Глава 11

Комната, в которую втолкнули Лилию, была полна женщин разных видов и возрастов. Огромное, длинное помещение тянулось под высоким арочным сводом, так что при выстреле из короткоствола от одной стены пуля бы упала, так и не долетев до другой. Все пространство было заставлено неказистыми кроватями и тумбами, на них и около них, переговариваясь, сидели и стояли девушки.

Многие, совсем юные, в темных, как принято у всех местных обитателей, блузах, но без масок, держали на руках грудных детей. Все прочие, одетые, кто во что горазд, явно пришлые. Они были куда смуглее бледнокожих жительниц Бунка.

Двое охранников с автоматами на изготовку ввели Лилию и, найдя свободную койку, примотали ее запястья самовязом к стальной облупленной дужке. Во взгляде их ясно читалось желание, но страх перед расплатой останавливал конвоиров. Она была чужой женщиной, и ее мужчина отстоял свое право в поединке с одним из лучших братьев Каноников. Слов нет, сейчас тот человек и сам был пленником, но закон оставался законом. Отец Настоятель требовал неукоснительного исполнения предписаний, ибо несоблюдение порождает хаос, а хаос, как известно, ведет к смерти. Они же, смиренные братья, несут в мир порядок и жизнь.

– Сиди тут! – бросил один из стражей.

Дочь старосты недобро прищурилась. Можно подумать, у нее был выбор. Но если бы он вдруг появился, если бы в руках было оружие, если бы…

Стражники вышли, небрежно хлопнув дверью. Девушка уселась на койку и стала пытаться растянуть самовяз. Ей это не удалось. Она вспомнила недавнюю схватку. Когда огромная плита начала с шипением подниматься, Лилия собирала хворост для костра и просто опешила, увидев неожиданное превращение мирной зеленой полянки. Она корила себя за секундное замешательство. Быть может, устремись она в тот же миг в чащу, не сидела бы сейчас здесь. Уж что-что, а бегать дочь старосты умела. А там бы и Лешага подоспел, от него-то, как ни таись, не скроешься. Девушка неожиданно почувствовала гордость за этого странного, но такого сильного человека.

Но… Лилия вдруг осознала, что опасается признаться в этом самой себе… Когда Лешага вдруг назвал ее своей женщиной, она внезапно почувствовала радость, совершенно неуместную в таком безвыходном положении. Спроси ее сейчас кто-либо, правду ли сказал молчаливый воин, она бы закричала: «Да, чистую правду!» Девушка недоумевала, когда и как все так изменилось. Повторись эта схватка, и Лилия точно так же, с ощущением счастливой гордости заявила бы: «Это мой мужчина».

– Эй! – услышала она. Одна из девушек в темной блузе стояла возле нее. – Ты кто?

– Лилия, – буркнула Старостина дочка. Бесцеремонная собеседница ей совершенно не понравилась. – Развяжи меня.

– Не могу.

– Почему?

– Воздаяние должно быть равным деянию, – без злобы, но и без какого-либо иного чувства пояснила соседка. – Вот, смотри на других, они тоже пришли снаружи, но их не привязывают, а тебя привязали. Что натворила?

– Застрелила одного из ваших, – бросила девушка, решая, что не стоит хвалиться всеми своими боевыми успехами.

– Зачем?

– Эти твари на меня накинулись!

– Наши смиренные братья – совершеннейшие из творений отца предвечного, – возмутилась жительница бунка. – Ища для себя Путь очищения и гармонии, они в поте лица открывают и нам – дочерям порока и матерям жизни – священную праведную дорогу истины в последнем оазисе прежней жизни, устоявшем в безжалостных волнах Того Дня. Ты не понимаешь своего счастья, глупая и злая. Вот и сиди тут привязанной. – Девица повернулась спиной к Лилии и огласила на весь зал: – Она глупая и злая. И всем, кто не понимает своего счастья, грозит та же участь! Посмотрите на нее и не поступайте подобным образом!

