Глава 16
Седой Ворон укоризненно покачал головой, останавливая схватку.
— Стойте, олухи деревянные! Не надо так жестко принимать удар. Я вас этому не учил. Где подсмотрели?
— На Заставе один парень… — сконфуженно признался Сохатый. — Ему отец показал.
— Он говорит, это называется блок, — поддержал Бирюк. — После него рука противника словно немеет, и можно начать собственную атаку.
— То есть сначала вы деретесь с одной из рук противника, и лишь потом дело, наконец, доходит до него самого? — Седой Ворон насмешливо приподнял брови. — Почему бы тогда не драться с каждым его пальцем в отдельности?
Ученики потупились, не зная, что ответить.
— Запомните, ваша цель — сам противник, его сознание в первую очередь, а не уши и не штаны.
— Как это?! — не понял Сохатый.
— Я покажу. Сейчас мы продолжим разговаривать, а ты в какой-то момент ударь меня кулаком в лицо. Внезапно и в полную силу. Хорошо?
Он поглядел на учителя с сомнением и, будто ища поддержки, оглянулся на Бирюка. На Заставе, невзирая на юные годы, Сохатый слыл настоящим силачом, ударом легко валил с ног взрослого мужчину: быстрым, резким, точно в цель. Сам Седой Ворон недавно похвалил его скорость и силу.
Наставник продолжал показывать ученикам, где расположены на руках точки, легкий тычок в которые отключает мышцы, когда старший из братьев вдруг, ни с того ни с сего, резко выбросил правую руку в жестком прямом ударе, быстром, словно молния.
Не прерывая ни на миг рассказ о нервных окончаниях и мышечном спазме, учитель развернул ладонь поднятой руки так, что она скользнула вдоль предплечья парня, будто снимая с него стружку. Со стороны казалось, что Седой Ворон попросту отмахнулся, а стремительный тяжелый удар Сохатого ушел в пустоту. И тотчас же мастер выживания почему-то оказался за спиной атакующего, а вторая рука его захлестнула гортань, словно крюком, без труда опрокидывая противника наземь. Еще через долю секунды Сохатый увидел, как рядом с его носом мелькнула подошва сапога и ударила в землю.
— В схватке она пришлась бы точно в кадык, — совершенно без эмоций пояснил Седой Ворон. — Запомните, мальчики мои, давний закон гласит: сила действия равна силе противодействия. Оглушая руку противника, вы не жалеете и свою. Добивайтесь цели, не разменивайтесь на пустые стычки.
Сохатый вскочил на ноги быстро и ловко, как наставник учил.
— Прежде ты не показывал этого приема! — смущенно, будто пытаясь оправдаться, заявил он.
— Теперь ты его увидел, — Седой Ворон чуть заметно усмехнулся. — Но суть не в этом. Ты должен осваивать искусство боя, пока не перестанешь различать приемы.
— Когда мы выучим их все? — уточнил Бирюк.
— Не существует всех приемов, — отрицательно покачал головой мастер. — Пока вы не станете просто адекватно двигаться, отвечая на внешнюю опасность, не задумываясь, как любой человек закрывает или открывает глаза; пока заученные техники не станут вашими естественными движениями — до той поры, сколько бы вы ни отрабатывали их, они останутся правильными, но бесполезными. Так что учитесь наполнять собой каждый миг своего движения, жить в нем.
— Седой Ворон, — Бирюк не мог сдержать восхищения, — ты, наверное, самый великий из всех ныне живущих воинов!
Лицо мастера вмиг погрустнело.
— Скорее всего нет. Как раз нынче я хотел говорить с вами об этом. Те люди, что искали Заставу…
— Которых мы убили? — уточнил Сохатый, довольный, что наставник напомнил тот случай.
— Они самые. Я бы очень хотел знать, откуда они взялись, чего хотели и, главное, кто за этим стоит?
— Может, и никто, — усомнился Бирюк. — Сами пришли.
— Ты упустил важные мелочи. — Мастер укоризненно покачал головой. — Когда ты уйдешь отсюда в самостоятельный поиск, а это будет очень скоро, такая оплошность может стоить жизни. Судя по захваченным трофеям, отряд был снаряжен для рейда. Ничего лишнего: сухой паек, вода, боеприпасы. Даже шатра не было, ставили наметы из двух плащ-палаток. Явно не кочевники. Стало быть, где-то есть база, на которую его преследователи, — он кивнул на старшего из братьев, — надеялись вернуться. А базы сами по себе не возникают.
