Глава 10
Саюшкин битый час обхаживал хозяина бара "Волна" Микиту Москаленко. Этот хитрый хохол был его последней надеждой.
Если смотреть на Микиту без предвзятости, могло показаться, что это весьма богобоязненный человек, регулярно посещающий если не христианский храм, то молельню сектантов – точно. Вечно постное выражение длинного лошадиного лица, жидкие светлые волосы, зачесанные поперек начавшей лысеть яйцеобразной головы, прячущиеся под густыми, выцветшими до белизны, бровями водянистые голубоватые глазки, глядящие с умиляющей собеседника кротостью, впалая грудь и худоба, предполагающая длительные посты и радения, и, наконец, тихий вкрадчивый голос – вот почти полный портрет содержателя "малины", которого за глаза и очень осторожно называли Чмо. Иногда добавляя – ушастое.
Уши Микита и впрямь имел уникальные. Огромные, оттопыренные, они, тем не менее, были полупрозрачными, как крылья фантастической птицы. Казалось, еще чуть-чуть, и он взмахнет ими, и запорхает над столами, паря в клубах табачного дыма, словно древний птеродактиль.
Однако вряд ли кто из знающих его людей осмелился бы в открытую позлословить над Москаленко. Это было просто опасно. Под личиной невзрачного задохлика, тихони, скрывался чрезвычайно жестокий и мстительный тип. Некоторых, с позволения сказать "шутников", имевших неосторожность проехаться на счет внешности Микиты во всеуслышание, потом находили в канализационных колодцах, обезображенных до неузнаваемости.
И вот с таким человеком Леха вел переговоры на предмет продажи все того же злосчастного героина. Саюшкин "признался" Москаленко, будто у него имеется совсем немного наркотика – не более ста грамм. Но и это количество вызывало вполне обоснованные подозрения хитрого, как змей, содержателя "малины".
Микита – это не Бубенцов, из-за своей сильной независимой натуры сохранивший остатки благородства. Москаленко по своей сущности был крестьянином, а точнее – кулаком, если применить к нему терминологию недавнего прошлого, волею судьбы оказавшимся в незнакомой и враждебной ему городской обстановке. Прижимистый, патологически жадный, немало посидевший в свое время за забором зоны, Микита не верил ни единому слову Саюшкина, которого он знал вдоль и поперек. -…Выиграл, говоришь? Хи-хи… – дребезжал смешочком Москаленко. – Экий ты удачливый, хлопец.
"Не твое собачье дело, гнида ушастая, где я взял наркоту!" – грубо подумал Леха.
Подумал, но ничего не сказал, лишь простодушно захлопал ресницами, продолжая играть роль недалекого рубахи-парня. Миките, как и Бубенцову, он вешал на уши ту же самую лапшу о мифическом выигрыше в карты.
Но Чмо, в отличие от Крота, достаточно хорошо знал аховые способности Саюшкина по части карточных игр, и такой действительно крупный выигрыш считал брехней. Он думал, что Леха просто украл где-то героин и теперь хочет толкнуть наркотик мимо Саврасыча. Впрочем, барыга действительно не занимался сбытом запретного зелья.
– Фраерок попался пьяный, – твердил вор набившую оскомину туфту. – Ну, я его и…
Проигрался он в пух и прах.
– Оно и понятно… Горилка нынче что керосин. Между ушей бьет. Наповал.
– Сведите с надежными людьми, – бубнил свое Саюшкин. – И вы в накладе не останетесь.
– Хи-хи… А как же. Шо касается надежных людей… – Микита уколол Леху острым, как сапожное шило, взглядом. – Помаракую маненько. Думаю, дельце выгорит. И навар будет клевый.
– Это точно? Я могу надеяться?
– Надежды вьюношей питают… хи-хи… Могешь. Не мандражируй, Лексей. Мое слово – кремень.
– И как долго мне придется ждать?
– День, другой. Пока люди грошей наскребут. Сумма немалая…
– Лады… – с трудом сдержав вздох разочарования, согласился Саюшкин.
