Глава 8
Нет ни Зоны, ни изнанки, ни постылых развалин с аномалиями…
Окраина Колядинска, поселка из моего детства. Где-то в стороне, за промзоной и лесом, – бывший родной город, огороженный ржавой колючкой периметра. А здесь, за покосившимся штакетником, несколько серых приземистых зданий – поселковый рынок.
Я помню, что там можно было найти все – от китайских тапочек до польского маргарина. На рынке работала мама, и я иногда прибегал к ней после школы, помогал толкать тяжелые тележки с товаром. Хозяин расплачивался со мной куском колбасы. И я торопливо съедал его в закутке за ларьком вместе с тарелкой сушеной картошки. Иногда в придачу – салат из свежих овощей. Он казался особенно вкусным – может, оттого, что был приготовлен заботливыми мамиными руками.
Я помню все ясно – так, словно это было лишь вчера.
А сегодня на рынке пусто – лишь ветер гоняет пыль и клочья старых газет.
Потому что смерть пришла из леса. Я видел накрытые простынями тела, которые грузили в машины. Красные пятна издали четко выделялись на белом… Ближе меня не подпустили.
Кажется, до сих пор на треснувшем асфальте за штакетником угадываются следы крови.
Меньше ста метров до опушки леса…
Смерть пришла оттуда. И сейчас я иду ей навстречу.
Огромные силуэты вырастают из дымки. Уже можно различить по-крокодильи вытянутые морды, уже угадываются длинные клыки…
Не знаю, кто дал им это название – псевдоволки.
Они слишком не похожи на обычных зверей – проклятые твари, порождение Сумерек. Не знаю, мутанты они или нечисть из иного мира. Главное, я должен их остановить.
Должен отомстить…
За маму!
За всех, кого они убили!
Мутные зрачки пристально следят за мной. Стая рассыпается, широкой полосой охватывая меня справа и слева.
А у меня всего лишь пистолет. Даже с разрывными пулями – недостаточное оружие для такой схватки. Удобная рукоять из термопластика кажется игрушечной.
Псевдоволки будто чувствуют мои сомнения. Скалят пасти. Обходят с флангов. Вот-вот бросятся, за считаные секунды одолев разделяющие нас метры.
Они знают, что у слабого двуногого нет шансов.
«Добыча! – жадно блестит десяток пар глаз. – Легкая добыча!»
Человеку не победить.
Значит, я перестану быть человеком…
Роняю пистолет на траву и делаю шаг навстречу оскаленным пастям.
Они недоумевающе цепенеют. Наверное, им кажется, что жертва ополоумела от страха.
Но я уже не добыча. И с каждым шагом я меняюсь – темная ненависть придает мне силы. Темная ненависть творит и заново рождает меня в этот мир.
Псевдоволки глухо рычат. Похоже, они начинают понимать.
Слишком поздно.
Я бросаюсь им навстречу. Короткими ударами сворачиваю им хребты, разрываю их пасти. Я едва ощущаю боль – стальные мышцы укрыты прочной, как броня, шкурой. Зато почти физически чувствую их страх и ярость. Такие обжигающие, что одно это способно убить.
Но что их жалкая ярость против моей?
В несколько прыжков я догоняю тех, кто оказался умнее. Сильные и жестокие твари визжат, как щенки. Только меня не обманут. Я знаю, даже сейчас они – опасная нечисть. Желающая дотянуться до моего горла…
Но что их клыки и когти против моих?
Я перешагиваю через звериные трупы. Иду вперед, и лесная опушка вдруг становится улицей города. Моего родного города, ставшего смертельно опасной Зоной. И самое худшее тут – не аномалии.
Куда хуже – двуногие, решившие взять Зону под контроль. Вот уже выходят из переулка. Я всматриваюсь в их лица – будто надеюсь отыскать там что-то зловещее. Ведь эти не похожи на Сколковского упыря. Нет, внешне они не отличаются от людей.
Хотя я видел, как в их руках медленно умирал мой отец. Как страшно и мучительно вытягивали из него жизнь.
Трое в темной униформе. Вооружены автоматами. Но главное их оружие – вовсе не это.
Растворились в воздухе! И вдруг возникли в нескольких шагах от меня.
Тот, что со шрамом на щеке, с вечной ухмылкой, затаившейся в уголке рта, подмигивает:
– Ты ведь не оставишь своего отца, мальчик?
Не оставлю. И в миг, когда, ускоряясь, превратившись в почти неуловимые тени, они бросаются на меня с трех сторон, я тоже превращаюсь в тень.
Мелькают рядом ножи. Мелькают искаженные лица высших.
