Назад: Екатерина Мурашова, Мария Семёнова СКАЗКА ПРО ПЕЧКУ

Вадим Калашов
ПРОКЛЯТИЕ

Он всю жизнь имел дело с деньгами, но никогда не видел столько золота. Он сказал бы: «Глазам своим не верю», если бы одна его глазница не была пустой, как мошна пьяницы. Что и говорить, сейчас он был счастлив, по-настоящему счастлив.

Карта старого Филиппа не обманула, и Феодор Корий Гинсавр, он же Феодор Кинтарийский, он же Феодор Отважный, он же Кривой Купец, он же Кинтарийский Циклоп, в одночасье обрёл небывалое богатство, хотя и раньше был не бедным человеком.

Он стоял на палубе корабля, пил роскошное вино, по обычаю предков разбавив его родниковой водой, и наблюдал, как гребцы, превратившиеся на время в носильщиков, подобно муравьям, снуют между пещерой и трюмом второго судна, перенося на крепких спинах тяжёлые сундуки с золотыми монетами. Глупец сейчас бы топтался возле пещеры и следил, чтобы ни одна монетка не пропала. Феодор Кинтарийский не таков. Богатство Кривого Купца оттого и не уставало расти, что, гоняясь за ним, он никогда не терял разума. Ну сколько может утаить полуголый носильщик от хозяина?.. Три, может быть, четыре монеты. Если кто-то решится так поступить, то с Феодора Гинсавра не убудет, и это не повод оскорблять недоверием тех, чьё сердце преданно, а помыслы чисты.

Многие его друзья из партии прасинов, такие же, как он, купцы, так не думают. Они презирают гребцов и матросов, относятся к ним как к рабам, словно Мессия девять веков назад не говорил, что рабы — мы все, перед лицом одного Всемогущего Господа.

Они другие, не такие, как он, хотя и носят того же цвета накидку, болеют на ипподроме за тех же возниц и занимаются тем же делом. Не раз и не два корабли Кинтарийского Циклопа ходили в дальний поход парус к парусу с их кораблями. Не раз и не два веслом к веслу пытались оторваться от грозных пиратов, а когда это не получалось, палуба к палубе принимали жестокий бой. Каждый такой поход завершался доброй пирушкой в хорошей таверне, пожертвованиями во славу Мессии и высокими ставками на ипподроме. И здесь они снова были вместе.

Познав коллег по ремеслу и друзей по партии и в трудную минуту и в светлый день, он имел право судить о них, а они о нём. Но если своё мнение Кривой Купец даже на пьяную голову предпочитал держать при себе, то его обоюдоглазые приятели, опорожнив наполовину амфору фалернского, не стеснялись выразить порицание некоторым его поступкам. Они пытались понять его мотивы, но Феодор Кинтарийский только посмеивался в ответ и хитро щурил единственный глаз.

Он и без пьяных расспросов в хорошей таверне знал, что его поведение иногда кажется друзьям странным. Знал, что, когда начнётся шторм, никто из них не выскочит на заливаемую дождём палубу, не скинет шёлковые одежды и не станет вместе с матросами убирать парус, подбадривая команду криками, перекрывающими гром. Знал, что, когда носильщики будут переносить груз с корабля, давшего течь, даже если счёт будет идти на мгновения, они заставят бегать с мешками по дрожащему мостику и матросов, и дружину, но сами даже пальцем не пошевелят. Знал, что, когда злая болезнь свалит половину гребцов, никого из них не увидишь за веслом, даже если в затылок дышат корабли пиратов.

Только он, Феодор, уроженец Кинтарии, прозванный Кривым Купцом, может поступиться ради пользы дела амбициями, и только он настолько отважен, что не отсиживается в трюме, пока на палубе наёмники из числа викингов или словенов рубятся с пиратской ордой, а своей бронзовой булавой и воодушевляющими криками зачастую решает исход сражения.

Он знает, что друзья никогда не поймут его, поэтому и не считает нужным ничего объяснять. Всемогущий Господь пытается их вразумить, но бесполезно. То одного команда бросила на необитаемом острове, то другой потерял в дорожных неприятностях четверть груза, но для остальных не послужил уроком ни первый, ни второй случай. В результате, когда шесть лет назад появилась возможность провернуть выгодное дело на границах загадочной Гипербореи, Феодору пришлось идти в море одному: никто из его друзей не сумел найти матросов, которые не испугаются плыть мимо берегов грозных викингов на край света, в страну белых медведей, клыкастых тюленей и людей с пёсьими головами.

Никаких людей с пёсьими головами Феодор тогда не нашёл, зато сумел добыть легендарного северного медведя и забил трюмы доверху белоснежными клыками злых тюленей. Тюленьи клыки теперь украшают рукоятки дорогих кинжалов на поясах богатейших людей Империи, а белый медведь — императорский зверинец.

То рискованное дело удвоило состояние Кривого Купца и убедило его, что он ведёт достойную жизнь, угодную Мессии.

И сейчас, стоя на палубе с кубком разбавленного вина в могучей руке, Феодор укреплялся в этой мысли.

Да, по прибытии первым делом нужно отблагодарить Мессию. Разумеется, некоторую сумму придётся отдать в храмы Империи, чтобы не вызывать подозрений, но большую часть пожертвований примет истинный Мессия, а не тот, которому поклоняются трусливые аристократы из ненавистной партии венетов и их лживый император из проклятой Небом и предками Феодора Кинтарийского династии. Три века назад бывший солдат, ставший басилевсом, объявил истинную веру ересью монофизитства, а ложь возвёл в ранг государственного культа. Нынешняя династия продолжает ту же политику, и не проходит и трёх недель, чтобы кто-нибудь из неосторожных на язык прасинов не попал в лапы к палачу. Глупец на троне не видит очевидного: что Господь жестоко покарал правителей, отвергших свет истинной веры. Что территория Империи уменьшилась вдвое со времени начала их правления. Что набеги варваров, случавшиеся в былые времена от случая к случаю, ныне сотрясают наши границы чуть ли не каждый год.

Открой свои глаза, августейший болван, потомок удачливого проходимца, и ты увидишь знаки, которые Небо посылало вашим предшественникам и посылает сейчас вашей династии в надежде, что вы образумитесь! Пока не поздно, возьми кнут и выгони лжецов из храма, и прекрати сам служить лжи! И когда главный собор стольного града займут те, кто сейчас осмеливается отправлять службу только в горах далёкого Кауказуса, то ты увидишь, как изменится отношение Неба к тебе. Увидишь, как границы Империи начнут снова расширяться, а злые варвары в страхе побегут от наших катафрактов.

Но, увы, басилевс так же слеп, как друзья Феодора из партии прасинов. Да, и у первого и у вторых, в отличие от Кривого Купца, на лице моргают оба глаза, однако эти глаза обладают чудесным даром не видеть очевидного. Ни божественный басилевс, ни надменные друзья Феодора Отважного никогда не поймут тех знаков, которые Небо посылает, чтобы один сменил отношение к вере, а другие пересмотрели взаимоотношения со своими людьми. Мнение Кинтарийского Циклопа, высказанное вслух, здесь роли не сыграет, потому он будет хранить его при себе, дабы не лишиться ни друзей, ни головы.

Да, приятели разделяют не все его убеждения, а многие ради спокойной жизни даже отвергли истинную веру, но самый последний из них в сто раз лучше этих спесивых аристократов и их прихвостней, которые носят голубые накидки и лебезят перед болеющим за тех же возниц императором!

Феодор вдавил сильные пальцы в древний кубок и сжал зубы, чтобы не заплакать, когда вспомнил события пятнадцатилетней давности. Жестокий бой, подаривший ему прозвища Отважный и Кинтарийский Циклоп, но стоивший левого глаза и трёх лучших друзей.

Армия нечестивых детей пустыни подошла тогда к самому стольному граду. Их злые цари отвергли предложение покинуть Империю в обмен на золото. Им не нужны были монеты, им нужны были земли и жизни тех, кто верит в божественного Мессию, а не в их лживого пророка.

Ополчение обеих конкурирующих дим — партий стольного ипподрома, приняло участие в сражении, в котором решалась судьба Империи.

Небо помогло одолеть нечестивцев, но страшной ценой далась та победа. Три дня и три ночи не смолкал плач безутешных вдов и малолетних сирот в стольном граде.

Вереница носильщиков потеряла контуры, а перед взором поплыли красные пятна. Феодор чувствовал, как гнев начинает туманить голову.

Проклятые, трижды проклятые венеты и их лживый басилевс!

Да, не все его друзья из партии прасинов приняли участие в сражении лично, многие просто вооружили тех, кто по бедности не может позволить себе ламиллярный доспех и хороший меч, но из тех, кто бился сам, ни один не показал служителям нечестивого пророка спину! Да, ополчение дим никогда не было большой силой на полях сражений, но таких больших жертв можно было бы избежать! Ведь даже ребёнку, ничего не понимающему в тактике, понятно, что, когда воюют люди, далёкие по профессии от ремесла воина, главное — держать строй! Не позволить сражению распасться на множество мелких поединков, когда опытный боец кладёт каждым ударом двоих неопытных! И уж тем более не допустить флангового прорыва, который опасен даже для лучших подразделений любой армии мира, а что уж тут говорить о толпе людей, половина из которых только вчера взяла в руки меч!

В тот чёрный для зелёной димы день, всё так и случилось. Ополчение голубой димы покинуло поле боя, не выдержав сонма стрел, и всадники пустыни, опустив копья, атаковали правый фланг прасинов. Лошади пустынных конников — ничтожные ослики против могучих коней гвардии басилевса, а копья — жалкие палки по сравнению с контарионами имперских катафрактов, но обладатели первых остались стоять рядом с императором на высоком холме, а владельцы вторых увлеклись давлей вражеской пехоты, прорвавшей фаланги скутариев в центре. Бронированная конница в тот день не сломала ни одного копья за судьбу пеших ополченцев. И участь их была ужасна, ибо в мирной жизни нет ничего страшнее чумы и гнева императора, а на войне, как уже было сказано, — трусости соратников и флангового удара противника.

Много людей, среди которых были три лучших друга Феодора Кинтарийского, стали жертвами трусости венетов и последовавшей атаки всадников пустыни. Сам Феодор выжил и сохранил память о том, как божественный басилевс на высоком холме стоял, окруженный блестящей свитой, а рядом с ним топтались так и не принявшие участие в бою «бессмертные» — личная гвардия императора, созданная три века назад бывшим солдатом, занявшим стольный трон. Басилевс не посмел рисковать резервом, чтобы спасти погибающее ополчение, и только безрассудная отвага варяжской стражи Империи и словенской дружины полководца Льва Тансавра, ударивших на врага вопреки приказу «ждать», спасла прасинов от полного истребления.

Когда варяги, размахивая окровавленными двуручными топорами, врезались в толпу всадников пустыни, вначале проредив её бросками толстых копий, то они навсегда запомнили высокого человека в зелёной тунике поверх ламиллярного доспеха, на широкую бороду которого стекали кровь и остатки левого глаза. Своей громадной булавой он пробивал головы невысоких лошадей и сбивал на землю их смуглых наездников, а его громовой голос перекрывал шум битвы. Викинги в тот день дали этому человеку прозвище Отважный, а полководец, чей букелларий, состоящий целиком из словенов, обратил служителей проклятого пророка вспять, назвал его Циклопом.

Феодор дрожащей рукой опрокинул в себя остатки вина, пролив часть божественной влаги на широкую бороду, бросил кубок и тряхнул кудрявой головой. Ничего, придёт и наш час. Судьба прошлых династий ничему не научила нынешнюю, тем лучше. В этот раз прасины будут подготовлены, и, когда над ипподромом снова пронесётся клич «Ника», басилевсу и трусливым венетам не удастся утопить восстание в крови.

Но это дела грядущих дней, и, дай Господь, император всё-таки образумится, потому что хотя Феодор Кинтарийский не был трусом, но не любил войну — он был уже трижды отцом. Ради них, троих черноглазых сыновей, он и существует на грешной земле, и только ради них плавает по бурному морю.

Мысли об этих сорванцах и об их ясноокой матери вернули Кривому Купцу хорошее расположение духа. Он принял неожиданное решение.

