Глава 23

Душераздирающий крик впереди застал Даскотелли врасплох. В этот момент он прямо на ходу прочищал нос и от неожиданного вопля дернул головой, отчего палец с разросшимся криво обрезанным ногтем больно оцарапал ноздрю. Глаза мгновенно стали мокрыми, не своим, сорвавшимся голосом он прокричал:

— Тревога!

Шагнул назад на более-менее открытое место, вскинул секиру. За спиной, огибая кустарник, рвалась подмога — двое воинов. Замерли рядом, плечом к плечу, Даскотелли мгновенно почувствовал себя куда увереннее и приказал:

— Вперед. Не торопимся и обходим эти заросли стороной.

Кустарник на пологом склоне рос неравномерно, тесными группами, причем некоторые из них были густо опутаны диким виноградом, из-за чего превратились в почти непроходимую преграду.

Дальше тянулся густой еловый лес. Совершенно обычный с виду, но это не делало его менее странным. Ведь высокие деревья с мелкой хвоей любили влажные места, а здесь сухой склон, больше подходящий для неприхотливых сосен или лиственных пород. Впрочем, от мшистого полога прямо-таки тянуло сыростью, видимо, грунтовые воды залегают близко к поверхности.

Да и не стоит удивляться любым странностям, если дело происходит на Такалиде.

В сосновом лесу обзор обычно отличный, в этом же дальше опушки ничего не разглядеть из-за густых, спускающихся до земли ветвей и не на шутку разросшегося сочно-зеленого папоротника. Именно они скрывали происходившее впереди, заставляя подозревать нечто ужасное.

Какое-то бормотание, еще вскрик, кто-то выругался, резкий треск ветки под ногой или лапой, тихо звякнул металл.

— Глачини! Петолонетти! — не выдержав, заорал Даскотелли.

— Мы тут! — ответили из чащи.

— Чего молчите, собачьи выродки?! И где это тут?! Глачини, ты олух! Чего орал?!

— Мы видели чудовище! Только что!

— У вас там с башками все в порядке?! Совсем сдурели?!

— Здесь и правда было чудище! Да ты сам посмотри, если не веришь!

Через минуту парочка молодых дозорных взахлеб рассказывала короткую интригующую историю. Если верить словам этих разгильдяев, едва забравшись в лес, они заметили подозрительное движение и, надеясь, что это подвернулась долгожданная дичь, начали подкрадываться к потенциальной добыче. Однако вместо вожделенного сохатого или хотя бы оленя воины увидели нечто такое, от чего Петолонетти, которого трудно счесть трусом, до сих пор лязгал зубами так, что по всей округе слышно было, и помалкивал, как замороженная рыба. А молчуна Глачини прорвало, временами даже начинал заикаться, чего за ним раньше не замечалось, тараторил без умолку, путаясь в словах, а иногда даже терял их, отчего его речь порою становилась бессвязной:

— Я такое… Я такого не видел сроду. Ну вообще… И не слышал даже, потому и… Очень огромный, огромное, наверное… Вон по ту ветку высотой, ох и тварь! Вы бы ее видели!

Патавилетти, не выдержав, ухватил перепуганного парня за плечи, встряхнул:

— Глачини, ты же не баба на сносях! Уймись! Успокойся! Ну, подумаешь, чудище увидел! Нам ли чудовищ бояться?!

— Вы бы на него сами посмотрели. Оно просто… просто… Парни, я чуть не обделался, а вы меня знаете, я же… Ну вы поняли.

Даскотелли, отойдя в сторону, присел на колено, указал на землю, задумчиво произнес:

— Какие интересные следы…

Патавилетти, оценив находку, покачал головой:

— Большие. Даже очень большие. Будто бревном по мху стучали.

— Ты когда-нибудь такие видел? — поинтересовался маг.

— Точно такие же не припомню. А вот похожие по размеру доводилось. Это было, когда приезжало большое посольство пустынников. У них были два слона, укрытых цветными попонами, они тогда знатно потоптались на лужайке под Розовой Стеной.

— Да откуда здесь взяться слонам?! — изумился Даскотелли.

— Олух, я ведь не говорил, что это следы слона. Я сказал, что они такие же здоровенные. И у слона нога другая, отличается сильно.

— Я и до этого видел похожие.

— Где?