Он не послушался Бубенцова. Кроту легко говорить – закопай. У него денег куры не клюют, а тут приходится рисковать свободой почти каждый божий день, чтобы, в конце концов, зашакалить сотню-другую "зеленью". Если не удастся продать всю партию, можно попробовать сбагрить героин по частям. Конечно, это опасно, очень опасно, но что делать?
И все же Леха не утратил надежду найти серьезного покупателя на свой опасный товар.
Но для начала нужна хотя бы завязка, первый контакт с наркоторговцами, пусть и работающими с мелким оптом.
Саюшкин очень сомневался, что те, которым он продаст зелье, поступят так, как Илья Львович. На фиг им нужен какой-то химический анализ? Коси бабки – и все дела. А навар у будущих партнеров должен быть весьма солидный. Кто откажется от двойного подъема?
Нет, таких дураков в городе не найдешь. В этом Леха был твердо уверен.
– Нам нужно решить ишшо один… хи-хи… важный вопросик. – Микита елейно улыбался.
– Но мне кажется, мы обо всем договорились… – Саюшкин насторожился.
– Почти про все. Осталось главное: скоки я буду иметь?
– Как обычно. Посредник получает десять процентов.
– Это ежели какого-нибудь бобика торгуешь. А тут совсем другой компот.
– И сколько вы хотите?
– Ну, если по старой дружбе… хи-хи… Думаю, пополам будет в самый раз.
– Пятьдесят процентов!? Да вы что!? Побойтесь Бога! Это чистый грабеж!
– Лексей, не будь таким жадным, – осуждающе сказал Москаленко. – Пятьдесят на пятьдесят – и по рукам.
– Ладно, будь по-вашему. Пятнадцать процентов. Только из-за большого уважения к вам.
– Уважение в карман не положишь. Ну, добре, куда тебя денешь. Сорок процентов – это по-божески.
– Двадцать! – Саюшкин кипел внутри. – И точка!
– Сорок, Лексей, сорок… – Микита достал расческу и неторопливо распределил растрепавшиеся волосинки по своей плешивой голове. – И закончим этот базар-вокзал.
– Двадцать пять. – Леха вдруг успокоился, вспомнив, что такое для него какие-то двадцать грамм; хочет Чмо торговаться – пусть его; ублажу урода. – Это предел возможного.
– Обижаешь старика. Мне ведь еще нужно побегать, чтобы найти надежных людей. Сам понимаешь, дело опасное. Ноги вот по ночам ноют… Но если ты настаиваешь… Лады, сойдемся на тридцати пяти.
– Двадцать пять, – уперся Саюшкин. – Двадцать пять!
Он просто не мог быстро сдаться на милость Микиты. Это выглядело бы подозрительно.
А с таким хитрецом, как содержатель непотопляемой "малины", ухо нужно держать востро.
– Вот заладил… Хи-хи… – Москаленко неторопливо встал. – Ладно, куда денешься. Я согласен на мои двадцать пять процентов. Честно скажу – не жирно. Но мы с тобой, Лексей, старые кореша, так что сочтемся.
Саюшкин с почтением склонил голову, соблюдая этикет.
– А теперь наше соглашение нужно обмыть, – между тем продолжал Микита. – Сегодня угощаю я. Когда все сварится, наступит и твоя очередь… хи-хи… Пойдем в зал…
Они беседовали в кабинете хозяина бара, откуда, как рассказывали знакомые урки, можно было смыться по одному из тайных выходов.
Угощение было так себе: бутылка дешевой водки, салат из капусты, ржавая селедка с луком и подозрительные на вид котлеты – похоже, вчерашние. Один гарнир был, как на Саюшкина, настоящей вкуснотищей – горка еще горячей жареной картошки. Тем он и утешился. Микита выпил с ним совсем немного (только пригубил свою рюмку) и ушел на кухню командовать парадом – время было вечернее, и бар постепенно заполнялся народом.
Леха не мог видеть Москаленко, который, вместо раздачи ценных указаний поварам, снова уединился в своем кабинете. Там он вызвал по селектору Шулику и задумался.
Когда на пороге появился его самый близкий помощник, он уже принял решение.
– Вот шо, Петро, есть работа… – задумчиво сказал Микита.
– Так мы… завсегда…
– Ты знаешь Саюшкина?
