Глава 12

Пир в святилище продолжался три дня. А потом к Числомерь-горе прибыл еще один гость — тот, кого ждали и не ждали и кого Велем про себя считал змеем ползучим, явившимся, чтобы сожрать его ненаглядное солнце. На отмели было тесно от лодий, занявших всю береговую полосу до излучины. В святилище пожаловал молодой князь смолян и днепровских кривичей Станислав Велебранович. Как положено в эту пору, он привез богатые дары Рожаницам и их служительницам — запасы зерна от нового урожая, мед, несколько овец и коз. Его появление заметно насторожило округу. С древних времен был обычай, согласно которому во время больших праздников в почитаемых святилищах князь принимал дары от старейшин. Явившись на Числомерь-гору, уж не хотел ли князь Станислав тем самым предъявить права на прилежащие волости? Послушав рассказы ладожан о происшедшем недавно на Вечевом Поле, радимичи были готовы ко всему. И когда лодьи Станилы подходили к берегу, на склонах мыса его ждали не нарядные женщины-жрицы, а вооруженные мужчины, еще не успевшие, к счастью, разъехаться по весям и займищам после праздника Рожаниц. Присутствие в святилище княжича Заберислава с дружиной несколько успокаивало людей, но они ясно выражали готовность биться за священную гору вместе с ним.

— Не тревожьтесь, люди! — утешал их Радим. — Князь Станислав пришел не за тем, чтобы подчинить себе волости Сожа. Он хочет всего лишь поднести дары Рожаницам и поклониться Огнедеве.

Велем думал про себя, что он на месте Радима не был бы так уверен. Ведь Станила явно не из тех, кто удовлетворится достигнутым, и присутствие Огнедевы, которую он уже почти считал своей добычей, на земле радимичей могло лишь дать ему повод для новых завоеваний.

Ни Радим, ни ладожане не удивились появлению Станилы. Наоборот, они бы удивились, если бы он так и не показался здесь, возле той, которую гнал, будто волк олениху через лесную чащу.

Они ждали перед воротами, на тропе и на склоне холма — снизу местные старейшины со своими родичами, потом Радим и Велем с ближней дружиной, а вблизи ворот — жрицы. Велем хмурил брови, стараясь придать себе суровый вид, но на самом деле чувствовал скорее досаду. Все уже было решено, однако Станиле незачем об этом знать. Отдать ему Красу было единственным способом выпутаться из той сети, которую они сами сплели. Не ждать же, пока здесь соберутся князья и обман раскроется! Пусть Станила увозит свою добычу и даст ладожанам возможность уехать вслед за настоящей Огнедевой. Но уступить слишком быстро — дать ему повод заподозрить неладное, поэтому Велем намеревался упираться до последнего.

И ему не приходилось слишком притворяться недовольным. При мысли о том, что Красу надо отдать этому дивьему мужику, все внутри переворачивалось от негодования, в том числе и на самого себя. Теперь он жалел, что не замечал призывных взглядов девушки раньше. Но поздно — тот случай на поляне, в первый день праздника, стал для них первым и последним проблеском счастья. Велем как мог убеждал себя, что все равно ничего бы не вышло: его жена не потерпела бы в доме Красу, а родичи не позволили бы причинить обиду молодой жене. Девушку так или иначе пришлось бы выдать замуж, и лучше подальше от Ладоги, чтобы не смущать ее и себя. А где он нашел бы ей жениха завиднее, чем молодой князь смолян и кривичей? Да она, дочь валгородского ловца, и мечтать не могла о таком браке, почетном даже для Дивляны или Ольгицы, княжьей дочери. Выходило, что все складывается наилучшим образом, но на душе у Велема было гадко и досадно, и он почти с ненавистью смотрел на приближающегося Станилу, который был в его глазах виновником всех этих сложностей.

Правда, если бы не Станила, он не стал бы искать девушку, похожую на Дивляну, и не встретил бы Красу, и она пропала бы там, на Добшином займище… Все было правильно, но доводы не действовали, и Велем больше всего хотел своими руками придушить «синца темнообразного», отнимавшего у него женщину, которую он, Велем, считал своей и имел на это все права.

А Станила сейчас старался держаться, как подобает князю. Вместо лохматой медведины на нем была нарядная красная верхница с вышивкой и желтыми полосками шелка, золотая княжья гривна на шее, меч у пояса и золоченый топорик в руке, почему-то голядская шапка, отороченная с трех сторон соболем и с позолоченными свитенями и бляшками спереди. Даже, несмотря на шрам, теперь он уже не был похож на лешего, а старейшин и жриц приветствовал самым учтивым образом.

