Часть 3. Цветы на костях
Глава 1
Мотодрезина едва тащилась. Натужно урчала и раскачивалась на неровностях полузаброшенной колеи, но все равно давала не более тридцати километров в час.
Пару раз двигатель вообще глох, и в блаженной тишине мы катились по инерции – замедляясь до полного слияния с окружающей обстановкой. Это здорово расслабляло – можно было улечься на мешок с соломой и рассматривать прозрачно-голубое небо, а можно срывать ягоды прямо с подступавших вплотную к колее кустов.
Хорошо, но недолго…
Максимум полминуты. Пока Егорыч, наш пилот и по совместительству владелец дрезины, с проклятиями вновь не запускал капризное устройство.
Карен хмурился, но молчал.
Выбирать-то все равно не проходится.
Из хозяев двух относительно исправных дрезин только Егорыч согласился отправиться с нами к мосту. Причем без малейшей задержки и за умеренную плату. Можно сказать, нам неслыханно повезло: за каких-то сто баксов мы получили максимально доступный в этих краях сервис – два относительно чистых мешка с соломой, на которых вполне удобно сидеть, плюс самого Егорыча – не только как водителя, но и как приятного попутчика.
– Хлебнете? – предложил он, замасленными пальцами отвинчивая крышечку фляги.
– Спасибо, – улыбнулся я.
– А мне налей, – пробормотал Карен. Заметно было, что он до сих пор нервничает.
Глупо.
Быстрее, чем на дрезине, к мосту не доберешься.
Железная дорога – вообще единственная местная коммуникация, сохранившаяся среди болот и аномалий. Так что оставить мотоциклы в поселке – вполне разумно.
Не ехать же за сто километров в объезд, рискуя нарваться на полицейский патруль или на кого похуже?
– Часто тут катаетесь? – спросил я.
– Раньше бывал чаще, – усмехнулся Егорыч, сверкая целехоньками, будто у молодого, зубами. – Однажды вот везли матерого кабана…
– Кабана?
– Ага, у Темной балки завалили. Живность тут имеется. Если появится желание, могу за двести баксов такое сафари устроить!
– Спасибо, мы подумаем.
– Если с ночевкой – всего двести пятьдесят.
– Угу, это по-божески.
Хотя не уверен, что мне бы понравилось ночевать в этом райском уголке. Я глянул на подступавшую почти вплотную к насыпи стену леса. Сафари? Что ж, когда нет людей, зверья всегда в избытке – нормального, четвероногого…
– Ты не волнуйся, вдоль дороги тут безопасно, – успокоил пилот дрезины. – И в лесу тоже, если места знать.
Я кивнул. Святая правда: когда знаешь места, везде безопасно.
Карен сморщился, допивая стаканчик местного самогона. И Егорыч предложил ему горбушку ржаного хлеба из собственных запасов.
– Не надо, – отмахнулся Седой. Опять угрюмо уставился перед собой.
Не нравится мне его настроение.
Пока неделю отлеживались в глухой деревушке и Катя отпаивала нас целебными отварами из местных трав, я почти привык видеть рядом физиономию Седого. Привык делить с ним и еду, и боль. Я даже научился искренне смеяться, слушая эпизоды из его богатой биографии.
Нет, мы не подружились.
Это не слишком подходящее слово. Но так бывает, что абсолютно чужие люди, даже враги, иногда могут ощутить симпатию к тому, кто повязан с тобой самым крепким – своей и чужой кровью.
Чувствует ли Карен Седой эту связь?
Должен.
Ведь с мозгами у него в порядке.
Это почти банальная арифметика: если задумает откупиться моей головой, свою все равно не спасет.
– А можно мне кусочек? – повернулся я к Егорычу.
Он протянул кулек, и я отщипнул от горбушки.
Медленно стал жевать. Люблю этот вкус – чуть сладковатый, густой. Выпекать ржаной хлеб умеют только в глубинке. В Москве и Нижнем – давно сплошной суррогат…
Хорошо.
Как говорил Локки, надо ценить такие мгновения.
