Глава 12
Всадники приближались в полном молчании, автоматы на изготовку.
— Закрыть ворота! Стрелкам — на стены! — забыв о недавней распре, командовал Заурбек. За годы, проведенные в охране караванов, он привык, что, подъезжая к стойбищу, хозяин всегда посылает вперед двух-трех стражей — разведать место и при случае договориться с теми, кто уже стал лагерем в укрепленном периметре. Эти дозорных не высылали, похоже, здесь вообще был не тот случай.
— К бою! — привычной скороговоркой скомандовал Заур, открывая клапаны подсумков на разгрузочном жилете. Судя по открывавшейся взору картине, схватка могла быть чрезвычайно горячей, тут парой выстрелов не отделаешься, и всякое мгновение имело значение, в том числе и доли секунды, уходящие на перезарядку автомата. — Внимание! Эй, за изгородью — заорал он, — приказываю остановиться и направить сюда переговорщика! В противном случае немедленно открываем огонь!
Вместо ответа пули засвистели над каменной оградой, и всадники стегнули коней, стремительно бросая их с шага в галоп.
— Пли! Короткими стрелять! — раздавал указания горец, раз за разом нажимая на спусковой крючок. — Прицельно! Не выставляться над стеной! — За исключением Тиля и, может быть, чешуйчатого, все остальные в подсказках не нуждались. Дикое Поле быстро учит считать патроны.
Перестрелка кипела. Всадники палили из седел, держа оружие в одной руке, шарахались из стороны в сторону, но даже тогда не сталкивались между собой. Мчали наверх, будто чудом избегая губительной сутолоки. Несколько чужаков все же валялись на земле, настигнутые пулями, но это вовсе не остужало пыла атакующих. Они упорно гнали коней к вершине холма, стреляя, впрочем, без особого успеха, больше затем, чтобы прижать огнем к земле обороняющихся. Попасть, ведя огонь снизу вверх, почти невозможно, но и поднять голову под шквальным градом пуль мало кто бы рискнул. Когда же дистанция сократилась настолько, что наблюдатель мог различить раздувающиеся ноздри яростных наездников, раздалась гортанная команда, и в руках нападавших появились округлые чушки.
— Ложись! — проорал Заурбек. — У них гранаты!
Несколько взрывов грянуло один за другим, наполняя криками боли стойбище на Сарычевой горке.
Между тем всадники отхлынули и уже снова готовились к штурму.
Заур поднял голову, отряхнул с черной копны волос каменную крошку и впервые за день порадовался, что Лилия ушла с Лешагой.
— Анальгин, брат Каноник! Вы живы?
— Живы, — раздалось в ответ.
— Передайте своим: стрелять прицельно. И пусть метят в коней, их легче подстрелить. Еще пара-тройка таких заездов, и нам крышка! Всем, кто может стрелять: к амбразурам!
— Ну уж, нет! — оскалился Марат. — Это мы еще посмотрим… — Он отбросил на землю пустой магазин, вставил новый, передернул затвор, досылая патрон. Кто-то тихо коснулся его плеча. Юнец резко обернулся, готовый зубами вцепиться в руку врага. Но это был не враг.
— Прошу извинить, о достойнейший из драконидов, — лицо Тиля было серым, должно быть, от ужаса. Похоже, такая утренняя разминка была сказителю внове. — Там, с другой стороны, с крутого, — Тиль будто заикался, — ската холма еще двое. Они ставят трубу на ножках…
У чешуйчатого перехватило дыхание. Описание, данное вдохновенным песнопевцем, было значительно менее красочным, зато более кратким, чем обычно. Такую штуку Марату довелось видеть совсем недавно.
— Миномет? — пробормотал он, делая столь ужасные глаза, что поэт невольно отпрянул в ужасе.
— Это очень плохо? — уточнил он.
— Хуже не придумаешь, — кивнул юнец. — Эй, Заур! — окликнул он.
— Закрой рот, змееныш! — цыкнул горец, продолжая разглядывать готовящихся к атаке врагов в прорезь автоматного прицела. Готовящихся к атаке? В этот миг ученику Лешаги стало понятно все.
Еще несколько минут, и те двое, с противоположной стороны холма, установят миномет и начнут обстрел вершины, превращая все живое на стойбище в лохмотья рваной плоти. Вся эта готовящаяся атака — лишь отвлекающий маневр. Вот если засевшие за каменной изгородью стрелки, пытаясь спастись от минометного огня, попробуют спуститься вниз, вот тогда…
— За мной, Тиль! — скомандовал драконид.
