Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Очнулся Вадим в кровавой мгле.
Он сидел в огромном чане с кипящей кровью, на самом дне, почему-то с широко раскрытыми глазами и разинутым ртом. Как та хрестоматийная жаба, что не рассчитала траекторию и ухнула в крынку с молоком.
Кровь булькала, пузырилась, из глубины чана выскакивали костяные копья-крючья и пронзали Вадима насквозь, с мерзким чмоканьем и шипением впиваясь в живот, грудь, горло, пробивая навылет сердце и лёгкие.
Ослеплённый, ошарашенный, истерзанный страшными зазубренными костяшками, Вадим оттолкнулся от дна и, захлёбываясь кипящей кровью, всплыл на поверхность.
Хлебнув, наконец, воздуха, Вадим с трудом разлепил сведённый судорогой рот и истошно завыл, изнемогая от раздирающей его на части невыносимой боли.
Что-то не давало двигаться, не пускало, сковывало движение.
Оглашая своды посёлка леденящими душу воплями, Вадим изо всех сил рванулся и, так и не сумев выпростаться из спальника, рухнул на стол.
Смёл всё, что было на столе, свалился на пол и стал бешено извиваться пойманной в мешок анакондой, пытаясь вырваться из плена и продолжая истошно орать.
При падении наш парень пребольно ударился об стол, затем об топчан, об пол… Но это была такая мелочь в сравнении с невыносимой фантомной болью изодранного в клочья организма, что он не обратил на ушибы внимания.
Да это просто ласковый массаж какой-то, а не боль…
Припадок Вадима мобилизовал соратников на реанимационные работы: все резво подскочили, в два счёта достали извивающегося гостя из спальника, похлопали по щекам, спрыснули личико водицей, встряхнули как следует, приводя в чувство.
– Опять видение? – участливо спросил Панин.
– А-аа!!! А-ахх… А-рр… – Зверовато подвывая, Вадим безумным взором шарил по стенам и пытался вырваться из рук соратников.
– Вадим! Вади-им! Вы меня слышите?
– Слы… ыы… шшш… – У Вадима зуб на зуб не попадал, его колотило в крупном ознобе. – О, ббб-оже, как ббб-ольно…
– У тебя Б‑32 остались? – спросил Мусаев.
– Есть, но не дам, – сказал Панин.
– Зажал, что ли? – удивился Мусаев.
– В секторе мы ему дали двойную дозу, – пояснил Панин. – Вполне может быть, что такая алертность и галлюцинации при повторном приступе – как раз из-за этого.
– То есть это у него сейчас такой «отходняк»?
– Можно сказать и так. В общем, не стоит экспериментировать, последствия могут быть непредсказуемыми.
– Так, ну и что мы с ним будем делать?
– А у тебя там заветная фляжка в вещмешке не завалялась, часом?
– Есть, но… Гхм…
– Зажал?
– Да ну, при чём тут это? После Б‑32 это ему не повредит?
– Никоим образом.
– Ну тогда пожалуйста…
Мусаев нырнул в свой рюкзак, немного покопался и извлёк плоскую пол-литровую фляжку из светлого металла.
Панин набулькал в стаканчик, ухватил Вадима за нижнюю челюсть, зафиксировал, и, проявив неожиданную сноровку в столь далёком от электротехники аспекте, в три приёма ловко напоил страждущего.
Огненная вода булькнула в горле и проскочила по адресу, обдав изнутри благодатным теплом, быстро вытеснившим кипящую фантомную кровь.
Вадим несколько раз глубоко вздохнул, обвёл присутствующим частично осмысленным взором и наконец понял, где находится.
Это была всё та же камера-комната в заброшенном посёлке на Пятом Уровне подземной колонии.
Всё тот же трижды благословенный 2063 год.
– Господи… – чуть не плача от счастья, прошептал Вадим. – Я жив… Я… Слава богу – я здесь…
Вот уж реально – слава богу, это был отнюдь не чан с кипящей кровью и некими хитрым образом встроенными костями, протыкающими Вадима насквозь.
Это был всё тот же многоуровневый подпол Погибшего Мира.
И этот подпол ощутимо трясло.
Имела место мелкая монотонная вибрация равномерными циклами, с коротким разгоном, продолжительным туром на верхней ноте, коротким затуханием и паузой в несколько секунд.
Затем всё повторялось вновь.
С потолка осыпалась известь и крошки чего-то, то ли песка, то ли бетона, над склянкой, в зеленоватом пятне, образовалось лёгкое облако взвеси.
Только в этот раз пятно было не по центру комнаты, а в углу, куда закатилась упавшая со стола склянка.
– Надо прятаться! – сипло заорал Вадим, вскакивая с пола и принимаясь шарить вокруг в поисках фонаря. – Сейчас же! Они скоро будут здесь!
Дальше была сцена в формате «врач запретил санитарам вязать буйно-помешанного: пусть выплеснет избыточную моторику и успокоится сам».
Вадим лихорадочно искал свой фонарь, потом зачем-то пытался запихнуть спальник в рюкзак, хотя, по логике, прятаться можно и без спальника.
Панин во время этих манипуляций ласково спрашивал о причинах беспокойства, Вадим отвечал резко, сердито, не понимая, как можно быть таким глупым и не понимать всю глубину надвигающейся опасности.
Догадавшись наконец, что можно обойтись без рюкзака, Вадим побежал, прихрамывая (зашиб ногу, когда падал с топчана), через коридор, в камере напротив укрылся в зарешеченной половине, закрыл дверь решётки и стал взывать к благоразумию соратников.
– Давайте все сюда! Бегом! Сейчас начнётся!!!
Соратники присоединяться к Вадиму не спешили. Все остались возле опочивальни в коридоре, а к камере, в которой укрылся Вадим, подошёл один Панин.
– Вроде в прошлый раз полегче было, не? – проворчал Мусаев.
– Тогда Б‑32 ещё действовал, – сказал Витя. – Мне давали его, помню: всё вокруг плывёт и качается, а тебе на всё наплевать. В общем, его и с однушки конкретно торкает, а уж с двойной дозы вообще должно унести в никуда…
Панин принялся ласково и вкрадчиво выспрашивать, что беспокоит пациента.
Пациент, сердясь на непроходимый дебилизм самого умного человека в экспедиции (чего уж тогда от остальных ждать-то!), кричал про циклопа, про хитрый контрабас и атаку краулеров и моторно, как заведённый, требовал, чтобы соратники всё бросали и прятались за решётку.
Глупо всё вышло.
Глупо и бездарно.
Вадим, так и не сумевший толком выломиться из состояния фантомного болевого шока и дичайшего посмертного стресса, вёл себя как сумасшедший.
Его соратники, люди вполне адекватные и бывалые, не спешили вестись на призывы сумасшедшего, ждали, когда он успокоится и окончательно придёт в себя.
Между тем мелкая дрожь благополучно завершилась, циклоп закономерно впал в буйство, ухватил посёлок за шкирку и принялся трясти что есть силы.
– А?! Что я говорил!!! – торжествующе орал Вадим из-за решётки, как тот заточённый инквизицией пророк, предрекающий Чёрную Смерть. – Вот оно!!! Сейчас начнётся! Давайте все сюда!!!
Циклопье буйство было недолгим.
Наверное, и минуты не прошло, всё стихло, словно бы циклопа убили выстрелом в голову из пушки – и по коридору упругой волной пронёсся странный звук…
Как будто чуть дальше, с той стороны, откуда дул ветерок, кто-то очень медленно повёл смычком по самой толстой струне гигантского контрабаса.
От этого звука замирало сердце и перехватывало дыхание.
Стоп… Кажется, в прошлый раз сердце не замирало, а пускалось в дикий галоп? Точно, так и было, Вадим прекрасно всё помнит!
Посветил фонариком: Панин возле камеры и остальные, в коридоре, присели на корточки, зажмурились и крепко обхватили голову руками, словно боялись, что она, голова, сейчас взорвётся изнутри.
Да-да, было такое распирающее чувство, напряжение, катастрофическое предощущение, что ещё немного, и ты станешь эпицентром своего маленького личного ядерного взрыва…
А у Вадима сейчас было всё несколько иначе: скачок давления, равномерный стук в висках – и не более того.
В отличие от своих спутников, он мог видеть, слышать, двигаться, соображать.
Причём соображать даже несколько продуктивнее, чем пять минут назад.
Вадим повёл ладонью по двери в решётке, отметив, что тут не хватает какой-то детали, и спустя секунду понял: нет задвижки.
Сюрприз, однако!
Остались только массивные круглые петли, а сам штырь, который в своё время запирал камеру, отсутствовал.
Вадим выскочил из камеры и побежал по коридору, выискивая дверь с живой задвижкой.
В четвёртой справа камере задвижка присутствовала. Массивный такой штырь, с приваренным поворотным рычагом и фиксатором, чтобы не выскакивал из петель.
Вадим вбежал за решётку, захлопнул дверь, проверил, как функционирует задвижка.
– Так, а ну-ка…
Нормально функционирует, хоть и проржавело всё. Входит с натугой, сидит прочно, решётка выглядит вполне надёжной.
Тут Вадиму пришло в голову, что неплохо бы примотать рычаг задвижки к решётке. Вроде бы и так славно сидит, но кто их, краулеров, знает, на что они способны?
Выбежал из камеры, бросился в опочивальню.
Пока бежал, струнный концерт кончился: контрабас испустил последнюю, особо сочную ноту, и в посёлке воцарилась тишина.
Когда Вадим доставал моток репшнура из своего мешка, соратники уже частично пришли в себя.
– Зачем тебе стропа? – болезненно морщась, спросил Мусаев.
– Щеколду замотать… – пробурчал Вадим и трусцой припустил к камере с задвижкой.