Господь с ними, с венетами, с басилевсом и с далеко идущими планами! К дьяволу все планы, если они угрожают благополучию трёх самых лучших созданий на этом свете!

Заработав большой живот, Феодор не потерял былой ловкости. Одним прыжком он перемахнул перила палубы и по колено приземлился в воду, подняв в воздух сонм брызг. Часть из них попала на лицо и смыла последние остатки мрачных мыслей и неприятных воспоминаний, минуту назад будораживших душу тридцатисемилетнего купца. Он выбрался на берег и направился к носильщикам.

И вовремя. Один из них, молодой Намба, поскользнулся, уронил сундук на землю и, сыпя проклятиями, отпрыгнул в сторону, махая ушибленной ногой. Работавший с ним в паре соплеменник Вамба тоже не избежал столкновения пальцев ног с металлической поверхностью сундука, поэтому не стеснялся в выражениях.

Колонна носильщиков застопорилась. Люди поставили сундуки и стали ждать развития событий. Олафрус и Волок-ант, предводители соответственно варяжской и словенской частей дружины, оставили военные игры и приготовились разнимать приближающуюся драку. Но их наниматель оказался проворней. В мгновение ока он достиг сжавших кулаки чернокожих, положил ногу на сундук и с улыбкой сказал на их протяжном наречии:

— Юный Намба, как я вижу, унаследовал от своих предков только силу буйвола, но никак не ловкость обезьяны!

Те гребцы, чья кожа была черна, засмеялись, а когда Кривой Купец перевёл свою фразу на язык Империи, то к веселью присоединились остальные члены команды, кроме дружинников.

Намба опустил голову, а его наниматель уже стыдил Вамбу, разумеется, тоже на его родном языке:

— А ты, я вижу, когда маленьким слушал сказку о льве и леопарде, мечтал стать не таким же преданным другом, каким был лев, а восхищался коварством леопарда, отвернувшегося от того, кого знал котёнком, когда тамтамы зелёных лесов запели об опасности.

Эти слова Феодор не переводил, потому что, в отличие от легенды о предках чёрного народа, эту сказку на всех трёх кораблях знали только соплеменники Вамбы и Намбы, их одноглазый хозяин и ещё один человек.

Вамба вскинул голову. Его толстые губы дрожали, а в глазах светилась обида. Кинтарийский Циклоп отвернулся от него и обратился по очереди к Сараку из народа фракийцев, Полоху из народа булгар и Ираклию, родившемуся в горах Кауказуса. Он говорил с ними на языке Империи, но о тех вещах, которые каждый первый раз слышит на языке предков:

— Сарак, ваш знаменитый соплеменник смог бы много веков назад бежать из рабства и воевать с Вечным городом, если бы имел таких же преданных друзей, каких имеет Намба?.. Друзей, которые за ушибленный палец готовы размозжить голову.

Сарак отрицательно помотал головой. Остальные фракийцы команды были с ним согласны.

— Полох, ведь в землях твоего народа рассказывают легенду о двух братьях-царях?.. Как думаешь, о таких людях, как Намба и Вамба, сложат когда-нибудь легенды?..

Полох отрицательно помотал головой. Остальные булгары команды были с ним согласны.

— Ираклий, когда в ваших горах люди поднимают рог, наполненный молодым вином, первый глоток делают за тех, кого сейчас с нами нет, второй за тех, кого уже никогда с нами не будет, и лишь только третий за тех, кто с нами сейчас. Стал бы ты пить за таких друзей, как Вамба и Намба?..

Ираклий отрицательно помотал головой. Остальные горцы команды были с ним согласны.

— Прости меня Намба, — чуть слышно сказал Вамба.

— Прости меня, Вамба, — вторил ему собеседник.

Кривой Купец довольно улыбнулся. То-то же! Не хватало ещё раздоров в команде.

Но Феодору было этого мало.

— Ну а если Намба и Вамба настолько немощны, что не могут носить сундуки, видно, настал мой черёд занять их место, а их предназначение — занимать место моё!

Под громкий смех гребцов и матросов и даже некоторых дружинников Феодор стянул с себя зелёные шёлковые одеяния и набросил одно из них на Вамбу, а второе на Намбу. Намба и Вамба были новичками в команде и не привыкли к таким выходкам хозяина, поэтому были в полном недоумении, сменившемся искренним восхищением, когда оставшийся в одной набедренной повязке купец в одиночку оторвал от земли тяжёлый сундук, поднял его над головой и в таком положении доставил на корабль. Даже словены и викинги не скрывали восторга по поводу такой демонстрации силы.

— Теперь ваши хозяева Намба и Вамба — люди настолько немощные, что могут только командовать.

Гребцы вернулись к работе, которая теперь потекла в два раза быстрей. Каждый из них, проходя мимо оторопевших чернокожих, считал своим долгом задать какой-нибудь вопрос и, не дождавшись ответа, пройти дальше, с трудом скрывая смех.

Насмешки сыпались на Вамбу и Намбу со всех сторон.

— Намба, можно я отойду по нужде?

— Вамба, ты уже решил каким маршрутом поплывём назад?

— Хозяин, когда пойдёте покупать новые корабли, не берите у кинтарийских судоделов!

Феодор не успел взять второй сундук. Намба и Вамба упали перед ним на колени и протянули зелёные одеяния, умоляя о прощении. Тот, кого прозвали Кинтарийским Циклопом, с улыбкой натянул одежду, рывком поднял с коленей каждого чернокожего, ободряюще похлопал их по плечу и велел продолжать работу. Быстрее молнии Намба и Вамба бросились к пещере.

Кое-кто из команды пытался повторить поступок хозяина. Разумеется, ни у кого это не получалось.

Когда кто-нибудь из этих горе-силачей ронял свой сундук на землю, Феодор уже не спешил на помощь. Он умел чувствовать момент для таких поступков. В отличие от других.

Один из друзей Кривого Купца в своё время всё-таки догадался о мотивах его странного поведения и попытался подражать ему. Силы этому человеку было не занимать, поэтому он смог без вреда для здоровья разделить с командой все тяготы работы моряка. Вот только Кривой Купец, в отличие от своего незадачливого подражателя, хорошо знал, когда нужно скинуть с себя шёлковую одежду и вцепиться в длинное весло или в верёвку, держащую парус, а когда нужно попивать фалернское и отдавать суровые приказы. Через неделю команда звала того беднягу по имени, работу делала с откровенной ленью, и самый последний гребец осмеливался похлопать хозяина по плечу, когда бывал пьян, а пили на корабле с того момента каждый день. Естественно, по возвращении в стольный град пришлось менять всю команду.

Кривой Купец слышал, как на десятке языков за его спиной люди восхищаются силой хозяина. Как и многие судовладельцы, он набирал команду не по цвету кожи или глаз, а по рабочим качествам, но, в отличие от них, понимал речь каждого своего работника. И не только понимал, но и чувствовал момент, когда нужно этим знанием блеснуть. Ещё один из его подражателей попытался как-то выучить язык чернокожих гребцов, и когда понял то, что говорят о нём за глаза, то подбежал к дружинникам и потребовал, чтобы они отрубили головы всей команде, а за вёсла сели сами. Разумеется, они отказались, и по возвращении в стольный град пришлось распустить и команду, и дружину.

Взгляд кинтарийского Циклопа упал на дружинников. Он доверял своим людям и не нуждался в надсмотрщиках, поэтому и словены и викинги, когда угроза драки миновала, вернулись к любимому времяпрепровождению — военным играм.

В данный момент они образовали полукруг и наблюдали, как их предводители состязаются в умении сражаться тяжёлым мечом и управляться с большим щитом.

Непосвящённому могло показаться, что этот бой идёт не на жизнь, а на смерть, но Феодор знал, что Олаф-рус и Волок-ант — побратимы. Они никогда не поднимут друг на друга руку, если речь идёт не о дружеском поединке.

Волок-ант был нанят позже Олафа-руса. Побратимы не виделись много лет и поэтому не сразу признали друг друга. Когда Феодор узнал, что викинг и словен приятели, то он уже не мог распустить одну из своих дружин и не навлечь подозрений в трусости. Хотя это была не трусость, а всего лишь осторожность, древний принцип «Один сторож сторожит другого», или, как говорили жители Вечного города, «Разделяй и властвуй», но Феодор дорожил уважением команды, которого так долго добивался.

Отчаявшись справиться с побратимом, Олаф-рус броском щита попытался подбить ему ноги, но более молодой Волок-ант ловко подпрыгнул, и манёвр викинга не удался. Как настоящий воин, Волок знал, что бойцы, которые не дают противнику равных шансов, не попадают в легенды, поэтому по приземлении тотчас освободил свою левую руку. Вооружённые теперь одними мечами, побратимы медленно кружились друг вокруг друга, ожидая удобного момента для атаки.

Знакомый не только с умением вести дела, но и с ремеслом воина, Феодор, наблюдая за походкой обоих ратоборцев, сразу понял, кто из них сегодня победит. Некогда ты был великим бойцом, Олаф-рус, но время твоё прошло, пора уступать дорогу молодым.

Однако в этот день чутьё воина подвело Феодора Гинсавра. Да, Волок-ант провёл страшный удар ногой в живот, сваливший побратима на землю, но тут же сам выронил меч. Олаф, не поднимаясь с земли, ударил противника носком сапога в пах, затем в мгновение ока оказался на ногах, и его клинок несильно, но ощутимо звякнул о шлем упавшего на колени друга.

Феодор знал, что в жизни удар викинга разрубает и шлем, и голову, поэтому понял, что поединок можно считать завершённым.

Мнения дружинников разделились. Даже многие викинги осуждающе качали головой и хмурили брови, глядя на командира, применившего удар в «запретное место». Запретное, во всяком случае, для дружеских поединков.

— Волок, брат, ты жив?.. — спросил Олаф друга, помогая подняться ему с земли.

— Жив-то жив, только до девок яснооких дня три не охотник. Да и… вправду, а где мы в синем море девок возьмём?..

Опираясь на плечо Олафа, Волок морщился от боли, но находил силы шутить. Он подмигнул своей дружине и спросил:

— Кто-нибудь разумеет: где девку взять посреди синего моря?

Дружинники засмеялись.

— Только разве что русалку-щекочиху. Вот вылезет теперь из моря синего да как обнимет руками мягкими, да прижмётся телом гибким, тут любому из вас и конец. А мне теперь сия беда — не погибель. Спасибо брату Олафу, что в уд срамной метил!

Дружинники смеялись, а немолодой викинг хмурился. Ант поспешил разогнать приближающуюся грозу. Он похлопал друга по плечу, обнял и прошептал, сменив тон:

— Спасибо за урок, брат.

Пока побратимы стояли, сжав друг друга в объятиях, их наниматель подошёл совсем близко. Феодор, в котором звон мечей пробудил воинский азарт, поправил чёрную повязку на левом глазу, взял у одного из дружинников в правую руку меч, поднял другой рукой брошенный Волоком-антом щит и встал в полукруг.

— Олаф, может, и на мне проверишь свою науку?

Но проклятый варяг в очередной раз отклонил руку дружбы.

— Прости меня, Феодор Отважный, но я тебе уже не единожды говорил, издавна так повелось: дети фьордов не сражаются с теми, от кого принимают деньги, — вежливо ответил Олаф.

Затем он приказал дружине отправляться на корабль.

— Не серчай на него, Феодор Отважный, не серчай, — сказал его побратим из племенного союза антов и тоже повернул свои стопы к судну.

И Олаф и Волок разговаривали на языке словенов. Викинги, с тех пор как в стране густых лесов стал конунгом Рюрик из племени русов, хорошо освоили эту речь. Феодор Отважный, с тех пор как стал нанимать воинов-антов, тоже.

Кривой Купец, как это у него водилось, хорошо изучил не только язык, но и обычаи своих новых людей, но стать среди них своим, не потеряв статуса хозяина, у него не получалось.

Викинги и словены живут рядом. С тех пор как русы стали конунгами в стране словенов, многие даже путают эти два народа. То тут, то там кто-то скажет, что плавал в «страну русов», когда на самом деле был вовсе не там. В настоящую страну русов люди плавают, только чтобы нанять хороших воинов, потому как викинги умеют лишь воевать, а в страну словенов — за сладким мёдом и умело выделанными мехами, за поделками из крепкого дерева и доброго железа, из калёной меди и звонкого золота. И при всём при этом тот, кто захочет нанять в свой букелларий не варягов, а словенов-антов, сэкономит деньги, но не потеряет боевые качества дружины.