Сопровождали его кривичские нарочитые мужи, воевода Жданец, а также Безвида и Незвана. При виде этих двух женщин Велем сразу вспомнил, что Дивляна уже сталкивалась с одной из них, что они помнят ее в лицо и знают ее силу. И сердце ухнуло куда-то вниз, в животе похолодело от страха. Конечно, Краса под паволокой по внешнему виду ничем не отличается от Дивляны под той же паволокой. Но волхвы видят больше. И то, что в Красе нет силы истинной Огнедевы, Безвида сразу поймет, как поняла старая слепая Даргала, едва прикоснувшись к ее руке. Но, в отличие от Даргалы, Безвиду молчать не уговоришь. Селяня, поймав его взгляд, многозначительно качнул в руке топорик Жиргаса и опустил уголки губ: дескать, маловато Дивляна Незване врезала в тот раз возле крады…

Зато Станила, увидев на тропе среди мужчин Велема, почти просиял. Он убедился, что ладожский посол здесь, а значит, и его сестра поблизости.

— Не ждали мы тебя увидеть, Станислав Велебранович! — сказал Велем после приветствия, и язвительность в голосе ему подделывать не пришлось. В его глазах Станила видел скрываемую острую тревогу, недовольство и враждебность, объяснение которым находил без труда. — Только ты княжий топорик принял, а уже землю свою покинул, в такой дальний путь пустился. Не боишься, что люди без тебя заскучают?

— А я не ждал, что ты мою землю так скоро покинешь, Велемысл Домагостич! — насмешливо и с явным чувством превосходства отозвался Станила, сохраняя, однако, внешнюю вежливость и даже приветливость. — Или я нечестно принимал тебя, что ты, не простившись, уехал? Или я тебя на пиру на худое место посадил, или братиной тебя обнесли? Или честь твою злым словом задели? Что же за молва обо мне по всем землям пойдет, если гости от меня без прощального поклона бегают? Вот, пришлось самому вдогон пуститься. Спасибо, друг мой Радим Забериславич помог, задержал вас, чтобы могли мы по чести распрощаться.

— Попрощаться с тобой не откажусь! — с той же издевкой ответил Велем. — Прямо сейчас и начнем?

— Теперь рано. Не все дела мы решили. А прежде чем за дела приниматься, надо стол накрыть да пива выпить. Так, Радиме?

Все вместе они приблизились к воротам святилища.

— Здоровы будьте, матери честные! — Станила со всей почтительностью поклонился жрицам. — Да будут боги к вам благосклонны, роды ваши многочисленны, столы обильны, стада бесчисленны, дети здоровы, а Числомерь-гора всем белым светом почитаема. Дозволите мне войти, Рожаницам дары Поднести, у богов благословения попросить?

— Всякий, кто родных богов почитает, в их доме приют и честь найдет, — ответила ему одна из старших жриц, Радвила, голядка, хорошо говорившая по-словенски. — Войди, внук Перуна.

Вслед за Станилой, Радимом и Велемом в ворота стали проходить их люди. А старая Даргала, стоявшая у резного столба, вдруг воскликнула: «Стой!» — и подняла клюку, преграждая кому-то путь.

Возникло замешательство, толкотня, люди стали оборачиваться. На тропе стояла Безвида, и клюка старой жрицы зависла перед ней, не давая пройти к воротам.

— Ты не должна входить в дом Жемен-мате в праздник Рожаниц, — сказала старуха. — В тебе живет Мара, а дух ее враждебен Матери Земли в срок сбора урожая. Ты не войдешь сюда, пока не падет первый снег и Мара не станет владычицей земного мира.

По толпе пробежал гул. Сейчас, когда везде отмечались праздники урожая — родов земли, — мертвящее дыхание Мары, подсекающей своим серебряным серпом не спелые колосья, а человеческие жизни, могло сгубить будущие урожаи и оставить людей без хлеба. Поэтому народ заволновался, послышались тревожные и негодующие крики.

— Пусть она уходит! Прочь! Прочь Мару!

— Не позволим ей войти!

— Уходите!

Уже целая толпа — старейшины, держащие руки на рукоятях топоров, гневно нахмурившиеся женщины — сгрудилась перед воротами, встала стеной, преграждая Безвиде и ее дочери путь. Толпа напирала, обе чародейки были вынуждены попятиться.

— Уходите! — приказала им Радвила. — Мы не можем допустить вас в дом Жемен-мате, пока она не закончит дела этого лета и не погрузится в зимний сон.

