Опер
Саенко был взбешен.
Он не кричал, не размахивал руками, не стучал по столу, но в его налитых кровью глазах временами проблескивало что-то такое нехорошее, такое злобное и по-звериному жестокое, что мне хотелось стать перед ним на колени и заплакать.
Лучше бы я застрелился… -…Кто вам дал право единолично решать такие важные вопросы? Голос Саенко был тих, спокоен, но от этого спокойствия веяло могильным холодом.
– Товарищ полковник, я не придал значения…
– Бросьте! Не стройте из себя дурочку! Вы все знали, мало того, вполне сознательно заварили эту кашу. И как теперь все обернется, лишь аллаху ведомо. – Пусть так, но второй видеоматериал я просто не успел вам показать…
Я сопротивлялся по устоявшейся привычке любого подчиненного отмахиваться в таких случаях от свирепствующего начальника до последней миски лапши, которую он без зазрения совести вешает своему шефу на уши.
– А я вас разве не предупреждал, что при подобном развитии событий вы должны звонить мне в любое время дня и ночи?
Крыть было нечем.
Я оказался повержен, раздавлен, и что самое страшное – страдал от бессилия и невозможности все повернуть вспять.
Мне уже было известно, что вместе со Сторожуком погибли и двое подвизавшихся в бандитской среде ублюдков (ну и хрен с ними!). Но вот женщины, пусть о них и нельзя сказать что-либо хорошее из-за их весьма легкомысленного поведения, ушли из этой жизни и впрямь по моей вине.
И этот факт кроил мое сердце на куски.
Я молчал, склонив голову в полной безнадежности, переполненный раскаянием и гнетущей душу тоской.
Мне стало совершенно безразлично, какое решеие примет Саенко по моей персоне. Я готов был даже уйти по этапу прямо из его кабинета…
Как вдруг полковник резко сменил гнев на милость. – Ладно… с кем не бывает, – сказал он примирительно.
Саенко сильно потер свою лысину, будто на ее блестящей поверхности появилось матовое пятно и он решил срочно его заполировать.
– Продолжайте работать над тем же заданием. Только чтобы без всяких там ваших штучек! Видеоматериалы я забираю. Баранкин о них знает? – с виду невинно поинтересовался полковник, вбуравив в меня свои зенки. – Что вы, товарищ полковник!
Я возмутился так натурально, что даже сам себе поверил.
– Как можно…
– Хорошо. О нашем разговоре не должен знать никто. Никто! – подчеркнул он, для убедительности пристукнув ладонью по столу. – В том числе и вышестоящее начальство.
– Слушаюсь…
Вот сучара! Все-таки посадил меня на крюк, хмырь полированный. Зажабрил, как деревенского валенка.
Теперь, коснись чего, вдруг я когда-нибудь пойду против течения, заупрямлюсь, он меня с дерьмом смешает и скажет, что так и было.
Ну и положеньице, хоть в петлю лезь… – Кто будет заниматься… убийством Сторожука? Я наконец решился задать свой самый больной вопрос.
– Только не вы, товарищ капитан, – сухо отчеканил Саенко. – У вас других дел хватает.
"…Я сказал: капитан, никогда ты не будешь майором" – слова известной песни Высоцкого звучали в мой голове все время, пока я шел к своему кабинету, открывал дверь и усаживался за стол.
Словно с креста снятый, Баранкин встретил меня вопросом:
– Ну как?
– Хреновей не бывает.
– А что с видео… ма… м-му…
Не успел он договорить фразу, как я, словно тигр, перемахнул одним прыжком расстояние, разделяющее наши столы, и зажал Славке рот ладонью.
– Закрой пасть, черт тебя дери! – прошипел я ему на ухо.
– С-сумасшедший… – едва продохнул полузадушенный Баранкин. – Т-ты что, совсем того!..
– Прошу тебя, помолчи, Христа ради! – взмолился я шепотом. – Поговорим в туалете. Иди первым.