— Да здесь. Но те были старые, затертые, а этот только что появился. Вон, даже трава продолжает распрямляться. Да и ребята поговаривали не раз, что где-то поблизости слышался шум от крупного зверя.

— Лоси и медведи тоже нашуметь могут.

— Могут, только я вот думаю, что чудище могло следить за нами. Не раз видел, как сороки паникуют, и происходило это неподалеку от нас.

— Сорокам не нужно чудовище, чтобы ругань затеять.

— Нет, эти сороки явно не зайца пугались. Мне так показалось.

— И откуда ты в сороках-то разбираешься?

— В лесном дозоре четыре года провел, нахватался полезного.

— И чудовищ встречал?

— Нет, я же не на Такалиде служил. Что это за тварь вообще? Если она такая же громадная, как эти следы, парни не зря перепугались. Тут любой храбрец поседеть может.

Патавилетти вопросительно уставился на мага, за ним, как по команде, туда же начали поглядывать и все остальные, справедливо полагая, что более информированных людей в отряде не найти. Тот, безошибочно угадав невысказанный вопрос, пожал плечами:

— Я совершенно не разбираюсь в следах, но на Такалиде могли уцелеть древние звери. Собственно, так оно и есть.

— Откуда знаете?

— Доводилось слышать, что последняя экспедиция встречала тут разное. Лэрд Далсер очень интересовался ее материалами, ну и я полюбопытствовал как следует, когда начал его разыскивать. Сама экспедиция давно забыта, но есть новости и посвежее. Всего лишь года три назад с Серебряных островов привезли череп куджума. Не такая уж редкость, но тот был очень свежим. Даже зубы блестели, будто у живого. Купец, который продавал его, уверял, что зверя убили, когда он напал на лагерь искателей древностей. Правда, потом рассказал, что у местных была и другая версия — зверя убило молнией в грозу, серебряные нашли его по туче воронья, что слетелась со всей округи.

— Никто никогда не встречал куджума. — Патавилетти покачал головой. — Лишь древние статуи находили и кости. Некоторые всерьез верят, что они повышают мужскую силу, и потому порошок из них ценится на вес серебра. Я думаю, что все это чепуха.

— Мой отец подделывал снадобье для слабых мужчин, перемалывая свиные кости на мельничных жерновах, — ухмыльнулся Даскотелли. — Дураков, которые верят, что настоящую кость куджума можно купить за полцены, а то и меньше, хватало.

— Я не один раз слышал эту историю. А еще слышал, что отца твоего повесили.

— Его не из-за этого с веревкой познакомили.

— А я слышал, что и это тоже припомнили.

— А то, что куджум может в одиночку порвать сотню воинов в латах и при конях, слышать никогда не доводилось?

— Язык прикуси, — нахмурился Патавилетти. — Если никто никогда не видел живого куджума, откуда про такое могли узнать? Да и не верится, что у серебряных нашелся отряд, который мог бы управиться с таким опасным чудовищем. Слышали, что маг сказал? Это просто древний Зверь. И неважно, какой, мы ведь не из тех, кто зверья боится. До нас ему очень далеко. Он всего боится, раз на глаза не показывается. Ходит вокруг, приближаться не осмеливается. Наверное, перепугался куда больше, чем эта пара олухов, и уже забился в глубокую нору.

Кроме вечно дерзкого Даскотелли, никто рта не открывал, но взгляды воинов Патавилетти не понравились. Очень уж красноречивое выражение практически у всех. Не по душе им, что пришлось задержаться в таких опасных землях. Одно чудовище уже встретили, а в мыслях выдумывают сотню новых, которых вот-вот повстречают. При потерях больше половины отряд принято отводить на отдых и пополнение, и это правило ввели не зря, кровь товарищей — хуже, чем нашептывание предателей. И чем больше крови проливается, тем больший бардак в головах.

А если в голове бардак, до совсем уж нехорошего рукой подать…

Бунт в рядах спайдеров — явление исключительно редкое. Последний случился лет десять назад, если не больше, и не хотелось бы, чтобы очередной начался прямо здесь. Виноватых в таком случае отыскивают легко, и помимо зачинщиков, под раздачу идут ни в чем не замешанные командиры. Виноват в том, что допустил бардак в своем отряде, вот и отвечай по всей строгости.

