Глава 5

А между тем ладожский воевода Домагость Витонежич, отец Дивляны, вовсе не был разбит. Напротив того, весьма сердечно простился с русским князем Ольгом, как тут уже привыкли называть Одда сына Свейна из Халогаланда, когда тот уезжал из Ладоги, обещая осенью воротиться и всем родичам и соседям привезти богатые дары для своей свадьбы с Яромилой, старшей Домагостевой дочерью. Нарушать свои обещания Аскольду Домагость не собирался — он просто не знал о далеко идущих замыслах своего будущего зятя. Тот уверял, что хочет лишь отвезти в Киев товар, собранный зимой в полюдье Велемом, братом Дивляны, и заодно познакомиться со своим уже почти свояком Аскольдом. Причем сопутствовать ему обещал другой предполагаемый свояк, молодой плесковский князь Волегость Судиславич. И того, что Вольга вовсе не собирался брать за себя младшую Домагостеву дочь Велемилу, ладожский воевода тоже не знал…

Дней через десять после Купалы дружины Одда и Вольги встретились на южном берегу Ильмерь-озера, в селении Взвад. Отсюда они тронулись по извилистой Ловати, прошли из ее верховий через волок на кривичскую реку Всесвячу, в имени которой уже слышалась память о древнем роде полотеских князей. Всесвяча впадала в Западную Двину, и по ней обе дружины вскоре добрались почти до самого Полотеска. В его властителе, князе Всесвяте, они хотели найти себе первого союзника. Средство для этого у них было на руках: из захваченного Изборска Вольга забрал княгиню Городиславу, вдову убитого им князя Дедобора и дочь Всесвята.

В Полотеск они заранее послали гонца, чтобы объявить о своих намерениях, и дожидались ответа, разбив стан в половине дневного перехода от самого Полотеска, на берегу Западной Двины. Коротая время, Вольга много чего рассказал норвежскому конунгу о трех ветвях кривичского племени, живших на Полоте, на Верхнем Днепре и на Плесковской земле. Все они вели свой род от общего прародителя по имени Крив, но волхвы говорили, что под этим именем скрывается сам Велес, покровитель племени. Он, бог дорог, указал им когда-то путь на восток из их древней прародины, где реки затопляли поля и не позволяли земледельцам прокормиться. Плесковские кривичи были старшей ветвью племени, а уж оттуда младшие сыновья Крива ушли на Западную Двину, Полоту и верхний Днепр с притоками. Князья их, потомки общего предка, с тех пор уже не раз воевали между собой, пытаясь взять в одни руки единое некогда племя, потом мирились, заключали новые родственные союзы, потом ссорились опять… С полотеским князем Всесвятом изборские кривичи не раз сталкивались на межах своих владений, чтобы поделить право собирать дань, и очередная война окончилась браком изборского князя с Городиславой Всесвятовной. Выступив против Дедобора, Вольга и Одд тем самым сделались врагами и полотеского князя. Им предстояло повернуть дело так, чтобы повод для вражды превратился в средство союза. И Вольга, уже зная хитроумие и предприимчивость своего норвежского товарища, в этом отношении очень надеялся на него.

Князь Всесвят приехал к месту встречи на третий день. Норвежская и плесковская дружины, общим числом около восьми сотен человек, стояли на широком лугу возле реки. Ни одна весь, ни один двор не был ограблен, и за все это время они разве что поохотились поблизости — но дичи в лесах было столько, что едва ли полотеский князь мог посчитать это ущербом. Увидев, что князь Всесвят пришел к ним с дружиной всего-то человек в триста, Вольга приободрился: значит, доверяет и надеется, самое меньшее, на переговоры. Если бы Всесвят был твердо настроен на битву, то им пришлось бы ждать дольше и он набрал бы настоящее войско, несмотря на страду. Но ведь гонец предупредил, что Городислава, его младшая дочь, в руках пришельцев, и теперь для Всесвята важно показать свой мирный настрой, чтобы иметь надежду получить ее невредимой.

Увидев его впервые, Одд Хельги отметил про себя, что не зря постарался заручиться такой заложницей, как княгиня Городислава. Князь Всесвят производил впечатление человека, на которого слабыми средствами воздействовать не удастся. Он был уже достаточно стар — Городислава говорила, что ее он произвел на свет далеко не в первой молодости, а ей теперь было под тридцать. Всесвят пережил всех своих пятерых сыновей, сложивших головы в битвах, и сейчас его окружали около десятка внуков-подростков, из которых старшему было семнадцать лет.

Стоя впереди своих дружин, Одд и Вольга смотрели, как Всесвят высаживается. Старый князь из лодьи выбрался сам, без помощи внуков и кметей, но все же было видно, что двигается он уже с трудом, члены давно утратили гибкость, а мышцы — силу и что в битвы ему самому больше не ходить. Однако старейшины и воеводы, его окружавшие, выглядели людьми крепкими, толковыми и неробкими, и Одд не спешил бы делать вывод, что старого полотеского князя будет легко одолеть.

Тем временем старый князь разглядывал их из-под мохнатых седых бровей, низко нависающих над глазами. Эти двое пришли на его землю с войском, без приглашения и позволения, и у них было достаточно сил, чтобы представлять опасность. Лет двадцать или даже десять назад они не посмели бы этого сделать, кто бы они ни были… Вольга, Володишин внучок, мог бы помнить, кто такой князь Всесвят… Когда мальцом был, только о князе Всесвяте и слышал от деда. А теперь вон какой вырос — сам будто витязь из кощуны. И оглянуться не успели…

Действительно, Вольга в его двадцать с небольшим всего на несколько лет был старше Всесвятовых внуков, а пришел говорить со старым князем на равных. Горделивый изгиб густых черных бровей, острый и напористый взгляд светло-серых, с голубизной глаз, жесткое и решительное выражение красивого, открытого лица, оттененного небольшой русой бородкой, сразу давали понять, что это не отрок, а полноправный князь и зрелый мужчина, несмотря на молодость. Он был не выше среднего роста, но крепкая, широкоплечая фигура дышала силой. Всесвят мог удивляться, как быстро оперился птенец, которого он про себя называл даже не Судиславовым сыном, а Володишиным внуком, потому что с дедом Вольги, князем Володиславом, были связаны битвы и пиры Всесвятовой молодости. Но в нем старый князь хотя бы видел побег древнего кривичского корня, к которому принадлежал он сам. А вот русин Одд был для него совершенной новостью. Лет тридцати, высокий, худощавый, светловолосый, с продолговатым лицом и маленькой светлой бородкой, он выглядел как настоящий морской конунг. Одд приближался уверенной походкой, не держась за богатую рукоять отделанного серебром меча, украшенного варяжскими узорами. Лицо его было спокойным, но в светлых глазах отражалась затаенная мысль, и делалось ясно, что никогда и ни при каких обстоятельствах он не говорит всего, что думает. Князь Всесвят немало встречал подобных ему русских вождей — они не раз заходили в устье Западной Двины, которую называли Дуной. И хотя, как правило, они ограничивались грабежом и захватом пленных среди племен ливов и семиголы, проживавших в ее низовьях, некоторые из них порой доходили и до кривичей. Они были очень разными, два его нежданных гостя. Князь Всесвят понимал, что объединить их могла только очень необычная цель.