Закрылся, распустил репшнур, с надеждой уточнил напоследок:
– Эй, вы прятаться будете, нет? Сейчас они прибегут!
– Триммер мигнул, – сказал Олег.
Негромко сказал, но в коридоре была такая тишина, что Вадим услышал.
– Как мигнул? – заинтересовался Мусаев. – Включился-выключился?
– Да.
– Это бывает, – успокоил Мусаев. – Как раз во время трясучки, уже пару раз замечал. Причём замечал как раз на выходе…
О, господи… В прошлый раз всё было в точности так же…
– Дебилы! – заорал Вадим. – Вас сейчас сожрут! Ко мне!!! Все ко мне, бегом!!!!
– Вадим… – В камеру заглянул Панин, он тёр лицо и зевал. – Прошу вас, не надо так кричать. Я прекрасно понимаю…
– Тихо! – раздался из коридора голос Мусаева. – Слышите?
С той стороны, откуда дул ветерок, приближался странный звук, похожий на жужжание мух, вьющихся в жаркий июльский полдень над…
Впрочем, можно не продолжать, звук был именно ТОТ, как в прошлый раз.
– Господи… Да это просто шизариум какой-то! – в отчаянии простонал Вадим и, геройски выскочив наружу, схватил Панина за руку и поволок в камеру.
Панин с неожиданной для учёного сноровкой освободился от захвата, оттолкнул Вадима и вежливо, но решительно потребовал:
– Вадим, прошу вас: прекратите. У нас, похоже, какие-то проблемы намечаются…
– Тихо, я сказал! – зло прикрикнул Мусаев. – Всем слушать!
– Господи, ну и дураки же вы! – Вадим метнулся в камеру, закрыл дверь, заперся и стал быстро приматывать засов к решётке, пропуская двойную петлю через рычаг. – Клянусь, больших дураков в жизни не встречал… И не говорите потом, что я вас не предупреждал…
Вот эта последняя фраза, разумеется, была из рук вон глупой или даже ненамеренно издевательской…
Но на неё уже никто не обратил внимания.
– К БОЮ! – рявкнул Мусаев. – Лёша, бросай психа на хрен! Назад!
– Но…
– Назад, я сказал!
Дальше всё было быстро, страшно и до боли знакомо.
Адский сценарий повторялся с фатальной неизбежностью, изменился только состав труппы. Одному актёру этой трагедии дали шанс, и он им воспользовался: спрыгнул со сцены за секунду до ужасного финала.
Автоматные очереди и леденящие душу вопли товарищей были недолгими и вскоре захлебнулись в безмолвном потоке серых теней с острыми углами.
Вадим отпрянул назад, погасил фонарь и, вжавшись в угол, сидел на полу, стараясь не шевелиться и даже не дышать, насколько это было возможно.
Увы, маскировка не удалась.
Ужасные твари чуяли его.
У решётки образовалось столпотворение. Раздавалось щёлканье клешней, глухие удары, душераздирающий скрежет зазубренных хитиновых копий, трущихся о ржавые прутья решётки.
Твари бились об решётку, то ли тараня, то ли пытаясь протиснуться между прутьями. Бились хаотично и несогласованно, не управлял ими в тот момент какой-то там Коллективный Разум, всё было сугубо на инстинктах.
Коллективный Разум, будь таковой в наличии, наверняка подсказал бы, что надо перерезать клешнями репшнур и отодвинуть засов. Сделать это снаружи было несложно.
Трудно сказать, сколько времени продолжалось это адово столпотворение с той стороны решётки.
Вадим впал в ступор, утратил чувство времени и способность рационально мыслить. Сидел, закрыв глаза, слушал скрежет зазубренных костяшек о ржавое железо, вздрагивал всем телом при особо сильных ударах тварей об решётку и готовился к смерти.
Он знал, какая она будет, Смерть, в этой инкарнации.
Он прочувствовал её в полной мере, фантомная боль рваных ран ещё не покинула его, ещё жила в каждой клеточке изодранного страшным крючьями организма…
Через какое-то время краулеры убрались восвояси и под сводами посёлка воцарилась тишина.
Момент, когда твари исчезли, Вадим упустил: он целиком сосредоточился на тишине.
Прекратились удары об решётку и прочие мерзкие звуки, предрекающие мучительную смерть, стало тихо и хорошо.
Вадим перестал вздрагивать и некоторое время сидел в своём углу, наслаждаясь тишиной.
Всё познаётся в сравнении.
Что человеку нужно для счастья?
Вопрос непростой, поскольку счастье – понятие относительное.
Кому-то для полного счастья нужны миллиарды, яхты и острова.
Кому-то абсолютная власть.
Кому-то достаточно тишины и покоя.
Когда никто не стучит, не скребёт, не толпится в двух шагах, пытаясь добраться до тебя и воткнуть в твою беззащитную тушку жуткие копья-крючья – это оно самое, ничем не замутнённое первородное Счастье с большой буквы…
Посидел немного, привык к тишине, стал отходить от шока.
В пустой и лёгкой голове возникли вопросы, всплыли сами собой из недр пробуждающегося сознания, успевшего справить поминки по растерзанному в прошлой инкарнации организму.
Краулеров нет?
Похоже, что нет. Не слышно ничего, мёртвая тишина стоит в посёлке.
А почему они удрали? Почему напали? Что стало причиной?
С ходу возникли версии. Опять «мигнул» триммер, причём хорошо так «мигнул», минут на пять. Или у краулеров кончился припадок, как у того циклопа, трясшего посёлок. Или…
Зевая и почёсываясь, выполз из-под беспорядочного нагромождения мыслей внутренний аналитик, взявший отпуск в момент последней смерти…
Господи, звучит-то как: «последняя смерть»…
Смерть у людей бывает только в одном экземпляре, она единственная и неповторимая. Две и более Смерти – это ведь аномалия, верно?
– Верно. Это абсолютно ненаучно…
В общем, проснулся внутренний аналитик и посыпались вопросы, версии, предположения.
Триммер работал. Выключался ли он во время атаки краулеров, этот момент упущен: не до того было, чтобы прислушиваться к мелким вибрациям на груди. Если выключился – всё ясно, дальше можно не продолжать.
А если нет? Вот этот звук – контрабас после циклопической тряски… Не может ли быть такого, что это некий сигнал для краулеров, наподобие песни матки в критической фазе, по миновании дистанции безопасного удаления?
– В принципе, всё может быть. Но в отсутствие результатов исследования категорично утверждать что-либо нельзя, это будет ненаучно.
Вопросов было много, ответов тоже хватало, толковых и не очень.
Но вот что настораживало…
Вадим вдруг поймал себя на том, что ведёт внутренний диалог с Мусаевым и Паниным. И что самое странное, они ему отвечают, как полноправные живые члены команды, в своей манере, своими голосами…
– Господи, я схожу с ума… – прошептал Вадим, больно ущипнув себя сразу за обе мочки ушей и принимаясь яростно растирать виски. – Они же мертвы… Нельзя разговаривать с мертвыми, добром это не кончится…
Вадим размотал репшнур, открыл дверь и осторожно выглянул из камеры.
Постоял немного, прислушиваясь, пытаясь понять, в самом деле твари покинули посёлок или это какая-то хитрая уловка.
Они очень хитрые, эти краулеры. Они бесшумно двигаются, не засекаются «ухом» и умеют притворяться лесом…
Вот так, примерно, сказал о краулерах Мусаев. А он понимал в них толк, человек всю жизнь занимался охотой.
В коридоре было темно.
Слабое зеленоватое пятно в районе опочивальни и валявшийся на полу фонарь – постановка света очень экономная, практически ничего не видно.
Вадим забрал из камеры свой фонарь, однако включать его не стал и в полумраке прокрался на цыпочках к выходу из посёлка.
Постоял, послушал, удостоверился, что никого нет, только после этого подобрал с пола фонарь и толком осмотрелся.
Кстати, воевали примерно в середине коридора, там же бросили фонарь.
А теперь он валяется у самого выхода. Плотная была массовка, допинали фонарь до конца коридора.
Так, что тут у нас… Россыпь гильз, на полу магазины и два автомата, третьего не видно.
Кто-то из бойцов так и не выпустил оружие из мёртвых рук. Или просто автомат зацепился ремнём, и уволокли вместе с трупом.
Тел не было. Через весь коридор, справа от опорных колонн, тянулась кровавая дорожка.
До сих пор пахло порохом, хотя по проходу заметно продувало, и с момента окончания боя прошло порядком времени – сколько там Вадим сидел, наслаждаясь тишиной?
Хорошо постреляли, патронов не жалели.
Только без толку всё, никого это не спасло.
Вадим забрал из опочивальни все вещи и в несколько ходок перетащил в камеру с решёткой, которая сберегла его от краулеров.
Запер дверь на засов, поставил склянку со светлячками посреди комнаты, выключил фонарь, и, присев на мешки, сваленные в углу, призадумался.
Тихо, спокойно, вроде бы безопасно здесь, за боевой – испытанной решёткой, пережившей осаду страшных тварей…
Ну и что теперь делать?
Светлячки вели себя пристойно. Медленно и величаво парили в склянке, распространяя нежно-зелёный свет, как будто бы и не было никаких катаклизмов в их сиятельной жизни.
Между тем совсем недавно эти странные создания бешено метались по своей склянке, словно бы в одночасье сошли с ума (интересно, а есть с чего сходить? Панина бы сюда, вопрос задать…). Потом сбились в кучу и, как показалось Вадиму, собрались умирать.
А теперь, значит, у них всё в порядке. То ли это был такой припадок, то ли Вадиму всё привиделось, пригрезилось – в этом сумасшедшем подполе Погибшего Мира ни за что нельзя ручаться.