Ребята пока не дошли до опасной грани, но им очень не нравится то, что их продолжают гнать прочь от побережья, где навсегда остались большая часть отряда и корабль, единственное средство, на котором можно уйти с Такалиды. Надо внимательно следить за их настроениями, вовремя пресекая самыми мягкими методами любые намеки на неповиновение.

Причина их недовольства не одна. Многие, если не все, считают, что для успеха похода достаточно поимки мальчишки. Раз он у них в руках, можно смело возвращаться. Как бы ни хотелось императору заполучить амулеты мертвого лэрда, а сын принцессы Дайри — намного более желанный приз.

Неплохо бы прямо сейчас пояснить воинам, что император не за красивые глаза получил трон. Он вырвал его с кровью и потрохами у претендентов с куда большими правами, а это о многом говорит. Но обсуждение того, что касается верховной власти, — это хождение по тонкому осеннему льду. В своих людях Патавилетти уверен — донос не накатают. А вот маг… Кто ж его знает… Он чужак, приданный отряду. И без того слышит и видит немало лишнего. Ничем никому не обязан, не проливал кровь ведрами бок о бок со всеми этими людьми. Что захочет, то и расскажет.

Зря ребята так распускают языки в его присутствии. И ведь нельзя даже сказать, что позволяют себе лишнее. У пауков все не так, как бывает у других. Нигде, ни в каком другом роде регулярных войск нет такой свободы слова. Но это касается лишь своих, а маг — чужак. И чужак мутноватый.

Спайдеры — закрытая каста. Есть вещи, которые не терпят чужих ушей и глаз. Патавилетти поговорит с ребятишками позже. Будет вести беседы с глазу на глаз или с парой-тройкой, стараясь до каждого олуха донести, что причин для беспокойства нет, и втолковать, что при маге надо прикусывать язык, а не размахивать им так, что мухи остерегаются подлетать.

Завтра они доберутся до тайника мертвого лэрда, заберут его магические штучки и отправятся в долгий путь назад. К громкой славе, многочисленным наградам, деньгам и совершенно новой, наполненной приятными моментами жизни.

Вот только какая чума заставила лэрда устроить тайник так далеко от побережья? Маг уверяет, что это очень даже в духе покойника, а вот Патавилетти в такое не верит. Слишком уж изощренная предусмотрительность. Неужели поближе к селению не было надежного места? Там люди по лесу не шляются, можно гору золота насыпать среди сосен, и ни монетки не пропадет.

Что-то здесь нечисто…

Загляни воин в голову мага, удивился бы, тот совершенно не задумывался о терзавших Патавилетти мыслях. Хотя, будь дело лет двадцать назад, во времена, когда Мексарош был молод, все происходило бы не так. Тогда он был неопытен, еще не привык вращаться в круговороте интересов сильных мира сего и потому не доверял никому, в том числе и себе. Все, даже самое очевидное для других, считал сомнительным, проверяя по нескольку раз всеми доступными способами, со всех возможных и невозможных сторон.

Шли годы. Он постоянно оттачивал свое мастерство, выполняя все новые и новые приказы. Неудачи случались нечасто, ему доверяли все более сложные и щепетильные задания, и он все реже и реже совершал ошибки. Некоторые вещи Мексарош начал проделывать на автоматизме, почти не задумываясь. А ведь в былые времена он даже в мелочах не позволял себе подобного.

И с каждым годом он презирал всех остальных все больше и больше. Никто не в силах противостоять его дару. Он, к сожалению, не может прочитать чужие мысли, зато его невозможно обмануть. Мексарош ни разу не перепутал правду с ложью, наивные попытки быдла соврать что-нибудь правдоподобное поначалу злили, потом просто раздражали, дальше он начал считать это смешным, а сейчас дело дошло до брезгливого презрения.

Что будет спустя годы, он не знал, но не сомневался, его по-прежнему никто не сможет обмануть. Даже лэрд Далсер, которого Мексарош втайне весьма опасался, оказался бессилен. Его слова читались так же легко, как это было и у прочих.

Мальчишку маг не воспринимал всерьез. Если в вопросе лжи и правды все одинаковы, так почему Дирт должен быть лучше других? Поэтому Мексарош действовал прямолинейно, как привык. Не проверял его ответы с разных сторон, не придирался, не настораживался, не менял формулировки, а принимал все так, как есть.