И в то же время он невольно искал среди людей за их спинами хорошо знакомое лицо. Городиша, Городислава, его самая младшая дочь. Рождение ее стоило жизни его жене, княгине Беривиде. Они жили вместе с юности, и княгиня была уже далеко не молода, когда понесла в последний раз. Князь Всесвят так любил ее, верную спутницу всех бурь и тревог долгой жизни, что не взял другую княгиню после смерти Беривиды. Дочерей у них было всего две, но к Городише князь был втайне привязан, пожалуй, больше, чем к другим своим детям. Однако уберечь ее от беспокойной княжеской судьбы никак не мог. В шестнадцать лет — дальше откладывать нельзя было — ему пришлось отдать ее замуж за изборского князя Крепибора. А через несколько лет узнал, что Крепибор убит своим сводным братом Диделей и что Городиша досталась победителю как добыча и наследство. Скрепя сердце Всесвят признал нового зятя — ему нужен был союзник в Изборске, а Городише — муж. Но вот и того мужа она потеряла, и новые победители привезли ее сюда… Что они потребуют за ее возвращение отцу, за избавление полотеской княжны и изборской княгини от участи пленницы, наложницы, проданной робы?

Но видно ее не было, и у князя дрогнуло сердце. А что, если эти двое его обманули? А что, если Городиши с ними нет и они только прикрылись ее именем, чтобы пробраться в самое сердце полотеской земли? Где же она тогда? Убита? Всесвят нахмурился. Как раз в это время Вольга и Одд подошли и поклонились, приветствуя его, и ему стоило труда вместо приветствия не спросить, где же его дочь?

— Здравствуй, князь Всесвят! — сказал тем временем Вольга. — Вижу, года идут, а ты все стоишь, как Мер-Дуб, и никакие бури тебя не согнули. Так будь же здоров в доме твоем и будь дом твой благополучен, а род умножен!

— Да уж… — Князь мельком оглядел своих внуков. — Кругом дубки, и все шумят! С чем пожаловали? Спасибо тебе на добром слове, Волегость, да только лет двадцать назад даже отец твой не посмел бы с дружиной без приглашения в мою землю явиться! И дед твой не посмел бы! Он мою руку знал! От смолян до семиголы все знали, кто такой князь Всесвят!

— И сейчас все знают, кто такой князь Всесвят! — Одд, которому Эгиль переводил на ухо суть беседы, снова поклонился, прерывая стариковское ворчание. — Поэтому мы пришли к тебе первому, когда у нас возникла нужда в сильных союзниках. Не в каких-то иных землях, но здесь надеемся мы найти дружбу и помощь.

— Помощь? — Князь устремил на него острый, колючий и пристальный взгляд. — Какой еще вам помощи нужно? За помощью разве с такой ратью приходят? Я посмотрю, что вам за помощь нужна! А вы не глядите, что у меня всего три сотни под рукой! Надо будет, только свистну — и еще десять сотен встанут передо мной! — Он взмахнул рукой, и всем почудилось, будто движение этой морщинистой руки, сорок лет державшей меч, и впрямь волшебным образом может мгновенно вызвать огромное войско.

— Не гневайся, княже, что незваны пришли! — Вольга наконец внял выразительным взглядам Одда и поклонился еще раз, гораздо ниже. Одд плохо понимал, о чем говорит старый князь, поэтому действовать должен был в основном Вольга. Старик любит ворчать и заноситься, так ведь у Вольги спина молодая, может и поклониться, не переломится. А Вольга ради достижения своей цели сейчас был готов на все, в том числе и на то, чтобы потакать упрямым и вздорным старикам. — Не бранись! Прими нас, как сынов твоих почтительных, что пришли за советом и подмогой. Ведь мы с тобой одного корня, в роду Крива ты надо мной старший. Отца-то я лишился, остался парень молодой, неженатый даже, без совета, без пригляда.

Всесвят немного смягчился, глубокие морщины на залысом лбу несколько разгладились. К старости он не поглупел и понимал, что такие льстивые, покорные речи не ведут просто так. Но раз гость повел себя как положено, можно его и выслушать.

— Тоже мне еще сынок нашелся! — проворчал он, но уже не так сурово. А потом вдруг снова насупился. — Какой ты мне сын? Ты мне кровный ворог! Не ты ли зятя моего убил, изборского князя Дедобора? И теперь думаешь, я поверю, что ты ко мне с миром пришел? Или ты думаешь, что струсит старый дед, за печку схоронится от тебя? Не дождешься! Я стар, да рука моя еще крепка! Да я тебя разорву и костями по полю размечу!

Старик пришел в неистовство и заколотил по земле мечом в ножнах, на который опирался: ходить с посохом, как все старые люди, он считал для себя унизительным. Этот человек настолько привык побеждать и внушать неприятелям ужас, что даже не задумался о том, что грозит людям, имеющим почти втрое больше сил. Он был на своей земле хозяином и здесь не побоялся бы даже самого Кощея.

Вольга побледнел, стиснул зубы, его большие глаза гневно сверкнули. Хоть он и выражал требуемую обычаем сыновнюю почтительность, но терпеть оскорбления не собирался. Он уже довольно давно был князем и привык, что кричать на него никто не смеет. Тем более этот оскудевший умом старый пень, переживший собственных сыновей! Его давно уже деды на Том Свете кликают, а он все сидит… как хрен на блюде! — вспомнилось ему любимое выражение несостоявшегося (пока) свояка Велема.

Невольно сжав кулаки, Вольга ощутил на пальце правой руки кольцо, и это несколько отрезвило и успокоило его. Мысль о ней, об Огнедеве, подарившей ему когда-то это кольцо как залог любви, проникла в память светлым солнечным лучом. И все прочее показалось мелким и неважным. Что ему смешной гнев старого мухомора, если он идет к ней, своей Леле? Закончились тоска и ожидание, он уже отправился за ней, она ждет его на том конце пути… Вольга едва сдержал счастливую улыбку, понимая, что она еще больше распалила бы ярость Всесвята.