Вокруг Лилии начала собираться толпа. Дочь старосты уткнулась взглядом в пол. От чужих лиц пестрело в глазах, чужие слова резали слух.

– Злюка, дура, чтоб тебя!

Лишь однажды, ей даже показалось, что она ослышалась, быстрый шепот:

– Погасят свет – развяжу.

И снова оскорбительные выкрики. В том числе, правда, довольно испуганно, и от пришлых.

Лилия злобно оскалилась и пожалела, что у нее нет таких клыков, как у Марата.

Чешуйчатый диким зверем метался по наблюдательному пункту. Надо было действовать, что-то срочно предпринимать. Вот же он, побратим Лешаги! Совсем близко, только руку протяни! Прямо сейчас он видел его собственными глазами. «Но как, как?.. А может?.. – в голове драконида мелькнула странная, однако не лишенная определенной логики мысль. – Что, если мудрый, всезнающий Лешага и это предусмотрел, и происходящее – лишь часть его плана? Тогда он опять будет ругаться, что я все не так сделал, что я лишь мешаю ему!»

Юноша чуть не взвыл от беспомощности. Как выяснить, так это или нет? Никак. Сколько угодно тужься – не узнать. Он вздохнул, немного успокаиваясь, и вновь приник к окуляру перископа. Караван уходил все дальше. «Как бы то ни было, – мелькнуло в голове чешуйчатого, – ведь он не знает, что Бурый так близко, значит, я должен продолжать действовать, хотя бы только для того, чтобы сообщить ему эту новость. И вообще, раз Лешага послал меня самостоятельно атаковать противника, значит, он ждет моих активных действий. А я таки делаю!»

Минутная слабость отступила, и Марат вновь преисполнился гордости за свои боевые подвиги и решимость продолжать их до окончательной победы. Связанный охранник тихо сидел в углу, с ужасом глядя на беснующееся в его каморке страшилище. Оно вдруг остановилось и ткнуло когтистым пальцем в едва проглядывающую сквозь въевшуюся пыль застекленную табличку.

– Это что?

– План эвакуации при пожаре, – испуганно пролепетал наблюдатель.

Круглые глаза чешуйчатого уперлись в древнюю схему. Драконид водил по стеклу когтистым пальцем, что-то нашептывая себе под нос. Смиренный брат зажал уши, он готов был поклясться, что ничего интересного на этой, невесть когда повешенной картинке не было. Уж он-то за долгие годы дежурств изучил ее вдоль и поперек.

– Ко мне, бегом марш! – снова воображая себя Лешагой, рявкнул Марат и осекся, сообразив вдруг, что связанный пленник не может двигаться к нему не то что бегом, а даже шагом. Он собрался было развязать замаскированному ноги. Но предпочел не рисковать. Вместо этого стукнул прикладом по стеклу и вытащил пожелтевший лист.

– Мы сейчас где? Тут или, может, тут? – он стал тыкать когтем в бумажку.

– Чуть выше, левее, вот здесь.

– Так, – юнец стал рассматривать план. – А вот это длинное что у вас?

– Это девичья, – быстро проговорил наблюдатель. – Но там лишь женщины и грудные дети. Не трогайте их! Умоляю вас!

Глаза юнца вспыхнули желтым огнем, вгоняя пленного в состояние, близкое к истерике. Чешуйчатому вдруг вспомнилось недавнее сражение у стен поселка. Тогда, желая создать у прорв и их командира впечатление паники внутри крепости, Лешага приказал женщинам и детям бегать по улицам и визжать что есть мочи. Все защитники стен были оповещены об этом, но даже и так, когда вопли и визг раздались в предутренней тишине, спрятавшиеся в тени вала бойцы чуть не бросились наутек, охваченные веющей над селением паникой.

– А где ваш главный?

– Тебе все равно туда не дойти.

– Я тебя съем, – пригрозил Марат, приподнимая уголки губ и обнажая окровавленные после недавней схватки клыки.

Наблюдатель тихо заскулил от ужаса. Пожалуй, он готов был сражаться против людей и диких зверей, но такое… Говорящее чудовище казалось ему настоящим выходцем из бездны Хаоса, о которой так часто говорил в своих проповедях отец Настоятель.