Ответами Мексарош был доволен. Завтра он прикоснется к бесценным сокровищам лэрда Далсера. Долгожданный момент радовал и пугал. Артефакты невиданной силы… Даже сокровищница императора казалась жалкой кучкой бесполезной рухляди в сравнении со столь впечатляющим количеством по-настоящему могущественных вещей.

Далсер привык бояться, скрываться и скрывать мысли, к тому же характер у него был богат самыми разными странностями. Из-за всего этого он, похоже, даже не задумывался о том, как много может сделать с помощью своих шедевров. Растрачивал дни, рассчитывая параметры все новых и новых контуров и структур. И все впустую, ведь ничем из созданного так и не воспользовался.

Ну, если не вспоминать про предсмертный каменный фейерверк.

Соблазн. Даже для самого сильного человека почти непреодолимый соблазн. С такими амулетами можно подняться очень высоко. Очень. Если уметь с ними обращаться и знать, как хрупка власть человеческая.

И то и другое для Мексароша невеликая проблема.

А еще у него будет Дирт — мальчишка, в жилах которого течет почти чистая кровь. Он сам по себе артефакт высочайшего уровня. Мексарошу далеко до Далсера, но кто знает, может, и он узнает часть тайны истинных, если изучит мальчишку как следует. Хотя бы крупицу тайны. Вдруг удастся повторить это? Добавить толику истинности простому смертному?

Например, себе.

Придется привлечь мастеров со стороны, сам он, к сожалению, не очень разбирается в таких вещах. Да и кто сейчас разбирается в тайнах крови истинных? Истинные — это императорское семейство, там нет простолюдинов, которых можно хоть на куски разрезать, выясняя особенности их анатомии. Ни одного исследователя даже близко не подпускали к таким персонам.

А Мексарош подпустит.

К тому же мальчишку можно посадить на трон — народ это примет с тупой радостью быдла, обожающего жить среди обмана. А самому при этом можно скромно стоять в тени, Мексароша не прельщает широкая известность. Он будет спокойно работать, не отвлекаясь на недостатки публичности. В империи, да и не только в ней, надо много чего поправить, понадобится много времени, сил, средств. Отвлекаться на ерунду будет некогда. Слишком сильно запустили то, что запускать не следует ни в коем случае. Ведь ни Конклав, ни император даже не смотрят в сторону некоторых весьма важных вещей. На ту же проблему обнаглевших аристократов. Из-за них ребенок остался сиротой и неминуемо пропал бы, не окажись в нем капли высшего дара.

Ребенок давно вырос и давно мечтает отомстить. Но законы империи защищают высокопоставленных преступников.

Это плохо. Это пора исправить.

Если амулеты и впрямь окажутся так сильны, он подумает о мести всерьез. У него будет время, ведь путь в империю долог и труден.

И о многом другом он тоже подумает.

Маг нахмурился. А ведь он кое-что упустил. Амулет, с помощью которого мальчишка прятался от магического поиска. Куда он его дел? Спрятал? Если и так, то не на себе, Дирта как следует обыскали, да и магию Мексарош не пропустит. Может, выбросил в лесу, испуганный смертью кузнеца? Может, и так.

А второй? Тот, который отклонил стрелу. С ним, правда, не все так очевидно, как с первым. Возможно, Бартолло просто промахнулся, такое случается с самыми лучшими стрелками.

А если нет? Значит, у мальчишки при себе было минимум два амулета. А возможно, и больше, ведь маловероятно, что парочка, завалявшаяся в кармане, оказалась так кстати. Немыслимое совпадение.

Не стоит разбрасываться такими предметами. После того как тайник Далсера опустеет, надо будет отправиться назад по своим следам и разыскать потерю. И не забыть расспросить Дирта об этих амулетах. Но не сегодня, уже поздно, лагерь засыпает. Дело несрочное.

Завтра он обо всем узнает. И тайник Далсера увидит тоже завтра.

Будь у Мексароша звериный слух, он бы мог различить каждое из слов, которыми сейчас обменивались пленники. Но маг ни звука с их стороны не слышал и потому продолжал пребывать в плену иллюзий своего мнимого всемогущества.

— Как ты сумел его обмануть?! — На памяти Дирта преподобный Дэгфинн еще ни разу не выглядел таким удивленным.

— Я его не обманывал. Его ведь нельзя обмануть, вы сами так говорили.

— Не понимаю… Это твои слова, что он до сих пор ни о чем не догадывается. Но как можно заманить его сказками об амулетах лэрда Далсера? Маг ведь ни слова неправды не пропустит. Как ты это смог?!

