Глава 4

Напрасно князя Велемога подозревали в том, что он выдумал болезнь жены, чтобы хитростью заставить Светловоя поторопиться с невестой в Славен. Княгиня Жизнеслава действительно оказалась больна. Вот уже больше месяца она не выходила из своей горницы и почти не поднималась с лежанки. Приступы кашля разрывали ей грудь, озноб не давал покоя, она быстро худела и слабела. Надежд на полное выздоровление оставалось так мало, что князь Велемог даже не разгневался на сына за то, что тот вернулся без невесты. Теперь Велемог не видел смысла торопить сына с женитьбой. Умри княгиня – и славенский князь, ни в ком не возбуждая обид и негодования, сможет посвататься к одной из говорлинских княжон, если не к Дароване глиногорской, то к Отраде вежелинской. Князь Велемог, не будучи злым или жестоким человеком, вовсе не желал смерти княгине Жизнеславе. Просто эта смерть очень бы его устроила, а привязанность его к жене была не столь глубока, чтобы ради нее забыть о пользе княжества. По крайней мере, самому Велемогу дело представлялось именно так.

Однажды утром, заметив, что ведунья Погодица вышла из княгининых горниц, князь велел отроку позвать старуху к нему. Никто не знал точного числа ее лет, но пятнадцатилетняя Светлава приходилась ей не внучкой, как считалось, а правнучкой. От старости Погодица ссохлась, сгорбилась, стала маленькой, как подросток; ее рот провалился и казался почти незаметным, а скулы, обтянутые коричневой с багровыми прожилками кожей, сильно выступали под полузакрытыми, плохо видящими глазами. Маленькие дети пугались вида Погодицы, думая, что явилась сама Морена. Но, несмотря на устрашающую внешность, старая ведунья была добра и не утратила еще ясности рассудка.

– Что там? – коротко спросил князь, кивнув старухе.

Он сам не знал, какие вести его больше порадуют: улучшение здоровья княгини или ухудшение. Разумом он знал, в чем его польза, но совесть не позволяла желать смерти жены, и оттого мысли о ней смущали Велемога. Погодица уселась, пристроила свою можжевеловую клюку с птичьей головой так, чтобы могла опираться на нее и сидя, потом вздохнула.

– Если ты хочешь уберечь жену от Морены, княже, иные средства нужно искать, – проговорила она наконец.

Князь нахмурился.

– Разве твои травы кончились? – с неудовольствием спросил он.

– Уж больно сильный недуг в княгиню вцепился, мне с ним не совладать, – ответила старуха. – В Макошино святилище послать бы, что ли. Там лекарки есть посильнее меня. Вот, на Пряже-реке хотя бы…

– На Пряже! – с негодованием воскликнул Велемог, не терпевший упоминаний ни о чем, что имело отношение к князю Держимиру. – Это же в земле дрёмичей! Да я хоть сам буду помирать, а этого упыря ни о чем просить не стану!

– Не его просить, а Матушку Макошь! – строго поправила Погодица. Ее тяжелые морщинистые веки приподнялись, Велемог поймал тусклый, тяжелый и осуждающий взгляд. На миг ему стало не по себе, как будто на него смотрела сама Морена. – А князь прямичевский что? Вон, княжна Дарована за него идти не захотела, а в Макошином-на-Пряже живет себе, и он ее не трогает. Потому как самой богини то жилье.

– Что ты сказала? – Князь Велемог поднял брови. – Княжна Дарована живет на Пряже? Откуда ты знаешь?

– Да наша травница, Витонежка, три дня как оттуда вернулась. Она и рассказала.

– Отец Небесного Огня!

Не обращая больше внимания на старуху и позабыв о болезни жены, князь Велемог вскочил со скамьи и принялся ходить взад-вперед по горнице, терзая кончик собственной бороды. Эта была новость! Княжна Дарована находится в святилище Макоши, расположенном во владениях Держимира! Это многое меняло, хотя князь еще не взял в толк, что же именно.

– Позвать ко мне Кременя! – ударом ноги распахнув дверь, закричал Велемог в верхние сени. – Живо!

Кремень явился быстро, довольный, что понадобился князю, и отчасти с опаской. После бесславного – без невесты – возвращения из похода к смолятическим рубежам между князем и его верным воеводой появился холодок, и Кремень уже не надеялся вернуть когда-нибудь прежний почет. По крайней мере, при этом князе. Но Велемог был крепок здоровьем, силен духом и явно собирался пережить даже собственного сына.

– Дарована в Макошином-на-Пряже! – воскликнул Велемог, увидев входящего воеводу и не тратя времени на приветствия.

– А где Держимир? – сразу спросил Кремень. – Это он ее туда?..

Велемог невольно оглянулся, словно намеревался и об этом спросить у старухи, но той в горнице уже не было.

– Нет, она сама… – начал Велемог, потом вспомнил речь Погодицы и уверенно закончил: – Да, сама! Старуха сказала, что Дарована в его земле, а его не боится, потому что богиня… Ладно, не в этом суть!

– А Держимир, как видно, в полюдье! – сообразил Кремень. – Едва ли он уже домой воротился, у него полюдье длинное, да полпути – мимо рарогов. Там у него межи беспокойные, он ходит медленно. Верно, где-нибудь к Краене-реке сейчас через леса подбирается.

– К Краене! – повторил Велемог, силясь представить себе расположение дрёмических рек. – Ведь Пряжа как раз в Краену впадает?

– Точно так! – подтвердил Кремень, еще не взяв в толк, к каким последствиям приведут все эти рассуждения.

– Он прямо возле нее пройдет… – размышлял вслух Велемог. – И если…

Кремень выжидательно смотрел на князя, а тот замолчал. Если княжна Дарована не дома, а в святилище на чужой земле, то в охране у нее не целое войско – так, десятка три-четыре. Если она исчезнет оттуда… На кого подумает Скородум? На Держимира, больше не на кого. А потом, если она будет здесь… А княгиня Жизнеслава к тому времени умрет… Даже если и нет, то Светловой под рукой… Главное, чтобы Дарована оказалась здесь, в Славене, а дальше пойдет легче…

Но Держимир! Он где-то поблизости со всей дружиной полюдья!

– Едва ли у него очень много войска! – подал голос Кремень, так точно угадав мысли своего князя, что Велемог перевел на него изумленный взгляд. Уж не начал ли он в задумчивости рассуждать вслух? – Сотни две, ну, три. Неужели мы больше не соберем? А если напасть на него на Краене, от Прямичева вдали, то разобьем, как горшок глиняный. И становища его краенские – хороший кусок. Сколько там ему зерна, мехов приготовлено! Все наше будет!

– Отец Небесного Огня! – взволнованно повторил Велемог и снова стал ходить по горнице.

Но теперь это было радостное волнение, его слепили великолепные замыслы, обещающие прибавление славы и богатства, победу над самым злым врагом!

– Вот я с ним за город сожженный посчитаюсь! – бормотал князь на ходу, потряхивая в воздухе сжатым кулаком. – Двух зайцев одной шапкой!

В самом деле, едва ли ему когда-нибудь случится задумать и осуществить другой столь же многообещающий поход. Одним ударом разбить ненавистного Держимира прямичевского и получить княжну Даровану! Об этом можно кощуну складывать! После таких дел даже злейший враг скажет, что еще не знал славенский стол князя лучше Велемога Творимирича.

Назавтра в полдень над Славеном понеслись гулкие удары вечевого била. Два младших жреца из Сварожьего святилища колотили по очереди молотами в подвешенный на вечевой степени железный блин, шириной в три локтя, с выбитым знаком Небесного Огня. На звон била со всех сторон собирались жители Славена, купцы и ремесленники, кмети и бояре, даже смерды из ближних и дальних огнищ, оказавшиеся сегодня в стольном городе. Широкая вечевая площадь, по пятницам служившая местом больших торгов, быстро заполнялась народом. Городских старейшин пропускали вперед, и они устраивались на ступеньках вечевой степени.

