— Листья барбариса, три горсти отвара из трав, смешать со столовой ложкой черной чемерицы. — Я отложила список ингредиентов, словно он был противным и скользким на ощупь. Этот рецепт дала мне мадам Руло. Она считалась одной из лучших местных травниц, однако предупредила, что это зелье опасно. — Ты все еще уверена, Луиза, что готова на это?

Круглое розовое лицо пошло красными пятнами, пухлая нижняя губка задрожала.

— У меня нет выбора. — Взяв со стола рецепт, она разглядывала его с ужасом и омерзением. — Черная чемерица… — пробормотала она и передернулась. — Уже одно название нагоняет страх.

— Да, смесь просто дьявольская, — согласилась я. — Будет такое ощущение, что все внутренности вываливаются наружу, заодно с ребенком. Правда, это не всегда срабатывает. — Я вспомнила предупреждение месье Раймона: «Затягивать опасно». Интересно, какой у нее срок? Наверняка не больше шести недель или около того, она ведь тут же поделилась со мной, как только заподозрила, что беременна. Луиза подняла на меня красные заплаканные глаза.

— А ты сама пробовала?

— Господи, нет, конечно! — В отрицании моем было столько пыла, что я тут же спохватилась и прикусила губу. — Нет. Но видела женщин, которые пробовали. В нашей больнице. — Подпольные абортеры обычно работали на дому и обслуживали лишь свой круг клиентов. Успешно прошедшие через эту операцию в больницу не попадали, но таковых было немного. Я инстинктивно прижала ладонь к животу, словно стремясь защитить сидевшее там беспомощное дитя. Луиза заметила этот жест и отвернулась. Свернувшись калачиком на диване, обхватила голову руками.

— О, лучше бы я умерла! — простонала она. — За что мне такое несчастье? Почему я не могу родить ребенка от любимого мужа? — Обеими руками она сдавила живот и уставилась на него, словно ожидая, что вот-вот выдавит из него ребенка. На этот вопрос у меня существовало сразу несколько ответов, однако я понимала, что ей вряд ли будет приятно выслушивать их. Глубоко вздохнув, я присела рядом с ней на диван и похлопала по вздрагивающему, обтянутому дамаском плечу.

— Луиза… — начала я. — А ты не хотела бы оставить этого ребенка?

Она подняла голову и уставилась на меня, потрясенная.

— Конечно хотела бы! — воскликнула она. — Ведь он… Он от Карла! Он… — Тут лицо ее исказилось, и она спрятала его в ладонях. — Он мой… — прошептала она. Потом после долгой паузы подняла мокрое от слез лицо и в отчаянной попытке успокоиться вытерла нос пышным рукавом платья. — Но это невозможно… Если я не сделаю этого, — она бросила взгляд на рецепт и громко всхлипнула, — Жюль со мной разведется. Он вышвырнет меня на улицу. Разразится грандиозный скандал… В обществе от меня отвернутся. Даже отец не сможет защитить меня!

— Да, — кивнула я. — Однако… — Долю секунды я колебалась, затем все же решилась: — А что, если попробовать убедить Жюля, что это его ребенок?

Она впала в глубокую задумчивость. Я потрясла ее за плечо.

— Но я не вижу, как… О! — Тут ее осенило, и она с ужасом уставилась на меня. — Разве что переспать с Жюлем? Но Карл будет в ярости!

— Карл, — сквозь зубы пробормотала я, — не беременный.

— Да, но он… Нет… я не могу! — Выражение ужаса исчезло, в глазах засветилась надежда.

Мне не хотелось давить на нее, с другой стороны, я не видела причин, по которым она должна была рисковать собственной жизнью ради спасения Карла Стюарта.

— Неужели ты думаешь, что Карл захочет, чтоб ты пошла на такой риск? — спросила я. — Кстати, а он знает о ребенке?

Она кивнула — розовый ротик слегка приоткрыт, руки, сжатые в кулаки, лежат на животе.

— Да. Из-за этого мы в прошлый раз и поссорились. — При этом воспоминании она немного поморщилась. — Он страшно разозлился. Сказал, что это целиком моя вина, что я должна была подождать, пока он не восстановит отца на троне. Ведь тогда он рано или поздно стал бы королем. И он обещал, что приедет и заберет меня от Жюля, и заставит отца аннулировать мой с ним брак, и наши сыновья смогут стать наследниками английского и шотландского тронов. — Тут нервы у нее снова не выдержали, и она зарыдала, уткнувшись носом в складки платья.

