Глава девятнадцатая.
ГОДЫ И СУДЬБЫ
Время разбросало героев гангутскои победы. Кто раньше, а кто позже, уходили они из жизни, оставляя о себе память потомков, кто большую, а кто меньшую. Думается, что нет необходимости подробно останавливаться на последующей судьбе главного автора гангутскои победы Петре Великом; его последующие деяния, как и его огромный вклад в становление России как великой морской державы, читателю хорошо известны. Делом всей жизни Петра I было усиление военной и морской мощи России и повышение ее роли на международной арене. В долголетней Северной войне 1700–1721 годов Россия добилась полной победы и вошла в число великих морских европейских держав. В ходе этой войны Петр сформировался как крупный полководец и флотоводец. Он явился создателем регулярного русского военно-морского флота и основоположником петровской военно-морской школы, из которой позже вышли Г.А. Спиридов, Ф.Ф. Ушаков и Д.Н. Сенявин. Под руководством Петра были созданы Морской устав (1720 г.) и Морской регламент (1722 г.).
Стратегические взгляды Петра Великого далеко опережали его время. Концепции выигрыша войны одним генеральным сражением, которая господствовала среди военных теоретиков Запада, он противопоставил идею мобилизации всех средств ведения войны на суше и на море для обеспечения решающего превосходства над противником и гибкого их использования в зависимости от обстановки. Петр как никто другой умел делать глубокие выводы из поражений: так, после первой неудачи под Азовом в 1695 году он развернул строительство флота под Воронежем, и уже с помощью флота решил задачу по взятию Азова. Создав с нуля Балтийский флот, он с его помощью победил в войне со Швецией и к концу своего царствования вывел Россию в ряд самых могучих морских держав Европы.
Из характеристики Петру Великому Михаила Ломоносова: «С кем сравню Великаго Государя? Я вижу в древности и в новых временах Обладателей, великими названных. И правда, пред другими велики. Однако пред Петром малы….Кому ж я Героя нашего уподоблю? Часто размышлял я, каков Тот, который всесильным мановением управляет небо, землю и море дохнет дух Его — и потекут воды, прикоснется горам — и воздымятся». Лучше о личности Петра I, пожалуй, и не скажешь!
Ближайший соратник Петра по гангутской победе Федор Матвеевич Апраксин в 1715 и 1717 годах успешно командовал корабельным флотом, крейсировавшим в Балтийском море, причем в последнем плавании им произведена была успешная высадка десанта на остров Готланд. В 1716, 1718 и особенно в 1719 году, начальствуя галерным флотом, он ходил в Аландские и Стокгольмские шхеры, разоряя шведские берега и истребляя шведские суда Опустошения, произведенные гребным флотом под начальством Апраксина в окрестностях Стокгольма, навели страх на столицу Швеции и серьезно повлияли на заключение со Швецией выгодного для России Ништадтского мира Признательный Апраксину Петр I при заключении мира наградил его высшей военно-морской наградой — личным кейзер-флагом. В 1722 году Апраксин участвовал в предпринятом Петром Персидском походе и командовал флотилией при переходе по Каспию от Астрахани до Дербента. В 1723, 1725 и 1726 годах Апраксин командовал Балтийским флотом, совершая практические плавания в Финском заливе и в Балтийском море.
Вся последующая после Гангутского сражения административная деятельность Ф.М. Апраксина была сосредоточена на управлении флотом и Морским ведомством. До 1717 года он являлся президентом Адмиралтейства, а затем президентом Адмиралтейств-коллегий. В 1717–1718 годах Апраксин состоял членом комиссии суда над царевичем Алексеем Петровичем.
После смерти Петра в январе 1725 года продолжал пользоваться влиянием. В мае 1725 года он присутствовал на свадьбе царевны Анны Петровны с герцогом Голштинским в качестве посаженного отца невесты. Новая императрица Екатерина I уже в августе 1725 года наградила его орденом Святого Александра Невского. В1726 году стал членом Верховного тайного совета, участвовал в переговорах о заключении русско-австрийского союза.
Несмотря на высокое общественное и служебное положение и на весьма значительное состояние графа Апраксина, имя его встречается в судебных процессах того времени по обвинению в злоупотреблениях, «наносивших вред государственным интересам и увеличивавших бедствия народа». Впрочем, злоупотребления, как правило, происходили не по его вине, а из-за мягкости характера и излишней доверчивости к подчиненным.
Однако ни мягкость характера, ни миролюбие не избавили Апраксина от недоброжелателей и врагов, старавшихся всеми силами вредить ему. В политическом раскладе сил послепетровского времени Апраксин был близок к партии Меншикова
В начале 1728 года граф Апраксин переехал в Москву, где в том же году и скончался в ноябре 1728 года Погребен в Златоустовском монастыре в Москве. Детей у Ф.М. Апраксина не было, и на все свои деньги он завещал построить в Петербурге церковь во имя Святого апостола Андрея. Санкт-петербургский большой дом, что на Неве, «со всеми в нем уборы» и с помещающимися при нем двумя дворами, ныне хорошо известен как «Апраксин двор».
Герой сражения при Лапполе, при Гангуте и при Гренгаме Михаил Михайлович Голицын в последующие годы состоял губернатором Санкт-Петербурга Затем командовал войсками на территории Малороссии.
После смерти Петра был сторонником воцарения его внука, Петра Алексеевича. Несмотря на это, взошедшая на престол стараниями Меншикова Екатерина произвела Голицьша в генерал-фельдмаршалы и сделала кавалером ордена Святого Александра Невского. По воцарении Петра II М.М. Голицьш стал сенатором и членом Верховного тайного совета, а с сентября 1728 года — президентом Военной коллегии.