– Дубина стоеросовая… – бубнил Славка уже на ходу, морщась и потирая шею.
В туалете, на мое счастье, никого, кроме Баранкина, не было.
Набуромосившись, он стоял возле окна, закрашенного до половины белой краской, и что-то со злостью царапал ногтем на стекле.
– Объяснись, – потребовал Баранкин, едва я закрыл входную дверь. – Чертов битюг… – Говори тихо, – предупредил я Славку.
И опасливо посмотрел на дверь.
– Да что с тобой, в конце концов, стряслось?! – спросил Баранкин.
– Запомни – ты никогда не видел эти видеоматериалы и понятия не имеешь, что такие существуют. Молчи даже под пытками.
– Почему?
– А потому, что если кое-кто узнает о твоей причастности к нашим видеорепортажам из-под простыни мафии, то жизнь твоя будет длиться до первого "несчастного" случая, а возможно, и до первой пули из подворотни.
– Это так серьезно?
– Не то слово…
– А как же ты?
– У меня уже нет пути назад. Я засветился на полную диафрагму.
– И все-таки?
– Не переживай, как-нибудь отмахаюсь. Не впервой.
– А если не удастся?
– Не кличь беду языком, она и так придет. Поживем – увидим.
– Получается, что ты опять меня прикрываешь.
– Только потому, что именно я втравил тебя в эту историю.
– А я, значит, пацан, несмышленыш?
– Слава, давай не будем. Я весь в дерьме, и мне не отмыться до скончания века. На моей совести пять трупов. Саенко держит меня за задницу, и я не имею возможности даже взбрыкнуть. Если хочешь знать, я без пяти минут покойник. Желаешь составить мне компанию?
– Я не могу поверить…
– Я тоже. Точнее, не хочу верить. Но, к сожалению, все зашло чересчур далеко, и Саенко не имеет права не доложить генералу, а тот, в свою очередь, кому-нибудь повыше. Вот такая карусель, товарищ лейтенант. Думаю, оргвыводов долго ждать не придется.
– А что Саенко?
– Приказал, чтобы я ни пара из уст. Даже тем, кто в генеральских лампасах.
– Страхуется?
– Угадал. Но его зацепить трудно, в верхах кучкуются все свои, они глотку перегрызут любому за друга сердешного, а вот мы, серые мышки, в самый раз. Чик ножичком гнилой корешок – и опять ввысь, поближе к солнцу. Все шито-крыто, два сбоку – ваших нет.
– Но если тебе понадобится моя помощь…
– Еще как понадобится. Не сомневайся…
Когда мы вернулись в кабинет, телефон внутренней связи орал как сумасшедший.
Я с наскока нечаянно опрокинул стул, пока дотянулся до красной, будто раскаленной трубки, и смахнул на пол вентилятор Баранкина, который больше гудел, чем гонял воздух. – Вы где болтаетесь?!
Мне показалось, что Саенко рявкнул из-за приоткрытого окна, так отчетливо было слышно.
– В сортире, товарищ полковник! – бодро отрапортовал я, прозрачно намекая на "медвежью болезнь" после его разноса.
– А-а… Срочно поезжайте в кафе "Красная горка". Оперативная группа, наш человек и следователь прокуратуры уже на месте.
– Извините, а мне что там делать? По-моему, одного представителя УБОП вполне достаточно. – Дело как раз по вашей части… В голосе Саенко ясно послышалась издевка. – Там гора трупов. Поторопитесь.
И он уткнулся в бумаги.
Не было печали… Если в кафе гора трупов, то я там нужен, как корове седло.
Заранее могу дать голову на отсечение, что не будет ни следов, ни свидетелей и вообще – ни одной зацепки.
Это мы уже проходили.
И не раз.
Ладно, поплетусь…
– Оцэ дывына! Здорово, Сергей Батькович! Звыняй, забув отчество.
– Иван Савельевич?! Вот так встреча. Здравствуйте.