– В чем дело-то, отцы? – кричали им из толпы посадские жители.

Но старейшины только разводили руками: о причине нежданного веча они знали не больше чем последний холоп.

– Князь собирает! – отвечали они, показывая навершиями посохов на ворота детинца. И опасливо добавляли:

– Не дай Свароже, война…

Князь приехал в сопровождении воеводы Кременя, что подтверждало опасения стариков. И плащ на нем был красный, что скорее указывало на войну, чем на мир. Народ затих, лишь тревожный гул разносился по огромной площади. Взойдя на вечевую степень, князь поднял руку. Передние ряды толпы затихли, а задние колыхались, все еще надеясь протолкаться поближе.

– Тяжкая обида нанесена нам, речевины! – начал князь. Его голос был полон праведного гнева, глаза сверкали, золотая гривна на груди и серебро на поясе и рукояти меча слепили глаза толпе. – Все знают, что волей Матери Макоши сын мой, княжич Светловой, обручен с дочерью князя смолятинческого, Скородума. Чтобы просить благословения у покровительницы своей, Великой Матери, княжна отправилась в святилище Макоши на реке Пряже. И там захватил ее дрёмический князь Держимир, волк в обличье человека, забывший заветы предков и богов. Скажите мне, добрые люди, потомки Сварога: можем ли мы оставить невесту моего сына в руках Держимира прямичевского? Или боги и предки велят нам поднять оружие за ее свободу и нашу честь?

Князь еще не закончил, когда по торжищу снова пополз гул; разливаясь широкой волной, он быстро заполнил всю площадь до самых краев, так что последние слова Велемога уже были плохо слышны. Новость оказалась слишком неожиданной, славенцы испытывали скорее изумление, чем негодование, но призыв князя не пропал даром. Больше полугода слыша разговоры о скорой свадьбе княжича, славенцы привыкли считать смолятическую княжну своей будущей княгиней. И вдруг оказывается, что она похищена Держимиром дрёмическим!

– Я сам поведу вас! – взволнованно продолжал князь Велемог, слыша в гуле толпы согласие со своими словами. – Держимир сейчас в полюдье, и с ним нет большого войска. И прежде чем он сумеет его собрать, мы разобьем его! Мы навсегда отучим дрёмичей смотреть в нашу сторону! Никогда больше им не удастся нанести обиду племени Сварога! А в становищах Держимира сейчас найдется достаточно добычи, чтобы вознаградить нашу доблесть! Небесный Кузнец помогает нам! Кто пойдет со мной – становись по правую руку!

Широким взмахом руки Велемог указал на правую сторону площади, и край его красного плаща взметнулся, как язык пламени. В толпе возникло движение, поднялся шум: одни пробирались на правую сторону, другие – на левую, а третьи, еще не приняв решения, топтались на месте, стараясь дать дорогу другим.

Князь Велемог наблюдал за движением перед вечевой степенью, сложив руки на груди и сохраняя гордое и решительное выражение на лице. Вся его судьба зависела от того, пойдет ли за ним Славен. Если на правой стороне окажется меньшинство, то ему придется идти в поход только со своей ближней дружиной. Для полной победы этого недостаточно: тогда Велемог уравняется в силах с Держимиром, а за последним еще останется преимущество своей земли. Но и тогда князь Велемог не собирался отступать. Случай выдался слишком хорош, и он верил, что Небесный Кузнец Сварог поможет ему в задуманном.

Наконец толпа более-менее разобралась и успокоилась. Людей на правой стороне оказалось чуть больше, чем слева. Согласные идти в поход кричали, махали руками, обвиняли другую половину в трусости. Лоб Велемога разгладился: если вече согласилось с ним, то его воле придется подчиниться и несогласным. Поход состоится!

– Спасибо вам, речевины! – стараясь за гордостью спрятать ликование, воскликнул он. – У кого нет достойного оружия, тому я дам его! Наш поход будет как молния: один удар – и все трепещет! Еще до времени пахоты мы вернемся домой с добычей и славой!

Славенцы радостно кричали; кое-кто из тех, кто поначалу остался слева, стали перебегать направо, хотя сейчас это уже не имело значения.

Только один из городских старейшин, Извек, все вглядывался в толпу бояр и кметей, окружавших князя на вечевой степени, и щурил глаза, выискивая кого-то.

– Послушай, брате! – наконец толкнул он в бок кузнечного старосту Лихоту, без умолку кричавшего в приступе шальной удали. – Погляди-ка, здесь ли княжич Светловой?

– Чего тебе? – Кузнец обернулся, довольный победой князя: кузнецы стольного города всегда бывали рады испытать на деле мечи собственной работы. – Кого тебе надо? Княжича? Да Сварог его знает, где он!

И Лихота отвернулся, не слишком озабоченный отсутствием княжича. А старый Извек еще долго качал головой: ему показалось очень странным, что княжич не явился на вече, где речь шла о спасении его невесты.

В верховьях река Краена была неширока, но три коня в ряд проходили. По сторонам, на низких пологих берегах, даже для любопытной Смеяны не находилось ничего занятного. Под снегом не удавалось разглядеть, где кончается вода и начинается земля. На дрёмическом берегу изо льда торчали замерзший ивняк и сухой ломкий камыш, со стороны рарогов тянулась пустая отмель, упиравшаяся в редкий березняк. Смеяна давно уже скучала и с нетерпением ожидала, когда же появится хоть какое-то жилье.

Не верилось, что сегодня начинается весна. Снег плотно лежал в лесу и покрывал лед на реке, ветви деревьев оставались черны и голы, даже без намека на почки. Смеяна то и дело напоминала себе, что заехала гораздо дальше на полуночь, чем жила раньше, и весна здесь наступает позже. Все равно ей было неуютно, даже страшновато в этом нерушимом царстве Зимерзлы.

Выехав из Прямичева в первой половине просинца, полюдье Держимира сначала поднималось вверх по большой реке Ветляне, потом много дней пробиралось лесами до истока Краены и вот теперь спускалось вдоль по течению этой реки, к месту ее впадения в Ветляну. Дорога их почти все время лежала на полуночь, и Смеяна обрадовалась, когда ей объяснили, что теперь они скоро повернут назад. Иначе, чего доброго, можно заехать на тот свет, в мир Вечной Зимы!

Смеяна оглянулась на своих спутников, задумалась на миг, потом фыркнула, но рот закрыла уже не кулаком, а рукавом шубки: за четыре месяца жизни возле князей она немного научилась обхождению, принятому в их обществе.

Ехавший посредине реки князь Держимир метнул на нее быстрый подозрительный взгляд, ожидая очередного подвоха. Баян, отделенный от Смеяны Держимиром и его конем, сначала наклонился вперед, потом откинулся назад, лег спиной на заднюю луку седла и посмотрел на Смеяну вытаращенным темным глазом.

– Ты чего? – с видом преувеличенного ужаса спросил он. Ему тоже было скучновато: за три месяца любое дело надоест.

– Да вот, подумала! – Смеяны выпрямилась в седле, напрасно стараясь сделать строгое лицо. – Едем трое в ряд, как Яровит, Перун и Троян. Даже коней как нарочно по цветам подобрали!

– Это я – Троян? – с готовностью обиделся Баян и выпрямился, погладил по шее своего вороного. – А ты, коли рыжая, так и Перун? Тоже мне, Княгиня-Молния нашлась!

– Нет, я – Яровит! – поправила Смеяна. – Я у вас самая веселая…

– Не гневите богов! – с деланной строгостью попытался унять их Держимир. – Не с вашими рылами в калашный ряд!

Он крепко сжимал губы, стараясь не рассмеяться, но веселые глаза выдавали его.

