18. Ундина-Сити

Справочник «Населенные планеты» сообщил мне, что Ундина — одна из наиболее «землеподобных» планет обитаемой части галактики. Узнав об этом ее замечательном свойстве, мне стало немного обидно за Фаон, но обида прошла, едва я понял, что составитель справочника заявил о «наибольшей землеподобности» Ундины лишь для того, чтобы потом ехидно добавить: «наверное поэтому ундинцы решили обустроить свою планету не так, как у людей.» Если серьезно, ундинцы ждали какого-нибудь подвоха со стороны планеты. Уж слишком все выглядело гладко: состав воздуха точь-в-точь как на Земле в до-индустриальную эпоху, флору хоть сейчас режь в салат, фауна мелка и добродушна. Взор переселенцев ласкали холмистые долины со стриженой травой и моря с такой водой, что, казалось, если ее заморозить, то можно пилить на сапфиры и экспортировать на Фаон, где из-за морозного климата нескоро распознают подделку. По берегам морей раскинулись пляжи с просеянным песком — только что без кабинок для переодевания. Первооткрывателям так и хотелось покричать «Эй, здесь есть кто-нибудь?». Наверное, они и кричали, да никто не отозвался. Из этого биологи сделали вывод, что Ундина находится во власти молчаливых микросуществ вроде вирусов или бактерий, которые не позволяют остальной живности развиться до размеров оркусовских оркусодонтов и дотянуться умом до фаонских вапролоков. Поэтому Институт Астромикробиологии организовали на Ундине раньше общественных уборных. Следом за ним был создан Институт Астрофизики, где работал Тимофей Стахов. Составитель статьи об Ундине снова позволяет себе поглумиться, говоря, что Институт Астрофизики готовит для пятимиллионного населения Ундины пути отступления к какой-нибудь более приветливой планете на тот случай, если местные микробы одолеют Институт Астромикробиологии. Впрочем, уличить ундинских микробов в чем-то бесчеловечном пока не удается, несмотря на год от года увеличивающееся финансирование микробиологических исследований. Все микробы как один заявляют о своих мирных по отношению к людям намерениях. Злополучный вирус Пака-ХС был исключен из числа опасных одним из первых — это я узнал не из статьи об Ундине (ее автор так глубоко не копал), а из справочного пособия «Микрофауна Ундины и как с ней нам уживаться», который мне выдали после прививок. Чтение пособия должно было помочь мне перенести обещанное легкое недомогание.

За исключением редких смельчаков, граждане Ундины ютятся под гигантскими кварцевыми колпаками, по сравнению с которыми полукилометровый колпак Фаонского Ботанического Сада — домашний аквариум, перевернутый для просушки. И опять мне не удалось упрекнуть составителя справочника в излишней симпатии к ундинцам — он написал, что основная цель помещения граждан под колпак — разведение земных микробов в противовес ундинским. Но составитель, мягко говоря, погорячился. Правила личной гигиены маленькие ундинцы заучивают вместо стихов о родине, буква "А" в азбуке проиллюстрирована Антигеном, Атакующим Авипоксвируса в Адиночку, буква "Б" — Бациллой Ботулизма на Бутерброде с Ветчиной (вместо напрашивающегося Бекона — ловкий переход к следующей букве), ну и так далее. Азбуку, послужившую мне третьим и последним источником сведений об Ундине, я позаимствовал из рюкзака мальчишки, сидевшего впереди меня. Он умудрился уснуть между двумя тормозными импульсами. Выносливость детей Сектора Улисса просто потрясает. Еще меня потрясли его родители. Они спросили: «Ну что, начитались? Возвращайте азбуку, нам скоро выходить». Оказывается, они всё видели, но молчали до объявления о посадке. Пристыженный, я вернул азбуку и рванул к трапу, чувствуя спиною их насмешливый взгляд.

Ундинский космопорт занимает отдельный остров в океане — Космостров. До ближайшего континентального берега — сто десять километров. Был ли остров круглым с самого начала или его скруглили ундинцы, в справочнике «Населенные планеты» не сказано. Пятидесятиметровый слой бетона поднял остров над уровнем моря, сделав его безопасным в смысле штормов и цунами. Местные микробы остались под бетоном, но если они анаэробные, то бетон им только на пользу. Не исключено, что они научились его есть — подобное пожирание строительного материала происходило на Фаоне, пока не изобрели специальный несъедобный бетон.