Будто дикий танец, будто соревнование, награда в котором – смерть.
Я чувствую их расчетливую злость.
Но разве сравнится она с моей? И что их хищный голод против моего?
Я уворачиваюсь и бью. Прыгаю и снова уворачиваюсь. А тело обрастает чешуей с острыми краями – словно сотни ножей, способные вспарывать их регенерирующую плоть.
Один за другим упыри валятся на землю. Но на смену тут же появляются новые.
Неужто надеются меня остановить?
Неужели думают, что я не возьму свое?
Воздух пронзают пули. Тускло сверкают ножи. И распахиваются клыкастые пасти.
Упыри, бандиты, хищные мутанты…
Они накатываются волнами – со всех сторон. Но, перешагнув через трупы врагов, я продолжаю идти вперед. А великая животворящая ненависть продолжает менять мой облик.
Чем меньше человеческого – тем лучше.
Там, где властвует зверье, я сам буду сильнейшим зверем.
Я забуду про жалость, про любовь, про все, что так долго делало меня слабым. И поднимусь туда, где на горе сияет прекраснейший цветок.
Единственный приз для единственного победителя. Власть, сила и слава, скрытые в алом бутоне.
Невидимка…
Взбираться по склону. И не смотреть назад.
Прошлого нет. Есть лишь будущее, рожденное в цветке.
Те, кто владели тобой прежде, просто не умели тобой пользоваться.
Слабаки… Ничтожные людишки…
Но ведь я-то больше не человек. И потому я сумею. Надо лишь задавить в себе голос проклятой памяти. «Когда будешь делать выбор – слушай свое сердце…»
Какая глупость! Ведь у меня больше нет сердца.
Умерло вместе с Ромкой и Кидом. Или еще раньше, когда отца пытали и убивали у меня на глазах…
«Ты уверен, что не сбился с пути?»
Замолчи!
Не время сомневаться, когда до цели осталось так мало. Когда сердца давно нет. И в груди вместо него – приятная холодная пустота.
Все выше и выше – к сиянию в высоте. К огромному алому бутону, озаренному изнутри огнем. И не надо больше искать смысла. Не надо спрашивать – ради чего?
Единственный смысл там – вверху, за полупрозрачными лепестками.
И так легко идти на этот свет…
В чем дело?
Обо что я споткнулся?
Наклонив голову, смотрю под ноги и понимаю, что гора, на которую я восхожу, состоит из бетонных обломков, из мелких кусков разрушенных домов. И все это перемешано с внутренностями тех самых домов: кое-где торчат остатки мебели – именно о деревянную спинку кровати я зацепился. Тут и там выглядывает тряпье, какие-то провода, клочья одеял, одежды…
А вон торчит кукла. Заурядное пластиковое изделие с акриловыми волосами. Но почему она так привлекает внимание?
Я подхожу, выдергиваю искалеченное, оплавленное кукольное тельце. Всматриваюсь в пластиковые глаза на уцелевшей головке. И вдруг вспоминаю.
Отчетливо, как наяву.
Микулино… За сожженной школой – тела с рваными ранами на шее. А среди них светловолосая девочка, даже мертвой рукой сжимающая свое богатство – точно такую же куклу.
Я озираюсь.
Этого не может быть. Случайное совпадение…
Но будто пелена спадает с глаз. И я наконец различаю то, что казалось мелкими камнями.
Осколки костей – там и тут среди мусора, среди бетонной крошки и останков убитого города. До самой вершины, до самого сияющего алого цветка куски бетона перемешаны с человеческими костями.
И сжав в руке куклу, я сажусь на склон. Будто силы кончились, словно ноги вдруг перестали держать.
Наверное, я сижу долго – целую минуту.
«Ты уверен, что не сбился с пути?»
Я не знаю.
Голоса… Правду сказала старая знахарка – иногда они обжигают больнее пламени. Темная завеса, которая закрывала мое прошлое, растворяется, уносится с потоком памяти.
Вот что-то шевельнулось в груди. И горячее катится по щеке.
Кто я? Зачем я здесь?
Всматриваюсь в лицо куклы, будто надеюсь прочесть ответ в акриловых зрачках, надеюсь вдохнуть жизнь в изломанную фигурку… Но пластик в моих руках кажется холодным, как лед.
«Тень, помоги…»
Я вздрагиваю.
Нет, это не из памяти. Кто-то из живых – совсем рядом зовет и умоляет: «Помоги!»
Выронив куклу, я встаю. Откуда голос?