Мы едва не обнялись от избытка чувств, но тут я, наконец, заметил первый труп, который лежал недалеко от входа, и лишь крепко пожал руку моему старому знакомому, следователю прокуратуры Ивану Савельевичу… Черт, а вот фамилию не помню!
– Якымы судьбами? Будешь вести дело?
– Приехал на экскурсию, – огрызнулся я, во все глаза глядя на открывшуюся передо мной картину.
Ни хрена себе, кордебалет, пять покойников!
– А машины бачыв на улице? Вдребадан! Шо творится, шо творится…
Машины, или, вернее, все, что от них осталось, я уже осмотрел.
Когда я приехал, они еще дымились, выгоревшие дотла. И в одной и в другой виднелись обугленные человеческие останки.
– Представляешь, никто из прохожих не пострадал!
– Профи, – коротко бросил я, проходя в глубь кафе.
– Ага, профи, – согласился Иван Савельевич. – У нутрях каша, а корпуса раздуло. Это же надо так…
– Кто эти люди? – спросил я, кивком указав на мертвецов. – Пока не знаю. Зараз допрашують директора кафе. Там…
Ивае Савельевич указал на дверь с табличкой "Служебный вход".
– В кабинете, – уточнил он.
– Фамилию не знаете?
– Груздев… чы можэ, Груздь…
Груздь! Ну и ну…
Я лихорадочно перелистал в памяти страницы дела на губернатора, нашел нужную и почувствовал легкий озноб – в последнее время Груздь был едва не на ножах с Грузином.
Очередная разборка двух боссов преступного мира?
– Ты где сейчас? – поинтересовался Иван Савельевич.
– Тружусь в УБОП, – решил не скрывать я место службы.
– Сурьезная фирма, – с уважением сказал следователь. – Между прочим, один из ваших туточки. Прибыл вместе с якым-то начальником из службы безопасности. Сидят в кабинете директора кафе.
– А вы все там же?
– Ага.
– По-моему, вам давно пора сесть в прокурорское кресло.
– Згинь, нечистая! Тьху, тьху… Ты шо, моей смерти желаешь?
– Иван Савельевич, как вы могли такое подумать?
– Мне до пенсии зосталось чотыре годочка, а ты – прокурорское кресло… У меня детки, внучата… и жинка добра, мухы не зобидит – на кой ляд голову пид танк класть?
И добавил доверительно, почти шепотом:
– У нас такое творится… ой-ой… не только гавкают друг на друга, а еще и грызутся, як скажени. От времена пишлы… – Иван Савельевич, а что вы скажете по этому поводу? Я кивком указал на трупы, возле которых суетились эксперты.
– Смотрел… – покрутил он головой. – Цэ шось удивительное…
– Почему?
– Я думаю, шо их убыв один человек.
– Один?! – не поверил я. – Иван Савельевич, вы гляньте на этих мордоворотов. Чтобы с ними справиться, нужен киборг. Вы фантастику смотрите?
– Не. А про киборга знаю. Не думай, шо мы совсем отсталые. Один он був, точно тебе говорю.
Махнув рукой на бубнящего свое Ивана Савельевича, я присоединился к экспертам.
И когда через полчаса встал с коленей, то моя уверенность в том, что тут поработала целая бригада "ракет", пошла на убыль.
– Удостоверился? – спросил не без ехидства Иван Савельевич. – С меня бутылка, – развел я руками. – И закуска, – поторопился добавить Иван Савельевич. – Уму непостижимо, но факт – похоже, что их и впрямь уложил один человек. – Дывына… – согласился Иван Савельевич. – Да уж… – Хто цэ может быть? В нашем городе таких шось не помню. – А я – тем более. Не человек, а монстр. – Залетный?
– Не исключено. У мафии денег куры не клюют, могут пригласить на разборку кого угодно. – Отож и я так маракую. Не наш он. – Наш, не наш – все равно нам отдуваться. – Не вам, а мне, – с горпестным вздохом сказал Иван Савельевич. – С чем вас и поздравляю.