— Но эти женщины пришли со мной! — Станила, уразумев причину задержки, поспешно вернулся.

— Эти женщины не могут пройти. — Радвила оставалась непреклонна, и другие жрицы, собравшиеся у нее за спиной, будто дружина за воеводой, кивали и сжимали посохи, словно мечи. — Ты можешь войти, княже Станиславе, но без них. Или можешь вместе с ними остаться за воротами дома Рожаны.

Станила огляделся. Суровые лица старейшин говорили о том, что без боя они не пропустят в святилище женщин, которые могут своим присутствием навлечь бесплодие на всю округу. Радим нахмурился: если бы он, как властитель этих мест, такое позволил, то разом утратил бы уважение и поддержку соплеменников. А затевать драку из-за Безвиды Станила считал преждевременным.

— Хорошо, — отчеканил он, всем видом выражая, что вообще-то согнуть его не так легко. — Я не оскорблю неуважением дом Рожаны. Останьтесь здесь, — бросил он Безвиде и Незване.

У Велема отчасти отлегло от сердца. Разоблачение обмана отодвинулось. Но что будет потом, если Станила выйдет из святилища вместе с Красой? Ведь рано или поздно ей придется встретиться с двумя этими ведьмами? Но думать об этом сейчас было некогда, и он пошел за ворота вместе со всеми.

Оказавшись в святилище, Станила растерял всю свою наглость — могучий дух Числомерь-горы действовал и на него — и хотя держался он с достоинством, в глазах его появилась неуверенность. Числомерь-гора за полторы тысячи лет своего существования повидала много таких, как он, и где теперь вся их сила и напор? Сменялись князья и воеводы, сменялись роды и племена, языки и обычаи, гордые курганы волнами времени давно сровнялись с землей. Только сама Мать Земля оставалась неизменной, с неуклонным упорством каждый год делая все ту же работу. И любой князь, любой воин, попав сюда, отчетливо понимал, что он пришел и уйдет, а на коловороте земной жизни это никак не скажется. Гордиться собой можно перед людьми, но здесь на тебя смотрят боги…

Поднеся жертвы Жемен-мате, князь Станислав богато одарил всех ее жриц и выдал припасы для продолжения пира — это был его гостевой дар всей местной волости. Старейшины с достоинством уселись на свои места за столами, женщины запели, девы встали в круг. Голядские бронзовые подвески, словенские заушницы, браслеты и ожерелья зазвенели, белые рубахи и синие покрывала двинулись по кругу в медленном танце. Над столами поплыла огромная братина.

— Мы слышали, что ты, Станислав Велебранович, одолел в поединке смолянского князя Громолюда и теперь правишь его землями, — начал один из местных старейшин, Дормонт сын Беревида. — Люди хотят знать, зачем ты теперь приехал в наши края. Мы платим дань князю Забериславу, и нам не нужны другие князья. Ты принес жертвы и пьешь вместе с нами из священной чаши в честь Рожаниц. Люди готовы видеть в тебе друга, но хотят услышать, что и ты пришел сюда как друг.

— Я понимаю ваши сомнения, нарочитые мужи, — ответил Станила и даже встал, чтобы его было лучше слышно. — И здесь, перед ликами богов, я отвечу вам. Я не намерен расширять свои владения на реке Сож и отнимать земли у князя Заберислава. Я пришел сюда за другим сокровищем, и все вы его знаете. Мне нужна Огнедева.

Он повернулся к девушке, сидевшей среди жриц, снова под покрывалом. То, что Огнедева, ранее позволявшая всем собравшимся видеть свое лицо, скрылась, как солнце за облако, под шелковую ткань, показалось людям недобрым знаком — Саулене словно не хотела видеть князя Станислава, лишала его своего расположения. И оказалось, что не случайно она так поступала.

По рядам пролетел гул. Огнедева не пошевелилась. И только Велем незаметно напрягся.

А Станила повернулся к нему.

— Я скажу прямо, зачем я сюда приехал. — Он положил руки на пояс и снова обрел утраченную было самоуверенность. — Боги одарили меня своим расположением и доказали это, дав мне одержать победу над Громолюдом и подарив мне его земли. Мне приходилось в жизни нелегко. Я потерял отца, едва став взрослым. Я чуть было не погиб сам в той же битве, когда Марена забрала его. Иные говорили, что я проклят. Это неправда. Но судьба мне досталась трудная, и я нуждаюсь в поддержке богов. Я намерен взять в жены ту, что несет с собой благословение светлых небесных богов, Дажьбога, Перуна, Ярилы и Лады. Дивомила, дочь Домагостя, внучка Витонега, ведет свой род от Любошичей, старшего рода волховских словен, и от Гостивита, их последнего князя. Боги избрали ее и назвали Девой Ильмерой. Нет на свете другой девы, более достойной стать моей княгиней и матерью моих сыновей. Я предлагаю ее роду этот союз и готов принять любые их условия.