Одд мало понимал из их речей — что-то ему успевал перевести Эгиль Кузнец, какие-то слова он улавливал сам, но больше всего ему говорили выражение лиц собеседников, блеск глаз, звук голосов. Он понимал главное: старик заносится и гневается, нужно его успокоить. Да, они сейчас в силах разбить его небольшую дружину и раздавить Всесвята, как трухлявый гриб. Он даже будет рад уйти наконец к Одину как мужчина, в битве, с мечом в руке. Но они собирались идти слишком далеко, и дело им предстояло достаточно трудное, поэтому не следовало оставлять за спиной ненадежных, а тем более озлобленных и враждебных правителей. Если он, Одд сын Свейна, не сумеет утвердиться в Киеве, ему придется возвращаться через эти места, причем с добычей и с потерями в дружине, — и тогда он сам станет желанной добычей для любого, кто не слишком ленив. А если он сумеет там остаться, ему понадобятся союзники здесь, иначе обладание Киевом потеряет половину смысла.

Поэтому Одд незаметно сжал плечо Вольги и шепнул на северном языке:

— Успокой его! Мы пришли не ссориться! Он нужен нам добрым. Думай только о своей цели, все остальное не важно.

Вольга взял себя в руки и примирительно заговорил:

— Не гневайся, князь Всесвят! Не враг я тебе, и никакой обиды я тебе не причинил. Да какой он был тебе зять, Дедобор изборский! Диделя он был, сын полонянки чудинской! Вот он-то и был твой кровный ворог — он убил твоего зятя, законного изборского князя Крепибора, того, кому ты сам твою дочь отдал. А он ее вдовой оставил и захватил, в дому держал… — Вольга вовремя остановился, заметив, что Всесвят нахмурился еще суровее. — А я Дедобора убил не потому, что со всей его родней поссориться хотел. Дедобор первый задумал злое дело, чтобы и мне, и тебе бесчестье причинить. Ко мне тогда невесту везли из Ладоги, а он задумал ее перехватить! Меня обесчестить, ее род обесчестить и тебя тоже, потому как хотел он ее изборской княгиней сделать, а твою дочь или прочь отослать, или заставить новой княгине прислуживать! Разве я худо сделал, что твою дочь от бесчестья избавил?

— И где теперь моя дочь? — не выдержал Всесвят. — Не вижу ее! Или слаб глазами стал к старости? Не думай, я получше вас вижу! Где моя дочь?

— Она здесь, среди нашей дружины. — Вольга слегка кивнул назад. — И ты получишь ее невредимой, когда мы договоримся. Не годится женщине быть при мужских разговорах.

— Ну говори, с чем пришел, — неохотно буркнул Всесвят. По Дедобору он и в самом деле не собирался скорбеть, ибо в глубине души родство с ним считал бесчестьем. — Дозволяю! Воевать, что ли, с кем задумал? Коли столько дружины у вас, да дружина не битая, не рубленая, — опытным взглядом он быстро оценил здоровых кметей и воев, их непокореженное оружие и новые целые щиты, — значит, только на рать едете. С кем? Куда? Не на сестрича ли моего Станислава Велебрановича мечи навострили? Тогда и не ждите, не стану я вам помогать.

— Что ты на нас такое думаешь, князь Всесвят? — Вольга даже обиделся. — Ни к тебе, ни к сестричу твоему, Станиславу смолянскому, мы вражды не имеем. Держим мы путь на полудень, в полянскую землю, в далекий Киев-город. И хотим мы вот чего: пропусти ты нас с дружиной через твои земли, а захочешь присоединиться к нам — милости просим. Сам не захочешь идти — внука старшего пошли, дай ему дружину, а будет храбро биться — станет нам побратимом и ни честью, ни добычей мы его не обидим. А второе дело вот какое: помоги столковаться с сестричем твоим, чтобы и он нас пропустил через днепровские верховья, дал на полудень пройти. А если и он сам с нами пойдет — мы тоже рады будем.

— На Киев собрались? — протянул озадаченный Всесвят. — Вон оно что… Не врешь?

— Перуном клянусь! А то и в греческие земли богатые.

— Да, Вольга, истинно глядеть за тобой некому. — Всесвят покачал головой. — Надо же, чего придумал! Уж ты загнул — на добром коне не объедешь…

Едва ли ему когда-нибудь в жизни приходилось думать о полянской земле и Киеве, а уж тем более о землях за Греческим морем. Для него это было вроде Ледяной горы из сказаний — может, оно и есть, а может, и нет. Никакого дела до Киева ему не было — через его земли пролегал путь из Варяжского моря по Двине до верховий Днепра, а оттуда на Восток, на Юлгу и Семь. Киев лежал далеко в стороне от тех мест, в которых он бывал или о которых хотя бы думал. Но его снова позвали в поход, и старое сердце встрепенулось. Он даже нахмурился, чтобы никто не заметил, как оживился его взгляд.

Княжьи внуки тем временем быстро переглянулись. Все они выросли на рассказах о подвигах и славе деда, и многие из них уже получили право носить меч, но все еще сидели возле него, как молодые дубки вокруг старого трухлявого пня. Так, может, теперь у них появится случай показать себя? Чтобы дед, пока не помер, успел убедиться, что они ничем его не хуже?

— Думаешь, тут, под кустом, я тебе ответ дам? — неприветливо буркнул Всесвят. — Молод ты еще, Вольга! Разве такие дела в одночасье решаются? Дружину надо созывать, старейшину, людей спросить. Захотят ли они с тобой идти? И простят ли, что ты мою дочь вдовой оставил?

— Но ведь мы лишь избавили знатную и уважаемую женщину от негодного и неверного мужа, — улыбаясь, заметил Одд. — И теперь она может найти другого, более достойного, если будет на то ее воля, твое желание и согласие твоего народа!

«Не сам ли метишь в зятья?» — подумал Всесвят, окидывая русского князя оценивающим и привычно неодобрительным взглядом. Вслух он ничего не сказал, но Одд его понял.

— Но ты согласен спросить дружину и народ, что они думают о нашем походе? — настаивал на своем Вольга.

— Видно, придется, коли ты такой настырный. Но сперва пусть мне мою дочь вернут. Иначе не поверят люди, что вы истинными друзьями нам хотите быть.

— Твоя дочь сегодня же придет в твои объятия, — заверил Одд. — Мы не сомневаемся, что и без такой ценной заложницы ты не поступишь с нами вероломно.

Всесвят опять нахмурился. И раньше бывало, что словенские князья в союзе с вождями заморской руси ходили друг на друга. Старики рассказывали, что когда-то дружины руси проходили по Днепру на полудень и даже иной раз возвращались с добычей. Но еще никогда с ними не ходили словенские князья. Вольга — отрок, сам не знает, что делает, но он — кривичский князь. Он уже одолел соперника гораздо старше, опытнее и хитрее себя. Наверное, не сам, а при помощи этого светлоглазого пройдохи. Однако теперь в его руках все земли северных кривичей, а значит, не такой уж он и отрок. Всесвят чувствовал, что понять цели этих двоих, понять суть их удивительного союза не менее важно, чем разбить их на поле битвы. И вероятно, второе без первого будет невозможно.