– Перун – это я! – воскликнул Баян. – Мне надо в середине ехать, слышишь, брате! Я между вами двумя равновесие держу! Кабы не я, вы бы давно передрались!

Смеяна негодующе вскрикнула, Держимир замахнулся на него свернутой плетью, Баян с воплем кинулся в сторону, ловко увернувшись. Князь погнался за ним, Смеяна что-то вопила им вслед, а кмети посмеивались, переглядываясь. Нечто подобное они наблюдали уже не раз.

Наконец оба брата вернулись, старший нарочито хмурился.

– Вот, так всегда! – пожаловался Баян. – Ты, желтоглазая, придумаешь глупость какую-нибудь, а он меня бьет! Что ты ее-то не бьешь, брате? Это она все придумала!

– А вот попробуй кто меня тронуть! – пригрозила Смеяна и хищно сверкнула глазами. – Сразу вместо удачи вам всем такое будет! Вам меня на руках носить надо!

Они снова ехали трое в ряд впереди дружины, но теперь Смеяна была в середине, как золотое солнышко на рыжей лошади между черной тучей вороного и серым облаком Держимирова коня. Князь улыбался уголками губ, глядя куда-то впереди себя, но Смеяна знала, что он и видит, и слышит только ее. За прошедшие три месяца он научился очень важному делу, которого раньше не знал, – он научился улыбаться. С появлением Смеяны вся его дружина повеселела, и сам Держимир так изменился, как никто не мог и вообразить. Оказалось, что у него не так уж много врагов, а здесь, поблизости, и вообще ни одного нету. «Не хмурься! – весело наставляла его Смеяна. – Если тебя кто-то не любит, пусть у него голова и болит!» Как же легко теперь дышалось, каким же светлым стало небо, когда рядом появилась эта девушка с рыжими косами, вечно разлохмаченными, как будто солнечные лучи запутались в них и рвутся на волю. Смеяна никогда не вмешивалась в его княжеские дела, но неизменно сидела на ступеньке престола рядом с Баяном, и от ее присутствия Держимир становился таким благодушным и милостивым, что вслед ему на всем пути полюдья летели благословения. Дрёмичи шутили, что им подменили князя, но этой подменой все были очень довольны.

– Подожди! – Смеяна вдруг подняла руку и принюхалась.

– Чего? Волк? – спросил Баян и быстро огляделся, будучи не прочь развлечься хорошей волчьей травлей.

Держимир молча придержал коня. Вся дружина позади них тоже стала останавливаться.

– Тут где-то полынья, – сказала Смеяна. – А над ней снегу чуть-чуть. Я ее не вижу, но чую. Тут ведь река глубокая?

– Сажен с пять будет, – подтвердил Баян.

– Не зимой проверял? – спросила Смеяна, бегло глянув на него.

Она соскочила с коня, Держимир сделал движение, как будто хотел ей помочь, но не успел. Смеяна бросила повод и осторожно шагнула вперед.

– Ты сама-то… – с беспокойством начал Держимир.

– Нет, я не провалюсь! – Смеяна помахала рукой. – Она вон там, у берега, где ива с дуплом. В той иве, как видно, живет кто-то, вот и оставил себе чистой водички…

Слышавшие ее кмети стали поспешно рисовать на груди знак громового колеса, защищаясь от неизвестной речной нежити. Смеяна сделала еще шаг, вытянула шею, принюхалась, пытаясь определить размер полыньи.

Вдруг в вышине послышался легкий шелест; вскинув голову, Смеяна различила на голубом небе хищную птицу с распахнутыми крыльями.

– Ой, смотрите! – воскликнула она, показывая на небо. – Это ястреб?

Вслед за ней все подняли головы.

– Эх ты, вещая дева! – насмешливо ответил Баян, вглядевшись. – Это сокол.

– А ты не хочешь спросить, откуда он здесь взялся зимой? – подал голос Держимир.

– Уже не зима! – быстро вставила Смеяна. – Сегодня уже весна!

– Лада Ирий растворила, птиц небесных выпустила. Да только до здешних мест они еще нескоро долетят.

Сокол тем временем снижался, разглядывал людей, как будто выбирал из них кого-то.

– Эй, ты приглядись получше, светел-ясен сокол! – с шутливой боязнью крикнул ему Баян. – Мы тебе не мыши!

И вдруг сокол камнем упал с высоты и закружился над головой Смеяны. Держимир подался вперед и замахнулся плетью, но она закричала:

– Нет, нет, не трогай! Его нельзя!

Держимир и сам знал, что сокол – священная птица Перуна. Он кружил, точно примеривался сесть на плечо Смеяне, но она не умела обращаться с ловчими птицами и отмахивалась, как от осы, недоуменно бормоча: «Да ты что? Ты куда? Уйди!»

Убедившись, что девушка не хочет взять его на привычное место – на плечо, сокол подлетел к ее коню и уселся на переднюю луку седла. Дрёмичи наблюдали за ним в изумленном молчании. Священная птица Перуна, ни с того ни с сего упавшая с неба, всем казалась значительным предзнаменованием, но никто не знал, как его истолковать.

– День тебе добрый, светел-ясен сокол! – сказала Смеяна, когда сокол утвердился на седле. – Ты к нам откуда?

Разумеется, птица не ответила, только покачнулась на когтистых лапах и поглядела на Смеяну круглыми золотыми глазами.

– Ну, коли прилетел, так поедем с нами! – предложила девушка.

Сокол не стал возражать. Смеяна подошла к коню, осторожно поднялась в седло, откинулась назад, чтобы не потревожить птицу. Баян подал ей поводья. Осторожно обогнув полынью, дружина поехала дальше. Но теперь никто и не вспоминал о водяной нечисти: священный посланец Перуна надежно защищал их.

Первый дрёмический городок на Краене назывался Исток и считался могучей крепостью: стены его составляли дубовые городни, а поверх тянулось забороло со скважнями-бойницами. Но сейчас ворота стояли настежь, лед Краены с чернеющей широкой прорубью посередине был усыпан сеном и сухими цветами. Здесь же бегали и возились дети, гулял народ, нарядный и уже хмельной к сумеркам, где-то звенели бубенчики медвежьей пляски. Смеяна скривилась и чуть не захныкала от обиды, обернулась к Держимиру:

– Вот, все самое занятное мы пропустили! Ведь я тебе говорила: останемся в Цветыне, один день чем бы тебе помешал!

– Да, брате, тут уже все и сыты, и пьяны, и веселы! – с легкой досадой подхватил Баян. – А нам только и радости, что сокола поймали.

– Может, это он нас поймал! – усмехнулся Держимир, пропустив мимо ушей их обиженные причитания. – Ну, вы, Перун с Яровитом! Носы держите повыше, важности во взоре побольше! А то меня с вами, скоморохами, народ уважать не будет!

Теперь князь Держимир мог себе позволить посмеяться над этим. Смеяна нравилась людям и в Прямичеве, и в других городках, без устали гладила больные зубы и снимала другие хвори. Вера в ее удачу широко распространилась, а время Звенилы прямичевцы вспоминали как страшный сон. Поездка по лесам между Ветляной и Краеной проходила благополучно: на меже с южными рарогами было мирно. Как рассказывали люди в приграничных городках, старый князь Твердислав был слишком занят дележом своего будущего наследства между пятью детьми от трех жен, чтобы думать о соседях. И скорее всего, после смерти Твердислава дрёмичам можно будет еще долго не ждать неприятностей от южных рарогов: те будут слишком заняты своими внутренними делами.

Дозорные с заборола Истока издалека увидели дружину, и целая толпа горожан высыпала встречать князя.

– Да улыбнись же ты, чудо морское! – шептала Смеяна Держимиру. – Видишь, люди гуляют, а ты едешь туча-тучей!