— Ты забыл кое о чем, княже. — С места поднялся Велем, к которому эта речь, собственно, была обращена. Они уже говорили об этом, но теперь их должны были рассудить люди, жрицы и сами боги. — Моя сестра просватана и обещана в жены Полянскому князю Аскольду. Она отпущена родом за него и к нему направляется. Ты опоздал с твоим сватовством.

— Я не опоздал! — Станила не собирался с этим соглашаться. — Князь Аскольд недостоин такой жены. Кто он такой? С родом Полянских князей его связывает только мать. Отец его был русин, на земле словенских племен не имеющий ни корней, ни чуров, ни прав. В земле над Днепром нет праха его предков, он никто! Огнедева уронит себя, если сделается его женой. Но пока еще она ею не стала, я готов выплатить ее роду выкуп вдвое больший, чем дал Аскольд. Я предлагаю выкуп даже самому Аскольду, чтобы он не считал себя обиженным. А если его не устроят мои куны, я не побоюсь выйти с ним на поле и там показать, кому боги назначили владеть этой девой! Пусть никого здесь не беспокоит Аскольд. Спрос его с меня, и ответ ему мой! Я же хочу получить ответ от тебя, Велемысл Домагостич. Согласен ли ты передать мне твою сестру и принять взамен выкуп вдвое больший, чем вами был получен от полян?

— Я не имею права сам решать ее судьбу. Я — еще не весь род. Мне поручено отвезти ее к тому мужу, за которого она отпущена. Я не возьму на себя так много и не буду менять решение, принятое родом.

— Тогда ты останешься здесь вместе с нею, пока я не пошлю людей в Ладогу и они не договорятся со всем вашим родом! И ваш род примет мои условия, если не хочет потерять и ее, и тебя, и всю твою дружину! Потому что я не отступлю! Я не уеду отсюда без Огнедевы.

— Не слишком ли уверенно ты распоряжаешься на чужой земле? Мужи нарочитые, — Велем вопросительно оглянулся, — почему вы молчите? Только что вы сказали, что не собираетесь склонять головы перед чужим князем, — и вот уже он решает, чему и как быть на вашей земле, а вы молчите!

— Мы видим здесь сына нашего князя, Радимера Забериславича, — ответил другой старейшина, Ковальда сын Гедоты. — Скажи свое слово, Радимер Забериславич. Ты наш князь будущий — как ты скажешь, так тому и быть.

Радим поднялся и медленно оправил пояс. Сейчас он выглядел величаво и уверенно: он стоял на своей земле, за его плечами был отец, князь Заберислав, и все племя радимичей.

— Так вышло, что родство связывает меня и с князем Станиславом и с князем Аскольдом, — начал он. — Боги и чуры лишат меня своей милости, если я не попытаюсь примирить враждующих. Пять лет назад князь Громолюд обручил меня со своей дочерью Ольгицей. Пять лет я ждал обещанного, но уговор не был исполнен. Теперь Громолюд мертв, а все права его унаследовал Станислав. Он обещал отдать мне мою невесту, если я помогу ему взять за себя Огнедеву. Но и для Аскольда я не могу допустить обиды, потому что его брат Белотур женат на моей сестре Воротиславе Забериславне. Станислав предлагает Аскольду в жены свою сестру Незвану. Я готов поддержать сватовство Станислава к Огнедеве и сам стану сватом его сестры за Аскольда. Но взамен моя свадьба с Ольгицей должна быть справлена не позже, чем свадьба Станислава с Огнедевой. Если он примет эти условия, я поддерживаю его сватовство, Велемысл Домагостич.

При этом Радим в упор посмотрел на Велема. Истинный смысл этого взгляда был более чем ясен. Если Велем отвергнет сватовство, поддержанное Радимом, и лишит того Ольгицы, Радим немедленно всем расскажет, кто такая на самом деле девушка под покрывалом. Вернее, расскажет о том, что нужной девушки под этим покрывалом нет уже довольно давно. Сумеет ли Станила догнать настоящую Огнедеву — неизвестно, но то, что ее родичам-обманщикам при этом не поздоровится — несомненно. Велем и все его младшие братья оказались в заложниках, и у них просто не было другого выхода.

