Опер
Я с удовлетворением наблюдал за крепкими парнями в маскировочных шлемах, которые ворвались в магазин, сметая на пути упитанных мордоворотов с бритыми затылками — охранников фирмы «Теллус».
Ей, как выяснилось, принадлежали самые рентабельные торговые точки города. Но главное заключалось в том, что эта фирма-монстр была в одной связке с «Витас-банком».
Судя по материалам, предоставленным мне Латышевым, именно этот банк и делал всю погоду в финансовом мирке области.
Бывший губернатор Шалычев являлся акционером «Витас-банка», пожалуй одним из самых крупных.
А потому я интуитивно чувствовал, что и мои неприятности могли вырасти из кошельков нуворишей, возглавляющих это мафиозное объединение.
— Пора, Кузьмич, — сказал я, обращаясь к шефу омоновцев, уже исчезнувших внутри магазина. — Действуем, как договорились.
— Ну-ну… — осклабился Кузьмич, капитан Неделин, клевый парень, тоже прошедший школу Афгана. — Этих жирных сук давно нужно трахать во все дырки. Зажрались, паскуды, смотрят на нас как на быдло…
По возрасту и заслугам Кузьмичу полагаются по меньшей мере подполковничьи погоны. Но из-за жесткого непримиримого характера капитана начальство его не жалует.
Капитана увольняли из милиции, по-моему, два или три раза.
Но всегда по истечении какого-то времени возвращали в строй: лучшего спеца по бандформированиям в области найти не могли.
Кузьмич был безрассудно храбр, несмотря на годы, имел прекрасную физическую форму и, главное, все операции проводил с блеском, при этом не потеряв ни единого бойца.
Подчиненные в нем души не чаяли, но и боялись. Кузьмич был скор на расправу и руку особо не сдерживал.
«Знал, куда шел? — говорил он, пиная очередного „сынка“, нарушившего порядок в подразделении. — Знал. Мужик ты или тля? Мужик. Тогда терпи, сучий потрох, и мотай на ус. Батька дома не учил, теперь мне приходится. Ишшо раз проштрафишься, забью, как мамонта…»
Помогало…
В магазине кавардак.
Охрана мордами полы трет, продавщицы тихонько повизгивают, но больше для понта — ребята с ними вежливы и рукам воли не дают.
Только согнали в кучу и приставили одного, наверное самого стеснительного.
Он косился на девчат с некоторой опаской и переминался с ноги на ногу, не зная, куда девать автомат.
— Ну? — спросил Кузьмич своего помощника.
— Ищем, — коротко доложил тот и многозначительно посмотрел на капитана.
— Ну-ну… — Неделин лениво ухмыльнулся. — Ладно, тут нам делать нечего. Пойдем, Серега, навестим бугра.
Мы шагаем по торговому залу в противоположный конец, где находится кабинет директора магазина Здолбунского Михаила Семеновича.
Операцию Кузьмич начал только тогда, когда шестисотый «мерс» директора зарулил во двор к служебному входу в магазин.
— Вы за это ответите, — уверенным баритоном встречает нас Здолбунский. Он сидит, вальяжно развалившись, в дорогом кожаном кресле. — У вас нет санкции прокурора.
Здолбунский курит изготовленные по спецзаказу сигары, хранящиеся в шкатулке розового дерева, инкрустированной платиной и драгоценными камнями, носит неимоверно дорогие японские часы в корпусе из благородного металла, а на пальце у этого «честняги» золотое кольцо с черным бриллиантом.
Думаю, на него можно купить еще три «мерса».
— Ага, — кротко соглашается Кузьмич, незаметно мне подмигивая. — А зачем?
Здолбунский цепенеет.
Я его понимаю — сегодня милицейская акция выглядит совершенно нестандартно.
Михаил Семенович, старый торговый волк, нашего брата на своем веку навидался по самое некуда. И поведение Кузьмича сразу напоминает ему о том старом страхе, который выковал Сталин да и вогнал всем в задницу, как дюбель.
Всем без исключения, неизвестно до какого колена.
А уж Здолбунский застал вождя в самом расцвете его шизофрении…
— Нашли!
