Глава 17
Лолита пришла прощаться в два часа пополудни.
– Все, мой милый ковбой, – сказала она со своим неизменным легкомыслием. – Экипаж подан, уезжаем. Со станции в родные пенаты мы отбываем вечерней лошадью. Как оказалось, Лев Борисович заказал билеты заранее. Жаль…
– А мне как жаль… – Я воровато глянул на окно – не подсматривает ли Каролина? – Может, мы успеем… так сказать… – Я сделал неопределенный жест.
Лолита сокрушенно вздохнула.
– Увы и ах… Народ уже собрался, грузит оборудование в вездеход. Это я сачкую. Так что прощай, любимый.
Такова жизнь… – Это она сказала по-французски, с неземной печалью во взгляде; актриса, твою дивизию…
Хуже нет, когда женщина изображает из себя великого философа. Я посмотрел на Лолиту. Сбросив маску печали за ненадобностью, она так радостно улыбалась, что мне стало не по себе.
А где грусть, навеянная расставанием? Где, наконец, тоска по несбывшейся любви? О, женщины, как мне знакомо ваше непостоянство…
– А почему так скоро? Неужели вы закончили изыскания?
– Мы работали ударными темпами. К тому же срок нашей командировки почти закончился.
– Почти?
Она коротко рассмеялась и подмигнула мне с озорством пацана-сорванца.
– Ладно, тебе скажу. Открою завесу зловещей тайны. Послезавтра день рождения любовницы Льва Борисовича. А он, сам понимаешь, просто обязан лично засвидетельствовать свое расположение к ней.
– Ну, коли так… Действительно, повод для окончания командировки самый что ни есть серьезный. Прощай, киска. Не поминай лихом.
Она нежно меня поцеловала. Вот садистка! Лучше бы по морде съездила. Мучайся теперь… воспоминаниями… до утра.
– Кстати, а что ваша компания здесь искала? – спросил я небрежно, будто мимоходом.
– Это большой секрет, – поправляя прическу, лукаво ответила Лолита. – Секрет государственной важности.
Ты же не хочешь, чтобы меня за разглашение лишили работы и по судам затаскали?
– Что ты! Конечно, нет. Мне твои мужчины не простят.
– Противный… – Она с напускной строгостью погрозила мне пальчиком. – Ты у меня единственный… -… Здесь, – это мы сказали дуэтом.
Лолита звонко расхохоталась. Я ей вторил.
– Нет, правда, ты мне очень понравился, – сказала она, погладив меня по щеке. – Мне с тобой легко и спокойно. А для женщины такое состояние души стоит дорогого.
– Я рад, что хоть чем-то был тебе полезен. Можешь располагать мной в любое время.
– А что, вот получу отпуск и приеду сюда в качестве дачницы. К тебе. Не прогонишь?
– Ни в коем случае! Питание… и другие услуги – бесплатно. Даже за квартиру не буду брать.
– Какие мы щедрые… – Лолита ласково улыбнулась и посмотрела на часы. – Мамочки! Мне пора. Наверное, Лев Борисович меня уже обыскался…
Она умчалась, как метеор. Не оставив ни адреса, ни телефона.
Ах, эти мимолетные случайные связи… Нередко они оставляют в памяти более глубокий след, нежели длинный, но бесплодный роман. Я тяжело вздохнул ей вслед… и, пренебрегая осторожностью, направился в погреб – чтобы отнести Каролине ужин.
Почему так рано? Дело в том, что я намеревался немного порыскать по окрестностям деревни. Последние три-четыре дня меня не оставляло ощущение, что за мною кто-то следит.
Я пытался вычислить неизвестного наблюдателя визуально, но он был или чересчур опытен, или мои предположения оказались плодом разыгравшегося воображения. Для того, чтобы подтвердить или опровергнуть их, нужно было посмотреть наличие следов. И это следовало сделать так, чтобы некто (если он и впрямь существует) ничего не заподозрил.
Каролина встретила меня подчеркнуто холодно. Она даже не посмотрела, что там я достаю из ведра, которое мне пришлось взять, чтобы ради маскировки принести в избу картошки и других овощей. Это на случай, если наблюдатель взгромоздился на дерево.
– Щи и каша – еда наша, – сказал я с наигранным весельем. – Хлеб позавчерашний, уж извини. Бабка Дарья профилонила – наверное, перенимала опыт у своих официальных коллег. В термосе кофе. Вечером меня не жди. Скорее всего, домой приду поздно. Возможно, утром.