— Я не говорил ему неправду. Я просто сказал, что знаю, где лежат амулеты. Маг сам, первым упомянул про тайник, я такое не говорил и вообще помалкивал. Получается, он сам себя обманул и не понял этого.

— Все равно не понимаю… Так лэрд Далсер действительно делал амулеты?

— Да. Все эти годы. Очень сильные амулеты. Вы разве не знали об этом?

— Я видел его рисунки, но, если не разбираешься в магии, они ничего тебе не расскажут. Я не разбираюсь. Последние годы лэрд не уходил далеко от Хеннигвиля. Кто тогда отнес амулеты к магической прорве? Ты?

— Я так далеко никогда не забирался.

— Мне казалось иначе.

— Зачем мне это? Даже если нашел бы там много дичи, как дотащить мясо в Хеннигвиль? Я ведь не бык, много на себе не унесу.

— Тебя что, вообще ничего, кроме дичи, не интересовало?

— Ну… По сути, да. Я ведь охотник.

— Ты всегда казался хитрее. Я не уверен ни в чем, что с тобой связано.

— Вы придумали про меня лишнее.

— Значит, возле прорвы амулетов нет?

— Если и есть, ни я, ни лэрд Далсер их там не прятали.

— Ты совсем меня запутал. Кто же тогда их спрятал?!

— Вы меня не так поняли. Это ведь древняя земля, где жили древние люди. От них могли сохраниться амулеты. И они могут быть где угодно, в том числе возле прорвы. Ведь не зря она образовалась именно там. Люди Серебряных островов живут тем, что ищут старинные магические вещи в руинах. Никто не станет искать то, чего нет, а если и станет, не сможет этим прокормиться. Но у них получается.

— Так бы и сказал. То есть ты обманул мага мнимыми амулетами древних?

— Да нет же. Я сказал, что знаю, где амулеты, а все остальное он уже сам придумал, я только помогал ему немного. Он даже не догадался, что мои слова нужно понимать по-другому..

— Я вот тоже не догадался. Даже сейчас не понимаю, где спрятаны амулеты. Запутал ты меня.

— Вам это лучше не знать.

— Скорее всего ты прав. До прорвы еще далеко?

— Точно не знаю, я ведь никогда здесь не был.

— Уверен, что не заблудишься?

— Лэрд Далсер хорошо описал дорогу. Мы совсем чуть-чуть не дошли до трехглавого холма. С его вершины завтра увидим долину, она начинается у подножия южного склона.

— Та самая долина?

— Да.

Преподобный долго молчал. Дирт даже подумал, что тот уснул так же, как громко посапывающий Мади, но Дэгфинн лишь сменил тему:

— Нас хорошо охраняют. Ты даже в одиночку не убежишь, а с нами тем более.

— Я пытался перетереть веревку, но вы же видели, что из этого вышло.

— Говорил ведь тебе, что они проверяют путы время от времени. Хорошо, что не наказали тебя за такое. Агнара эти мрази чуть не убили, когда заметили.

Дирт невесело усмехнулся:

— Они знают, что во мне течет кровь, которой даже нынешний император похвастать не может. Меня не очень-то уважают, а вот ее — да.

— Когда мы спустимся с холма, скорее всего умрут все. И ты в том числе. Прорва не любит гостей. Уверен, что хочешь этого?

— А вы?

— Я не передумал.

— У меня… я попытаюсь… — Дирт запнулся и совсем уже на грани слышимости продолжил: — Я попробую спастись. Там, внизу. У меня, возможно, есть шанс.

— А у нас?

— У вас точно нет. Да и за себя у меня никакой уверенности. Не могу все рассказывать, но лэрд Далсер не успел меня научить тому, чего хотел. Он рано…

— Не рассказывай. Не буду знать, не выдам тайну. Если у тебя есть шанс, используй, о нас не думай. Надо оставить их там. Всех оставить.

— Постарайтесь быть рядом. Схватите меня, обнимите, прижмитесь. Может, и получится.

— Что получится?

— Спастись. Я, правда, в этом не уверен. Ни капли не уверен. Да я ни в чем не уверен…

— Что за шанс такой? Может, все же намекнешь? Прорве ведь все равно, какая кровь в твоих жилах, она всех подряд принимает одинаково. Что ты задумал? Может, я чем-то помогу?