Да, иметь в друзьях словенов выгодно, а во врагах опасно. Когда Феодор был маленьким, басилевс узнал эту истину. К счастью, в тот год словены и командовавшие ими русы остались довольны откупом и увели войска от стольного града.

В словенах много необычного, но что поражает и пугает Феодора, так это их умение поглощать другие народы. Им не нужно с мечом в руках насаждать язык и веру, достаточно пожить рядом с кем-то полвека, и этот народ сам перенимает их странную культуру. Где сейчас те черноглазые племена, говорящие на шепелявом языке, что делили со словенами пашни?.. Нет, не истреблены, а просто растворились среди высоких бородатых соседей. А русы?.. Те, кто остался жить среди фьордов, отличаются от других викингов только цветом волос, а те, кто пришёл вместе с Рюриком уже во втором поколении вместо Одина и Тора, почитают Перуна и Ярило… Страшные люди. В Империи живут сотни народов, и каждый до сих пор говорит на своём языке и тайком верит в своих богов. А вот возьми чёрного как смоль Намбу, жени на словенской красотке и отправь жить в словенский посёлок, глядишь, через пару десятков лет его сын уже и не вспомнит об обычаях чернокожих предков, впрочем, как и сам Намба.

Феодор оставался чужим и для викингов и для словенов своей дружины. Гребцы и матросы давно почитали его как отца, а он их любил почти так же, как собственных детей. Но ни русы, ни анты не хотели входить в эту семью. Для них он по-прежнему был всего лишь человеком, который платит деньги за работу, которую они хорошо выполняют. Одно слово: наёмники.

— Скажи, Феодор Отважный, а зачем тебе столько денег?..

Феодор поперхнулся. Он ожидал от кого угодно таких вопросов, но не от бывалого воина из племени русов. Пожалуй, такой вопрос уместней прозвучит из уст Гаилая. Тот, когда узнал, что старый Филипп не обманул насчёт множества сундуков с золотом, но соврал насчёт сотен старинных книг, слёг в нервной горячке и пропустил всю погрузку. Свихнувшемуся от общения с записками философов учёному мужу даже в голову не пришло, что, когда денег много, можно купить всё, в том числе и книги. Ближе к ночи Кривой Купец поделился с ним этой светлой мыслью и поклялся именем Мессии, что по возвращении в стольный град купит ему целую библиотеку. К Гаилаю после этих слов вернулась жизнь. Такого количества поцелуев, какими учёный муж покрыл его руку, Феодор Гинсавр не получал от собственной жены.

* * *

Учёного мужа он отбил много лет назад у диких племён, вознамерившихся принести его в жертву. Уже через три дня он пожалел о своём поступке. Это были мысли, недостойные того, кто верит в милосердного Мессию, но ему очень захотелось связать Гаилая, отвезти обратно, с почестями вручить это тщедушное тело диким людям и долго извиняться за то, что осмелился неделю назад прервать столь важную процедуру.

На то были причины. Если на мгновение предположить, что чернокожие язычники правы и люди произошли от духов в зверином обличье, то предком Гаилая, несомненно, был попугай. Однажды Феодор неосмотрительно принял в подарок эту птицу и потом долго не знал, как от неё избавиться. Выучив несколько слов, попугай повторял их без перерыва, не зная отдыха. В конце концов Феодор просто приказал зажарить на ужин разговорчивую птицу. Поступая так, он опускался до уровня ненавистного басилевса, который любит казнить за длинные языки, но любого человека можно довести до белого каления.

Гаилай не только повторял чужие фразы, обильно цитируя классиков эпохи Вечного города, но и вставлял в разговор собственные важные мысли — качество, недоступное его предку-попугаю. От пернатого прародителя же учёный муж унаследовал, прежде всего, неутомимость в искусстве болтовни, а также полное равнодушие к тому, слушают его или нет, и мистическое искусство заговаривать с людьми в самый неподходящий для того момент. Первый раз Феодор столкнулся с этим свойством ныне покойного попугая, когда нежил жену, а наглая птица села ему на спину и крикнула: «Крепись, друг! Ещё чуть-чуть, и мы в бухте!» С похожим талантом пока ещё здравствующего Гаилая он познакомился, когда играл в кости с друзьями-купцами и в момент решающего броска в руку вцепились тощие пальцы, а слегка безумный голос возвестил: «Феодор, друг! Я разгадал тайну атлантов!»

В тот день, благодаря участию Гаилая, бросок, от которого Кривой Купец ждал победы, чуть не стал для него роковым. Кости легли на редкость неблагополучно, а ставкой было целое состояние. Но умирающие со смеху друзья за такое развлечение простили долг. Мало того, они хотели ему доплатить сверху, чтобы послушать рассказ «потешного раба» (другие купцы считали Гаилая собственностью Кинтарийского Циклопа) про атлантов.

Гаилай с жаром рассказывал о загадках древнего царства, а соскучившиеся за время долгого странствия торговые люди от души смеялись над его необычной речью. Не смеялся один Феодор. Он вдруг заметил, что рассказы учёного мужа могут быть гораздо интереснее любых легенд седобородых сказителей. К тому же, в отличие от них, очень полезными. Пока его друзья потешались над манерой Гаилая общаться, Феодор делал важные пометки в голове. Следов Атлантиды, благодаря этим сведениям, он не нашёл, зато в кратчайший срок достал деньги, которые помогли покрыть ущерб от прошлого неудачного рейса и выкупить обратно быстроходную «Лань», проданную в тяжёлый год за бесценок.

Учёный муж путешествовал уже много лет, записывая легенды, сказки и обычаи народов, населяющих Ойкумену. Он называл себя странствующим историком и часто говорил Феодору, что его пергамента — это настоящая история мира. Говорил с горьким смехом, что лично видел, как в королевстве наследника Шарлеманя, совсем недавно оплота культуры в море невежества, охватившего Западную Ойкумену, хронисты правят без зазрения совести тексты, которые написаны до них. Гаилай верил, что потомки сравнят его пергамента, написанные одним почерком, и исчёрканные свитки историков и разберутся, где сказана правда, а где записана ложь. Правду всегда можно отличить ото лжи, потому старинные легенды в сто раз правдивее современных хроник. И рассказ о победе воина древности, убившего огнедышащего дракона, стоит большего доверия, чем хроника Шарлеманя, на пергаменте побеждающего с сотней ратников стотысячную армию. Тем более что, странствуя по Ойкумене, он лично видел кости огнедышащих драконов, но не разу не видел, чтобы сотня ратников обращала в бегство стотысячную армию.

Феодор сомневался, что записки Гаилая принесут когда-нибудь пользу потомкам, но ему лично они приносили ощутимую выгоду. Догадывался или нет учёный муж о том, какие истинные мотивы заставляют его спасителя изучать вместе с ним старинные сказания и древние обычаи, но он был рад, что нашёл настоящего ценителя. Он называл Феодора единомышленником и сопровождал его во всех путешествиях.

Кривой Купец, когда понял, насколько может быть полезен этот болтун, быстро научился существовать с ним бок о бок. Когда же не хотелось слушать речи учёного мужа, то просто представлял, что это шумит ветер или плещутся волны.

Теперь на каждой стоянке, пока Феодор искал или, наоборот, сбывал товар, Гаилай в сопровождении двух телохранителей-антов рыскал по окрестностям с чистым пергаментом под рукой, очинённым пером за ухом и полной чернильницей в дорожной сумке. Языков он знал море и обычаи каждой страны ему были досконально знакомы, но тем не менее излишнее любопытство иной раз заводило учёного мужа в беду, из которой его мог вызволить только похожий на циклопа купец. Каждый раз Феодору было выгоднее поднять паруса и уплыть, но каждый раз он пускал в ход своё искусство дипломата или угрожал мечами дружинников, чтобы спасти из новой передряги своего странного друга. И не только потому, что надеялся извлечь из странствующего историка ещё какую-то пользу. Просто тот, кто вошёл в команду любого из трёх кораблей Кинтарийского Циклопа, тот попал в большую и дружную семью, а глава хорошей семьи не бросает в беде сыновей.

Люди Кривого Купца знали, что это так, хотя он никогда им об этом не говорил. Знали, потому что помнили, как их хозяин хлопотал, рискуя собственной репутацией благонадёжного подданного, за попавшего в лапы к палачу неосторожного на язык Полоха-булгара. Помнили, как он взял на себя заботу о сиротах погибших в сражении с пиратами четырёх матросов. И помнили, как поднял свои три корабля и ещё два временно нанятых, чтобы догнать и отбить у вооружённых до зубов людей Кувларха-работорговца молодую жену предводителя гребцов чернокожего Гамбы.

Женщина была захвачена Кувлархом обманом, но остальные девушки были куплены на законных основаниях у их полунищих отцов, поэтому властелин работорговли не стал ссориться с рассвирепевшим купцом и отдал ему чернокожую красавицу. Тем более что её он брал лично для себя, на рынках далёкого Туниса больше ценятся девушки с белой кожей. В этом и состоял секрет благосостояния Кувларха: он никогда не шёл с пустыми трюмами. В стольный град он привозил темнокожих красавиц, а в Тунис увозил совсем другой товар. Если бы король работорговли знал, чем закончится его страсть к молоденькой жене немолодого гребца, то трижды бы подумал, прежде чем волочить её в трюм.

Друзья часто называли поведение Феодора странным, но этот поступок был полной загадкой даже для него самого.

Всемогущий Господь, Божественный Мессия, почему я так поступил? — часто спрашивал себя купец. Ведь рано или поздно, но эти девушки всё равно окажутся в гареме. Стоило ли ради них губить жизни стольких отважных воинов, которые могли бы ещё жить да жить?

Можно было бы списать всё на состояние, которое учёные Вечного города называли словом «аффект». Кратковременное помешательство, охватывающее человека в минуты праведного гнева и толкающее его на страшные поступки. Но это не было помешательством, потому что ещё в порту, в спешке разыскивая дополнительные дружины, он знал, что дело кончится боем.

Разумеется, Кувларх не захотел отпустить на свободу всех пленниц. И тогда Феодор снёс ему голову бронзовой булавой. Правда, для этого пришлось пробиться сквозь сонм дружинников врага, каждый из которых не первый день держал в руках меч.

Наёмники-анты стоят дешевле викингов, но всё равно семья Гамбы даже примерной службой в течение трёх поколений не окупит те деньги, что потратил на освобождение его жены странный хозяин. Феодор так и не смог понять своего разорительного поступка и не почувствовал удовлетворения, даже когда толпа простолюдинов встретила его появление на ипподроме рукоплесканиями и криками «Отважный! Воистину Отважный!».

Из близких людей только Гаилай оценил это событие поднятым вверх большим пальцем. С женой и детьми на такие темы Кривой Купец не разговаривал.

* * *

— Очень интересный вопрос! — сказал Гаилай и в азарте от предчувствия хорошего спора хлопнул кубком по столу.

При этом он совсем забыл, что в кубке у самых краёв плещется вино, и божественная влага, взметнувшись морем брызг, аккуратно приземлилась на взбудораженное лицо учёного мужа.

Гамба, Волок-ант и предводитель матросов Антилай Могучий прыснули со смеху. Выходки учёного мужа давно стали в команде притчей во языцех. Вечно погружённый в себя странствующий историк даже и не подозревал, что его поведение настолько потешно. Забава себе и своим людям — в этом заключалась ещё одна выгода, которую извлекал хозяин судна, когда брал на борт Гаилая.

— Да, учёные древности не уставали думать над вопросом, что же такое счастье? И можно ли счастье купить за деньги? Сколько мы знаем счастливых богачей? Вспомним: Каракалла, Лукулл, Сулла… Разве принесло этим людям счастье их богатство и власть?.. Разумеется нет. А если вспомнить философа Диогена, представителя весьма почитаемой мной школы киников, то как не затронуть его разговор с Ксандром Великим, когда Ксандр, как вы знаете, спросил живущего в бочке и питающегося отбросами учёного: что я могу сделать для тебя? И тот ответил: не загораживай мне солнце! И в связи с этой историей…

Да, пожалуй, в устах какого-нибудь молодого бездельника, начитавшегося записок киников, этот вопрос звучал бы очень естественно. Но сегодня на философию потянуло немолодого варяга, в жизни не прочитавшего даже строчки.