В кабинет вваливается помощник Неделина.
— Два ствола — «Макаровы», граната, патроны…
— Ну вот…
Кузьмич походя, будто нечаянно, цепляет напольную вазу с засушенными растениями, и она с грохотом разбивается.
— Теперь будет и санкция, — говорит он насмешливо.
— Да как… Да что… что же это такое?! — вопит Здолбунский. — Какие стволы, какая граната?!
— Вам же объяснили, — терпеливо бубнит Кузьмич. — Два пистолета. Без документов и разрешений. А граната — это такая железная штучка в виде ананаса, только очень маленького.
— Вы… нашли… здесь… оружие?! — трагическим шепотом, с расстановкой, снова вопрошает директор магазина. — Я знаю, что такое ананас! — Он опять срывается на крик: — Вы мне баки не забивайте! Где вы нашли?! Где оно?!
— В тайнике, — докладывает помощник Кузьмича. — И деньги.
— Сколько? — спрашивает Кузьмич.
— Еще не считали…
Помощник на какую-то долю секунды замешкался с ответом, и я с хитринкой глянул на Кузьмича.
Конечно, этот ушлый барбос сразу сделал невинное лицо.
Интересно, сколько денежек недосчитается Здолбунский в своем загашнике после «ревизии» омоновцев?
Впрочем, моя задача как раз и заключается в том, чтобы побольней наступить на его любимую мозоль.
Громче будет Здолбунский вопить, что мне и нужно…
Мы идем к тайнику.
Здолбунский потерял весь свой апломб и плетется, едва переставляя ноги.
Он уже понял: где-то что-то не связалось. А скорее всего, сгорела синим пламенем крыша его покровителей.
Что это обозначает в нынешние времена — дураку понятно.
И он и мы знаем, что в тайнике оружия до нашего наезда не было. Но Михаил Семенович сейчас и не пытается качать права или взывать к нашей совести.
Здолбунский понимает, что в начавшейся игре он всего лишь пешка. Чуть позже должны заговорить орудия тяжелого калибра, вплоть до королевских мортир.
И стрелять будут даже не прямые покровители фирмы «Теллус», а держатели акций «Витас-банка», в основном тайные, обитающие на столичном Олимпе.
— Будем подписывать? — деловито справляется Кузьмич, подсовывая акт об изъятии оружия и денег.
Здолбунский отрицательно мотает головой, наверняка зная, что все эти бумаги — всего лишь проформа.
Он уже играет свою роль, как и мы. А потому не должен отступать от сценария.
Денег, конечно, жалко, и, скорее всего, он больше их не увидит, но не в этом суть.
Главное, что ему хотелось бы узнать, — сколько еще придется выложить зеленой «капусты» с изображением американских президентов и за что.
Если бы Здолбунский только знал, что попал под бульдозер ОМОНа совершенно случайно — благодаря запою майора Ведерникова…
Магазин занимал полуподвал старого дома в центре города.
Прежде здесь находились квартиры. И в одной из них жила Федотовна, старушка из компании бомжей во главе со Стрёмой.
Меня ее история настолько задела за живое, что я решил восстановить справедливость. Тем более, когда узнал, кому принадлежит бывшая квартира нагло ограбленной и обманутой Федоровны.
— Здолбунский! — теперь в игру вступаю я. — Вы влипли. Притом по-крупному. Так что сушите сухари.
— Какие сухари?! По какому праву?! Кто вы такой?!
Голос директора срывается на визг.
Мои слова — и это всем понятно — не вписываются в постановочный план. А потому Михаил Семенович теряет самообладание.
Он уже начинает думать, что его сдали покровители. И теперь придется отмазываться в одиночку.
Но за что?
Кому он перебежал дорогу?
Уж не заподозрили ли его в двурушничестве?!
Я прекрасно понимаю, что сейчас творится в мозгах у Здолбунского. Он напуган до крайности. И лихорадочно ищет пути к спасению.
Я его понимаю и не завидую ему.
— Майор Ведерников, управление по борьбе с организованной преступностью!