– А, этот… – Пренебрежительная ухмылка покривила толстые губы Шулики. – Собачий вор. Цуцик. Знаем мы его.
– Ну и как он тебе?
– Тюлька. Мелко плавает.
– Я не про то, – досадливо покривился Москаленко. – Мне это известно. Хочу знать твое мнение, шо он за гусь. Чем дышит.
– Слабак. На сурьезное дело не способен.
– Ты думаешь?
– Знаю. У меня среди ворья своих хлопцев хватает.
– А он может заниматься продажей отравы?
– Кишка тонка, – уверенно заявил Шулика.
– Между прочим, он только шо предложил мне поучаствовать в продаже ста грамм героина. Как тебе такой компот?
– Шоб я сдох… – Глаза швейцара полезли на лоб. – Это скоки грошвы…
– Да, много. Для Саюшкина.
– И чегой он там базлает? Где взяв?
– Звонит, шо в карты выиграл.
– Брешет, як последнее фуфло, – уверенно заявил Шулика.
– Так-то оно так… – Микита задумчиво почесал переносицу. – Но товар-то его. Это точно.
Иначе он не согласился бы дать мне, як посреднику, двадцать пять процентов от суммы.
Теперь его навар будет копеешным. А ежля перекупил у кого-то по дешевке?
– Була у цуцика хата! – с насмешкой воскликнул швейцар. – У него все штаны без карманов. А шо в них носить?
– Значит, перекупить не мог… – Москаленко прикрыл глаза ладонями и надолго погрузился в раздумья; Шулика почтительно помалкивал.
Мало кто знал, что Петра Шулику хозяин бара вытащил из того света. Едва начав работать швейцаром, Петро схлопотал на рабочем месте нечаянную пулю. Требовалась сложнейшая и очень дорогая операция, чтобы Шулика не остался калекой. И тогда жадный до неприличия Микита раскошелился и заплатил врачам пять тысяч "зеленью".
Выздоровев, Петро поклялся служить своему благодетелю верой и правдой до гроба. Так великодушный, не свойственный корыстной натуре Москаленко, порыв принес ему баснословные дивиденды в лице преданного слуги, почти раба, готового выполнить любую прихоть босса. А Шулика был под стать Миките – такой же хитрый и беспринципный. С одной лишь разницей – Петро, в отличие от хилого хозяина, имел поистине бычью силу.
– Украл… – наконец подал голос Микита. – Скорее всего. Купить для перепродажи не мог – с деньгами у него, ты сказал, почти всегда туго. Выиграл в карты? Его могеть обыграть последний фраер. Я точно знаю. Значит, стибрил… Ах, сукин сын! Интересно, у кого?
– А вы не спрашивали?
– Темнит, хвост собачий. Но самое главное другое… – Москаленко быстро-быстро потер ладонями, будто ему стало зябко. – Торговался он за свои проценты от сделки слабовато.
Да, точно говорю – слабо! Уж я-то знаю таких фраерков. Шой-то он мудрит.
– Это значит, шо у него больше, чем сто грамм.
– В самый корень, Петро, в самый корень! И я так подумал. Значительно больше, чем сто.
– Вы сказали, у него героин?
– Утверждает, шо так оно и есть.
– Товар дефицитный. И дорогой. Это не маковая соломка, которую можно вырастить на собственном огороде.
– То-то и оно. Героин бабушки на рынке не продают как мак. Но у кого могло быть такое большое количество наркоты? Между прочим, и сто грамм не мало.
– Да-а, вопрос…
– Вот ты мне на него и ответь. Пошустри по своим каналам. Деловых расспроси.
Наркоманов не трогай. У этих рот на замке.
– А ежели поспрашивать у самого брехуна?
– С паяльником нагретым или утюгом? Ты мне это брось. Он хлопец безвредный. И воры к нему относятся хорошо. Узнают о твоем "допросе" – можем получить большие неприятности.
– И то правда. Ладно, я все сделаю тихо. Может, он где язык отвязал. А еще лучше не поскупиться на угощение. Горилка и бабы – лучшее средство, шоб разговорить дешевого фраера.