В ушах звенит, меня шатает. И опять неудержимо тянет вверх – к полупрозрачным сияющим изнутри лепесткам. Но я закрываю глаза и все-таки улавливаю направление. Медленно двигаюсь вниз по склону.
И с каждым шагом смертоносная чешуя, покрывающая мое тело, осыпается, как сухая листва.
Гулкие удары отдаются в груди и висках.
Почему так тяжело? Словно я не под гору иду, а выбираюсь из воронки. Она глубокая – глубже, чем пасть живоглота, и темная, как сердце ночи.
Пот заливает глаза. Ноги подгибаются.
«Не оглядываться… Главное – не оглядываться!»
Хотя даже спиной я чувствую, что на дне этой жуткой воронки пылает такой манящий, такой смертельно прекрасный алый цветок…
…Мне тринадцать. Я потерял тропу в незнакомом лесу. Бродил целый день и уже вечером, усталый, опустился на поваленное дерево. Даже плакать не было сил. Острая, как боль, тоска сжимала сердце. Я – один. И не только в лесу. Один – на всем свете, перед лицом наступающей черноты.
Я сидел так, пока не зашло солнце. Потом, в сумерках, смог отыскать дорогу по звездам.
Тьма надвигается и теперь. Почему же не видно звезд? И нет тропинки.
Только перемешанные с бетоном кости…
Человеческие кости под ногами. И чей-то слабый зов:
– Помоги! Пожалуйста…
Я до крови кусаю губу, чтоб не потерять сознание. И продолжаю идти на голос, карабкаться по склону. Не останавливаюсь, даже когда красноватая пелена затягивает все вокруг.
Еще шаг, еще…
И вдруг я оказываюсь по ту сторону пропасти – там, откуда начал восхождение к невидимке.
Тяжело оседаю на кусок бетонной плиты.
Перевожу дух. И понимаю, что только сейчас могу вдохнуть полной грудью. Словно там, в дымке, что-то мертвой хваткой сдавливало мое сердце.
А теперь отпустило…
Хорошо-то как!
Даже изрезанное стеклом лицо совсем не болит…
Я подношу к глазу руку – обычную человеческую руку. И понимаю, что она кажется мне почти странной – без отливающей металлом чешуи и когтей…
Стоп!
Потом будем радоваться. Где тот, кто звал меня на помощь?
Сколько ни озираюсь – вокруг ни души. Только тускло мерцает над пропастью призрачный, туманный мост. И серебристые, «ртутные» шары висят в воздухе над развалинами.
Никого…
Может, мне померещилось?
Будто в ответ на сомнения – хриплый отчаянный вопль:
– Тень! – и следом неразборчивая матерная ругань.
Откуда? Из-под земли?
Я зябко повожу плечами и поднимаюсь. После всего начнешь верить в любую чертовщину. Но сделав пару шагов, понимаю, что мистики тут мало.
Там, где был прочный бетонный столб, перекинутый через пустоту, остался жалкий обломок. Я склоняюсь над обрывом и обнаруживаю под ним человеческую фигуру. Каким-то чудом она держится на почти вертикальной стене. Вероятно, бедняга успел зацепиться, когда под ним рухнул бетонный «мостик».
И не надо гадать, как сюда занесло этого смельчака.
Знакомая синяя куртка.
Мой соперник.
Удивительно – еще недавно я готов был его прикончить. А сейчас… Сейчас я должен его спасти.
Стаскиваю с себя меховую куртку. После всех приключений на пути к невидимке от нее должны были остаться жалкие лохмотья. Но до сих пор она выглядит довольно крепкой, несмотря на свежие дыры после путешествия через изнанку. Это кажется не меньшим чудом, чем мое возвращение из красного тумана. Или все битвы с мутантами и упырями были только у меня в голове? Но почему тогда исчез пистолет, который я выронил перед схваткой с псевдоволками?
Нет времени об этом думать.
Мой соперник и так едва держится. Отчаянно стонет:
– Помоги…
Я распластываюсь у обрыва и протягиваю ему куртку.
Не слишком удачная альтернатива веревке, но свой рюкзак я оставил перед входом в изнанку, так что выбирать не приходится.
– Хватайся!
Чуть больше метра ему надо подтянуться по отвесному склону. Авось куртка не успеет расползтись и я сумею его удержать – судя по габаритам, весит он раза в полтора больше меня.
– Давай, не тормози!
Незнакомец несмело разжимает закостеневшие на бетонном выступе пальцы и тянется к спасительному меховому краю. Хватается сначала левой, потом правой рукой. Ну, давай! Для тренированного крепкого мужика – не такая уж трудная задача. Чуток подтянуться, упираясь ботинками в шершавый склон. А там, выше – еще один выступ. Если до него добраться – одним рывком реально оказаться наверху…
Ну, чего он медлит?
