.
Во время этой речи лицо кюны Хёрдис все время менялось: на нем было то напряженное внимание, то заносчивая обида (как Бергвид не любил напоминаний о рабстве, так кюна Хёрдис не любила вспоминать пещеру великана), а под конец – тревога.
– Но и камню без нее плохо! – вдруг шепнула кюна. – «Глаз богини Бат» привык питаться ее страстями, а теперь его оставили одного! Он голодает! Я чувствую это, ты понимаешь! – Она потрясла рукой с зажатым камнем, точно Оддбранд мог о нем забыть. – Он шевелится! Он просит есть! В нем живет… кто-то… Или что-то.
Кюна оглянулась, будто жуткий «кто-то» мог неприметно подкрасться, встать у нее за спиной и подслушивать.
– Ты права, госпожа моя! – отозвался Оддбранд. – Я ведь это знаю. Потому я и пришел. Ведь ты, с твоей неукротимой отвагой, можешь выпустить этого «кого-то» на волю. А что потом будет и останется ли от Аскефьорда хоть пара целых камней – знает только Один.
– Но послушай, ведь в нем заключена огромная сила! – Кюна Хёрдис дрожала от дикой смеси страха и возбуждения и не могла подавить восторженной жути, которая и заставляла ее просиживать так много времени перед священным ясенем. – Огромная сила! Куда там великанам! Ведь «глаз богини Бат» – это не просто название! В нем – сила богини Бат! Богини битвы, богини смерти, что носится над полем боя и собирает умерших! Говорят, это еще один лик Фрейи, и ведь говорят, что Фрейя забирает к себе половину всех погибших, а только вторая половина идет к Одину в Валхаллу. Ну, уж мой-то доблестно павший муженек наверняка у Одина, Фрейе он едва ли приглянется!
– Ты про которого из двух говоришь? – мимоходом поддел Оддбранд, слушая ее с суровым вниманием.
Но Хёрдис даже не заметила намека на великана Свальнира.
– Я-то, скажу тебе, раньше думала, что Фрейя отбирает из погибших тех, кто покрасивее, и пирует там с ними у себя в палатах, ну, ты понимаешь! – Кюна хихикнула и бросила опасливый взгляд наверх, будто богиня через кровлю могла услышать, как о ней тут сплетничают. – Но Сэла говорит, на Туале считают, что Фрейя, Фригг, Бат – это все разные воплощения одного и того же божества. Что Богиня одна, но она бывает то девой, то матерью, то старухой, то чародейкой, то жизнью, то смертью… Если смерть и жизнь – одно, две стороны одного и того же, как ночь и день только две стороны суток, то и богиня для жизни и смерти должна быть одна! Ведь без смерти невозможно новое рождение, вот она и водит людей то вверх, то вниз по этому кругу!
К чести кюны Хёрдис надо отметить, что она, хоть и знала немало, никогда не отказывалась узнать побольше.
– Это, хозяйка, знают не только на Туале! – подтвердил Оддбранд и миролюбиво добавил, заметив, что кюна готова обидеться: – Просто у тебя раньше не было случая об этом услышать! А девочка, я вижу, съездила на остров не зря! И тоже прошла свои посвящения, хоть и не так торжественно, как твой сын-конунг!
Кюна Хёрдис слегка фыркнула, вспомнив дверь спального чулана, которую ее сын-конунг пятнадцать ночей подряд закрывал за собой и Сэлой. Да уж, кое-чему она там научилась! Но, опять же к чести кюны Хёрдис, происходящее под чужими одеялами ее не занимало. Слава асам, ее сын давно уже взрослый!
– Ну, в случае чего я дам ей приданое! – отозвалась кюна с таким видом, что, дескать, плавали, знаем. – Но ты вот о чем подумай, старый дракон! В этом камне годами накапливались силы. Годами эта туальская красотка через камень говорила с богиней Бат, с Бездной, со смертью, с невидимой луной новолуния! Камень напоен этими силами! Ты только подумай, что будет, если их из него вызвать! Богиня Бат будет в наших руках! Ты представляешь, что это может нам дать! Если я научусь вызывать ее из камня, когда это нам понадобится, если я научусь выводить богиню на поле битвы и отдавать ей врагов… – Хёрдис задыхалась, почти не в силах говорить от жуткого возбуждения и предвкушения этих грозных возможностей. – Весь Морской Путь будет у наших ног! Мой сын завоюет любые страны, и ему даже меч вынимать не придется! Богиня сама придет и возьмет всех, кто нам будет мешать! Что там Туаль! Что там Квиттинг! Мы завоюем даже Слэттенланд! Даже этот… Миклаборг за южными морями, где дом тамошнего конунга выстроен из чистого золота!