Ерничая, я едва не щелкнул каблуками. Играть к играть.
И пусть я незнаком с системой Станиславского, но поганую ментовскую морду, циничную и наглую, могу изобразить не хуже народного артиста.
— Вы что-то говорили насчет прав? О-о, у нас всех теперь прав хоть отбавляй… ха-ха…
Я довольно мрачно хохотнул.
— Особенно у милиции, — добавил я с многозначительным нажимом.
— Вы не смеете… Вы не можете…
Здолбунский испуган и раздавлен.
Теперь передо мною стоял не человек, а студень.
Конечно, в скором времени он опомнится и начнет отбрыкиваться от всех обвинений (если бы они еще у нас были… эх, черт возьми!).
Но сейчас Михаил Семенович самому Вельзевулу душу готов был заложить за бесценок, лишь бы отмазаться от УБОП.
— Можем, гражданин Здолбунский, еще как можем…
Я обернулся к Неделину:
— Капитан, снимите показания с сотрудников. Михал Семенович поедет со мной.
— Давайте руки.
Кузьмич с неприступным выражением на обветренном лице, главными достопримечательностями которого являлись рыжие кустистые брови, такого же цвета щетка усов и приплюснутая переносица, память о боксерской юности, поигрывал «браслетами».
— Зачем?
Позеленевший Здолбунский смотрит на наручники как на готовую к броску ядовитую змею.
— Вы арестованы.
— Куда? — невпопад брякает Михаил Семенович. — Ой, мне плохо…
Он хватается за сердце, изображая предынфарктное состояние. Затем садится на стул возле открытого тайника — хитроумно вмонтированного в пол сейфа в одном из подсобных помещений — и жалобно стонет.
Поддерживающий его омоновец что-то тихо говорит Кузьмичу.
Тот согласно кивает.
Появляется еще один парнишка и тут же без лишних слов втыкает Здолбунскому в ногу прямо через штанину иголку шприца.
То ли от боли, то ли от лошадиной дозы антидота Михаил Семенович взвивается со своего насеста и принимает вертикальное положение.
— А может, не нужно?.. Может, договоримся?.. — блеет Здолбунский.
И заискивающе заглядывает мне в лицо.
Он бросает быстрый взгляд на Кузьмича и парней. Здолбунский понимает, кто здесь играет первую скрипку, а потому жаждет остаться со мной наедине, без свидетелей.
Кузьмич едва сдерживает смех.
Он тоже не дурак и видит Здолбунского насквозь.
Кивком отправив своих подчиненных погулять, капитан деликатно отошел в глубь помещения. Михаил Семенович оживился.
— Сколько? — шепчет он, нервно вздрагивая.
Наша пьеса плавно перешла во второй акт.
Сцена первая — подкуп должностного лица. Я изображаю неприступность, но понимание.
— О чем вы, Михаил Семенович? — вполголоса говорю я. И многозначительно оглядываюсь на Неделина. — При всем уважении к вам, не могу.
— Но почему, почему?! — исступленно, но почти беззвучно вопрошает директор.
Потому, старый козел, думаю про себя, что не все менты еще куплены.
Возможно, кое-кто из этих немногих боится или не имеет возможности хапнуть что-то на карман.
Но у остальных, при всем том, совесть — не рудимент, как аппендикс, без которого можно прожить.
Везде есть же исключения, даже в нашей, насквозь прогнившей правоохранительной системе.
— Впрочем… — Я изображаю мучительное раздумье. — Впрочем, есть один вариант…
Я цинично разглядываю Здолбунского.
— Ну, ну! — торопит меня он. И при этом притопывает от нетерпения ногой.
— Завтра — Михаил Семенович, завтра! — Лапушкина должна сидеть в обещанной вами квартире и чаи гонять. Про документы на квартиру я уже не говорю — они должны быть в полном ажуре.
Лапушкина — это Федотовна.
Ее фамилию я выяснил у одного дедка, живущего на третьем этаже дома.
В ЖЭУ найти следы проживания Федотовны в полуподвальном помещении мне не удалось. Документов на сей счет почему-то не оказалось, а сотрудники конторы держались как Джордано Бруно в пыточной камере инквизиции.