Не могу же я так долго удерживать на весу его сто с лишним кг!
– Живее! – я начинаю злиться.
Как этому увальню вообще удалось пройти изнанку – почти на равных со мной?
– Я… не могу, – бормочет он, словно пьяный. И я наконец, понимаю, что он ранен – левая штанина вся в дырках, будто дробью посеченная.
– Сможешь, – твердо говорю я. – Раз сюда добрался… значит, сумеешь.
Уверенность – это хорошо. Но что-то паскудное уже творится ниже, в глубине бездны – клочья тумана то и дело озаряются голубоватыми сполохами. Ощутимо пахнет озоном.
Я стискиваю зубы и начинаю понемногу отползать от края, по миллиметру втягивая его наверх. Куртка начинает трещать. А я стараюсь не вслушиваться, не думать о том, что не выдержит раньше – куртка или мои пальцы.
– Сделаем рывок на счет «три», – выдавливаю я. – Слышишь?
– Да…
– Раз… Два…
Сказать «три» я не успеваю. Ослепительная вспышка с грохотом раскалывает воздух. Меня отшвыривает в сторону от обрыва. И все-таки я не выпускаю куртку. Но, пока перемаргиваю круги перед глазами, уже ясно чувствую, что она свободно болтается в моих руках.
Твою мать! Не вышло.
Хана сопернику…
В сердцах я сплевываю песок. Курткой вытираю лицо.
– Спасибо, Тень, – долетает вдруг откуда-то слева.
Я поворачиваю голову. И наконец могу вблизи рассмотреть того, кто так долго оспаривал у меня единственный, манящий приз.
– Не за что, – кривлюсь я. И коротким броском оказавшись сверху, выдергиваю из-под его синей лыжной куртки двадцатизарядный «зигзауэр».
Отскакиваю в сторону.
– Я тебя… напугал? – скалит зубы незнакомец.
– Не люблю, когда что-то мешает разговору.
У меня ведь оставался только нож. А теперь расклад выправился. Но сил для общения все-равно пока мало. И мы молча лежим рядом на бетонных плитах – переводя дух, блаженно расслабившись.
Целых пятнадцать секунд.
– Это круче секса… Да, коллега? – бормочет спасенный. Кажется, он пытается шутить. Достает из кармана флягу, делает жадный глоток и протягивает мне.
Я тоже промачиваю горло.
Во фляге обыкновенная вода. Но сейчас она вкуснее отборного коньяка.
Приподнявшись на локте, я вглядываюсь в лицо соперника. Оно в грязи, в темных разводах – там, где грязь смешалась с потом, и в свежих ссадинах, кровоподтеках. Я уже понял, что встреча наша – далеко не первая. Но лишь теперь память начинает подсказывать остальное.
– Не узнаешь? – удивляется тип в синей куртке и утирает грязь на лице рукавом.
Я мрачно киваю:
– Ну, здравствуй, Доктор.
Что ж, крепкого соперника послала судьба.
– Здравствуй, Тень, – голос чуть изменился – может, простужен или у него здорово пересохло в горле.
Но все-таки это он – один из лучших трикстеров, можно сказать – живая легенда Зоны. Так же, как Валкер и Чахлый, – основатель братства. Только Валкер пропал без вести, Чахлый не на шутку расхворался, а Доктор – живой, здоровый. И даже вполне упитанный.
С последней нашей встречи заметно набрал вес, как-то расплылся, округлился, стал похож то ли на китайскую статую Будды, вдруг отрастившего короткую бороду и усы, то ли на персонажа читанной в детстве книжки про милого безобидного волшебника.
Внешность вообще бывает обманчива.
Безобидность – это ведь точно не про него. И буддийским смирением в темных пристальных глазах даже не пахнет. В апреле стукнуло ему сорок пять – возраст немаленький, но, думаю, в братстве до сих пор не сыскать ловкача с таким фартом. И таким звериным чутьем на товар.
Раньше мы не были конкурентами. Близкими друзьями – тоже. Но я всегда его уважал. А однажды он серьезно меня выручил.
Правда, многое с тех пор изменилось. И братство уже не то, и Доктор последние годы в Зоне бывал редко. Зачем рисковать семейному человеку, успевшему сколотить миллионное состояние?
Разве что ради невидимки…
– Ты взял ее? – негромко уточнил Доктор.
Он произнес это почти без интереса. Но я без труда уловил жадный блеск в его зрачках. Врать не было смысла:
– Не захотел.