Держимир косился на нее и не мог сдержать улыбки. Но он мог бы и не скрывать свои чувства: на него почти никто не смотрел. Все взгляды были прикованы к Смеяне; как и в десятке других городков и огнищ, ее разглядывали со жгучим любопытством, иные даже протирали глаза. Румяная веселая девушка вместо Звенилы казалась светлым солнышком после бледной луны. Что за чудо случилось с князем?

Истокский воевода Гневуша встречал князя перед крыльцом. Держимир соскочил с коня, бросил поводья отроку и сам снял с седла Смеяну. Она сошла осторожно, чтобы не задеть сокола. Посланец богов снова поднялся на крыло и закружился над Смеяной, примериваясь сесть на плечо. Со страхом косясь на его когти, она отмахивалась, но сокол не отставал. Даже воевода, приветствуя князя, с изумлением глядел на птицу и путался в словах. Наконец пернатый хищник устроился на крыше крыльца и сидел там, не сводя со Смеяны круглых золотых глаз.

– Вижу, княже наш, что и к тебе боги добры были! – говорил меж тем воевода Гневуша, косясь на удивительную птицу. – И здоров ты, и весел, и прежнюю ведунью на… на новую сменил, – едва нашелся он, чтобы не сказать: «этакое солнышко золотое». – Молодую, веселую! И жить нам теперь весело будет!

«Кто кого сменил? – возмутилась мысленно Смеяна. – Это не он ведунью сменил, а я князя сменила!» Но вслух она этого не сказала: нечто подобное она слышала уже не раз и научилась сдерживаться, чтобы не подрывать княжескую честь. Она бросила быстрый взгляд в сторону Баяна: только ему она и могла пожаловаться. Баян едва заметно подмигнул ей.

А Держимир, перехватив их взгляды, вдруг крепко сжал зубы, так что кожа на скулах натянулась и лицо его приняло всем знакомое суровое выражение. Князь мучительно ревновал Смеяну к брату, который гораздо легче находил с ней общий язык.

– Милости просим в палаты! – заторопился воевода, заметив облако на лице князя.

Дружину ждали в Истоке примерно в это время, и для встречи все было готово. В гриднице быстро расставили столы, отроки ускакали звать на пир старейшин всех окрестных родов, на заднем дворе между погребами, клетями и хлевами суетилась челядь, ветерок тянул в отволоченные окошки запах паленой щетины. Держимир сидел за княжеским столом, над головой его, на высокой резной спинке, пристроился сокол, а Смеяна и Баян уселись по сторонам. Сокол и теперь не сводил глаз со Смеяны и принять пищу согласился только из ее рук, презрительно отвернувшись от умелых княжеских ловчих-соколятников. По Истоку уже ползли слухи, что это не ведунья, а невеста князя, и раздобыл он ее в дремучем лесу, отбив то ли у колдуна, то ли прямо у Змея Горыныча…

– Ты, княже, к нам вовремя приехал, – рассказывал воевода Гневуша, пока готовился пир. – Ведь у нас с рарогами неспокойно.

– Вот тебе раз! – Держимир хлопнул себя по колену. Именно этого он и ожидал, поэтому весть Гневуши его не удивила и даже не огорчила. – Громовое колесо! Как знал! Если у твердинских рарогов спокойно, так огнегорские не дадут скучать! Что там опять князь Предибор натворил? Все неймется ему, старому хрену!

– Натворил он то, княже, что помер, – ответил Гневуша, смущенно поглаживая кончик уса. – Помер в самое предзимье. Теперь у них князем сидит его сын…

– Боримир! – воскликнул Баян. – Да?

– Слава Перуну и Макоши, других сыновей у князя Предибора не водилось! – со сдержанным удовольствием ответил воевода. – А жаль: они бы теперь, как Твердиславичи, наследство делили, а на нас не зарились. А Боримир…

– Если он не зарится, то я – крылатая корова! – поспешно вставил Баян.

Смеяна залилась смехом, женщины и девушки, хлопотавшие возле длинных столов, зафыркали, прикрывая рты рукавами или пряча лица у плеча, одна даже уронила большое деревянное блюдо.

– Видели мы князя Боримира, – продолжал Гневуша, переждав смех. – За наши межи он не лез, но охотился по Краене уже не раз. Даже здесь с заборола слышно: рога трубят, кличане вопят… Мы тоже по своему берегу полки посылаем проехаться – ну, чтобы кони не застоялись зимой-то…

– Это вы правильно! – решительно одобрил Баян. – Я вот сам бы тоже…

– Ты вот что мне скажи! – хмуро перебил Держимир брата, обращаясь к воеводе. – Почему раньше не дал знать, что в Огнегоре князь сменился?

– Хотел я, княже, сразу тебе весть дать, – спокойно ответил Гневуша. – Да тебя зимой не найти было.

Держимир промолчал, потому что это было правдой. Узнав о сватовстве Светловоя и Дарованы из купеческих пересудов, он хотел обезопасить свои собственные замыслы и держал их в тайне даже от прямичевских бояр.

– Да ты не тревожься, княже! – бодро продолжал воевода. – Ныне к нам боги милостивы, всякое дитя видит. Даст Перун…

Он многозначительно посмотрел сначала на Смеяну, потом на сокола. Перехватив его взгляд, Держимир посветлел лицом.

– А чего он хочет, этот Боримир? – с любопытством спросила Смеяна.

– Известное дело: хочет всю Краену себе взять и к Ветляне выйти, – принялся рассказывать Гневуша, и Смеяна вдруг вспомнила деда Добреню: истокский воевода был так же нетороплив и приветлив.

Позабыв про рарогов, она вздохнула про себя. Легко приспосабливаясь ко всяким переменам, Смеяна давно привыкла к Держимиру и Баяну, к Озвеню и дружине «леших», привыкла даже считать племя дрёмичей своим собственным и принимала его заботы к самому сердцу. Но нередко ей вспоминался род Ольховиков, огнище, на котором она впервые увидела свет, и ей казалось, что когда-нибудь она непременно вернется туда. С беспокойством и чувством вины, которые уже стали привычны, она вспомнила Светловоя. Но это воспоминание навевало на нее такую тоску, что она скорее перевела взгляд на прямичевского князя. Как же они были не похожи! Светловой поначалу вызывал у нее восхищение, а Держимир – неприязнь и страх; но восхищение Светловоем постепенно перешло в тревожное сострадание, какое вызывает больной, а в чувствах к Держимиру заметно прибавилось уважения как к человеку здоровому и твердо стоящему на ногах. Разлученная со своим первым возлюбленным, она страдала поначалу, а потом вдруг будто прозрела и увидела, что Баян был прав: Светловой безумен. Она вспоминала его мечтательный взгляд, мягкую и отстраненную улыбку, и всем существом ощущала прозрачную стену, которая отделяла избранника Лели от людей. Он жил в другом мире, куда увлекла его любовь к богине Весне, и даже самые горячие чувства земных девушек не могли растопить эту ледяную стену.

Держимир улыбался гораздо реже и не умел мечтать. Часто Смеяна негодовала на его вспыльчивость и упрямство, не раз уже ссорилась с ним и грозила уйти. Но, пожалуй, не всерьез. Уходить она не хотела, и Держимир, кажется, и сам это подозревал. У него имелась тысяча недостатков, Смеяна часто стонала и жаловалась, как же с ним тяжело, но на самом деле с Держимиром было гораздо легче, чем с мягким, приветливым Светловоем. Он весь находился тут, по эту сторону бытия, и всеми силами стремился как можно лучше исполнять свой долг перед племенем дрёмичей и своим родом. Стыдно было не помочь ему в этом.

А теперь перед ними лежала река Краена. Оставалось совсем близко до святилища Макоши, в котором хранилась Чаша Судеб, ее заветная цель.

От задумчивости Смеяну пробудил гулкий голос Озвеня.