Мать твою, с таким государством…
— Лапушкина? Кто это?
Недоумение Здолбунского вполне искренне — подумаешь, какая-то старушенция попала под каток прихватизации, стоит ли помнить всех.
— Квартира… Лапушкина… Ах, да-да, конечно, конечно!
Его взгляд яснеет, и вздох облегчения окрашивает щеки рыхловатой физиономии в нормальный цвет.
Рано радуешься, Михаил Семенович.
Моя партия играется не с тобой, и я лишь сделал первый ход конем. А ты, Михаил Семенович, та самая пешка, которой не суждено стать королевой в конце игры.
— Так мы… договорились?
Здолбунский даже стал выше ростом, быстренько подсчитав в уме, во сколько обойдется ему эта выжившая из ума старуха.
Произведя расчеты, он сразу веселеет: при его доходах это всего ничего.
— А как же. Только смотрите, чтобы все обошлось без проблем. Подчеркиваю — без проблем!
Здолбунский подобострастно кивает.
Он понимает, о чем я говорю.
И готов выполнить договоренность добросовестно и в срок.
Ссориться с ментами — себе дороже. Даже если крыша сработает, в будущем могут быть новые неприятности. Поэтому лучше перестраховаться.
— А как… с этим?.. — осторожно спрашивает директор магазина. И глазами указывает на тайник.
— К этому вопросу вернемся после…
После чего — Здолбунский не спрашивает. Это и козе понятно…
Он опять кивает, но уже несколько сумрачно.
Для него сейчас главное, чтобы наши «находки» нигде не были задокументированы. Иначе неприятностей не оберешься.
Даже если бумаги и лягут под сукно, такой компромат может всплыть в любой, а чаще всего в самый неподходящий момент и наделать столько бед, что страшно представить…
Я рассказываю, где найти Федотовну, и мы уходим.
Мордовороты охранники с помятыми рожами злобно глядят вслед. Они готовы съесть меня без соли.
Вот вам болт!
Поступая на такую работу, каждый должен знать, что сторожевому псу достается не только сахарная кость, но бывает, что и палкой по ребрам.
— На… — сует мне Кузьмич пачку денег.
— Что это? — спрашиваю я с фальшивым недоумением.
Каждый из нас играет свою роль, и мне досталась самая неблагодарная — шарить под придурка. По крайней мере, по части различных левых номеров.
Но Кузьмич человек прямой, меня знает давно, а потому притворяться не желает.
— Бабки. Твоя доля. Если еще когда понадоблюсь — ты только свистни.
— Лады, — соглашаюсь я без колебаний (Кузьмич не заложит, в этом я уверен), благодарю за деньги и крепко жму ему ладонь. — Оружие вернешь на склад завтра, а сопроводиловку я прямо сейчас подпишу.
Я подразумеваю наши «подкидыши».
— Ну, ты даешь… — Кузьмич раскатисто хохочет. — Думаешь, я взял все это барахло на складе? — спрашивает он сквозь смех.
— Я не думаю, а предполагаю.
— Чудак-человек… Да у меня такого неучтенного дерьма пруд пруди. Каждый день что-то у кого-то изымаем. Неделю назад накрыли одну квартирку, так там было около сотни самых разнообразных стволов, пластиковая взрывчатка и взрыватели с часовым механизмом. Хорошо, что брали хазу без лишнего базара, а иначе я вместе с ребятами уже махал бы крылышками в эфире. Ее хозяин (скорее всего, чеченец, документов мы не нашли) уже готов был поднять на воздух весь дом. Камикадзе хренов… Пришлось срочно просверлить ему дырку в башке, чтобы охладить его горский темперамент.
— Ты мне ничего не говорил…
— А зачем? Вдруг ты конченый законник? И вложишь меня по самую задницу? Доказывай потом начальству, что капитан Неделин не верблюд.
Кузьмич выдал тираду и смеется.
Уж он-то знает, что может на меня положиться во всех скользких вопросах, когда нам приходится балансировать на тонкой грани между законом и произволом.