Являясь членом Верховного тайного совета, князь Голицын участвовал в событиях, связанных с воцарением императрицы Анны Иоанновны и ее кондициями. Когда императрица Анна порвала предложенные ей высшими сановниками кондиции, приняла на себя самодержавную власть и распустила Верховный тайный совет, все ожидали скорого падения Голицыных, но этого не произошло. Наоборот, князь Михаил не только остался президентом Военной коллегии, но и был приближен ко двору.
Современники единодушно отмечают, что Михаил Михайлович Голицын не только был отважен, смел и великодушен, но исполнен чести и пользовался любовью солдат и матросов за мужество и справедливость. Петр с особым уважением относился к нему, и одного из немногих никогда не принуждал на своих праздниках пить, в наказание, огромный кубок «Большого орла». Уже будучи отцом большого семейства и в генеральских чинах, Голицын никогда не смел садиться в присутствии старшего брата, свято чтя старинные русские семейные традиции.
Скончался Михаил Михайлович Голицын в декабре 1730 года, состоя в должности президента Военной коллегии. История его смерти достаточно темная. Согласно преданию, он умер «от огорчения». Однако голландский посол при русском дворе писал о его смерти, что князь ехал в своей карете впереди кортежа императрицы Анны Иоановны, когда та возвращались в Москву из села Измайлова. По дороге лошади в карете Голицына остановились и не хотели двигаться дальше. «Нетерпение кучера оказалось причиной большого несчастья: он хлестнул лошадь очень сильно, и едва сделали они несколько шагов, как земля быстро начала оседать и поглотила карету. Княгиня Голицына, увидя, что песок уходит вниз, догадалась из осторожности спрыгнуть на землю, и даже достаточно своевременно, чтобы не быть увлеченной вместе с каретой, кучером и форейтором.. Она хотела броситься в пропасть (вслед за мужем. — В.Ш.), но этому помешал один паж, удержав ее сзади. Пешие лакеи императрицы только успели приблизиться, как увидели еще в провале бревна, отрывающиеся и падающие друг на друга вместе с огромными глыбами камней, нагроможденных по бокам». Сам же Голицын при этом погиб. Императрица же вернулась в Москву другой дорогой, а это происшествие было представлено публике неудавшейся попыткой покушения на нее.
Победитель при Эзеле Наум Акимович Сенявин по учреждении Адмиралтейской коллегии в 1721 году назначен был присутствующим в коллегии. В этом году же командовал кораблем «Св. Андрей» в Котлинской эскадре, состоявшей под начальством самого Петра I, а затем, имея брейд-вымпел на корабле «Св. Александр», командовал эскадрой кораблей, отправленной в крейсерство к Гельсингфорсу. Когда решался вопрос о присвоении чина контр-адмирала Петру I или Сенявину, то царь, выслушав мнения, высказал пожелание присвоить это звание Сенявину, сказав: «Он достойнее меня». В феврале 1722 года ездил в отпуск лечиться от ран «к марциальным водам». Затем командовал кораблем «Святой Андрей» и плавал с эскадрами генерал-адмирала Апраксина и вице-адмирала Вильстера В 1727 году был произведен в вице-адмиралы. Осенью 1726 года совершил морское плавание в Ревель на корабле «Нептунус» с отрядом судов, а в 1727 году — в Киль на корабле «Дербент». В 1728 году назначен главным командиром над галерным флотом. Являлся инициатором строительства постоянной военно-морской верфи в Архангельске, которая стала главной судостроительной базой Балтийского флота в XVIII веке. В 1734 году принимал участие в военных действиях флота под Данцигом. В 1737 году был назначен начальником Днепровской флотилии против турок, но в следующем году скончался в Очакове во время эпидемии чумы.
Командовавший одним из отрядов галер в Гренгамском сражении младший брат князя Михаила Голицына Михаил Голицын-младший был определен на морскую службу в 1703 году на государевом смотре. В 1708 году, обучаясь морскому делу в Англии, в слезах писал домой: «Житие пришло мне самое бедственное и трудное. Наука определена самая премудрая: хотя мне все дни живота своего на той науке положить, а не принять будет; не зная языка, не научиться науке. А про меня вы сами знаете, что кроме природного языка никакого не могу знать, да и лета мои уже ушли от науки, а паче всего в том моя тягость, что на море мне быть невозможно, из-за того, что весьма качает».
Увы, князя с морской службы так и не отпустили. Поняв, что делать нечего, начал он заниматься морским делом серьезно, и по прибытии в Россию царь Петр, лично проверив его знания, «отметил их зело похвально». В Гренгамском сражении действуя дерзко и грамотно, Голицын-младший во многом обеспечил победу. Много лет спустя он серьезно увлекся садоводством и удачно разводил первые в России персики. Иностранные дипломаты описывали Голицына как человека несколько инертного и не особо умного, но зато наделенного здравым смыслом и душевным благородством Дослужился Михаил Голицын до генерал-адмиральского чина и дожил до «маститой старости», уйдя из жизни уже в годы царствования императрицы Екатерины II.