— Торговец, приходивший весной на перевал, рассказывал, что там, внизу, люди отчаянно голодают, некоторые собираются в отряды, чтобы грабить караваны и селения. Он называл их раздольниками. Может, это они и были? — предположил Сохатый.
— И снова пальцем в небо! — огорченно покачал головой учитель. — Эти были хорошо экипированы и вооружены, сноровисто перемещались по местности и, вероятно, подчинялись воинской дисциплине. А кроме того, парни выглядели вполне упитанными. Они совсем не похожи на оголодавших раздольников, скорее, на воинское подразделение, но без единого знака различия. Армейские так не ходят. Если это те, о ком я думаю, то все очень плохо.
— Но мы же их всех убили, — гордо расправил плечи Сохатый и наткнулся на останавливающий взгляд учителя.
— Думаю, это была всего лишь разведка.
— Но теперь-то они назад не вернутся, и, стало быть, о нас никто ничего не узнает, — предположил Бирюк.
— Напрасно ты так думаешь, — покачал головой Седой Ворон. — Если ушедшие в рейд не вернулись — это верный знак, что они нашли искомое. Следовательно, очень скоро здесь появятся главные силы врага.
— Что же теперь делать? — переглянулись ученики.
— Снова вернуться к месту, где ты встретился с чужаками, — учитель поглядел на Сохатого. — Отыскать след и размотать клубок. Как говорится, найти и выкорчевать корень зла.
— Но прошло время. Много дней, — в голосе Сохатого отчетливо слышалось удивление. — Давно и след простыл.
— Не волнуйся, мы найдем его. Быть может, это станет вашим последним испытанием. — Он вздохнул. — Быть может, самым последним.
* * *
Сборы были недолгими. Сохатый проверил крепление автомата, зачем-то еще раз пересчитал снаряженные магазины в трофейном разгрузочном жилете, нащупал гранаты, затем обхватил ладонью рукоять ножа: удобно ли выходит из ножен. Метательные кинжалы упрятаны в голенища сапог. На всякий случай еще и короткоствол, спасибо чужакам за богатую добычу! Попрыгал. Все тихо, не звенит.
— Вы что же, уходите?! — Асима ворвалась в убогую хижину братьев, точно снежная буря, срывающая зимнею порой двери жилища. — Уходите? Бросаете меня?!
— Ты многое умеешь, — попытался объяснить Сохатый. — Мы уйдем, ты останешься защищать селение.
— Вот еще! На Заставе полно мужчин с оружием. Даже если они узнают, что я умею все, чему учил вас Седой Ворон, кто станет меня слушать?! Я для них лишь кухаркина дочь!
— Но мы, понимаешь, не можем взять тебя с собой, — мучительно отводя взгляд, пояснил Бирюк.
— Почему я должна это понимать? Что значит, «не можем»?! — возмутилась девушка. — Разве для настоящего воина есть что-то невозможное?! Вы просто боитесь! Вы просто мальчишки, а не воины!
— Сама посуди, — попытался урезонить ее Сохатый, — дело очень опасное. Только поэтому Седой Ворон берет нас, а не идет один, как всегда делал раньше…
— Так ты хочешь сказать, что я стану обузой? — презрительно хмыкнула Асима, скривив в недовольной усмешке манящие полные губы. — Не я ли спасла тебя совсем недавно?!
— Я бы сам управился, — недовольно буркнул молодой воин.
— Ну, конечно! Ты бы их загрыз! — Она вплотную подошла к другу детства. — Не ты ли совсем недавно говорил, что любишь меня больше жизни? А теперь я для тебя — пустое место, ты бросаешь меня?
Твои слова, словно автоматные гильзы после стрельбы: блестящие, горячие и такие же пустые, — она резко повернулась. — Что, Бирюк, разве я не права? Попробуй со мной поспорить! Хотя ты мне ничего такого не говорил, я знаю, что думаешь ты совершенно то же самое.
— Мы уничтожим врага и вернемся, — нахмурившись, выговорил юноша.
— Как бы не так! Я слышала, Седой Ворон говорил: те, кого мы прикончили, — всего лишь разведка. Но послать столько людей в разведку может лишь большой отряд. Возможно, очень большой. Мать слышала, учитель говорил со старостой. Он не желает навлекать опасность на Заставу, и потому намерен уйти куда глаза глядят. Намерен он сначала ударить по врагу, или просто уведет вас неведомо куда, — все равно вы уходите отсюда насовсем.
— Понимаешь, Асима, — попытался объяснить Сохатый, — как сказал учитель, мы идем своим путем, и этот путь лишь начинается здесь…
— Вот и прекрасно! — оборвала девушка, гневно вспыхнув. — Вы идете своим путем, а я — своим. Я тоже не намерена сидеть в этой дыре!