– Вовремя князь Предибор помер! – радостно гудел воевода. – У нас с Боримиром никаких докончаний не положено, обетов мирных мы ему не давали! Вели, княже, рать собирать – пойдем и от Ратицы всех рарогов вышибем! Чтоб они про эту реку забыли, что она на свете есть, и на нашу сторону смотреть боялись!

– Да ты что? – возмущенно закричала Смеяна, прежде чем Держимир успел ответить. – Ты князя такому научишь, что ни дня мирного не будет! Не слушай его, княже! – с жаром обратилась она к Держимиру. – Хоть у вас с Боримиром докончаний нет, но вы и повздорить еще не успели!

– Не надейся! – тут же вставил Баян. – Успели. Как сейчас помню…

– Тогда он был княжич, а теперь князь! Совсем иное дело!

– Едва ли сам Боримир с тобой согласится! – задумчиво сказал Держимир.

Но он не спешил согласиться с Озвенем, и Смеяна надеялась его убедить.

– Предложи ему мир! – продолжала она. – Сейчас, пока он еще на столе не укрепился, он согласится! И вовсе он не подумает, что ты слаб и боишься! – перебила она Озвеня, открывшего было рот, и так точно угадала, что воевода хотел сказать, что тот замер с раскрытым ртом.

Держимир ухмыльнулся, Баян насмешливо фыркнул. Истокцы, изумленные поначалу, что девица вмешивается в обсуждение таких важных княжеских дел, как мир или война, тоже заулыбались.

– Он не согласится. – Держимир мотнул головой. – Ты как мыслишь, посадник?

Гневуша неопределенно повел плечами.

– Раньше, по моему разумению, не согласился бы. А сейчас… – Воевода многозначительно посмотрел на Смеяну, потом на сокола. – А сейчас, может, и согласится. Если боги за нас…

– Согласится! – уверенно и настойчиво воскликнула Смеяна. – Вот увидишь! Зови его сюда! Далеко тут до… какой у них там стольный город?

– Эх ты, простота! – завопил Баян. – Такие дела решаешь, а не знаешь, у кого какой стольный город!

– Ну что же… – Держимир задумчиво посмотрел сначала на Смеяну, потом на воеводу Гневушу. – Он разговора хуже не будет. Не послать ли и в самом деле в Огнегор, как думаешь, боярин?

Утром, умываясь и заплетая косы, Смеяна заметила, что жена Гневуши и две его дочери, в горницах у которых она ночевала, посматривают на нее как-то необычно. В их взглядах отражалось не просто любопытство, уже привычное ей, но и робость, и изумление. Они как будто подозревали в ней не то, что она есть на самом деле. Обеспокоившись – а вдруг они ясновидящие и сумеют разглядеть в ней рысь? – Смеяна привычно схватилась за рысий клык в янтарном ожерелье. И руки девушки, подававшей ей ленту, сильно вздрогнули, в лице мелькнул настоящий страх.

– Вы чего такие чудные? – прямо спросила Смеяна.

Девушки переглянулись, опустили глаза. Им было лет по шестнадцать-семнадцать, но они так походили друг на друга, что она даже не понимала, которая из них старшая. Ничего общего с Гневушей в них не замечалось, зато обе казались точными слепками со своей матери-боярыни: такие же заостренные черты лица, тонкие носы, огромные глаза под густыми бровями. И выговор у них был странным, не дрёмическим, хотя и не совсем чужим.

– Мы не чудные, – наконец осмелилась ответить одна из девушек. – Пусть Золотая Рысь не гневается на нас. Мы никогда не видели таких высокородных женщин, любимых богами.

Смеяна не сразу сообразила, что это все о ней. Но ее назвали рысью, и от тревоги она ощутила жар на щеках. Верно, ясновидящие. И что теперь будет? А если Держимир узнает, что в ней живет лесной зверь?

– Да вы откуда знаете? – сердито спросила она, намереваясь от всего отпираться.

– Мы знаем от матери, – сказала вторая девушка. – Наша мать – из Далибора, из племени восточных рарогов. Она рассказала нам, что Свентовид и Небесный Огонь отмечают своей милостью людей, у которых глаза и волосы как у тебя. Высокородная женщина с глазами цвета солнечного камня и волосами цвета пламени может стать самой старшей жрицей племени и женой князя. А у тебя одежда из рысьей шкуры, которую носят только высокородные женщины, и ожерелье из солнечного камня. Мы сразу поняли, что князь Держимир наконец нашел подходящую жену для себя и жрицу для племени. Это очень хорошо! – Обе девушки разом подняли глаза на Смеяну и улыбнулись ей с робким обожанием. – Прежняя его жрица никуда не годилась. С ней было плохо. А с тобой все будет хорошо! Солнечная княгиня не сердится на нас?

Смеяна помотала головой в ответ на последний вопрос, но сама еще не осмыслила и половины сказанного. Стало быть, рысий мех, который в племенах речевинов и дрёмичей может носить любой удачливый охотник, у рарогов положен только князьям? И рыжие, над которыми другие племена посмеиваются, у рарогов считаются избранниками богов? А ведь, наверное, Гневушина боярыня не единственная тамошняя уроженка в здешних местах. И их верования здесь известны многим. Вот почему на нее здесь так таращат глаза! А ведь скоро сюда должен пожаловать новый рарожский князь Боримир! Гневуша обещал послать к нему на рассвете, – должно быть, гонец уже ускакал! Смеяна принялась поспешно доплетать косу, хотя так быстро, разумеется, огнегорский князь не явится на зов своего, возможно, завтрашнего противника. Если и Боримир примет ее за… солнечную рысь – как они там говорили? – то уговорить его на мир будет не так уж и трудно. А Держимиру совершенно не стоит воевать с рарогами сейчас, когда с других сторон ему грозят полки смолятичей и речевинов.

– И сокол, птица Свентовида, провожает тебя! – продолжали девушки.

Упомянутый посланец богов сидел на лопаске прялки как невиданное украшение и не сводил со Смеяны золотых глаз. Когда она вчера вечером уходила спать, он полетел за ней и устроился на ночь так, чтобы быть к ней поближе. Баян даже пошутил, что сокол влюбился в Смеяну, и пообещал ревновать.

Где-то снаружи послышался звук боевого рога, приглушенный толстыми стенами и слюдой в окошках.

– Это на забороле! – защебетали разом обе боярышни. – Кто-то важный едет! Побежим… Солнечная княгиня не хочет пойти с нами на стену и посмотреть, кто сюда едет?

Смеяна мимолетно позавидовала им: ей, как видно, никогда не научиться разговаривать так вежливо, так подбирать слова, как принято среди высокородных, произносить их с таким учтивым выражением. Вот что значит родиться боярской дочерью! Но тут же она отмахнулась: раз уж ее стали звать солнечной княгиней, то пусть другие думают, как бы повежливее обратиться к ней.

– Нет, я пойду к князю! – ответила она.

Девушки обменялись беглыми взглядами: должно быть, у рарогов князь и княгиня встречают гостей по отдельности. Ну да пусть их!

Смеяна даже не удивилась, когда выяснилось, что к ним приехал новый огнегорский князь Боримир. Видимо, с посланным гонцом он разминулся, поскольку находился не у себя в стольном городе, а где-то поблизости, и о приглашении ничего не знал. Но тем дороже стоило его добровольное появление, и Держимир настроился держаться по возможности любезно.

Князь Боримир въехал во двор первым, позади него тянулась дружина. Держимир уже готов был произнести слова приветствия, но Боримир вдруг изумленно вскрикнул и натянул поводья. Конь его заплясал, ехавшие позади кмети чуть не наткнулись на князя. И тут же лица их выразили изумление, они все смотрели куда-то вверх, как околдованные, не видя ни прямичевского князя, ни Гневуши, ни истокских старейшин перед крыльцом терема.

Дрёмичи растерялись, и тут Смеяна вспомнила, что сокол вылетел из терема вместе с ней и уселся над крыльцом.