Я откинулся на мешок с соломой и посмотрел в небо. Тучи натягивает. Только бы не снова дождь…
Полночи сегодня мы тряслись на мотоциклах под проливными струями. Отличная погода для того, чтоб объезжать полицейские блокпосты. Но теперь я мечтаю о солнце – ярком, почти летнем…
Пару дней тепла – разве это несбыточное желание? После Сумерек российская осень стала заметно мягче – единственное, что изменилось к лучшему.
Хорошо хоть успели просушиться. И плотно позавтракали дома у Егорыча. Заплатили всего двадцать баксов, но внутри до сих пор блаженное ощущение сытости. Одно худо – чай у него дрянь. То есть, конечно, лесные травы – это приятно. Только ни хрена не бодрит. А дорога – однообразна, безопасна. И веки после бессонного ночного марш-броска сами собой начинают слипаться…
Я полез в карман куртки и достал плеер – старенький корейский, с трещиной в корпусе, залепленной скотчем.
Ромкино наследство.
Надел наушники, включил плеер. Запустил какую-то бодренькую попсу. Но минут через пять понял, что от нее еще сильнее хочется зевать. Я чуть приглушил звук, начал листать список на экранчике. И курсор почти случайно остановился на той самой песне.
Той, которая была последней в жизни Ромки…
– Музыку слушаешь? – будто через вату, долетел голос Егорыча. – Может, врубишь на громкую, чтоб веселее ехать?
Я вздрогнул, оглядываясь на его улыбчивую физиономию, и качнул головой:
– Веселее не будет…
Подумал и сухо добавил:
– Не хочу вас отвлекать.
– От чего отвлекать-то? – удивился он. – Это ж не проспект в Москве – обгона по встречке не будет. А поезда тут уж лет десять не ходят!
– Извините, батарейка почти сдохла, – криво усмехнулся я. Снял наушники и вместе с плеером спрятал в карман.
Будто в ответ на мои желания, утреннее солнце понемногу наливалось слепящим огнем. Тучи ползли с запада, обходили справа и слева, но в небе над нами пока маячил просвет голубого неба. И через этот островок тепла доходило в избытке.
Пропитанный влажными испарениями ветерок не разгонял духоты.
Я расстегнул куртку, поудобнее взбил мешок с соломой и умостился так, чтобы хорошо все видеть слева от насыпи. Мимо проносились кусты, а за ними – ползла однообразная стена хвойного леса.
Кустарник тут был совсем чахлым, и сосны чуть дальше стояли свободно. Так что вся округа отлично просматривалась метров на пятьдесят от полотна.
Хорошо и спокойно. А ехать нам еще не меньше получаса.
Я снова широко зевнул. Однообразная картинка леса плыла, затягиваясь пеленой перед глазами.
Может, зря мы не остались в поселке? После тяжелой ночи не помешала б хоть пара часов сна…
Нет.
И так потеряли целую неделю.
Вот сейчас пожую серого мха – у меня еще немного осталось, и дремоту как рукой снимет. Сейчас… Только чуток отдохну.
Я опустил веки.
Спать не собирался. Просто вспоминал события последнего месяца и прокручивал в голове план действий. Слишком многое теперь надо наверстать. И пусть чистая логика подсказывает, что план нереальный, но Ромка был прав – надо делать невозможное. Я еще смогу их переиграть. Ведь сильный козырь до сих пор у меня на руках – рыжий упырь укрыт в надежном месте.
И даже Карен не знает где…
Что-то кольнуло в груди. Наверное, плохо зажившее ребро.
Морщась, я открыл глаза.
И растерянно моргнул.
Мотодрезина плавно, будто парусник по волнам, катилась среди облаков – так высоко, что земли не видно. А рядом со мной сидели прекрасная охотница Лада, угрюмый фермер Григорий и молодой лейтенант Андрей в фуражке со звездой на синем околыше.
Я видел их ясно, как наяву, – до последней морщинки на кожаной портупее лейтенанта. А меня будто не замечали – все смотрели туда, где с каждой минутой сужался просвет между облаками.
Пряди волос Лады развевались на ветру, ее рука сжимала короткий кривой меч. Григорий взял автомат наизготовку. Андрей передернул затвор ТТ.
Что они могу разобрать там, впереди?