– Что? – округлил он глаза. И даже приподнялся от такой новости. – Просто не сумел – скажи честно!
– Лучше ты ответь – зачем тебе невидимка?
Он хмыкнул:
– Спроси еще, на фига мы таскаем товар!
– А правда, на фига, Доктор?
– Тебя контузило? Невидимка – королева артефактов.
Да, то, чего никто не видал, но о чем все мечтают, мало задумываясь о цене. Я раздраженно кивнул:
– А ты не думал, почему Валкер, который в совершенстве умел различать знаки, так и не принес ее из Зоны?
Доктор улыбнулся. Сел, прислонившись к куску железобетона, и вдруг сказал:
– Хороший был день… Не сейчас – десять лет назад, у Сахарного Дола. Когда один неплохой трикстер спас зеленого новичка от обманки. И помог ему взять первый большой куш.
– Я помню.
– Так какого дьявола пудришь своему крестному мозги?! Валкер, упокой его душу, вообще был со странностями. Но ты – другой, – он въедливо подмигнул и даже погрозил пальцем. – Я вижу насквозь. Только блаженный откажется от власти и силы. Хочешь меня одурачить, как последнего сопляка? Ты ведь ее взял, правда?
– А если ради власти и силы надо идти по костям?
Несколько секунд он молча, зло прищурившись, смотрел мне в глаза. Потом вскочил, несмотря на раненую ногу, и бодро заковылял вдоль обрыва. Прямиком к туманному «мостику» через пропасть:
– Надо же, как элементарно… Почему я сам не догадался?
– Стоять! – хрипло приказал я. И прицелился в него из «зигзауэра» – знаю эту модель, даже с предохранителя снимать не надо, достаточно крепко обхватить пальцами рукоятку.
Он оглянулся – с легким презрением:
– Тебе-то что? Сам ведь говорил – тебе она без надобности. Кишка тонка – да, Тень?
– А ты… Не боишься отрастить когти и клыки?
– Смешно. Пока я схожу – придумай еще пару анекдотов.
– Поверь, Валкер не ошибался. Игра того не стоит!
Он витиевато выматерился и глухо добавил:
– Игра только начинается… Неужели думаешь, что отступлюсь?
Не отступится – теперь, пройдя через все, перед главным призом в своей жизни. Это я знал точно. В другом не был уверен. У первого владельца невидимки хотя бы хватило сил исчезнуть из мира людей, навсегда уйти в Зону. А хватит ли сил у Доктора?
Вдруг ему понравится собирать цветы, растущие на костях?
– Еще один шаг, и я всажу тебе пулю между лопаток!
Он засмеялся:
– Для чего ты меня спас – чтоб прикончить?
– Даже не сомневайся.
– Станешь стрелять в спину? В безоружного? Для этого – ты слишком хороший ловкач… – сказал и шагнул к призрачному «мостику».
Мой палец сдавил спусковой крючок, передавая в руку холод металла – глубоко, почти до сердца…
И замер.
Нет, я не передумал, хотя целился не в спину, а в здоровую ногу Доктора. Просто красноватое сияние, озарявшее туман впереди, вдруг погасло. И сразу бесследно исчез призрачный мостик – тот, что вел над пропастью к дымчатой стене.
Невидимка опять стала невидимой…
– Из-за тебя! – со злостью прорычал Доктор. – Все из-за тебя!
Наверное, он бы на меня бросился – не чувствуя боли, как раненый медведь, всеми своими ста двадцатью килограммами – если б не нацеленный в него «зигзауэр».
А я, хотя и не опускал пистолет, думал уже об ином.
Что теперь случится с изнанкой?
Еще выбравшись из марева вокруг алого цветка, я заметил, что удары и гул от хаотического движения расколотого города стали заметно тише. А сейчас там вообще ничто не шелохнется. Даже облака пыли над каменным лабиринтом начинают понемногу оседать. Не слышно и треска электрических разрядов.
Гнетущее безмолвие повисло над всей изнанкой. И чувствую – это еще хуже царившего ранее грохота.
По сути, сейчас единственным источником звука оставался Доктор:
– …Трусливый болван! – вот самый мягкий эпитет из его длинной фразы.
Я поморщился. Неужели до него еще не дошло?
– Пора нам отсюда убираться.
Он сплюнул:
– Вот и иди на хрен!
Нет, так вопрос не стоял. Главное, успеем ли мы добежать до выхода?
– Счастливо оставаться, – сухо попрощался я.
И торопливым шагом двинулся в обратную сторону.
Каменный лабиринт, в который превратился город, – не то место, где могла сохраниться исходная детская площадка. Но направление я приблизительно помнил.
