Глава 24
Марат старался двигаться тихо, но караванщик все же услышал и оглянулся. Ночь делала звуки особенно отчетливыми и громкими. Шуршание песка, незаметное днем, теперь легко улавливалось тренированным слухом. «Сын Исмаила» глядел из-за высокого частокола стены в сторону недобро шелестящего леса, пытаясь рассмотреть, а более — услышать, не движется ли враг.
Не дожидаясь вопроса чешуйчатого, Тимур отрицательно покачал головой:
— Все тихо. Должно быть, спят.
— Это хорошо, — кивнул драконид, оскаливая клыки. — А Тиль где?
— Не знаю. Намаялся сегодня. Тоже небось прикорнул где-то, а может, дуру какую нашел, песенки свои напевает.
— Ладно, — чешуйчатый махнул рукой. — В конце концов, в бою от него толку мало. Потом ему все расскажешь.
— Было бы кому рассказывать, — хмыкнул молодой караванщик. — Людожегов там едва ли не полторы сотни будет, а то и больше. Сам же видел — подмога к ним подошла.
— Оно, может, и к лучшему, — попытался поднять настроение боевого товарища новоявленный полководец. — Все устали, командования четкого еще нет, к тому же думают, что нас испугали до беспамятства. Уверены небось, что мы станем отсиживаться, точно лисы по норам. Не на тех напали!
Не тревожься, у нас способ верный, я сам о нем в книге читал. Один небольшой отряд так вот зажали на скале, а их предводитель велел сплести веревки, ночью спустился и разгромил противника. — Драконид уловил недоверие во взгляде собеседника. — Верно тебе говорю, — он стукнул себя в грудь кулаком — того командира Спартак звали! А его противника, — Марат задумчиво поднял глаза к безлунному небу, — кажется, Динамо.
В их честь потом до самого Того Дня показательные бои устраивали. Я даже афишу видел. На ней вроде как приглашение, — он пустился в пространные объяснения. — Понимаешь, этот Спартак до восстания был гладиатором — это такие воины, они дрались, чтоб показать свое искусство зрителям. Так вот, в честь него потом тоже стали такие бои проводить. Я не понял, в чем их суть, но, кажется, они вместе катали отрубленную голову, ну или что-то вроде нее.
— Ерунда какая-то, — усомнился Тимур. — Что за интерес отрубленную голову пинать?
— Я почем знаю? Они до Того Дня вообще странные были.
— Ладно, чего уж тут гадать. Ему удалось, так, верно, и нам удастся, — Тимур еще раз прислушался. — Все тихо. Добровольцы готовы?
— Да, — подтвердил Марат. — Их всего тридцать, но в бою каждый будет за десятерых. Мы встанем, как триста спартанцев.
— Как кто?
— Не важно, — отмахнулся чешуйчатый. — Они были героями, почти как Лешага. — Он хотел добавить, что все погибли в бою за правое дело, но передумал. — Идем.
Они двинулись к площади — сборному пункту отряда. Добровольцы, все как на подбор молодые и крепкие, уже ждали своего необычного командира. Тот оглядел их и кивнул, довольный. Еще ни разу ему не доводилось предводительствовать таким войском. Он попытался придать физиономии суровое выражение, какое обычно видел на лице своего кумира, и заговорил тихо и уверенно:
— Сейчас нас спустят вниз с обрыва. На подходе к лагерю забрасываем палатки, или что там у них, факелами. Это вызовет панику. Людожеги мечутся, не зная, что предпринять, мешая друг другу и не отвлекаясь на то, что происходит в отдалении. Вот тут мы открываем огонь. Стреляем одиночными, — вспомнил он наставления Лешаги. — Бейте наверняка. Экономьте патроны, однако пощады не давайте. Если что пойдет не так — отступаем к воротам, отстреливаясь. Скопом не бежать! Прикрывать друг друга огнем. Все понятно?
Он обвел взглядом сельское воинство.
— Все, чего уж там, — вразнобой подтвердили новобранцы.
— Тогда пошли. Хотя нет, стойте. Попрыгайте, — чешуйчатый выжидательно уставился на людей. Он вспомнил, как Леха делал это каждый раз, уходя в лес.
Оторванные от дел огородники начали резво скакать на месте, недоумевая, чего желает от них это устрашающее существо? Ночь тут же наполнилась бряцаньем и звяканьем.