Сколько ни вглядываюсь – ничего. Лишь клок ясного неба. Лишь молнии проскакивают вокруг в густеющих тучах. Грома не слыхать, но дрезина чуть вздрагивает, как на невидимых ухабах…
Еще вспышка. И снова резкий толчок.
– Ого! – я торопливо хватаюсь за поручни. Как бы не вылететь вниз!
Лада оборачивается на звук моего голоса.
Гнев и испуг мелькают в ее огненно-голубых глазах. Целую секунду мы смотрим друг на друга. Она что-то взволнованно говорит, только я ни хрена не могу разобрать. Глупо улыбаюсь, теряя чувство реальности происходящего. Ведь нельзя же поверить в летящую по небу дрезину!
И нахмурив брови, Лада бьет меня рукояткой меча – прямо в грудь. По не зажившему ребру!
– А-ай! – боль, реальная боль пронзает тело. Что ж ты творишь, дурочка?!
Я дергаюсь… И открываю глаза.
– Опять заныло? – сочувственно спрашивает Карен.
Однообразная стена леса ползет мимо. Егорыч насвистывает себе под нос что-то бодрое. И убаюкивающе гудит мотор дрезины.
«Все-таки заснул! Идиот!»
Я окидываю окрестности лихорадочным взглядом.
В воздухе разлита безмятежность, а высоко поднявшееся солнце так же пригревает. Все идет гладко. Почему ж я не могу совладать с нарастающей тревогой?
И до сих пор, как наяву, вижу огненно-голубые, испуганные глаза Лады?
Сердце бестолково колотится, струйка пота сползает за воротник куртки.
Должно быть, со стороны напоминаю психа. «Ты трикстер или истеричный сопляк?!» Возьми себя в руки, вон и Карен уже недоуменно косится.
«Расслабься!» – командую я сам себе.
Но вместо этого вскакиваю на ноги – так, словно неведомая сила меня подбрасывает. До рези в глазах вглядываюсь вперед. И хватаю Егорыча за плечо:
– Тормози!
– Что? – удивленно поворачивает он голову.
– ТОРМОЗИ! – отчаянно ору я. И он испуганно хватается за массивный рычаг, опуская тормозные колодки, вырубая двигатель на холостой ход.
Дрезина начинает замедляться.
Но слишком долго. Полотно тут идет под уклон, а Егорычу все-таки удалось на полную мощность раскочегарить мотор колымаги. Мы не успеем!
В долю секунды я успеваю это оценить и командую:
– Прыгаем!
– Да что случилось-то? – бормочет Карен. Ни он, ни пилот нашего «болида» пока ни черта не смогли рассмотреть. А когда поймут – будет поздно. Я почти не сомневаюсь в этом, хотя сам увидел ненамного больше.
– Объясню потом.
Седой бросает на меня внимательный взгляд. И в следующий миг, подхватив свой рюкзак, соскакивает, катится в густой траве вниз по насыпи. Егорыч изумленно трясет головой:
– Наркоты вы объелись, ребята?
– Ты тоже прыгай! – хрипло выдыхаю, всматриваясь вперед. – Сейчас, слышишь?
Он бы мог догадаться – по призрачному колыханию воздуха над рельсами, меньше чем за сотню метров от нас. Только старик не хочет видеть. И тем более не желает бросать свою драгоценную колымагу.
– Прыгай, Егорыч!
– Ага, размечтался! – зло скалится он, вырывая из-под замасленного бушлата обрез винтовки. – Сам прыгай!
Логичное, разумное предложение. Если человеку плевать на свою жизнь, если ему втемяшилось, что таким оригинальным способом я мечтаю завладеть его самоходной телегой – да ради бога! На фига мне рисковать, тратить драгоценное время?
Но я поступаю нелогично.
Бросаюсь к нему, перехватив оружие. Егорыч отчаянно сопит, не сдаваясь, – лицо его краснеет от праведного гнева:
– ЭТО МОЯ ДРЕЗИНА! Вали отсюда, обкурок!
– Да кому нужна твоя таратайка! Глянь вперед, упрямый баран! – мне почти удается развернуть его лицом по движению – туда, где уже начинает обугливаться трава, где плывет, искажается в мареве дорога и насыпь…
В тот же миг Егорыч бьет меня локтем в живот – с совсем не старческой силой.
