Глава 16

Я машинально натянул на себя простыню, вспомнив, что лежу на постели, в чем мать родила.

– Ты, ты!.. – У нее явно не хватало слов.

– Ну, я. Между прочим, неприлично среди ночи врываться в спальню к малознакомому, и вдобавок обнаженному, мужчине. Ведь он может подумать Бог весть что.

– Неприлично!? – От возмущения и ярости Каролина топнула ногой. – Это кто говорит о приличиях!?

Человек, который запер меня в погребе и даже не подумал о том, что я голодна и мне хочется на ночь попить чаю. Кстати, уже не ночь, а утро.

– Чаю выпить никогда не поздно. Что касается харчей, то у тебя там хватит их до нового пришествия. А вот убежище ты оставила напрасно. Впрочем, как знаешь, это всего лишь мое личное мнение. Тебе решать.

– Плевать я хотела на твое убежище! И на харчи! Надоело! Все надоело! Уйду я отсюда, понял, уйду. Прямо сейчас.

– Слушай, дорогая, ты чего разбушевалась? Неужели из-за какой-то чашки чая?

– Не твое дело! И я тебе не дорогая!

– Я и не спорю. Ладно, ты не дорогая (но и не уцененная же, согласись) и мне до тебя нет никакого дела.

Хочешь – живи, не хочешь – уходи. Я тебя не приглашал, ты сама изъявила желание поиграть в прятки.

Между прочим, милиционеров давно здесь нет. Я уже об этом говорил.

– Не умничай! Говорил… Ты много чего говорил.

– Какая муха тебя укусила? Завести скандал с утра пораньше – это надо уметь.

– Муха? Это ты называешь мухой!? – Она схватила дамскую сумочку, которую забыла Лолита, и запустила ею мне в голову. – Похабный сатир! Он, видите ли, всю ночь развлекался с какой-то прошмандовкой, а я зубами в холодном погребе щелкала.

– Не груби старшим. И не преувеличивай своих страданий. Нужно было включить обогреватель. Кстати, по поводу чая – едва не забыл: я ведь дал тебе вчера китайский термос с чаем, наполненный доверху. Думаю, что ты не выпила и половины.

– Он думает… – Каролина независимо фыркнула и скорчила презрительную мину. – Я имела возможность видеть, чем ты думаешь.

– Неужели ты подглядывала? Ах, как это неприлично…

Меня распирал смех. Представляю, каково было несчастной Каролине наблюдать через окно за гимнастическими упражнениями, которыми я занимался с Лолитой. Теперь мне стала понятна ярость девушки, не сумевшей совладать со своими нервами. А ведь она ревнует! Вот те раз…

– Кто бы говорил о приличиях.

– В своих страданиях ты сама виновата.

– Как это – сама?

– Нечего было торчать под окнами. Зашла бы – и дело с концом. Мы бы тебе были очень рады.

– Я в групповом сексе не намерена участвовать! – отрезала Каролина. – Это омерзительно.

– Согласен. Но у меня даже мысли такой не было. Посидели бы чинно и благородно, попили чаю…

Каролина уставилась на меня с остолбеневшим видом. Она никак не могла понять, шучу я или говорю вполне серьезно. Я ответил ей взглядом невинного агнца.

– Не-на-ви-жу… – Она произнесла это слово по слогам, сквозь зубы, – и неожиданно разрыдалась.

Я утешал ее, как умел. Каролина никак не могла остановиться, плакала взахлеб, орошая слезами все, что только можно было. Мои носовые платки вскоре стали мокрыми, поэтому пришлось взять полотенце.

Я ее понимал. И даже сочувствовал. Все ее треволнения – праведные или нет, не знаю, и не готов судить – сконцентрировались в отчаяние, выплеснувшееся наружу соленым бурным потоком.

Наконец она притихла, лишь горько всхлипывала. Мы представляли собой идиллическую картину, где-то похожую на известное полотно старинного мастера под названием "Возвращение блудного сына".

Сидя на кровати, Каролина спрятала голову у меня на груди (или несколько ниже – не суть важно) и вполголоса стенала. А я, закутавшись в белую простыню, как брамин-йог, – мне так и не удалось одеться – покровительственно поглаживал ее по голове, стоя перед девушкой в позе заботливого родителя, жалеющего свое неразумное чадо и отпускающего ему грехи. Так продолжалось добрых полчаса.

– Будет тебе… – наконец сказал я строго и отстранился. – Иди в ванную. Горячий душ тебя взбодрит и освежит. А я тем временем приготовлю яичницу… и чай, если не возражаешь.