– Что, к своей докторше попылишь? – не выдержала, чтобы не уколоть, Каролина.
– Это мое личное дело, – отрезал я довольно грубо; но тут же смягчился: – Врачи уже уехали. Очень хотелось бы надеяться, что отныне в нашей деревне воцарится мир и покой.
– Уехали? – переспросила, оживляясь, Каролина. – Это хорошо.
– Да уж… – ответил я и, не удержавшись, вздохнул.
– Переживаешь? – ехидно спросила девушка.
– С какой стати?
– Ну как же – столичная краля, изысканные манеры, верхнее образование… Мечта, кто понимает.
– Не будь язвой. Что было, то быльем поросло.
– Чай, прощаться приходила…
– Ошибаешься, – ответил я сердито. – И вообще – давай этот вопрос замнем… для ясности.
– Ты врешь и не краснеешь. Помаду вытри со щеки, Казанова. Похоже, она облобызала тебя с головы до ног.
Нашла сокровище…
– Не тебе об этом судить! – отгрызнулся я, заводясь с полуоборота.
– Это почему?
– По кочану. Я не твой муж и нечего устраивать сцены ревности.
– Я… ревную!? Ну, ты даешь… – Она даже задохнулась от праведного возмущения. – Нужен ты мне больно.
Нашелся… красавчик. Робинзон, трахнутый молью.
– Киса, не хами. Предупреждаю в очередной раз. Иначе вырежу розгу и отстегаю тебя по мягкому месту.
Похоже, твой папа-полковник упустил этот воспитательный момент, и я теперь вынужден пожинать плоды его недальновидности и излишней мягкости.
– Не трогай папу! Ты недостоин даже подметки от его сапог.
– Куда нам… – Я положил в ведро три банки мясных консервов. – Простите, принцесса, мужлана за то, что он осмелился оскорбить вашу сиятельную фамилию.
– Сукин сын!..
Каролина в бешенстве поискала глазами, чем бы в меня запустить. Ее взгляд остановился на кастрюльке с горячими щами, и я уже начал опасаться, что она может здорово испортить мне шкуру, но тут девушка опомнилась, и во избежание искушения засунула руки в карманы комбинезона.
Программа перевоспитания на марше, подумал я весело, и направился к выходу. В очередной раз мне пришлось убедиться, что горбатого только могила исправит.
Каролина безуспешно делала вид, что меня не замечает…
Консервы я брал для того, чтобы не тратить время на охоту, случись задержаться в лесу дольше, чем предполагалось. У меня всегда был наготове походный рюкзак с самым необходимым и я намеревался пополнить запас продуктов.
В нем я держал две коробки спичек, (каждая была заключена в герметический "скафандр", представляющий собой интимное изделие из резины), блок сигарет и мощный электрический фонарик. Кроме того, в рюкзаке лежали нитки-иголки, небольшой запас патронов, соль, сахар, большая пачка индийского чая, упаковка с таблетками сухого спирта, бензиновая зажигалка и аптечка с набором медицинских препаратов для первой помощи.
Там еще находились: острый нож с выкидным лезвием, штопором и приспособлением для открывания консервных банок, моток тонкой и очень прочной бечевки, две пачки галет, небольшой котелок из алюминия, миска, солдатская кружка, ложка, вилка, рулон туалетной бумаги и пять или шесть банок консервов – мясных и рыбных.
Содержание рюкзака я перечислял бессистемно – в точном соответствии с его наполнением; в нем творился самый настоящий бардак. Я никогда не отличался особой аккуратностью.
Я вышел, не таясь. А зачем? Человек идет в лес, на прогулку. Ружье я разобрал, зачехлил и запихнул в рюкзак – чтобы не светить. Пусть тот, кто за мной следит (хорошо, если мои соображения на сей счет только продукт разыгравшегося воображения), думает, что я полностью беззащитен.
То, что я отправился в лес на ночь глядя, не было чем-то из ряда вон выходящим. Летом я поступал так нередко. Это знали все жители деревни. Поэтому возможный наблюдатель, по идее, не должен был всполошиться сверх всякой меры.
Но мне вовсе не хотелось, чтобы за мной топали на всем протяжении пути. Наоборот – я хотел оторваться от слежки как можно быстрее. Поначалу я намеревался устроить засаду. Однако, по здравому размышлению, изменил свой план.