Ведь даже Смерть – константа по сути – здесь многоразовая и многоликая, что уж говорить обо всех прочих странностях, они просто меркнут в сравнении с этим чудовищным и необъяснимым фактом.
А подпол реально сумасшедший.
Краулеры впадают в буйство и бегут на триммер, циклоп в приступе дикой ярости трясёт посёлок, какой-то двинутый маэстро пилит психоделическими басами на контрабасе, а люди разделились на фракции и воюют друг с другом. Воюют, скоты этакие, хотя популяция и так успешно вымирает, без каких-либо боевых действий.
Тут ведь ещё разобраться надо, что это за Катастрофа случилась сорок лет назад, которая уничтожила практически всё Человечество и сделала планету непригодной для жизни. Хотя уже сейчас, без всяких разборов ясно: вменяемые люди вот так поступить со своей планетой не могли ни при каких обстоятельствах.
Это по силам только сумасшедшим.
Может, в 2023 году на Земле случилось нечто такое, от чего все разом сошли с ума? Если так, то это многое объясняет…
Однако все эти умствования – всего лишь разминка для выпавшего из спячки мышления, а насущный вопрос по-прежнему остаётся открытым.
Итак, что делать?
В теории Вадим видел это так: сначала следует удостовериться, что товарищи мертвы, затем продолжать движение по маршруту.
Для чего удостовериться, если это и так ясно?
А потому что спутники Вадима – люди грамотные и местно осведомлённые, между делом сообщили, что краулеры заготавливают «припасы». Причём не убивают жертву сразу, а парализуют и оставляют страдать, чтобы мясцо подольше сохранилось.
То есть по этой теории может случиться так, что они там всё ещё живы, а Вадим тут спокойно сидит и рассуждает.
Ну и что теперь, отправляться в гнездо?!
Это если они в порядке, краулеры. Если они охотятся. А ЭТО не было похоже на охоту. Они все как будто сдурели разом и просто рвали всё живое, что попадалось на пути. Так что не хрен тебе там делать, в гнезде, – дуй прямиком по маршруту и никуда не сворачивай…
Вадим вздрогнул и принялся растирать виски.
Эту фразу произнёс мертвый сержант.
Странно, страшно, удивительно, но…
Это был именно его голос, оформленный предельно аутентично, со всеми присущими Мусаеву интонациями и построением фраз – а не просто произвольный мыслеобраз.
Господи, что это? Это что, какая-то особая форма наказания за…
За что?!
Однако с мёртвым сержантом трудно было не согласиться.
Краулеры вели себя так, словно в самом деле впали в буйство и уничтожали всё живое в радиусе досягаемости. Вадима, например, убили как минимум с пятикратной гарантией. Так что о «заготовках» и «припасах» в данном случае даже и говорить не стоит.
Значит, гибель товарищей подтверждать не обязательно. Надо собираться и продолжать движение по маршруту.
– Спасибо, Ильдар, – сказал Вадим. – Не подумай, что это малодушие. Конечно, звучит как минимум странно: спасительная ссылка на мнение… ммм… мёртвого… Но в самом деле: ты, как всегда, прав…
Вадим стал искать мешок Мусаева. Получилось не сразу, все вещмешки были похожи, как братья-близнецы. Нашёл, достал схему, включил нештатный фонарик сержанта и принялся изучать маршрут.
Схема была составлена толково, опиралась в основном на понятийные аспекты и была несложной для восприятия даже такого дилетанта, как Вадим. Например, сразу за посёлком было обозначено левое ответвление от основного тоннеля, зачёркнутое жирным крестом.
Дураку ясно, раз зачёркнуто, значит, идти туда нельзя. А идти надо по стрелкам.
В общем, ничего сложного.
Вадим сверил схему с расположением посёлка – по направлению центрального коридора – и проверил компас.
Компас функционировал нормально, стрелка показывала в том же направлении, куда «смотрел» верхний обрез схемы – на север.
– Ну, с маршрутом определились, – сказал Вадим. – Спасибо за схему, Ильдар…
Сказал и вдруг почувствовал, как к горлу подступает колючий комок.
Несолидно получилось. Да что там несолидно: плаксиво, по-девчоночьи, с каким-то странным, неуместным надрывом. На «Ильдар» так вообще пискнул, как тот обиженный котёнок.
– Ты вообще кому это говоришь, дубина? Тут нет никого, ты один-одинёшенек. Один! Один!! Один!!!
Комок в горле застрял и стал расти. Не так, как совсем недавно, при разговоре о книге – медленно и деликатно, а буквально впился в горло, не давая дышать.
– Кхе… Кхх… Что за… Господи, я умираю, что ли?
Нет-нет, это было явление иного порядка.
Комок достиг максимального размера и лопнул, вызвав неудержимую лавину. Сердце сдавило мёртвой хваткой, в душу хлынула волна беспросветной тоски, и Вадим отчаянно разрыдался.
Это невозможно, несовместимо со здравым смыслом, невероятно, и вообще по всем критериям – запредельно.
Где-то там, в другой реальности, были родители, мама и отец, родственники, друзья, привычный и уютный мир, в котором Вадиму жилось привольно и комфортно, в котором он был счастлив – теперь-то понятно, хотя раньше он об этом никогда не задумывался…
А здесь, в этом мрачном подполе Погибшего Мира, плакал навзрыд маленький слабый человечек, по сути мальчишка, не видевший жизни – дважды погибший страшной смертью и по чьей-то больной прихоти реанимированный с ужасными посмертными ощущениями, от которых запросто мог сойти с ума любой подготовленный боец с закалённой психикой.
Один-одинёшенек, никому не нужный, чужой в этой адской реальности, человечек плакал, размазывая слёзы по щекам, всхлипывал и горестно причитал, как навсегда брошенный матерью ребёнок:
– Мама… Мамочка… Господи, да как же так вышло… Я тут один… Один!!!
В общем – накатило.
Неожиданно как-то, вроде бы уже столько пережил в течение этого ужасающе длинного дня, держался бодрячком, а тут неловко споткнулся на «спасибо, Ильдар» – и понесло…
Поплакал, попричитал, просморкался, спрыснул личико водичкой, попил…
Ну и полегчало.
Успокоился немного, отпустило.
Как будто выплеснул некоторую часть той смертной боли, которой сегодня его несправедливо наделила злая Судьба, многократно превысив норму.
А она точно превысила, иному ведь столько лиха и за всю жизнь не выпадет, сколько досталось Вадиму за один день.
– Ладно, хорош причитать, – сипло пробурчал Вадим. – Жив? Хорошо. Здоров? Совсем хорошо. Схема есть, припас есть… Мотивируй себя по-быстрому – и в дорогу…
Да, мотивация сейчас – это едва ли не главное.
Почему бы просто не лечь прямо здесь и не сдохнуть назло Судьбе?
Оружие имеется, можно с комфортом застрелиться, и всё – на этом все лютые мытарства закончатся. И никаких тебе краулеров и блужданий по бесконечным тоннелям, лес сожрёт твою плоть, а душа улетит куда положено.
Но…
Во-первых, есть шанс добраться до Лаборатории.
А там есть шанс попасть обратно домой.
Маленький, плохонький, но есть. По логике третьего закона Ньютона, «на каждое действие есть противодействие».
Если эти умники сумели выпилить его из родной реальности, значит, есть вариант, что могут таким же макаром отправить обратно.
– Положьте где взяли, мерзкие папуасы! А то я вам тут такое устрою, что мало не покажется…
В общем, есть прямой резон топать в Лабораторию: это главный мотивационный аспект, и он вполне самодостаточен, можно обойтись без каких-либо иных вспомогательных условий.
Хотя, если разобраться, эти условия присутствуют и достойны осмысления.
Зря, что ли, команда полегла в этом гадском посёлке?
Они же не со скуки погулять вышли по Старым Рудникам (это ведь ещё то удовольствие, только мазохисты оценят), у них была чётко определённая задача: доставить Вадима в Лабораторию.
То есть если назло всем сдохнуть прямо сейчас – значит предать память павших в бою товарищей.
– Из-за тебя павших, скотина ты никчёмная, – зло процедил Вадим. – Не будь тебя, сидели бы спокойно в жилом секторе и горя бы не знали… Ничего, ребята, я не подведу. Я это… Я доберусь. Выполню задачу… В память о… гхм-кхм…
Так, стоп, не надо в эту сторону, а то опять на слезу пробивает.
Сказал «доберусь» – и ладно, собирайся, добирайся, работай, в общем, без всяких сантиментов.
А есть ведь ещё один аспект.
Специфический, но очень весомый.
Вадим не был уверен, что у него получится спокойно застрелиться.
Абсурд, дикость, нонсенс – в общем, как хочешь назови, но…
Есть вариант, что, пустив пулю в лоб, он вскоре воскреснет с новой порцией жутких постэффектов.
И эта фантомная дыра во лбу будет постоянным напоминанием о собственной непроходимой тупости.
Мало того что новая реальность пытается угробить тебя самыми изощрёнными и невероятными способами, так ты ещё и сам ей в этом помогаешь.
– Ну уж дудки, – окончательно определился Вадим. – Не дождётесь! Я выживу. Доберусь. И вернусь домой. Другого не дано…
Определившись с мотивацией, Вадим составил простой план на несколько пунктов и тут же приступил к его воплощению в жизнь.
Первым делом провёл инвентаризацию и распределил вещи на две категории.
Сначала пытался разделить на «нужное» и «ненужное», но быстро понял, что это неверные определения. Экспедицию готовил мастер-охотник Мусаев, так что ненужных вещей тут не было в принципе, каждый предмет имел функциональное назначение.
В итоге категории получились такие: «забираем» и «оставляем».
В «забираем» попало многовато для одного скорохода, поэтому пришлось разделить всё отобранное на две части и укомплектовать два вещмешка, основной и запасной.