Я возвела глаза к потолку.

— Да успокойся же ты наконец, Луиза! — рявкнула я, чем напугала подругу в достаточной мере, чтоб слезы тут же прекратились, и я, воспользовавшись этой паузой, продолжала гнуть свое. — Послушай, — начала я как можно более убедительным тоном, — неужели ты всерьез считаешь, что Карл согласится пожертвовать собственным сыном? Пусть даже пока незаконным? — Вообще-то я была почти уверена, что Карл обрадуется любому предлогу устранить это столь внезапно возникшее осложнение, вне зависимости от того, как это может повлиять на его или Луизино предполагаемое потомство. С другой стороны, принц — неисправимый романтик, возможно, его все же удастся убедить, что в каком-то смысле появление ребенка даже на пользу, что это укрепит его положение ссыльного монарха. Но для того, чтобы осуществить это, мне необходима помощь Джейми. При мысли о том, что мне придется выслушать от него в ответ на эту просьбу, я слегка поморщилась.

— Ну, я не знаю… — Луиза колебалась, однако я видела, как отчаянно ей хочется, чтоб ее убедили. На секунду мне даже стало жаль Жюля, принца Роанского, но тут перед глазами со всей отчетливостью встала ужасающая картина: молодая служанка, истекающая кровью, корчится в смертных муках на кушетке, в приемной «Обители ангелов».

Ушла я от де ла Туров уже на исходе дня, еле волоча ноги. Луиза, вконец изнервничавшаяся, сидела наверху в своем будуаре — горничная причесывала и наряжала ее в самый соблазнительный из имевшихся туалетов. Еще бы, ведь ей предстояло ужинать с супругом в интимной обстановке. Я и сама совершенно выбилась из сил и была на грани нервного срыва. Одна надежда, что Джейми не пригласил сегодня никого к ужину. Я тоже нуждалась в интимности и покое.

Он не пригласил. Войдя в кабинет, я увидела его за столом, склонившимся над листками мелко исписанной бумаги.

— Как ты думаешь, кто этот «купец-меховщик» — Людовик Французский или министр Дюверни? — спросил он не поднимая глаз. — А как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, прекрасно, — ответила я. — А как ты?

— Хорошо, — рассеянно ответил он. Волосы на макушке стояли дыбом, скребя пятерней в затылке, он продолжал вглядываться в строки на бумаге.

— «Портной из Вандома»… Это, должно быть, не кто иной, как месье Гейер, да, несомненно, — продолжал он, водя по письму пальцем, — а «наш общий друг» — это или герцог Map, или же папский посланник. Нет, судя по всему все же герцог. Хотя…

— Что это, черт возьми? — Я заглянула ему через плечо и тихо ахнула, увидев внизу подпись: «Джеймс Стюарт, милостью Божьей король Шотландии и Англии». — Господи! Так, значит, сработало? — Обернувшись, я заметила Фергюса. Сидя на табурете возле камина, мальчик методично отправлял в рот сладости. — Молодец! — похвалила я его. Он усмехнулся, набитые щеки округлились, и в этот момент больше всего он походил на бурундучка.

— Добыли у папского посыльного, — объяснил Джейми. Только тут до него с запозданием дошло, что появилась я. — Фергюс вытащил у него из сумки, пока он ужинал в таверне. Потом посыльный остался там ночевать, так что до утра письма успеют вернуться на место. Проблем не возникло, Фергюс?

Мальчик наконец проглотил кусок и покачал головой:

— Нет, милорд. Ночует он один. Никому не доверяет, боится, как бы не сперли эти бумажки. — Он презрительно усмехнулся. — Второе окно слева, прямо над конюшней. — Он взмахнул худенькой ручкой, цепкие пальцы ухватили еще один пирожок. — Сущие пустяки, милорд.

Внезапно перед глазами у меня возникла картина: худенькая ручка зажата в тиски, над ней топор, занесенный палачом и готовый одним махом перерубить запястье. Я глубоко вдохнула воздух, стараясь укротить спазмы желудка. На шее на веревочке у Фергюса висел позеленевший от времени медный медальон с изображением святого Дисмаса. Оставалось лишь надеяться, что талисман защитит его.

— Понятно, — пробормотала я, изо всех сил стараясь успокоиться. — Так что они там пишут о торговце мехами?

У нас не было времени тщательно изучить послание. В конце концов я просто скопировала письмо, а оригинал мы аккуратно сложили и с помощью ножа, нагретого на свече, восстановили печать.

Иронически наблюдавший за этой операцией Фергюс покачал головой.