Что касается еще одного автора гангутской победы, генерал-лейтенанта Адама Вейде, то за отличие в Гангутском сражении в сентябре 1714 года он был награжден высшим орденом империи — Святого Андрея Первозванного. С 1718 года являлся президентом Военной коллегии. Вейде являлся автором первого воинского устава, основные положения которого без особых изменений действовали до конца XIX века. Сам граф П.Г. Брюс свидетельствовал, что, когда тяжелый недуг поразил генерала Адама Вейде в 1720 году, царь едва ли не ежедневно навещал его и дал врачам строгое указание безотлучно находиться при больном, употребляя все свое умение для его излечения, заявляя, что в случае его кончины он лишится «лучшего генерала и вернейшего подданного во всем государстве». К сожалению, болезнь была скоротечна, и буквально через несколько дней генерал-аншефа Вейде не стало. Петр приказал похоронить лютеранина в Александро-Невской лавре и лично присутствовал на похоронах. Капитан-командор Змаевич в последующие после Гангута годы успешно командовал гребными эскадрами. Уже после смерти Петра в 1727 году он достиг чина полного адмирала, но вскоре был разжалован в вице-адмиралы за злоупотребления с казенными деньгами, припасами и использование матросов на работах в личных целях. Что и говорить, проблема «адмиральских дач», неразборчивость в государственных и личных средствах столь же стара, как и сама история нашего флота. С 1729 года в течение четырех лет Змаевич управлял Тавровским адмиралтейством вблизи Воронежа, фактически находясь в опале. Весной 1733 года был отправлен губернатором в Астрахань для строительства на Дону галер и других приготовлений к новой русско-турецкой войне. Змаевич должен был возглавить и флот в этой кампании, но умер незадолго до начала военных действий
Генерал-лейтенант Иван Бутурлин в 1716 году назначен командиром галерной эскадры. В 1718 году Бутурлин принимал активное участие в розыске по делу царевича Алексея, и тогда же назначен был командиром Преображенского полка, а год спустя назначен членом вновь учрежденной Военной коллегии. В этой должности находился до 1722 года. В день торжества Ништадского мира Бутурлин был произведен в генерал-аншефы. В 1725 году, после смерти Петра, Бутурлин долго не соглашался стать на сторону приверженцев императрицы Екатерины, но, убежденный Меншиковым, окружил дворец гвардейскими полками. У Екатерины I Бутурлин был в милости, но участие его в заговоре против Меншикова стало его роковой ошибкой. Бутурлин был сослан на безвыездное жительство в свое родовое село Крутцы во Владимирской губернии, недалеко от города Александрова, где он и скончался в 1738 году.
* * *
Герой Гангута бригадир М. Волков в честь Ништадтского мира был произведен в генерал-майоры. В это время бригадир командовал гвардейским Семеновским полком. А уже четыре года спустя после смерти Петра — ив генерал-лейтенанты. В 1728 году ветеран Северной войны и герой Гангута был уволен в отставку. О дальнейшей его судьбе у автора сведений нет.
Командовавший вместе с М.Я. Волковым в Гангутской баталии левым флангом галер капитан П.М Демьянов был одним из самых многоопытных в галерном флоте России, уроженцем «греческие веры города Славони цесарского владения». И в последующие годы он командовал не только отдельными судами, но и отрядами галер. В 1719 году П.М. Демьянов достиг чина капитан-командора. Отпущен со службы в свое отечество он был уже по окончании войны со Швецией в 1725 году.
Еще один герой Гангута, один из первых ворвавшийся на палубу «Элефанта» и лично пленивший шаутбенахта Эреншельда капитан Ингерманландского полка С.Г. Бакеев, был произведен Петром в майоры. В этом чине он служил и в 1721 году. Дальнейшая судьба майора Бакеева неизвестна Скорее всего, он никакой карьеры так и не сделал, а доживал свой век где-то в родовой деревушке.
Еще один офицер гребного флота, капитан-поручик Францышко Марков сын Хорват, служил во флоте до тех пор, пока в 1734 году по причине недуга, не позволявшего продолжать службу, не был уволен с сохранением половинного оклада жалованья.
Герой Гангута и первого похода наших галер в Швецию генерал-майор Иван Головин в 1715 году случайно попадает в плен к шведам. Впрочем, в том же году его обменивают на пленных шведских офицеров. В 1717 году Петр назначает Головина обер-сарваером (инспектором) на Балтийских верфях. В 1720 году Головин возглавляет Петровский якорный завод, затем состоял камер-советником в Адмиралтейств-коллегий. В 1722 году Петр берет с собой «князя-баса» в Персидский поход. Назначение И.М. Головина генерал-кригскомиссаром флота, производство его в вице-адмиралы и награждение орденом Александра Невского состоялось уже после смерти Петра. При Анне Иоанновне Головина производят в полные генералы, но при этом освобождая от всех должностей. Лишь два года спустя, в 1732 году, его возвращают из опалы, вновь переименовывают в адмиралы и назначают командиром галерного флота на Балтийском море. В этой должности «князь-бас» состоял до своей смерти в 1737 году.
Что касается командовавшего в кампанию 1714 года в отсутствие Петра Ревельским корабельным флотом шаутбенахта Шельтинга, то в следующем году он успешно откомандовал линейным кораблем «Святая Екатерина». Плавал он в тот год с флотом в Финском заливе под началом вице-адмирала Петра Михайлова, а осенью был послан в Голландию для найма морских служителей и для наблюдения за отправкой в Россию закупленных кораблей. Исполнение этих поручений задержало Шельтинга в Амстердаме долее, чем предполагал Петр, а потому в 1716 году Шельтинг получил приказание немедленно прибыть из Амстердама в Копенгаген для принятия начальства над находившимся там Балтийским корабельным флотом. Современники отмечают, что Петр питал особенное доверие к Шельтингу, поэтому именно его и вызвал в Копенгаген, несмотря на то, что в то время там уже находился весьма опытный капитан-командор Сиверс Шельтинг в июле 1716 года прибыл из Амстердама с купленными им и капитаном Наумом Сенявиным кораблями в Копенгаген. Там он принял команду над всем флотом и плавал под штандартом царя. Осенью Шельтинг серьезно заболел, но все же возвратился во главе флота в Ревель, имея свой флаг на линейном корабле «Мальбург». На следующий год, командуя Котлинской эскадрой, Шельтинг ходил с ней в крейсерство к Дагерорту. В июне, командуя арьергардом корабельного флота, бывшего под общим начальством генерал-адмирала Апраксина, участвовал в плавании к Гогланду. В конце октября Шельтинг был произведен в шаутбенахты от синего флага В мае 1718 года он привел в Кронштадт из Ревеля зимовавшие там корабли, после чего снова опасно заболел и 18 июня скоропостижно скончался на рейде Кронштадта на борту своего флагманского корабля «Мальбург», отказавшись съехать перед смертью на берег.