В основной комплект вошли все приборы и записи Панина (свой мобильный Вадим тоже забрал – толку от него немного, но пока не разрядился, можно хотя бы время смотреть), разные полезные мелочи из рюкзака Мусаева, половина имевшихся в наличии патронов, половина медикаментов, вся вода и два суточных пайка.
Мешок был тяжелее, чем штатная поклажа Вадима, с которой он шёл сегодня весь день, укладка получилась жёсткой и больно давила на спину – спальник, ранее выполнявший роль мягкого буфера, вместе с одним комплектом ХЗ, попал в запасной вещмешок.
Вообще изначально была мысль оставить спальник и ХЗ на месте. Но кто его знает, что там за речки-вонючки встретятся на маршруте и сколько раз придётся останавливаться на отдых.
Посидел, подумал, прикинул, что можно оптимизировать.
Большую часть веса основного мешка составляла аппаратура Панина. Оказывается, вполне изящный на вид учёный тащил на себе самую тяжёлую поклажу, при этом умудрялся идти вровень с остальными и ни разу не пожаловался на усталость.
Вадим внимательно осмотрел приборы.
Ничего подобного раньше он не видел, кроме диктофонов и видеокамеры, которая в сравнении с аналогичными девайсами Погибшего Мира выглядела допотопной и громоздкой.
Тем не менее Вадим без труда определил, что каждый из этих приборов имеет нечто похожее на дисковый накопитель. Это заключение подтверждал небольшой футляр с двумя запасными дисками для одного из устройств.
Все накопители были съёмными и крепились в приборах посредством специальных фиксаторов.
– В таком случае эта проблема решатся очень просто…
Вадим не стал долго раздумывать, снял все накопители и поместил их в тот же самый футляр, переложив мятыми клочками бумаги – извёл для этого пару листов из запасов Панина.
После этого все громоздкие приборы были переведены в категорию «оставляем». С собой решил взять «ухо», два диктофона и два небольших устройства, похожих на тестеры с мелкими экранами. Всё это весило немного и занимало небольшой объём.
После этого основной мешок ощутимо похудел и сбавил вес. Вадим добавил туда спальник и переложил комплект в традиционном для похода формате – раскатанный спальник к спине.
Надел основной мешок как положено, за спину, запасной повесил на грудь и прогулялся по коридору.
Получалось тяжеловато, учитывая, что он собирался взять с собой оба автомата. Посомневался немного: может, оставить что-нибудь?
– Да нет… Всё нужное, всё полезное. Всё беру с собой. Торопиться некуда, пойду потише, буду почаще останавливаться на привалы. Да и потом, если не осилю, в любой момент можно будет что-нибудь оставить, припрятать на маршруте.
Разобравшись с полезной нагрузкой, Вадим обслужил оружие.
Для этого всё было, у воинов в рюкзаке имелся комплект для чистки и смазки.
Вспомнил, кстати, что в разгрузках у бойцов было вспомогательное оружие – пистолеты, и тут же отмахнулся от этой мысли.
Нет, за «разгрузками» в гнездо он не полезет.
Не та квалификация.
Мусаев, может быть, и пошёл бы, а все прочие, даже самые бывалые и опытные обитатели местного мира, на такое вряд ли решились бы. А уж Вадиму тем более туда дорога заказана.
Почистил оба автомата, заодно разобрался в конструктивных особенностях.
В общем-то ничего нового и необычного, автоматы внешне напоминали «АКС‑74У», в простонародье именуемый «ксюхой», только вместо кургузого пламегасителя был массивный толстый ствол сантиметров двадцать пять длиной, похожий на глушитель.
В реале с «ксюхи» Вадим никогда не стрелял, но встречал такое оружие в играх и видел у знакомых милиционеров, когда они несли службу в патруле «на усилении».
В целом автомат конструктивно повторял «АК‑74М», из которого Вадиму довелось пострелять на военной кафедре.
Разобрал, почистил, как учили на кафедре, собрал.
Всё на месте, ничего лишнего не осталось.
Попробовал стрельнуть вхолостую, без патронов.
И не получилось.
При снятом предохранителе спусковой крючок давал небольшую слабину и дальше не шёл.
– Ну ни фигасе… – обиделся Вадим. – Сломался, что ли?! Вот некстати-то…
Со вторым автоматом было то же самое. Снимаем с предохранителя, перезаряжаем, жмём на спусковой крючок – тишина.
При свете двух фонарей Вадим принялся тщательно осматривать оружие и вскоре обнаружил второй предохранитель на спусковой скобе. Маленький такой аккуратненький шпенёк, приводившийся в действие одним движением указательного пальца.
– О как! – обрадовался Вадим. – Оказывается, работает. Ну и на фига, спрашивается, здесь второй предохранитель?
Потренировался «включать-выключать» вот этот второй предохранитель, быстро освоился, привык, понял, что это удобно и безопасно.
То есть снял с основного, дослал патрон, указательный палец на скобу – и гуляй спокойно, считай, что готов к бою: одно движение, и стреляй.
Закончив чистку, протёр и снарядил все имевшиеся в наличии магазины.
Всего на полу Вадим подобрал шесть магазинов, плюс по одному в автоматах, итого восемь.
Да, на момент обнаружения все магазины были пусты. Бойцы отстреливались до последнего патрона.
По одному магазину вставил в автоматы, остальные упрятал в карманы вещмешков.
С точки зрения боеготовности получалось неудобно. Все «разгрузки» уехали в гнездо вместе с павшими товарищами, на себе разместить магазины не получается.
– Ну да ладно, как-нибудь обойдёмся…
Вещи, попавшие в категорию «оставляем», Вадим сложил в углу спасительной камеры. Немного подумал и решил взять книгу, склянку со светляками и советский «четвертак». Не потому, что пригодятся, а просто так… В память о товарищах.
«Четвертак» – советскую двадцатипятирублёвую купюру – Вадим нашёл в вещмешке Мусаева, в самом маленьком кармашке. Купюра была герметично запаяна в целлофан. Целлофан был изрядно траченный, но купюра в нём выглядела как новенькая.
Занимался ли сержант нумизматикой, был ли это некий тайный знак, шпионский пароль, пропуск, или купюра была дорога ему по каким-то личным мотивам – сейчас уже не спросишь. Ильдар был человеком практичным, так что вряд ли взял бы в поход ненужную вещь. Может случиться так, что когда-нибудь эта купюра пригодится Вадиму.
Склянка принадлежала Панину, книга – Мусаеву, ни то ни другое не несло какой-то функциональной нагрузки, но парни таскали эти вещи с собой, значит, они что-то для них значили…
Закрыл решётку, задвинул засов.
Зачем – сам не понял, люди спокойно откроют, а краулерам эти вещи без надобности. Но закрыл, как рачительный хозяин, надолго оставляющий свой дом.
Собрался, экипировался, постоял немного в коридоре, склонив голову…
Нет, этому его никто не учил, не заставлял, не было в его прошлой жизни ТАКОГО…
А вот захотелось, посчитал, что так надо сделать.
Здесь пали в неравном бою его товарищи. Люди, которые за одни день стали его семьёй, наставниками и ангелами-хранителями.
Просто решил почтить их память минутой молчания. Без пафоса, без рисовки, не перед кем тут было позировать – а для себя.
Постоял, помолчал, опять чуть было не расплакался.
Сердито дёрнув ртом, обозвал себя слюнтяем и направился к выходу.
Всё, больше его в этом богом забытом посёлке ничто не удерживало.
Привал получился неожиданно долгим и трагичным, но теперь он окончен.
– Ну что… Как сказал бы сержант: «продолжаем движение»…
Вскоре Вадим добрался до указанного на схеме ответвления.
Влево от основного тоннеля убегал довольно широкий бетонный коридор прямоугольного сечения. Леса в нём практически не было, зато кое-где виднелись занавески и перетяжки белёсого «тюля».
Замер, прислушался…
Ага… Показалось, что в глубине коридора тихонько журчит ручеёк.
– Гнездо, – прошептал Вадим.
По бетонному полу тянулась слабенькая кровавая полоса. Вадим не стал светить далеко – как учил Мусаев, осторожно прощупал лучом ближайшие два десятка метров.
Да, это именно кровь, свежая, полоска убегает во тьму коридора…
Кстати, «гнездо» прошептал без страха и содрогания, просто констатировал факт.
Сердце забилось чуть быстрее, кровь прилила к лицу, потихоньку застучало в висках…
И не более того.
Не было парализующего волю ужаса, всепоглощающего желания бежать отсюда во весь опор, никаких намёков на панику.
Он вполне мог двигаться, соображать, адекватно действовать.
– Привыкаю, что ли? Хм… Наверно, не стоит. Это плохая привычка…
Ещё было странное чувство знания: краулеры рядом.
Никогда ранее не испытываемое чувство, оно проявилось только сейчас и было для Вадима новым, необычным, неизведанным.
Да, именно так: он чувствовал, что краулеры рядом.
Нет, не видел, не обонял, не слышал ничего такого, указующего на присутствие хищников… Да и как их услышишь – как сказал сержант, будучи вменяемыми, они совершенно бесшумны.
…Все краулеры в невменяемом состоянии чувствуют людей на большом расстоянии. И не важно, движется человек или совершенно статичен, и, таким образом, не издаёт никаких вибраций…
– Да, Лёша, именно так. Это похоже на мистику, но… Теперь я их чую точно так же, как они чуют нас, когда у них сносит башню… Только у меня не сносит, я вроде как вменяем, но… Чую.
Если не вдаваться в нюансы, в общих чертах это выглядело примерно так же, как рассказывал Мусаев про ощущения в гнезде, при приближении к кладке.
