Глава 9. Кромешники
Криштоф Граевский, обедневший польский шляхтич, принимал в своем доме виленского мещанина, купца Антония Смита, который два дня назад приехал из Данцига. Он был женат на дочери Осипа Гатского, соседа Граевского. На столе стояли тарелки с немудреной закуской и штоф белого вина.
— Доброе у тебя вино, кум, — пил да нахваливал Смит.
Был он кряжист, краснолиц и не в меру говорлив. Граевский в основном слушал и поддакивал.
— А королек-то наш, Хенрик Валезы, в свою Францию сбежал, — поделился Антоний последней новостью с Граевским.
— Да ну! — воскликнул удивленный шляхтич. — Не может быть!
— Еще как может, кум. Да что толку по нему сокрушаться-то? Дрянной был королек. Всю польскую казну растратил со своей французской свитой, пропил, прогулял. И вообще, что это за король Речи Посполитой, который не знает ни польского, ни латинского языков? Смех один. Это же надо — не нашли в польских и литовских землях князя, достойного занять королевский трон.
— И как теперь быть?
— Свято место пусто не бывает. Стоит ли об этом кручиниться. Поговаривают, что литовцы предлагают посадить на трон великого князя Московии Иоанна Васильевича.
— Но он ведь православной веры!
— Эх, кум, если б меня на трон сватали, то я бы и магометанскую веру принял.
— Что ты такое говоришь?! Это великий грех!
— Самый великий грех, кум, остаться без денег. Как ты сейчас, — безжалостно сказал Смит. — Почему сидишь на месте и ничего не предпринимаешь? Деньги к тебе сами не прибегут.
— А что я могу сделать?
— Как что? Заняться торговлей.
— Я шляхтич, нам по статусу не положено. Ты же знаешь.
— Брось… — поморщился Антоний. — Сейчас все торгуют. Даже сам подскарбий надворный Лаврин Война. Я видел его обоз в Данциге. А в этом обозе был мой добрый знакомый. Вот он и сказал мне по секрету, кто хозяин возов с рухлядью.
— Но подскарбий для сопровождения своих обозов нанимает людей из купеческой гильдии, а мне это не по карману.
— Так сам стань членом купеческой гильдии.
— Это невозможно!
— Все возможно… если на плечах у тебя голова, а не пустая макитра.
— Но как?
— Просто. Переоденься в купеческую одежду, спрячь свою саблю подальше и поезжай в Московию. С московитами выгодно торговать.
— Денег у меня маловато…
— Не кручинься. Я дам взаймы. Сведу тебя с одним краковским евреем, он как-то предлагал мне рубин за тысячу злотых. В Московии такой камень можно обменять на товары, которые стоят больше десяти тысяч злотых. Вот и смекай.
— Я подумаю…
— Думай, кум, думай. В Москве у меня есть свои люди, они помогут тебе и советом, и делом. Однако забористое у тебя вино… Подставляй свою чарку и выбрось из головы все заботы. Истина в вине, говорили древние римляне. Клянусь святым Непомуком, который не чуждался мирских радостей, они-таки были правы…
Криштоф Граевский пребывал в размышлениях и сомнениях до самой осени. Затем все же приобрел рубин и отправился в Вильну, где намеревался прикупить еще несколько драгоценных камней. Совет Антония Смита и впрямь дорогого стоил: камни легко было спрятать на теле, а скромная одежда обедневшего шляхтича ограждала его от пристального внимания и мытников, и лихих людей.
К сожалению, Смита в Вильне не оказалось. За день до приезда Граевского он ушел с обозом в Данциг. Неприкаянно помыкавшись несколько дней по городу, Граевский решил ехать в Торне. Со слов Антония он знал, что там можно сторговать все что угодно и по вполне приемлемым ценам.