На похоронах Шельтинга присутствовали сам Петр I, все флотские флагманы и министры. Историк так написал о нем: «К чести сего достойного человека надо сказать: служа 15 лет в русском флоте, Шельтин исполнял все возложенные на него поручения с примерным усердием, с похвальной ревностью». Потомки шаутбенахта продолжили флотскую династию Шельтингов, дав России немало храбрых флотских офицеров и адмиралов. Династия Шельтингов продолжилась до 60-х годов XX века.
Как мы уже отмечали выше, в 1715 году еще один активный участник Гангутского сражения капитан-командор Бре-даль, командуя эскадрой из 4 фрегатов и 3 шняв, крейсировал с ней в Балтике и близ Виндавы и взял 3 шведских капера. Имея вспыльчивый характер, Бредаль не раз попадал в весьма неприятные истории. Так, в 1726 году за побои, нанесенные им капитану Лоренсу, был на три месяца разжалован в матросы. Однако, несмотря на такие зигзаги судьбы, карьера Бредаля нисколько не пострадала.
В 1732 году он вошел в состав Воинской морской комиссии. В 1733 году Бредаль был назначен командиром порта в Архангельске, где положил начало самому порту, Адмиралтейству и другим учреждениям. Свои выдающиеся боевые качества Бредаль проявил во время войны с Турцией в правление императрицы Анны Иоанновны. На исходе 1735 года он был командирован на Дон «для начальствования над тамошними верфями и флотом, остававшимся еще с 1711 года и долженствовавшим содействовать осаде Азова». Командуя вначале Донской, а затем и Азовской флотилией, он отличился во взятии Азова и укреплении устья Дона, за что был произведен в вице-адмиралы. В июле 1737 года Бредаль успешно отразил троекратное нападение турецкого флота у Геничи, затем участвовал в походе русской армии на Крым, снова отбил нападение на свою флотилию турецких кораблей у Геничи и у Федотовской косы, к тому же успел еще между делом составить и карту Таганрогской гавани. После завершения войны Бредаль был отозван в Петербург, и как один из старших флагманов назначен присутствовать в Адмиралтейств-коллегий. В 1741 году по случаю предстоящей войны со Швецией Бредаля назначают главным командиром Архангельского порта и награждают орденом Александра Невского. В следующем году он пытался перевести из Архангельска в Кронштадт эскадру в десять вымпелов, но «встретил на пути столь жестокие бури, что важные повреждения ветхих его судов принудили его возвратиться в Архангельск». В следующем году вице-адмирал был отозван в Петербург, где состоялось разбирательство невыполнения им задания по переводу судов на Балтику. Началось многолетнее следствие. Только в 1753 году Бредаль наконец-то дождался, что для исследования его дела наряжен был военный суд. И только когда в 1756 году Бредаль скончался, состоя под следствием, суд объявил, что еще высочайший указ освободил его от всякой ответственности.
* * *
Герой победы при Эланде Наум Сенявин, ставший через чин капитан-командором в июле того же 1719 года, командуя отрядом из пяти судов, охранял наш галерный флот, действовавший у берегов Швеции, и ходил с отрядом из трех кораблей в Никепингу для наблюдения за неприятельскими судами.
По учреждении Адмиралтейской коллегии в 1721 году Сенявин был назначен присутствующим в коллегии. В этом же году командовал кораблем «Святой Андрей» в Котлинской эскадре, состоявшей под начальством самого Петра, а затем, имея брейд-вымпел на корабле «Святой Александр», командовал эскадрой кораблей, отправленной в крейсерство к Гельсингфорсу.
По случаю заключения Ништадтского мира был произведен в шаутбенахты. В 1722 году командовал кораблем «Св. Андрей» и плавал с эскадрами генерал-адмирала Апраксина и вице-адмирала Вильстера.
Императрица Екатерина I по вступлении на престол пожаловала Сенявину орден Святого Александра Невского. Осенью 1726 года совершил морское плавание в Ревель на корабле «Нептунус» с отрядом судов, а в 1727 году — в Киль на корабле «Дербент» для сопровождения герцога и герцогини Голштинских. В 1728 году Наум Сенявин был произведен в вице-адмиралы, в том же году назначен главным командиром над галерным флотом и исполнял эту должность с небольшими перерывами до 1732 года, когда был произведен в вице-адмиралы синего флага и сдал команду над галерным флотом адмиралу И.М. Головину.
С 1732 года Сенявин являлся членом Воинской морской комиссии, созданной по указу императрицы Анны Иоанновны. Стал инициатором строительства постоянной военно-морской верфи в Архангельске.