– Вот этого я и боялся, хозяйка! – Оддбранд прервал ее наконец. – Вызвать богиню из камня будет, я согласен, не так уж и трудно. Не трудно для тебя, конечно, ведь ты хорошо знакома с сутью и силой камней. Особенно теперь, когда она, как ты говоришь, голодает. То, что старый Улле, рыбак, около Висячей Скалы жил, наконец упал пьяный прямо в камни прибоя и захлебнулся – это ее работа! Она нашла себе самую слабую жертву и съела! А у Эгмунда из Лошадиной Горки свалилась с откоса кузница, и с чего откос вдруг поехал, никто понять не мог. Да вместе с кузнецом и еще одним парнем. Парень выскочил, а кузнецу наковальней раздробило ногу. Это тоже она! Вызвать ее легко, она и сама рвется на свободу. Но вот загнать ее назад будет потруднее! Об этом тебе надо думать, хозяйка, долгими спокойными вечерами! И я об этом думаю уже которую беспокойную ночь.
– И что ты надумал?
– Что не лучше ли тебе будет отдать камень мне? Я стар и свободен от глупых соблазнов. А запечатать ее внутри я могу. На это мой Ключ тоже годится! – Оддбранд приподнял свой меч, рукоять которого была украшена простым кольцом, подобным кольцам на черенках ключей.
– Не надо спешить с такими важными решениями! – холодно и насмешливо отозвалась кюна. – Ты стар и глух, если ничего не слышишь и не соображаешь. Ты знаешь, что третьего дня с юга приплыли купцы? Три снеки, пристали у Эрнольва Одноглазого. Приезжали ко мне с товарами, так рассказали заодно. Бергвид Черная Шкура с самого начала лета пирует у Эйрёда конунга в Тиммерланде, а тот его принимает как будущего зятя. И провалиться мне отсюда прямо на колени к Хель, если они не собираются в поход против нас! Мой сын-конунг слишком давно отсутствует. Почти всю осень и зиму его нет дома. Об этом не могли не узнать. А Бергвид – наш первый враг, еще похуже Эрхины. Наверняка он решил, что теперь, когда мой муж убит, у него есть наилучший случай нам за все отомстить. На это у него ума хватит, а вот моего сына он еще не знает, ну, тем хуже для него! Но пока моего сына нет, нам придется позаботиться о себе самим! А когда он вернется, я не знаю. Эту Эрхину же палкой не убьешь, она упряма, как каменная гора, она будет ломаться и ломаться, а мой сын будет ее ломать и ломать! Им этого занятия хватит на все лето, если не на всю зиму! А мы тем временем должны справляться сами! И если к нам сюда вдруг явится Бергвид, я не знаю, кто нам поможет, если не богиня Бат! Понял теперь, зачем мне все это?
– А ты не надумала послать кого-нибудь на Туаль, предупредить конунга?
– Что я не собираюсь возвращать камень, который он пообещал той красотке? – холодно уточнила Хёрдис.
– Ты хочешь, чтобы твой сын нарушил слово?
– Он не будет виноват, если слово нарушу я! А мне уже ничего не страшно! Все равно же он на ней не женится, так что и свадебного дара не понадобится. – Хёрдис отмахнулась, словно не из-за чего было поднимать шум. – Может же он наконец сделать малюсенький подарок своей старой матери, которая посвятила ему всю свою жизнь!
– …А в Аскефьорде в это время жил один человек, Коль сын Хеймира. Он приходился побочным сыном конунгу слэттов, но с детства жил со своей матерью и ее мужем. Случилось так, что, когда ему было пятнадцать лет, он во время игры убил одного подростка, и ему пришлось скрываться. С тех пор он провел в странствиях почти двенадцать лет. И вот, когда Торвард конунг стал искать отважного человека, который мог бы отправиться на остров Туаль и спасти его сестру из плена, Коль пришел к нему и сказал: «Думается мне, конунг, я мог бы справиться с этим делом». А конунг ему ответил: «Да, мне думается, ты не из тех, кто в опасности теряется!»