Метров через сто услышал за собой шаги.
В этот раз Доктор не звал на помощь – сам упорно карабкался через застывший бетонный хаос. Только иногда долетали сопение и негромкая матерная ругань.
Думаю, ему нелегко с покалеченной ногой взбираться по гладким стенам и протискиваться сквозь узкие щели, через которые я сам едва проскальзывал.
«Так тебе и надо!» – подумал я с раздражением. Но еще через десяток шагов все-таки остановился.
Присел на бетонную плиту, терпеливо ожидая, пока он одолеет разделявшие нас метры.
Драгоценное время уходило.
Я знал, что глупо задерживаться. Даже самые строгие ревнители трикстерских понятий согласились бы, что я за него не в ответе. Более того, он сам нарушил неписаный кодекс – когда ринулся в открытую мною изнанку, когда попытался выхватить артефакт у меня из-под носа.
Но сейчас, кусая губы, я его ждал.
Хотя и сам не мог себе ответить – зачем? Может, оттого, что есть на свете кое-что и кроме понятий.
– Давай руку! – сказал я, когда он появился внизу, перед грядой из кусков бетона. Он угрюмо засопел, ничего не ответил. Сам попробовал вскарабкаться, съехал вниз, морщась от боли, и только после этого принял помощь.
Какое-то время мы двигались молча.
Он хромал все сильнее, но старался справляться сам. Лишь изредка опирался на мою руку.
Еще метров через пятьдесят он остановился. Опустился на камень, морщась и массируя ногу. Я терпеливо ждал.
Он махнул рукой:
– Иди… Я сам.
– Ты не успеешь.
– А так не успеем оба. Глянь вверх!
Но я уже и без него видел. Торчащие вместо неба куски верхнего города понемногу опускались ниже. А серебристые «ртутные» шары, висевшие уже почти на одном уровне с железобетонными «горами», заметно тускнели.
С каждой минутой тени вокруг сгущались.
Спектакль почти кончен. И горе зазевавшимся зрителям…
– Пошли! – скомандовал я, почти силком взваливая его руку себе на плечо.
По застывшему хаосу пробираться легче. Мы шли вперед, я кое-как находил ориентиры, и точка назначения становилась все ближе.
Холодная голова – вот доблесть трикстера, так меня учил отец. Даже вдвоем с Доктором у нас еще есть возможность вернуться. А когда впереди показалась сильно искореженная, но до сих пор узнаваемая лестница с детской площадки – я понял, что шансы не так уж малы.
– Поднажмем, – процедил я. И очередной подъем мы одолели почти без заминок, как заправские альпинисты.
Потом, кривясь от боли, Доктор проковылял до вздыбленного куска асфальта, тяжело сел. А я стал наматывать круги вокруг гнутой стали, до сих пор радующей глаз веселенькой желтой раскраской.
– Ты уверен, это то место?
– Уверен, – буркнул я.
Но минута шла за минутой – и ничего не происходило.
Ни холода, ни тепла, ни марева, ни дымки… Никаких намеков на портал, через который я вошел. И через который так надеялся покинуть изнанку.
Доктор сочувственно следил за моими попытками. Наконец не выдержал и озвучил то, о чем я сам начинал догадываться:
– Вход не обязательно должен быть выходом.
Я мрачно оглянулся, а Доктор пожал плечами:
– Иногда фарт изменяет. В любом случае спасибо за помощь… и за игру.
Нет, он не шутил. Сейчас был совершенно серьезным и казался намного старше своих сорока пяти – как древний, припорошенный пылью Будда с седоватыми усами и бородой.
Я качнул головой: «Игра? Сам же говорил – она только начинается…»
Хотя Доктор прав. Что значит вход в изнанку, даже если он уцелел в каменном шторме?
Об этом не сказано в тетради Валкера. Но и так ясно – тот, первый обладатель невидимки, не возвращался старым путем. Зачем? Скорее, без труда покинул изнанку, пользуясь обретенным даром.
А те, кто не обрели, – просто никому уже ни хрена не рассказали…
Я присел на камень.
Опустил веки, пытаясь сосредоточиться, пытаясь хоть что-то придумать. Но вместо свежих мыслей откуда-то из глубин подсознания вдруг выполз непобедимый зверь в смертоносной чешуе. Выполз и ехидно подмигнул: «Неужели там, в красноватом тумане, ты сделал неправильный выбор?»
Я сплюнул.
И услышал рядом задумчивый голос Доктора:
– Что ж, в любом случае стоило попробовать… Скажи хоть, как невидимка выглядела?