– Не дадут спокойно дожить до пенсии… – Иван Савельевич снова забубнил о своем, наболевшем. – И хто это может быть? Як этот… как его… А, вспомнил! – ниндзя. Дуже страшна людына… – Был когда-то один… Тот мог бы…
Воспоминания вдруг хлынули на меня, будто где-то прорвалась плотина времени.
– Но, увы, и возможно, к сожалению, его среди нас уже нет, – сказал я печально.
– Ты о ком?
– Помните дело Лукашова?
– А як же…
– Этот парень меня спас.
– Його казнылы?
– Да. А я ничем не мог ему помочь.
– Почему? Ведь у того хлопца була сыльна позиция во время суда – помощь сотруднику органов при исполнении…
– Он отказался от защиты. Хотя… не думаю, что она ему бы помогла.
– Шось не пойму…
– На него навалились со всех сторон такие силы, что будь защитник даже семи пядей во лбу, это не помешало бы заинтересованным лицам припаять парню расстрельную статью в любом случае.
– Прискорбно…
– Еще как прискорбно. Я пытался с ним встретиться, поговорить – он отказался наотрез. По-моему, ему просто не хотелось жить. И все равно я бегал по инстанциям, доказывая, что парню "вышку" дали зря, хлопотал о пересмотре дела… А, что теперь об этом толковать! Все мои усилия были напрасны.
– Да-а, дила…
Меня кто-то тронул за рукав. Обернувшись, я увидел нашего сотрудника, которого направил сюда Саенко.
– Груздя будешь допрашивать? – спросил он.
– На кой он мне… На нем где ляжешь, там и встанешь.
– Точно. Молчит, как партизан. "Не знаю, не видел, не помню, меня здесь не было…" – и все дела. Смотрит волком и только сопит. – Он вор "в законе". Расколоть его на допросе у нас кишка тонка. – Ну… Демократия, черт бы ее побрал…
– Такие и в прежние времена особой разговорчивостью не отличались. Так что демократия здесь ни при чем. – Может, закрыть его на пару дней в СИЗО? Гляди, размякнет…
– Закрой… – Я скептически ухмыльнулся. – И будешь потом объясняться во всех инстанциях, что ошибка вышла. У него адвокатов больше, чем сотрудников в УБОП.
– Считай, что по поводу СИЗО я пошутил, – мрачно сказал коллега и закурил, играя желваками. – Я так и подумал.
– Но мне кажется, он здорово напуган. Ты, кстати, не видел, в каком состоянии железная дверь, что ведет в его кабинет?
– Еще туда не дошел.
– Поинтересуйся. Такое впечатление, что по ней заехали болванкой, которой крушат стены старых домов, предназначенных под снос. Замок – вдрабадан, засов согнут в три погибели, проушины оторваны… И между прочим, ключик-то торчал изнутри. Ему, правда, потом кто-то голову оторвал, но сами бородки достать не смог, а может, и не успел – корпус замка был смят и заклинил ключ. Вот теперь и кумекай, кто там находился внутри и куда он потом девался.
– Груздь?..
– А кто же еще. Но кого он так боится? И что случилось здесь на самом деле?
– Нужно самым тщательным образом обыскать кабинет Груздя на предмет потайной двери.
– Уже ребята занимаются. И если найдут…
– Вот тогда "качайте" Груздя до посинения. Пусть нам туфту не гонит. Уверен, он знает, кто рвался к нему в кабинет.
– Несомненно. Если он здесь не расколется, вот тогда мы точно заберем его в СИЗО. Пусть повспоминает молодые годы, а то, гад, разожрался на ресторанных харчах, словно боров…
Распрощавшись с Иваном Савельевичем, я направил свои стопы домой.
Пока мы возились в кафе, наступил вечер, и я решил в управление не возвращаться, хотя работы, как всегда, было невпроворот.
Я шел и вспоминал – Тина Павловна, Тина… а ведь могла быть мне и Тиночкой.
Кто знает, кто знает…