В 1733 году, в качестве депутата от коллегии, Наум Сенявин наблюдал за вооружением и разоружением флота в Кронштадте, произвел, согласно новому положению, расписание команд по ротам и в декабре, за отсутствием адмирала Гордона, исполнял должность главного командира в Кронштадте. В 1734 году принимал участие в военных действиях флота под Данцигом, имея флаг на корабле «Святой Александр». По возвращении послан с отрядом судов в Ревель, где исполнял должность главного командира. В 1735 году наблюдал в Риге за отправкою хлеба на военных судах в Кронштадт. В 1737 году был назначен начальником Днепровской флотилии и в следующем году, в мае, скончался в Очакове во время эпидемии чумы. Наум Сенявин был родоначальником знаменитой военно-морской династии Сенявиных. Знаменитый российский адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин приходился Науму Сенявину внучатым племянником.
Что касается еще одного героя Эзеля, Конона Зотова, то в марте 1720 года он становится главным контролером Адмиралтейств-коллегий. Должность эта предполагала контроль за соблюдением законности в коллегии и выявление всех дел, идущих во вред государству. Днем Конон, не жалея сил, трудился в конторах, ночами же с не меньшим воодушевлением выполнял новый приказ Петра — готовил первый российский Морской устав. Писанное им редактировал лично царь, он же написал и свое знаменитое предисловие к доброхотному читателю. Первый Морской устав действовал на Руси без особых изменений вплоть до эпохи парового флота… Вопиющее беззаконие и воровство в Адмиралтейств-коллегий вынудили Конона обратиться к царю с докладной запиской о чинимых безобразиях. Одновременно требовал он внимания к своей должности и грамотных помощников. Записка обошлась Конону Зотову дорого. Через день после написания он был взят под стражу, якобы за клевету. Но через несколько дней, разобравшись во всем, Петр освободил Конона и оставил в прежней должности.
Из биографии героя: «В 1720 году моряка арестовали и препроводили в Юстиц-коллегию за “дерзкое непристойное доношение”. Сам Конон Никитич объяснял арест кознями мачехи. Шестью годами ранее Никита Моисеевич (отец Конона Зотова. — В.Ш.) женился на вдове капитана Стремоухова, и Петр задумал сделать из бракосочетания комедийное действо. К. Зотов просил царя избавить семейство от позора, но не преуспел. Свадьба запомнилась весельем и непристойностью. После смерти Никиты Зотова завязалось дело о его наследстве. Видимо, из-за этого Зотова и оговорили. Но вскоре он оказался на свободе и выполнял новое ответственное поручение».
Но и после случалось лихо. Действуя как всегда смело и решительно, первый «охотник» Российского флота быстро нажил себе врагов. С особой неприязнью относился к нему вице-адмирал Сиверс, которого Зотов изобличил в преднамеренном раздутии береговых штатов и урезании корабельных. Петр наказал вора, но Сиверс с тех пор затаил злобу на дотошливого контролера
Отныне за каждым его шагом следили денно и нощно, каждое его слово и поступок тут же доносились императору. Скоро, очень скоро понял Конон, что клеветников предостаточно. А когда в одиночку стало бороться невмоготу, написал письмо Петру: «…Научи, как жить, если дать о себе отповедь, то вздором называют, а если смирно себя вести, то озлоблениями и обидами несносными… находят». Одновременно он попросился на корабли: «…А я лучше на Балтии хочу умереть, нежели от кнута и дыбы… да мимо идет чаша сия моя».
И снова Петр поддержал своего «охотника».
— Мой Зотов по своей учености да к службе радению, почитай, целой эскадры стоит! — объявил он.
Но на корабли не отправил, а оставил на прежней должности. Честные люди были в цене во все времена!
Из биографии героя: «В те годы мало кто из имевших доступ к казенному имуществу не крал. Зная Конона Никитича как прямого и честного человека, непримиримого к недостаткам, царь 21 марта 1721 года назначил его контролером при Адмиралтейств-коллегий, чтобы “показать силу той должности” его будущим преемникам. Видимо, Петр I понимал, что человек характера Зотова долго не продержится на должности, которая предполагала столкновения с адмиралтейскими чинами. Конон Зотов вновь проявил строптивость. Узнав о пытках за ревность к службе Квашнина-Самарина, он потребовал отставки и заявил, что предпочитает погибнуть в бою, чем в застенке. Отставку моряк не получил и служил контролером, неоднократно имел столкновения с чиновниками. Одновременно он разрабатывал важные документы по флотской администрации».
В 1722 году Конон Зотов дописал первую в русском флоте книгу морских сигналов, которая легла в основу всех последующих сводов. Одновременно он трудился над созданием партикулярного (коммерческого) Морского устава, горячо одобренного Петром
Не успел первый волонтер отложить в сторону рукопись партикулярного устава, как тут же взялся за работу над учебником для российских мореходов с длинным по тем временам названием «Разговор у Адмирала с Капитаном о команде. Или полное учение како управлять кораблем во всякие разные случаи. Начинающим в научение, отчасти знающим в доучение, а не твердо памятным в подтверждение. Учинил от флота капитан Конон Зотов». Книга рассматривала вопросы управления кораблем в море, съемки с якоря, постановки парусов и другие. «Разговор…» был написан в форме диалога между адмиралом и капитаном, причем обсуждение серьезных вещей Зотов совмещал с юмором и соленой флотской шуткой. Так, на вопрос адмирала о том, как узнать, хорош ли корабль на ходу, капитан отвечает: «…Когда корабль на прытком ходу своим трясет задом, то значит, что пропорция в его строении есть добрая». По книге Зотова учились многие поколения русских моряков. Учебник переписывали от руки, а редкие, рассыпающиеся от ветхости экземпляры передавали от отца к сыну, от деда к внуку.
К середине 20-х годов XVIII столетия Зотов становится фактически во главе русской военно-морской разведки.