Прозрачный телескопический тоннель вел от «челнока» к зданию космопорта, которое представляло собой стеклянный сегмент на в целом бетонном, круглом острове. Попав в здание, пассажирский поток разделился на два рукава. Прежде чем я осознал, к чему это деление, я оказался перед воротцами «Для инопланетных граждан». Других воротец рядом не было, никто из пассажиров не роптал, следовательно, вывел я, пассажирский поток самопроизвольно разделился на граждан и не-граждан Ундины. Что за зомбирование, молча возмутился я. Как не-граждане, сами того не подозревая, отделились от граждан? Прошло пол-очереди к воротцам, когда я сообразил, что не не-граждане отделились от граждан, а наоборот — граждане от не-граждан. Сначала те и другие идут по общей дорожке. Потом дорожка для граждан отделяется немного вверх и вбок, в то время как дорожка для не-граждан идет по прежнему прямо и немного вниз. Тот, кто не знает, куда идти — то есть прибывшие впервые на Ундину не-граждане — естественно, пойдут прямо и под горку, ведомые опытными не-гражданами. А хитрые ундинцы, потратив немного сил на преодоление силы тяжести в шесть седьмых Земной, сэкономят время на антимикробном досмотре.

Вопреки ожиданиям, по сравнению с уколами на «Укваторе-3» досмотр оказался простой формальностью. Таможенник с помощью какого-то быстрого теста проверил, правильно ли я привит, отобрал бластер («вам он не понадобиться, на обратном пути вам его вернут»), облучил багаж, спросил, не везу ли я с со собой запрещенные консервы и, не дослушав ответа, позвал следующего пассажира. Тот первым делом показал ладони — мол, мытые.

«Арендовать флаер?!» — изумился справочный компьютер.

Да, говорю, а-рен-до-вать, что тут удивительного?

«Жилых помещений с таким названием не найдено», — отрезал говорящий справочник.

Я посоветовал ему поискать в другом словаре.

«Базы данных с таким названием не найдено.»

Ну не найдено, так не найдено. Не драться же из за этого. Я побрел к воротам под вывеской «Континентальный тоннель». Потоки граждан и не-граждан здесь снова сливались, образуя толпу за местами в вагончике континентального трамвая.

За стенами из поляризованного стекла волновалось лазурное море, по которому плавно катились тонкорунные барашки-клоны. Горизонт был чист, поскольку ближайший берег находился в другой стороне. Я размышлял, видны ли рога небоскребов на колпаке Ундина-Сити с расстояния в сто десять километров. Скорее всего нет. Шанс есть у каких-нибудь километровых шпилей, но они растают в дымке. Достал из рюкзака бинокль, посмотрел. Ничего нового — как будто разглядываешь фрактал.

Нет, вот что-то новое: к Космострову мчался белый, как скорая помощь, катер.

А что если на катере?

— Где у вас причал? — спросил я у мужчины в белоснежном костюме. Карточка на лацкане утверждала, что он местный служащий.

Мужчина смерил меня взглядом. Мне захотелось вытереть об него руки. Зря я их помыл.

— Вы, вероятно, впервые на Ундине, — ласково предположил он.

— Спасибо, я поел. Где у вас причал?

— Я понял, — кивнул он, дернув левой бровью, — пойдемте, у меня есть что-то, что вас, несомненно, заинтересует.

Тайком торгует подержанными катерами — была первая мысль. Я соблазнился. Вдруг у него и флаером разжиться можно.

Он довел меня до стеклянного павильона с манекенами на витрине.

Ну и прикрытие!

Внутри павильона толпились манекены обоих полов, один из них, самец, поприветствовал меня, приподняв забрало на гидроциклетном шлеме. Кроме шлема на нем были только шорты. Интересно, как бы он меня поприветствовал, будь на нем одни шорты.

— Воров отпугивать? — спросил я, указывая на приветливого манекена.

— У нас нет воров, — возразили мне с достоинством.

Стены были заняты стеллажами с одеждой. На ажурных проволочных вешалках висела всякая мелочевка. Мужчина в белом полез под прилавок. Я тайком снял с крючка что-то вроде носового платка и сунул в карман. Нет воров — так будут!

Он выложил на прилавок здоровенный светло-серый тюк.

— Вам стоит это примерить.

— А это чем вас не устраивает? — и я пощупал собственный комбинезон, о котором Ларсон почему-то сказал, что в таких хоронят астронавтов.

— Ваша одежда меня полностью устраивает, — успокоил меня продавец, — если вы купите ЭТУ, то не обязательно выбрасывать свою. Совсем не обязательно, — повторил он для убедительности.

— А что ЭТО?