— Но, — глаза сказителя округлились. — Я же не воин, что я могу?!
— Отвлеки их!
— Как?!
— Кричи со стены что-нибудь, самую скверную из своих баллад! Мне нужна всего минута!
— Я попробую, — неуверенно пообещал Тиль, бросаясь к стене над поросшим кустами серполиста крутым скатом Сарычевой горки.
— Постойте! — песнопевец возник над каменной изгородью. — Заклинаю вас, остановитесь! Я расскажу о Великом, о том, кто простер длани в Тот День, останавливая бурные воды и ограждая чад своих.
Минометчики замерли, разглядывая безумца в тщетной попытке понять, что тот кричит. Один из них уже держал в руках мину, напоминающую упитанную рыбину с необычным хвостовым плавником.
— Кто осушил потоки слез и водрузил над головой светила…
Один из чужаков повернулся к другому, вероятно, желая что-то сказать, но тут из ближних кустов вывалилось нечто ужасающее и с криком «Сарынь на кичку!» — оскалившись, ринулось в атаку. Неведомое существо обладало бурой в черно-зеленые просветы чешуей, внушительными клыками и сверкающими глазами в треть лица.
— Ага! Круши, хузары! — вопило клыкастое нечто. — Не посрамим отечества!
Оно вскинуло автомат и выпалило в голову ближайшего противника, державшего железную рыбину. Выстрел привел в чувство напарника убитого, и тот, выхватив нож, бросился на страшилище.
Челюсти драконида сомкнулись на запястье врага. Тот взвыл от боли, наваливаясь на противника, и они покатились по траве. Минометчик был изрядно крупнее, да и, что греха таить, много сильнее чешуйчатого, но Марат рвал его с отчаяньем последнего боя, рвал, покуда не почувствовал, что тело внезапно обмякло.
— Ты там еще живой? — раздался откуда-то сверху неуверенный голос Тиля.
— Да, — юнец начал выползать из-под мертвеца. В спине недруга торчал нож, который сказитель обычно таскал на поясе.
— Только прошу, никому не говори, что это сделал я. Ты же знаешь, мне нельзя!..
— Откуда ты здесь взялся?! — вытаскивая клинок из раны и передавая песнопевцу, спросил драконид.
— Я увидел, что он тебя повалил, и поспешил на помощь, — нервно вздрагивающий спутник героев начал отряхиваться, демонстрируя, что спешка вышла сумбурной и не всегда ногами вниз. — Только я не знал, как еще помочь. Никому не говори, прошу тебя… А что будем делать дальше? — спросил он, глядя на высокий холм.
— Дальше? — ученик Лешаги оскалился. — А ну-ка, помоги мне перетащить эту штуковину. Сейчас мы устроим смотр строя и песни. — Юнец, кряхтя, ухватился за трубу. — Какая плита тяжеленная!
— Я помогу тебе!
— Бери коробку с минами и смотри, не урони! С этим я и сам управлюсь.
* * *
Ворота отворились, и школьный учитель, набрав в грудь побольше воздуха, шагнул вперед, протягивая руку для приветствия. Перед глазами плыло от страха, и он с трудом удерживал себя, чтобы не дать стрекача. Но нет, он не мог бежать. Односельчане, замерев, смотрели на него в ожидании, что сейчас будет. Большинство зрителей когда-то были его учениками.
— Я рад приветствовать, — крича, словно пытаясь отбросить пришедших звуковой волной, начал он, — нашего достойного земляка!
Старый Бирюк отодвинул стоящего перед ним человека, как отвел бы ветку, загородившую путь. Учитель попытался напрячь осязание, чтобы почувствовать через неказистую одежду, насколько холодна его рука.
«Мороз не пробирает, — подумалось ему. — А мертвяков, поговаривают, только коснись, всего словно обмораживает!»
Эта мысль утешила наставника юных оболтусов, и он даже заулыбался.
«Чего уж там. Бирюк как Бирюк. С чего вдруг такой шум? Ну, ушел куда-то на девять дней, ну, вернулся не пойми с кем. Чего только на свете не бывает. Что тут особенного!»
— Где депутат? — смерив учителя тяжелым взглядом, едва размыкая губы, процедил вернувшийся.