– Там, дальше по коридору. Сначала направо, затем налево. Квадратный зал исповедальни, к нему примыкают личные покои.

– Молодец! – похвалил герой-недоучка, рывком повалил связанного на пол и начал распутывать узлы.

– Не ешь! – взмолился тот.

– Сейчас не буду, – заверил Марат. – Раздевайся!

– Неблагодарная дура! Грязная девка! Сволочь! – звучало над головой Лилии. – Нет тебе прощения!..

Дверь зала распахнулась. Смиренный брат в широком, не по фигуре, одеянии с автоматом в руках заскочил в девичью и рывком сдернул маску.

– Всем стоять, остальным строиться! Молчать, я вас спрашиваю! Сдавайся, кто может! – чешуйчатый недвусмысленно оскалил все еще окровавленные зубы и передернул затвор. Ему очень нравился этот жест и получавшийся в результате звук. Выглядело так мужественно, что сердце заходилось от восторга.

Ничего более прекрасного дочь старосты не видела с той поры, как тяжеленная крышка люка захлопнулась над ее головой.

– А-а-а! Великий пожиратель среди нас! – завопила она, разгадав его задумку. – Он идет по следу! Я не хочу умирать, я так молода. Развяжите, ну, развяжите же меня! Он не ведает насыщения, съедает всех, кого видит!

Драконид бросился на звук, не забывая рычать и скалиться.

Женское море стремительно раздалось перед ним. Конечно, никто не думал освобождать связанную дуру, обреченную стать первой жертвой. Смерть этой глупой негодяйки давала им шанс выжить. Пропустив монстра, толпа немедленно сомкнулась за его спиной и с душераздирающим визгом бросилась из зала, давясь в единственной двери.

– Марат! – счастливо закричала Лилия. Юноша уже работал ножом, перерезая самовяз.

– Бежим за ними!

– Зачем?!

– За кем! За ними! – рявкнул чешуйчатый, радуясь, что фраза получилась у него «ну совсем, как у Лешаги». – Вот тебе короткоствол. И еще, – он грозно оскалился, – я бегу за тобой, ты вроде бы от меня. Если кто-нибудь из этих преграждает путь, запрыгивай на него и визжи, что есть силы.

– Ты умница, Марат! – она замедлила шаг. – Надеюсь, кровь ненастоящая?

– Давай быстрее! Мы должны помочь Лешаге! – игнорируя ее вопрос и хмурясь, чтобы скрыть переполняющую его гордость, бросил драконид. – Быстрее, и кричи погромче.

– Ты врешь! Он не мог так сказать обо мне!

Леха ушел в кувырок и вновь стоял лицом к врагу. Он не собирался отвечать. Но мысль, что сейчас ему необходимо убить напарника своего учителя, невольно сковывала движения, повисая на щиколотках и запястьях лишним грузом.

– Скажи, что ты врешь, и я обещаю сохранить тебе жизнь!

– Это правда. По-другому не говорил. Ни разу.

– Проклятье! – отец Настоятель развернулся и метнул нож через всю комнату. Тот вонзился в деревянную обивку двери и задрожал, точно от страха перед гневом хозяина.

– Возьми оружие. Бой не закончен.

– Мой монастырь и мой устав, мне решать! – огрызнулся Красный. – Будь на твоем месте Бирюк, я бы, пожалуй, опасался, а так… С ножом или без ножа, ты мне не ровня. Ты меня разозлил, но сейчас я хочу говорить, и оружие в руках будет мне только мешать. Было бы обидно прирезать тебя случайно, так и не выслушав рассказ о старом друге. Будешь рассказывать – считай, что я подарил тебе передышку. Нет, тогда нападай, – он завел руки за спину, точно приглашая Лешагу броситься в безрассудную атаку.