Расположенный на правом берегу Вислы, Торн был окружен крепостной стеной с башнями, среди которых была и знаменитая Кшива Вежа — наклонная, «падающая» башня, с валом, рвами с водой и бастионами. На левом берегу находился замок с толстыми стенами. Замок соединялся мостом с крепостью Торна.
В самом городе Граевскому места не нашлось — жители Торна, преимущественно немцы, недолюбливали поляков — поэтому, получив в городских гостиных дворах несколько отказов, шляхтич остановился в предместье у соотечественника, которого звали Михал Огарек.
Утро выдалось туманным, сырым. Подперев правой рукой подбородок, Граевский сидел за столом и с тоской глядел на запотевшее оконце. Все его попытки докупить в Торне драгоценных камней по сходной цене не увенчались успехом. Без связей в торговом мире эта задача была практически невыполнима.
За неимением более подходящего помещения Граевского поселили в просторной людской. В большом очаге горели березовые дрова, разбрасывая по земляному полу золотые россыпи искр, а на столе перед шляхтичем едва теплилась свеча, которую он, задумавшись, забыл погасить.
Пламя очага освещало стены, сложенные из темных бревен, и низкий потолок, перекрытый массивными балками. С балок свисали мотки чесаного льна, связки лука, красного перца и чеснока. У входной двери высилась горка тыкв, рядом стояли ручные жернова, ступа и несколько мешков с зерном. Длинные дубовые полки вдоль стен были уставлены оловянной посудой разных форм, размеров и предназначений. Неширокие полати, прикрытые медвежьей шкурой, — постель Граевского, — стояли в «красном» углу под старинными образами. Шляхтич так и не разобрал, кто на них изображен, потому что краски от времени сильно потемнели.
Темная человеческая фигура нарисовалась перед Граевским словно по мановению волшебной палочки. От неожиданности он вздрогнул, левая рука, лежавшая на столе, дернулась, зацепила подсвечник с огарком свечи, и он упал.
— Пся крев! — воскликнул разгневанный шляхтич. — На Бога! Ты кто?! Как здесь оказался?!
— Вошел через дверь, вашмосць, — начал кланяться незваный гость. — А зовут меня Ицко. Я нахожусь в услужении у пана воеводы Сандомирского.
Последняя фраза немного успокоила Граевского.
— Что тебе нужно? — спросил он раздраженно.
Теперь он наконец рассмотрел, что перед ним стоит рано состарившийся еврей. Ицко был очень худ, сильно сутулился и подобострастно улыбался, но его большие черные глаза смотрели остро и серьезно. Казалось, что взгляд Ицка проникает до самых потаенных глубин души шляхтича, и Граевский невольно поежился.
— Мне сказали, что это пану нужно… — Ицко отвел взгляд в сторону, чтобы не смущать шляхтича.
— Ты о чем?
— Хе-хе… О камушках, ясновельможный пан. Я могу предложить вам хороший гешефт.
Назвав шляхтича «ясновельможным» паном, Ицко сильно погрешил против истины. Потрепанная одежда Граевского и людская небогатого мещанина, в которой квартировал новоявленный купец вместо гостиного двора, никак не соответствовали этому титулу. Но удивительное дело — обращение «ясновельможный» подействовало на Граевского как бальзам на открытую рану. Он приосанился, выпрямил спину и придал лицу соответствующее выражение, вспомнив про свою шляхетскую гордость.
— Садись… туда, — милостиво разрешил Граевский, указав еврею место напротив. — Я слушаю.
— Пан едет в Московию… — осторожно начал Ицко.
— Откуда знаешь? — встревожился и насторожился Граевский.
О его замыслах было известно только Антонию Смиту. Он даже жене не сказал, куда держит путь, зная ее длинный язык.
Ицко мрачно улыбнулся. При этом все его морщины на лице пришли в движение и он стал похож на сатира.