Феодор, по обыкновению, отрешился от речей своего болтливого друга и сосредоточился на ответе на вопрос, который застал его врасплох. Поток Гаилаевых рассуждений обернулся шумным потоком быстрой реки, и Кинтарийский Циклоп напряг хмельную голову, пытаясь вспомнить те доводы, которые уже приводил в спорах с теми, кто считал, что копить деньги — плохо, а тратить — благородно. Не считая разговоров с одним ныне покойным человеком, которого Феодор надеялся навсегда забыть, в последний раз на эту тему он спорил в отрочестве, когда из начальной школы перешёл в школу грамматиков.

Это учреждение, в отличие от школ при храмах, не было бесплатным, и мать в своё время порицала мужа за то, что тот тратит такие деньги на образование сына. Отец же, всю жизнь остававшийся тайным монофизитом и явным прасином, мечтал, чтобы его религия и партия имела в государственном аппарате Империи своего человека. Единственный ребёнок в будущем просто обязан был стать важным чиновником, поэтому старик, несмотря на сопротивление жены, не скупился на учителей.

Школу Феодор не любил, хотя наставники говорили, что у него определённо есть способности, особенно к языкам и математике. Но гораздо больше мальчика интересовали занятия с предводителем отцовского букеллария, Давидом Красивым, крепким горцем из южного Кауказуса, в совершенстве владевшим ремеслом воина. Интересней было только слушать рассказы отца о далёких странах.

Феодор не закончил обучения и не стал чиновником. Отец умер, когда мальчику было пятнадцать лет, а мать предстала пред ликом Мессии ещё раньше, но к тому времени их сын уже не посещал грамматическую школу Галифата Кинтарийского. У отца не было денег заплатить за обучение, потому что старая привычка к игре в кости со временем превратилась в настоящую болезнь, усилившуюся после смерти жены.

Давид Красивый покинул букелларий старого купца до того, как этот букелларий перестал существовать в природе, поэтому во взрослую жизнь Феодор вступил совершенно один. С жалким кораблём, тремя десятками худших матросов стольного града, обветшалым домом, дедовскими доспехами, бронзовой булавой, служившей ещё его прадеду, и кучей отцовских долгов.

— Гаилай, клянусь Одином, что сам говорливый бог Локки спасовал бы перед тобой, доведись вам столкнуться в споре! Если бы ты так владел мечом, как языком, то мог бы в одиночку одолеть сотню русов! Но прошу тебя, остановись! Или я так плохо знаю язык Империи, или ты слишком быстро на нём разговариваешь, или просто вино сегодня слишком крепкое для моих немалых лет, но половина твоих слов для меня сплошной туман! Вопрос я задал Феодору Отважному и от Феодора Отважного хочу получить ответ! Прошу тебя, пей вино молча и дай сказать твоему хозяину хотя бы пару слов!

— Он мне не хозяин, а друг! — обиделся на слова викинга Гаилай.

Гамба, Волок-ант и Антилай Могучий снова засмеялись. Учёный муж погрузился в размышления над загадкой «Почему все уверены, что Феодор мой хозяин?», и в каюте настала непривычная тишина.

Стояла глубокая ночь, и все три корабля, набитые золотом, были готовы плыть назад. В пещере ещё оставались монеты, и за ними Феодор намеревался вернуться в очень скором времени.

Тот, кто не умеет отдыхать, не умеет и работать. Поэтому Феодор не отправился в путь немедленно, а устроил для команды небольшой пир — предвестие пира настоящего, который ждёт корабельную семью Кривого Купца в стольном граде.

Никто не напивался до состояния свиньи. Матросы, гребцы и дружина получили вина ровно столько, сколько нужно для хорошего настроения и достойного отдыха, и никто не роптал, когда хозяин приказал убирать со столов.

Феодор сидел за этими столами вместе с гребцами и матросами и разбавлял вино водой больше обычного, чтобы сберечь силы для продолжения пира в своей каюте: привилегия, на которую имеет право глава этой семьи и его старшие сыновья — предводители команд. Хотя Гамба и Антилай — это действительно сыновья, а Волок и Олаф ими так и не стали, несмотря на то что в этот вечер Феодор дал им ещё один шанс.

Как это водится после обильных возлияний, люди устроили танцы, а затем состязания в борьбе. Феодор снова принял в них участие и снова боролся один против троих сразу, чтобы дать противникам равные с ним шансы.

Новички команды, раскрыв рты, смотрели, как хозяин опрокидывает соперников ловкими подсечками и подножками, и даже Ираклий и другие горцы, с детства знакомые с секретами борьбы народов Кауказуса, не смогли ничего сделать с тем, кого прозвали Кинтарийским Циклопом, потому что там, где не помогали ловкость и уроки Давида Красивого, Феодор действовал натиском и грубой силой.

Разгорячённый, вспотевший купец предлагал вступить с ним в схватку и Олафу, и Волоку, но снова получил отказ.

Феодор был недоволен. Он, до того как связался с русами и словенами, привык чувствовать себя самым сильным на корабле, и вот в очередной раз воины-побратимы у него это ощущение украли. Одно слово: наёмники.

— Почему ты молчишь? Или за столом ты не так отважен, как на поле битвы?

Да, они не раз сражались бок о бок с иллирийскими или тунисскими пиратами, но Олаф всё равно не стал его другом. Совместные драки не сплотили их души. Слишком велика была разница между получившим незаконченное образование грамматика купцом и викингом, воспитанным на суровых сагах.

Захмелевший викинг, сдвинув брови, смотрел на замолкшего купца. Постороннему человеку могло бы показаться, что варяг его ненавидит. Но Феодор знал, что такой взгляд для Олафа-руса дело обыденное. Так он смотрит даже на своего побратима.

Привычка философствовать — единственное, что не нравилось Феодору в соотечественниках, от чего он, до появления Гаилая, отдыхал в заморских странствиях. Там, где образование — удел избранных, народ прост и лёгок в общении, а вот в родной Империи на разговоры об этике и эстетике тянет даже возницу. Как когда-то писал один известный человек: «В стольном граде уже нельзя спокойно выпить вина! Виночерпий, пока наполняет ваш кубок, обязательно выскажет своё мнение о природе божественной Троицы».

В школе грамматиков, где дети и заражаются этой болезненной привычкой к долгим разговорам на высокие темы, Феодор старался молчать. Пока другие подростки на практике постигали основы риторики в спорах, сын кинтарийского купца скучал в сторонке, потому что отец с малолетства приучил его к тому, что тот, кто верит в истинного Мессию, должен быть осторожен в словах, пока у власти проклятая Всемогущим Господом династия. Но когда кто-нибудь из мальчишек начинал цитировать Диогена и других ненавистников роскоши и богатства, Феодор не мог стоять в стороне. Не стал он молчать и сейчас.

— Я знаю, что ты имел в виду, — собрался наконец с мыслями Кривой Купец. — Ты хотел сказать, что копить деньги — это занятие, недостойное мужчины.

— Я не так хорошо знаю вашу речь, но сказал только то, что мыслил! У меня один язык и одна голова, — ответил ему викинг.

Гамба и Антилай не знали языка словенов, поэтому разговор шёл на языке Империи.

— Хорошо. Я тебе отвечу. В деньгах для меня заключается счастье. Чем их больше, тем я счастливее.

— Феодор! А как же…

— Помолчи, Гаилай! Или пойдёшь на корм акулам! — оборвал странствующего историка на полуслове Кривой Купец.

Гаилай замолчал и принял обиженный вид. Неунывающий Волок-ант хлопнул его по плечу и сказал по-словенски:

— Не грусти понапрасну, потешник. Ястреб уж на что знатная птица, но коли два орла сошлись в чистом небе, то не слышно его голоса.

Польщённый таким сравнением Гаилай гордо выпятил грудь.

— А для тебя, викинг? Разве для тебя счастье не в золоте? — вернулся к спору Феодор.

Варяг улыбнулся. Его наполовину седые усы, казалось, выросли до ушей. Кинтарийский Циклоп махнул пару раз хмельной головой, и лицо Олафа приняло прежние очертания. Феодор Отважный понял, что сегодня дал маху, и, пока варяг собирался с мыслями, добавил в свой кубок воды до самых краёв.

— Феодор, как ты думаешь, почему я пошёл к тебе, хотя остальные купцы платят больше?

— Потому что я, в отличие от них, хорошо плачу не только на словах, — ответил викингу его наниматель.

— Честность — хорошее качество, но не она привлекла меня в тебе. Тем более что когда боги свели нас, ты честно сказал, что, пока не разбогатеешь, будешь платить очень мало, — напомнил викинг.

Феодор задумался. Действительно, Олаф-рус появился у него на службе тогда, когда Кинтарийский Циклоп уже расплатился с долгами, сменил дом и корабль, но ещё не имел возможности платить своим людям столько, сколько платят уважаемые купцы. Олаф-рус с его репутацией заработал бы гораздо больше на других судах или в рядах варяжской стражи Империи. Но он выбрал службу у небогатого купца из Кинтарии. Выбрал и не покинул его даже тогда, когда настал трудный год и мошна Феодора Отважного опустела, а быстроходная «Лань» ушла в другие руки.

Антилай, предводитель матросов, могучий, как боевой слон царей Пенджаба, и верный, как боевые псы варварских племён, ответил за хозяина:

— Потому что после смерти за службу Феодору Отважному не придётся держать ответ перед Всемогущим Господом! Потому что наш хозяин не занимается работорговлей! Потому что он не обманывает ни тех, у кого покупает, ни тех, кому продаёт, ни тех, кого нанимает! Он не ведёт дел с негодяями и не работает с подлецами! Он не боится схватиться с пиратами, но сам никогда не нанимает пиратов, чтобы справиться с богатым соперником! Слышишь, ты, воин из народа морских разбойников! Наш хозяин — благородный человек! Он не пирует с мерзавцами! Немедленно покинь наш стол, пока я не выволок тебя отсюда за усы! Ты молчишь?! Ну, тогда держись!

Антилай говорил стоя и постоянно стучал кулаком себя в грудь. До того как попасть к Феодору, он служил у другого купца. Однажды, когда они торговали в королевстве наследника Шарлеманя, им не повезло принять участие в отражении набега викингов. В том бою погиб любимый брат Антилая, и с тех пор могучий моряк ненавидел всех варягов. Выпив много вина, он мог позволить себе высказать эту ненависть.

У Олафа были тяжёлый северный меч и широкий нож сакс, а у Антилая — ничего, кроме собственных кулаков, но хмель заставил его забыть осторожность. Прежде чем Феодор успел вмешаться, предводитель его матросов ударил предводителя дружинников.

Но удар этот не достиг цели. Олаф-рус не выхватил меч и не коснулся ножа. Он просто перехватил руку Антилая и, не вставая с места, вывернул её так, что могучий моряк, единственный, с кем Кривой Купец сходился в борцовском поединке только один на один, под действием страшной боли в плечевом суставе повернулся к викингу спиной и опустился на колени.

— Отпусти его! — напомнил варягу Феодор, кто здесь хозяин.

Олаф-рус подчинился.

— Ступай отсыпаться! — крикнул Кривой Купец Антилаю. — И не смей больше заводить драку с другими предводителями, если не хочешь занять место простого матроса! Я оказал тебе великую честь, оставив пировать с собой и с командирами моих людей, не для того, чтобы ты превращал мою каюту в дешёвую таверну, где вначале льётся худое вино и трещат острые языки, а потом льётся грязная кровь и трещат гнилые зубы! Ещё раз окажешь такое неуважение ко мне и к тем, кого я поставил выше других, то, клянусь Мессией, ты узнаешь, что такое гнев Феодора Корин Гинсавра! А теперь ступай!