Сидя в гриднице конунговой усадьбы Хаукдаль, Коль уже в третий раз повествовал обо всех событиях зимы и весны и так наловчился, что рассказ его лился ровно, гладко, точно сага, знакомая с детства. Хозяева торгового корабля, на котором он плыл, не сразу решились зайти в усадьбу, где пирует Бергвид Черная Шкура. Имя его внушало такие опасения, что их не сразу прогнала даже мысль о том, что он теперь как-никак гость Эйрёда конунга, а конунг тиммеров защитит прочих гостей от обид. Коль хотел заходить сюда меньше всех, но по причинам, в которых не мог сознаться.
В усадьбе их сразу стали расспрашивать, что слышно из Фьялленланда, и кто-то из торговцев проболтался, что Коль несколько лет прожил в самом Аскефьорде. И ему пришлось рассказывать. Свое участие в деле он благоразумно скрыл, и по его словам выходило, что главным героем тех событий был совсем другой Коль, сын конунга слэттов Хеймира, а не он, Коль, сын бонда Бьёрмунда Бронзолитейщика. А дальше все оказалось скорее приятно, чем страшно: хоть он не скальд и изъяснялся не стихами, Эйрёд конунг не только сам внимательно слушал «Сагу о сватовстве к Эрхине», как это все стали называть, но и дарил по перстню или обручью за каждое повторение. А новые люди прибывали к войску каждый день, так что желающие послушать находились всегда.
Чтобы угодить слушателям (неукоснительная любовь к истине не отравляла его покой), Коль выбирал для своего повествования самые красивые повороты. Сэла в его рассказе действительно была дочерью Торбранда конунга, жила в уединенной крепости в Черных горах и сражалась с бергбурами, а потом в жарком сражении самолично убила дважды по двенадцать туалов, прежде чем ее удалось пленить. Вызволять ее из плена отправился «Коль, сын конунга слэттов», а Торвард конунг ждал их дома.
– Но ведь говорят, что Хёрдис Колдунья поменяла обличьями своего сына и того Коля! – воскликнула йомфру Хильда, впервые услышав об этом.
Все закивали и с любопытством уставились на рассказчика, а Коль примерз к скамье и молчал. Они знают то, что кюна Хёрдис так старалась скрыть! Впрочем, теперь в разглашении тайны нет ничего опасного, но… Но разгласить ее он все равно не мог! Язык ему не повиновался: заработало наложенное заклятие. Коль не мог сказать ни единого слова об этом предмете, точно враз онемел.
– Но, скорее всего, это только слухи! – пришел ему на помощь сам Эйрёд конунг. – Мы слышали, будто Хёрдис Колдунья обменяла их обличьями, но поверить в это трудновато!
– Ты прав, конунг! – Коль с облегчением кивнул. – Конечно, как такое может быть правдой! В то время Торвард конунг выглядел невеселым, и понятно, ведь он был обесчещен и ждал мести, но все, кто его видел, могут подтвердить, что это был Торвард конунг!
– Ну, вот, а мы, получается, напрасно упустили хороший случай для мести! – снова воскликнула йомфру Хильда и с обидой посмотрела на брата. – Я всегда не доверяла той рыжей ведьме из Медного Леса, а ты ее слушаешь, точно вещую вёльву!
Бергвид сидел мрачный, крепко стиснув в руке серебряный кубок в виде дракона. На этот кубок Коль уже не раз поглядывал: в нем ощущалось явное сходство с тем золотым обручьем, которое он видел на запястье кюны Хёрдис. Уж не тот ли это Дракон Памяти, который она, как говорят, днем и ночью жаждет заполучить?
– Йомфру права! – заметил Сигвид Ворона. – Если слухи про этот обмен обличьями нас обманули, если Торвард конунг был обесчещен и удача его покинула, то лучшего случая на него напасть мы не дождемся до самого Затмения Богов!
– Я отомщу ему! – прорычал Бергвид, не желавший признавать, что ошибся.
– Теперь у нас есть гораздо лучший случай, потому что теперь нас больше и силы наши значительно возросли! – помог ему Эйрёд конунг. – Нет смысла жалеть о прошлом. Мы и в будущем постараемся не уронить своей чести. Так что же, сестра Торварда конунга была освобождена?
– Дагейда не могла меня обмануть! – возразил Бергвид. – Она сказала мне правду! Торвард конунг был не Торвард конунг, кому же знать, как не ей! Он ведь ее брат! Хоть глупцы и не знали, но его тогда не было дома! А вместо него там сидел какой-то бродяга!
– Она же ведьма и дочь великана, как можно ей верить? – закричала Хильда. – Она очень даже могла тебя обмануть!