— Я должен подумать, — ответил Велем, отводя глаза. — Спросить совета у богов.

Он видел по взглядам, устремленным на него, что отношение радимичей уже изменилось. Честь и благополучие Забериславова рода оказались в зависимости от того, получит ли свое Станила. И подданные Заберислава, что вполне естественно, встали на сторону кривичского князя. Поддержать ладожан теперь могли только жрицы… но несколько мудрых женщин — не такая уж сила против двух князей с дружинами.

Вечером к Велему подошла молодая жрица Берена и знаком позвала за собой.

— Эйти, — сказала она. — Эйти след за мне. Прие мате Радвила.

В клети, куда Берена привела Велема, кроме Радвилы, его ждали еще три жрицы: Раманта, Чадогостья и слепая Даргала. Уже стемнело, и клеть освещалась огнем в обложенном камнем очаге посреди земляного пола. При свете пламени Велем увидел Красу, сидящую на скамье, а в дальнем углу, почти в темноте, смутно вырисовывалась высокая сухощавая фигура, продолговатое лицо Одоленя и его борода с тремя белыми костяными фигурками, вплетенными в конец. Волхв сидел, держа обеими руками посох, поставленный между ног.

— Садись. — Радвила, рослая женщина с тонким лицом, еще красивым, несмотря на морщины, указала ему на скамью возле Красы. Жрица-голядка говорила по-словенски свободно, и только произношение выдавало, что этот язык ей не родной.

Велем сел, из приличия отодвинувшись от девушки, хотя ему больше хотелось к ней прижаться, почувствовать тепло ее тела, ее близость, пока можно. Он понимал, что час расставания стремительно приближается.

— Ты хотел искать совета богов, — продолжала Радвила. — Мы держали совет с матерями и с Одоленем. — Она кивнула на волхва, и тот тоже кивнул, соглашаясь. — И мы поняли, что не можем обращаться к богам перед всеми людьми. Одолень не скрыл от нас, что эта дева — не та, за кого ты ее выдаешь. Она не сестра тебе и не Огнедева. Если мы спросим богов о ней как об Огнедеве, боги раскроют перед всеми нашу неправду. Мы согласились покрывать вашу ложь, потому что отец Веледар желал этого и потому что мы видим, что этой деве и всем вашим спутникам грозит опасность. Но мы не можем обречь мечам и разорению Числомерь-гору, нашу волость и всех ее людей ради вас. Откажись от гадания, и боги промолчат, и мы все тоже промолчим. Но взамен ты должен дать согласие Станиславу. Ты привез эту деву, чтобы отдать ее вместо твоей настоящей сестры — пора сделать это. Мы и Жемен-мате больше ничем не можем вам помочь.

— Спасибо вам, матери, и спасибо Жемен-мате! — Велем встал и низко поклонился жрицам. — Вы и так много для нас сделали. Больше, чем я мог рассчитывать. Я дам согласие. Но… — Он бросил взгляд на молчащую, сжавшуюся Красу. — Но неужели вы не можете ничего сделать… для нее? Я не только перед вами, я и перед ней виноват. Но от меня ей теперь уже пользы мало.

— Мне ничего не нужно. — Краса протянула руку и вцепилась в его пальцы. — Ты меня от смерти спас. Ты мне другую жизнь дал. Я ничего больше от тебя не хочу, я сама… Уезжай сразу, как он отпустит.

Она не хотела говорить при жрицах, что любит его и будет рада даже отдать свою жизнь ради него, а Велем не хотел этого слышать, потому что мысль о ее любви делала его чувство вины еще горше. Постыдно и больно — заслониться от опасности женщиной, но вдвойне больнее, если женщина эта из-за любви сама пытается стать твоим щитом! Теперь уже Велему казалось, что средство, избранное для спасения Дивляны, ничуть не лучше того, первоначального зла. Огнедеву нельзя заменить «какой-нибудь девкой», как он поначалу собирался. Заменить Огнедеву могла только такая, что равна или почти равна ей. И эту другую Велем тоже не хотел отдавать, разве что братская заботливость в его душе сменилась на мужскую ревность.