— У вас ловкие пальцы, милорд, — заметил он Джейми. — Жаль, что одна рука покалечена, а то бы из вас вышел толк.

Джейми равнодушно взглянул на свою правую руку. Ничего страшного: два пальца слегка искривлены, по всей длине среднего проходит широкий шрам. Сильнее всего был поврежден безымянный палец — он практически не разгибался, а второй сустав был расплющен почти полностью. Руку ему сломал Джек Рэндолл в Уэнтуортской тюрьме месяца четыре назад.

— Ничего, — с улыбкой ответил он и игриво ткнул пальцем в Фергюса. — Слишком уж здоровые у меня лапы, чтоб запускать их в чужой карман. — Вообще-то ему удалось на удивление быстро восстановить подвижность всей кисти. Он постоянно носил в кармане мягкий шарик из тряпок, специально изготовленный для него, чтоб упражнять пальцы, и делал эти упражнения по сотне раз на дню, бегая по делам. А если переломанные кости ныли, никогда не жаловался.

— Ну, ладно, тогда беги, — сказал он Фергюсу. — А как вернешься, тут же доложись мне, чтоб я не думал, что тебя сцапала полиция или хозяин таверны. — Фергюс слегка поморщился при мысли о столь прискорбной перспективе, однако кивнул, сунул письмо за пазуху, выбрался через черный ход на улицу и исчез в ночи, которая всегда была ему самым надежным другом и защитником.

Джейми долго смотрел ему вслед, затем обернулся ко мне. Только тут впервые за весь вечер он как следует разглядел меня, и брови у него поползли вверх.

— Господи, Саксоночка! — воскликнул он. — Да ты ж бледная, что моя рубашка! Как себя чувствуешь?

— Чувствую только голод, — ответила я.

Он тут же позвонил и велел подать ужин, и мы уселись с ним вдвоем у камина, и пока ели, я рассказывала ему о Луизе. К моему удивлению, он полностью согласился с изобретенным мной вариантом решения проблемы, хотя и мрачно насупил брови и пробормотал несколько нелестных слов в адрес Луизы и Карла Стюарта.

— Я думала, ты огорчишься, — заметила я, подчищая ароматный соус с тарелки корочкой хлеба. Я наелась, и тело объял покой и приятная истома. На улице было холодно и темно, ветер, налетающий порывами, завывал в трубах, и как уютно и славно было сидеть рядом с Джейми у огонька.

— А что мне огорчаться? Тому, что Луиза собирается приписать прижитого на стороне младенца мужу? — Джейми хмуро смотрел в тарелку и водил пальцем по краю, собирая соус. — Знаешь, Саксоночка, если честно, я далеко не в восторге от всего этого. Довольно подло так обращаться с мужем, но, с другой стороны, что еще остается делать бедной женщине? — Он покачал головой, затем перевел взгляд на стол и сухо улыбнулся. — К тому же не мне рассуждать на темы морали и осуждать других… А воровать чужие письма, шпионить и пытаться свергнуть с трона человека, которого вся остальная моя семья признает королем, разве лучше? Я и сам не без греха, Саксоночка.

— Но ты поступаешь так, имея на то вполне веские причины! — возразила я.

Он пожал плечами. Отблески пламени освещали его лицо, оттеняя глубокие впадины под скулами и подглазья. От этого он казался старше своего возраста. Мне все время хотелось забыть, что ему не исполнилось еще и двадцати четырех.

— Ладно, что там говорить. У Луизы де ла Тур тоже веские причины поступать именно так, — произнес он. — Она хочет спасти одну человеческую жизнь, я — десятки тысяч. Но разве это оправдывает риск? Опасность, которой я подвергаю жизнь Фергюса и твою, а также благополучие Джареда. — Он обернулся и улыбнулся мне, огонь высветил прямую четкую линию носа, зажег сапфировым отблеском один глаз, обращенный к камину. — Впрочем, нет. Думаю, что могу не стыдиться того, что приходится вскрывать чужие письма, — сказал он. — Может статься, нам суждено будет совершать и худшие поступки, чтоб достичь своей цели, Клэр. И я не могу сказать заранее, выдержит это моя совесть или нет. Все же лучше не слишком испытывать ее. Что тут можно было возразить? Джейми был абсолютно прав. Я протянула руку и погладила его по щеке. Он перехватил мои пальцы, бережно сжал в ладони, потом наклонился и нежно поцеловал.

— Ладно, — вздохнув, заметил он. — Пора и за дело. — Теперь, когда мы поели, может, взглянем на письмо?