— Я мог бы тебе соврать, ясновельможный пан, — ответил Ицко, глядя прямо в глаза шляхтича. — Но в деловых вопросах ложь не лучший помощник. Мои торговые партнеры из Вильно рассказали, что вашу мосць интересуют яхонты. А где они в цене? Тут и думать долго не нужно. Московиты готовы платить за них большие деньги. Да вот беда — путь в Московию трудный и опасный. Его может осилить только такой смельчак, как вы, ваша мосць, — мимоходом польстил он шляхтичу.
— Допустим, это так. Предположим, что я и впрямь держу путь в Московию. Что с того?
— О, это многое меняет… — Ицко быстро потер ладонями, словно его зазнобило. — Во-первых, я помогу вам купить хороший товар и задешево. И не только камни, но и сукно, например. В Москве сукно тоже ходовой товар…
— Зачем мне сукно? — недовольно поморщился Граевский.
— Ясновельможный пан, прошу меня простить, кое-чего не понимает. Купец, путешествующий без обоза, налегке, вызывает подозрение. И не только у мытников. Разбойники везде имеют своих осведомителей. И они могут проверить, что зашито у пана в поясе.
«Матка боска! — мысленно выругался шляхтич. — Он что, ясновидящий?!» Граевский и впрямь зашил крупный рубин и еще несколько камней помельче в матерчатый пояс, приспособил его на голое тело и никогда не снимал.
— Пусть ясновельможного пана не волнует денежный вопрос, — быстро продолжил Ицко, по-своему истолковал выражение злобной недоверчивости, появившееся на лице шляхтича. — Чтобы купить товар, я дам вам взаймы… под небольшой процент.
Граевский совладал со своими эмоциями и успокоился. «Что ж, — подумал он не без воодушевления, — предложение этого гешефтмахера и впрямь может принести мне большую выгоду. Только нужно держать с этим Ицком ухо востро. Не прост он, совсем не прост… Думаю, что у него в рукаве, как у фокусника, есть еще кое-что для меня».
Шляхтич не ошибся. Выдержав необходимую паузу, Ицко вкрадчиво сказал:
— А еще, ясновельможный пан, я бы советовал вам выкупить у пана воеводы Сандомирского русского пленника. Его зовут Даниил Левшин. За него просят всего-то двести рублей. Нужно только съездить в Мальборг. Пан воевода сейчас находится там.
— Зачем он мне?! — возмутился Граевский. — И потом, двести рублей — это большие деньги.
— Пан не понимает своей выгоды. Выкупленный из плена московит будет служить вам в русских землях самой надежной охранной грамотой, И даже если по прибытию домой Левшин просто вернет затраченные на свой выкуп деньги, то в Москве вы сможете купить на них шесть сороков соболей, которые стоят у нас уже четыреста рублей. Отличный гешефт! Но скажу вам по секрету, что за московита русский царь может заплатить и больше.
— Сколько? — живо спросил Граевский.
Еврей мысленно рассмеялся — миром правят деньги, а деньгами руководит жадность человеческая — и ответил:
— До пятисот рублей.
На некоторое время шляхтич лишился дара речи. Пятьсот полновесных рублей! Он быстро подсчитал в уме: рубль равен 100 копейкам-новгородкам, а значит, в нем 68 грамм серебра. 500 рублей — это 34 килограмма драгоценного металла! Граевский едва не задохнулся от внезапно обуявшей его жадности.
— Ну что ж… это дельный совет, — сказал он, с трудом сдерживая ликование.
— Еще какой дельный, ваша мосць, — весело подтвердил Ицко. — После поездки в Московию вы будете кататься как сыр в масле.
— Но есть в этом деле одна загвоздка…
— Какая загвоздка?
— Мой обоз пойдет через Дисну, а там у меня могут возникнуть проблемы с пропуском в Полоцк.
— Ой, пан, о чем речь?! В Дисне вы найдете корчму Нахима Длугача, он поможет вам во всех трудных вопросах. Я дам к нему письмо.