…Насчёт сигнала не скажу, но напряжение появляется, и оно такое… ощутимое, ты его чувствуешь. Оно как-то так: появилось, как будто упёрся во что-то, преграда какая-то, сначала средней силы, шаг дальше – сильнее, ещё шаг – и всё, вся свора бросается и рвёт тебя в клочья. То есть слушай внимательно, и если не дурак, почувствовал напряжение – сразу сдавай назад…
Только теперь это напряжение возникало не собственно в гнезде, а на значительном удалении.
– Ну, вроде бы не дурак, так что сдаю назад…
Вадим не стал задерживаться, ускоренным шагом прошёл три сотни метров, потом уже остановился и развернул схему.
На схеме вход в это ответвление был зачёркнут жирным крестом.
Спасибо за предупреждение, но, в принципе, и так всё понятно. Ни один вменяемый человек по своей воле в гнездо не полезет.
Вадим достал карандаш и поставил возле ответвления крестик с подножием (косой поперечиной).
– А Мусаев, наверное, мусульманин? В смысле – был…
Никак не мог приучить себя думать и говорить о товарищах в прошедшем времени. Каждая минута пребывания в К‑55 для Вадима была неразрывно связана с ними, отвыкание пока что давалось тяжело.
Интересно, у них тут сохранились религии? Или все конфессии заменяют Профилактика и Реконструкция?
Спросить бы у кого…
Подумал немного, решил не ломать голову и на всякий случай пририсовал рядом с крестиком маленький полумесяц.
– Надеюсь, каббалистов и сайентологов среди вас нет. В смысле, не было…
Кстати, в тоннеле кровь отсутствовала. Ни полосы, ни потёков, вообще ни единой капли.
Лес в самом деле очень активно усваивает органику.
Следующие два часа путешествия прошли без особых приключений.
Вадим шёл по заросшему лесом тоннелю, временами останавливаясь, чтобы похлопать себя по щекам, растереть виски или ущипнуть за ухо. В общем, чтобы выгрузить организм из состояния полудрёмы и напомнить себе, что это не сон, не иллюзии, а самая что ни на есть паскудная явь.
То ли здесь слабенько продувало и лес действовал как галлюциноген, то ли навалилась благодатная расслабуха после жёсткого стресса…
А может, это последствия передозировки пресловутого Б‑З2…
В общем, у Вадима было такое ощущение, что он грезит наяву и находится одновременно в разных местах. В этом страшном мире образца 2063 года, после Катастрофы, и в своём недавнем прошлом, в уютненьком 2014‑м.
Играла знакомая мелодия («Бесконечное одиночество» – «25/17»), маячили впереди лица друзей и подруг, всплывали картинки интерьеров Погибшего Мира: помещения родного ДК, бар «Нейтрино», квартира, комната Вадима со всеми аксессуарами.
О-о… Дом, милый дом…
Рука тянулась взять шипастый оранжевый шарик, дремавший на круглой дубовой подставке справа от монитора…
Тянулась и проваливалась в пустоту.
Шарик был иллюзией, как, впрочем, и всё остальное.
Вадим тряс головой, останавливался, хлопал себя по щекам или щипал за уши и шёл дальше.
– Что-то меня колбасит не по-детски… Может, я потихоньку схожу с ума?
Актуальный вопрос для этого мира.
Кто бы ещё ответил на него…
Вадим шёл не спеша, часто останавливался на прослушку и отдых.
С «ухом» разобрался без проблем: видел, как всё делает Панин, повторить было несложно.
Единственно, там был верньер тонкой настройки чувствительности, так вот Вадим как-то упустил, крутил его Панин или нет.
В связи с этим возник насущный вопрос: реально ли «слушает» прибор или работает вхолостую. Если реально, то как далеко слушает?
Сигнал при включении-выключении был, рябь присутствовала. Топнул ногой в порядке тестирования, точно по центру экрана возникла точка. Ну так это ведь нельзя брать за объективный результат, считай, что по прибору стукнул.
Погуляв по тоннелям со схемой Мусаева, Вадим пришел к неожиданному выводу.
Никогда ранее не путешествовал в одиночку, весь детско-юношеский туризм прошел под эгидой «вместе весело шагать…» – далее по тексту.
В команде идти легче.
В общем зачёте движешься быстрее, меньше устаёшь, команда задаёт темп, особенно если ты новичок или просто рядовой ведомый, остаётся только подстраиваться под единый ритм.
Ну и, если оперировать ненаучными понятиями (как сказал бы Лёша Панин), команда, по-видимому, генерирует коллективную ауру, которая подпитывает тебя и заряжает энергией.
В одиночку Вадим не шёл, а буквально плёлся.
Всё время хотелось спать, после остановок приходилось волевым усилием брать себя в руки, поднимать за шкирку и заставлять двигаться дальше.
Плохо гулять тут без командира, без поддержки команды.
А особенно плохо, что многие тоннели обильно заросли лесом и слабо проветриваются.
К концу второго часа пути Вадим так устал и вымотался, что решил бросить запасной мешок.
Сил больше не было тащить такую тяжесть.
На старте вроде бы всё было нормально, а с каждым километром груз, словно по прихоти какого-то местного злого духа, становился всё тяжелее и тяжелее.
Всё-таки это было не совсем обдуманное решение, взять два мешка и два автомата.
Первоначально, кстати, запасной мешок был задуман как… бронежилет.
Допустим, выскочит навстречу сорвавшийся с резьбы краулер, ударит своими страшными копьями-крючьями и застрянет в мешке. Комплект ХЗ для этого дела вполне плотный, спальник не вполне, но тоже ничего, хороший буфер.
А Вадим, значит, тем временем успеет выпустить в гада пару очередей.
Да-да, разумеется, практика показала, что оружие тут очень слабое утешение. Уж если Мусаев вкупе с двумя опытными бойцами извели кучу патронов и ничего не могли сделать при массированной атаке тварей, то у неопытного Вадима шансов, можно сказать, ноль целых, три десятитысячных.
Но всё равно, висел он на груди, этот запасной мешок, и создавал некую иллюзию защищённости.
И эта иллюзия грела душу и немного успокаивала…
Дилемма «что бросить – мешок или оружие» всплыла буквально на секунду и тут же разрешилась в пользу оружия.
– Прости, запасной мешок, но на первом же перекрёстке я тебя брошу. Ты прекрасен и полезен, я тебе дико благодарен за всё, но… Боливару не вынести двоих… Нет, даже четверых – если стволы считать за самостоятельную единицу.
Прошёл немного, усмехнулся:
– Сам с собой разговариваешь, шизик? Симптоматично. Хотя, если разобраться, тоже вариант. Всё лучше, чем говорить с мёртвыми.
До перекрёстка ждать не пришлось.
Вскоре попалось основательное расширение с разъездной дугой узкоколейки (для тех, кто совсем не в курсе – это чтобы могли разъехаться две встречные вагонетки).
У вершины дуги, в стене, Вадим обнаружил небольшой грот.
Очевидно, когда-то это было подсобное помещение. То ли кладовка, то ли щитовая, не важно, теперь это был именно грот, дикий, наполовину обвалившийся, густо заросший лесом.
Вадим обследовал грот, жутких «припасов» и каких-либо признаков, указующих на интересы краулеров, не обнаружил.
– Интересы краулеров? Ну ты сказанул, бродяга… Помнится, кого-то покоробило, что Ильдар очеловечивал этих тварей и ставил их вровень с нами? Хмм…
Достал складной нож из «ЗИПа» – он оказался на удивление острым, аккуратно вспорол толстый ковёр в углу, уложил мешок, прикрыл.
Отошел, оценил: неплохо получилось, если специально не присматриваться, вот эта лёгкая угловая вспученность в глаза не бросается.
Схоронив запасной мешок, Вадим развернул схему и поставил отметку, «Н» в кружочке, что со всей очевидностью означало «нычка».
Обозначение условное, поскольку именно это местечко на схеме никак не зафиксировано, есть только стрелки, указывающие направление на данном участке маршрута. Но место приметное – разъезд, так что найти будет несложно.
Убрав схему, Вадим сладко зевнул и… прилёг, положив голову на основной мешок.
В принципе, привал планировал устроить попозже, но…
Здесь так хорошо, тихо, уютно…
Духмяный аромат леса приятно щекочет ноздри и наполняет лёгкие целебным фимиамом живого луга…
Все страхи и тревоги уплывают в Небытие…
На полу толстый мягкий ковёр, и спальника не надо…
Всё просто чудесно.
Спать…
Спать…
Спать…
И уже совсем было отбыл в мир грёз, но на грани между сном и явью раздался вдруг в голове сердитый голос Панина, хриплый и искажённый динамиками, примерно так же, как было при трансляции команд военного протокола в захваченном жилом секторе.
…некоторые симбионты выделяют транквилизаторы и галлюциногены. Эти вещества не являются ядовитыми, но спать «в лесу» категорически не рекомендуется. Особенно в одиночку…
…можно не проснуться. В истории К‑55 есть немало печальных примеров, когда люди навсегда засыпали на ароматном ложе…
…все живые существа, кроме самих симбионтов, являются для «леса» кормом…
Вадим с трудом разлепил свинцовые веки.
Чудовищным волевым усилием взял себя в руки и выполз из грота, волоча за собой мешок и стволы.
Встал, пошатываясь, и рваной трусцой припустил по тоннелю, оступаясь и спотыкаясь, но продолжая упорно двигаться вперёд.
Так и трусил в ломаном темпе, без остановок, пока не выбрался на перекрёсток, где хорошо продувало.
Вылил полфляги, умываясь, вволю напился, отдышался, пришёл в себя.
Зло ругнулся по факту бездарной траты воды: запас тает быстро, надо поберечь.