– Она помогает мне! – рявкнул Бергвид. Его оскорбляло предположение, что ведьма-покровительница могла обойтись с ним так непочтительно. – Она ведь предупредила нас, что Торбранд конунг убит и пришло время нашей мести!
– Очень ей нужна наша месть! Можно прямо подумать, она у себя в Медном Лесу ночами не спит, все ждет, пока мы отомстим нашим врагам! Ей нужно только то золотое обручье, про которое она говорила, вот она и толкает тебя всеми силами скорее во Фьялленланд! А до всего остального ей дела нет, она же ведьма, и кровь у нее синяя!
– Но она дала мне кубок! – Бергвид тряхнул рукой с серебряным драконом, так что пиво выплеснулось ему на башмаки. – Она дала мне Дракон Памяти! Чтобы я победил!
– Если бы еще ты… Если бы еще хоть кто-нибудь у нас умел пользоваться этим кубком, как полагается! – В голове Хильды крепко засели малопонятные, но впечатляющие слова о том, что Дракон Памяти может служить для гораздо большего, чем питье пива. – Если бы кто-нибудь умел через него получать предсказания, вот тогда да! Тогда я понимаю!
– А у этого кубка есть такое свойство? – взволнованно спросила йомфру Хильдеборг. – Он помогает делать предсказания? Я сразу почувствовала, что в нем есть сила!
– Его ведь называют Дракон Памяти? – уточнил Эйрёд конунг. – Должно быть, это неспроста!
– Это… Ну… – Хильда отчасти смутилась, потому что не могла точно воспроизвести речи Дагварда и его сестры Хельги. – Ну, это Дракон Памяти, он вроде как глаз Одина. Ну, тот, который в колодце… В Источнике Мимира. Он открывает прошлое, и будущее тоже. Тому, кто умеет смотреть.
По лицу йомфру Хильдеборг было видно, что она поняла это сбивчивое изложение и подхватила мысль далекого Дагварда, точно услышала все от него самого. Держать совет с головой Мимира для Одина означает сосредоточить свое сознание в облаке общей памяти человечества, что и есть Источник Мимира. И как Один, хранящий свой левый глаз в Источнике Мимира, смотрит на все девять миров снизу, так и человек, заглянув в Дракон Памяти, сможет взглянуть на действительность изнутри и увидеть прошлое, из которого тянутся ростки настоящего и будущего. Но чтобы волшебный «глаз Одина» стал доступен смертному, этот смертный должен уметь вызвать в себе силу трех богов: Одина, Хёнира и Мимира, то есть слить воедино волю, ум и память. Одним глазом нужно уметь смотреть внутрь, в глубину судьбы, а вторым – наружу, в мир слов и дел.
– И что же, ты умеешь в него смотреть, Бергвид хёвдинг? – слегка дрожащим от волнения голосом спросила йомфру Хильдеборг.
– Я не женщина и не колдунья! – с грубоватым презрением отозвался Бергвид. – Я не умею колдовать, и занятие это недостойно мужчины! Пусть Торвард сын Торбранда колдует на пару со своей мамашей-драконшей…
Йомфру Хильдеборг мельком отметила: вот отчего, как видно, их гостю так нравится песнь о Вадараде, который победил не только дракона, но и его мать. Да, если бы Дракон Памяти попался в руки кюне Хёрдис, уж она-то знала бы, как им пользоваться.
– Но, может быть, и здесь найдутся люди, достаточно сведущие… – нерешительно начала йомфру Хильдеборг. Она понимала, что Бергвида трудно будет уговорить хоть на миг выпустить Дракон Памяти из рук, а уговаривать его у нее не было охоты.
– Да, ведь моя дочь обучалась у мудрейших колдунов и чародеев Тиммерланда! – охотно поддержал ее Эйрёд конунг, гордившийся мудростью своей наследницы. – Вся страна знает, что она делает точные и верные предсказания как для всего Тиммерланда, так и для людей, для своих близких или для тех, кого видит впервые. Две зимы назад к ней приехал за предсказанием один из князей вилькасов, так она и ему предрекла будущее, причем говорила на языке вилькасов гораздо лучше, чем обычно! Ей дана богами большая мудрость! И ты умно поступил бы, Бергвид хёвдинг, если бы дал ей твой кубок, чтобы она через него заглянула в Источник Мимира.