В глазах темнеет, потеряв равновесие, я лечу вниз через хилый бортик дрезины. Приземляюсь на жесткую щебенку – больно ударившись плечом, лишь чудом не свернув шею.
«Старый дурак!» – рвутся наружу злость и обида. Но слова застревают в глотке, когда я поднимаю лицо.
Там, за несколько шагов от меня, раскаленное марево уже окутало дрезину. Фигура Егорыча как-то странно вздрагивает – будто от легкого толчка. И вместе с колымагой скрывается за изгибом дороги.
Я цепенею, почти не дышу. А марево надвигается, обдавая жаром.
Несколько секунд кажется, что оно идет прямо на меня.
Но нет, проплыло мимо… Дрожит над рельсами, с легким шипением ползет вдоль полотна. И вдруг исчезает с громким треском.
Тишина и покой воцаряется кругом. Только я не рискую шевелиться. Жду, отсчитывая время ударами сердца…
Сзади что-то хрустит. Я едва не прыгаю в сторону, как заяц. Но обернувшись, понимаю, что это всего лишь Карен.
Прикладываю палец к губам.
Мы ждем, вслушиваясь, еще целую минуту. И лишь тогда осторожно поднимаемся насыпью.
Если не считать обугленной травы, особых следов там нет. Может, не настолько плохо дело?
Идем вдоль полотна. Лишь метров через сто, за поворотом, там, где опять начинается небольшой подъем, обнаруживаем остановившуюся дрезину.
Издали кажется, что все в порядке.
Разве что фигура Егорыча странно неподвижна. Он стоит спиной к нам, схватившись руками за поручни. Воротник бушлата, как было и раньше, поднят, грязноватая кепка красуется на голове…
– Эй! – зову я с некоторой опаской – чего доброго, развернется да пальнет из обреза. Но старик остается неподвижным. Тогда я подхожу ближе, легонько касаюсь его плеча…
И вся фигура Егорыча осыпается на платформу дрезины – будто обломки неумело склеенного манекена.
Нелогичное, паскудное зрелище. Под чуть обуглившейся одеждой – оскаленная, почерневшая, распадающаяся на куски мумия…
Несколько секунд молчания.
Потом Карен выдавил:
– Что это было?
– Похоже на плазмон, – буркнул я.
– А почему одежда и волосы не сгорели?
– Не знаю, – честно ответил я, – говорят… есть плазмоны, которые любят живую плоть.
Звучало по-дурацки. Но покрытые черной коркой куски скелета у наших ног придавали моему ответу определенную логику.
Мы собрали их и аккуратно уложили на платформу. Прикрыли бушлатом.
На душе стало муторно. Почти как там – возле пробитой пулями «Газели». Опять я заранее ощутил беду… и опять не смог спасти.
Но разве я не пытался?!
Сел с краю дрезины. Поднял флягу, выпавшую из прожженного кармана Егорыча. Удивительно, но внутри что-то плескалось. Плазмонам такое не по нутру? А мне в самый раз. Отвинтил крышечку и осушил флягу почти до дна.
Спохватился и оставил глоток Седому. Он допил и вернул флягу на бушлат покойника. Вздохнул:
– Плохое начало.
– Хорошее, – через силу пробормотал я, – мы ведь живы…
Он почесал затылок:
– Знаешь, что-то не хочется дальше ехать на дрезине.
Я уставился в набухающее тучами небо. Просвет между ними опять напомнил мне огненно-голубые глаза Лады. О чем еще она хотела предупредить?
Хрен догадаешься! Пока не ощутишь на своей шкуре.
Вслух я сказал:
– Да, иногда по кайфу пройтись пешком… – И без колебаний двинулся вдоль полотна.
До моста – не меньше двух километров.
Реально было б чуток срезать через лес, но я не рискнул. Все-таки на открытом месте легче разглядеть аномалии.
Засады я не боялся. Никто нас там, впереди, не ждет – тем более со стороны моста.
Вдобавок есть надежда, что нас уже не числят среди живых. В мешанине человеческих останков, над которой потрудился рыжий упырь, трудно опознать отдельные тела.
Ни там, ни здесь – зависнуть между мирами. Это лучшее для того, кто хочет казаться тенью…
Пока не отстаем от графика.