Она покорно кивнула и скрылась за дверью ванной…

Завтракали мы в полном молчании. Говорить было не о чем. По крайней мере, пока. Каролина сосредоточенно жевала, не поднимая глаз от тарелки.

Мы так увлеклись процессом принятия пищи, что не услышали шагов под окнами. Зосима вошел без стука.

Он был чем-то сильно расстроен. Сняв обувку, – на этот раз мой приятель предпочел бахилам сандалии – он с убитым видом уселся возле двери и начал раскуривать трубку. Зосима даже забыл поздороваться.

– У тебя что-то стряслось? Неужели Машка заболела? – спросил я, недоуменно хмурясь.

– Машка в порядке… – Зосима тяжело вздохнул.

– Только не вздыхай, как беременная корова, а объяснись.

– Дык, я потому и пришел… – Он выпустил клуб дыма. – Беда пришла, Иво…

– Нашел чем удивить. В последнее время беда из нашей деревни и не уходила. Она здесь получила постоянную прописку. – Я искоса взглянул на вялую Каролину.

Удивительно, но на слова Зосимы она почти не среагировала, только мельком посмотрела в его сторону с полным (а может наигранным) безразличием.

– Ну, и в чем она заключается, твоя беда? – Я тоже закурил.

– Ты знаешь, почему к нам врачей прислали?

– А он их об этом всю ночь расспрашивал, – неожиданно вступила в разговор Каролина, криво ухмыляясь.

Зосима посмотрел на нее с недоумением.

– Барышня не ведает, что говорит, – сказал я с отеческой заботой в голосе. – Ей сильно нездоровится.

– А-а… – Зосима понимающе кивнул. – Попрошу Дарью, пусть придет.

Бабка Дарья слыла в деревне ведуньей и народным лекарем. Действительно, в военные годы она служила медсестрой в госпитале и даже ассистировала во время хирургических операций.

Однако, несмотря на некий опыт, ее методы лечения резко отличались от общепринятых. Бабка Дарья болезни заговаривала.

Правда, этим дело не ограничивалось. После различных шаманских манипуляций она давала больным высушенные травы, коренья и порошки с обстоятельными разъяснениями на предмет их употребления. И что самое интересное – ее несколько необычные методы врачевания были весьма эффективными.

– Трепло… – фыркнула Каролина и посмотрела на меня уничижающим взглядом.

Я ожидал, что разразится гроза, но, похоже, ночные треволнения отобрали у нее слишком много сил. Она молча встала и начала мыть посуду.

Это уже прогресс, отметил я про себя не без удивления. Если так пойдет и дальше, то есть шанс воспитать кому-то еще одну добропорядочную жену, беззаветную хранительницу семейного очага.

– Так на чем мы остановились? – обернулся я к Зосиме. – О каких несчастьях ты говорил?

– Дык, это не я говорил, а Лев Борисович…

– Даже так… Он что, снизошел до разговора с тобой?

– Ну, не совсем… – Зосима почему-то засмущался. – Они вчера немного того… Ну, значит, выпили… крепко…

– Да не мямли, говори как есть! Кто это – "они"?

– Пал Палыч и Лев Борисович.

– Понял. Итак, вчера – видимо вечером – эти два достойных господина устроили мальчишник. Верно?

– Я об этом и говорю.

– И пригласили тебя составить им компанию.

– Что ты! – испуганно отмахнулся Зосима. – Такие большие люди…

– Это ты в точку…

Лев Борисович, как и квартирант моего приятеля, тоже не страдал недостатком веса. Он был на голову выше Пап Палыча и не менее чем на двадцать килограмм тяжелее.

– Ну, и что дальше? – Я видел, что Зосима просто не решается сказать мне нечто важное, и, скорее всего, очень неприятное.

– Они закрылись на половине Пал Палыча… – Зосима замялся, не отваживаясь разгласить свою постыдную – с его точки зрения – тайну.

Догадка лежала, что называется, на поверхности.

– И ты нечаянно услышал их разговор. Ну совершенно нечаянно. – Я едва не рассмеялся вслух, наблюдая за виноватой физиономией своего приятеля.

– Дык, это, они разговаривали шибко громко…

– Само собой… – Я сокрушенно покачал головой. – Что творится в нашем милом патриархальном захолустье?

Уточню – с некоторых пор. С неба валятся аэропланы, по лесу бегают умалишенные, в воздухе роится какаято заковыристая инфекция, доктора все окрестности хлоркой и еще черт знает чем засыпали, за околицей спецназ, по ночам под окнами шастают – подглядывают, – я выразительно посмотрел на Каролину, – а коекто, пренебрегая демократической моралью, подслушивает пьяный треп. Куда мы катимся? – Я сурово посмотрел на сникшего Зосиму.