* * *
«Вы идете своим путем, а я — своим, — звучало в голове Сохатого. — Вы идете своим путем, а я — своим… А я — своим, а я — своим…» — он застонал и приоткрыл глаза. Склонившийся над его постелью незнакомец, как видно, опасался своего пациента, но выглядел дружелюбным и внимательным.
— Где я? — едва шевеля пересохшими губами, спросил воин.
— В селении, — чуть робея, пояснил человек, от которого исходил аромат сушеных трав. — Хотите чистой воды?
— Хочу, — ответил Сохатый, вновь прикрывая глаза. Клочья недавнего прошлого кружились в голове бешеной каруселью ярких световых пятен, бессвязных образов, обрывков слов и разрозненных действий. Чьи-то лица, какая-то стрельба, взрывы…
«Стоп! — он постарался вернуть мелькнувшее в сознании воспоминание. Не тут-то было. — Асима, это ведь точно была Асима!»
— Вот, — послышался голос лекаря. — Пейте, вода хорошая, из нашего источника, очень чистая.
— Спасибо. — Он попытался немного приподняться и почувствовал, что связан. — Я в плену?
— Нет, что вы, — человек поддержал ему голову и поднес глиняную чашку к губам. — Вы метались в бреду, насилу утихомирили.
— Тогда развяжите меня, — резко потребовал Сохатый.
Врачеватель с опаской поглядел на могучего пациента.
— Хорошо. Только поклянитесь водой и хлебом, что не тронете никого в нашем селении.
— Зачем бы я стал это делать?
— Откуда же мне знать? — пожал плечами знахарь. — А зачем вам было искать гибели Старого Бирюка?
— Бирюк?! — Сохатый напрягся, и ремни стали лопаться один за другим.
— Э-эй! — лекарь попятился, отгораживаясь выставленными перед собой ладонями. — Я позову стражу.
— Какая стража! Где мой брат?!
* * *
Аттила был стар. Долгие годы непростой жизни, сражений и походов изнурили его некогда могучее тело. Но и сейчас убеленный сединами древний старец, поддерживаемый телохранителями под руки, был на голову выше своих наместников, а ведь каждый из них, лично им отобранных — славный воин и непреклонный ревнитель веры, — считался в своем народе едва ли не великаном.
Аттила щурился, пристально разглядывая их, замерших перед ним в низком поклоне. Одного из этих восьмерых он должен назначить преемником. Избранник поведет дальше войско и понесет слово его в дальние пределы, чтобы вновь создать великую державу, единую и могучую, не допускающую и тени сомнения в своей неодолимой силе, а стало быть, и непререкаемой правоте.
— Встаньте! — он разомкнул уста и хлопком подал знак халифам поднять на него глаза.
«Пришло мое время или еще нет?» — думал он, молча вглядываясь в лица. Все они преданы и покорны, все готовы умереть, а главное — убивать ради свершения его воли.
— Завтра вы отправитесь к своим народам и понесете им благую весть. И пусть ликование наполнит сердца истинно верующих, ибо было мне откровение. Узрел я взором сердца моего, что Эдвард Ноллан — этот коварнейший из вероломцев, эта ядовитая змея, отравившая сознание жителей планеты перед Тем Днем, эта гарпия в человеческом образе, терзавшая их тела, похищавшая и коварно извращавшая всякое творение рук человеческих — мертв!
Он поднял с подлокотника высокого золоченого кресла правую руку, давая позволение возрадоваться. Счастливая новость в единый миг вызвала неистовый вопль дикой радости из луженых глоток наместников.
— Конечно, это не означает, что лезвия ваших шамширов могут бесцельно дремать в ножнах, что вы можете хоть на час прервать священный поход и позволить миру погрязнуть в темноте и неверии. Вы несете огонь, дабы развеять тьму, и веру, дабы заблудшие могли спастись. Упорствующие же, — Аттила положил длинные крепкие пальцы на покрытую серебряным узором рукоять сабли, добытой специально для него, — должны погибнуть.
Он встал без помощи телохранителей и потянул клинок из ножен. Сверкнула отточенная сталь, отделяющая жизнь от смерти.
Новый вопль буйной радости был ему ответом. Пророк стар, но он по-прежнему могуч, и великое оружие в его руке — знак нерушимой власти над его народом и всеми несчастными, еще коснеющими в злокозненных отвратительных заблуждениях.
Восемь драгоценных шамширов блеснули в ответ. Каждый из них стоил тысячи голов скота, и все же им было далеко до того клинка, что сжимал в руке Аттила, праведный и победоносный.