— Не знаю как и благодарить тебя… — пробормотал Граевский, весьма смущенный странной расположенностью к своей персоне еврея Ицка.
У него появились смутные подозрения, что дело здесь нечисто.
Шляхтич угадал. Когда они обговорили остальные детали путешествия и Граевский уже нетерпеливо ерзал на скамье, желая, чтобы Ицко покинул людскую как можно быстрей, еврей вкрадчивым голосом сказал:
— У меня к ясновельможному пану есть одна маленькая просьба…
Граевский насторожился.
— Говори, я слушаю, — сказал он не без внутренней дрожи.
Больше всего шляхтич боялся, что его могут втянуть в какие-нибудь межгосударственные распри. Отношения между Руссией и Литвой всегда были натянутыми, поэтому Граевский и не стал просить паспорт для поездки в Москву, так как шанс получить его был мизерный. Поэтому и решил ехать с обозом через Дисну, где, как ему подсказал Антоний Смит, за умеренную мзду можно решить любой вопрос с мытниками.
— Возьмите в ваш обоз немецкого купца из Торна. Зовут его Ян Гануш. Это достойный человек, верьте мне! И потом, путь до Москвы таит много опасностей, а наемная стража Гануша будет вам отличной защитницей.
Душа Граевского яростно противилась предложению Ицка, но он вынужден был согласиться. Шляхтич уже понял, что еврей принял самое деятельное участие в его предприятии только ради того, чтобы навязать ему этого немца Яна Гануша. Зачем?
Этот вопрос мучил Граевского до самой Вильны.
В Вильне он наконец встретился с Антонием Смитом. Его друг и кум был радостно возбужден. Он провернул удачную сделку и пребывал в состоянии эйфории.
— Ты-таки решился, — сказал он, разливая по чаркам дорогое французское вино, которое принес с собой. — Ну и правильно. Моя помощь нужна?
— Да. Но я не знаю, как ты на это посмотришь…
— Для тебя я готов на любой подвиг, — ухмыляясь во всю свою простецкую физиономию, ответил Антоний.
— Я хочу, чтобы ты съездил к Сандомирскому воеводе и выкупил у него пленного московита.
Смит с удивлением воззрился на Граевского.
— Зачем он тебе? — спросил Антоний.
— Так нужно, — уклонился от прямого ответа шляхтич.
— Ну если нужно… — нахмурился было Антоний, которому не понравилась скрытность кума; однако отличное настроение снова взяло верх и он весело продолжил: — Куда тебя денешь — съезжу. Завтра, с утра пораньше. А пока гуляем, кум!
Даниил Левшин оказался молодым симпатичным мужчиной. По его осанке и манерам было видно, что это прирожденный воин. Левшин знал немецкий и польский языки, поэтому общаться с ним было легко и приятно.
Что касается немецкого купца Гануша, то он преподнес Граевскому сюрприз. Его обоз был небольшим — всего шесть пошевней, однако охраняли его два десятка стражей, в которых шляхтич без особого труда распознал хорошо вышколенных наемников. Среди них были и поляки, и литвины, но ядро отряда составляли немецкие кнехты.
Они были одеты в обычное дорожное платье, правда, добротное. Что слуги Яна Гануша именно наемные солдаты, можно было определить по одной существенной детали их одежды — вместительному кошелю, прикрепленному к поясу, и ножу, заткнутому за поясом сзади. Обычно в таких кожаных поясных сумках, украшенных заклепками и незамысловатым металлическим орнаментом, насколько Граевскому было известно, наемники хранили необходимые в походах предметы: ложку, расческу, наперсток, иглы, нитки, шило, дратву для ремонта обуви, кошелек с деньгами, запасные перчатки, носовой платок и прочие житейские мелочи. Кроме того, разумеющие грамоте (таких было немного) держали в кошеле еще и перья, бумагу, чернила, пергамент, сургуч для писем, маленький острый нож для заточки перьев и пемзу для очистки пергамента.