Воин смотрел на отца Настоятеля. Тот не блефовал, за время поединка он уже вполне показал, на что способен. Если он и впрямь был напарником Старого Бирюка, то ожидать от него можно еще очень многого. Наверное, впервые с момента последней встречи с учителем в душу Лешаги закралась предательская мысль, что он может не победить. Но хуже было другое: если удача окажется на его стороне, и Сохатый погибнет, высокое знание канет в неизвестность, так же как все то, что он может узнать об учителе.

– Хорошо, – коротко ответил Леха. – Если и ты будешь говорить.

Он крутанулся и послал свой нож вслед первому.

Сохатый чувствовал, как слабеет, вдруг, совершенно внезапно. Точно открылась старая рана в груди, и жизнь, словно кровь, хлещет из прорехи. Он сам не понимал, что происходит. Уж конечно, царапина, полученная в недавней схватке, не могла причинить такую внутреннюю боль. Впервые за последние лет десять он вспомнил Седого Ворона, повесившего на его грудь такой же, как был и у Бирюка, медальон, казавшийся ему тогда совершенно ненужной безделушкой.

– Этот монастырь, – указывая на здание со странными, непривычно причудливыми крышами, сказал учитель, – средоточие высшей мудрости и абсолютного воинского знания.

Седой Ворон знал, что говорил. Он хорошо помнил время до Того Дня. Каждый в селении был его вечным должником, а такое не забывается. Все до единой семьи, выжившие в часы потопа, были выведены в безопасное место именно Седым Вороном. Как он говорил: «Мудрый всегда знает, что лучший способ преодоления опасности – не ходить ее путями». Вот только научить этому его с Бирюком так и не удалось. Когда он задал учителю вопрос: «Как же обрести это совершенное знание?» – Седой Ворон лишь отвел их в свою кузню и, велев раздувать мехи, занялся будущим ножом. Заготовка то раскалялась докрасна, то охлаждалась. Учитель разрубал полосу металла на части, складывал, бил молотом, вновь разогревал и вновь повторял уже поднадоевший ученикам за часы работы процесс. В конце концов он сунул в масло готовые клинки и заставил его с Бирюком полосовать ножами холодный ночной воздух, пока сталь не остынет. Протянув ученикам готовые булатные ножевые полосы, он лишь буркнул:

– Это начало пути.

И, развернувшись, ушел.

Сохатый помнил, как тщательнейшим образом оттачивал лезвие ножа, любовно правя режущую кромку. Как насаживал рукоять из лосиного рога, втайне надеясь, что вот сейчас ему откроется истина. Оружие получилось великолепным. С остальным же…

Они долго странствовали вместе с побратимом, воюя, защищая, и все эти годы упорно и безуспешно ища заветный Шаолинь. Славу меж караванщиков сыскали немалую. Через некоторое время к ним начали обращаться люди из бунков, обещая награду за поимку или уничтожение раздольников. Эта работа шла еще веселее. Сохатый хорошо помнил, когда впервые пришел в этот бунк. За спиной у него и у Бирюка красовались вместительные кожаные мешки с отрубленными головами почти всей банды, терроризировавшей округу. Получив награду, они уже готовы были уйти, когда сам бессменный Майор пригласил их в личные покои и предложил остаться его телохранителями. В бунке тогда было неспокойно. Майор опасался тайного заговора среди подручных и, как выяснилось, не зря. Да, он хорошо помнил тот день…

– Где он сейчас? – усаживаясь на помост в конце зала, спросил отец Настоятель. – Где ты в последний раз видел Бирюка?

– Если ты и вправду побратим Бирюка, должен понимать – хотел бы он дать знать, дал бы, – все еще подозрительно глядя на собеседника, произнес Лешага.

– Я не желаю ему зла.

Леха лишь пожал плечами в ответ.

Сохатый молчал. Он бы сейчас все отдал, лишь бы побратим оказался здесь. Нелюдимый ученик Бирюка Настоятелю, пожалуй, даже нравился. Но Сохатый никак не мог найти верных слов для этого упрямца, правильно поставить вопросы. Известие о том, что напарник попросту вычеркнул их дружбу из жизни, обескураживало. Конечно, они расстались не лучшим образом, но все же… Разве можно выкорчевать из сердца то, что составляло основу жизни долгие годы? Оказывается, можно. Вот только что за жизнь после этого?