– Горилка и бабы хороши при простуде. Но может быть в нашем случае водка окажется не лишней. Он сейчас сидит в зале, составь ему компанию. Пусть на входе вместо тебя подежурит кто-нибудь из официантов.
– Сделаю.
– И еще одно… – Длинная лошадиная физиономия Микиты вытянулось еще больше – он приоткрыл рот не то в какой-то странной, хитрой улыбке, не то в оскале. – Пусти своих хлопцев погулять за Саюшкиным. Токи осторожненько! Отдай строгий наказ, шоб не спугнули.
– Понял. Счас я их вызову.
– Вот и ладушки. Иди…
Шулика вышел. Хозяин бара-"малины", глядя ему вслед, барабанил пальцами по столу.
По его лицу было видно, что он в глубоких раздумьях.
Леха постепенно пьянел. Теперь можно и расслабиться. (Тем более – на дармовщину).
Радужное настроение, появившееся, когда он нашел героин и пропавшее во время поисков оптового покупателя, вновь осветило его душу теплым, приятно возбуждающим светом.
Жизнь опять стала наполняться, как пустой бокал прозрачным игристым вином.
– В компанию примешь?
Вопрос застал Саюшкина в тот момент, когда он с видимым сожалением цедил из рюмки последние капли. Нужно было закругляться, но Лехе страсть как хотелось побыть еще час-другой среди веселых компаний, чтобы только не возвращаться домой и не видеть почему-то враз опротивевшую ему Верку. Денег у него было совсем немного, а потому он едва шею себе не свернул, высматривая среди клиентов "Волны" своих приятелей – может, угостят.
Саюшкин поднял голову и увидел сладко ухмыляющуюся рожу Шулики. В руках швейцар держал бутылку дорогой водки и большую тарелку с красиво уложенными ломтиками красной рыбы, один вид которой вызывал повышенное слюноотделение.
– С большим удовольствием, – радушно улыбнулся в ответ Леха, приклеившись взглядом к бутылке, которую Шулика водрузил посреди стола – Шеф дал выходной, – опередил швейцар вопрос, уже готовый сорваться с языка Саюшкина. – Погода паршивая, дома делать нечего, решил маненько продезинфицироваться. – Он снова показал желтые редкие зубы. – А не то совсем закисну на своем боевом посту. Хе-хе…
– Да-да, нужное дело, – поддакнул Леха и хмуро покосился на пустую рюмку.
– Вот и я балакаю – давай выпьем за усе хорошее… – Шулика уверенным движением открутил пробку и наполнил обе рюмки – свою и Лехину.
Саюшкин не успел даже отказаться для виду, как рука чисто механически зацепила стеклянный шкалик и опрокинула в рот. Водки и впрямь оказалась экстракласса, что случается весьма редко, несмотря на самые забойные наклейки.
– Ну? – Шулика жевал рыбу, словно крокодил добычу – будто пытался как можно быстрее проглотить весь кусок целиком.
– Клево… – Леха тоже последовал его примеру, стал есть редкий деликатес – это было семга слабого просола. – Кайф…
– А то… – Швейцар снова налил. – Вздрогнем?
– Кто спорит…
Выпили, закусили. Потом еще. И еще. Саюшкин уже лыка не вязал. Даже обниматься к Шулике полез. Тот болтал, не переставая, убаюкивая бдительность своего собутыльника.
Но как он ни старался, Леха про свой "выигрыш" и не заикался. Его будто замыкало, когда швейцар осторожно подводил разговор к интересующей Микиту теме. Шулика даже не знал, что и думать. Неужели этот собачий вор такой большой хитрец?
А Саюшкину просто было очень хорошо. Он напрочь выбросил из головы все свои треволнения и беды, и приказал себе вообще не думать о героине и обо все, что с ним связано…
Леха покинул бар ближе к двенадцати ночи. Он был здорово пьян, но не на столько, чтобы не мог самостоятельно передвигаться; правда, зигзагами. И, конечно же, Саюшкин не видел – а если бы и увидел, то не смог бы ничего понять – как Шулика что-то втолковывал двум парням явно приблатненного вида; наколок у них не было разве что на лбу.
Когда Леха направился к выходу, изо всех сил стараясь сберечь равновесие, эти двое пошли вслед за ним.