– Тут скоро пить нечего будет, а ты умываешься, школота… Следи за собой! Будь осторожен!
Следи за собой… Будь осторожен…
А лес тут коварный… Вроде бы такой приятный на вид и на ощупь, пахнет хорошо.
Но ведёт себя как заправский хищник.
И кстати, выше прозвучало мнение, что разговаривать с мёртвыми – вроде бы нехорошо и чревато для психики?
В принципе, по общим понятиям цивилизованного мира, наверное, так и есть.
Но в некоторых частных случаях, как показывает практика, это может реально спасти тебе жизнь.
При сверке со схемой на этом перекрёстке возникли проблемы.
Вадим расположил схему как обычно, верхним обрезом на север, ориентируясь по каменному обелиску с буквой «С».
А вот стрелка компаса почему-то упорно показывала на запад.
Это если плясать от обелиска – тогда на запад, да.
Если игнорировать обелиск и довериться стрелке, получалось, что идти нужно в правый тоннель.
Если не доверять, нужно идти прямо.
– Так, теперь надо по-быстрому определиться с вариантами, – Вадим озадаченно поскрёб затылок.
Если это аномалия, тогда всё понятно.
А если какой-то пьяный шутник перетащил «север» в другое место?
Есть тут какая-то страховка от пьяных шуток?
Вопрос риторический.
– А вот такой расклад ты не предусмотрел, – попенял мёртвому сержанту Вадим. – Мог бы сюда какой-нибудь значок влепить. Типа «А» – аномалия или «ТТХ» – тупая туземная хохма…
Посидел, подумал, ничего толкового в голову не приходило.
Полистал схему (она была выполнена на трёх листах), на последней страничке обнаружил некое подобие «легенды»: несколько цифр в кружочках, напротив которых стояли разные значки.
Ещё там было предупреждение: большими буквами, с тремя восклицательными знаками «С маршрута не сходить!!!».
Вот это точно было лишнее. Любому дураку понятно, что надо следовать заботливо проложенному для тебя маршруту, особенно если ты не знаешь местности.
Вадим присмотрелся к схеме и понял, что каждый перекрёсток имеет свой индивидуальный номер.
А он как-то даже и не обратил на это внимания, подумаешь, стоит какая-то бледненькая мелкая цифирка на перекрёстке, ну и ладно.
Вот этот спорный перекрёсток, на котором Вадим сейчас застрял, был пронумерован цифрой «42».
На последней странице, напротив цифры «42» стоял значок – «А» в кружочке.
– А на пятый день самый зоркий из нас – Волосатое Ухо заметил, что у тюрьмы нет одной стены. И тогда мы убежали… Прости, Ильдар, плохо о тебе подумал…
Часа через три после несостоявшегося вечного сна в коварном гроте Вадим вышел к транспортному узлу, расположенному в южной оконечности Пятого Уровня.
Здесь была небольшая станция, наподобие той, что Вадим видел в Северо-Западном секторе и возле руддвора. В комплекте к станции прилагалась лифтовая площадка с двумя вместительными грузовыми клетями.
Наскоро обследовав станцию и не обнаружив ничего, вызывающего тревогу, Вадим остановился у лифтовой площадки.
Лифт на схеме присутствовал, но был перечёркнут жирным крестом. Точно так же, как был перечёркнут вход в гнездо за рабочим посёлком.
Рядом с крестом красовалась стрелка, указующая вниз.
То есть надо спускаться.
– Не понял… Спускаться надо, а лифтом пользоваться нельзя? – возмутился Вадим. – Сержант, это ты так пошутил, что ли?
Левый лифт был на месте, а правый отсутствовал. За двойной сетчатой рамой зияла чёрная пустота шахты.
Вадим потыкал кнопки на пульте, расположенном на панели между двумя клетями – никакой реакции.
Очевидно, отсутствует питание.
Оставив мешок и один автомат возле лифта, Вадим приступил к вторичному осмотру станции.
Спустя несколько минут стало ясно, что зря потратил время. Да, щитовая здесь была, и распределительные щиты присутствовали, на удивление целые и хорошо сохранившиеся, но манипуляции с переключателями успехом не увенчались.
Кабель тоже был на месте, однако питание отсутствовало.
О причинах можно было только догадываться.
Если в шлюзе Северо-Западного сектора всё было варварски выдрано с корнем, то здесь оборудование выглядело целым и рабочим, но тем не менее не функционировало.
– Придётся идти в тоннель, – решил Вадим. – Далеко забираться не будем, сотню метров в одну сторону, сотню в другую…
Прежде чем идти в железнодорожный тоннель, Вадим традиционно устроил прослушку. Воткнул датчик в зазор между шпалой и грунтом, включил «ухо». Экран привычно порадовал монотонной рябью и отсутствием красных точек.
– Опять у тебя всё нормально? – пробурчал Вадим. – Знать бы наверняка, ты работаешь или саботажем занимаешься… А то у тебя тут «чисто», а в это время, может быть, где-нибудь за поворотом несётся толпа всякой нечисти…
В железнодорожном тоннеле стояла тишина.
Что справа, что слева, никаких звуков, даже фона не было.
Дул лёгкий ветерок, с обеих сторон разом, поток воздуха двигался в направлении пешеходного тоннеля, по которому Вадим вышел к станции, образуя на платформе некое подобие турбулентности.
В общем, было здесь свежо, хорошо продувало с двух сторон.
– Свежо – это отлично, – одобрил Вадим. – И леса нет… Это вообще замечательно. Может, мне тут с полчасика… Хотя нет, надо двигаться.
Посмотрел направо, налево, не определился сразу, скороговоркой протараторил считалочку «Вышел немец из тумана…».
Интересно, а национальности у них сохранились? Или тут две нации: Профилактика и Реконструкция, а также ряд примыкающих к ним народностей?
…в итоге выпало идти направо.
Это если стоять на рельсах лицом к лифтовой площадке, тогда направо.
Далеко идти не пришлось.
В трёх десятках метров от платформы Вадим обнаружил в левой стенке тоннеля металлическую дверь.
Замка не было, очевидные признаки сигнализации или минирования отсутствовали.
Вадим немного постоял, приложив ухо к металлическому листу…
Ну и не услышал ничего, кроме своего пульса.
Осторожно, в три приёма, приоткрыл дверь примерно на треть и заглянул внутрь.
Здесь был узкий бетонный коридор чуть выше человеческого роста.
Без плафонов, проводов, и вообще без всего, только лысая бетонная коробка, убегающая, судя по направлению, с небольшой дугой в сторону лифтовой площадки.
Кстати, нюанс: дверь при открывании ни разу не скрипнула.
Что это значит?
Вадим понятия не имел, что это значит. Была лишь «ненаучная версия» (примерно так в подобных случаях говорил Лёша Панин): наверно, кто-то здесь всё это дело обслуживает.
Щитки целые, кабель на месте, дверь не скрипит, сетка на рамах лифтовой площадки, кстати, даже не ржавая. Кнопки на пульте как новые.
Да и чисто тут, нет обычного бардака, характерного для проходной ничейной зоны.
А вот кто именно и для чего обслуживает, это уже другой вопрос.
Тут гадать можно до посинения, но без знания местной специфики на правильный вариант особо надеяться не стоит.
Был бы жив сержант, он бы подсказал…
– Так, хорош уже… – недовольно одёрнул себя Вадим. – Нет никого, ты один. Сам давай, сам…
Лес в коридоре отсутствовал.
Бетон без леса – это уже по определению нехорошо.
Такой вывод Вадим вынес из личного опыта без всяких сторонних подсказок. Это своего рода такая местная дрянная примета.
Однако «тюлевых» перетяжек и занавесок нигде видно не было, журчание родничка ниоткуда не доносилось, и было тут сухо.
Вадим интенсивно, в несколько приёмов, понюхал сухой стоялый воздух – ни дать ни взять, что твоя гончая на охоте, намёков на прель или тлен не уловил и, оставив дверь на всякий случай открытой, неспешно двинулся по коридору, ступая на цыпочках.
В коридоре были два одинаковых ответвления, оба справа, на равном удалении друг от друга.
И оба вели в никуда. В каждом была основательная такая бетонная забутовка во весь проём.
Вадим обстучал забутовки рукоятью ножа: они были монолитными, тут отсутствовали начисто какие-либо даже намёки на вибрации, указующие на тонкостенный шанс для ленивой кирки.
Если в конце коридора будет то же самое, придётся поискать лом с киркой или топать в никуда по железнодорожному тоннелю. Хотя лом с киркой для такого куска бетона – что слону дробина, это даже системному администратору понятно. Так что можно сразу топать.
Слава богу, топать никуда не пришлось: в конце коридора была точно такая же дверь, как в тоннеле.
Дверь выходила в шахту лифта.
Приоткрыв её, Вадим увидел справа лестницу.
Нет, это была не полноценная лестница, как в жилых домах и учреждениях, с наклонными маршами и перилами, а вертикальная аварийная лесенка, две железные направляюще и приваренные к ним перекладины, и никаких тебе поручней и страховочных креплений.
Зато через каждые десять метров на этой лестнице располагались небольшие промежуточные площадки. Кругляш рифлёной стали диаметром немногим более полуметра, грубо приваренный к направляющим и снабжённый кольчатым бордюром на трёх штангах, высотой сантиметров семьдесят.
В общем, такая стальная корзинка с рифлёным дном и пятью прутьями, два из которых являлись по совместительству направляющими.
Вадим высунулся в шахту, держась за лестницу, посветил вверх, вниз…
Чернота.
Дна не видать.
Наверху был механизм подъёмника и виднелся бетонный потолок. То есть наверх хода нет, оба лифта предназначены только для спуска.