Письмо было зашифровано. С целью обмануть возможных перехватчиков, как объяснил Джейми.

— Но кто будет перехватывать почту его высочества? — спросила я. — Кому она нужна, кроме нас, разумеется?

При виде этой наивности Джейми фыркнул:

— Да кто угодно, Саксоночка! Шпионы Людовика или Дюверни, шпионы Филиппа, короля Испании. Хозяева якобитов и те, кто считает, что при благоприятных обстоятельствах можно этих якобитов обмануть. Торговцы информацией, которые не дадут за жизнь человека и фартинга. Сам Папа, наконец, священный папский престол, где поддерживают ссыльных Стюартов вот уже пятьдесят лет. Полагаю, Папа весьма пристально следит за всеми их деяниями. — Он постучал пальцем по копии письма короля Джеймса, адресованного сыну. — Уверен, что до меня это письмо вскрывали минимум раза три, — добавил он.

— Понимаю, — кивнула я. — Не удивительно, что Джеймс зашифровывает свои письма. Как думаешь, удастся нам разобрать, что он там пишет?

Джейми взял листки и нахмурился:

— Не знаю. Может, частично. Кое-чего я здесь вообще не понимаю. Думаю, что сумел бы разобрать, будь в моем распоряжении другие письма, отправленные королем Джеймсом. Надо попросить Фергюса предпринять что-то в этом плане. — Он аккуратно сложил листки, сунул в ящик стола и запер его на ключ. — Никому нельзя доверять, Саксоночка, — добавил он, заметив, как я удивленно округлила глаза. — Не исключено, что и среди наших слуг есть шпионы. — Опустив ключ в карман камзола, он протянул мне руку, помогая подняться.

Я взяла свечу, и мы поднялись по ступеням. Дом был погружен во тьму, все слуги, кроме Фергюса, по всей очевидности, спали. При мысли, что один, а то и несколько из них могут оказаться вовсе не теми, за кого себя выдают, по спине у меня пробежали мурашки.

— А тебя не пугает, — спросила я Джейми, когда мы поднимались наверх, — что никому нельзя доверять?

— Что значит «никому», Саксоночка? Тебе-то уж можно. И Муртагу, и моей сестричке Дженни, и ее мужу Яну. За вас четверых я мог бы поручиться головой. И ручался, причем не однажды.

Он скинул с постели покрывала, и я зябко поежилась. Огонь в камине давно погас, и в комнате было холодно.

— Четверо — это еще далеко не все, — заметила я, расшнуровывая платье.

Стащив рубашку через голову, он бросил ее на стул, в слабом свете луны, льющемся из окна, шрамы на спине отливали серебром.

— А-а, ладно… — протянул он. — Пусть даже четверо. Все равно это больше, чем имеется у Карла Стюарта.

Еще задолго до рассвета за окном запела птица. Пересмешник, он повторял свои рулады снова и снова, на разные голоса, примостившись где-то в темноте на краю канавы.

Перевернувшись во сне, Джейми потерся щекой о гладко выбритую ямку у меня под мышкой, затем повернул голову и нежно поцеловал.

— M-м… — пробормотал он, нежно поглаживая меня по спине. — Я рад, что ты наконец избавилась от этой гусиной кожи, Саксоночка.

— Вот от этой? — спросила я и легонько пощекотала его, отчего кожа у него на спине тут же покрылась мурашками.

— Ага…

— А ты не избавишься, — тихо прошептала я и пощекотала сильней.

— М-м-м… — Он со сладострастным стоном перекатился на бок и обхватил меня обеими руками. Я наслаждалась соприкосновением наших обнаженных тел. Он был такой восхитительно теплый, словно тлеющая зола, его жара вполне хватало, чтоб не замерзнуть ночью и отважно встретить холодное хмурое утро.

Он нежно коснулся губами моего соска, тут же я застонала и вся изогнулась, подалась навстречу этому его движению. Груди у меня располнели, стали более чувствительными, иногда днем соски чесались и ныли под тесным платьем, словно просили, чтоб кто-то немедленно начал сосать из них молоко.

— А ты позволишь мне хоть немножко пососать тебя, ну не сейчас, а потом, чуть попозже? — пробормотал Джейми и легонько укусил меня за грудь. — Когда родится ребенок и они будут полны молока? Будешь кормить меня вот так, прижав к груди?

Я запустила пальцы в его шелковистые волосы и еще крепче прижала его голову к груди.

— Всегда, — прошептала я.