– Так получилось, – сказал он упавшим голосом.

– Не суди сам, и не судим будешь, – сказал я назидательно. – Считай, что я твой грех отпустил. А теперь выкладывай, о чем они болтали. И без всяких там лирических отступлений.

– Лев Борисович сказал… – Зосима понизил голос до шепота. – Сказал, что тот мужчина, которого нашли Коськины, заражен сибирской язвой.

Я на мгновение оцепенел. Ни фига себе! Новость – не соскучишься. Я лихорадочно вспоминал то немногое о бактериологическом оружии, что мне когда-то вдалбливали в голову на спецкурсах.

Если мужик, которого мы подобрали в лесу, смог продержаться более трех суток, значит он заражен не самой страшной формой сибирской язвы – легочной. Что давало нашей бравой команде, в составе меня, Зосимы и стариков Коськиных, шанс остаться в живых.

Так вот почему нас четверых исследовали так тщательно. И похоже врачи в наших организмах не нашли зловредных бацилл, иначе мы сейчас куковали бы в наглухо закрытых боксах. Повезло…

Я помимо воли вздрогнул. Везение – вещь относительная. И не постоянная. Нередко оно заканчивается в самый неподходящий момент. Уж я-то об этом знал…

Я перевел взгляд на Каролину. Точнее – на кару небесную. Как мне было хорошо до того, как она свалилась с поднебесья на нашу землю обетованную… Случайность? Как бы не так! Прежде чем кого-то наказать, Господь посылает знамение. Вот он и послал… живой подарочек в импортной упаковке.

– А я тут причем? – спросила она, невольно тушуясь под моим взглядом.

Наверное, Каролина прочла в нем что-то очень нехорошее. Я некоторое время пристально изучал ее весьма симпатичное, но побледневшее личико, а затем резко встал и подошел к окну. Сейчас мне хотелось побыть одному, в компании со своими мыслями.

Зосима будто подслушал то, о чем я думаю. Сокрушенно прокашлявшись, он потихоньку поплелся к выходу. Каролина продолжала мыть посуду. Похоже, по третьему разу.

– Ну, и как быть с тобой? – спросил я Каролину, намереваясь окончательно прояснить наши отношения, пользуясь удобным случаем. – Так сказать, в свете вновь открывшихся обстоятельств.

– Никак, – коротко ответила девушка, не оборачиваясь.

– Э, не скажи… Ведь теперь ты можешь оказаться главным бациллоносителем сибирской язвы. И уж, по меньшей мере, должна в обязательном порядке пройти врачебный контроль.

– И не подумаю!

– Это твое личное мнение. Но есть и другая сторона, которой вовсе небезразлично с кем ей придется общаться. Я вовсе не горю желанием загреметь под фанфары. Для начала мне нужно хотя бы жениться и завести потомка, продолжателя рода. Все должно быть так, как гласит народная мудрость. Мужчина обязан посадить дерево, построить дом и вырастить наследника. Будем считать, что первые два пункта – с известной натяжкой – я выполнил. А вот третий – увы. На небесах мне не простят, если я из-за мягкосердечия не исполню свой гражданский долг.

– Ты меня выгоняешь?

– Кто тебе такое сказал? По-моему, все наоборот – это ты выразила желание убраться отсюда поскорее. Я просто не имею права препятствовать в этом, вполне естественном, намерении.

Каролина резко обернулась. В ее глазах снова появились слезы, а лицо стало пунцовым от с трудом сдерживаемого бешенства. Она не меньше минуты пожирала меня злобным взглядом, но все-таки сумела сдержать первый порыв и ответила, тщательно подбирая слова:

– Извини… я была не права. Этого достаточно?

– Для чего именно? Если извинения относятся к твоему хамскому поведению, то считай, что они приняты.

Но что касается твоего дальнейшего пребывания в моем убежище – это еще как посмотреть. Я так понимаю, твои слова означают просьбу не выставлять тебя за порог. А то у меня давно руки чешутся.

– Я сорвалась! Думаешь легко торчать в погребе днем и ночью!?

– Человек – хозяин своей судьбы. Я не очень согласен с этим утверждением, но в нем что-то есть. Ты сама загнала себя в тупик. Я не собираюсь быть твоим судьей, однако запомни: мне лишние хлопоты совершенно не нужны. В сложившихся обстоятельствах ты должна вести себя тише воды, ниже травы. А свой норов можешь показывать Ильхану… когда он тебя найдет.