— Вам и это лучше не знать. Сами ведь понимаете.

— Ясно. Дирт, не знаю, как там все обернется, но если получится, если будет хоть какой-то шанс, хоть что-то, спасай Мади.

— А вы?

— Я уже умер… вместе с Хеннигвилем, а вот у мальчика жизнь только начинается. Помню, что вы непросто относитесь друг к другу, но сейчас не время вспоминать детские обиды.

— Нет никаких обид. Я сделаю все, чтобы его спасти. Обещаю.

— Вот и хорошо. Но если это будет угрожать твоей жизни, не спасай. Даже не пытайся. Ни Мади, ни я не стоим такого риска.

— Зачем вы это говорите?!

— Я лучше тебя знаю, что говорить. В тебе дурная кровь, но ты воспитан почти как полагается. Ты слишком долго жил с нами и уже не вырастешь таким чудовищем, как многие из твоих проклятых родственников. Мне хочется верить в это. Да мне и верить-то больше не во что…

— Не говорите так. Хеннигвиль — это еще не весь мир. Вы обязательно найдете тех, кто будет слушать вас. Ваши проповеди.

— Дирт, вся моя жизнь — это быть тенью отца. Ты помнишь его?

— Нет. То есть помню, но очень смутно. Он ведь умер, когда я был совсем мелкий. Помню, как вымок в холодной воде, помню камни на берегу и то, как ваш отец пришел с толпой хеннигвильцев, вышел вперед и начал разговаривать с лэрдом Далсером. Вот и все, что в голове осталось.

— Я тебе даже завидую. Завидую тому, что ты все забыл. Иногда хорошо быть просто ребенком. А я последние годы только и делал, что пытался вырваться из ловушки памяти об отце. Но люди, которые привыкли за ним идти… Эти люди, будто каменный якорь. Что бы я ни придумал, как бы ни пытался вывести их с дороги, где нет ничего, кроме езды по кругу, ответ мне был один: «А ваш отец говорил совсем другое». Понимаешь?

— Нет.

— Мой отец был хорошим человеком, но он основал Хеннигвиль не там, где следует. Он почти все сделал не так. Плохо, когда в человеке остается всего одно чувство, но втройне хуже, если это чувство — страх. Он слишком сильно боялся и заразил своей боязнью всех нас. Но не успокоился на этом, а начал придумывать все новые и новые страхи, окружив селение стеной ужаса. Обидно… Он ведь был очень сильным человеком, если сумел заставить всех считать свой мирок единственно пригодным для жизни. Но этот мирок оказался слишком мал, он не мог вместить многих, и потому у нас не было будущего, спайдеры лишь приблизили неминуемый конец. Но это их, разумеется, не оправдывает. Кто знает, не случись этого, может, я со временем сумел бы увести Хеннигвиль с дороги, по которой нет смысла ездить. Дирт, убей их и постарайся при этом спастись. Получится спасти Мади — хорошо; не получится — не слишком расстраивайся. Думай в первую очередь только о себе. Запомни, тебе теперь часто придется убивать и обрекать на смерть других, в том числе близких. Таков твой путь. Если не свернешь с него, возможно, станешь императором. Свернешь, повторишь судьбу своего отца.

— Я не собираюсь становиться императором.

Преподобный усмехнулся:

— Ты всерьез думаешь, что кому-то интересны твои желания? Есть дороги, которые выбирают тебя, а не наоборот. Дороги, ведущие на самые вершины, обычно такие. Стоит сделать шаг, пусть даже случайный, и они сами несут тебя.

Дирт покачал головой:

— Чтобы стать императором, надо сделать не один шаг, и случайных среди них не будет. Чуть ли не все мечтают сидеть на троне, но место там лишь для одного.

— Твои слова лишь подтверждают сказанное мной. Уверен, что твой отец ни разу о таком не задумывался. Дорога не любит тех, кто не желает шагать. Она их сбрасывает на обочину. Так в итоге и вышло.

— А каким он был, мой отец? И мама?

— Не знаю. Лэрд Далсер о них никогда не рассказывал.

— А сами ничего не слышали?

— Нет, Дирт. Дмарты не интересуются делами владык мира, ты же знаешь.

— Знаю.

— У тебя еще будет возможность отыскать тех, кто помнит твоих родителей. Это, конечно, если не дашь убить себя завтра.