«Я сам таким был еще совсем недавно», — вздохнул про себя Марат.
— Поправьте, чтобы ничего не шумело, иначе нас могут услышать на подходе.
Селяне немного растерянно принялись за дело. Им прежде не доводилось делать ничего подобного. Дождавшись, пока они закончат, чешуйчатый скомандовал идти, и отряд двинулся к обрыву скалы, где уже ждал староста. Веревки были закреплены на стене, около каждой стояли по нескольку крепких мужчин и женщин, чтобы обеспечить плавный спуск.
— Ничего не опасайтесь, — убеждал своих бойцов Марат. — Вас не уронят. Видите, я первым туда пойду.
Он обвязал веревку вокруг пояса, подергал, надежен ли узел. Подошел Тимур, покачал головой, пропустил обвязку вокруг плеч таким образом, чтобы она давал возможность спускаться вниз ногами, а не болтаться, точно фантик на веревочке, какими дергают перед носом у кошки.
— Завязывать лучше так, — неспешно сворачивая веревку, дугой пропуская ее сквозь накрученное кольцо, пояснил он. — Если что, вот за этот конец дергаешь, и все сразу развязывается. Меня отец учил, ему часто приходилось грузы крепить.
— Благодарю, — кивнул драконид, подходя к обрыву. Внизу колыхались вершины деревьев, бесконечной скороговоркой журчал ручей, ветер гулял по лесу, шурша листвой.
— Когда будешь спускаться, держись одной рукой за веревку, а второй, на всякий случай, контролируй автомат. Мало ли вдруг что, — напутствовал молодой караванщик.
Чешуйчатый бросил на него благодарный взгляд. Деловитая речь очень помогала собраться в этот непростой момент. Как ни убеждал себя драконид, что его предки легко сигали с таких скал, организм решительно отказывался в это верить и не позволял сделать шаг в пустоту. Тогда, с крылом дельтаплана, было совсем не так страшно, а возможно, он просто не успел испугаться, в ужасе шарахнувшись от разъяренной толпы волкоглавых.
— Ну, я пошел, — сказал он, закрыл глаза и, резко выдохнув, ступил в пропасть. Трос дернулся и натянулся, легко удерживая его вес. Спуск был довольно быстрым, однако вовсе не таким, как представлял Марат. Едва он успокоил колотящееся где-то в области желудка сердце, как почувствовал твердую почву под ногами. Еще мгновение — и обвязка, как ему и обещал Тимур, словно распалась сама собой, и трос полетел вверх, а совсем рядом с ним опустился наземь молодой караванщик.
— Давай отойдем. Не надо здесь стоять, — чуть слышно бросил он.
«И снова верно, — сообразил драконид. — Сюда ведь другие спускаться будут, нельзя же на голову друг другу! Вдруг, не ровен час, людожеги услышат… Надо быть настороже!»
Между тем спуск штурмовой группы продолжался, а тишину в лесу все так же тревожили лишь шорох листьев да отдаленные вскрики испуганной ночной птицы.
Староста, напутствовавший своих людей на рискованную вылазку, стоял, прислушиваясь, из головы его не шли слова Видящего Путь. Нынче вечером он спросил, чего ожидать от исполнения этого замысла?
— Чтобы костер горел, нужно бросить дрова, — прервал молчание Ступающий Вслед, передавая видение учителя. — Иногда мы всей душой привязаны к дереву, а его пожирает огонь, но пламени нет до этого дела.
«О чем он говорит? — раздумывал отец Лил. — Что ждет селение? В этом бою погибнет много наших парней, наверное, так. Погибнет, чтобы мы победили. Об этом? — думал он, неспешно перебирая веревку. — Ну, вот и последний». — И, едва успел подумать это, ночная тишина взорвалась градом выстрелов.
«Засада!» — с ужасом понял глава селения.
— Засада! — кричал Марат, стреляя наугад и отступая к скале.
— Нет-нет, не туда! — Тимур возник рядом. — Там негде спрятаться!
Он навалился сверху всем телом, прижав соратника к земле.
— Пусти, — шипел чешуйчатый, отчаянно вырываясь. — Я должен вести их в бой!
— Какой бой?! Нас тут ждали!
— Тогда я погибну вместе с ними. Ведь это все из-за меня!..
— Идиот, ты должен жить! Тиль, хватай его за ноги, и оттаскиваем в сторону.