В общем, в активе была тёмная пропасть с сиротливо болтающейся между небом и землёй одинокой клетью, пучком кабелей и точно такой же лестницей на противоположной стороне.
– Так… Ильдар, я не понял: это что, прикол такой? Да мне даже смотреть туда страшно, не то что лезть! Нет, я помню, что не хотел беспокоить, и всё такое… И вообще – сам, всё сам, но… Ты извини, но закрадывается такое подозрение, что в детстве тебя краулер за мозг укусил!!! Причём, похоже, хорошо так укусил, да не один раз…
Вадим вернулся на станцию и для вящего исследовательского паритета прогулялся в левый тоннель. Да, это если стоять на рельсах лицом к лифтовой площадке, то в левый.
Здесь наблюдалась трогательная симметрия.
Точно такая же дверь, такой же коридор, даже два ответвления с забутовками – только теперь влево.
Интересно… Куда ведут эти коридоры? Почему их намертво замуровали, что там такого, от чего надо муроваться…
Вадим прогулялся до двери, заглянул в шахту лифта, осмотрел лестницу.
Полная симметрия. Направляющие, перекладины, «корзинки».
Вернулся на лифтовую площадку, посидел немного, собираясь с силами для спуска и между делом рассматривая схему.
Проштудировал все три листа, ещё разок изучил легенду в конце…
Да нет, не было тут никаких дополнительных указаний по методике спуска, никаких намёков на приоритеты: по какой лестнице спускаться, за что держаться, как страховаться. Может, крест касается не только лифта, но и самих лестниц, и есть ещё какой-то альтернативный способ?
Увы, увы… Подсказки отсутствовали. Грубый жирный крест на значке лифта, стрелка вниз, и на этом всё: пожалуйте брать урок промышленного альпинизма.
Некоторое время Вадим пытался насильственно включить эвристическое мышление на предмет додуматься до этого самого спасительного альтернативного спуска.
Ну и не додумался. По исходному набору данных напрашивался только один очевидный вывод.
Лестница справа, лестница слева, питания нет, высокие умствования ни к чему не привели…
Значит, в соответствии с принципом «бритвы оккама» в любом случае придётся спускаться по лестнице!
Забрав мешок и второй автомат, Вадим вернулся на аварийную лестницу № 1. То есть ту, что справа.
Это если стоять лицом к лифтовой площадке, то справа.
Почему-то эта лестница понравилась ему больше, чем та, что слева. Вразумительно объяснить предпочтение он не мог, да и не собирался, просто поступил по зову сердца.
– Не отказывайте себе ни в чём, херр альпенмейстер. Нравится лестница справа, идите направо. Без всяких объяснений. Хм… А если никакая не нравится? Да всё равно идите. Сказано – вниз, значит, вниз…
Вадим распустил стропу, привязал оба автомата к мешку и потихоньку приступил к спуску.
Светил налобником на каске. Не зря, оказывается, всё время тащил этот кусок пластмассы, который всего лишь несколько раз пригодился, предохранил череп от удара в местах низкого проседания свода.
Методику выбрал, как ему показалось, единственно верную в данной ситуации: стравливал мешок на стропе в «корзинку», затем спускался сам. Немного передохнув в корзинке, опять стравливал мешок, затем лез сам, отдыхал, и далее по циклу.
По-хорошему, надо бы подстраховаться: привязывать стропу к верхней площадке, спускаться, потом снизу сдёргивать. Но Вадим не умел вязать хитрые узлы, поэтому пришлось от этой идеи отказаться. Если выпадет случай, надо непременно освоить полезную науку узловязания, в этом мрачном подполе такое умение всегда пригодится.
В общем, спускался, отдыхал, стравливал мешок…
Звучит просто, но на деле всё было очень драматично и надрывно.
С непривычки поначалу дрожали руки, ноги и ныла спина – не от напряжения, а от страха, боялся, что оступится, сорвётся и полетит в пропасть.
Потом немного освоился, вроде пошло полегче… но тут навалилась новая напасть.
На отдыхе в очередной «корзинке» мазнул лучом налобника по противоположной стороне и увидел, что на симметричной лестнице отсутствуют целых два пролёта!
То есть направляющие на месте, а перекладин нет. Сами отвалились, то ли срезал кто, по какому-то непонятному злому умыслу…
Ага, и в конце второго пролёта без перекладин была дверь.
Очевидно, кто-то не хотел, чтобы всякие посторонние праздно лазающие попали в эту дверь.
Насчёт двери Вадим сделал мысленную зарубку и призадумался над перспективами.
Что он будет делать, если где-нибудь ниже встретится с аналогичной ситуацией? То есть раз – и нету пары пролетов.
Или крайний вариант: лестница снизу обвалилась, и придётся подниматься обратно.
А какова вообще длина спуска?
Тут ведь вот какая опасность была… Ладно если спуститься надо на полторы-две сотни метров.
Но ведь про глубину залегания Уровней никто не сказал ни слова.
А если случится так, что эта лестница длиной в километр и более?!
Страшно подумать, что будет, когда он, смертельно уставший, ослабевший, зависнет между небом и землёй: на спуск сил нет, на подъём тем более…
И вот эти мрачные прогнозы-размышления здорово давили на психику, выматывали и жрали силы.
В итоге Вадим страшно устал и под конец спуска буквально полз, зависая на каждой перекладине.
Однако в этот раз своенравная Судьба сжалилась над ним.
Когда уже казалось, что сейчас отвалятся руки и он рухнет в пропасть, Вадим в отчаянии посмотрел вниз…
И увидел дно. Буквально в паре десятков метров под собой.
– Ар-рр! – хрипло зарычал наш путешественник, чуть не плача от счастья. – Земля, б…! Хватай штурвал и завали… ло! А то сейчас нас выбросит на скалы…
И сразу полегчало, настроение поднялось, сил прибавилось.
Добравшись до дна, Вадим не стал ломиться в дверь – точно такую же, что была вверху, а немного посидел, отдышался и пришёл в себя.
Попил водички, размял одеревеневшие руки, отвязал оружие, смотал стропу и упрятал в мешок.
Затем достал «ухо» и устроил прослушку.
Рябь, точек нет.
– Нет, ты точно саботажник…
Приоткрыл дверь, послушал…
Тишина.
И только после этого вошёл в бетонный коридор.
– Я мастер, – осипшим от усталости голосом похвалил себя Вадим. – Я матёрый! Я круче, чем Конюхов, Хейердал и Пастере вместе взятые! Я смог, сумел, справился…
Здесь была точно такая же станция, как и наверху.
Можно сказать, что они были похожи, как братья-близнецы.
Только верхний близнец воспитывался в приличной семье и потому был чисто вымыт, пострижен и хорошо одет, в то время как нижний, похоже, вырос в разухабистой компании отмороженных бичей.
Повсюду ржавчина, прорехи, обвалы и проломы, кучи технического и иного мусора и заметно разит вот этим самым, что в тоннелях рудников активно усваивает лес.
Иными словами, здесь царили хаос и запустение. Станция, по сути, была проходным двором, и проходящие, судя по всему, в основной массе были отнюдь не интеллигентными и воспитанными людьми.
– Что это за куча такая… О, боже…
Да, а местами совсем невоспитанными. Ни на грамм.
Леса здесь не было. По крайней мере, на самой станции и в железнодорожном тоннеле его не было видно.
«Тюлевых» перетяжек и занавесей тоже не было.
Кроме того, Вадим чувствовал, что краулеров поблизости нет.
Нет, категорично заявлять об этом он бы не стал, но, по крайней мере, вот это новое чувство – возникшее возле гнезда напряжение, сейчас отсутствовало.
И вообще, на этой бардачной станции наш путешественник почему-то чувствовал себя спокойно. Не было предвкушения опасности, невнятной тревоги, каких-то интуитивных уколов в формате «не расслабляйся, будь начеку!».
Поэтому, когда Вадим услышал, что где-то в тоннеле негромко журчит вода, он воспринял это оптимистично, без привычной корреляции с гнездом.
– Да, ручеёк сейчас был бы кстати. Если вода нормальная, надо пополнить запасы.
Из трёх помещений на станции два были разгромлены и загажены, а третье выглядело вполне жилым.
Даже дверь сохранилась.
Здесь были пять столов, десятка полтора стульев, стойка, покрытая нержавейкой, огромная плита с мощными нагревательными элементами, но без электрики и проводов, и два стеллажа с кучей старой железной посуды: кружки, чайники, тарелки, поварёшки, кастрюли, ложки, вилки и тупые столовые ножи.
Большая часть посуды была закопчённой и грязной. Из мёртвой плиты местные умельцы соорудили очаг с вытяжкой, уходящей в вентиляционный короб.
В двух кастрюлях была вода, на верхней полке стеллажа лежала пачка пересохших галет, а возле плиты стояли две канистры с соляркой и два примуса.
Примусы были разные. Большой, на котором можно быстро вскипятить ведро воды, и поменьше, рассчитанный, по-видимому, на кружку с чаем или банку тушёнки.
В одном углу лежали три рулона брезентового полотна, во втором стояли торчком шесть санитарных носилок.
Стена, противоположная от входа, была отделана потемневшим от времени голубеньким кафелем, на котором виднелись многочисленные трещины и округлые выщерблины.
Вполне возможно, это были следы от пуль.
Очевидно, в незапамятные времена здесь размещалась столовая или кафе.
Слева, на бетоне, свободном от кафеля, сохранились свидетельства полной драматизма дипломатической переписки.
Переписка была выполнена отчасти углём, отчасти чем-то тёмно-коричневым… хочется надеяться, не тем, о чём Вадим сразу же подумал.
Верхний пост писали углём, хорошим ровным почерком:
Если кто-то ещё раз здесь нахезает, я его поймаю и убью. Док.
Ниже было коряво выведено коричневым:
Нахезал. Лови меня.