Можно считать, что здесь на дороге были мелкие осложнения. Главное, мы почти одолели аномальный район. И скоро будем на той стороне реки.
Жаль, погода продолжает портиться. Налетавшие порывы ветра уже приносят капельки влаги.
– Паскудная осень в этом году… – тихо пробормотал Карен. – Веришь, самая худшая в моей жизни!
Я сморщился, но не стал оглядываться или, тем более, поддерживать беседу. Я слышал за спиной его размеренные шаги – шаги крепкого, выносливого, несмотря на возраст, субъекта. И плевать мне на его обычные жалобы о том, что все это не для него, что он слишком стар для таких приключений.
Я знаю, что рана у него практически зажила. И Седому вполне под силу топать еще хоть десять километров.
– Слушай, Тень, а как тебе удалось догадаться о плазмоне?
Угу, вторая его любимая тема – всю эту неделю Карен осторожно, но последовательно выпытывал у меня подробности трикстерского ремесла. Наверное, считал меня кем-то вроде ловкого фокусника и мошенника.
Не он первый.
Многие полагают, что достаточно выучить набор хитрых трюков – и, вуаля, крекс-пекс-фекс! Сможешь шутя обходить любые ловушки Зоны, щедро затариваясь дорогущими артефактами.
Иногда, усвоив такие понятия, глупцы осмеливаются идти за периметр.
В 99 случаев из 100 для них все заканчивается в первую же ходку. Хорошо, если только увечьями. Везет считаным единицам, и лишь немногие из них со временем начинают понимать Зону.
– …Ты ведь бывал раньше в этих местах – да, Тень?
– Никогда.
– Но, вероятно, встречал что-то подобное? Знал какие-то признаки?
Я усмехнулся.
И ведь этот Карен – вовсе не дурак. Мозги у него заточены под вполне конкретную тематику, но я-то могу понять, что его уголовный имидж – больше для общения с коллегами. Когда он говорил, что окончил три курса университета – думаю, сказал истинную правду.
Вопреки сложившимся стереотипам образование – хороший бонус даже для бандита.
Но, несмотря на весь свой ум, Седой продолжает спрашивать:
– Там, на рельсах… имелись какие-то особые отметины, да?
– Серьезно? Молодец, наблюдательный. А я вот ни хрена не заметил…
Он озадаченно умолк.
Наконец-то!
Теперь могу просто наслаждаться ароматами соснового леса и вспоминать улыбку Кати.
«Даже выпутываясь из дерьма – думай о хорошем» – так говорил Ракетчик.
Катя…
Она – молодец. Как добрая заботливая фея, выхаживала и меня, и своего подранка Седого. Это удивительно, но ветхая избушка в глухой деревне на несколько дней стала чем-то вроде родного дома. И запах прелого сена – того, что сгодилось вместо матрацев, – сейчас кажется родным…
А еще странно, что за эту неделю я лишь несколько раз думал о Насте.
– Ого, – пробормотал Карен, – вот же хрень! Еще и светится… Ты раньше такое видел?
О чем это он?
Я раздраженно передернул плечами. И нехотя обернулся.
Седой стоял у подножия высокой сосны, таращился куда-то вверх. Я тоже запрокинул голову. И, холодея, крикнул:
– В сторону!
Карен, словно ужаленный, отпрыгнул от сосны и уставился на меня, как на идиота. А облако, похожее на кусок серого тумана, озаренный искорками, медленно подплывало к макушке дерева.
И уже наливалось изнутри синеватым огнем.
– БЕГИ! – выпалил я и, не дожидаясь, пока Седой среагирует, сам бросился к нему, схватил за куртку, потащил за собой к насыпи. Продираясь через траву, мы взлетели к рельсам. И едва перемахнули через них – сзади вспыхнуло, грохотом ударило по ушам.
Жесткие стебли травы полоснули по лицу – будто огромная ладонь швырнула нас вниз по склону…
Уф-ф…
Звон в голове.
Железный привкус во рту.
Я сплюнул и осторожно вдохнул, пытаясь ощутить ребра. Вроде все целые, кроме одного – того, что никак не заживает целую неделю…
Повернул голову. Рядом ошалело моргал Карен.