Мои слова были безжалостны. Я это понимал. Но не мог и не хотел останавливаться. Потому что положение становилось чересчур серьезным. Это я начал ощущать всеми фибрами души.

А в таких обстоятельствах нужно действовать решительно и, главное, согласованно. И мне, несмотря на то, что я высказывал девушке, почему-то вовсе не хотелось, чтобы она попала в лапы к своему муженьку. Ну вот не хотелось – и все тут.

– Понятно, о чем я говорю? – Я смотрел на Каролину жестко и требовательно.

Она неожиданно успокоилась. И с легким презрением, но, изображая покорность, ответила:

– Я буду вести себя хорошо. Если хочешь… стану твоей наложницей. Все, что угодно, только не прогоняй. И ничего не говори врачам по моему поводу.

– Хочешь сохранить инкогнито?

– Конечно.

– Боюсь, это не удастся.

– Почему?

– Вернее, уже не удалось. О тебе расспрашивали…

Я так и не довел до сведения Каролины о необычном интересе, проявленном к ее персоне оперативниками Усольцевым и Саидовым. Зачем ей лишние волнения? Но теперь она должна это узнать. Чтобы запрятала свое ретивое куда подальше.

Зосима все-таки не рассказал ментам, как появилась Каролина на нашем "острове". Он открещивался от девушки, как только мог. Зосима поведал оперативникам, что встретил ее даже не на станции, а в лесу, по дороге в деревню.

Такая откровенная ложь далась ему с трудом, но он в своих утверждениях стоял, что называется, насмерть.

Я не без ревности подозревал, что Зосима не столько боялся за возможные последствия своих, не очень правдивых, "откровений" представителям власти, сколько переживал за дальнейшую судьбу девушки.

Похоже, Каролина здорово запала в душу старику, и он готов был ради нее на многое.

– Кто?

Каролина даже не спросила – выдохнула. Ее затрясло мелкой дрожью, и, чтобы успокоиться, она прикусила нижнюю губу.

– Менты.

– П-почему?.. – Она начала заикаться.

– Вопрос, что называется, на засыпку. На него есть ответ в двух вариантах. Как минимум. Первый: оперы могли посчитать тебя подругой того мужика, которого нашли Коськины в лесу. Этот вариант угрозы не несет. А вот второй… Я думаю, что твой муженек мог поставить на прокорм какого-нибудь высокопоставленного сотрудника милиции. И тебя ищут не только люди Ильхана, но и правоохранительные органы.

– Это ужасно…

– Еще бы… От государственной машины убежать и скрыться очень трудно, если не сказать невозможно. А тем более, когда ее смазывают приличными денежными суммами.

– Я пропала…

– Не факт, – возразил я как можно убедительней. – Если ты не совершала никаких преступлений, эпопея с твоими поисками вскоре закончится. По крайней мере, со стороны правоохранительных органов. Нужно ждать.

– Сколько!? – простонала Каролина.

– А сколько потребуется. Думаю, в скором времени врачи отправятся восвояси, наш "остров" снова погрузится в спячку, и опять наступят чудесные времена покоя и умиротворенности. По крайней мере, я этого страстно желаю.

– Значит, я по-прежнему должна отсиживаться в погребе…

– У меня еще есть чердак, – "успокоил" я девушку, совсем упавшую духом. – Летом спать там – одно удовольствие.

Каролина ответила мне уничижающим взглядом. Я сделал вид, что не заметил этого. Пусть привыкает ходить в узде. Чтобы впоследствии не довелось отведать кнута.

– Но пока все остается без изменений, – предупредил я девушку, глядя на нее холодно и твердо. – Если, конечно, ты дорожишь своей свободой, а может и жизнью.

– И когда закончится это "пока"?

– После отъезда врачей.

Каролина угрюмо кивнула, соглашаясь с моими доводами. А что ей оставалось? Меня так и подмывало нажать на девушку, – именно сейчас, когда ее нервы на пределе от безысходности – чтобы она, наконец, рассказала всю правду о своих приключениях.

Я не очень верил в ее мифического гражданского мужа, и уж тем более не принимал на веру рассказ Каролины, как и почему она от него убежала. Притом таким оригинальным способом. Что-то здесь не вязалось, не строилось в логический ряд.

А впрочем, на кой мне все эти детективные измышления? Поживем – увидим, что будет дальше. Главное в этой темной истории – вовремя убрать голову из петли. А в том, что веревка уже намылена, я почти не сомневался.