– Как он там? – с трудом выдавил хозяин бунка.

Лешага поглядел на Красного. Из-под маски видны были лишь его глаза и губы, но бывший страж готов был поклясться, что противник как-то в минуту состарился. Ему вдруг стало жалко этого человека, захотелось быть столь же красноречивым, как Марат. Тот бы точно отыскал нужные слова.

– Он… – ученик Старого Бирюка задумался, – несокрушим.

Сохатый медленно кивнул:

– Да, конечно, – и стукнул кулаком по дереву помоста. – Я не хотел, чтобы побратим уходил. Правда, не хотел. Это давний спор. Время показало – нет у нас единственно правильного ответа.

– Я не знаю о вашем споре, – мучительно пытаясь вести беседу, признался Леха. Он всегда сторонился чужих склок, но эта, похоже, непосредственно касалась его учителя.

– Долгая история, – разглядывая потолок, чуть слышно выдохнул Сохатый. Ему совершенно не хотелось вспоминать о тех днях, и при этом он понимал, что, возможно, ему больше никогда не выпадет случай выговориться, хоть как-то уменьшить боль, сидевшую в нем долгие годы.

– Ты знаешь, что главное в нас? – спросил он. – Что отличает человека от зверя?

– Что же?

– Идея! Большая идея! Вся история человечества до Того Дня и после него – история борьбы и сосуществования идей. Воодушевленные ими люди создавали величайшие творения, настоящие шедевры человеческого гения. Воспламененные ими народы сокрушали великие царства и строили новые. Большая идея – вот что главное!

Это, может быть, звучит слишком просто, но пока в твоей голове не уляжется эта истина, все остальное – прах и тлен. Все это ничего не стоит. Может быть, ты сумеешь это понять. – Отец Настоятель смерил взглядом молчащего воина. Как бы то ни было, ученик побратима приходился ему чуть ли не родичем. И за многие годы первым человеком, которого можно было признать равным. Хотя, что греха таить, и по сей день воспоминания о последней встрече с Бирюком не отзывались в душе Сохатого радостью, но ученик побратима был верной породы.

– Да, конечно, – продолжил он, – спасение, выживание – все это тоже есть. Но последняя крыса спасается лучше, чем подавляющее большинство людей. И главное, попытки найти еду, развести огонь, обезопасить себя, укрыться от непогоды – то, что обеспечивает выживание, – это тоже идея. Да, конечно, можно говорить об основных инстинктах, хотя эти слова тебе ничего не скажут, но там, где появляется выбор, требующий осознанного решения, инстинкты тоже превращаются в идею. Вот только настоящему человеку одного выживания мало. Когда есть кров, еда, тепло, сразу нужно еще что-то… У нас с Бирюком это что-то было. А здесь…

Внезапно дверь распахнулась от сильного удара ногой, ткнулась в стену и захлопнулась вновь. Следующий толчок был слабее, но зато из соседней комнаты раздался крик, срывающийся на визг:

– Всем лежать, я сказал! Руки за голову! Малейший чих, стреляю без предупреждения! Лилия, прикрой мне спину, не оставляй меня с неприкрытой спиной!

Марат заскочил в зал, принял грозную позу и хищно повел стволом автомата из стороны в сторону, пытаясь обнаружить, кому же он только что командовал принять столь неудобное для боя положение.

Лешага и его противник и не думали проливать кровь друг друга. Они, как ни в чем не бывало, сидели на возвышении в конце зала и мирно беседовали. Два ножа, один из которых, как чешуйчатый хорошо знал, принадлежит Лехе, торчали в двери совсем рядом с его головой. Точно кто-то специально втыкал их.

– Лешага! – вновь закричал драконид, на этот раз уже довольно растерянно, без прежнего напора. – Объект захвачен! – а затем, вспомнив главное, добавил: – Я видел Бурого! Он совсем рядом!