– В порядке? – буркнул я.
Он молча кивнул.
«А что ему, хрычу, сделается? – подумал я раздраженно. – Такого и из пушки не прошибешь…»
Выждал еще секунду, баюкая ноющее ребро. Потом мы поднялись.
Медленно вскарабкались назад, к полотну дороги. И увидели ту самую сосну – больше всего напоминавшую обгорелую головешку. Земля вокруг тоже слегка дымилась. А с влажной травы поднимался пар.
Порыв ветра донес резкий аромат озона.
Карен запрокинул голову, всматриваясь. Облако ищет?
Я криво усмехнулся:
– Не бойся, старичок, – уже разрядилось.
Вспыхнуло и развеялось, сгорело почти без остатка. Максимум, что остается, – хлопья сажи в воздухе…
Карен нервно передернул плечами. И хмуро выдавил:
– Спасибо.
Дальше мы шли молча. Дождь то усиливался, то опять исчезал, растворяясь в воздухе, неуловимой моросью проникая за воротник. Карен топал за моей спиной, теперь не отступая ни на шаг.
Иногда я затылком чувствовал его тяжелый взгляд.
Злится на меня?
Ну и дурак!
Я ведь честно все объяснил, когда выбирали этот путь. Неужели надо повторить?
Оглянулся на каменную физиономию Седого. И хрипло буркнул:
– Это не Зона, но район – поганый. Минимум пятый уровень по шкале аномальной активности. Из-за этого и половина местных деревень пустуют – уже лет десять, даже там, где народ не загнулся от синдрома.
Карен хмыкнул:
– Может, им просто скучно жить в такой глуши?
– Ты разве не понял, старичок? Тут не соскучишься. Если видишь непонятную хрень – просто обходи стороной.
– Я думал, это нормальное облако.
– С искрами?
– Ты сам говорил – тут полно атмосферного электричества.
– А ты сравни скорость ветра и скорость той фиговины. На такой высоте клочья тумана проносятся, как листья на ветру. А та пакость едва ползла…
Седой кашлянул и сплюнул. Но ничего не ответил.
Ясное дело. Кому нравится признавать ошибки?
Я оглянулся и добавил как можно мягче:
– Знаю – ты тертый тип и многое повидал. Но здесь твой опыт не проканает – это тебе не лопатники в подворотнях отжимать. Если видишь непонятки – не лезь сам. Лучше не стесняйся, спроси у меня. Поверь, старичок, так безопаснее – и для твоей, и для моей шкуры. Вот когда перейдем мост…
– А мы уже почти пришли, – сухо перебил Карен.
Я всмотрелся. И действительно увидел сквозь кроны придорожных осин прямоугольные очертания.
– Укладываемся в график, – кивнул я, ускоряя шаг.
– Погоди, – раздалось за спиной.
– Чего еще? – буркнул я недовольно. Он поравнялся со мной и окинул внимательным взглядом:
– Должен тебя предупредить.
– О чем, старичок?
– Отжимать лопатники – не мой профиль…
Я улыбнулся, останавливаясь.
Только его физиономия была неподвижной. И голос звучал сухо и бесстрастно:
– …Начинал я вообще трупоукладчиком.
– Кем?
– Киллером, по-народному…
Моя улыбка слегка притухла. А Седой продолжал тем же холодновато-безмятежным тоном:
– Ты хороший профи, Тень. Но из-за периметра Зоны жизнь выглядит иной, чем она есть на самом деле. Как видишь, в ней хватает своих непоняток. Особенно там, за мостом.
– Я в курсе…
Губы его наконец-то изогнулись в усмешке:
– Если что – сам не дергайся. По ту сторону моста я – Карен Седой. Даже понтовые фраера знают это имя. А вот твое – вряд ли слыхали.
– Понял.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Потом он сухо добавил:
– Будут вопросы – спрашивай, не стесняйся. И еще одно. Ты все правильно растолковал. Здесь, среди аномалий, канает лишь твое ремесло. А я точно немолод для таких фокусов. Мой младший сын… сейчас был бы твоим ровесником. Но больше не называй меня старичком.
– Не буду, – выдавил я и едва не добавил «старичок».
Вовремя прикусил язык.