К нему стекаются вся европейская морская литература и сведения об иностранных флотах; полученное он постоянно переводит и анализирует, собирая также информацию о состоянии флотов через посольства и своих агентов. Не забывал Конон Никитич и о практической работе. Так, он предложил принципиально новый способ крепления такелажа. В январе 1725 года не стало Петра. Старые недруги не простили Зотову былых ущемлений. Исподволь начали они очередную травлю. При первой же возможности Конон Никитич возвращается на действующий флот. В январе 1726 года он становится капитаном линейного корабля «Пантелеймон-Виктория» и весной выводит его в плавание по Финскому заливу. Но радость капитана 1-го ранга была недолгой. Едва он покинул свой пост контролера, как воры, почувствовав отсутствие бдительного стража законности, резво взялись за дело. Когда же генерал-адмирал Федор Апраксин решил произвести ревизию, результаты оказались самые плачевные.
— Немедля возвернуть Зотова в прежнюю должность! — распорядился он. — Иначе крысы наши конторские, почитай, все растащат!
С грустью покидал палубу своего последнего корабля Конон.
— Ноет сердце мое, — говорил он друзьям, — что не ступать мне на корабли более уже никогда!
Снова погрузился он в нескончаемую бумажную войну, снова стал писать записки изобличающие. Снова пошли доносы и угрозы. Все вернулось на круги своя! Но Зотов не терял надежды встать в боевой строй. «Если уметь да не учить, — пишет он в одном из писем Апраксину, — то есть великая вина… а если не уметь, для чего умеющих ненавидеть и похваляться уморить при конторе и во флот не пускают!» Но генерал-адмирал упорствует.
— Каждому свое место предрасположено! — бранит он настырного контролера. — А я для того и поставлен, чтобы думать за всех!
Работая ночами, пишет Зотов новые книги. В 1728 году создает он «Регламент адмиралтейского нижнего суда» — свод законов повседневной деятельности Адмиралтейств-коллегий. В 1729 году Зотов уезжает на время в Москву, где занимается приведением в порядок центральных учреждений коллегии, одновременно составляя многие законоположения по их деятельности. По возвращении в Санкт-Петербург переводит с голландского «Светильник морской» — морскую лоцию от Ревеля до Англии и Белого моря, пишет первый в России учебник морской тактики — «Книгу о погоне за неприятелем».
А Россия уже переживала темное время царствования Анны Иоанновны. Шла беспрестанная борьба за власть: армию прибрал к рукам фельдмаршал Миних, флот оставил за собой вице-канцлер Остерман. Что за беда, коль в делах морских Остерман был полнейший неуч и на палубу боевого корабля ни разу не ступал. Под крылом Остермана начало расти влияние наиболее реакционной части высшего флотского командования, составившей так называемую «английскую партию». «Англичане» требовали пересмотра основных положений Петра I по флоту, отмены Морского устава, созданного Зотовым, и принятия английского. Во главе новоявленных реформаторов стояли вице-адмирал Головин, адмиралы Сиверс и Гордон. Однако «англичане» в своих планах скорого переустройства петровского флота просчитались. В противодействие им стихийно возникла «русская партия» во главе с Соймоновым, Зотовым, Берингом. Неофициальное руководство партией взял на себя Наум Сенявин. «Русские» отстаивали самостоятельный путь развития отечественного флота, следование заветам Петра. Причем если «английскую партию» составляли в большинстве своем старые адмиралы, то «русскую» — прежде всего молодые капитаны кораблей и рядовые офицеры.
Несмотря на все старания и интриги Остермана, «русская партия» во главе с боевыми адмиралами и капитанами была чрезвычайно популярна на флоте. Особую же опасность для «англичан» представлял Зотов, знающий как свои пять пальцев всю тайную кухню Адмиралтейств-коллегий. Один из историков следующим образом описал значение Зотова: «Среди русских было, однако, одно лицо, имевшее… все данные, чтобы выступить в прениях могучим противником реформаторов, — лицо, давшее некогда повод Петру Великому провозглашать здравицы… за успехи его в науках… получившее почетную известность: как вполне образованного моряка, боевого офицера, соучастника Сенявина в первой морской победе русских, тщательного служаки, знатока морской тактики и организации иностранных флотов, сотрудника Петра по составлению Морского регламента и устава… смелого и речистого человека, не затруднявшегося входить со своими представлениями к Петру, иногда резко несогласными со взглядами государя. Среди “русской партии” был капитан Конон Никитич Зотов…»
Однако без поддержки сверху «русская партия» была обречена на поражение. Используя административную власть, «англичане» исподволь повели расправу со своими наиболее опасными врагами. Прежде и легче всего избавились от Витуса Беринга, которого срочным образом спровадили во Вторую Камчатскую экспедицию. В ней Беринг совершит много открытий, впервые донесет русский флаг до берегов Америки, но в Россию уже не вернется. Могилой ему станет скалистый остров (названный впоследствии его именем) в далеком, продуваемом северными ветрами проливе (тоже получившем позже его имя). После Беринга «англичане» взялись за контр-адмирала Соимонова. Вскоре бравый моряк был взят под арест как конфидент заговорщика князя Вяземского и судим Контр-адмирала били плетьми, ему рвали ноздри, а потом отправили по этапу в Сибирь. Одновременно началась травля Наума Сенявина, которого адмирал Сиверс буквально выживал с флота, придираясь к каждой мелочи. Заседания коллегии превратились для Сенявина в сущий ад. Не уступая ни в чем, он дрался как лев, но был один.