— Мы поможем тебе, — пообещала Чадогостья, старшая из словенских жриц, крупная и полная женщина, в рогатом уборе и с множеством подвесок, изображавших голову тура с рогами. — Ты выбирал-то — не промахнулся. В этой деве есть сила. Бывает так, что благословение богов получают по наследству — как твои сестры. Случается, что человек избирает служение богам. А бывает, что боги сами избирают тебя, первым из твоего рода, и только они сами знают почему. Эта дева избрана. Ее силу еще нужно пробудить, а саму деву — научить пользоваться силой. Это мы сделаем. Бережана поедет вместе с ней и будет обучать всему тому, что должна знать княгиня и старшая жрица. Ей придется нелегко, ведь у князя Станислава уже есть старшая жрица. Но если боги привели ее на это место, значит, мы должны выполнить их волю. Это будет наша плата за их помощь.

— Я сама хочу сказать ему, — подала голос Краса. — Можно позвать его сюда?

Радвила кивнула и бросила взгляд Берене. Та вышла, направившись на поиски Станилы. Сообщить ему о том, что его искания увенчались успехом, должна была сама Огнедева. Ведь они все поговорят и разойдутся, а ей придется с ним жить!

Станила появился довольно скоро. Ничего такого сегодня не ожидая, он уже порядком выпил, но, услышав, что его зовут Жрицы и сама Огнедева, поспешно привел себя в порядок: волосы у него были мокрыми и слегка приглаженными, на груди нарядной вышитой рубахи тоже темнели пятна от воды. Войдя, он поклонился жрицам, скользнул почтительным взглядом по их лицам… а потом заметил Красу и медленно выпрямился. Он даже забыл, что ей тоже следует поклониться, но не от недостатка вежливости. Единственная девушка среди жриц могла быть только Огнедевой, и он впервые видел ее без паволоки.

Краса стояла позади очага, опустив сцепленные руки, и смотрела прямо на него. Чуры знают, чего ей стоило не отвести глаза перед этим человеком, которого у нее было столько оснований не любить и бояться. Но и он смотрел на нее с жадным любопытством и волнением, впервые видя ту, за которую готовился воевать с несколькими князьями сразу. И в этот решающий миг ничего похожего на разочарование на его лице не отразилось. Стройная девушка с длинной косой, хорошо одетая, в нарядно вышитой предсвадебной верхнице, с сияющими в отблесках пламени украшениями, выглядела невестой, достойной любого князя, а полумрак и дрожащие тени от огня скрадывали недостатки ее лица.

— Здравствуй, Станислав Велебранович, — первой заговорила она.

— Здравствуй, Див… Огнедева, — почему-то он не смог выговорить ее настоящего, как он думал, имени. — Благодарю тебя… что призвала.

— Держали мы совет с родичами моими и мудрыми матерями Числомерь-горы, — отчасти подражая Радвиле, продолжала Краса. — И решили, что для мира и благополучия племен и родов наших надлежит мне войти в твой дом. Посмотри на меня, — она пристально взглянула ему в глаза, хотя он и так смотрел не отрываясь, — и скажи перед братом моим и этими мудрыми женами: хороша ли я? Хочешь ли ввести меня в дом твой, назвать твоей женой старшей и княгиней смолян и кривичей? Скажи сейчас, чтобы люди, чуры и боги были послухами нашего уговора.

Радвила и Чадогостья обменялись быстрым одобрительным взглядом. Дочь ловца очень быстро училась. Если когда-нибудь все откроется, Станила не сможет утверждать, что был обманут. Он сначала посмотрел, кого берет, и подтвердил свое согласие.

— Хороша! — даже с некоторой поспешностью отозвался Станила.

Велем в досаде отвернулся, тайком кусая губы. Обостренная ревностью проницательность подсказывала Велему, что Краса понравилась Станиле сама по себе, понравилась как женщина, а не просто как знатная невеста. Конечно! Этому юду лесному ее показали уже умытой, причесанной и нарядной! А ведь это он, Велем, отыскал в глухом лесу замарашку-робу с синяком под глазом и превратил ее в небесную деву, он зажег в ней этот огонь, наполнил страстью, которой она теперь дышит и которая с первого взгляда пленила смолянского князя.

— Я хочу тебя… ввести в свой дом, — продолжал Станила, глядя на нее, будто зачарованный. — Ты будешь моей старшей женой, княгиней, и никого я не поставлю выше тебя.

— У меня есть условия.

— Говори!

— Ты заплатишь моему роду выкуп вдвое больший, чем платил Аскольд, чтобы искупить обиду. Ты поклянешься быть другом и братом моим братьям. А еще… ты удалишь от себя Безвиду и ее дочь Незвану.