– Да, Бергвид хёвдинг, брат мой, дай ей кубок! – взмолилась Хильда, которую вмиг разобрало любопытство. – Дай, ничего ему не сделается! А йомфру Хильдеборг такая умная, она столько всего знает, она предскажет нам, что с нами будет! Предскажет, победим ли мы фьяллей!
– Я и так знаю, что мы их победим! – оскорбленно ответил Бергвид. Выполнять эту просьбу ему не хотелось: он презирал мудрость женской ворожбы, но и ревновал к ней, как к любому чужому умению, и не желал дать очередной невесте случай показать, что она превосходит его хоть в чем-то.
– Но она расскажет, как и когда мы их победим! – не отставала Хильда. – Соглашайся, Бергвид хёвдинг, брат мой, нельзя же, чтобы такое сокровище пропадало даром!
– Пусть все увидят, каким сокровищем владеет Бергвид сын Стюрмира! – поддакнул хитрый Вильбранд хёвдинг. – Из такой вещи просто пить пиво, правда, как-то… Все равно что мостить топкую дорогу восточными коврами!
На другой день все войско с утра собралось возле святилища, где стояли над морем идолы двенадцати асов: прошел слух, что йомфру Хильдеборг будет делать предсказание о походе. Зная ее искусство, тиммеры собирались с большим воодушевлением. Даже Бергвид, хотя и дергал презрительно ртом (при его небольшой образованности он разделял мнение невежд, будто сейд, искусство прорицания, относится к чему-то непристойному), но не возражал – ему было приятно похвастаться своим сокровищем, ради которого все эти люди бросили дела и развлечения!
Перед полукругом асов с утра воздвигли деревянный помост из девяти ступеней – так называемое сиденье вёльвы, с которого делались предсказания. Йомфру Хильдеборг появилась одетая в голубой плащ с драгоценной вышивкой по краям, с ожерельями на шее, с капюшоном на волосах, который был сверху покрыт шкуркой черного ягненка, а изнутри подбит мехом белой кошки. В руках она держала позолоченный жезл с драгоценными камнями. Поглядев на нее, Бергвид хмыкнул: пышность ее наряда произвела на него впечатление, и теперь он был даже рад, что согласился на все это. Такая мудрая жена достойна конунга квиттов!
Йомфру Хильдеборг поднялась на возвышение и уселась там на подушке, набитой куриным пером. Перед ней поставили Дракон Памяти. С одной стороны от возвышения встали полукругом пятнадцать девушек, а с другой – пятнадцать юношей, из тех, кто всегда помогал в праздничные дни при конунговом храме. Все они были обучены искусству вардлока, то есть заклинательного пения, и Бергвид, у себя дома ничего такого не видевший, смотрел с любопытством, хотя все это действо навевало на него скрытую жуть. Ему самому не везло с предсказателями: они или мялись, жались и «блеяли», не желая ничего ему говорить, или обманывали, и Бергвид научился их презирать. Но сейчас ему предстояло нечто невиданное и серьезное.
Толпа затихла. Сам Эйрёд конунг со священным молотом в руках, с которым он по праздникам приносил жертвы, обошел помост, с каждой стороны света делая знак Тора и призывая благословение на это место. Йомфру Хильдеборг уселась со своим жезлом в руках и закрыла глаза. Девушки возле нее запели.
– Один! – провозглашали юноши после каждой строфы.
Вскоре уже вся толпа стала дышать в лад с размеренно выпеваемым заклинанием, а при священном имени Бога Рун души в едином порыве устремлялись вверх. Йомфру Хильдеборг сидела с закрытыми глазами.
Вот она подняла ресницы, но взгляд ее казался пустым. Она смотрела в кубок, где поблескивало золотом дно под слоем чистой воды из трех источников.
– Я вижу! – негромко произнесла она. Голос ее звучал ровно, без напряжения, но так сильно и ясно, что его услышали и в самых дальних рядах толпы. – Я вижу битву! Вижу лики богов, взирающих на священное место! На перекрестке трех стихий это место: земли, воды и воздуха, и много веков согреваются его камни кровью праздничных жертв! Вижу я схватку двоих. Первый – ты, Бергвид сын Стюрмира, но немало метелей прошумело над твоей головой и немало морщин вырезали на твоем лице твердые резцы времени. Вижу твоего соперника: он молод, силен, и в руке его – Черный Дракон. Не знаю, кто он, но Тюр, бог воинов и судей, благосклонен к нему и движет его рукой.
– Но я одержу победу? – нетерпеливо воскликнул Бергвид, которому это предсказание показалось не слишком обнадеживающим и даже дерзким.