Протоколы заседаний доносят до нас драматизм происходившего: «…То он (Сенявин) принужден будет в коллегию не ездить, понеже он вице-адмиралом служит 33 года и такой обиды не имел, а адмирал и вице-президент (Сиверс) объявил, что и он в России служит близ 26 лет, а дураком не бывал, и на то вице-адмирал Сенявин говорил, от кого он так признан?» Затравив Сенявина, сгноив Соимонова и избавившись от Беринга, «англичане» принялись за Конона Зотова. Уверенные в полной безнаказанности, они теперь действовали нагло, не утруждая себя особыми ухищрениями. Обвинение, выдвинутое против него, было дико по своей нелепости. Зотова, долгие годы стоявшего на страже законности и охраны казенного добра, обвинили… в воровстве. Удар был настолько внезапен и ошеломляющ, что Конон Никитич пребывал в полнейшем отчаянии от свалившегося на его голову позора. В чем же могли обвинить его? Ведь всего лишь несколькими годами ранее он писал одному из своих друзей: «…Ни движимого, ни недвижимого у меня нет; нечего отнять и нет, как потеснить в усадьбах, ибо по государевой милости испомещен на морях!» Обвинение было до нелепости смешное: будто взял Зотов для себя без указа коллегии Адмиралтейской взаимно девять бочек извести. Заметьте — взял взаимно, т.е. в долг, чтобы потом вернуть.
«Дело Зотова» очень быстро стало известно самому широкому кругу морских офицеров, но реакция на него получилась обратная той, на которую рассчитывали обвинители: среди моряков поднялся ропот, люди не верили в нечестность первого «охотника» Российского флота. На кораблях в кают-компаниях открыто называли это дело сиверсовской стряпней.
Сам же Сиверс торжествовал: вот когда он рассчитался с дерзким контролером! Но Зотов не сдавался и наотрез отказывался признать себя виновным, требуя повторного расследования своего дела. Повторного расследования вице-президент Адмиралтейств-коллегий побоялся, и обвинение против Зотова пришлось снять. Но дело было сделано. Конон Никитич не мог долго работать в такой обстановке. Отныне единственным его утешением стали книги.
В 1741 году Зотову по настойчивым требованиям Сенявина дали должность генерал-экипажмейстера и чин контр-адмирала. Конон Никитич отнесся к повышению равнодушно: кроме мундира и оклада, для него ничего не изменилось.
Зотов работал как одержимый. Одна за другой выходят из-под его пера книги: «Новые сигналы», «Пополнение к знанию зеймана», новый учебник тактики «Об экзерцициях военного флота»…
Весной 1742 года Конон Никитич тяжело заболел и вынужден был уехать в Ораниенбаум. В октябре 1742 года его не стало. Погребли контр-адмирала на местном кладбище.
* * *
Участник Гангутской баталии Ян Дежимон (ставший в России Иваном Андреевичем) за геройство в сражении получил чин капитана 2-го ранга. В1715 году он под началом князя М. Голицына был в походе гребного флота у острова Флисбург, участвовал в экспедиции на шведский берег, занимался промером ревельского фарватера. В 1717 году успешно командовал галерами в Або, за что был особо отмечен Апраксиным. В 1718 году Иван Дежимон был произведен в капитаны 1-го ранга, опять командовал галерами у Або. В следующем году Дежимон — уже капитан-командор и снова во главе отряда действует в шведских шхерах. В 1720 году, командуя отрядом галер, он отличился в Гренгамском сражении, а в следующем ходил во главе своего отряда по шхерам до Аландских островок. После заключения мира со Швецией Дежимон перешел на службу в армию, однако там практически не служил, а по приказу Петра I занимался постройкой галерного порта В1723 году Дежимон скоропостижно умирает в Петербурге.
Капитан Маркус Грис, известный в российском флоте как искусный штурман, после Гангутского сражения занимался промерами корабельного фарватера от Гангута до Барезунда и составлением карты, в следующем году командовал линейным кораблем «Перл». Корабль в отряде Бредаля был отправлен в Англию, но, попав в сильный шторм, потеряв мачты, едва добрался до Копенгагена. Во время шторма Грису пришлось наводить жесткий порядок на корабле, т.к. несколько подчиненных офицеров проявили малодушие.
После возвращения «Перла» в Россию эти офицеры подали на Гриса жалобу, обвинив его «в самовольстве, дурном обращении с подчиненными и в пьянстве». Грис был отрешен от командования кораблем и отдан под суд. Однако вскоре выяснилось, что он ни в чем не виновен, и Грис был оправдан. Обиженный на ложные обвинения, он подал прошение об отставке, но Петр, не желая терять грамотного штурмана и хорошего моряка, порвал прошение, а самого Гриса назначил командиром линейного корабля «Рафаил». В этой должности Грис отличился в крейсировании по Балтике и в экспедиции на остров Гогланд. По возвращении из похода Грис возобновляет свое прошение об отставке и в декабре 1718 года добивается увольнения с русской службы. О дальнейшей судьбе Маркуса Гриса сведений нет. Впрочем, думается, столь грамотный и опытный штурман без дела не остался.