– Что вас так удивило, любезные гости? – первым опомнившись, спросил Гневуша.

Но князь Боримир, не слушая его, поднял руку и сделал непонятное движение, согнул руку перед грудью и приподнял локоть, словно приглашал сокола сесть. Его движение выглядело настолько привычным, что Смеяна догадалась: а ведь он, пожалуй, и есть хозяин этой упавшей с неба птицы.

Но сокол не двинулся с места. Тогда Боримир повернулся к людям на крыльце. Взгляд его упал на Смеяну, словно он ее одну и увидел в общей толпе. Ее рыжие косы лежали на груди, на пестром рысьем полушубке, блестело янтарное ожерелье, сходное по цвету с ее глазами. И огнегорец вздохнул глубже, не в силах опомниться от изумления. Похоже, рароги приехали сюда затем, чтобы изумляться.

Смеяна, в свою очередь, разглядывала гостя. Единственный сын князя Предибора, дарованный отцу уже в преклонных годах, оказался молод, лет двадцати пяти, и острые черты его лица с большими глазами и тонким носом сразу напомнили Смеяне двух Гневушиных боярышень. У него были пушистые брови и пышные русые волосы, вьющиеся тонкими прядями. Красивый почти по-женски, Боримир казался изнеженным, и Смеяна подумала, что убедить его в чем-то будет легко. Такие красавцы редко обладают твердым нравом. На память ей пришел Светловой, и она вздохнула.

– Я рад видеть тебя в моем городе так скоро! – сказал Держимир. Голос его звучал ровно, с достоинством, но и с уважением к гостю, и Смеяна восхитилась в душе: и он может быть образцом для всякого правителя, если вдруг захочет! – Я сам приехал сюда только вчера, но уже сегодня утром послал к тебе гонца с приглашением. Я рад, что твоя добрая воля опередила меня.

– Я вовсе не по… – резко начал Боримир, и Смеяна вздрогнула от неожиданности.

Бросив еще один взгляд на сокола над крыльцом, князь рарогов сдержал резкие слова, но лицо его разительно переменилось. Светло-зеленые глаза смотрели умно и холодно, красивое лицо приобрело выражение надменной враждебности.

– Я искал мою священную птицу! – снова заговорил Боримир. – И я нашел ее здесь, в твоем доме. Как она здесь оказалась?

Держимир нахмурился, выражение спокойного радушия мгновенно сменилось более привычным выражением настороженной суровости. Смеяна встревожилась: темное облако вражды повисло над княжеским двором. Как от встречи кремня с огнивом рождается искра, так от встречи этих двоих родилась вражда, имевшая какую-то давнюю, неизвестную ей основу.

– Так это твоя священная птица? – протянул Держимир, тоже вспомнив о соколе над крыльцом. – Чем спрашивать, как он оказался у нас, сначала лучше расскажи, как ты ее потерял. Может быть, сокол решил сменить хозяина.

– Хозяин его – Свентовид-Огневик! – сурово ответил Боримир. Его лицо дышало яростью: он готов был ненавидеть всех дрёмичей, но ему приходилось сдерживаться, пока его священный сокол сидел на крыльце их дома. – Священная птица живет в храме и сидит на плече самого бога. Раз в год, в День Весеннего Огня, сокол вылетает из храма, чтобы указать Солнцу дорогу в мир. Вчера он вылетел, но не вернулся. Мои жрецы сказали, что он не нашел Солнца. Мое племя в тревоге.

– Пошли твоих жрецов свиней пасти, – непринужденно предложил Баян.

Гневушу передернуло, он мгновенно вообразил кровавую схватку прямо здесь, на дворе, но Боримир промолчал: как видно, он и сам примерно так оценивал способности своих жрецов. А Баян весело продолжал, будучи не прочь хорошо подраться:

– Твой сокол гораздо умнее жрецов. Он нашел солнце. Он нашел Солнечную Деву, которая приносит племенам удачу и милость богов. Она сама – солнце, и он хочет остаться с ней. Позови-ка его, – предложил он Смеяне.

Смеяна спустилась с крыльца, нашла взглядом сокола на крыше и слегка взмахнула рукой, не зная, как полагается его подзывать. Но сокол тут же с готовностью снялся с места и стал кружить над ней, ожидая, что она подставит ему руку. Этого Смеяна не решилась сделать, боясь острых когтей. Тогда птица уселась на поручни крыльца поближе к ней.

Изумленные рароги молчали.

– Зайди в дом, князь Боримир, – сказала Смеяна. – Твоему священному соколу у нас вроде понравилось, может, и тебя принять сумеем.

Пир, приготовленный для рарожского князя Боримира, был изобилен, но веселья не получалось. Сидя по правую руку от хозяина, знатный гость оставался неразговорчив и все время прислушивался к возне сокола, сидящего над головой Держимира. На Смеяну молодой огнегорский князь поглядывал так же часто, и она изо всех сил старалась сохранять важный и гордый вид, как и положено… Огненной Рыси? Солнечной Деве? Как они там все ее называли, опять забыла! Короче, как положено важной особе, с которой не сводят глаз люди и боги. Смеяна не очень хорошо представляла, что в этом случае от нее требуется, но старалась не вертеться, не болтать, и даже ела совсем чуть-чуть. Судя по выражению лица Баяна, который тайком умирал со смеху, получалось неплохо.

– Бывало, что ссорились дрёмичи с рарогами огнегорскими, видно, была на то воля богов, – говорил Держимир. Он чувствовал, что из-за сокола надменный противник полностью в его руках. – Мой отец, князь Молнеслав, немало бился с твоим отцом, князем Предибором, и я бился с ним. Но я не хотел бы продолжать вражду с тобой и завещать ее нашим будущим детям.

Смеяна мельком бросила взгляд на кудри Боримира и подумала, что о будущих детях обоим князьям рано рассуждать. Оба они в гриднице сидели без шапок, что говорило об отсутствии законной жены, высокородной женщины, дети которой станут полноправными наследниками.

– Моя вещая дева, еще вчера сказавшая мне о твоем приезде, передала мне волю богов, – без тени улыбки продолжал прямичевский князь, слегка наклонив голову в сторону Смеяны.

Она опять постаралась сделать важное лицо. «Эй, вы, Перун с Яровитом! – вспомнились ей насмешливые слова Держимира, сказанные им с Баяном при въезде в Исток. – Важности во взорах побольше!» И для того, чтобы удержать смех, ей потребовалось не меньше усилий, чем Святогору, когда тот пытался поднять землю.

– Боги советуют нам с тобой дать мирные обеты, пока мы не успели обагрить оружие кровью, – невозмутимо говорил Держимир и старался не смотреть на Смеяну и Баяна, чтобы не сбиться с торжественного настроя. – Твой сокол, приведший тебя ко мне, подтверждает волю богов. Ведь так?

– В прежние годы боги указывали нам на закат, – непримиримо ответил Боримир. – Когда племя рарогов, ведомое Огненным Соколом, пришло к берегу Полуночного Моря, оно владело всей Краеной и выходило к Ветляне. Наши предки не простят нам утраты этих земель.

– А наши предки не простят, если мы утратим то, что было взято ими, – ровно и твердо ответил Держимир. – Племя дрёмичей существует, пока помнит заветы предков. Рароги получат Краену только тогда, когда у дрёмичей не останется ни одного мужчины, способного держать оружие. А до этого нам с тобой не дожить. Так что подумай: не разумнее ли тебе приберечь свою дружину? Или вас не беспокоят заморянцы? Или… земли на восходе вам не нравятся?

Боримир промолчал. На восток от рарогов начинались земли заморянцев, которые сами себя называли сэвейгами. Неисчислимый народ, состоящий из двенадцати многолюдных племен, владел всем побережьем внутренней части Полуночного Моря и славился своей воинственностью.