Станила переменился в лице. Теперь, когда уже два племени были обязаны ему данью, когда ему достались все сокровища Громолюдова рода, скопленные за многие годы владения волоками, выплатить двойной выкуп за невесту для него не составляло труда. Но удалить Безвиду, которая вырастила его и почти заменила ему мать! Не сказать, чтобы она окружала его материнской нежностью и заботой. До него не раз доходили смутные слухи, будто именно Безвиде его родная мать, княгиня Городислава, обязана ранней смертью — волхвита стремилась занять ее место если не рядом со старым князем, то хотя бы с молодым. Но она водила его по темным тропам Навного мира, она отбила его у Марены, которая занесла острый серп над нитью его жизни еще пять лет назад. Он не мог взять и отослать ее прочь, потому что так захотела невеста. Он даже боялся в душе остаться без кормилицы и ее советов. А еще опасался мести отвергнутой советчицы.

— Этого я не могу сделать. — Он опустил глаза. — Проси чего-нибудь другого.

— Ты сам должен сделать выбор, княже Станиславе. — Из тьмы в дальнем углу выступил Одолень. — Огнедева не сможет жить в одном доме с дочерью Марены. Ты еще не ведаешь всего о той цене, которую ей пришлось заплатить за согласие.

В наступившей тишине каждый — сам Станила, Велем, Краса — слышал только стук своего сердца. Велем и Краса знали, чего им все это стоило, но как раз Станиле не нужно было об этом знать.

— Боги не любят, когда человек считает себя умнее их и пытается по-своему сплести нити с прялки Макоши и Судениц, — продолжал Одолень. — Ты слишком далеко заходишь, княже Станиславе. Ты мог взять свое и на этом остановиться, но ты возжелал чужого. А судьбу и богов обмануть нельзя. Тот, кто пытается вырвать силой у судьбы больше того, что ему предназначено, будет обманут, но только самого себя должен винить. Ты увидел Огнедеву, нареченную невесту другого, и пожелал отбить благословение чужой судьбы. Но ты получишь только то, что можно взять здесь, в Яви. — Волхв грустно улыбнулся и кивнул на замершую в неподвижности девушку. — Ты получишь в жены эту деву, наделенную юностью, красотой, здоровьем, умом и добрым нравом. Но благословение Огнедевы оставило ее, ибо ты разгневал богов своей жадностью. Оно может вернуться, если ты сумеешь умилостивить богов и доказать, что достоин этого дара.

— Оно вернется, — подхватила слепая Даргала. — Я вижу ее путь. Сила раскроется, когда она родит первого сына.

— Но до тех пор эта дева беззащитна перед дочерью Марены, которая ни с кем не хочет делить власть над твоим умом и сердцем, — добавила Радвила. — Чужую судьбу и Огнедеву нельзя получить силой. Ты можешь вырастить свою Огнедеву. Но не допусти, чтобы ее погубили раньше, чем сила вернется.

— Таковы условия, — подвел итог Одолень. — Не она и не мы ставим их перед тобой. Их ставят боги. А спорить с богами бесполезно — они не услышат твоих возражений. Нужно принимать судьбу такой, какая она есть, и выращивать плоды из тех семян, что посеял.

Краса едва стояла на ногах, дрожа от волнения. Одолень и жрицы Числомерь-горы действительно помогли ей. Станиле сказали, что она никакая не Огнедева, и он не сможет упрекать ее, когда откроется, что особой силой она не наделена. Более того, вину за ее бессилие переложили на него же — не сказать, чтобы без оснований. И ее пытаются избавить от Безвиды.

Но ведь он еще может отказаться от невесты, получаемой на таких условиях! И они смогут просто уехать…

Станила, как во сне, сделал несколько шагов, обошел очаг и приблизился к Красе. Велем невольно сделал движение, будто хотел помешать ему, но сдержался. Он тоже понимал, что Одолень и жрицы спасли их всех, и теперь было важно не испортить дела и не загубить достигнутого. Пусть Станила решает сам. Он мужчина и князь, пусть он принимает решение и отвечает за его последствия.

А тот смотрел на девушку, стоявшую на грани пламенного света и тьмы, смотрел и не мог поверить, что никакой особой силы в ней нет. Она была, он чувствовал эту силу, скрытую где-то глубоко, как огонь в кремне.

И Станила сказал совсем не то, чего от него ожидали.