Бывший при Петре в Гангутском сражении генерал-адъютант Павел Ягужинский сделал впоследствии блестящую карьеру. В том же 1714 году Ягужинский был послан в Данию для того, чтобы понуждать датскую корону к исполнению союзных обязательств. После учреждения в 1718 году коллегий на Ягужинского возложено наблюдение за «скорейшим устройством президентами своих коллегий». Через год он принимал участие в Аландском конгрессе, затем в 1720–1721 годах представлял интересы России при венском дворе императора Священной Римской империи. С января 1722 года Ягужинский — генерал-лейтенант, а за четыре дня до того назначен первым в истории генерал-прокурором Правительствующего Сената. В его обязанности была вменена борьба с казнокрадством По воспоминаниям современников, Ягужинский «отличался прямотой, честностью и неподкупностью, неутомимостью в работе». В мае 1724 года при учреждении для коронации Екатерины роты кавалергардов он был назначен ее командиром с чином капитан-поручика, был удостоен орденов Андрея Первозванного и Александра Невского. В качестве генерал-прокурора Ягужинский слркил противовесом могущественному князю Меншикову и несколько ограничивал его аппетиты. При дворе в Ягужинском видели «обличителя и врага всех тех личных и своекорыстных стремлений». После вступления на престол Екатерины генерал-прокурор стал открыто ссориться с упрочившим свое положение Меншиковым, по-прежнему не пропускал ни одной придворной попойки, а во время всенощной в Петропавловском соборе взывал о защите к гробу покойного императора, так что опасались, что он может «в припадке отчаяния наложить на себя руки». После учреждения Верховного тайного совета и установления меншиковского всевластия Ягужинский покинул пост генерал-прокурора и был отправлен полномочным министром при польском сейме в Гродно, где разбирался вопрос о курляндском престолонаследии. С 24 октября 1727 года — генерал-аншеф, хотя в армии уже давно не служил
В последующие правления Ягужинский не без успеха лавировал между противоборствующими придворными группировками. В январе 1730 года участвовал в заговоре «верховников», но, разуверившись в его успехе, 20 января известил обо всем Анну Иоанновну, был арестован, но вскоре освобожден. Анна Иоанновна сполна вознаградила ренегата Указом императрицы 4 марта 1730 года Ягужинский назначен сенатором. В том же году получил в подчинение Сибирский приказ, из которого должен был получать жалованье «по рангу». С 1730 по 1731 год — генерал-прокурор Сената. По его инициативе был создан первый в России кадетский корпус В 1731 году удостоен титула графа.
Влиянию Ягужинского положила конец ссора с канцлером Остерманом, после чего он был отправлен в очередную почетную ссылку — послом в Берлин. Но через несколько лет вернулся обратно по воле фаворита императрицы Бирона с возвращением должности обер-шталмейстераЗго был звездный час Ягужинского. Из хроники событий «Кабинеты иноземных государей предписывали своим министрам искать милостей Ягужинского. Дружбой с ним гордились послы, а князь Радзивилл искал руки его дочери… Он уже забирал в руки свою былую власть. Его приговоров и решений особенно боялись высшие чиновники государства, потому что они, при безукоризненной справедливости, всегда были очень строги и быстро приводились в исполнение. Современники с вниманием и интересом следили за ростом могущества Ягужинского и ждали, когда начнется между ним и Остерманом схватка за власть».
Здоровье Яужинского к этому времени было уже давно расшатано, причем не столько напряженной жизнью и непомерной работой, сколько кутежами и всякими излишествами. Но он не унимался, неизменно посещал балы и пирушки, где пил, не отставая от других. В январе 1736 года Яужинский заболеллихорадкой, которая осложнялась приступами подагры, и в апреле того же года умер. Похоронен в Александро-Невской лавре.
Что касается плененного при Гангуте шаутбенахта Нильса Эреншельда, то спустя полгода после пленения он писал из Петербурга адмиралу Ватрангу, что шесть из семи его ран залечены, но от последней в левое бедро он продолжает тяжко страдать и лежит «в нестерпимой болезни».
Что касается бригадира Петра Лефорта, то он впоследствии стал генералом Более-менее успешно служил при Екатерине I, при Петре II и при Анне Иоанновне. В 1732 году Лефорт решил, что сыт Россией по горло, и уехал в Мекленбург. Из всех известных участников Гангутского сражения Петр Лефорт, наверное, самый невзрачный. Впрочем, отблеск гангутской славы все же озарил и его весьма унылую и посредственную жизнь.
Что касается шведского шаутбенахта Эреншельда, то в русском плену он оставался вплоть до заключения Ништадтского мира. При освобождении из плена Петр I в качестве признания его мужества подарил Эреншельду свой портрет, украшенный драгоценными камнями. В этом же году Эреншельд был произведен в полные адмиралы и назначен в Карлскруну директором экономической части Адмиралтейства. Умер в ноябре 1728 года в Карлскруне.
Адмирал Густав Ватранг, несмотря на поражение при Гангуте, был оставлен в занимаемой должности. В 1715 году ему вновь поручили командование флотом, однако из-за ухудшившегося здоровья он был вынужден отказаться от назначения. После года тяжелой болезни в 1916 году Ватранг скончался.
Что касается остальных взятых в плен шведов, то из раненых при Гангуте более сотни впоследствии умерли. Надо сказать, что шведские моряки вовсе не были брошены на произвол судьбы. Наоборот, отношение к ним было самым внимательным, просто медицина того времени была, увы, весьма далека от совершенства. Необходимо отметить и тот факт, что лечением пленных шведских моряков занимались наши морские врачи.
Отметим, что все шведские пленники ежедневно получали «ветчины… на четыре человека фунт, а крупу и сухари против солдатских дач» (т.е. столько же, сколько и наши солдаты), а находившиеся на излечении помимо этого получали в том же количестве, как и наши, пиво и вино. Сохранился даже документ, в котором пленные шведы выражали пожелание, чтобы вместо солдатских сухарей им выдавали муку для приготовления свежего хлеба и выпечки. Так что жилось в плену шведам не столь уж и плохо. После заключения мира шведские матросы и солдаты были отправлены домой. Небольшая часть из них, однако, предпочла остаться жить в России.