– Священная птица требует от тебя мира, князь рарогов, – подала голос Смеяна.

Боримир обернулся к ней, и она пристально взглянула ему в глаза. Он дрогнул, и Смеяна бросила сноп золотых лучей, чувствуя, что он в ее власти. Вот бы ему сейчас увидеть в ней рысь!

Знатный гость опустил глаза, помолчал, потом снова посмотрел на Смеяну.

– Священный сокол сам прилетел к тебе, Солнечная Дева? – спросил он.

– Да, он сам пал с неба, указав на нее, – подтвердил Держимир.

– Священный сокол избрал деву, достойную быть верховной жрицей Свентовида и Небесного Огня, – продолжал Боримир. – Верховная жрица много веков избирается богами из женщин моего рода. Сейчас там нет достойной, и Свентовид указал мне ее здесь. Воля богов такова: ты, князь Держимир, должен отдать мне Солнечную Деву, а я дам тебе клятву мира!

Держимир вскочил, сокол тревожно затрепетал крыльями, по гриднице плеснула волна общего движения. Лицо хозяина исказилось яростью, глаза метнули синие молнии. Боримир тоже встал, как будто ждал нападения.

– Как ты смеешь! – рявкнул Держимир, разом утратив уверенную важность и став тем, кого боялась временами собственная дружина. Даже потребуй Боримир его голову, он не был бы так возмущен. Голова, как-никак, с ним родилась, а Смеяну он добыл, вырвал свою удачу у судьбы и до сих пор еще не совсем верил, что она по-настоящему с ним. – Морок тебя дери, чего захотел!

Боримир схватился за рукоять меча, воеводы и кмети повскакали с мест, готовые вмешаться.

– Если ты сомневаешься в воле богов, пусть боги нас рассудят! – ответил Боримир, холодными и решительными глазами глядя в бешеные глаза Держимира.

А Смеяна ломала руки, не находя вразумительных слов, ей хотелось плакать и смеяться. И этот туда же! Мало ей было прежних двух, Светловоя и Держимира! А ведь еще дома за нее устраивали поединок божьего суда! Да, каждый хочет получить удачу – но почему они думают, что ее можно взять силой? Но сейчас обоим князьям и в голову не пришло спросить, чего хочет она сама. Они видели в ней бессловесную тварь, вроде этого сокола, которая выражает волю богов, но своей воли не имеет.

– Стой, княже, погоди! – Воевода Гневуша шагнул вперед и встал между гостем и хозяином. – Опомнитесь! Вам боги мир указывают, а вы биться хотите! Нехорошо! Богов не гневите, а то как бы хуже не было!

– Я зову тебя на бой перед ликами богов! – глядя на Держимира, непримиримо твердил Боримир. – Мы будем биться насмерть, а победитель получит земли и племя побежденного.

Мысль о подобном поединке показалась Смеяне настолько ужасной, что она стряхнула оцепенение, бросилась вперед и встала между князьями, оттеснив Гневушу.

– Твой разум помрачен, князь Боримир! – гневно воскликнула она, едва удержавшись, чтобы не сказать: «Да ты сдурел совсем!» – Ты не можешь биться ни с князем Держимиром, ни даже с хромым стариком. Пока твой священный сокол не с тобой, тебе не будет удачи ни в чем, даже самом малом деле. Боги не станут помогать тебе, пока ты не вернешь сокола. А он вернется к тебе при одном условии: если ты дашь князю Держимиру мирный обет.

В гриднице стало тихо. Баян смотрел на нее уже без смеха, а с самым настоящим изумлением: он не знал, что она такая умная. Смеяна и сама раньше этого не знала и не меньше других удивилась, как это ей пришла в голову такая мысль. Но мысль была верной, а значит, и впрямь боги подсказали.

Держимир улыбнулся, выпустил рукоять меча и приосанился. «А ведь и правда!» – говорил его торжествующий взгляд.

Боримир молчал. Он тоже не мог не признать правоты Смеяны, и эта правота делала его беспомощным и беззащитным. Его гордость возмущалась, но в глазах собственной дружины отражалось полное согласие со словами Солнечной Девы, а что проку в гордости без дружины?

Ничего не ответив, князь Боримир резко повернулся и пошел вон из гридницы. Рароги потянулись за ним, никто из дрёмичей их не удерживал.

Выезжая из ворот, Боримир обернулся. Княжьи хоромы молчали, скрывая в себе священную птицу.

До самой ночи в гриднице не стихали возбужденные голоса. Все мнения склонялись к тому, что Боримир поехал собирать войско и в самое ближайшее время следует ждать войны. Не теряя времени, Гневуша разослал гонцов по всем городкам Краены и Междуречного леса с приказом готовить полки.

Раздосадованный Держимир велел приковать сокола за ногу, не обращая внимания на бурное возмущение Смеяны. Ради священной птицы Баян снял с собственной шеи толстую золотую цепь, и истокский ловчий-соколятник прикрепил ее к золотому колечку на ноге сокола. Другой конец цепи Держимир приказал укрепить на спинке княжеского престола, и сокол сидел у него над головой, как грозный знак войны.

– Да он, по всему видно, привычный на цепи сидеть! – успокаивал соколятник Смеяну. – Он у них, у рарогов, в святилище на плече у бога Свентовида тоже на цепочке сидит, так что никакой обиды ему не будет!

– Так то у бога! – возмущалась Смеяна. – Он сам к нам прилетел, а мы его на цепь, словно пса! Боги нам его послали, боги и отнимут! А силой все равно не удержать! Отпусти его, княже, слышишь!

– Не отпущу! – Держимир покачал головой. Он старался не смотреть в лицо разгневанной Смеяне, но не сдавался: великое упрямство родилось раньше него самого. – Вот как этот гоголь рарожский мне в вечном мире поклянется, так получит своего сокола! А до тех пор пусть так живет – смирнее будет!

– Отдай, отдай, я тебе говорю! – горячо настаивала она. – Зачем тебе чужой оберег, чужое счастье? Знаешь, как говорят: за чужим погонишься, свое потеряешь! Не гневи богов – они жадных не любят и не жалуют!

– Боримиру скажи – пусть он на мои земли не зарится! Улетело от него счастье – знать, плохо держал! А я своего не выпущу! Уразумела?

Держимир глянул в глаза Смеяне, и ей вдруг стало не по себе: она поняла, что он сказал это не столько о соколе, сколько о ней самой. Жар досады и обиды прихлынул к щекам, Смеяна хотела крикнуть в ответ что-то резкое, но не нашла слов, а просто повернулась и выбежала из гридницы.

Больше она в этот вечер в гридницу не вышла и улеглась спать, сердитая и обиженная. Лежа на лавке и натянув мягкое соболье одеяло – подарок Гневушиной боярыни – до самого затылка, она упрямо сжимала веки, пытаясь заснуть, но снизу, из гридницы, еще долго неслись голоса и выкрики.

Наконец внизу все затихло, Смеяна начала дремать. В тишине было ясно слышно, как кто-то поскребся в дверь горницы. Смеяна вскинула голову; в дверь легонько стукнули. Нет, не послышалось. Торопясь, пока не проснулись боярышни, Смеяна соскользнула с лавки и открыла дверь. В верхних сенях стоял Баян, почти не видный в темноте.

– Ты чего Полуночником бродишь? – сердито шепнула Смеяна. Почему-то она ждала совсем другого. – От удали не спится?

Глянув поверх ее головы на лежанку девушек, Баян взял Смеяну за руки, вытащил в верхние сени и закрыл за ней дверь горницы.

– Ты, Солнечная Дева! – без особой нежности зашипел он. – Иди, поговори с ним! Он заснуть не может. Я-то его знаю: так теперь до утра просидит, а днем злой будет, как Морок! С ним такое раньше бывало, а теперь опять! Я как увидел, меня аж замутило! Как будто Звенила вернулась, волк ее ешь!