Как позже оказалось, свои доспехи и мечи, завернутые в шерстяную материю, наемники хранили в корзинах, наполненных соломой. Под соломой на санях лежали и легкие аркебузы; они тоже были в чехлах. Столь бережное отношению к оружию было характерной чертой «солдат удачи».
Обоз немецкого купца в Дисну привел некий господин весьма неприятной наружности. Звали его Стрет. Он остался в Дисне. Пан Стрет объяснил шляхтичу, что Ян Гануш присоединится к обозу позже, уже на русской земле. Почему немецкий купец решил ехать через кордон в одиночку, пан Стрет не знал. А может, не хотел говорить.
Он настоятельно советовал Граевскому ехать через Витебск и даже нарисовал в аспидной книжке шляхтича другой, более безопасный путь — на Лепель. Но осторожный Граевский, которому за каждым поворотом мерещились разбойники, поступил по-своему. Он повернул на Полоцк. Уж очень шляхтичу не понравились бегающие глазки пана Стрета и его заговорщицкий вид.
Граевского не убедил даже старший мытник, ротмистр Гурский. Он сказал: «Я бы не советовал пану ехать в Московию в это время и по этой дороге. Наши казаки недавно сделали набег на русские земли, и теперь нужно ждать возмездия московитов. А они скоры на ответ». После того как с ним пошептался Нахим Длугач, проверка обоза мытниками стала чистой формальностью…
Зимний лес напоминал мертвое царство. Даже ветер не мог проникнуть в густые дубравы, где, казалось, не ступала нога человека. Высокие заснеженные ели вдоль шляха были похожи на оплывающие свечи, а старая ворона на одной из них словно примерзла к верхушке и не подавала признаков жизни.
И тем не менее черная птица была жива и зорко следила за дорогой, по которой шел небольшой обоз. Особенно ворону привлекал говяжий мосол, который грыз один из наемников. Мудрая птица не без основания предполагала, что вскоре и ее ждет обед, потому что мяса на кости оставалось всего-ничего и мосол вот-вот должны выбросить.
Охрана из наемников Яна Гануша и впрямь оказалась кстати. Обозу уже несколько раз встречались небольшие вооруженные отряды каких-то подозрительных людишек, но при виде воинов, вооруженных до зубов, они тут же исчезали, и только снежная пыль, взвихренная копытами коней, какое-то время тревожила живое воображение Граевского.
Едва обоз пересек границу, наемники надели свое воинское облачение. Нужно сказать, что выглядело оно достаточно внушительно: несколько устаревшие немецкие салады (они были дешевле других разновидностей шлемов, что особенно привлекало небогатых наемников), видавшие виды кирасы со следами от ударов разнообразным холодным оружием, длинные мечи-скьявоны с ажурной гардой, аркебузы. Командовал ими угрюмый немец, капитан, лицо которого было обезображено шрамами. Он пользовался среди наемников большим уважением, судя по тому, что эта буйная вольница исполняла его команды беспрекословно. Звали капитана Конрад.
Неожиданно ворона встрепенулась и склонила голову набок. Ее внимание привлекло какое-то движение среди зарослей. Острый взор птицы моментально различил темные человеческие фигуры, которые пробирались к дороге. Люди шли настолько осторожно, что даже снег под их ногами не скрипел, а лишь тихо шуршал.
Это были разбойники Кудеяра. Зима выдалась снежная, лютая, обозы ходили редко, и долгое сидение на тайной лесной заимке вконец испортило и так скверные характеры разбойного люда. Дошло до того, что Меншик и Нагай схватились за ножи и быть бы большой крови, да вмешался богатырь Тишило, который разбросал драчунов по углам заимки как нашкодивших котов.
Вот тогда Кудеяр и принял решение вывести шайку на шлях, хотя и побаивался царских стрельцов и доезжих с собаками. Ведь следы на снегу не скроешь, даже если заметать их метлами, сделанными из лапника. Поэтому все упование было на метели, которые шли регулярно — почти каждый день.
Про обоз Граевского атаману разбойников донесли еще второго дня. В заимку прискакал на неоседланном одре Офоня, дозорный разбойников из небольшой деревушки, расположенной возле шляха. Он и рассказал, что в избе Юшки Онтипина остановился богатый польский купец с. охраной.
Кудеяра немного смутило небольшое количество пошевней в обозе, но по здравому размышлению он решил, что большая, хорошо вооруженная охрана предполагает наличие какого-то ценного груза. Что он собой представляет, Офоне разведать не удалось — уж больно чуткими оказались дозорные.
Граевский уже с самого утра почувствовал какое-то беспокойство. И чем дальше втягивался обоз в лесные дебри, тем это тревожное, неприятное чувство становилось сильнее.
Деревушка, где он остановился на постой, была бедной и грязной. Сложенная из бревен, на удивление просторная курная изба, в которой ночевал шляхтич, больше напоминала хлев, нежели жилище. Вместе с людьми в ней находились куры, гуси и овцы, а за тонкой щелястой перегородкой похрюкивал кабанчик, добавляя к общей некомфортной атмосфере еще и свои миазмы. Поэтому Граевский не спал, а мучился, и к утру его настроение вконец испортилось.
Лес, по которому шел обоз, почему-то пугал шляхтича. Он был не первым на пути, но в этом лесу Граевский вдруг остро ощутил свое ничтожество и беззащитность перед суровой и величественной русской природой. Особенно поляка подавляли деревья-гиганты по обочинам шляха. Временами шляхтичу казалось, что они медленно смыкаются и вот-вот раздавят и сани с товаром, и его самого.
Похоже, тревога Граевского передалась и командиру наемников Конраду. Возвысив голос, он приказал:
— Achtung! Ruhe!
Наемники подтянулись и перестали переговариваться; те, у кого погасли фитили аркебуз, принялись раздувать их. Наемник-литвин, который упражнялся с мослом, торопливо бросил его в кусты, но ворона, которая все это видела, даже не шелохнулась, чтобы наконец завладеть столь желанной добычей. Все ее внимание было приковано к разбойникам, уже занявшим удобные для нападения на обоз позиции.
Ворона предвкушала, что вскоре ей перепадет более знатное угощение, нежели обглоданный мосол…
Неожиданно впереди послышался топот многочисленных копыт, и вскоре отряд всадников, одетых во все черное, преградил дорогу саням Граевского, который ехал впереди. Наемники поторопились во главу обоза и совершенно бестрепетно взяли грозных всадников на прицел своих аркебуз.
— Кто такие? — зычно спросил рыцарь, облаченный в черную броню. — Куда путь держим? — Он словно и не видел, что аркебуза Конрада нацелена ему прямо в грудь.
— Мы польские купцы, проше пана, — заискивающе ответил Граевский; шляхтич знал русский язык достаточно сносно.
Он был сильно напуган. Шляхтич уже понял, что это не разбойники, но нередко вооруженные отряды князей и баронов были хуже грабителей с большой дороги. Если разбойничающие простолюдины обычно отпускали купцов живыми и невредимыми, лишь ограбив до нитки, то бандерии сжигали подводы, коней уводили с собой, а купцов со слугами убивали, чтобы потом никто не мог пожаловаться на их хозяина верховному правителю.
— Что везете?
— Сукно.
— Где ваша подорожная? — Черный рыцарь откровенно издевался. Он точно знал, что никакой подорожной у польского купца быть не может, потому что из-за многочисленных войн, сотрясающих Московию и Литву, торговля между странами практически прекратилась. Обычно купцы — и русские, и польские, и литовские — действовали на свой страх и риск. Максимум, что могло у них быть, так это квитанции мытников.
И тут Граевский неожиданно осмелел. Указав на Даниила Левшина, который сидел в возке рядом с ним тихо, как мышь в подполе, он сказал:
— Вот моя подорожная. Я выкупил из плена сына русского боярина.
— Это же надо… — удивился черный рыцарь. — Ты кто таков? — спросил он Даниила.
— Левшин Даниил, — ответил бывший пленник и, спрыгнув с воза, гордо выпрямился во весь свой немалый рост.
— А-тю-тю… Не тот ли ты Левшин, который в 1573 году был в отряде Малюты Скуратова при взятии замка Вейсенштейн?
— Тот самый. Григорий Лукьянович умер на моих руках…
— Беда… Славный был рыцарь, наш Малюта. Может, ты не знаешь, его схоронили в Иосифо-Волоколамском монастыре. Большая честь…
Левшин сумрачно склонил голову. Какое-то время все молчали. Затем черный рыцарь наконец обратил свой взор на Конрада, который все так же держал его под прицелом.
— Опусти пищаль, Конрад, — сказал он, мрачно ухмыляясь. — Али не узнал?
— Как не узнать… — Капитан наемников, немного поколебавшись, положил аркебузу на плечо и знаком приказал своим людям последовать его примеру. — Грегор Елчанинов…
— А славно мы с тобой схватились в последнем бою… где это было?
— Под Ревелем, четыре с половиной года назад. В декабре 1570-го.
— Знатная была баталия… Но хотелось бы о ней забыть. Мы тогда проиграли. Жаль, што Магнус Датский оказался слабаком и не оказал нам существенной поддержки. Но отметину я все-таки тебе оставил… — В глазах черного рыцаря заплясали смешинки.
Конрад невольно прикоснулся к левой щеке, располосованной длинным шрамом на две половинки.
— Я помню, Грегор… — угрюмо ответил капитан наемников и по-волчьи оскалился. — Тебе повезло, что была гололедица и я поскользнулся.
— Может быть, может быть… Но про то ладно. — Черный рыцарь вновь посуровел и обратился к Граевскому: — Обоз и товары мы конфискуем. А ты, пан, поедешь в Александровскую Слободу к великому князю. Пусть он рассудит, што с тобой делать. Тебя будут сопровождать и охранять мои люди. Касаемо твоих парней и тебя, Конрад, то ваша служба на этом месте заканчивается. Идите с Богом обратно, домой.
— Григорий, надо бы их разоружить… — подал голос один из воинов Елчанинова.
При этих словах напряженно застывшие наемники вмиг приложились к прикладам аркебуз и начали раздувать фитили. Многие из них знали русский язык, поэтому поняли, что сказал черноризец. Разоружение для наемников означало почти верную голодную смерть, так как оружие и доспехи были очень дороги, не по карману солдатам удачи, поэтому купить воинское облачение не представлялось возможным, а без меча и аркебузы их услуги никому не были нужны. По этой причине они предпочитали умереть сразу, в скоротечном бою, нежели долгие годы влачить жалкое нищенское существование.
По отряду Елчанинова словно пронесся порыв ветра; это с шипением и тихим свистом вылетели из ножен сабли.
— Отставить! — резко скомандовал Елчанинов. — Ты плохо знаешь Конрада, Ждан. Живым ни он, ни его люди не сдадутся. А нам сейчас рубка как-то ни к чему. Тем более что Конрад и его люди пришли на нашу землю с миром. Они всего лишь наемная стража. Купец! Ты заплатил Конраду за его службу?
— Только часть… — ответил Граевский, совсем упавший духом.
Похоже, с сукном можно было проститься. Он уже понял, с кем довелось ему встретиться. Елчанинов возглавлял отряд опричников. О том, какие это страшные люди, шляхтич был наслышан.
Но в душе шляхтича теплился и огонек радости. Как здорово, что он послушался еврея Ицка и большую часть денег обратил в рубины и сапфиры, которые хранил на теле! Граевский уже понял, что личного обыска не будет.
— Отдай остальное, — приказным тоном сказал Елчанинов. — В том, што Конрад не доставил тебя к месту, нет его вины. Да пошевеливайся! Мороз уже пошел на убыль, и скоро, похоже, вьюга разыграется. Вишь, небо затуманилось.
Мысленно стеная от неожиданно обуявшей его жадности, Граевский отсчитал в мозолистую ладонь Конрада несколько золотых монет, — отдал почти все, что у него было — и буркнул:
— Премного благодарен…
Ему пришлось заплатить не только за себя, но и за немецкого купца Яна Гануша. Однако шляхтич решил благоразумно промолчать, что в обозе не только его товар, дабы избежать расспросов.
Повеселевший Конрад ответил:
— Если еще когда надумаешь сходить в чужие земли, хозяин, мы всегда к твоим услугам. Где нас найти, знаешь.
— Что ж, Конрад, прощевай, — сказал черный рыцарь. — Хорошо бы нам как-то свидеться и посидеть по-дружески в трактире за чаркой доброго вина, но это вряд ли. Мы с тобой солдаты, и стоим не рядом, в одном строю, а друг против друга.
Наемники так и не показали свои спины. Они дожидались, пока обоз и отряд Елчанинова исчезнет за поворотом дороги, стоя на месте. А затем, построившись в колонну по двое, в приподнятом настроении пошагали вслед за Конрадом обратно. Однако, несмотря на то что их служба закончилась и что им повезло избежать верной гибели, они сдерживали в себе радостную эйфорию — по-прежнему держались настороже и не тушили фитили аркебуз.
Наблюдавший за ними Кудеяр зло сплюнул и сказал:
— Проклятая немчура! Болдырь, труби общий сбор. Возвращаемся…
В лесу раздался звонкий голос пастушьего рожка. До прозрачности чистые звуки взметнулись к седому небу и, рассыпавшись на множество тихих ноток, начали медленно падать на землю в виде крохотных снежинок, первых предвестников метели.
Унылый Граевский совершенно не обращал внимания на порывы ветра, который время от времени забрасывал под тент возка немалые порции снега. Снежинки таяли и холодными струйками стекали по спине и груди, но Граевский не замечал этих неудобств. Шляхтич с ужасом ждал встречи с кровожадным царем московитов, который, как болтали на городских рынках, пьет кровь младенцев, чтобы омолодиться.
А Даниил Левшин радовался. Скоро он приедет домой, где его ждут родные и товарищи по оружию.
Наконец Граевский не выдержал долгого молчания и спросил, указывая на конников Елчанинова:
— Это опричники?
— Опричнины уже нет, — тихо ответил Левшин. — Она упразднена. Любые упоминания о ней запрещены под страхом смертной казни. Это кромешники.
— Что такое кромешники?
Даниил пугливо оглянулся, словно у него за плечами мог стоять соглядатай, и громким шепотом сказал:
— Лучше тебе, пан Криштоф, этого не знать.
— И все-таки?..
— Кромешники — самые доверенные слуги Иоанна Васильевича. Никто не ведает, сколько их и кто они поименно. Кромешники — это рыцари русского монашеского ордена. Глава его — великий князь Иоанн Васильевич, который носит сан игумена. Только смотри, пан Криштоф, я тебе этого не говорил! И не болтай о том, что теперь знаешь, на всех углах. Иначе не успеешь и охнуть, как тебе язык отрежут. У кромешников везде есть глаза и уши.
Граевский тут же мысленно дал себе зарок забыть то, что говорил ему Левшин. Дела русских его не касались. Вот вернуть бы обоз с сукном… Шляхтич горестно вздохнул и поплотнее закутался в попону.
Метель усилилась. Кромешники и сани утонули в седой мгле, и казалось, что возок, в котором сидели Граевский с Левшиным, плывет по бескрайнему северному морю, покрытому шугой.