— Ну, ведите сюда мою дочь, — велел он с непреклонным видом, показывая, что без этого ни о чем больше говорить не намерен.

Одд кивнул, и его люди вскоре привели Городиславу. Увидев отца, она прослезилась, заметив, как изменилось за несколько лет его лицо, как углубились морщины, спрятались в них когда-то горящие, будто ледяные угли, глаза… Она низко поклонилась, и Всесвят только кивнул, чтобы не пустить, не приведи чуры, слезу самому. И это его Городиша, которую он до сих пор помнил резвой девочкой, юной девой в свадебном уборе? Она была еще красива, только в исхудалом лице ее слишком остро выступали скулы и подбородок. Бледная, поблекшая… Повой у нее плотно лежит на голове — косы обрезала, когда второй раз овдовела, бедная лебедушка…

— Что, дочь моя, не причинили ли тебе какой обиды? — сурово спросил он.

— Нет, батюшка, — ответила она, не поднимая глаз. — Дали мне тебя, свет мой, снова увидеть — какого еще мне счастья надобно…

— Коли так, будьте моими гостями. — Всесвят величаво кивнул Вольге и Одду. — Пусть моя дружина и старейшина полотеская вас послушает — как люди скажут, так и боги рассудят.

Боги, как видно, рассудили в пользу Вольги и Одда, потому что люди в Полотеске приняли их довольно хорошо. Полотеск был город как город — вал и частокол на мысу над Полотой, в беспорядке разбросанные земляные избы под склонами. Не обошлось без недоверия и настороженности, которые, естественно, вызывает всякая чужая сила, но оба пришельца держались дружелюбно, щедро раздавали подарки и постепенно завоевали доверие. Вольга пел на пирах, вооружась гуслями, Одд через толмача рассказывал удивительнейшие басни о своих походах и приключениях, и вскоре даже сам суровый князь Всесвят ухмылялся в бороду, слушая их. А его внуки ни о чем так не мечтали, как о том, чтобы пойти с гостями в новый поход и пережить нечто подобное.

Городислава, оказавшись нежданно главной хозяйкой в отцовском доме, за несколько дней заметно похорошела. Ее лицо порозовело и разгладилось, глаза заблестели, в походке появилась величавая плавность, в движениях — уверенность. Теперь она подавала кубки самым почетным гостям на пирах за Всесвятовым столом, и старейшины, помня, что она вдова, вставали и старательно разглаживали усы, перед тем как принять рог с медом из ее рук. Оказавшись вдруг снова на положении желанной невесты, Городислава почти, казалось, помолодела, во взгляде ее появился давно угасший задор. И сам Всесвят приободрился, глядя на нее, — с ней к нему вернулась хоть часть давно утраченного семейного счастья и он поверил, что на дряхлом пне может подняться новая, молодая поросль. Предстояло еще долго ждать, пока у вдовы отрастут отрезанные косы, но ему уже не терпелось вновь выдать ее замуж, чтобы, если Лада и Макошь позволят, успеть порадоваться новорожденным внукам.

Участвовать ли западным кривичам в походе на Киев, решать могло только вече. И нетрудно было предсказать, что в самую страду кривичи воевать откажутся, — для войны есть зима, когда реки замерзнут, а летом день год кормит, как известно. Но Одд надеялся, что если Всесвят отпустит с ними своих внуков, то хотя бы какую-то дружину те соберут. Пусть небольшую — сама мысль, что против них встают уже три могучих князя, устрашит врагов.

— Что ж ты не вовремя так воевать-то собрался? — говорил Всесвят Вольге. — Молод ты, учить тебя некому! Отец-то твой умный был, знал, что летом не воюют! А ты едва отца похоронил — вон, сразу бегом кинулся себя показывать!

— Сам знаешь, батюшка, пригляду за мной нет, а я молод да глуп, — покаянно соглашался Вольга, пряча улыбку.

— Но если посмотреть с другой стороны, то идти на Киев летом вовсе не так глупо, — добавлял Одд. — Зимой там никого нет, кроме жителей. Зато летом в Киеве собирается великое множество торговых гостей, которые доставляют много разного дорогого товара. Те, кто идет за Греческое море, везут меха, мед, воск, рабов. А те, кто оттуда возвращается, — вино, шелковые ткани, золотые изделия. Козары — серебро, оружие. Все это можно взять там летом, когда большие богатства стекаются в одно место. К зиме они уже расползутся по всему свету, и тогда десяти лет не хватит на то, чтобы их найти и собрать. Ради возможности захватить все и сразу можно даже оторвать людей от пашен. После удачного похода у них будет столько же серебра и золота, сколько зерна, как если бы они оставались дома. Ты достаточно опытный человек, конунг Всесвят, чтобы оценить выгоду такого похода.

— Все и сразу, говоришь… — бормотал Всесвят. — То-то и оно — молодым хочется все и сразу. А если придется за это голову сложить?

— Голову можно сложить в любом походе. Но разве тебя самого это останавливало? Ты не был бы тем, кто ты есть, если бы боялся за свою голову.

И по тому, как переглядывались старейшины, было видно, что каждый из них готов оторвать по два-три мужика от полевых работ и послать их поискать серебра за морями — а вдруг богам поглянется?

Кроме этого, князь Всесвят, как оказалось, обдумывал еще одно дело. Для окончательного его решения тоже требовалось согласие вече, но со своими гостями он заговорил о нем заранее. До того он уже выспросил у Вольги все о нынешней и будущей судьбе Изборска, где его дочь раньше была княгиней. Вольга заверил, что самостоятельного княжения там больше не будет, — довольно северные кривичи жили, будто чудо морское, о двух головах — и что теперь там сидит муж, управляющий городом и волостью от его имени. И ему же отдана в жены дочь ладожского воеводы, которую везли самому Вольге и которую Дедобор пытался перехватить. За что и поплатился жизнью.

О своей любви к киевской княгине и своих замыслах завоевать ее Вольга ничего Всесвяту не рассказывал. Об этом не следовало знать никому, кроме самых близких людей. Почему он все-таки не женился на Домагостевой дочери, Вольга не говорил, но это Всесвят без труда объяснил себе сам. Вероятно, подлец Дедобор все-таки успел обесчестить невесту, и теперь Вольге не к лицу брать за себя бывшую наложницу своего врага. Но и вернуть ее родичам означало бы попрекнуть их бесчестьем и утратить союзников, поэтому он отдал ее своему человеку, и отныне она живет в Изборске в довольстве и почете. Всесвят даже похвалил мысленно Вольгу: молодец парень, ловко вывернулся, и себя не осрамил, и с Ладогой не поссорился. И ничто ему не мешает…

— Так что, молодец, долго ли еще неженатым ходить будешь? — спросил Всесвят вечером, в последний день перед назначенным вечем. — Не думаешь ли белу лебедушку уловить да гнездо свить, малых детушек водить?