– Чего с ним? – не поняла Смеяна.

– После рарогов началось. Чего-то он там… не то думает. А тут ты еще…

Баян задумчиво потер кончик носа и посмотрел на Смеяну. Ее желтые глаза мягко светились в темных сенях.

– Чего он думает? – подозрительно спросила она.

– Ну, ты же его знаешь… – Баян, несмотря на известное легкомыслие и бесстыдство, сейчас чего-то не решался сказать. – Ревнует, что ли?

– Кого?

– Лешачью бабушку! Ну, тебя, рыжую, кого же еще?

– И к кому же? – притворно фыркнула Смеяна, скрывая беспокойство. – Не к тебе ли, черному?

– Ко мне – уже дело прошлое, я уж отказался и поклялся. А вот…

– Чего? – изумленно перебила Смеяна и вцепилась в плечо Баяна, чтобы он как-нибудь не вздумал сбежать от ответа. – Чего ты отказался и поклялся?

– А того! – грубовато ответил Баян. – Лучше уж тебе знать, чего уж там, раз мы теперь навек неразлучны, как Небесные Братья. Он у меня один, и я у него один, и лучше я удавлюсь, чем из-за девки с ним поссорюсь. Ты ему нужна – я ему еще тогда, зимой, нашим отцом поклялся, что буду тебе братом. И все. Чего я там раньше думал, пока мы с тобой на пару воду носили, – это дело прошлое, померло и сгорело. Мне удачи своей хватит, а ему ты нужна… Так что ко мне он не ревнует. Он мне верит. А вот Боримир этот, морок лешачий…

Смеяна молчала, не зная, как ко всему этому отнестись. Ее обидело, что два брата решили ее судьбу, не спросив ее желания на этот счет, но она и сама давно привыкла к Баяну как к брату. Она привыкла к их странному содружеству, где каждый уравновешивал двух других, но чутье ей подсказывало, что такое равновесие не будет вечным.

– Ох и дурные же князья мне попадаются! – печально протянула Смеяна. – Один весенней тоской болен, другой… не знаю чем. Дурью упрямой!

– Иди, узнай! – Баян подтолкнул ее к лестнице. – Так и будет до утра сидеть, я его знаю. Велу своей тоской кормить…

Смеяна не знала, что сказать и на что решиться, а ноги уже сами понесли ее вниз по лесенке. При всех тревогах и сомнениях ее грела мысль о том, что все это правда – что она отчаянно нужна Держимиру и он думает о ней, даже когда притворяется, будто знать ее не желает. Может, он уже и передумал, но чтобы признать себя неправым – нет, такого с ним не будет! И ждать нечего. «Ладно уж! – снисходительно думала Смеяна, переставляя ноги с одной ступеньки на другую. – Князь, чего с него взять?»

В гриднице горел огонь в очаге, неровными отблесками освещая спящих кметей на лавках и на полу, на постланном сене. Держимир сидел возле очага и глядел в пламя. Его лицо вдруг напомнило Смеяне тот далекий зимний вечер, когда они ночевали в дебрическом городе Хортине после встречи с Князем Волков. Прямичевский князь сидел такой же замкнутый и угрюмый, как будто смотрел в лицо злой судьбе, и думал о своем бессилии перед ней.

Смеяна неслышно прошла через гридницу и села возле очага сбоку. Он заметил ее, когда она уже оказалась рядом, вздрогнул, бросил на нее быстрый взгляд, но промолчал. Сама она уже поостыла после дневных споров, ей хотелось помириться, но Держимир не умел так легко все забывать.

– Чего не спишь – все о походе думаешь? – спросила Смеяна.

Держимир покосился на нее и не ответил.

– Да ладно тебе! – со вздохом сказала Смеяна. – Бедная я, несчастная! Что за князь мне достался! Хочешь удачи, а сам все против нее делаешь!

– Как это – против нее? – наконец подал голос Держимир и коротко глянул на Смеяну. Он старался говорить ровно, но голос его оставался напряженным.

– Я тебе говорю: отдай сокола, помирись с Боримиром!

– Сказал уже – не отдам! – Держимир чуть повысил голос, и в нем слышалась прежняя непреклонность. – А ты-то чего беспокоишься? Или Боримира жалко? Еще бы, он тебе такую честь воздал! Верховной волхвой обещал сделать! Знал бы он, кто ты родом! Поглядел бы, как ты дома репище полола!

Смеяна лукаво улыбнулась: слава Макоши! Раз начал браниться, значит, оттаял! Если бы он молчал, то было бы гораздо хуже.

– А ты, светлый княже, ведь меня на репище не видел! – ответила она. – И рода моего настоящего ты не знаешь! Хоть у братца спроси, он от моих Ольховиков слышал: я по крови им чужая, моя мать издалека пришла и рода ее никто не знал! Может, я родом не хуже тебя? Может, я правда самому Солнцу родная дочь, откуда ты знаешь?

Держимир усмехнулся с показным презрением, но лицо его оттаяло и ожило. От одного ее присутствия ему становилось легче. Отступали терзавшие его мысли о том, что другой может попытаться отбить у него Смеяну и вместе с ней удачу, как он отбил ее у Светловоя.

– Что бы он там тебе ни обещал, я ему шею сверну, если он еще раз на тебя так посмотрит! – глядя в огонь, с угрюмой решимостью пригрозил Держимир.

Смеяна фыркнула:

– Сверни, сделай милость. Только подумай – на что тебе его княжество? Мало тебе забот со своими дрёмичами, чтобы еще с рарогами возиться?

– Да сдались мне его рароги, Морок их дери! – досадливо ответил Держимир.

– Дурак он, этот Боримир, – насмешливо сказала Смеяна. – Думает, что удачу можно у судьбы силой вырвать.

Держимир посмотрел на нее и больше не отводил глаз. Эти слова точно так же относились и к нему самому.

– А удачу приманивать надо! – лукаво продолжала Смеяна. – Свой норов буйный смирять ради нее, жертвы ей приносить добрыми делами, ибо Макошь-Матушка велела: что имеешь доброго – поделись, и богатство твое умножится, как умножается зерно в земле. Если на руку птица небесная села, ее хватать и в мешок прятать не надо, а то будет она в мешке как простая курица. Ее любить надо, и не гордиться, и не жадничать, и не злиться. И верить ей. Тогда она с тобой останется.

Держимир слушал ее, но не понимал самого главного. Что нужно делать и чего не делать, чтобы не упустить удачу, он от нее слышал много раз. Но ведь рядом с ним сидела не небесная птица, а живая девушка. Что нужно сделать, чтобы она полюбила его по-человечески?

Но вот об этом он не умел спросить. А Смеяна не знала, что ответить. Светловой когда-то казался ей прекраснее всех на свете, всех ближе и роднее. К Держимиру ни то ни другое не относилось. И лицом, и нравом он был весьма далек от совершенства, Смеяна то сердилась на него, то жалела, и за три месяца так и не смогла определиться, ответить на самый простой детский вопрос: он хороший или плохой? Он весь состоял из противоречий, как огонь. Но когда Смеяна вспоминала прозрачную стену, окружавшую Светловоя, даже вспышки дурного нрава Держимира становились близкими, почти родными.

– А ты… – шепотом спросил Держимир и запнулся.

– А я… не знаю, – прошептала в ответ Смеяна и отвела глаза.

Она его поняла, и он ее понял. И этого ответа ему хватило. Главное, что она все-таки не сказала «нет».

К себе в горницу Смеяна вернулась быстрее, чем ожидал Баян, уже пристроившийся спать в верхних сенях. Сначала он начал ворчать, решив, что они так ни до чего и не договорились, но потом умолк. Он был вовсе не глуп и по лицу Смеяны понял: в их неразлучной троице у двоих появились общие тайны, в которые его третьим не пустят.