– Три сокровища двергов остались в наследство от Свальнира! – спокойно ответила йомфру Хильдеборг, которую сейчас он не мог смутить. – Тот, кто подчинит себе силу дракона, тот одержит три победы. Над собой, над врагом, над судьбой.
– Но я, я?
– Подчини себе силу дракона.
И вдруг над кромкой серебряного кубка полыхнуло пламя. Народ с криком отшатнулся от помоста, только юноши и девушки не прервали тихого пения: они привыкли, что знамения во время вопрошания богов могут быть грозными и пугающими.
Но того, что случилось сейчас, они никогда еще не видели.
Йомфру Хильдеборг тоже отшатнулась от Дракона Памяти, но осталась на месте. Из серебряной глубины на нее глянуло еще одно лицо, вдруг заслонив видение жестокого поединка двоих мужчин, – женское лицо, совершенно незнакомое и жуткое: с мелкими чертами, бледное, как луна, с огромными желтыми глазами, горящими, как болотные огоньки. Густые рыжие волосы вились и развевались, как пламя, а рот, широкий и хищный, открылся и выдохнул прямо ей в лицо:
– Не время вам забавляться! Торвард конунг, брат мой, снова покинул Фьялленланд! Он уплыл на Туаль и увел с собой дружину на двадцати кораблях! Аскефьорд беззащитен, и не будет для вас другого случая осуществить свою месть! Если Бергвид сын Стюрмира немедленно не отправится в путь, то все надежды его погибнут и битва будет проиграна, не начавшись! Торвард конунг вернется, привезет с собой войско туалов, которые непобедимы при свете дня, и сотрет в порошок любых соперников!
– Войско одержит победу, если выступит немедленно? – спросила йомфру Хильдеборг у этой странной норны, которая, видимо, была одной из покровительниц Бергвида сын Стюрмира.
– Пусть он не забудет принести мне Дракон Судьбы, обручье, которое носит мать Торварда конунга! И пусть заберет у нее черный камень, амулет с острова Туаль, «глаз богини Бат»! В этом камне – огромная сила, но только мне она будет подвластна! И тогда я обращу на пользу Бергвиду хёвдингу всю силу богини Бат! Я обрушу богиню-битву на всех его врагов, и он будет непобедим!
Пламя опало, все стихло. Йомфру Хильдеборг открыла глаза. Неуверенно ступая, она спустилась с помоста, и девушки торопливо подхватили ее под руки. Она шла, едва переставляя ноги, полностью лишившись сил, и сама не помнила ни единого слова из собственных предсказаний.
На третий день после этого корабли Эйрёда конунга и Бергвида отходили от Ястребиного мыса. Их насчитывалось шестнадцать, и еще столько же должно было присоединиться к ним на Квиттинге.
– Я отомщу моим врагам! – воодушевленно восклицал Бергвид на прощальном пиру, потрясая возвращенным ему кубком. – Я отомщу! Я овладел силой дракона! Мой враг слаб и беспомощен передо мной! Я отниму его дом, как он отнял дом у меня! Я продам в рабство его мать, как он продал мою! Я убью его и принесу в жертву моему отцу, которого погубила его мать! Он заставил меня расти в безвестности, но теперь его род заглохнет, а все его побочные дети, сколько их есть, будут моими рабами! Я захвачу его сестру, и она будет рабыней моей жены! Я на пути Одина, и боги пошлют мне удачу!
Йомфру Хильдеборг сидела молчаливая и почти безучастная. Ее не слишком ободрило то, что она увидела в глубине Дракона Памяти. Она не знала Торварда сына Торбранда в лицо, но Коль подтвердил ей, по ее описанию, что он и будет противником Бергвида в той битве «в священном месте, на перекрестке трех стихий». И чем же кончится этот поединок? Бергвид считал победу своей, поскольку он якобы овладел силой дракона. Но «овладел» он только сосудом для питья, а все прочие способности Дракона Памяти для него оставались закрыты. Йомфру Хильдеборг молчала, не пытаясь истолковывать ему увиденное. Он понял то, что она пыталась внушить ему раньше: что его прежнее рабство было сродни смерти Бальдра, который в подземельях Хель пережидает грядущее Затмение Богов. Но вышел ли он на свет? Чему он научился там, в подземелье? Он смотрит не вперед, а назад, упивается своим несчастьем, которого раньше стыдился. И теперь он продолжает смотреть во тьму, а значит, он безнадежен.