— Прости, — хрипло произнес он и взял безвольную руку Красы. — Прости меня, дурака. Я жизнь твою загубил. Благословение… отнял. Я понимаю — это… почти хуже смерти. Из-за меня все. Но я же не знал. Ты нужна мне. Я не могу больше… с Мареной жить. Сам знал, что упырем стану, если дальше буду с ней. Но… у меня нет никого другого. Не было. Потом ты появилась. Я думал, вот и для меня солнышко взошло. А вот что вышло. Прости. — Он сжал ее руку и приложил к груди. — Я уберу ее… их обеих. Я тебя беречь буду, как перстенек золотой. Я все для тебя делать буду. Ты ни в чем горя знать не будешь. И сила воротится. И сын у нас будет, и второй, и третий. Я тебя любить буду, как сам белый свет. И боги к нам придут. Ты мне веришь?

Краса опустила взгляд. Не было сил смотреть ему в глаза, его напряженный, молящий, полный надежды и вины взор пронзал ее душу. Станила жалел о том, что натворил, и готов был отвечать за причиненное ей зло, как он думал. Невозможно было так сразу поверить тому, кого она считала самим Встрешником, и то доброе и честное, что вдруг обнаружилось в его душе, скорее потрясло своей неожиданностью, чем обрадовало.

— Поверь мне! — Станила взял ее за другую руку, словно хотел заставить снова поднять на него глаза. — Останься. Будь со мной, и боги будут с нами. Сила вернется, я все сделаю, что от меня зависит. И благословение будет… над нами.

Краса с усилием подняла глаза. Она уже не замечала уродливого шрама через все лицо и видела только его глаза. Мельком вспомнилась баснь о девушке, которая попала в берлогу к медведю, а он потом сбросил звериную шкуру и стал молодец молодцем.

— Ты все знаешь, — тихо сказала она. — Ты сам выбрал меня… как есть.

— Ты и без силы красавица. — Станила осторожно прикоснулся к ее щеке, словно убирая рыжую прядь, выбившуюся из косы. — Заря ты моя ясная.

— Где есть лад, там и сила будет, — произнес Одолень, и все разом перевели дух. — Благословение Лады вижу над вами, а с нею никто не страшен.

Дальше все стало проще. Обсудили, в какие сроки Станила сможет собрать двойной выкуп и передать его Велему. Свадьбы — и самого Станилы, и Радима с Ольгицей — решили играть на Вечевом Поле, чтобы оба племени, подвластных Станиле, видели его торжество. Но Радвила объявила, что поскольку князь Станислав сломал прежнюю судьбу Огнедевы и она будет вынуждена получать благословение заново, то имя ее надлежит сменить и в ближайшие дни ей придется пройти обряд нового наречения. И у Велема еще раз отлегло от сердца: он уже мельком думал, что же будет, когда на свете окажутся две Дивомилы Домагостевны, и обе княгини! А так выходило, что до первого снега он сумеет попасть-таки в Киев.

Когда мужчины отправились назад за столы пить за новый договор, Краса так и осталась сидеть, не имея сил даже подняться. Все происшедшее так потрясло ее, что мыслей в голове почти не осталось. Кроме одной.

— Но что же я потом буду делать? — спросила она, когда в клети остались, кроме нее, лишь две жрицы. — Потом, когда сын родится? Ведь ты сказала, что, когда родится сын, у меня будут сила и благословение…

— Что тебе еще нужно? — проворчала Даргала, обернувшись на голос. — Или ты думаешь, что здесь безумные старые балаболки собрались? Я сказала правду! Сначала ты родишь дочь, слишком похожую на дядю по матери, а уж потом сына. Я не обещала, что он будет счастлив или что ему удастся сохранить то, что его отец завоевал. Но когда он родится, в тебе проснется достаточно сил, чтобы стать матерью этим двум племенам. Мы все говорили ему правду! Мы не можем лгать в доме Жемен-мате. Иногда человек говорит правду, даже если сам этого не знает. Это про тебя и твоего якобы брата, который не сумел быть твоим братом до конца, А мы здесь для того и сидим, чтобы говорить правду от лица богов!

Краса не ответила, пытаясь понять, что означает эта отповедь. Даргала заковыляла к двери, но на пороге обернулась.

— А еще я не сказала, что вы избежите расплаты за все, что натворили, — добавила она. — Боги возьмут с вас плату за удачу, хотя и позволят отложить расчет. Там, где ты родилась, тебе жилось бы проще. Но иногда боги выбирают за нас, и это надо принять. Утешайся хотя бы тем, что все решили за тебя.

Старуха вышла, закрыла дверь. В клети повисла тишина. Краса сидела не шевелясь, и единственным живым существом казался огонь в очаге, по-прежнему ясный и бодрый. Он горел на этом месте целых полторы тысячи лет и повидал еще не такое.