– Огромный алый цветок на вершине горы.
– Красиво, очень красиво…
Я мрачно посмотрел в глаза бывшему сопернику:
– А знаешь, на каких удобрениях выросла эта красота?
– Чего тут гадать? – усмехнулся Доктор. – Все Зоны когда-то были нашими городами. И удобрения – везде одинаковы.
Да, он знал. Но такие подробности его давно не впечатляли.
Прав был во многом Отшельник. Невидимка бьет по мозгам – дурманит, как наркотик, ведет вперед, не оставляя выбора, затягивая, словно в темную воронку. Но в зверя превращает не она.
Что ж такое случилось с миром – еще до взорвавшихся мю-коллайдеров? Если даже Доктор, в сущности, не злой человек, готов идти к цели, не замечая, что там хрустит у него под ногами?
Я посмотрел вверх.
Каменное небо медленно опускалось. И «ртутные» шары, теснившиеся уже совсем рядом с вершинами развалин, казались тусклыми, будто погасшие звезды.
Вместо пасмурного дня наступали настоящие сумерки.
Доктор запрокинул голову и вздохнул:
– Да, солнышка теперь не увидим. Но, может, это и лучше…
– Чем лучше?
– Честнее. Только в детстве не различаешь полутонов. А когда доживаешь до моих лет, осознаешь: день и ночь – просто иллюзия.
– А что реальность?
– Сумрак. Один сплошной сумрак… Свет и тьма давно заключили договор. И оставили нам только это.
– Дешевая болтовня… – буркнул я.
– А ты не повзрослел за десять лет. Хотя тогда ты мне верил. Поверь и сейчас: мы все неотделимы от этого сумрака – и трикстеры, и высшие, и даже ненавистный тебе питерский клан… – Он качнул головой, всматриваясь в каменное небо. – Ни света, ни тьмы…
Мне захотелось выругаться. Обложить многоэтажным сгущавшуюся пелену, крикнуть проклятие миру, где зло и добро сплелись в один клубок, смешались, будто в помойной яме. Миру, где я не хочу жить. И умирать тоже не хочу.
Но кускам вздыбленного асфальта и обломкам железобетона было все равно. А Доктор глянул на меня с едкой усмешкой.
Он давно уже решил для себя, давно понял порядок вещей.
Я прочитал все в его глазах. И выдавил ответную улыбку.
Ведь то был его затхлый мир – не мой. В моем – еще ждал целый океан тепла, света и бесконечная высота, по ту сторону холода и тьмы…
…Я опустил веки. Вспомнил, как поднимался по зеленому склону. Отчетливо, будто наяву, увидел стройные ряды – влево и вправо, и впереди – до самого горизонта…
Больше чем армия. Сильнее холода, забытья.
От всех времен, от разных народов. Воины в доспехах и крестьяне, вооруженные топорами. Мирные пахари и профессиональные солдаты. А больше всего бойцов и командиров – в пилотках и фуражках с красными звездами.
Бесконечными рядами – знаменосцы, победители. Миллионы защитников и героев…
Я чувствую их взгляды – те, что обжигают больнее пламени.
Кто я?
Простой ловкач, столько лет за деньги таскавший из Зоны товар. Ни особой веры, ни настоящей любви… И все-таки я прошу у них помощи. Не ради себя.
Ради тех, кому я поклялся.
Чтоб до конца одолеть этот длинный, трудный путь.
Фарт все-таки кончился.
Сам я уже не выберусь из западни. Все предрешено – так считает Доктор. И мое чутье, хваленое чутье, столько раз помогавшее ускользать из пасти судьбы, балансировать у самого края – оно не в силах подарить даже тень надежды…
Я встаю с камня.
Смертельный сумрак сгущается кругом. Только я вижу иное.
Сверкающее солнце в бескрайней синеве. И плотные ряды – до самого горизонта. Трудно, почти невозможно выдержать их взгляды.
Но я смогу.
Все, что мне надо, – хоть малая доля их силы, хоть немного живой памяти моей земли…
– Чего ты там бормочешь? – удивился Доктор. – Молишься? Что ж… самое время.
Я пошевелился, стряхивая оцепенение.
Ничего не изменилось. Ни во мне, ни снаружи.
Я все еще был внутри изнанки. И даже татуировка на груди, животворный Крест Богородицы, когда-то принесший мне исцеление, сейчас молчал. Никаких подсказок, намеков на выход…
Я грустно усмехнулся.
Что ж. Однажды мне уже сделали щедрый подарок. У меня был шанс многое исправить.
И я его бездарно профукал.