Новоявленный герой мотнул головой в сторону ближайшего глинобитного строения. Из-за угла с двустволкой в руках, заметно робея, показался народный избранник. Он старался выглядеть уверенно, но упрямые ноги совершенно не хотели нести его навстречу почтенному земляку.
— Обустройте! — кивая на гиганта, еле державшегося на ногах, скомандовал Наставник Боя. — Я принесу отвар, будете поить три раза в день после еды. Еду — самую отменную.
— А ты? — взяв, наконец, себя в руки, вымолвил глава селения.
— Завтра поутру уйду, — буркнул Старый Бирюк.
— Когда вернешься? — депутат в этот миг гордился собой, голос его не дрожал.
— Когда вернусь, — сказал, как отрезал.
— А он? — уже деловито осведомился народный избранник.
— Станет на ноги — заменит меня.
— Но…
Тяжелый взгляд, казалось, вдавил готовые сорваться с языка слова обратно в горло.
— Он хорош.
Подоспевшие селяне, еще совсем недавно затеявшие охоту на такую неподъемную добычу, испуганно закивали головами.
— Вы, четверо, — скомандовал Наставник Боя, находя в толпе бывших учеников, — отнесите к лекарю.
Недавно вернувшиеся из Бунка парни, едва услышав знакомый с малых лет командный голос, привычно бросились выполнять приказ. Каждый из них знал, как Старый Бирюк обходится с теми, кто, не приведи, Ноллан, замешкается или, страшно подумать, посмеет ослушаться. После его науки служба в Бунке казалась отдыхом от трудов праведных.
— Как звать-то его? — засуетился депутат, представляя, как нелегко будет наладить отношения с незнакомцем.
— Очухается — скажет. — Старый Бирюк повернулся спиной к собравшейся у ворот толпе и зашагал к своему жилищу.
— Мог бы хоть поблагодарить нас, — буркнул глава селения. — Что за человек!
* * *
Торжище в Трактире было обильней, чем обычно. Изъяв на поле боя оружие и боеприпасы, комендант счел задачу выполненной, и, едва ушли солдаты трофейной команды, тьма стервятников накинулась на трупы, стаскивая обувь, отстегивая фляги, ища, чем можно поживиться. Это было их законной добычей, и ни новоявленный шериф, ни сам Трактирщик слова бы не сказали торжествующим победителям.
Нынче добыча лежала на прилавках. Рядом с поношенными штанами легко было найти забавно тикающую коробочку для определения времени, совсем как та, что носил сам лейтенант. Съехавшиеся со всех концов Дикого Поля караванщики, удивленно покачивая головами, ходили меж рядами, приценивались, цокали языками, торговались до хрипоты, желая как можно выгоднее прикупить чужестранную диковинку. Воистину, содержимое тороков, снятых с коней противника, могло обеспечить безбедную жизнь удачливым падальщикам вплоть до самой зимы.
— Вот он, — один из солдат формируемого гарнизона указал на широкоплечего мужчину, разглядывающего длинные бусы из прозрачного желтооранжевого камня, что привозили из Питербунка.
Мужчина был высок, статен и, очевидно, силен, однако на широком поясе, охватывающем его живот, не было видно даже плохонького ножа — явный знак рабского положения.
Бойцы патруля двинулись было вперед.
— Нет! — остановил их командир. — Подождем, покуда выйдет с торжища. Примем на улице.
— А если попробует скрыться?
— Приятели его уже попробовали, — хмыкнул старший.
— Но этого Нуралиев велел, кровь из носа, взять живьем.
Начальник с двумя полосками тесьмы поперек линялого погона обернулся к подчиненным:
— Ты — бегом к коменданту, скажи, что нужно подкрепление. Пусть закроют выход из рынка в сторону моста. А мы втроем будем его туда выдавливать. Будьте осторожны и не стреляйте без крайней нужды!
Один из солдат козырнул и стремглав бросился к выходу с базара, расталкивая прохожих, шумно выражающих свое неудовольствие.
Раб продолжал внимательно разглядывать теплые, будто наполненные утренним светом камни, словно больше ничто в этом мире его не интересовало.
Эта картина несказанно обнадежила командира патруля. Двое соплеменников объекта наблюдения, остановившиеся в доме торговца Исмаила, оказались столь умелыми и свирепыми бойцами, что взять их живьем не было никакой возможности. Когда в помещение ворвались солдаты, только и удалось, что не дать одному из них на последнем издыхании заколоть дрожащего от ужаса купца.