— Как не думать! — Вольга слегка покраснел. — Вот закончу поход… тогда и…

— И далеко ли думаешь невесту искать? — Всесвят наклонился к нему, пристально глядя в лицо.

— Я… — начал Вольга и запнулся.

— А здесь не думал ли? — Всесвят кивнул на Городиславу, которая стояла у дверей, проверяя хозяйским глазом, не терпят ли гости какой нужды, не приказать ли подать еще чего-нибудь. — Разве моя дочь не хороша? Чуток постарше тебя, это да, но белая лебедь, березка стройная, еще хоть куда, да и рожать может. Не годится такую красоту во вдовах томить, а отдать за кого попроще — честь уронить. Была она изборской княгиней — хочу, чтобы теперь стала княгиней плесковской. Возьмешь ее за себя — и на землю Деденину свои права крепко утвердишь, а я буду тебе отец, родич, друг и помощник во всяком деле!

Сказав это, он хлопнул ладонями по коленам, будто запечатывая свое последнее слово.

Вольга переменился в лице. Взять за себя Городиславу он не мог: жен бывает много, но княгиня — только одна, и княгиню себе он уже выбрал. Сделать же Городиславу младшей женой не позволял ее высокий род, и поступить так означало смертельно рассориться с Всесвятом. А он после гибели Дедобора теперь ближайший сосед Вольги, их земли граничат…

— Ты имеешь в виду, что после окончания нашего похода готов отдать свою дочь в жены победителю? — поспешно уточнил Одд, приходя на помощь. — Ведь ты не пожелаешь связать судьбу дочери с тем, кто, возможно, потерпит поражение или вовсе не вернется? Ты ведь не хочешь, чтобы она слишком быстро овдовела в третий раз? Если бы такое случилось, то сами твои люди сказали бы, что она — очень несчастливая женщина, что ею владеет богиня смерти, и потребовали бы изгнания ее, чтобы она не навлекла несчастье на все племя.

Всесвят в изумлении смотрел на него. Это не приходило ему в голову.

— Не стоит рисковать ее удачей до того, как удача Вольгаста будет испытана и подтверждена, — продолжал Одд. — А вот когда мы вернемся и привезем тебе достойные подарки… тогда ты сможешь решить, годится ли тебе такой родич. А до тех пор пусть судьба твоей дочери остается в твоих, и только в твоих руках.

— Умно… — через некоторое время согласился Всесвят. — А я и не подумал… Да уж… Торопиться некуда. Хоть она и не девчонка уже, но все же лучше обождать, чем опять влипнуть, как гусь в кашу. Хорошо! — Он хлопнул Вольгу по плечу, и тот убедился, что рука у старого князя по-прежнему тяжелая. — Бери внука моего, отпускаю. А с Городишей… вернешься, тогда и поглядим.

— Ты меня сосватал! — сердито шипел Вольга Одду по-варяжски, когда Всесвят их уже не слушал. — Что ты наделал! Теперь он считает, что я почти ее жених! Ты же знаешь, что я еду за женой! И это вовсе не она! Женись на ней сам, если это так важно! А я не буду!

— Я уже почти женат. И пока не знаю, смогу ли достойно содержать нескольких знатных жен. А тебя я спас. Спас от того, чтобы или жениться сейчас, или поссориться с этим старым троллем. Когда ты вернешься и привезешь жену, киевскую княгиню, он и сам не предложит тебе свою дочь, чтобы не уронить ее достоинства, потому что королева может быть только одна и это место уже будет занято. Зато теперь он желает нам победы и поможет, чем только сумеет.

— Ну, ты хитер! Вещун прямо! — бормотал Вольга. — Сбылось бы еще…

— Сбудется, не волнуйся. Не надо заставлять людей помогать тебе. Нужно лишь понять, чего хотят они сами, и заставить их желания служить тебе на пользу. Пусть думают, будто помогают самим себе, и тогда они будут стараться гораздо сильнее.

На следующий день собралось вече. И когда старейшины западных кривичей поняли, что их старый князь одобряет поход на Киев, несмотря на неподходящее время, они согласились отпустить по одному-два человека из рода. Возглавить полотескую дружину предстояло Беривиду Примиборовичу, старшему внуку Всесвята.

— Ты хорошо держался перед этим старым королем ютулов, — сказал Одд Вольге, когда дружины устраивались на ночлег уже на рубежах владений полотеских и днепровских кривичей. — Теперь тебе предстоит не менее сложная задача: хорошо держаться перед человеком, который думает, будто женат на твоей жене.

— Что?

Вольге не нравилось то, что Одд зачастую вел себя с ним снисходительно, покровительственно, ведь они были равны, да и Вольга, князь северных кривичей, располагал силами гораздо большими, чем Одд, вождь морской дружины из двухсот человек. Но он признавал превосходство возраста, опыта и хитроумия норвежца и потому принуждал себя терпеть. Без Одда он вовсе, может быть, не собрался бы в поход за своей Огнедевой. Он уже многому научился у норвежца, хотя без иных премудростей предпочел бы обойтись. Открытый и прямой, Вольга не любил хитростей, ему было неприятно видеть, как ловко Одд управляет людьми, оставаясь не только в безопасности, но и в хороших отношениях с теми, кто мог бы стать его жертвой, — а возможно, еще и станет. Он знал, что, стравив его с Дедобором, Одд назначил встречу во Взваде им обоим и спокойно ждал там своего будущего союзника — того, который останется в живых и победит, чтобы присоединиться к нему. «Относись ко мне как к своей судьбе! — усмехнулся тогда Одд, догадавшись о его мыслях. — Она тоже выбирает победителя, а обижаться на нее — верный способ остаться в дураках».

Вольга не обижался. Первый урок — извлекай пользу из обстоятельств — он уже усвоил и применял его к самому Одду. А искусство управлять людьми и добиваться целей, не пачкая рук, было не лишним и для него. Князю нужно уметь управлять людьми, если он хочет и дальше оставаться князем.

Но последние слова Одда так поразили Вольгу, что он даже не обратил внимания на насмешку.

— На какой жене? О чем ты говоришь?

— Погоди немного, и ты все узнаешь. Тебе нужно это знать, а иначе ты можешь совершить ошибку и погубить все наше дело.