Могучий матрос слушал своего хозяина, опустив голову. Он беспрекословно исполнил данный ему приказ, и Волок-ант, заметив, что походка Антилая далека от алмазной твёрдости, вызвался его проводить. С антами Антилай не имел никаких счётов, а добрый и весёлый нрав молодого предводителя словенов давно сделал его любимцем команды, поэтому Феодор не стал возражать. Перед тем как уйти, Волок сказал успокаивающим тоном своему суровому побратиму:

— Не серчай, Олаф, пьяный, что дитя малое. За то, что сделал, не отвечает, а что сказал, не помнит.

Они ушли, а Феодор ещё раз поразился тому, что такие разные люди, как весёлый словен и хмурый варяг, стали друзьями, несмотря на разницу в возрасте в пятнадцать лет. Он уже знал удивительную, похожую на легенду историю их знакомства, но всё равно, наблюдая за ними, с трудом верил, что эти воины — побратимы.

Купец поднёс к губам кубок, но тут же отставил в сторону. Феодор Отважный был собой недоволен. Раньше он всегда чувствовал, когда пришла пора Антилаю покинуть каюту и вернуться к матросам. Сегодня он выпил слишком много вина и в результате допустил оплошность, которая могла стать роковой, если бы варяг чуть замешкал со встречным движением.

Но своими людьми тем не менее он был доволен. Они выдержали самое страшное искушение этого мира: искушение золотом. Это был не первый клад, который стал добычей Кривого Купца, но те сокровища казались ничтожными по сравнению с тем, что лежало сейчас в трюмах. Его люди остались такими же верными, какими были раньше. Феодор ни у кого не заметил в глазах того нехорошего блеска, какой предвещает убийство с целью наживы. Кто-нибудь другой на их месте сходил бы с ума, если бы через его руки прошло столько золота, но его люди привыкли, что на службе у Кинтарийского Циклопа они получают всё, что может пожелать душа, а душа их не жаждала многого. И то, что всё золото достанется одному человеку… так это же не кто-нибудь, а их хозяин. В его руках золото не осядет в тавернах, он лучше знает, как им распорядиться. Как в хорошей семье сыновья не ропщут, что все деньги идут отцу, так и его люди довольны своей участью. Но словены и викинги не входили в его семью, поэтому в них Феодор был не уверен.

Нет, бунта антов он не опасался. Словены не из тех народов, что живут разбоем и пиратством. Они чаще защищаются, чем нападают, и в массе своей презирают путь обмана и предательства. Самое большое золото не способно заставить анта пойти на преступление. Но викинги… викинги другое дело.

Феодор знал, что варяги лучшие бойцы в схватке с пиратами именно потому, что они сами дружны с морским разбоем. Когда начинается бой, они не ждут иллирийцев или тунисцев на палубе, а сами прыгают, как зайцы, на их корабль, ещё до того, как суда столкнутся бортами. Море словно придаёт им сил, и ударом, которым тот же викинг сносит на суше одну голову, сражаясь на зыбкой палубе, он срубает сразу две.

Да, его команда скорее умрёт, чем будет помогать тем, кто поднял на хозяина руку, но русы не анты, они знакомы и с ремеслом матроса, и с корабельными вёслами и вполне способны вести любой корабль сами.

Раньше Феодор не знал таких мыслей, потому что половина его дружинников была из антов, на случай боя на суше, а половина из викингов, на случай морского боя, но сейчас их предводители — побратимы, поэтому надо держать ухо востро.

Викинг тем временем решил, что пауза затянулась.

— Антилай был неправ. Я пошёл в отряд Феодора Отважного не потому, что боялся замарать себя некрасивыми поступками. У меня другие законы, и я верю в других богов, и мои боги не видят греха в том, чтобы дети северных фьордов отнимали золото и женщин у тех, кто не может их защитить. В отряде работорговца я не мучался бы душой, потому что тот, кто позволяет, чтобы его превратили в раба, недостоин жалости.

И тогда сказал своё слово Гамба:

— Я знаю, почему ты здесь, рус. Ты здесь потому, что наш хозяин любит своих людей как родных сыновей, не бросает их в беде и не забывает о них в светлый день.

Гамба очень волновался, когда говорил это. Впервые Феодор услышал о себе то, что думал каждый матрос и каждый гребец. Купец почувствовал, как единственный глаз увлажнился. Но суровый викинг испортил идиллию:

— Мне не нужна защита, Гамба. Если бы у меня была жена, то я бы освободил её из плена сам, без помощи богатого человека. Да этого бы никогда и не произошло. Женщины русов могут убить рысь одним ударом ножа, поэтому скорее умрут, чем дадут себя уволочь на корабль.

Своими словами викинг очень обидел Гамбу. Чернокожий гребец хотел что-то сказать в ответ, но один взгляд хозяина заставил его промолчать. Гамба разжал кулак и опустил голову.

— Ну так почему же? — спросил варяга Феодор, чувствуя, что этот разговор начинает ему понемногу надоедать.

Викинг неторопливо налил себе ещё вина и поднёс кубок к губам. Он пил неспешно, маленькими глотками, будто испытывал терпение Феодора. Купцу показалось, что прошла целая вечность, Олаф из племени русов поставил кубок на стол, стёр капли вина с усов и лишь затем дал ответ на вопрос нанимателя:

— Нельзя съесть больше положенного, и в хмельном деле у каждого есть свой предел. Роскошь ни к чему покойнику, и золото тоже не заберёшь с собой в могилу. Все мы когда-нибудь умрём и останемся жить только в памяти потомков. Так сотворён род людской, что в легенды попадают только воины. Сказителям неинтересны ни ремесленники, ни крестьяне, ни вы, купцы. У нас воинами рождаются все, поэтому в саги попадает только самый отважный. Твоё прозвище, Феодор, вот что меня привлекло. Мой брат Гальдерик служил в варяжской страже Империи. От него я узнал про тебя. Сегодня я с тобой потому же, почему был и раньше. Ты купец, но ты и воин. Ты никогда не уходишь от боя. Даже если ты станешь вести другую жизнь, то бой всё равно найдёт тебя, потому что у тебя беспокойное сердце. Ты никогда не признаешься в этом, но я потомок волхва и поэтому вижу твою душу. Душу, которая жаждет справедливости и ненавидит ложь. У человека с такой душой до самой смерти руки будут по локоть в крови, потому что ложь никогда не сдаётся без боя. Я тоже хочу вечного боя и хочу, чтобы на моих руках никогда не высыхала кровь. С тобой я скорей добьюсь этой цели и попаду в легенду. Наши ярлы и конунги всё реже и реже ходят походами на ощетинившуюся прибрежными крепостями страну потомка Шарлеманя, потому так много варягов служит у вас, в Империи, а вовсе не потому, что мы так любим ваше золото.

Феодор был в ярости. Лесть была ему приятна, но лжи он действительно не переносил.

— Твои предки были плохими волхвами, о рус! Клянусь божественным Мессией, что никогда не жаждал ничьей крови, кроме нескольких мерзавцев, кои недоступны моей булаве по причине знатности! Я люблю драться, но дружеский поединок мне всегда был милее настоящего боя! Я всегда стараюсь избегать сражения и клянусь душой покойного отца, что если в Ойкумене воцарится вечный мир и люди наконец станут жить так, как учил Мессия, то Феодор Гинсавр будет самым счастливым человеком от стольного града до края света!

— Не оскорбляй моих предков, Феодор, прошу тебя. И слушай внимательно мои слова. Я не говорил, что ты жаждешь боя, но повторю ещё раз: бой всегда найдёт тебя. И ты не хуже меня знаешь, что счастье боя выше счастья богатства. Твоя доблесть после твоей смерти останется в памяти потомков, а тебе самому поможет достичь Валгаллы. А золото, если его больше, чем нужно, чтобы прокормить себя, лишь пустой груз. Ты не хуже меня знаешь это, вот почему я и спросил: зачем тебе столько золота?

Сказав всё, что хотел сказать, викинг вернулся к вину.

И Гамба и Гаилай молчали, понимая, что хозяин не в духе и лучше не раздражать его излишней болтовнёй.

Предчувствие их не обмануло. Кривой Купец был в тихой ярости. Распрощавшись со школой грамматиков, Феодор не чаял услышать когда-нибудь снова эти презрительные речи о тщете злата и презренности роскоши. Только один человек, которого Кривой Купец надеялся навсегда забыть, осмеливался вести с ним подобные разговоры в его взрослой жизни. И вот теперь, спустя столько лет, его, гордость зелёной димы, снова тычут в нос честно заработанными деньгами! И кто?! Морской разбойник, понятия не имеющий о том, кто такой Диоген. И ему он уже не может сказать, как сказал некогда в школе грамматиков сопливым философам: «Пока вы живёте на деньги родителей, вы можете философствовать и презирать золото, а насчёт Диогена… Если бы не золото, которое ваши отцы заплатили Галифату Кинтарийскому, вы бы никогда не узнали, кто это такой!»

Викинг неспешно поглощал вино, и эти глотки отдавали церковным колоколом в голове Феодора. Когда варяг снова поставил пустой кубок на стол, Кривой Купец уже знал, что ему ответить.

— Ты прав. Золото не заберёшь в могилу. Сей довод зачастую бронзовый щит, коим прикрываются от укоров стариков не только такие киники, как наш добрый Гаилай, но и те, кто пропивает свои деньги в тавернах. Ты не знаешь, что такое школа, и потому никогда не слышал о таком человеке, как Эпикур, и о такой вещи, как гедонизм, потому я объяснил тебе всё так примитивно то, о чём написаны целые трактаты.

Феодор сделал паузу и дрожащей рукой влил в себя половину кубка. Никто, даже викинг, не сказал ни слова, пока он пил.

— Но скажу… скажу тебе, Олаф из племени русов, что одинаковы доступны презрения и те, кто отказывается от злата, и те, кто пропивает его в тавернах.

— Наверное, его правильней было бы отнести вашему Мессии, — усмехнулся викинг.

— Не испытывай моего терпения, Олаф-рус, — хрустнул костяшками Феодор. — Я, в отличие от других купцов, разрешаю верить своим людям во что угодно, кроме лживого пророка детей пустыни, но не надо пользоваться моей благосклонностью, чтобы возводить хулу на Мессию.

Олаф слегка склонил голову и приложил руку к сердцу.

— Феодор Отважный, я не возводил хулу на Мессию. Он великий бог, если ему служит такой человек, как ты. Я уважаю его так же, как ты уважаешь моих богов. Но согласись, что глупо пытаться купить благосклонность бога за деньги.

— Я понял тебя, Олаф-рус. Но запомни, когда человек моей веры несёт золото в храм Мессии, он не покупает его благосклонность, а просто выражает благодарность за успех. Но согласен с тобой, что достоин жалости человек, который отдаёт богу всё до последней монеты. Золото нужно не для этого.

— Так для чего же?! Клянусь молотом Тора, я не понимаю тебя, Феодор Отважный!

Викинг был раздражён, а Феодор, напротив, очень спокоен.

— Дети, Олаф-рус, дети. Ты можешь сам читать Диогена и мечтать о грязном рубище, но дети твои должны ходить в шелках. И после твоей смерти дети наследуют твой дом и богатство. Может быть, они сами начитаются Диогена и захотят вести жизнь, подобную жизни бродячих псов, но ты должен оставить им выбор: нищета или богатство. Тот, кто рождён в богатстве, тот имеет выбор, кто рождён в нищете, тот выбора не имеет. Поверь мне, Олаф-рус. В нашем мире всё обстоит именно так. Я знаю, ты презираешь наш мир, ты, человек народа, который умеет только воевать. Но подумай: твоя кольчуга, твой меч, твоя одежда — всё создано в нашем мире, мире, где кто-то воюет, а кто-то живёт мирной жизнью.