Ниже, углём, ровным почерком:
Ну всё, питздесь тебе, гумос. Считай дни до смерти. Док.
Ниже, коричневым, коряво:
А как ты меня поймаешь? Ты же не знаешь, кто я.
Ниже, углём, ровным почерком:
Я сделал ДНК твоей отработки. Сличу со всеми подозреваемыми. С теми, кто здесь ходит. Кто совпадёт – убью. Считай часы до смерти. Док.
Ниже, коричневым, коряво:
А я тут не хожу.
Ниже, углём, ровно:
А как тогда нахезал? Док.
Ниже, коричневым, коряво:
Обычно не хожу. Ребята сказали, что ты написал. Нарочно пришёл и нахезал.
Ниже, углём, не совсем ровно (очевидно, писавший испытывал в этот момент душевное смятение):
Зачем?! Док.
Ниже, коряво, коричневым:
Назло тебе. Чтоб не писал всякую хрень.
Ниже, углём, ровным почерком:
Понял. Диагноз подтверждён. Высылаю эвтаназию полуденным мотовозом. Док.
Ниже, сторонним почерком, жёлтой краской:
Не поверите, он его нашёл и шлёпнул! Не хезайте здесь, а то он так всю Нейтраль перебьёт. Он реальный маньяк…
– Страсти-то какие, – удивился Вадим. – Из-за какого-то… Гхм-кхм… Хотя, с другой стороны…
Вадим проинспектировал воду в кастрюлях. Выглядит нормально, пахнет нормально, но после прочтения переписки почему-то возникли некоторые опасения по поводу всего местного на этой станции.
Вспомнил, что слышал журчание воды где-то дальше в тоннеле, пошёл прогуляться.
В полусотне метров от станции из трещины в тюбинге сочился ручеёк, убегавший в решётку ближайшего слива.
Вода была прозрачная, немного пахла ржавчиной, и не более того, никаких других запахов не было. Впрочем, запах ржавчины мог исходить от мокрого железа.
Вадим сходил за посудой, взял два чайника, кружку, тарелку и ложку. Помыл посуду, набрал воды, вернулся на станцию. Сырую воду пить не рискнул, надо будет вскипятить.
Дверь выглядела надёжной, сидела на прочной стальной раме и была снабжена толстой задвижкой, закрывающейся изнутри, что не могло не радовать.
Вадим осмотрел и подозрительно обнюхал брезент и носилки. Пахнет плесенью, пятна есть, но «благородные», от машинного или оружейного масла.
В общем, всё сводилось к тому, что если делать привал, то именно здесь. Это было, пожалуй, самое удобное и безопасное место для кемпинга за всё время путешествия.
Оставалось определиться, стоит ли вообще устраивать привал.
По схеме получалась такая картинка: три стрелки, одна за другой, с незначительным изменением направления и в конце латинская «N» в кружочке, затем «Ю-В люз».
Какие-либо пояснения отсутствовали, в легенде по поводу последнего участка ничего сказано не было.
Логично предположить, что речь идёт о трёх перегонах железнодорожного тоннеля.
Но тут возникал закономерный вопрос: а какие это перегоны?
Если небольшие, сухие и ровные, можно по-быстрому прогуляться и выйти к этой самой Нейтрали. Тогда приваливаться нет смысла.
А если такие, как на Пятом Уровне, от шлюза в Северо-Западном секторе до руддвора – по паре километров каждый, с водоворотами и жуткими провалами?
Тогда обязательно надо как следует отдохнуть, набраться сил и подготовиться.
В общем, Вадим даже считалочку читать не стал.
Решил так:
– Какая разница, здесь или в Нейтрали? Мне торопиться некуда, так что всё – привал.
Методом проб и ошибок разобрался с примусами.
Там всё было несложно: открыть крышку бачка, залить солярки, завинтить крышку, подкачать поршнем, чтобы появилось давление, поджечь, отрегулировать пламя.
Поставил на примус чайник, запер дверь, стал обустраиваться.
Справа от входа, между носилками и брезентом, было свободное место, как будто специально оставленное для лежбища. Положил на пол носилки, постелил брезент – всё, ложе готово.
Протёр один из столов, разложил провиант, расставил посуду. Достал склянку, крутанул мембрану, водрузил посреди стола.
Через несколько секунд на столе возникло приятное зеленоватое пятно. Крохотные обитатели Тринадцатого Уровня не умерли, хорошо перенесли путешествие и продолжали прилежно функционировать.
– Молодцы, – похвалил Вадим. – Не зря я вас с собой взял.
Немного напрягала закрытая дверь.
Всё время прислушивался, не крадётся ли кто снаружи, ежеминутно косился на дверь, словно бы ожидая, что она в любой момент может содрогнуться от страшного удара…
Качественно прислушиваться мешал шумевший на примусе чайник, кроме его урчания, Вадим ничего не слышал.
Странно. Запертая дверь – априори повышенная безопасность, но когда она была открыта, Вадим чувствовал себя как-то спокойнее. Может, из-за того, что сектор визуального и слухового контроля был побольше.
Отпер дверь, распахнул, поставил прямо на порог стул. На стул положил фонарь, направив луч на перрон – и сразу стало легче.
– Спасть лягу, закрою, а пока пусть так будет… Так… А может, у меня клаустрофобия начинается? Вот это будет совсем некстати, по местным закрытым форматам…
Вскипела вода, заварил в кружке чай, открыл тушёнку, поставил на примус.
Вскоре под сводами бывшей столовой разливался ни с чем не сравнимый аромат разогретой гостовской тушёнки.
– Мясо погибшего мира! – ностальгически взвыл Вадим. – Мм-мууу! Этой коровке восемьдесят или даже сто лет… Но она по-прежнему… Ммм-ням-ням… Да, она по-прежнему съедобна, питательна и чертовски вкусна! В сто раз вкуснее, чем та же коровка, но холодная… То есть галетами тыкать в холодную бесполезно, они не пропитываются… Ммм-ням-ням… Нет, это определённо шиза. Если я ещё пару суток проведу в одиночестве, у меня наверняка наступят необратимые изменения в психике! Вообще, не понял… Я что, экстраверт?! Обалдеть, такие открытия…
И вот так, с шутками-прибаутками, балагуря с самим собой, Вадим с аппетитом позавтракал.
Да, судя по времени, сейчас был такой поздний завтрак.
И кстати, можно было отметить маленький юбилей.
Минули сутки с того момента, как наш парень попал в К‑55.
Вадим достал плоскую фляжку Мусаева, открутил крышку, с сомнением понюхал…
Спиртом пахнет. Хорошим, чистым, без какой-либо сивушной примеси.
– Нет, не буду. – Решительно закрутил крышку и упрятал фляжку обратно. – Нельзя расслабляться, пока не доберусь до места. У меня сейчас дозорных и часовых нет, всё восприятие на мне.
Закончив завтракать, Вадим запер дверь, устроился на приготовленном ложе и погасил фонарь.
Полежал, прислушиваясь к своим ощущениям…
Да нет, это не клаустрофобия. Просто тогда чайник шумел на примусе, мешал вдумчиво впитывать обстановку, отсюда и тревога.
Сейчас нормально, тишина, можно сказать, мёртвая, несмотря на закрытую дверь, слышно, как в тоннеле журчит ручеёк.
Так что, если кто-то будет топать по тоннелю, Вадим наверняка услышит.
И слава богу, что не клаустрофобия. С таким недугом в местных пенатах не выжить.
Засыпая, Вадим сыто и отвлечённо размышлял о перипетиях Судьбы.
Всего лишь сутки назад он сидел в родном ДК, пил кофе, гонял эльфа по сказочным руинам и трепался с Никитой. Всё там было славно и мило, в его благословенной реальности, беззаботно, беспроблемно, безоблачно…
И скажи ему тогда кто-нибудь: «Через сутки ты будешь лежать на промасленном брезенте, в бывшем кафе на заброшенной станции, в подполе Погибшего Мира, прижимая к груди автомат павшего товарища… И да – это будет в 2063 году…» – Вадим обязательно уточнил бы, где сказатель берёт такие забористые грибы…
Размышлял без надрыва и рефлексий, а именно сыто и отстранённо. Как о сюжете какого-то проходного кино, которое спустя сутки после просмотра вспоминается в виде набора наиболее ярких образов и ситуаций, а имя главного героя не вспоминается вовсе.
Попробовал представить себя в ДК за компьютером, ощутить аромат кофе и вспомнить свои чувства в тот момент…
И не смог.
То ли мощная лавина впечатлений прошедших суток напрочь вышибла из личного пространства прежний привычный образ, то ли просто слишком устал и воображение отказывалось работать сверхурочно…
В общем, Вадим видел и ощущал себя именно таким, каков он сейчас есть: насквозь пропотевшим, грязным, в засаленном комбезе, с автоматом и лежащим на пахнувшем плесенью брезенте.
Да, ещё напоминала о себе запредельная моторика: порой казалось, что он топает с тяжеленным мешком по заросшему лесом тоннелю, порой – будто бы из последних сил цепляется за перекладины аварийной лестницы в шахте лифта…
То есть полный гештальт: здесь и сейчас. С мелкими всплесками-фрагментами мышечной памяти.
Никаких сожалений по поводу утраты личной аутентификации суточной давности Вадим не испытывал.
Жив?
Хорошо.
Здоров?
Отлично.
Сыт и спишь в запертом помещении?
Великолепно.
Спи, дружище, ты заслужил пару часов хорошего отдыха. Набирайся сил, у тебя впереди долгий путь.
А для рефлексий по факту утраченного Другого Мира, наверно, найдётся время попозже, когда доберёшься до конечного пункта.
Если вообще найдётся…
Войти с помощью соц. сетей: