Глава 20
Он подошел к ручью и оглянулся. Вроде бы никого. Обостренное чувство охотника в единый миг позволило бы ощутить направленный взгляд, особенно враждебный. На всякий случай Тимур страховал его, укрывшись в кустах в некотором отдалении. Мало ли, кому вздумается наполнить флягу или просто окунуться в студеную воду.
Кто бы знал, как ему хотелось вонзить нож в горло этого самоуверенного красавчика. Вонзить и провернуть на возвратном движении, не оставляя жертве ни малейшего шанса. Они были знакомы уже лет десять, с той поры, когда он впервые сам повел отряд на эту сторону реки скрытно разведывать пути Дикого Поля.
Тогда-то, в знак почтения к родовитому военачальнику, молодой еще в ту пору халиф Эргез прислал двух Несокрушимых гвардейцев. Добрая традиция бытовала у верных — посылать своих отборных воинов сыновьям других наместников для крепкой стражи.
Оставалось лишь гадать, кто из двоих тогда предал его. Хотя, отчего же предал? Остался неуклонно верен своему долгу и Пророку! Хватило же ума числить этих коршунов своими друзьями. Но молодость щедра на дружбу, и так легко впасть в глупейшую из ошибок — поверить ближнему! В тот час, когда все раскрылось, он готов был убить обоих, но куда там! Они вместе, и каждый сам по себе, были подготовлены куда лучше, чем он, а уж против двоих у него не было ни одного шанса.
Но он боролся, отчаянно бился, как раненый тигр, попавший в капкан! Его сбили с ног и опутали липкой сетью, хохоча над неловкими попытками вырваться. А потом взвалили, будто тюк, поперек седла вьючной лошади и увезли отступника в потаенный дворец Владыки правоверных на суд и расправу.
Перед его глазами, как сейчас, встало лицо грозного отца. Тот поверить не мог, что единственный сын и наследник оказался способен на такое. Глаза его, всегда пылавшие яростью к иноверцам, теперь казались и вовсе безумными. Он бился головой о каменный пол и на коленях умолял Аттилу оставить в живых изменника. Затем, не дождавшись ответа, сам бросился на опозоренного сына, желая удавить своими руками. Тимур был одним из тех, кто оттащил разъяренного отца в миг, когда блистательный Пророк явил свое милосердие.
— Ты еще юн и неразумен, — обратился к нему старик, которого он, сколько себя помнил, почитал непререкаемым вершителем человеческих судеб. — Все мы когда-то были юны и неразумны. Долг повелевает мне казнить тебя, мерзкий червь. И не потому, что совершенное тобой ужасно, — хотя это так; не потому, что ты отступил от моего слова и тем самым нарушил волю небес. Если сейчас не сделать этого, иные сочтут, что им дозволено преступать завет. А если завет станет щелястым забором, то зачем он тогда нужен? Если крамола эта, если пагубная гниль поселится в умах правоверных, из мира уйдет порядок и почтение к власти. И он неминуемо скатится в хаос, как это было до Того Дня, и гнев Предвечного окончательно развеет в прах этот мир.
Он, помнится, в тот миг тронул языком разбитые губы, подумал, что не пристало выплевывать под ноги Пророка сгусток крови, проглотил его и тихо ответил:
— Я виноват, Всевеличайший. Убей меня.
— Ты прав, что просишь смерти, — не спуская пронзительного взгляда с никчемного сына начальника своих Несокрушимых, вымолвил Аттила. — Покорность и принятие судьбы — высшее благо для истинно верного. Но смерть — чересчур малая расплата за твою вину. Тебя ждет иной путь.
Сам понимаешь, умереть может всякий, и всякий умрет в свой час. Тут нет воздаяния за измену. А без него казнь не имеет смысла. Мир иной, мир светлый не примет тебя, изрыгнет, возродив в теле бессловесного раба, обреченного страдать весь свой век — Пророк медленно подошел к нему, приподнял твердым, словно толстый гвоздь, пальцем его подбородок и вперил изучающий взгляд в заплывшие после недавней драки глаза. — Все эти годы я учил тебя, кормил, одевал. Тебе дали отряд, и ты хорошо водил его. Я верил тебе! Стало быть, подарить тебе смерть — значит, развеять в прах старания многих верных. Но ты еще можешь отплатить им за добро добром, можешь залечить разбитое сердце отца и даже снискать мое прощение и славу для себя.
— Я сделаю все, что бы ты ни повелел, — едва размыкая губы, пробормотал он.
— Верю тебе. Чуть позже я решу, какова будет цена искупления. Сейчас я устал.
— А эти? — низко поклонился наблюдавший эту сцену Тимур, указывая на женщину с ребенком на руках.
— Отвези их к Эргезу. Пусть до поры до времени живут при его дворе.
Тогда он видел их в последний раз. Сейчас Тимур передал ему серебряный цветок — его давний подарок самой прекрасной девушке на свете. Он сказал, что она жива и все еще ждет его, растит сына. Но жива ли? Или это очередная уловка? И вот теперь он делает свое дело, а Тимур следит, чтобы никто из тех, кто за эти годы стал отступнику близким, не увидел сейчас лазутчика.
Он еще раз прислушался к собственным ощущениям. Да, связной уже на месте. Сейчас-то не покажется, к чему рисковать? Выйдет чуть позже, когда их поредевший отряд уйдет с привала. Времени осталось чуть-чуть, а идти до селения не близко. Хорошо бы добраться до темноты, а то опять придется ночевать под открытым небом под стоны раненых. Двоих вчера после боя схоронили, но эта же мгновенная схватка принесла еще троих подранков: новые стоны, новые перевязки, новые окровавленные перевязочные ленты… Выживут ли? Кто знает?! Да и стоит ли им выживать? Только длить мучения!
Он поднял на берегу камень, покрутил его в руке, демонстрируя затаившемуся наблюдателю, и положил на место, сунув под него записку. Вскоре люди Пророка узнают все, что им нужно о настроении в отряде, о направлении его движения и дальнейших планах. А также приказ Тимура, будь он неладен!
* * *
Молчаливый слуга приоткрыл дверь книгохранилища.
— Передай господину, что я принес ему подарок от караванщика Зелимхана, — широкоплечий крепыш вытащил из сумы увесистый том и поднял, точно взвешивая на ладони. — Здесь описание путешествия древнего караванщика Марка Поло. Мой господин сам выменял эту книгу на двадцать патронов к автомату и десять к короткостволу, но в благодарность за теплый прием и удачную торговлю готов преподнести ее в дар Трактиру.
Слуга отступил в сторону, позволяя гостю войти.
— Сейчас позову мудрейшего Хранителя Знаний, — кивнул он и повернулся к посетителю спиной.
— Благодарю тебя, — кивнул ночной гость и скучающим взором начал оглядывать ряды книжных полок.
— Что сказать Библиотекарю? Как вас назвать, почтеннейший?
— Это не важно. Я лишь исполняю волю господина, к чему Хранителю Знаний мое имя?
Слуга безмолвно поклонился и зашагал в сторону каморки Библиотекаря. Вскоре тот вышел из своего закутка, подслеповато щурясь и приветливо улыбаясь дарителю.
— Мир тебе, добрый человек.
— И тебе, многомудрый Хранитель Знаний. Вот, прими в дар от караванщика Зелимхана, — он передал старцу книгу.
— О, какая роскошь! — Библиотекарь пролистал несколько страниц. — Прекрасное издание. Передай мою благодарность. Не желаешь ли испить со мной брусничного настоя? Я пока внесу сей бесценный дар в картотеку.
— Благодарю, не откажусь, — заулыбался гость.
— А ты пойди, принеси лампадного масла, — повернулся к слуге Хранитель Знаний. — Это почти закончилось.
Тот поклонился и вышел из книгохранилища.
— На торжище нынче толковали, — ступая вслед за Библиотекарем, заговорил гость, — что Нуралиев перехватил какую-то записку из вражьего лагеря.
— Беда, коль у тайных слов длинные ноги, — покачал головой старик.
— Беда, — согласился ночной посетитель. — Знаешь, я бы мог помочь разобрать чужеземные письмена. Я несколько лет провел в тех краях пленником, могу разбирать их письмена. — Он вытащил из кармана широкий платок и утер им лоб.
— У вас здесь душно.
— Да, — кивнул Хранитель Знаний. — Возможно, это была бы ценная помощь. Жаль, что не могу ею воспользоваться.
— Почему же? Не доверяешь? Ты видел меня прежде много раз. Здесь, в Трактире всякий меня знает…
— Да, знает. Ты командуешь стражей у Зелимхана с острова Чеч.
— Так и есть. И уже не первый год.
Хранитель знаний кивнул.
— Увы, я все равно не могу показать. Хотя, не правда ли, странно? — Он по-стариковски закашлялся и оперся на руку гостя. — Вот стоит тебе шагнуть и открыть ящик… Но я говорю «нет», и ты не делаешь этого. Не правда ли, в человеческом общении есть что-то загадочное?
— Ты прав, мудрейший, — кивнул страж, и платок в его руках свился в длинный жгут. — Но оставим тайны. Ты обещал брусничный чай.
— Конечно…
Библиотекарь взялся за ручку двери, и в тот же миг жгут оказался у него на шее.
Того, что произошло далее, страж толком понять не успел. Вместо того чтоб захрипеть, болтая ногами у него на спине, Библиотекарь легко провернулся; большой палец его правой руки, твердый, точно стальное шило, воткнулся в кадык, а кулак левой руки ударил снизу вверх в поясницу, опрокидывая бывалого воина. В ту же секунду из подсобки выскочили шериф с пятеркой автоматчиков.
— Верно, об этом трюке вы тоже прочитали в старинных книгах?
— Это Двузубый, — сообщил Библиотекарь, пропустив вопрос мимо ушей.
* * *
Отец Лилии глядел туда, где несколько часов назад скрылись из виду его дочь, ее мужчина и Стая огромных псов. Не таким он видел будущее своей единственной наследницы, и не таким — счастливца, которому суждено стать мужем его красавицы дочери, а со временем, как же иначе, правителем селения. Теперь надвигалась Буря — неотвратимая и беспощадная, какими они только и бывают. Умом он понимал, что нужно вновь идти к Видящему Путь, но сердце, точно сжатое чьей-то железной рукой, твердило, что больше ничего не хочет знать о грядущем.
— Уже вечереет, — напомнил ему один из поселян.
— Да, — кивнул староста, не отрывая взора от колеблемых ветром деревьев.
— Солнце клонится к закату. Надо бы послать водоносов.
— Да, — вновь безо всяких эмоций согласился разом постаревший отец.
Сейчас, в преддверии надвигающейся беды, и правда следовало в достатке запастись водой. Что бы там ни грозило: пожар или засуха, нападение врага или мор — вода непременно понадобится.
— Пусть идут, — староста пересилил себя и отправился к оружейной комнате. Уже много лет никто не покушался на водоносов, если, конечно, не считать Лешаги, однако давняя традиции была написана кровью, и потому непреложна. Спустя несколько минут длинная цепочка поселян с бурдюками спускалась вниз по тропе под защитой десятка стрелков.
«Ну почему он не остался, этот прославленный воин? Он бы защитил селение, родину своей женщины. Нет, он даже не подумал об этом, даже не предложил! Сказал лишь, что скоро подойдет его отряд, послал своего пса. Но что это за отряд? И пожелают ли эти люди сражаться за селение, которое для них ровным счетом ничего не значит? Да и когда еще он придет?»
Его размышления были прерваны короткой автоматной очередью. Затем еще и еще.
— На стены! — закричал староста, хватая из стойки карабин и передергивая затвор. Толпа селян, несколько подутративших давние навыки, теснилась в дверях, торопясь разобрать оружие. Мирные годы не лучшим образом сказались на их боеспособности. Введенные отцом нынешнего старосты обязательные военные занятия были оставлены уже десять зим тому назад.
Но сейчас враг стоял у ворот, суровая необходимость подгоняла лучше кнута. От речушки доносилась жесткая трескотня автоматной перестрелки, в воротах разворачивали единственный пулемет, и сквозь приоткрытую створку быстро, насколько возможно, в селение втягивался хвост колонны водоносов.
Стрельба внезапно стихла. Должно быть, неведомый противник, увидев, что селяне ускользают от расправы, решил перегруппироваться и не тратить попусту драгоценные патроны. Не теряя времени, оставшиеся стрелки и засевшие в кустах водоносы стали отходить под защиту стен. Некоторые волочили раненых и оружие.
Внизу снова послышалась стрельба.
— Должно быть, стреляют вдогон, — предположил староста, выискивая укрытых густой листвой стрелков. Но противника видно не было.
— Приготовиться к отражению штурма! — скомандовал отец Лилии, с удовлетворением отмечая, как селяне закрывают ворота и задвигают тяжелые брусья засовов.
«Где же враг? Чего он ожидает? — крутилось у него в голове. — Какую хитрость задумал?»
Он собрался было спуститься к стрелкам, только вышедшим из боя, чтобы узнать, кто атаковал их, как вдруг увидел Это. Одно староста мог сказать точно — это был не человек. Черная с прозеленью чешуйчатая голова с горящими плошками глаз, вмятинами ноздрей и клыкастой оскаленной пастью… Даже во снах ему не представлялось ничего более устрашающего. Существо держало в одной руке автомат, в другой — какую-то тряпку, которой размахивало над головой.
«Кому-то подает сигнал! — понял староста, вскидывая карабин. — Ну, ничего, сейчас ты у меня посигналишь!»
* * *
Старый Бирюк прильнул к земле, осматривая следы копыт.
«Все до одного кованые, на раздольников не похоже, а следов колес рядом нет. Значит, не караван. — Он принялся рассматривать кострище, еще хранившее тепло недавнего привала. — Большой отряд. Спокойно идут, ничего не боятся. Вон, как наследили. Должно быть, старые знакомые».
Он вспомнил то самое первое «свидание», устроенное в горном лагере Седым Вороном. Никогда прежде Бирюк и не помышлял, что его мудрый и, пожалуй, добрый учитель способен на такое! Едва ли кто из воинов, бывших в лагере, успел схватиться за оружие. Многих убили спящими. Иные, ошалев от ужаса, пытались скрыться в горах. Бирюк чувствовал дикое возбуждение и опьянение схваткой, и готов был убивать с утра до ночи, вонзая кинжал в цель, проворачивая его в ране и вытаскивая для нового удара. Они скользили, как тени, по лагерю, все более превращавшемуся из спящего в мертвый.
Он чувствовал, как закипает кровь, совсем как в тот недавний день, когда Седой Ворон после трех бессонных ночей, проведенных на уединенной скале, вручил скованные для них кинжалы. Тогда, пережив в голодном бодрствовании на ледяном ветру трое суток, они с братом почувствовали себя другими людьми. Не просто почувствовали — стали. И не то чтобы совсем людьми.
Он так и не мог остановиться, сея гибель вокруг себя, пока могучая рука Сохатого не впилась в его плечо.
— Ты что, оглох? Мы отходим!
Лишь тогда Бирюк осознал, что где-то неподалеку кричит Асима, а в сторону обрушенной изгороди скользит тень учителя с ребенком на руках.
С тоской подумав, что здесь, в лагере, возможно, еще остались живые враги, Бирюк двинулся следом, внимательно осматривая путь, словно надеясь отыскать новую жертву.
Затем, много позже, когда буйная радость кровопролития ушла и накатило жестокое похмелье, он лежал, глядя в небо пустыми усталыми глазами, слушая перебранку учителя и Асимы. Воистину, он и представить себе не мог, что кто-то осмелится противоречить Седому Ворону.
— Это я спасла вас! — кричала девушка. — Без меня вы бы там все полегли! Я видела этого Аттилу, он как скала! А те, кто с ним, — вообще не люди. У них круглые черные головы, а грудь и спина точно покрыты непробиваемым панцирем! Я выстрелила в одного из них, так он лишь чуть дернулся!
— Ты сделала глупость, — холодно парировал Седой Ворон. — Я бы дождался его в лагере и уничтожил.
— Какое там уничтожил! Да он бы тебя в порошок стер.
— Не тебе о том судить.
— А вот и мне. Если б не я!..
— Если бы не ты, мы бы отдыхали после охоты. А ты стрекочешь, точно сорока.
— Ничего подобного! — не унималась Асима. — Я дело говорю. Если возьмете меня с собой, я помогу вам одолеть этого Аттилу.
— Возьмем? — удивленно переспросил Седой Ворон. — С собой?
— Да. А как иначе?
— Иначе — очень просто. Они сейчас уйдут. Что ты так смотришь? Пойдут куда глаза глядят. Отсюда начинается их путь. Не наш, а их. Тебя я отведу обратно на Заставу. И вот его, — он кивнул на карапуза, сосредоточенно сосущего большой палец ноги.