* * *
Глядящий Вдаль слышал автоматную пальбу, но, главное, видел, как сжимается кольцо вокруг горстки смельчаков. Увы, обреченных.
«Ну, вот и все».
Он поднялся. Ученик, заметив движение учителя, бросился к нему:
— Что-то нужно?
— Да. Сейчас тут будет много шуму и много смертей. Иди к старосте. Вам следует уходить отсюда.
Последние его слова были заглушены свистом, а затем взрывом мины посреди сельской площади, затем еще и еще.
— Пусть он поторапливается.
— Но как же… — Ступающий Вслед не договорил.
— Это селение долго нам дарило кров, его черед прошел. Но придет другое время. Ступай.
— А вы?
— А я останусь здесь, с теми, кто столько лет давал мне силы, — учитель поднял руки, точно приветствуя зарождающуюся зарю. Ученик почувствовал какую-то странную дрожь под ногами, совсем не такую, как при взрыве, когда кажется, что землю схватили и встряхнули, чтобы пробудить от долгого сна. Нет, было иначе. Послушник со всех ног бросился к старосте. Земля тряслась все громче, к этому прибавился гул, будто под каменной толщей ворочалось, проснувшись, неведомое чудовище.
Глава селения замер у обрыва. Внизу вспыхивали огни автоматных выстрелов. Как только он мог поверить этому глупому зверю! Как мог позволить заманить в западню своих людей! Ему захотелось сделать шаг, броситься туда, вниз, чтобы лечь вместе с обреченными храбрецами в одной могиле — да останется ли завтра кто-то, чтобы рыть могилы?
Его плеча коснулась рука.
— Видящий Путь сказал, нужно уходить, — скороговоркой бросил ученик.
— Как так уходить?!
— Не знаю. Через ворота. Слышите гул? Это сделал учитель. Он нас спасет!
Между тем подземные толчки все усиливались, послушник Глядящего Вдаль увидел, как, раздвигая древесные корни, опираясь на давным-давно осыпавшиеся брустверы, из-под земли выходят темные, прозрачные люди в незнакомой одежде, все, до одного, с оружием в руках.
— Надо уходить, — послушник теребил старосту. — Скорее!
— Да. — Глава селения, утирая кулаком слезы, в последний раз глянул на затихающую схватку. — Надо. Пока они умирают здесь, там мы сможем проскользнуть. Но куда идти?!
— Он не сказал. Просто «уходите». И я с вами, — прошептал Ступающий Вслед, не имея сил оторвать взгляд от бестелесного воинства, сжимавшего кольцо вокруг стрелков врага. Те, кажется, так и не поняли, что их убивает. Они просто умирали, словно касание прозрачных воинов в единый миг иссушало их тела. Послушник услышал рвущий душу треск. Это вдруг, разом, все до одной переломились сваи, удерживавшие помост в доме Учителя.
— Быстрее, быстрее надо уходить! Здесь будет плохое место, очень плохое.
* * *
Эргез пристально глянул на своего подручного, еще вчера стоявшего во главе отряда гвардейцев. Быть может, завтра его придется уничтожить, а может, вознести. Неведомо, как он поведет себя, едва почувствует вкус настоящей власти. Теперь каждого из тех, кто скакал у него за спиной все эти годы, придется заново проверять, ибо нет опаснее врага, чем вчерашний друг.
Командир Несокрушимых, совсем недавно ставший полновластным военачальником самого Всевеликого, да продлит Воссиявший в Небесах Пророк его годы, ждал распоряжений, как ждет верная борзая команды «Ату его!».
— Всем ли довольны мои братья халифы? — словно между прочим, спросил наследник Аттилы.
— Как вы и велели, для тризны мы не жалели ничего. Еды и хмельного питья было вдосталь. Дух Владыки истинно верных остался доволен, ибо утро пришедшего дня выдалось ясным и почти безоблачным.
— Это добрый знак, — кивнул Эргез. — Как нынче чувствуют себя мои досточтимые собратья и, — наследник Пророка чуть помедлил, — их люди?
— Осмелюсь доложить, они спят. По вашему приказу мы выставили свите халифов столько хмельного, чтобы ни один из них потом не мог сказать, что ему досталось мало. Все они благословляли вашу щедрость.
— Вот и славно. А теперь пошли своих людей к моим почтеннейшим собратьям и передай, что я желаю видеть их немедленно.