Олаф-рус был недоволен, но ничего не мог ответить Феодору. Кольчуга его была родом из страны саксов, меч — из королевства потомка Шарлеманя, а одежда куплена в лавках Империи. А Феодор продолжал свою спокойную речь:

— Подняться из нищеты честным путём нельзя. Только разбой или война могут сделать нищего богачом. А убийство невинного человека — для тебя, викинг, это пустые слова, но по моей вере за него тебе придётся отвечать перед Мессией. И кара зачастую настигает человека при жизни. Мой прадед сколотил себе состояние в букелларии одного негодяя. Отойдя от войны, он отдал много золота в храмы, но всё равно умер в муках. Мой дед был благодарен своему отцу за то, что он оставил ему хорошее дело, но он помнил его предсмертную просьбу и прожил честную жизнь. Мой отец не смог пережить смерть моей матери и пустил состояние по ветру. Когда Мессия забрал его, то мне остались в наследство жалкое судно и худшая команда стольного града. Я работал как проклятый и в результате превратил отцовское наследство в три лучших корабля Империи и три самые опытные команды. Мне принадлежит не один дом в стольном граде, и не один сундук с монетами закопан на чёрный день в его окрестностях. Я мог бы достичь всего этого втрое быстрей, если бы жил не по закону Мессии, но я не хочу умирать в муках. Сегодня я получил по воле Господа несметное богатство. И это богатство опять превратится в роскошные дома и новые корабли, которые я оставлю своим детям. Кто-то, узнав о том, как я получил нынешний клад, назовёт меня просто удачливым человеком, но ты, викинг, знаешь, что до сегодняшнего дня ни одной монеты мне не доставалось просто так. Если сегодня Мессия послал мне столько золота, то лишь в награду за мои труды в прошлом. И скажу…

Феодор снова сделал паузу, чтобы опорожнить кубок.

— И скажу ещё раз: не будь у меня даже того жалкого корабля, который мне оставил разорившийся отец, то я бы не имел выбора. Да, я преумножил бедное наследство отца, но если бы в начале торговой жизни не имел даже этой малости, то не смог бы стать тем, кто я сейчас. Наш разговор, варяг, пустая трата времени. У тебя нет своих детей, поэтому ты не поймёшь меня.

Феодор дышал тяжело, как после хорошего боя. Он думал, что спор закончен, но викинг так не считал. Как настоящий воин, вначале он дал возможность противнику отдышаться и лишь потом заговорил.

— Ты знаешь, откуда у меня этот меч? — спросил он купца, медленно вытаскивая оружие из ножен.

Верный Гамба осторожно достал из-за сапога нож, а рука Феодора как бы невзначай легла на рукоятку булавы. Пьяный викинг с обнажённым мечом — всякое может случиться.

Олаф-рус любовался своим клинком, как сладострастник хорошенькой наложницей.

— Из страны, которой сейчас правит потомок Шарлеманя, — осторожно ответил Феодор, приготовившись ко всему.

Он успокоился лишь после того, как Олаф убрал оружие обратно в ножны.

— Да, лучшие мечи делают в этом королевстве. Свой клинок я купил на ту часть добычи, которую получил после боя на Чёрном Острове. То была славная победа ярла Хавьинга, о которой ещё сложат легенды. Я участвовал в этом бою совсем мальчишкой, но сам ярл Хавьинг восхищался моей отвагой! Свой меч я купил у лучшего кузнеца, который может состязаться в искусстве ковки с гномами подземелий! За много лет службы мой клинок ни разу не подвёл меня, и ты, Феодор Отважный, сам видел его в деле! Но клянусь Одином, что по сравнению с клинком отца мой — лишь кусок грубой стали на деревянной рукоятке, обмотанной кожаным шнуром!

Викинг в приступе ярости стукнул кулаком по столу.

— Что это был за меч! Гамба и Гаилай, заткните уши, ибо эти слова для тех, кто способен оценить красоту клинка! Тот клинок разрубал противника в шлеме и кольчуге до пояса, а железную броню разрезал вместе с плотью надевшего её воина! Он мог разрезать на лету шёлк и гусиное перо, но сам был не тяжелее пера, а его рукоятка ласкала руку, как кусок шёлка! В нём была мощь северного медведя, но он был гибок, как плакучая ива! Наконечник его был не закруглён, а хорошо заточен, и там, где не получалось зарубить, мой отец закалывал противников, как свиней!

Варяг в сильном волнении привстал и, оперевшись кулаками о стол, посмотрел безумными глазами на Феодора. Теперь он говорил шёпотом:

— Тот меч ковал великий кузнец и могущественный колдун. Он заключил в клинок ярость волка и силу вепря, хитрость лисы и мудрость змея. В навершие он спрятал кусок железа, отколовшийся во время битвы от молотка Тора, а рукоять сотворил из обломка от копья Одина. Колдун хотел оставить этот меч для себя, но клинок не захотел служить такому хозяину. Он не стал драться за него, когда мой отец пришёл в его земли.

Викинг сел обратно и внезапно засмеялся больным смехом:

— Ха-ха! И ты наверняка думаешь: куда он делся?! Думаешь: почему отец не завещал его мне?! Ха-ха!

Олаф-рус резко оборвал смех.

— Отец забрал его в Валгаллу, потому что он добыт не моей доблестью, а значит, и не мне его носить. Мы, викинги, ничего не завещаем своим сыновьям. Мы считаем, что воин должен добывать всё сам. Да, это тропа разбоя и войны, но для людей моей веры она не является запретной.

Олаф-рус тяжело встал и стал надевать пояс с мечом. Гамба положил свой нож обратно за сапог. Феодор смотрел на пьяного викинга, размышлял над его словами и чувствовал, как начинает понемногу трезветь.

— Скажи, а знаешь ли ты, кто такие нибелунги? — спросил викинг, перед тем как уйти.

Гамба, которому надоело молчать, ответил за хозяина:

— Да, это великаны из ваших легенд, которые могут даровать воину невидимую накидку, хранящую его от стрел.

Викинг засмеялся.

— Вот подземные карлики и превратились в великанов, пока молва несла легенды об их деяниях до ушей чернокожих людей! В кого же они превратятся, когда молва дойдёт до края света?!

— Ты неправ, Олаф. Эти легенды очень старые, их плохо помнят даже многие скальды, — осмелился вступиться за Гамбу Гаилай.

Варяг прекратил смеяться и сказал серьёзным тоном:

— Гаилай, ты и Феодор очень любите изучать наши саги, скажите мне, сколько вы знаете песен о проклятом народе подземных карликов с птичьими ногами?

— Одну, о кузнеце Зигфриде, — ответил Феодор.

— Две, о кузнеце Зигфриде и конунге Эрике Удачливом, — сказал Гаилай.

— Если эта сага об Эрике Удачливом столь же интересна, как та песня о нибелунгах, которую знаю я, то не спеши отходить ко сну, поведай мне её. Я всегда рад послушать хорошую историю из уст хорошего рассказчика, — попросил викинга Феодор.

Он знал, что варягов хлебом не корми, а дай спеть какую-нибудь сагу, но Олаф-рус решил удивить своего нанимателя.

— Нет. Я сегодня плохой скальд. Пусть тебе поведает эту историю твой потешный раб. И запомни, Феодор Отважный, я потомок волхвов. Я вижу, что это золото изменит даже тебя. Ты был храбр, пока у тебя было малое богатство, которое не страшно потерять. Теперь ты станешь таким же осторожным, как другие купцы Империи. Я знал, что ты мечтал о великих деньгах ради великого дела.

Феодор вздрогнул. Он был уверен, что никто на этом свете не знает о его планах по поводу партии прасинов, веры монофизитов и новой династии на троне стольного града. Что никому не известно о тайных складах с оружием и доспехами.

— Ты мечтал об этом ещё вчера, но сегодня уже похоронил свои мечты.

Да, похоронил, но не ради себя, а ради счастья детей! Кто тебя научил в твоих скалах читать мысли людей, проклятый варяг?!

— И мне больше нет смысла служить тебе. По возвращении в стольный град ищи себе другого предводителя дружины.

Феодор покачал головой:

— Мне не нужен другой. Я не из тех, кто забывает в светлый день того, кто не оставил его в трудную минуту. Если дело в деньгах, я готов на любую сумму.

— Нет. — Викинг улыбнулся. — Скажу тебе больше. Из тех сокровищ, что лежат в трюмах, я ни возьму ни монеты, потому что мы взяли их без боя. Мне не нужны деньги, в которых нет моей доблести. Может быть, если повезёт, на обратном пути встретятся пираты… тогда я подумаю, разумеется, если удача будет опять на нашей стороне.

— Пираты?! Типун тебе на язык! — крикнул Феодор, когда викинг хлопнул дверью.

— Потешный раб?! — возмущался тем временем Гаилай. — Так оскорблять нашу дружбу! Феодор, ну почему меня считают твоим рабом?! Ну что с того, что я ем твою еду и живу за твой счёт?! Это не повод называть рабом свободного человека!

Кулак Кривого Купца просвистел в ладони от носа Гаилая.

— Замолчи!

Учёный муж немедленно исполнил приказ.

— А теперь рассказывай эту… легенду о нибелунгах. И рассказывай на языке Империи, я слишком пьян, чтобы понимать сейчас другие, да и Гамбе будет интересно послушать. Правда, Гамба?!

— Мне интересно то, что интересно хозяину, — прошептал чернокожий.

Раньше эта преданность купца умиляла, а сейчас раздражала. Он вдруг понял, что будет тосковать по прямым, как дороги Вечного города, речам немолодого викинга. Речам, в которых никогда не было даже намёка на подобострастие. Как это у него водилось, раздражение Кривой Купец сорвал на Гаилае:

— Я же велел тебе рассказывать, негодяй! Почему ты ещё молчишь?! Или ты затосковал по акулам?!

Странствующий историк прокашлялся и сказал:

— Феодор, ты же мне не хозяин, а друг. Друзей, когда о чём-то просят, делают это более вежливо. Например, говорят одно слово.

— Быстро!!! — Феодор схватился за булаву.

— Ну, я имел в виду «пожалуйста». — Учёный муж обречённо вздохнул. — Но ты сегодня в плохом настроении, поэтому я тебя прощаю.

И он стал рассказывать.

Феодор любил рассказы учёного мужа больше, чем его записки. На пергамент Гаилай заносил легенды слово в слово такими, какими их услышал, а когда пересказывал, расцвечивал иногда сухой стиль повествования яркими сравнениями и красивыми эпитетами. Словно придумывал это сказание заново.

Да, у Гаилая было много недостатков, но рассказчиком он был хорошим. У него сменился даже голос, стал более мужественным и более старым. Кривому Купцу временами даже казалось, что это говорит не Гаилай, а где-то в углу сидит невидимый седой скальд и плетёт певучими словами ткань старинной легенды. Через минуту Феодор перенёсся душой из тёплой каюты на палубу варяжского драккара. Палубу заливал дождь, поэтому Феодору было немного холодно.

— …И снова боги послали победу могучему конунгу Эрику Удачливому. Захватив богатую добычу и много пленных, конунг направил свой драккар домой. Погода стояла мрачная…

* * *

…Погода стояла мрачная, но настоящий мрак царил в душе конунга. Буйное море терзало обшивку судна, мечи молний рубили тёмное небо, а само небо нещадно забрасывало борт копьями дождя. Но конунг не покидал палубу, потому что в сердце его бушевали страсти сильнее.

Его гребцы, пытаясь перекричать оглушающий гром и шум дождя, обсуждали недавний бой, благодарили богов за победу и восхищались мужеством командира. Они были рады. Несколько дней назад воины снова убедились, что те, кто связал судьбу с конунгом Эриком Удачливым, не знают слова «поражение».

Десять лет конунг Эрик водит хирд в походы. Десять лет назад в хирде было сорок бойцов. И десять лет спустя те же сорок бойцов делят с конунгом добычу. Видно, и вправду великий Один во время каждой схватки укрывает невидимой накидкой, хранящей от клинков и копий, войско своего любимца. Эрику Удачливому везёт и на ратном поле, и в игре в кости, и даже в любви. Самая красивая девушка земель соседнего ярла отвергла сотни более знатных воинов, чтобы разделить ложе супружеской любви с их командиром. За девять лет после свадьбы Астрид подарила ему трёх дочерей. Прекрасную Хельгу с волосами цвета весеннего солнца, как у матери. Милую Хари с волосами цвета летней ночи, как у отца. И добрую Мару с волосами цвета зимней долины, как у славного деда, конунга Тьярви Белого.

Эрик Удачливый с великой злобой слушал хвалебные речи хирдманов.

Конунг не радовался богатой добыче: что толку от золота, если его некому завещать? Не радовался удачному бою: что толку, когда боги хранят тело, чтобы ранить душу? Не радовался славе: что толку в славном имени, если род твой угаснет вместе с тобой?

Эрик Удачливый имел всё, но не имел сына, и это его печалило.

Он молил богов о наследнике, хотя знал, что боги ничего не дают просто так. Что если Один дал тебе великую силу, то не блистать тебе великой мудростью, а у того, у кого самый зоркий глаз, рука не так тверда, как у остальных воинов. И если ты удачлив сверх меры в бою, то не жди везения на другом поприще.

Эрику боги северных морей, добрые и могучие асы, позволили побеждать и в жестокой схватке, и в мирной жизни. Они послали ему сорок верных друзей, красавицу-жену и трёх прекрасных дочерей. Они послали ему больше многих и отняли самую малость. Но именно этой малости и не хватало конунгу для счастья. Конунг боялся, что когда-нибудь его мошна везения иссякнет и копьё врага верней влюблённой девы найдёт путь к его сердцу. Он бы променял посмертные пиры в Валгалле на страшные мучения в аду, только бы умереть, зная, что род его будет жить. Он поклялся со смирением принять будущую потерю — то, что отнимут у него боги за сына.

Сорок раз он произнёс эту клятву, и на сороковой раз гром затих, тучи как по команде развеялись, и воины увидели остров, которого не было на карте.

Каждый викинг знает, что асы иногда поднимают из волн острова, чтобы через годы спрятать их обратно в пучину морских вод, и не удивляется этому. Не удивился и Эрик. Он приказал пристать к пустынному берегу и отправился с тремя воинами осмотреть землю.

На острове не росла трава, не шелестели деревья, не пели птицы. Он только что поднялся из воды.

Суровые скалы и зловещая тишина могли бы нагнать страх на кого угодно, но не на отважных сынов фьордов северных морей. Эрик пересёк остров из конца в конец и уже собирался уходить, когда заметил небольшую пещеру. Когда он и его воины добрались до её конца, они увидели грот, на стенах которого висело четыре обугленных скелета и горело четыре факела. Стены были мокрые (морские воды недавно покинули пещеру), но факелы горели ярче маяков тёплых морей.

Но не это поразило воинов. Их поразило содержимое грота. Сотни тысяч золотых монет с неизвестным рисунком ждали своих хозяев. Опомнившись, воины уже хотели бежать за остальными, чтобы перенести богатство на корабль, но их остановил мудрый Атли, сын волхва.

— Стойте, безумцы! — крикнул он, загородив дорогу. — Посмотрите на эти монеты. На них изображён карлик с птичьими ногами. Это проклятое золото проклятого народа нибелунгов! Видите обугленные скелеты? Это их предсмертные мучения дали силу чёрному колдовству! Это их невинная кровь обагрила золотые монеты! Вспомните судьбу Зигфрида! Оставьте это золото тем, кто его собрал! Покиньте быстрее колдовской остров! Разве мало Один послал вам добычи в прошедшем бою, чтобы вы променяли её на дар чёрных колдунов? Если хотите счастья себе и роду своему, то поспешите поднять парус и сесть за вёсла.

Воины вернулись на корабль, и там конунг рассказал о находке и спросил дружину, как поступить. Хирдманы молчали. Великий Один послал неплохую добычу, но медью и серебром, а в пещере лежало золото.

Они предоставили конунгу решать их судьбу. Конунг не поверил рассказам сына волхва и приказал сменить монеты из дешёвого металла на монеты из дорогого. Чтобы освободить больше места, он решил высадить пленников. Пленникам отдали часть запасов продовольствия и пресной воды и пообещали вернуться, когда золото будет доставлено туда, где ему самое место.

Корабль отплыл, но не успел остров скрыться за горизонтом, как раздался гром среди ясного неба и асы погрузили землю обратно под воду. И снова удача оказалась на стороне Эрика — его судно чудом спаслось от водоворота.

Когда опасность миновала, Атли, сын волхва, показав рукой на безбрежный океан, сказал, напоминая о судьбе пленников:

— Вот оно, проклятие! Первая смерть невиновных людей. Люди, которых мы убили не в честном бою, а обрекли на смерть в мучениях, вцепятся нам в ноги железной хваткой, когда мы пойдём в Валгаллу. Пока не поздно, бросьте проклятое золото проклятого народа в море!

Хирдманы снова молчали. Они снова предоставили конунгу решать их судьбу. Конунг снова не поверил рассказам сына волхва и приказал прибавить ходу. Через два дня показались костры родного острова.

Воины свою часть клада переплавили в слитки, а слитки обменяли на красивых пленниц и крепких пленников. Пленники построили им каменные дома и пасли их скот, а пленницы ублажали их похоть. Хирдманы Эрика перестали ходить в походы, забыли о войнах, а тела и души их заросли жиром, как тундра мхом. Многие по году не прикасались к мечу и забыли слово «копьё».

Один Атли отказался от своей доли добычи, остался без каменного дома, красивых пленниц и крепких пленников, но ножны меча не покидали его пояса, и он помнил слово «копьё». Атли стучал в дома бывших друзей и призывал:

— Мужчина должен завоевывать богатство в честном бою, с мечом в руках, а не на горбу рабов, с плёткой под мышкой. Такое богатство встанет на вашем пути непреодолимой горой, когда вы пойдёте в Валгаллу. Пока не поздно, разрушьте свои дома, отпустите пленников, дайте свободу пленницам, вернитесь на корабли и возьмитесь за мечи. Откажитесь от проклятого дара проклятого народа!

Хирдманы снова молчали ему в ответ.

Они пришли к бывшему командиру и рассказали про слова Атли. Они снова предоставили конунгу решать их судьбу. Конунг снова не поверил рассказам сына волхва и приказал выгнать его с острова. Через два дня Атли уплыл, чтобы никогда больше не возвращаться.

Сам конунг жил теперь в роскошном замке. Крепкие пленники работали на него день и ночь, а в красивых пленницах он не нуждался, ибо самая красивая женщина делила с ним ложе супружеской любви. И эта красивая женщина подарила ему, через год после того, как он вернулся из последнего в жизни острова похода, сына. Конунг в соответствии с приметой опять клал в супружеское ложе золотую монету, когда узнал, что жена понесла. Только в этот раз это была не монета стран тёплых морей, а последний золотой из клада нибелунгов.

Три раза примета обманывала Эрика, а на четвёртый раз помогла. Жена Астрид родила ему сына Грани. Прекрасного, как мать, крепкого, как отец, и с глазами умными, как у славного деда, конунга Тьярви Белого.

И возблагодарил богов, добрых и могучих асов, конунг острова, и сказал, что теперь воистину он Эрик Удачливый. А в последний золотой из клада нибелунгов, принёсший ему сына, он вдел шнурок и, когда малыш подрос, стал вешать ему на шею, чтобы счастливая монета охраняла его от глаза злых людей и козней злобных колдунов.

Три года и три месяца не знал горя конунг Эрик, пока не пришла в его замок беда.

Однажды оставил он старшую дочь присматривать за Грани. Услышав же среди ночи крик, не помня себя от ужаса, ворвался в комнату и застал её с топором в руках возле кровати мальчика. Вся кровать была в крови, и вместо ног у малыша дёргались две кровавые культи. Не успела ничего сказать дочь, когда обезумевший отец разрубил ей мечом голову.

И хлынула кровь на волосы цвета весеннего солнца, и лишился Эрик Удачливый старшей дочери, Хельги Прекрасной.

Эрик перевязал малышу раны и отнёс под покровом ночи мёртвое тело в подземелье замка. Чтобы никто не узнал о безумии дочери и грехе отца, всем было сказано, что Грани отъела ноги по недосмотру свинья из хлева, а Хельга сбежала с женихом, но жене Эрик рассказал правду.

В ту же ночь голова Астрид побелела, как шкура полярного медведя.

Эрик хотел уничтожить талисман, который не смог уберечь наследника, но не сумел найти монету, как и ноги мальчика.

Ещё три года и три месяца не знал горя конунг Эрик, пока не пришла в его замок новая беда.

Мальчика отравили. Когда знахари выходили Грани, он смог назвать отцу имя той, что предложила ему напиток со странным запахом. Не помня себя от гнева, обезумевший отец ворвался в комнату завистливой дочери и разрубил ей мечом голову.

И хлынула кровь на волосы цвета летней ночи, и лишился Эрик Удачливый средней дочери, Хари Милой.

Под покровом темноты конунг отнёс мёртвое тело в подземелье замка. Чтобы никто не узнал о зависти дочери и грехе отца, всем было сказано, что Грани отравился по недосмотру, а Хари утонула во время купания, но жене Эрик сказал правду.

В ту же ночь лицо Астрид покрылось морщинами, как треснувшая льдина.

Эрик сделал всё, что мог, но мальчик так и не оправился от яда и почти перестал расти. Он стал слабым и болезненным.

А ещё через три года и три месяца в замок конунга Эрика пришло сразу две беды.

Вначале погибла последняя дочь. Она случайно выпала с балкона, и острый камень пробил ей голову. Обезумевший от горя отец долго горевал над волосами цвета зимней долины, обагрёнными кровью.

Так Эрик Удачливый лишился младшей дочери, Мары Доброй.

В ту же ночь Астрид умерла от горя. Умерла тихо и быстро, как первый снег.

С балконов сталкивают чаще, чем падает кто-то сам. Чтобы не давать почвы тёмным слухам, Эрик никому не сказал правды, а похоронил тела в подземелье замка.

Три года и три месяца Эрик жил только сыном. Он исполнял любые его прихоти и желания, готов был убить за его слезу и отдать жизнь за его улыбку. Он совсем обезумел от этой любви, и когда мальчик сообщил ему о заговоре с целью завладеть замком, рабами и убить хозяина и наследника, Эрик даже не стал спрашивать, как он это узнал. Он просто выгнал всех слуг, пригласил бывших друзей, тридцать девять хирдманов, на ночной пир, сам им прислуживал, а потом повёл их в подземелье, показывать богатство. Там он их и запер, а сам нажал на потайную скобу. Через две минуты подземелья оказались заполнены морской водой.

Так Эрик Удачливый лишился друзей верных.

Он стоял в подземелье и слушал, как хирдманы стучат кулаками в стены в предсмертных судорогах. Когда всё стихло, даже шум воды, кто-то тронул Эрика за рукав. Конунг обернулся и увидел Грани. Он так любил сына, что даже не спросил, как безногий хилый мальчик сам добрался до подземелья. Вместо этого он спросил, взяв малыша на руки и прижав к груди:

— Что ты хотел, маленький Грани?

— Отец, выведи меня к южной стене замка, напротив моей комнаты, мне нужно тебе кое-что показать.

И отец не сказал ни слова. Он даже не напомнил ему, что вокруг южной стены замка море. Прикажи ему сын, и он бы без страха спустился прямо в ад.

Они выбрались из обезлюдевшего замка, прошли к южной стене, и здесь холодные брызги вернули Эрика в реальность.

— Куда идти? Здесь море, — спросил он.

Сын ничего не ответил, только загадочно улыбнулся. Эрик стал ждать.

Вскоре начался отлив. Сын велел отцу спуститься с ним на обнажившееся дно. Когда отец шёл, он задел что-то ногой, наклонился и заметил, что это увешанный тиной детский скелет. Сердце Эрика сжалось от страшного предчувствия.

Ночь не была холодной, но конунга трясло в ознобе. Он положил Грани на камень и, отойдя на несколько шагов, по-новому взглянул на сына. Сын продолжал загадочно улыбаться. Отблески луны бликовали в его нежных глазах, а ветер развевал тонкие волосы.

— Что ты ждёшь? — спросил мальчик.

— Твоих приказов, — как всегда, ответил отец, только теперь в голосе бывалого воина дрожи было больше, чем любви.

— Ну неужели непонятно? Ищи мои ноги, — сказал мальчик.

Не отрывая взгляда от ребёнка, почему-то боясь повернуться к нему спиной, Эрик наклонился и стал шарить руками. Мальчик сидел в шаге от детского скелета и своей улыбкой подавлял волю конунга.

— Ну как? — спросил с любопытством малыш.

— Н-н-ничего… т-т-т-только куриная лапа, — сказал отец, протягивая ему птичью ногу.