Верхний и нижний города почти сблизились, соприкоснулись вершинами бетонных гор – как две огромные, шершавые ладони. Уже долетает треск камня, гудит асфальт под ногами. Верх и низ скоро сольются. А мы с Доктором останемся между ними…
Кусок бетона падает совсем рядом.
Я отступаю в сторону. А Доктор равнодушно сидит на месте – наверное, ему не хочется тревожить ногу в последние минуты.
Я отчаянно оглядываюсь по сторонам.
Никаких знамений.
То есть скоро все кончится…
– Без толку дергаться, – бормочет Доктор.
Я не отвечаю. И делаю еще шаг – прямо навстречу нарастающему потоку камней с ближайшей вершины. Они катятся, падают, почти задевая мои кроссовки. А я стою, запрокинув голову, – пытаюсь разглядеть то, что едва угадывается в тускнеющих блесках больших «ртутных» капель…
Проклятие! Погасли.
Будто-то кто щелкнул рубильником.
В кромешной тьме оборачиваюсь к Доктору:
– Там, наверху… Ты успел заметить?
– Что заметить? – недоумевает он.
Но объяснять некогда. Удача! Теснящиеся между верхними и нижними развалинами шары опять тускло вспыхивают. Я всматриваюсь долю секунды и хрипло приказываю:
– Идем!
– Куда?
Хватаю его за плечо и, несмотря на солидные габариты Доктора, почти волоку его за собой. Он матерится, хромает, но не сопротивляется. Только бормочет:
– Что там?
Не видит.
Ни хрена не видит. Значит, объяснять бесполезно. Да и нет времени!
Мы карабкаемся по обломкам бетонных плит, перешагиваем через торчащие куски мебели, через клочья одежды и барахла, взбираемся все выше и выше – навстречу опускающемуся каменному небу. В этом нет логики – будто мы сами торопимся навстречу гибели.
Доктор ругается.
А я молчу.
Ведь если расскажу, он подумает – я спятил от страха. И начал видеть призраков.
Как еще объяснить девичью фигуру у самой вершины искусственной горы?
Она смотрит вниз, машет рукой. И кажется, я почти узнал ее, почти могу различить платье или тунику, стянутую поясом на талии…
Свет опять гаснет.
Доктор спотыкается обо что-то и громко матерится. Но даже во тьме мы продолжаем упорно лезть вверх по склону.
И через пару секунд шары зажигаются – будто перегорающие лампочки, в четверть накала…
На вершине никого нет.
Я изумленно моргаю. Не могу поверить своим глазам.
Поднявшись наверх, озираюсь.
Никого…
Неужели я и впрямь начинаю сходить с ума?
– Ну? – морщится Доктор, вглядываясь в такую близкую крышку нашего огромного каменного гроба. – И на фига ты меня сюда притащил?
Я без единого слова топчусь кругами, меряю шагами вершину.
Если я еще не псих, если это все же была подсказка… Что именно хотели мне сообщить?
Вокруг нет и намека на портал – ни дымки, ни дрожания воздуха. Вообще ничего приметного – эта гора, будто из неровных кубиков, сложена из обломков обычной панельной многоэтажки, тут и там торчат куски арматуры, выглядывает какое-то тряпье…
Склон дрожит под ногами.
С грохотом начинает рушиться соседняя вершина. А совсем уже рядом надвигается та, что вот-вот припечатает нас сверху.
– Извини, я не тороплюсь… – шепчет Доктор и делает шаг вниз по склону.
– Сюда, живее! – сухо приказываю я.
Он смотрит на меня почти с испугом.
Да, думаю, со стороны я кажусь буйным сумасшедшим. И нет логики в том, что я тянусь к такому близкому теперь «ртутному» шару. В обхвате эта хрень не менее полутора метров. Когда-то я сталкивался с подобным, и опыт был не самый приятный. Но сейчас…
Сейчас это единственное, на что могла намекать девушка-призрак.
Моя рука в перчатке вздрагивает – я жду, что поверхность шара будет обжигающей, как расплавленный металл.
Только она просто теплая – наверное, там внутри догорают последние капли энергии. Еще она жидкая – как густой кисель…
Рука свободно проходит через гладь шара, он подергивается рябью. Я чувствую, как что-то начинает мягко тянуть меня внутрь. И протягиваю вторую руку, делаю глубокий вдох.
Склон подо мной начинает ползти, осыпаться. Каменное небо все-таки надвинулось – огромная ладонь опускается сверху.
Но когда опора почти уходит из-под ног, я успеваю оттолкнуться и прыгнуть вперед – навстречу ртутно-блестящей поверхности…