— Но… они же спят… — напомнил военачальник.
— Есть время тризны и время действия. Мы достойно помянули того, кто даровал нам свет и смысл жизни. Да восславится имя его вовеки! Однако невосполнимая утрата не должна сделать нас слабыми, будто не воины мы, а лесные слизняки. Что толку от тех, кто видит зарю нового дня, от тех, кого Воссиявший Меж Звезд почтил доверием своим, если воля Пророка еще не восторжествовала из края в край Земли? У нас отныне нет времени долго спать, да и как можно нежиться в постели, когда голос Отца нашего взывает к действию?! Пусть встанут и немедленно следуют сюда.
— Повинуюсь, о Длань Предвечного.
— И еще, позаботься, чтобы вокруг моего дворца был выставлен достойный караул. Халифы воочию должны увидеть, что мы не дремлем.
Бывший командир гвардии поклонился и начал пятиться к выходу.
«С этим еще предстоит решить, — подумал Эргез, не спуская глаз с удаляющейся фигуры военачальника. — А вот с собратьями и без того все ясно. Покуда Аттила был жив, все они, да что там, все мы были лишь тенью его. Но у тени не бывает тени. Еще вчера эти повелители истинно верных народов чувствовали себя равными мне.
Конечно, они знали, что кто-то в урочный час наследует Аттиле, но каждый тешил себя надеждой, что это будет именно он, и теперь вряд ли просто так пожелают смириться со своим жребием.
Возможно, кто-то сочтет за лучшее поддержать любимца Пророка в обмен на гарантии прежнего могущества. Таким нужно лишь бросить кость, послать быстроногих коней и местных красавиц, сделать титул пышнее, и… конечно, увеличить почетную стражу.
Этот шаг всегда можно объяснить заботой о безопасности друзей и собратьев. Особенно, — Эргез усмехнулся собственному замыслу, — если один из них внезапно погибнет. В его голове всплыли известия, полученные нынче утром от Тимура. Если верить ему, — а отчего бы не верить? — этот Лешага хорош, весьма хорош. Разумно было бы прикончить его как можно скорее. Невесть, зачем он был нужен Аттиле, но мне-то он вовсе ни к чему. Если, конечно, не способствует быстрейшему свершению воли Небес — моей воли!»
Он хлопнул в ладоши. Ждущая сигнала рабыня внесла чашу с кумысом, как делала каждое утро. Владыка истинно верных бросил на нее быстрый взгляд. «И впрямь хороша, не поспоришь…»
Девушка собралась было уходить, но Наследник Пророка остановил ее:
— Ты еще не разучилась писать?
— Нет, о Длань Предвечного, — служанка чуть заметно вздрогнула и вжала голову в плечи, точно ожидая удара.
— Не бойся, я не обижу тебя. — Эргез подозвал к себе рабыню и коснулся ее щеки кончиками пальцев. — Каждый поймет мужчину, воспылавшего страстью к такой красавице. Бедный юноша! Желаешь ли отправить ему письмо?
Рабыня подняла удивленные глаза, не ослышалась ли и в чем подвох.
— Вижу, желаешь, — усмехнулся Эргез. — Сейчас ты получишь такую возможность. Не бойся, сама знаешь, я никогда не питал к тебе вражды, я лишь исполнял приказ, да и то без особого рвения… Не так ли? Я ведь не был суров с тобой?
— Это так, повелитель.
— А сейчас я хочу, чтобы ты звала меня не только повелителем, но и благодетелем. Если ты будешь хранить мне верность, то сможешь не просто увидеться с любимым, но и соединиться с ним. Да-да, ты не ослышалась, навеки, стать его женой…
— Но ведь я храню веру предков…
— Тс-с, не говори о вере. Ты мало знаешь о ней. И все здесь понимают чуть больше твоего, хотя и твердят о том с утра до ночи. Тот, кто над нами — един, и, как бы ты ни звала его, все равно славишь Творца Предвечного. Со временем мудрость Пророка осияет тебя. Но сейчас о другом.
Ты должна отправить письмо своему избраннику. Объяснишь, что истинным врагом его был не кто иной, как опившийся кровью отец. Ты сама видела, как желал он смерти сыну, опасаясь, должно быть, что тот сможет превзойти его своими дарованиями. Сейчас у твоего мужчины есть средство исправить ситуацию. Я сам напишу ему, что делать, но, если вдруг там, в Диком Поле, в голове его поселились какие-то странные мысли, надеюсь, твои нежные слова изгонят их прочь.
Если он будет верен мне, я вижу тебя и его властителями Крыши Мира. Если же нет, — пальцы Эргеза сжались на золоченой рукояти, — мне, хоть это и наполнит болью мое сердце, придется напомнить, что измена не знает прощения, а преданность — наивысшая добродетель истинно верного.
Он жестом отпустил побледневшую от волнения женщину и приказал доставить ему принадлежности для письма. Едва закончил он послание Тимуру, дежурный командир гвардейцев доложил о приходе званых гостей.
Те ввалились в небольшую залу походного дворца, едва протолпившись в дверях, решительно не желая пропускать друг друга.
Шерхан вошел первым. Он по-прежнему был очень силен. За его спиной легко могли спрятаться двое его собратьев, тоже не слывших тощими. Лица вошедших хранили остатки недавнего сна и следы бурно проведенной ночи. Эргез остался сидеть, кивком головы обозначив приветствие.
— Чего тебе надо?! — прорычал недовольный Шерхан. — Что за блажь, поднимать нас в этот ранний час?!
— Солнце уже взошло над лесом, — покачал головой наследник Аттилы. — А значит, час давно не ранний. Если желаете, вам принесут кумыс.
— Кумыс?! Ты что, позвал нас сюда пить кумыс?! — не унимался великан, сжимая тяжелые кулаки. — Почему вокруг дворца столько твоих бойцов?!
— Потому что они — трезвы, а твои вояки — пьяны. Мои готовы принять удар и нанести его, твои же отчего-то забыли о своем предназначении. Позволь напомнить, достославный Шерхан, Пророк дал им, да и нам с тобой в руки оружие вовсе не для того, чтобы красоваться перед своими женщинами. Кто из твоих людей способен в эту минуту обнажить клинок во славу Пророка?! Молчишь? Я скажу тебе — никто! Ты спросил, почему вокруг мои воины — отвечаю: ибо мне завещано стоять на страже завоеваний Пророка. Завещано опекать вас, подобно тому, как мудрый отец печется о преданных сыновьях.
Я собрал вас, чтобы обсудить жизнь державы, на создание которой Отец наш, Воссиявший в Небесах, положил свою жизнь.
Но с болью в сердце я вижу, что некоторым деяния Пророка не по нутру, они желали бы и дальше спать да пьянствовать! Но пока я, волею Повелителя всех истинно верных, наследую ему, такому не бывать. Даже когда тело ваше спит, дух все равно должен бодрствовать неустанно. Каждый из вас должен быть готов свершить то, что требуется для торжества нашей веры.
— Ты говоришь дело, — отозвался Масуцу Мамору, халиф Северного Предела. — Извини Шерхана, он вспылил.
— Я не держу зла на дорогих собратьев, — краешком губ улыбнулся Эргез. — Однако никому не позволено чернить наше общее дело и отравлять слух пребывающих в скорби верных сынов Пророка ядом гнусных подозрений.
Но хватит об этом! Шерхан сказал, что вы не желаете кумыса. Что ж, тогда сразу к делу!
Он извлек клинок из сработанных для него совсем новых украшенных золотом и каменьями ножен.
— Пророк изъявил свою волю, как нам обещал. Я лишь пристально надзираю за соблюдением его слов и продолжением дела. Смиритесь и примите это, если не желаете прослыть мятежниками.
Отныне я — Эргез, сын пророческого духа Аттилы, буду зваться «ньок-тенгер», что значит «осиянный духом божьим, податель доброго дня». Каждый из вас с этого момента нарекается султаном Преславным и Сиятельным. Все мы, здесь в кругу, между собой, остаемся халифами, ибо все мы ученики и почтенные доверием избранные сыновья Пророка.
Но говорить об этом всем прочим не след. Зачем подтверждать общеизвестное? Тщеславие и пустословие — грех. Титул же султана указывает на то высокое положение, которое вы отныне занимаете в державе, созданной Воссиявшим В Небесах.
Расширение же границ ее — ваш прямой долг, и волею духовного отца нашего, волею Творца Предвечного я буду строго с вас спрашивать за это.
По деянию и честь. Несите слова мои своим народам. Ступайте! Я более не держу вас.