Но этот вроде бы настроен благодушно, да и то сказать — теплый камень из Питербунка — немалая редкость. Живущим за Срединным Хребтом не то что видеть, но и слышать вряд ли о таком доводилось.
Старший патрульный и сам бы не знал, когда бы в Павловбунке, в кабинете Самого, не висела картина, выложенная этим камнем — величайшее сокровище!
— Давайте-ка рискнем, — он заговорщицки глянул на подчиненных. — В общем, проходим сзади, вроде как мимо идем. Я прыгаю ему на шею, вы хватаете за руки, валим его и вяжем на месте.
— Может, подождем все-таки подкрепления? — неуверенно спросил один из солдат, глядя на верзилу.
— Да не боись! Что мы, втроем его не одолеем? Он же один, и без оружия! Ладно, слушай команду: за мной, когда скажу «начали», хватайте разом, ты — за левую руку, ты — за правую.
Патруль двинулся между прилавками, словно производя обычный дежурный обход, лениво разглядывая выложенные как попало вещи и вещицы. Раб закончил разглядывать нитку драгоценных камней, наклонился к сидящему на корточках у разложенного товара купчине, должно быть, желая обговорить цену.
— Внимание, — прошептал начальник патруля. — На…
Обутая в кованый сапог нога «раба» врезалась в промежность одного из солдат. Каменная нить обвила горло командира, чужак крутанулся, подхватывая его на плечо, подставляя дергающееся в конвульсиях тело под удар третьего стража порядка. Еще секунда — мертвое тело упало с его спины прямо на импровизированный прилавок. Руки гвардейца Пророка сомкнулись на затылке и нижней челюсти второго нападавшего, резкий поворот, хруст шейных позвонков…
Толпа вокруг взвыла от неожиданности. В углу, где располагались загоны торговцев двуногими мулами, послышались щелчки затворов, но впустую. «Раб» ударом с носка в челюсть свалил ошалевшего от ужаса торгаша и, срывая автомат с удавленного мертвеца, ринулся прочь, резко шарахаясь из стороны в сторону.
— Уйдет, уйдет! — гомонил народ.
Ограда торжища была уже совсем близко. Несокрушимый приготовился схватиться за ее верхний край и перемахнуть с привычной легкостью, когда что-то чрезвычайно крепкое ударило его поперек спины, валя наземь. Боец резко перевернулся, готовый выстрелить, но зажатая в чьих-то руках доска врезалась в переносицу, гася свет.
— Посторонитесь! Посторонитесь! — кричал Нуралиев, протискиваясь сквозь толпу, пинающую распростертое тело. — Да расступитесь, я сказал!
Лицо гвардейца было разбито в кровь, но в остальном он не слишком пострадал. Скрюченное тело, руки, прикрывающие бока и голову от ударов. Такому не научишься в мирных селениях. А рядом, опираясь на доску, стоял Библиотекарь, разглядывая свою жертву.
— Ловко вы его! — завязывая руки пленника хитрым узлом, растерянно пробормотал лейтенант.
— Я тут хорошее дерево подыскивал для книжных полок, — словно оправдываясь, произнес Хранитель Знаний.
— Ловко! — еще раз повторил комендант, поднимая с земли пленника. — Давай, шевели поршнями!
* * *
Спасенные так и не поверили, что он вычислил это место, разглядывая прихваченные штурманом полетные карты. Те, кого Седой Ворон привел на затерянную в горах погранзаставу, кричали и плакали от радости, не веря своим глазам, когда после трех дней скитаний увидели на крошечном плато среди отвесных скал каменную стену с бойницами. Над древней массивной кладкой возвышалась сваренная из труб конструкция, обшитая стальными листами. Оттуда, бдительно обнюхивая ущелье с протоптанной в неведомые времена караванной тропой, ведущей к перевалу, проходимому в летнее время, торчал длинный хобот тяжелого пулемета.
Обезумевшие от счастья люди вывалили прямо на контрольно-следовую полосу, рискуя попасть под шквальный огонь пограничников. Кто знает, как бы повернулись события, когда бы не четкие команды Седого Ворона, когда не замешательство начальника заставы.
Тот уже который день безуспешно пытался восстановить связь со штабом погранотряда. Связи не было. Никакой, ни с кем. В тот же день вдруг ни с того ни с сего онемело всегда бравурное радио, и телевизор, в прежние времена не радовавший четкостью звука и изображения, теперь окончательно погас.
