Нас не прогнали, а продолжали и дальше принимать как почетных гостей. Потом мы еще три дня ждали в лагере. Видно было, как время от времени группы всадников уходили в горы, такие же группы появлялись оттуда – в селе явно шли активные переговоры между племенами. Нас каждый день приглашали разделить трапезу, но мы вежливо отказывались. А хозяева не настаивали – нам пока ничего не ответили, и невежливостью это не считалось.

На третий день, примерно в обеденное время, в лагерь приехал Хорг в сопровождении еще четверых очень важных, осанистых стариков, при этом все еще ловко сидевших в седлах. Кивнув, он как должное принял помощь Хрипатого, придержавшего его коня, слез с седла, затем подошел к Арио, сопровождаемый спутниками.

– Когда ты сможешь дать нам золото?

– А когда я увижу преступника?

Арио даже имя не стал произносить, чтобы лишний раз не напоминать горцам о том, что разговор все же идет о их правителе, хоть и бывшем, который теперь превращается в предмет для торга.

– Ближние Орбеля могут уйти?

– Могут. Их не будут преследовать.

Ближних у Орбеля не было – он вдовец, а его сын еще младенец, претендовать на трон он пока не может. А когда вырастет… еще и вырасти надо. Да и много облаков к тому времени проплывет над головами.

– Скажи, когда золото будет у тебя, и тогда мы приведем Орбеля, – солидно сказал Хорг. Арио просто молчал и глядел ему в глаза, и тогда вождь добавил: – В этом я клянусь Братом, Сестрой, их милостью и своим посмертием. И клятву не нарушу.

– Золото здесь. – Арио показал на свою палатку, хотя на самом деле мешки лежали в коляске. – Привозите.

По лицам молча стоявших вождей промелькнула тень досады: горцы, оказывается, были прямо рядом с кучей золота, но так его и не отняли. Не думаю, что они об этом конкретно подумали, никто не решился бы захватить золото победившего Вайма и рассчитывать с ним сохранить мир, но такова их натура – разбойничья.

– Мы привезем его скоро, – кивнул Хорг важно, после чего добавил: – Старейшины пока останутся с вами как заложники. Никто не нападет.

Старики разом кивнули.

Обычай для горцев привычный. Клятвы клятвами, но до конца они даже друг другу не доверяют. Скорее они друг другу даже меньше доверяют, чем кому-то еще, не зря между племенами вечная вражда, но сейчас они вынуждены действовать вместе.

Хорг ускакал, а я объявил сотне полную готовность. Понятное дело, что на такой позиции, которая со всех сторон простреливается, удержаться всего полусотней даже очень хороших бойцов против множества горцев мы не сможем, но не ждать же судьбы просто так? А так надежда больше на клятву Хорга.

Неужели теперь действительно все? Месть моя завершена? Вайм изжарит Орбеля – и что дальше? Странное ощущение возникло – вроде шел, даже бежал куда-то, трудно и долго, вроде и дошел – а там ничего нет. Вообще. Чистое поле – и ничего больше, до самого горизонта. И ты пытаешься отдышаться, оглядываешься вокруг и не понимаешь, что вообще вело тебя сюда?

Месть свершилась. Почти. Но свершится. Никто не даст мне самому перерезать князю глотку. Если его отдадут – я смогу, но… так нельзя. Потому что я выполняю приказ, который принял. Я не нарушаю приказы, я или встаю в строй и подчиняюсь им, как сейчас, или не встаю. Но теперь я в строю. Да и какая разница, чья рука убьет Орбеля? Уверен, что смерть в руках палача будет страшнее стократно, чем от моей руки.

Почему не радостно? Почему я ничего не чувствую вообще? Что не так?

Повернув ладонь к себе, я разглядывал длинный белый шрам от разреза ножом. Отсюда лилась кровь на могилу моей семьи, когда я произносил слова самой страшной клятвы в моей жизни. Чего я жду? Шрам засветится и подаст знак? Или мне какое-то знамение нужно?

Что мне делать дальше, если нет больше никакого смысла в моем существовании? Пуля в лоб? А револьвер не выстрелит, я знаю, осечка будет, как тогда у Нигана, потому что это неправильно, не должен я уходить так. Бесчестно для воина, который не ранен и которому не грозит плен. Если ты жив – ты чего-то еще не сделал в этой жизни. Не успел еще. Поэтому и жив, судьба не слишком бережет совсем лишних людей. Другое дело, что многие до конца жизни не понимают, зачем существовали столько лет, но это уже не вина высших сил – они свою часть договора выполнили, дав тебе продышать ровно столько, сколько отпущено судьбой.

Что я не сделал?

Орбеля привезли большой толпой, похоже, что верхушки нескольких племен присутствовали в полном составе. То ли не хотели момент падения бывшего князя пропустить, то ли боялись за справедливый раздел золота. Скорее всего, и то и другое.

Сам Орбель оказался седым, высоким, худым человеком с короткой бородой, одетым в шитый золотом мундир сотника «Синих Соколов». Он не был связан, но рядом с ним безотлучно стояли двое крепких горцев средних лет. Не из его охраны, те или постеснялись здесь появиться, или уже сменили мундиры. Орбель молчал и никому в глаза не смотрел.

Даже не верится, что вот этот сутулый и краснолицый человек нездорового вида однажды решил убить весь мой народ. И убил. На всякий случай. Потому что мы ему не нравились, хоть и защищали границу его княжества честно уже многие поколения. Именно он приказал стрелять тем пушкам, что разнесли ворота форта, тем винтовкам, чьи пули исклевали стену за бойницами, именно по его приказу штык приколол тело моего сына к воротам. Потому что ему так захотелось.

Я повернулся и ушел в сторону, провожаемый понимающим взглядом Злого. Он знает, он понял. Он сам из таких… может, даже еще страшнее была его судьба.

Звенело золото, которое считали и сразу раздавали вождям, пахло пылью и лошадиным потом. Орбеля отвели в коляску Арио, где Хрипатый ловко сковал его наручниками с тонкой цепью – бывший князь теперь полностью соответствовал статусу изловленного преступника. Теперь только суд, быстрый и пристрастный. И приговор.

Я пытаюсь уйти от человека, которого не могу узнать и не могу разглядеть. Он даже не идет, я не видел, чтобы он сделал хотя бы шаг. Он просто стоит, протягивая руку в мою сторону, словно приглашая ее пожать. Я бегу от него через темное поле, пока не кончаются силы, оборачиваюсь – а он все так же стоит, почти совсем рядом, и каждый раз оказывается все ближе и ближе.

И я его боюсь. Боюсь так, как не боялся чудовищ в детских страшных снах, до холода в позвоночнике, до потери дыхания, так, что хочется кричать, пытаясь этим криком заглушить страх, боюсь так, словно это не человек, и даже не демон, а врата в преисподнюю, которые идут за мной, чтобы затянуть туда живьем. Темное поле, темное тяжелое небо, и ощущение чудовищного Зла за спиной. Зла, которое все приближается.

Я заставляю себя остановиться, прервать этот позорный и нелепый бег через пыльную темную равнину. И заставляю себя повернуться. И этот, идущий за мной, уже совсем рядом. И я его вижу.

Вижу.

Себя.

Но не себя.

Этот – мертвый, пусть он и не умер. Мертвый внутри. По-трупному бледное лицо мое – и не мое. Это уже воплощенный в меня демон. И это Зло.