Он уже знал, что именно это сын и искал. Точнее, тот, кого он раньше считал сыном. Поэтому и не удивился, когда куриная лапа мгновенно приросла к мальчишескому бедру.

— Отлично! — сказал мальчик, любуясь возвращенной конечностью.

Он лежал на камне, задрав ногу вверх. Он шевелил пальцами на фоне лика луны, словно проверял, хорошо ли сработало колдовство. Потом он несколько раз согнул и разогнул ногу, подпрыгнул на ней и, усталый, сел обратно на камень.

— Спасибо, отец, — сказал мальчик, задорно смеясь. — Ну, что смотришь? Вторую ногу нужно найти до прилива.

Выросший в подземельях нибелунг не знал, что прилив уже вот-вот начнётся. Шум приближающейся воды придал сил воину северных морей.

— Ты не мой сын, — прошептал он.

— Отец! Сейчас не время для таких разговоров! Всё, что нужно, ты уже сказал и, главное, сделал. Доделай начатое! — привычным повелевающим тоном сказал мальчик.

Но на Эрика этот тон уже не действовал.

— Ты не мой сын! — крикнул он и побежал.

Мальчик прыжками преследовал его. Через минуту он уже прыгал по колено в воде. Он кричал истошным детским голосом, каким ещё недавно заставлял Эрика исполнить любой каприз:

— Отец? Отец! Вернись! Не бросай меня! Я погибну без тебя, отец! Я тебя люблю!

А Эрик, заткнув уши, бежал и кричал одну фразу:

— Ты не мой сын!

Даже когда волны уже поглотили мальчика на птичьей ноге, Эрик продолжал кричать эти страшные слова.

Вжавшись в стену, заткнув уши, он просидел с дрожащими коленками всю ночь и весь день. Он не слышал, как утром в ворота замка робко стучались его слуги, а вечером, громко — родичи загубленных им хирдманов. Последние пообещали взять замок приступом, если через три дня конунг не выдаст им родственников. Эрик ничего этого не узнал. Он хотел одного: забыть навсегда тот детский крик о помощи, после которого в ушах остался только шум прибоя.

К следующей ночи он пришёл в себя. Когда отлив освободил дно, Эрик спустился и попытался обнаружить тело лже-Грани, но вместо этого нашёл всё тот же скелет всё того же ребёнка, Грани настоящего, его единственного сына, и монетку на шнуре. Когда конунг разглядел, что на монетке изображён карлик не на двух, а на одной птичьей ноге, голова его тут же побелела, как когда-то у прекрасной супруги Астрид.

Он выбросил монетку и устремился в замок.

Едва переступив порог, Эрик услышал шум в гостиной. Недоумевая, он прошёл в зал и увидел при свете луны, освещающем гостиную через решётчатое окно, пирующих товарищей. Утопленники поедали остатки вчерашнего пира, запивая их остатками вина. Улыбка осветила их синие, разбухшие от воды лица, когда они заметили бывшего командира. Громко приветствуя, они пригласили его присоединиться к пиру. Когда мёртвые хирдманы говорили, то вода вылетала из их лёгких, а некоторые капли попадали конунгу на лицо.

В ужасе Эрик оттолкнул руку с кубком, вырвался от сердобольных утопленников и бросился к выходу. Но у дверей его ждали мёртвые пленники с затонувшего острова, почему-то одетые как рабы.

— Хозяин, какие будут распоряжения? — спрашивали они, и опять вода из лёгких попадала конунгу на лицо.

Конунг попытался укрыться в детской, но там сидели три мёртвых дочери. Они качали скелет Грани и пели ему колыбельную. Увидев отца, две из них бросились к нему в объятия.

Эрик носился по всему замку, пока не нашёл своих покоев. Он долго сидел с мечом в руках на кровати, но никто не пытался ворваться, и конунгу стало казаться, что это был просто дурной сон. Вывели его из этого состояния могильные черви, вдруг поползшие по одежде, резкий запах мертвечины, ударивший в ноздри, ласковые прикосновения костлявых рук к плечам и знакомые, но почему-то очень холодные поцелуи в шею.

Конунг едва вырвался из рук собственной жены, чтобы попасть в объятия друзей, которые наперебой пытались влить ему в губы глоток вина или ткнуть в лицо жирную свиную ляжку.

Таким и застали Эрика вооружённые родичи убитых им хирдманов, когда ворвались в его замок.

— Помогите!!! — закричал конунг, вырываясь из рук утопленников, но люди, побросав оружие, уже разбегались.

В ту же ночь все жители покинули остров. С тех пор никто там не был, но говорят, что и сейчас в обезлюдевшем замке конунг Эрик Удачливый мечется между мертвецами, проклиная себя, богов и проклятое золото проклятого народа.

* * *

Страшная легенда. Страшный народ. Страшные люди, что русы, что словены, не зря они так сошлись. Почему в сказках, которые ему рассказывала бабушка, удачливый человек, умеющий извлечь из всего на этом свете выгоду, получает счастье, а глупых сказках Волока-анта, коими он веселит народ, когда людям скучно, счастье получает глупец?! Почему в сагах этого проклятого викинга боги карают безумием тех, кто меньше всего это заслужил?!

Феодор выгнал Гаилая и Гамбу после того, как учёный муж закончил пересказ легенды, и ещё долго сидел, буравя взглядом стену, и пил маленькими глотками неразбавленное вино.

Он знал, что это глупо, однако всё равно проверил монеты в сундуках. Но подозрения оказались ложными: никакого карлика, никаких птичьих ног.

Он должен был радоваться богатству, но счастья не приносили даже мысли о черноглазых наследниках. В душе купца поселилась тоска, а в голову лезли совсем другие мысли. Мысли, от которых Феодор Отважный мечтал навсегда избавиться и которых страшился.

— Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал?! Чтобы выбросил золото и оставил детей нищими?! Я не понимаю тебя, варяг!

Феодор был очень пьян, впервые за долгое время. Варяг сидел на песке, смотрел на тихое море и не отвечал на вопросы Кривого Купца.

Что мне было делать с новым кораблём, который мне подарил «неизвестный» доброжелатель в диадеме императора? Отвергнуть и продолжить ловить удачу на доживающем свой век судне?..

Всего один раз! Это было всего один раз! И я же взял на себя заботу о его вдове и сыне! Его сын получил такое воспитание, какое ему не смог бы обеспечить его философствующий отец! Его вдове я дал такое содержание, что она смогла вторично выйти замуж, и не за кого-нибудь, а за самого полководца Льва Тансавра! Об этом случае никто не знает, кроме меня, басилевса и тебя, Мессия! И ты знаешь, что я был вынужден так поступить! Ты знаешь, что на другой чаше весов лежала даже не судьба восстания, а жизнь, которую моя благословенная супруга носила в своём чреве! Вот почему я замарал свою честь оговором! Вот почему я его предал! Не потому, что меня раздражали его речи, его сказки, что богатство — это испытание, посланное Господом, а золото — не благосклонность, а проклятие! И не потому, что он был арианин, наследник того самого нечестивца, что получил пощёчину от Николая Святителя три века назад, а я монофизит, наследник тех, кто не бросал знамя истинной веры в самый тяжёлый год!

Но ты знаешь, что с тех пор я ни разу не поступился твоими заветами. Что я искупил этот грех. Так почему же ты до сих пор посылаешь мне эти мысли, эту тоску, от которой не хочется жить?!

— Поверь мне, варяг. Я сказал правду, там, в каюте. Честным путём невозможно из нищеты попасть в мир роскоши. Нужно иметь хотя бы один корабль, чтобы развернуть честное торговое дело…

Да вот только кораблём было стыдно называть то, что мне оставил вместе с долгами отец. Десять лет я работал как проклятый с худшей командой в стольном граде, и ничего! Я потерял глаз, сражаясь за Империю, но имперских ростовщиков не интересовала моя доблесть!

Но ты же знаешь, что я оговорил его не поэтому! А только ради неё и того, кто жил в её чреве!

— Ха! Варяг! Я сегодня пьян, как никогда в жизни! И я тебе скажу то, что не говорил никому! Мои люди считают меня хорошим человеком, но Мессия знает, что я негодяй! Я ненавижу ложь, но сам один раз в жизни вынужден был солгать! И заставил меня это сделать тот самый жалкий человек, по недомыслию Мессии занявший трон, которого мне завещали ненавидеть предки и с властью которого я поклялся бороться, когда он погубил моих друзей! Пятнадцать лет назад мои друзья погибали под копытами конницы служителей нечестивого пророка, а басилевс равнодушно наблюдал за этим с вершины холма! Оружием всадников пустыни он избавлялся от тех, кого жаждал увидеть в лапах палача, от лучших людей беспокойной зелёной димы. И именно этот жалкий человек напугал меня! Меня, великана, гнущего подковы и отламывающего щипком край от дубового стола! Он заставил солгать того, кто ненавидит ложь! Помнишь, как мы ловили медведя для его зверинца?! Так вот, я мечтал, что этот медведь когда-нибудь вырвется из клетки и загрызёт его! Как я его ненавижу! С тех пор как басилевс сделал меня предателем, я возненавидел его ещё больше, и планы, которые были зыбкой мечтой, обрели твёрдые контуры! Но сегодня, когда у меня есть деньги, чтобы скинуть с трона не одного палача, а сотню, я похоронил свои мечты! У меня не один сын, а трое! Трое! И я люблю их!..

А что, если этот лжец на троне опять поставит меня перед выбором?! Опять заставит служить лжи?!

Феодор говорил очень долго, потому что об этих вещах он молчал всю жизнь. Увы, а может, к счастью, но когда Кривой Купец коснулся варяга, выяснилось, что тот спит.

Кинтарийский Циклоп оставил его и некоторое время шёл по колено в морской воде, шепча имя того, кого надеялся навсегда забыть, того, кто пал жертвой его оговора. Потом он упал в море, в надежде, что его солёная свежесть, как обычно, принесёт ему облегчение. Но этого не произошло. Тогда он вышел на берег и снял с себя одежду, чтобы просушить.

— Высоко сижу, далеко гляжу, всё, прохвосты, вижу!

Гребцы вскочили с сундука как ужаленные, с ненавистью глянули на Волока-анта и вернулись к работе. Волок-ант пригрозил им шутливо пальцем и снова притворился, что спит.

Эти гребцы были новичками в команде. Когда хозяин пригласил их побороться, они поддались. Этого Феодор не любил, и, чтобы впредь неповадно было, раздражённый купец приказал им упражнять силу всю ночь, то есть таскать с места на место сундук, пока остальные гребцы спят. Разумеется, когда тот, кто за ними присматривал, ушёл спать, провинившиеся решили отдохнуть, но Волок-ант ради собственного развлечения решил поиграть в надсмотрщика.

В этом не было ничего смешного, но Феодор почему-то засмеялся.

— Прощаю! — крикнул он.

Радостные гребцы покинули берег, и Волок-ант, посмеиваясь, пошёл вслед за ними.

Феодору вдруг стало легко и радостно на душе. Он вспомнил о своём дальнем родственнике в горах далёкого Кауказуса, куда можно отправить черноглазых наследников, пока в стольном граде будут твориться большие дела.

Кинтарийский Циклоп смотрел на корабли, набитые золотом, и это золото само собой превращалось в дорогие ламиллярные доспехи и крепкие железные шлемы, в широкие мечи и тяжёлые булавы, в обоюдоострые секиры и длинные копья. Во все те вещи, которых так не хватало три века назад людям, которым надоел запах горелой человеческой плоти, коим басилевсы освящали площади стольного града вместо фимиама.

Великодушный Мессия сжалился, и мысли, от которых хотелось умереть, опять покинули голову Кинтарийского Циклопа. Голова его была полна великих планов, поступь тверда, а душа горела тем самым неукротимым огнём, о котором ему говорил предводитель варяжской дружины.

Нет, рано тебе ещё покидать мою команду, Олаф-рус!

Назад: Екатерина Мурашова, Мария Семёнова СКАЗКА ПРО ПЕЧКУ

Дальше: Ник. Романецкий

Вадим Калашов ПРОКЛЯТИЕ

* * *

* * *

* * *

* * *

Вадим Калашов
ПРОКЛЯТИЕ