Когда-то сабля принадлежала Карлу Великому, императору, собравшему в единый кулак разрозненные европейские народы, а до него, по легенде, вождю гуннов…
Пророку вспомнились последние часы перед Тем Днем, когда все уже было решено и подготовлено для свершения воли — нет, не Эдварда Ноллана, жив там он или мертв, — воли несокрушимого Аттилы. Это имя он взял себе позывным, возглавив отряд мастеров выживания. Бесценная сабля хранилась в музее в Вене, но незадолго до Того Дня реликвия бесследно исчезла. Четверо ночных охранников погибли, даже не успев достать пистолеты. Но кому было до них дело, когда человеческая цивилизация доживала последние минуты?
«Кто же из этих восьмерых? — глядя на предводителей воинств, думал Аттила. — Кто вытащит из его омертвевших пальцев узорчатую рукоять?
Эк, они радуются! Мальчишки, спасенные им, некогда кормившиеся из его рук. Что им за дело до старого Эда Ноллана? Интересно бы узнать, что с ним? Может, они там все издохли на той Луне, желтеющей, как обглоданный, вымытый росой и высушенный жарким ветром череп. А если не умерли, быть может, помчали дальше, в иные галактики?»
В прежние времена Эд рассказывал, что ученые-астрономы открыли где-то по соседству две планеты, теоретически пригодные для жизни. Одна из них даже больше Земли и вполне годится для заселения. Эд сетовал, что силовые установки его кораблей слабоваты для столь дальних перелетов, но за столько-то лет, да с огромными лунными запасами Гелия-3, все могло измениться. Много чего могли придумать и построить.
Тогда, предчувствуя крах цивилизации, Ноллан сбежал с загаженной Земли, точно крыса с тонущего корабля. Вряд ли теперь он рискнет вернуться, даже если его ученые, наконец, открыли секрет бессмертия.
Аттила хорошо потрудился над тем, чтобы на Лунную станцию с Земли не поступило ни единого сигнала. Ноллану следовало бы понять, — эта земля принадлежит тем, кто выжил на ней, а не каким-то пришельцам с небес!
Пророк рискуя многим, подготовил к Дню бедствия сеть потаенных убежищ, создал огромные склады оружия и боеприпасов, снаряжения и продовольствия. Он дал своему народу веру и цель в жизни, научил побеждать, а этих восьмерых своими руками выкормил и воспитал. Что ж, отдать все это Ноллану? Ну, нет!
Отдать дело всей своей жизни жалкому трусу и выскочке, тому, кто кинул ему — лучшему из лучших — обглоданную кость с господского стола? Не бывать этому! Эх, хорошо бы дожить и хоть одним глазком увидеть становление новой великой державы! Вот если бы добыть то самое средство — эликсир вечной молодости, воспетый поэтами былых времен!
Ученые что-то находили: мушки, мышки… Но тогда они не успели, а сегодня больше никаких ученых нет.
И все же, хоть одним бы глазком… А так — очень скоро кто-то из этих восьмерых обретет символ его власти, зажмет в кулаке рукоять, как руку любимой девушки… Его любимой! Эта мысль обожгла сердце Пророка. В голове мелькнула шальная мысль: «А может, зарубить их всех?»
В прежние времена он уже несколько раз проделывал этот трюк, не давая идеям заговора угнездиться в головах последователей. Но сейчас… Он слишком стар, а эти — храбрецы, и впрямь лучшие из лучших. Может, хоть сохранят то, что он создал. Аттила сделал глубокий вдох и поднял к небу глаза, чтобы скрыть непрошеные слезы.
«Этого еще не хватало! Неужто я становлюсь чересчур дряхлым и сентиментальным? Нет, только не это! — вдох, еще один вдох. — Кажется, прошло».
— Эдвард Ноллан повержен! — снова возгласил Аттила. — А значит, и мне пора уходить, возвращаться к Творцу Небесному, дабы умолить за верных моих, дабы стать неусыпным стражем у трона его. Господь, дарящий свет очам и тепло нашим телам, пошлет мне знак, когда наступит мой час. Тогда я передам свою власть над людьми и тварями земными первейшему из вас.
Крики и стоны были ему ответом.
— О нет, не покидай нас, величайший из великих! — стеная и разрывая одежды, умоляли халифы.
— Небесный огонь, — прошептал Эргез, увидев яркую вспышку, длинным тонким разрезом прочертившую купол ночного, без единой звезды, неба. И крикнул, указывая пальцем на движущуюся яркую точку: — Путеводная звезда!