— Он-то зачем? — вовсе недовольно хмыкнула девушка.
— Не твое дело.
— Вот еще! Хотя нет, не мое. Я пойду с ними. Правда же, я пойду с вами, Сохатый? Ведь ты же хочешь этого?
Она, точно невзначай, слегка распахнула короткую, едва прикрывающую бедра, куртку.
Старший брат тяжело сглотнул и промычал что-то нечленораздельное.
— Запахнись, — хмыкнул Седой Ворон. — Будет так, как я скажу.
Он поднялся, быстрым движением взвалил девушку на плечо, второй рукой подхватил ребенка и зашагал прочь.
— А как же… — Бирюк вскочил с камней и уставился в спину учителя.
— Нам пора идти, — сдавленным голосом напомнил Сохатый. — Он все сказал.
— Даже не попрощался, — в голосе младшего брата слышалась обида.
— Значит, так надо, — слова юноши звучали глухо, точно он с трудом удерживался от слез. — Идем.
И они пошли. Уже много позже братья узнали, что Асима сбежала с Заставы и прибилась к каравану. Среди молодых стражей, которыми они тогда были, довольно скоро заговорили об умелом пареньке по имени Азамат, тонком и гибком, будто змея. Его так и прозвали: Гюрза.
Как-то на стойбище, неподалеку от этих самых мест, они столкнулись, и подруга детства сделала вид, что знать их не знает. Лишь демонстративно метнула пару ножей в бревно ограды так, что между ними и пальца нельзя было просунуть. А поутру торговец ушел, и проснувшиеся под своим навесом братья обнаружили у изголовья гранату с приметным кольцом. Оно хранилось у Сохатого с детства, он и сам не помнил, как и почему оно оказалось у него в кармане в Тот День. Возможно, дала мать, которую ни один из них не помнил. А потом, несмотря на бурные возмущения младшего брата, старший подарил его Асиме. Впрочем, Бирюк и сам подарил бы его названой сестре, когда б мог. И вот теперь блестящее колечко как ни в чем не бывало красовалось на гранате. А ловкого стража по прозвищу Гюрза простыл и след.
На следующий день караван, в котором шел Азамат, попал в засаду прорв. Бирюка и по сей день передергивало от воспоминания о волкоглавых тварях, с которыми тогда пришлось столкнуться. Они гнались, убивали, но так и не смогли освободить названую сестру. Затем был затерянный под землей Бунк и старый Майор, а потом и волна леденящего ужаса, заставляющая подгибаться колени даже у самых храбрых и стойких. И эта постыдная сделка… Он так и не смог простить ее брату.
И вот теперь он узнал, что Асима жива. Сохатый не мог ошибиться. Он вообще редко ошибался.
Старый Бирюк узнавал эти места. Конечно, многое изменилось. Деревья, прежде едва тянувшиеся к небу, теперь раскинули над головой широкие кроны, а те, что прежде были высокими, ныне затмевали солнце. Но он мог здесь идти даже с закрытыми глазами. Память сама подсказывала дорогу, будто годами взлелеянное чутье нащупало красную нить давным-давно развеявшегося запаха.
Он еще раз присмотрелся к следам. Здесь они разделялись: несколько человек двигались к Бунку в сторону реки, большая же часть уходила вправо к селению на скале. Бирюк помнил эти несколько десятков убогих домишек, прилепившихся на высоком лесистом склоне. Он там даже ночевал одну ночь. Воин прислушался, точно втянул в себя гамму звуков и запахов. Близких, затем далеких, затем и вовсе почти неразличимых. Со стороны поселка сладковато тянуло порохом, отдаленным эхом доносилась стрельба. Но Лешаги там не было, он чувствовал это и потому свернул налево и ускорил шаг.
«Надо успеть», — пульсировало в мозгу.
Несколько всадников, опередивших его, были для Старого Бирюка не слишком трудной добычей, однако вовсе не следовало ему сталкиваться нос к носу с Лешагой. У того были куда более важные дела, особенно теперь. Он с тоскою поглядел вдаль, досадуя, что не может, подобно своему ученику, разглядеть происходящее на пару дней пути вперед.
Как бы хотелось сейчас увидеть ее!