— Ты прав, — согласился я с тяжелым вздохом. — В наше время верить никому нельзя.
— А мне верить можно? — опять лыбится Кузьмич.
— Да. Но если только дело не касается женского пола. Ведь ты у нас Отелло в погонах.
— Намекаешь?
— Не то чтобы очень, и не совсем напрямую…
Теперь уже и я смеюсь.
В прошлом году у Кузьмича была пассия — девка кровь с молоком. Где он ее подцепил, про то история умалчивает.
Звали ее Варвара. Ну точно как в сказке — Варвара краса, длинная коса. Плюс к этому губки бантиком, не глаза, а глазищи, брови вразлет, кожа белая, как лучший итальянский мрамор, а фигура такая, что хоть картины с Варвары пиши.
В общем, та самая русская женщина, которая и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, и мужика пьяного, изгвазданного в грязи, домой на закорках дотащит, обмоет, накормит и спать уложит.
Кузьмич в ней души не чаял. Мы даже начали подозревать, что дело идет к свадьбе.
И радовались за коллегу — такая девка, по нашему общему мнению, и была ему нужна. Чтобы держать в руках этого басурмана в милицейских погонах, на которого не может найти управу даже высокое начальство.
Вот тут-то и приключилась история, напоминающая классический шекспировский сюжет.
Кузьмич решил показать свое «чудо природы» офицерам управления.
Показал, у многих глаза загорелись и взыграло ретивое (ясное дело, все живые люди), но на том бы дело и закончилось, не случись тревоги.
В городе объявили очередной план «Перехват» (а может, «Сирена» или «Гром» — не суть важно). И Кузьмич во главе своих орлов пошел, что называется, с бала на корабль, поручив какому-то щеголю из молодых да ранних подбросить Варвару домой на служебном транспорте.
Аврал затянулся на двое суток. Когда Кузьмич наконец освободился от служебных обязанностей, то первым делом направился на квартиру к милой сердцу Варваре.
Увы, она оказалась не Пенелопой, которая была верной подругой отважного Одиссея. Далеко нашей Варваре было и до шекспировской Дездемоны, нечаянно посеявшей носовой платок.
Когда Кузьмич открыл своим ключом дверь Варвариной квартиры, то ему тоже попались на глаза оброненные вещи.
Но впопыхах.
Это были милицейские брюки с кантом, которые валялись едва не у порога…
Кузьмич не стал, как Отелло, душить свою Дездемону-Варвару. Она лишь схлопотала в глаз.
А вот гнилого фраера из управления Кузьмич на пинках носил по комнатам до тех пор, пока тот в диком ужасе не выпрыгнул из окна в чем мать родила. Хорошо, что квартира была на втором этаже…
Кузьмичу, как всегда, все сошло с рук. А незадачливого Казанову быстро отправили в какой-то сельский район с повышением, дав ему неплохую должность.
Наверное, чтобы компенсировать моральную травму. И подальше от греха: Кузьмич затаил на него зуб и по пьяни заявлял, что все равно когда-нибудь грохнет этого паршивого соблазнителя.
Больше принципиальный Кузьмич к Варваре не приходил. Она тоже не шибко горевала по пылкой любви Кузьмича.
Кто-то мне говорил, что видел Варвару с неким господином восточной внешности в аэропорту перед посадкой на заграничный рейс. Они ворковали, как два голубка.
Что ж, бон вояж, милая…
— Ну, бывай, — сказал Кузьмич и по-дружески хлопнул меня по плечу.
— Погоди. Твои спецы закладки сделали?
— Обижаешь. Все исполнено в лучшем виде, комар носа не подточит. Даже в сортире микрофон воткнули. Вдруг этого милягу потянет там на откровения. Уютное местечко, знаешь ли…
— Спасибо, братишка…
Морозный воздух приятно щекотал ноздри.
Я с удовольствием шел по парку, ломая ботинками тонкий ледок замерзших лужиц — еще вчера днем шел дождь. Впервые за последние недели я чувствовал себя великолепно: наконец охотник и его жертва поменялись местами.
И уж я свой шанс постараюсь не упустить…