* * *
Ноллан перевел взгляд на Джуниора.
— Есть касание!
— Это ты называешь касанием? — хмыкнул Сикорский. — Это — встревание! Или влупление. Как тебе больше нравится. Левая стойка шасси увязла в чем-то фута на три! Неужто на всей планете ты не смог отыскать более приличного места?
— Прекрати ныть! — возмутился Четвертый, выводя на дисплей сводки датчиков среды. — Ты хочешь, чтоб именно эти слова были напечатаны в учебниках будущих поколений?!
— Подумаешь, напугал! — отмахнулся напарник, передавая в Центр Управления Полетами сигнал о посадке. — Пусть сами придумают что-нибудь эпохальное. Так. Ответь мне, Колумб-самоучка, пока мы еще не ступили на родную твердь, хотя это совершенно не твердь, а полнейшая хлябь, какого рожна ты сюда плюхнулся?
— Во-первых, судя по камерам слежения с «Сунь Цзы», здесь неподалеку прежде было крупное стойбище выживших людей. Конечно, за прошедшие годы оно могло исчезнуть, однако из-за здешней плотной атмосферы более точных данных у нас нет. А во-вторых, судя по тем же камерам, здесь большая зеленая поляна.
— Ну, что зеленая — это точно, — раздраивая иллюминатор, хмыкнул Сикорский. — Но только это не поляна, а болото, я читал о них в книгах. Еще их называют топями, потому что те, кто здесь топает, непременно топнет.
— Предлагаешь взлететь?
— Вообще-то, конечно, предлагаю, — вздохнул Тадеуш, — но для этого мы должны выровнять корабль. С перекособоченной стойкой как бы нам не опрокинуться и не превратиться из космического корабля в болотную лодку, если такие, конечно, существовали. Так что для взлета надо отыскать сухое и твердое место, провести надлежащую профилактику, а затем уже с ровного киля прыгать, словно кузнечики, по родной планете. Знаешь, кто такие кузнечики?
— Не помню.
— Я тоже не помню. Но моя прапрабабушка пела древнюю песню о том, что кузнечики похожи на огурцы, только прыгают.
— На Земле водились прыгающие огурцы? Никогда не слыхал. Ладно, Джуниор, нужно осмотреться. — Эд нажал кнопку на панели управления, открывая стенной шкаф со скафандрами.
— Возьми с собой парализатор! — напомнил Сикорский.
— Ага. А заодно и бластер. Я сначала парализую болото, а затем осушу его. Дай-ка лучше щуп для осадочных пород. И вот что, попроси Наташу приготовить нам праздничный ужин.
Ноллан влез в скафандр. Множество датчиков немедленно передали в индивидуальный бортовой компьютер данные о хозяине, приводя хитроумное устройство в режим ментального управления.
— Ну, я пошел. Держись на связи, — устремляясь к плите выхода, напомнил командир разведывательного шлюпа.
— Есть, босс! — хмыкнул Тэд.
Плита выхода, считав отданные скафандром команды, тихо пошла в сторону.
С увязшей стойки на Эдварда глянуло зеленое пучеглазое существо, раздувающее светлое брюхо.
— Ква, — произнесло нечто и плюхнулось в затянутую тиной воду.
— О! Джуниор, а вот и твой кузнечик, легок на помине. Действительно, на огурец похож, хотя несколько странный, приплюснутый, но в пупырышках. — Он спустился в хлюпающую воду. Гидроусилители конечностей незамедлительно включились, помогая хозяину скафандра преодолеть жадно чавкающую под ногами топь.
— Ну, что там родная планета?! — послышалось в динамике шлема.
— Судя по всему, жить можно! — констатировал Ноллан. — Только какие-то твари носятся, аж темно перед глазами! Мелкие такие, и, судя по данным прослушивающего устройства, они издают крайне неприятный писк.
— Это могут быть комары. Их около болот всегда много бывает! Но, может, нам лишь кажется, и это — мутировавший разум единого кровососущего организма…
— Сикорский, оставь свои шуточки для Кэйтлин!
— Ой, ты за нее не волнуйся, для любимой звезды моего жизненного гороскопа всегда найдется неприкосновенный запас.
— Да я и не волнуюсь. В общем, тут все более-менее понятно. Сейчас дойду до берега, отыщу дерево покрепче, попробуем тросом вытащить.
— А че тебе туда брести? Воспользуйся ранцевым двигателем.
— Горючего жалко.
— Ты в своем уме? Гелий-3, чего его жалеть?!
— Стоп, Джуниор. Я возвращаюсь. Там на берегу люди. Они верхом и вооружены!