Если наблюдатель не выдал себя все это время, значит за мной следит очень опытный человек; а может и несколько. Городского, привыкшего к асфальтированным дорожкам, сюда не пошлют, это точно, поэтому меня ведет, судя по всему, настоящий лесной следопыт.
Такой вывод подогрел мое ретивое. Обвести вокруг пальца какого-нибудь лопуха – много ли чести? А вот справиться с асом – это клево. Посмотрим, чему я научился у Зосимы…
Я пошел самым сложным путем – через болото. Несмотря на то, что у самого поджилки тряслись. Один неверный шаг – и поминай, как звали. Даже надгробие неизвестно где ставить.
Впрочем, мне такой "сервис" не грозил – из родни у меня был только мой ангел-хранитель. А он, как известно, существо эфемерное, нематериальное, и гранитную плиту водрузить не сможет.
Я шел, – вернее, передвигался черепашьим шагом – не оглядываясь. Впрочем, мне было не до осмотра местности. Все свое внимание я сосредоточил на том, что называлось тропой; впрочем, так можно было ее назвать лишь с известной натяжкой.
Тропа пружинила и причудливо петляла по болотистой низменности, нанизывая на себя поросшие деревьями островки и кочки разной высоты. Временами мне казалось, что вокруг твердая, надежная земля.
Но я знал – ступишь не туда, куда нужно, и зеленая бездна раскроет свою жадную зловонную пасть.
Когда я выбрался на сухую возвышенность, то был взмылен как ломовая лошадь. Мне очень хотелось немедленно упасть на мягкий мох и полчаса полежать совершенно неподвижно.
Но я сделал лишь полдела. Теперь нужно навострить уши и ждать. Притом не на открытом месте. Это на тот случай, если наблюдатели рискнуть пойти вслед за мной через топь. В чем я очень сомневался: не зная местности, даже опытному следопыту одолеть болото очень непросто, как бы не сказать – невозможно.
Я замаскировался на поросшем кустарником пригорке, у края тропы, которая постепенно сглаживала мои следы. Вокруг стояла звенящая тишина. Комары пока еще не засекли место моей дислокации, а потому я до поры до времени блаженствовал. И не отрывал глаз от окуляр бинокля.
Мне пришлось кормить комаров не менее получаса: они все-таки вычислили меня, и начали пикировать, как бомбардировщики. Я намазался какой-то импортной дрянью, однако она была или просрочена, или вообще предназначалась для чего-то другого, но только не для защиты от кровососов.
Я уже хотел продолжить свой путь, чтобы, вернувшись кружным путем домой, закончить проверку. Но чтото меня останавливало. И я, удрученно вздыхая и чертыхаясь, оставался на месте. Чтобы продолжить кормление совсем озверевших комаров.
Неожиданно в окружающей обстановке что-то изменилось. Тропа, которую я преодолевал почти пятьдесят минут, была не длинной – не более двухсот метров (если не учитывать зигзагов). Мне был виден небольшой участок – всего ничего. Остальную часть тропы скрывало редколесье. И где-то там, за ширмой из древесных стволов и веток, происходило нечто интересное.
Оптика бинокля улавливала какие-то мелькания и шевеления, а мои уши слышали тихую возню. Значит, я не ошибся – за мной шли топтуны. Ах, черт! Совсем худо… Поди, знай, чего они ко мне прилипли. Неужели начало всплывать мое прошлое?
Нет, не может быть! Потому что не может быть никогда. С прошлым давно покончено. Баста!
Кого могла заинтересовать моя личность?
Выбор кандидатов как будто невелик: опер Усольцев – это еще та рыба, хитрая и скользкая; местный авторитет Лагин по кличке Чиж – он, конечно, получил по мозгам, но таким дуболомам если уж втемяшится в голову какая-нибудь блажь, ее и колом не вышибить.
И наконец, неистовый Ильхан, эфемерный муж Каролины. Буде в ее словах хоть малая толика правды, этот восточный человек может быть страшнее гремучей змеи.
Короче говоря, компашка, которой понадобился мой скальп, притом в срочном порядке, подобралась серьезная. Я уже не говорю о неучтенных соискателях. А такие вполне могли существовать. Поди, знай…
Но кто из них, кто!? Понятно, что сейчас по тропе идут другие люди – шестерки. Их и раскалывать нет смысла, все равно ничего не скажут. И не потому, что герои, а по причине совершенно прозаичной – им ничего не известно.