Совершать ошибки сейчас они не имели права. Князь Всесвят обладал влиянием в своей части белого света, но все же его земли лежали чуть в стороне от пути с севера на юг, по которому шли Одд и Вольга. А его племянник, князь Станислав, повелитель восточных кривичей, смолянских и верхнеднепровских, жил в самом важном узле этого пути, держал в руках волоки, которые связывали воедино реки, текущие на север, запад, юг и восток. Миновать его было невозможно, оставлять за спиной такого врага — более чем глупо. Ловать и Западную Двину соединяли с Днепром многочисленные волоки, но все они теперь находились в руках князя Станислава. Вернее, роды, жившие на волоках, признавали его власть и платили ему дань, в том числе и долю от того, что сами взимали с торговых гостей за право пройти по их землям и за помощь в переходе. Но даже и таким образом князь смолян и днепровских кривичей мог собрать значительные богатства. А вздумай он помешать переходу — ему не составило бы труда это сделать. Достаточно поставить засаду на любом из волоков, когда путники заняты перетаскиванием лодей и товаров и почти беззащитны.

На ночлег дружина остановилась возле села под названием Катынь — имя ему дали те самые катки, на которых лодьи везли в Лодейное озеро по волоку с реки Каспли. Здешние мужики пашен почти не пахали — у них была своя страда: летом им хватало того, что они перетаскивали торговые лодьи. В селе дружина почти в тысячу человек поместиться никак не могла, и стан разбили на лугу, поодаль. Здесь же местный старейшина передал им повеление князя Станислава — идти к Вечевому Полю, где он встретит их возле святилища Велеса.

Одд понимал, что одолеть Станилу им было бы еще труднее, чем полотеского князя Всесвята. Но он верил в успех переговоров — в том числе и потому, что с ними шел княжич Беривид. Князю Всесвяту, их новому союзнику, Станислав смолянский был многим обязан. Мало того, что Всесвят, брат матери, являлся над ним старшим в роду. Несколько лет после гибели отца Станила жил у него, рос и набирался ума, и Всесвят же помог ему войском, с которым Станила четыре года назад одолел своего врага и соперника, смолянского князя Громолюда, и собрал в своих руках власть двух князей. В этом их с Вольгой судьбы были схожи. Но между ними имелось и еще одно поразительное сходство: оба они стремились взять в жены ладожскую Огнедеву. И Станила уже четыре года думал, что ему это удалось!

Подробности этой удивительной саги Одд узнал от своей жены Яромилы, а она, как и другие члены семьи, узнала об этом от своего родного брата Велема, главного участника тех памятных событий. Но от всех прочих это дело скрывали, и теперь Вольга с изумлением слушал, как Велем и Белотур надумали подменить Дивляну слегка похожей на нее девушкой-рабыней и как эту-то девушку, по имени Краса, отдали Станиле будто Огнедеву, когда иного выхода не осталось. Сейчас бывшую робу звали княгиня Заряла — такое имя в племени смолян носила Солнцедева. Слухи о том, что киевский князь Аскольд тоже женился на ладожской Огнедеве, до Станилы, разумеется, не могли не доходить. Но Велем намекнул ему когда-то, что у Аскольда поддельная Огнедева — не мог же он, дескать, явиться к тому с пустыми руками! Станила потешался, считая Аскольда своим посрамленным и обманутым соперником. И теперь Вольге предстояло обо всем этом узнать, чтобы ничем не выдать правды и не показать изумления, когда перед ними предстанет в качестве Огнедевы, его же бывшей «почти невесты», простая уроженка разграбленного русью Вал-города, проданная в рабство за шестьдесят шелягов.

Об их продвижении Станила знал заранее — даже если бы они не послали к нему гонца еще с Лучесы, его предупредили бы жители волока между Лучесой и Днепром. Встреча произошла на Вечевом Поле, перед святилищем Велеса, хозяина земных дорог и покровителя кривичей. Оно представляло собой площадку с рогатым идолом над жертвенной ямой, окруженную частоколом, где на кольях висели черепа жертвенных животных. Иные из них были уже старыми, с выпавшими зубами и обломанными рогами, вылизанные ветрами и вымытые дождями до белизны, а частью еще свежие — над ними роились мухи, встревоженно кричали вороны, перепархивая с одного кола на другой, при виде такого множества людей.

Дружины высаживались из лодей, по очереди подходивших к берегу. А Станила уже ждал — на лугу перед святилищем было черно от людей. Князь смолян и днепровских кривичей привел внушительную дружину — сотен в пять. Здесь были и словены, и голядь, составлявшая не менее половины его подданных. А сам он выглядел как земное воплощение Кривого Бога, и не знай Вольга заранее о его особенностях от Всесвята и Беривида, едва ли сдержал бы крик. По словам полочан, князь Станила еще в юности, будучи безусым отроком, пострадал в битве с Громолюдом, тогдашним князем смолян, и не кто иной, как киевский воевода Белотур, нанес ему удар мечом по лицу. Мог бы раскроить череп, но отрок уклонился и отделался глубоким шрамом через всю правую половину лица, от брови до подбородка. Хорошо, глаз сохранил, но при первом взгляде на него казалось, что у человека только половина лица! К тому же он носил длинные волосы и медвежью шкуру мехом наружу, что делало его облик поистине диким и жутким. Говорили, что в юности он пользовался особым покровительством богини Марены, но поссорился с Темной Матерью, когда взял в жены Огнедеву. Годами он был чуть постарше Вольги, чуть помоложе Одда, но производил впечатление человека без возраста. И вот это чудо лесное, сына Велеса и Марены, Вольге и Одду предстояло сделать своим новым союзником.

Когда все их люди высадились, вытащили лодьи и наскоро привели себя в порядок, Одд и Вольга двинулись вперед. Князь Станислав стоял перед рядами своей дружины, словно преграждая путникам дорогу. Одной рукой он опирался на рогатину, держась за древко выше собственной головы, в другой сжимал небольшой золоченый топорик — знак своей власти над племенем смолян. Смоляне, выходцы с далекой Дунай-реки, были давними соседями и соперниками днепровских кривичей, но теперь оказались под властью их князя. Рогатина — орудие Велеса-охотника, топорик — оружие Перуна-воина; держа в руках то и другое, князь Станислав выглядел повелителем Всемирья, и нижней, и верхней половины Вселенной.

Но Вольга очень кстати вспомнил о том, что этот грозный властелин дал себя обмануть и назвал своей княгиней купленную робу. Это вовремя избавило его от чего-то похожего… не на робость, но на неуверенность, что они смогут навязать свою волю этому человеку. Человеку ли? Глядя на страшный шрам, будто рассекающий пополам его лицо, всякий подумал бы, что половиной своей души князь Станила находится на Том Свете.

— Привет тебе от меня, князь Станислав! — Вольга, как гость, первым поклонился, не теряя достоинства. — Я — Волегость, Судиславов сын, Володиславов внук, князь плесковский и изборский. Со мной товарищ мой, Одд сын Свейна по прозвищу Ольг, русский князь. А еще с нами родич твой, княжич Беривид, Примиборов сын, Всесвятов внук. — Он указал на полочанина, который тоже поклонился, улыбнувшись своему двоюродному брату. — Привезли мы тебе привет и поклон от полотеского князя Всесвята. Просит он тебя принять нас гостями и товарищами да выслушать, с чем пришли.

— Привет вам, Велесовы путники! — Станила кивнул. Голос у него был низкий, говорил он неторопливо, будто с трудом подбирая слова, но от этого его речь звучала даже более весомо. — Но думается мне, что не по Велесовой, а по Перуновой тропе вы нынче идете. Если хотите быть моими гостями, то сперва поклянитесь, что ни мне, ни роду моему, ни земле и людям моим не думаете вреда и обиды чинить.

— Если позволишь, то мы в святилище Велесовом жертвы принесем и над ними поклянемся, что в тебе только друга желаем найти, не врага. А если пожелаешь ты принести жертвы вместе с нами, то сами боги нам послухами станут.

Едва ли князь Станислав так легко согласился бы на совместное жертвоприношение с чужими людьми, но они пришли от брата его матери, Всесвята, как его союзники и посланцы, и он не мог отказать в том, чтобы призвать на них благословение богов своей земли. Руководил принесением треб старший жрец Веледар — Одд уже слышал его имя от Велема. А после того как сами боги скрепили клятвы о добрых намерениях гостей и хозяев, князь Станислав пригласил Вольгу, Одда и Беривида к себе.

На самом Вечевом Поле стоял городок под названием Свинческ — по имени речки Свинки, что протекала тут и впадала в Днепр. Жил в нем разный люд: торговцы, по преимуществу варяги, кузнецы, всякие прочие ремесленники. Но старейшины смолян помещались в своих старинных селах вдоль Днепра и его небольших притоков, а сам Станила, во время пребывания в земле смолян, занимал Колонец — небольшой, но хорошо укрепленный городок. Вся пришедшая дружина здесь поместиться не могла, но теплое время года позволяло кметям и воям неплохо чувствовать себя и в шатрах, шалашах или просто у костров под открытым небом.

В Колонце Вольга увидел женщину, которую здесь считали Огнедевой, — и поначалу удивился, как мог Станила так обмануться. Ни малейшего сходства с Дивляной он не нашел. Да, глаза серо-голубые, брови рыжеватые, должно быть, в цвет волос, которых не видно под высокой кичкой княгини. Полукруглый высокий верх кички был отделан красным шелком с золотой вышивкой, и лицо ее под этим убором казалось солнцем в окружении золотых утренних лучей. Лицом она была далеко не красавица: рот широкий, скулы выпирают… Куда ей до Дивляны! Правда, настоящей Огнедевы Станила никогда не видел. Иначе бы не ошибся! Однако во взгляде княгини Зарялы была сила, в движениях — величавость, а в голосе, когда она по очереди поднесла гостям окованный серебром рог с медом и певуче их приветствовала, звучали достоинство и властность. Станила, глядя на нее, даже в лице менялся. Было видно, что он очень гордится своей женой, а смоляне и днепровские кривичи взирали на княгиню с истинным почтением. И Вольга отметил, что если купленная роба сумела стать для них настоящей Огнедевой, значит, боги благословили! У них со Станилой подрастало уже двое детей, девочка и годовалый мальчик, которых князь велел принести и с гордостью показал гостям. При виде девочки Вольга опешил, а Одд понимающе усмехнулся — трехлетняя княжна лицом была вылитый Велем Домагостич! Станила не скрывал радости, что дочка пошла в материнскую родню, а Вольга даже не сразу нашелся что сказать и с трудом удержался, чтобы не прикрыть рот ладонью, будто опасался, что ошеломляющая догадка вырвется. Да уж, Велем ей родня, но никак не по матери!

В отличие от старого Всесвята, Станила не скрывал своего интереса и полюбопытствовал, каким образом князь северных кривичей и норвежский морской конунг объединились и какого счастья хотят найти так далеко, в полянской земле? Действия Вольги в Изборске он сразу одобрил.

— Правильно ты сделал, что Диделю прижал! — воскликнул он, взмахнув медовым рогом в сторону Вольги, словно воздав ему честь. — Я и тогда вуюшке говорил: не к лицу нам такой родич, полонянкин сын! А он отвечал, что какой бы ни был князь, хорошо, что Городиша изборской княгиней осталась. Теперь вот не княгиня она больше! И хочу знать — чем ты нам потерю думаешь возместить?

Вольга поначалу опешил: Изборск не принадлежал западным и восточным кривичам, а значит, считать его своей потерей они не имели права.

— Я избавил вас от недостойного родича и от позора иметь в родне сына робы, — несколько заносчиво ответил Вольга. — А что касается Изборска, то он все равно не мог бы принадлежать вам, потому что у твоей сестры не было детей ни от Крепибора, ни от Дедени.

— Но моя сестра была изборской княгиней! — напористо возразил Станила. — А значит, ее новый муж мог бы…

— Ты ведь не мог стать ее новым мужем, вы в родстве! — осадил его Вольга. — А в Изборске теперь сидит мой человек. Земля северных кривичей наконец собрана в одних руках и не потерпит посягательств.

— Было время, когда все кривичские земли в одних руках были, — напомнил Станила. — Одна голова, один князь у всех кривичей был.

— Разве что во времена самого Велеса-Крива. А ты хочешь те времена вернуть? — Вольга окинул Станилу взглядом, мельком подумав, что тот, с его шрамом, будто разделившим лицо пополам, очень даже похож на одноглазого бога Того Света.

— А ты будто не хочешь? — Станила подбоченился, словно вызывая померяться силой. — Сам посуди. Тогда вся земля от верхнего Днепра до Варяжского моря стала бы наша. Кто бы нам тогда был соперником? Что там русь, или козары, или савары, или кто там еще — тьфу!

— Едва ли те времена вернутся.

— Это как богам поглянется… Но коли и останется земля кривичей, будто Змей Горыныч, о трех головах, все же лучше, если эти три головы одну думу будут думать и одно дело делать.

— Именно этого мы и хотим! — вставил Одд, сделав Вольге знак не возражать.

Вольге не нравились речи, которые вел Станила. Тот явно мечтал о власти над всеми кривичами, а значит, покушался на права Вольги и его будущих потомков. Поэтому молодой плесковский князь, несмотря на выпитый мед, делался все мрачнее и неприветливее, а это грозило ссорой. Станила не любил, когда за его столом кто-то хмурился, и напирал, пытаясь подчинить упрямого гостя.

— Мы хотим если не объединения, то мира и дружбы между всеми северными племенами, — продолжал Одд. — Глупо братьям проливать кровь друг друга, когда у них хватает других врагов.

— А тебя-то каким ветром к нам в родню занесло? — Станила смерил его пристальным взглядом.

— А разве тебе не говорили, что я беру в жены старшую дочь ладожского воеводы Домагостя?

— Домагостя? — Станила вытаращил глаза. — Так ты, выходит, мне свояк?

Одд слегка кивнул, опустив веки. Поскольку Станила считал свою жену Домагостевой дочерью, муж Яромилы в его глазах был родичем.

— Что же сразу-то не сказал! — завопил Станила и полез обниматься. Вопреки своей устрашающей внешности, он был человеком не злым и всегда радовался установлению новых дружеских и родственных связей. — Друг! Брат мой дорогой!

— И я надеюсь, что ты, как близкий родич, поможешь нам достичь наших целей, тем более что и тебе они принесут немало выгод, — продолжал Одд, когда первый приступ хмельной радости поутих. — Мы ведь хотим того же, что и ты: подчинить нам, северным племенам, те народы, что живут южнее, чтобы они открыли нам дорогу в Золотые страны — за Греческое море.

Мысль о том, чтобы еще кого-то подчинить, Станиле заведомо нравилась. А когда он уразумел, что в первую очередь речь идет о Киеве и князе Аскольде, то обрадовался еще больше. Аскольда он недолюбливал, по старой памяти видя в нем соперника, — ведь тот первым догадался сосватать Огнедеву, которую Станиле пришлось отбивать чуть ли не войском. И теперь тот гордится, считая, что Огнедева таки живет в его доме, и распускает гнусные слухи, будто княгиня Заряла — какая-то полонянка!

— Да ты погляди на нее! — втолковывал уже довольно пьяный Станила, обнимая Вольгу за плечи и показывая на жену, которая обходила столы, доливая старейшинам меда в кубки и ковши. — Это само солнышко ясное с небес спустилось! Сама богиня Лада, лебедь белая! Куда глянет — там цветы цветут! Куда рукавом махнет — там птицы летят!

Вольга тайком даже позавидовал ему: с такой любовью человек всегда счастлив, что бы ни имел на самом деле. И снова душа его озарилась ярким светом при мысли о той, что любила его и подарила золотой перстень в знак своей любви. Он не видел ее уже четыре года, и в его мыслях юное лицо Дивляны, еще не омраченное печалями и заботами, дышало свежестью, задором, веселостью, словно солнышко, умытое росой. С каждым шагом он все ближе к ней. И если они заручатся поддержкой Станилы, то пройдет еще каких-то несколько седмиц — и он снова увидит ее. Снова обнимет и никогда больше не выпустит из объятий.

Одд смотрел на них и думал о другом. Завладеть Киевом будет мало. Нужно обеспечить открытую дорогу на Киев из Ладоги от Восточного моря — он уже привык называть его Варяжским. А земли Станилы лежат как раз на полпути. Но если он узнает, что Вольга идет за той, кого считает настоящей Огнедевой, дружелюбия в нем поубавится. Он никак не должен об этом узнать. Достаточно ли Вольга в подпитии сдержан, чтобы не проболтаться?

Обрадовавшись родне, князь Станила устраивал пиры несколько дней подряд, приглашая на них и местных старейшин, и наиболее именитых торговых гостей. При гостях Вольга и Одд старались поменьше говорить о своих замыслах: если гости будут в Киеве раньше их, то эти замыслы перестанут быть тайной для Аскольда. И так передвижение большой дружины трудно скрыть, несмотря на расстояние, — а ведь отсюда до земли полян лежит прямая дорога вниз по Днепру. Но торговые гости, в основном варяги, вовсе не дураки и посматривали на приезжих князей с опасением — они привыкли во всякой силе видеть угрозу своим товарам, и не зря. Эти же люди, которые в Колонце сидят с ними за одним столом, в Киеве сделаются их жертвами и пленниками. Поэтому Одд при них говорил о том, как хочет повидаться и познакомиться со своим свояком князем Аскольдом и что везет к нему товары из Ладоги. Тем не менее почти все купцы решили задержаться и вниз по Днепру не ходить — чтобы не оказаться со своими товарами как раз там, где доблестные вожди станут добывать славу и богатство.

Пойти с ними в поход на Киев Станила не мог: в летнюю пору ему приходилось присматривать за волоками. Еще нередки были случаи, когда во время перехода по волоку торговые гости подвергались нападению — и непокорной голяди, выходящей из лесов, и кривичей или смолян, посчитавших чужие товары легкой добычей. Князь Станислав стремился к тому, чтобы волоки его земли считались безопасными и привлекали торговых гостей: мыто заплати — и поезжай, как с горы на саночках. Поэтому все лето он с дружиной объезжал волоки, и не раз доводилось силой оружия очищать их от разбойников. Во главе тех нередко стояли родовитые смолянские старейшины, недовольные тем, что власть над ними получил кривичский князь. Поэтому выделить людей для похода на юг он тоже не мог, но заверил Вольгу и Одда в своей дружбе и родственной любви, что со стороны такого человека уже было немало.

— Ты подумай пока! — говорил он на прощанье Вольге. — Хочу я, чтобы мы, три князя, три внука Крива Старого, между собой докончание скрепили и вовеки были во всем заедино, как братья. Моя дочь еще мала, а вот сестру Городиславу я бы с радостью твоей женой увидел! Возвращайся — свадьбу справим! Ты ее вдовой сделал, тебе ею и владеть!

— Ее отец пожелал, чтобы мы сначала вернулись и подтвердили нашу удачу! — отвечал Одд вместо Вольги, который онемел от возмущения, второй раз получив то же самое предложение. Даже и не будь на свете Дивляны, он бы не слишком радовался тому, что ему сватают женщину лет на десять старше, да еще дважды вдову! Уж он-то, плесковский сокол, мог бы найти себе жену не менее родовитую, но помоложе!

— Ну, возвращайтесь! Да будет с вами Велес, да расчистит вам путь Хозяин Дорог, да пребудет с вами Перун и наделит воинской удачей! — Князь Станислав махал им вслед золоченым топориком, словно благословляя.

С тем и расстались. Дружины трех князей ушли вниз по Днепру, и Вольга долго еще не мог разобраться во впечатлениях, которые остались у него от знакомства с владыкой верхнего Днепра. Заносчивый, самодовольный, честолюбивый, но дружелюбный и искренний, он и притягивал, и отталкивал. Но то, что они сумели заручиться его дружбой, было большим преимуществом. Владеющий волоками верхнего Днепра держит в руках торговые пути на все стороны света. Без дружбы с ним и Киев утратит половину своих преимуществ. И подружившись с князем Станиславом, они могли считать, что наполовину завоевали Киев.