Отрезанные от мира полсотни бойцов и трое молодых офицеров ломали головы, силясь понять, что происходит. Информация отсутствовала напрочь, лишь горы порой вздрагивали, будто спящие псы, срывались камнепады и снежные лавины, да отдаленный грохот не оставлял сомнений, что связь пропала неспроста.
Затем появились беженцы. Сначала со своей территории, а теперь вот и с этой стороны. Они старались забраться как можно выше в горы, твердя об огромной волне, смыкающейся с небом и обгоняющей автомобили на дорогах.
Застава приняла всех.
С той поры минули годы. Начальник заставы уже присматривал место для третьего кольца периметра, — первые два не могли вместить разросшееся население Заставы. А Седой Ворон, хоть и числился правой рукой и первым советником командира, старался не вмешиваться в дела управления, всегда, как вот сейчас, занятый возней с отобранными им мальчишками.
* * *
Окрик был резкий, хотя и негромкий. Седой Ворон вообще не любил громких звуков и крайне редко повышал голос, разве только, когда нужно было докричаться до кого-то вдалеке. Но его слова обжигали куда острее любого крика.
— Закрой глаза. Закрой, и не смей подглядывать!
Он повиновался с досадой. Знал ведь, что глупо пытаться обмануть учителя.
— Чувствуешь тепло?
— Да, — тихо ответил подросток.
— А ты?
— Чувствую, — отозвался младший брат.
Впрочем, их лишь считали братьями, так же, как Седого Ворона считали отцом по их второму рождению. Сами они не помнили даже собственных имен, лишь бормотали о каком-то автобусе и потоке, несущем их на скалы.
— Здесь темно, — сказал учитель. — Даже если вы попытаетесь смотреть, мало что разберете. А вот я увижу! Теперь запоминайте: в помещении двенадцать труб, по каждой из них течет нагретая вода. Она такая же теплая, как человеческое тело. Кроме них здесь находитесь вы. Ваша задача — молча, не открывая глаз, найти друг друга, отличить живое тепло от неживого. Каждый раз, когда вы будете касаться рукой трубы, последует удар. Первый, кто найдет живое тепло, получит яблоко.
— Но как это сделать, учитель?! — спросил Старший. — Ведь это невозможно!
— Ты не получишь яблока, даже если тебе удастся выполнить задание. Перестань думать, перестань бояться, выкинь из головы слово «невозможно». Зверь на такой дистанции почует тебя, — голос Седого Ворона был размеренным, вел за собой, — даже если ты захочешь подкрасться с наветренной стороны. Почует, не повернув головы. А ты — высший из зверей! Но твой непомерно развитый мозг пытается взять контроль надо всем, даже над тем, что ты можешь и должен отдать во власть чутью. Если начнешь каждый раз думать, как переставлять ноги, ходить разучишься.
— А если я не буду думать, могу прийти не туда! — не сдавался он.
Младший всегда помалкивал, слушая их споры. Это раздражало, особенно потому, что, позыркав так глазами с одного на другого, он непременно делал правильно, точно назло старшему брату.
— Вот и старайся научиться тому, чтобы голова делала свое дело, а ноги — свое.
— А разве может быть иначе?
— Конечно. Вот сейчас твой язык пытается заменить и то и другое. Пока что это никому не удавалось, — в голосе наставника почти не было интонаций, но только глухой не понял бы, что учитель издевается. — А потому двигайся, и старайся почувствовать, а не вычислить. И к тебе это тоже относится, — напомнил он Младшему.
Но тот уже скользнул по бетонному полу беспросветно темного подвала, ощущая ступнями холод камня. Ему ли было не знать, что Седой Ворон любит натягивать поперек дороги тонкие веревки с колокольчиками, при этом как бы забывая предупредить учеников. Но стоило звякнуть хоть одному из железных сторожков, и мальчишки возвращались в исходную позицию, чтобы начать поиск заново, снова и снова, и опять, сколько понадобится.
— А можно я с вами тоже поиграю в живое тепло? — раздалось сверху.
— Иди к маме, Асима, — буркнул наставник. — Это мужские игры.
Сохатый глубоко вдохнул и резко дернулся, услышав знакомый голос. «Послышалось? Или…»
— Да я не хуже них умею! — не унималась девчонка. — Я уже пробовала!
«Нет, это лишь морок. Ее здесь нет. А жаль… Жаль?!»
— Лекарь, кажется, он приходит в себя!