Есть объект, есть задача – вперед и прямо. Обязан проследить и доложить. Все. Точка. Хорошо сработаешь – получишь премию. Если у босса будет радужное настроение. Провалишь задание – снимай штаны. В лучшем случае. А в худшем… Об этом лучше не думать и не говорить.
Как это ни печально, но в начале двадцать первого века человеческая жизнь стала цениться еще ниже, чем в двадцатом. И это несмотря на огромный технический прогресс и комфортные условия жизни, на множество разнообразных официальных и полуофициальных комиссий, общественных организаций и международных судов по защите прав человека.
Все стенания и вопли по поводу огромной ценности, которую представляет собой каждый индивидуум, независимо от государственной принадлежности, национальности, вероисповедания и цвета кожи, на поверку оказываются чистейшим блефом, рекламным трюком для оболванивания тех, кто находится в нижних слоях пирамиды.
Когда нужно, власть имущим глубоко наплевать на все права и свободы, в том числе на неприкасаемость личности, и даже на человеческую жизнь. И если когда-то людей истребляли поодиночке, то ныне их отправляют в заоблачные выси пачками.
Подумаешь – бомба туда, ракета сюда… Не очень накладно и эффективно. Главное – почти гуманно. Убийца не видит лиц своих жертв, а значит его совесть чиста. И бездумного исполнителя кровожадных приказов никогда не будут мучить ночные кошмары. Единственное, что очень волнует армейских психологов.
Жернова насильственной смерти, запущенные в доисторические времена, исправно работают до сих пор.
Наверное, в этом есть какой-то высший смысл, неподвластный человеческому разуму.
На меня пока никто не покушался. Что ни в коей мере не могло вызвать в моей душе эйфорию. Придет время, поступит приказ, и…
Но с какой стати на меня поместили под колпак? Я что, разведчик Штирлиц? В чем меня подозревают правоохранительные органы? (Если, конечно, по моим следам идет наружка милиции или ФСБ).
А кто его знает. Думаю, что меня никаким боком нельзя привязать к найденному в лесу бациллоносителю сибирской язвы. А в остальном я чист, как младенец. И это истинная правда. По крайней мере, проживая на "острове", я почти не нарушал закон.
"Почти" относилось к невинным охотничьим забавам, которыми я занимался во внесезонье. С кем не бывает… За это в худшем случае полагается большой штраф. Но сложная операция с участием наружного наблюдения ни в какие ворота не лезет. Зачем?
Такие мысли роились в моей голове, пока я пытался пробить взглядом зеленую завесу. Это мне никак не удавалось, и от досады я даже выругался. Что они там так долго копаются!? Пора бы им выйти на чистое место, чтобы я мог рассмотреть своих провожатых (или провожатого) в подробностях.
Ответ на мой вопрос пришел быстро и страшно. Поначалу послышались взволнованные голоса, затем раздался вскрик, а потом над болотами раздался леденящий душу вопль, полный смертельного ужаса.
Он оборвался резко, внезапно, – будто его, как туго натянутый канат, обрезали ножом. Мне ничего не нужно было объяснять. Трясина приняла на упокоение еще одну грешную душу.
Только теперь я осознал, какую совершил глупость, – даже преступление – потащив за собой топтунов. Но кто мог подумать, что они решаться форсировать болото?
Что касается меня, то я хотел лишь оторваться от наблюдателей и зайти им в тыл. Чтобы мы на некоторое время поменялись местами. Интересно, знаете ли, выставить профессионалов полными идиотами. Мне этого хватило бы. Но самое главное заключалось в следующем: кто предупрежден, тот вооружен; так гласит старинная пословица.
И вот теперь я ругал себя на все заставки. В какой-то мере простительно, если трясина приняла какогонибудь отморозка, подручного Чижа. А вдруг в ямине сгинул сотрудник угрозыска? Усольцев мне ввек не простит такого облома. Задерет до смерти, ей-ей, – как медведь-шатун глупого барашка.
Выход один – рвать когти. Бежать с "острова" без оглядки. Ах, судьба-судьбина… И что это ты приделала мне такие длинные ноги? Нигде места себе не нагреваю.
Я прислушался. На месте трагедии царила давяще мертвая тишина. Если был второй, значит, он не решился продолжить преследование. Стараясь задавить в себе чувство вины, я встал, и неторопливо пошел дальше.
Сегодня я почему-то не хотел возвращаться в деревню. Мне нужно было побыть наедине с природой, чтобы поплакаться в ее цветастую жилетку.
На лесное раздолье неторопливо опускался серебристо-серый вечер, окантованный золотой рамкой заката.