— Взгляните туда. — Словно позабыв название товара, он пальцем указал на манекен, стоявший в дальнем углу павильона.

Манекен был одет в светло-серый скафандр — потолще, чем скафандр биологической защиты, но потоньше скафандра средней общей защиты. Шлем с затененным стеклом манекен держал в руках. Я вспомнил, что, стоя в очереди на трамвай, я видел несколько человек в похожих скафандрах.

— Вы за кого боитесь, — возмутился я, — за меня или за свои бациллы? Кого от кого вы хотите изолировать?

— Вы не так поняли, — стал терпеливо объяснять продавец, — это не скафандр. Точнее, это не только не скафандр, но и нечто большее, чем скафандр. Этот костюм превосходит любой скафандр больше, чем уступает опять-таки любому скафандру. Иными словами, это ДОМ!

Он думал, что я тут же упаду в обморок от изумления.

— Торгуйтесь с улитками! — выпалил я и направился к выходу.

Продавец схватил тюк в охапку, обогнал меня и преградил тюком дорогу.

— Погодите, я займу у вас всего три минуты. Зато в континентальный экспресс посажу без билета. Вы сэкономите на билете, если меня выслушаете. У него были честные глаза. Это означало, что я действительно прокачусь на трамвае без билета, но ни катера, ни флаера, ни бластера у него не достану.

— Валяйте, рекламируйте, — смирился я.

Он подвел меня к манекену.

— Вы видите пред собой новейшую разработку Универсального Носимого Изолирующего Комбинированного Убежища, сокращенно УНИКУМ.

— А «эм»?

— Извините?

— Буква «эм» на конце. Что она означает?

— Медиум. Среднего размера, значит.

Внесение размера в название меня позабавило.

— А убежище большого размера вы как называете, УНИКУБ? Или просто «инкуб»?

Он развел руками.

— Не могу ответить на ваш вопрос. УНИКУМов больших размеров к нам пока не поступало. Ждем со дня на день. Но мне кажется, — оживился продавец, — средний размер вам будет как раз. Давайте, я провожу вас в примерочную.

— Сначала скажите, зачем он нужен, суккуб этот.

— О! — всплеснул он руками, — легче сказать, для чего он не нужен! Впрочем, как я уже сказал, УНИКУМ — это дом. Где бы вы ни были, он всегда при вас. Месяцами его можно носить не снимая…

— В смысле, — перебил я, — окружающие надежно защищены от запаха. А жильцу что делать?

— Нет, ну что вы! Никакого запаха. Полная, если можно так выразиться, гигиена. УНИКУМ постоянно удаляет с вашего тела жировые и потовые выделения, увлажняет кожу или, по вашему желанию, подсушивает. Он умеет массировать мышцы и залечивать мозоли, которые, впрочем, никогда не возникают. Отправление естественных надобностей происходит так, что вы этого даже не замечаете…

— Понятно, суперпамперс. А в обычный туалет я ходить не разучусь?

— Если под рукой есть обычный туалет, то вы можете пользоваться им, конструкцией это предусмотрено. И, разумеется, предусмотрены обычные для скафандров вещи — фильтрация и кондиционирование воздуха, обогрев, охлаждение, телекоммуникационная связь любого уровня, спутниковые средства ориентации. Надев шлем, вы становитесь полностью автономны. По нашим законам, человека в УНИКУМе нельзя арестовать за бродяжничество. То есть вы имеете право спать хоть на улице, экономя тем самым на гостинице. То, что я перечислил, — оговорился он, протягивая мне толстый журнал с описанием УНИКУМа, — это только малая часть всех его возможностей. Чтобы получить более полное представление о конструкции, вам стоит его примерить.

С этими словами он схватил мой рюкзак, сунул взамен тюк и потащил в примерочную.

— Учтите, одевать надо на голое тело, — предупредил он.

— И сколько же человек его примеряло до меня?

— Нисколько, — он уверенно помотал головой, затем вскользнул из примерочной и через полминуты вернулся, держа в руках небольшой пакет.

— Для вашей уверенности, оденьте на голое тело вот это…

Он с треском разорвал пакет — вероятно, чтобы я убедился, что его содержимым уж точно никто никогда не пользовался, — и подал мне такое марлевое… такое марлевое, которое под низ… в общем, женщины эту запчасть, но из другого материала, называют «боди».

Пока я натягивал марлю, продавец стоял за дверью. Потом он вошел и стал помогать мне натягивать УНИКУМ. Из-за марлевого «боди» я не имел возможности испытать самое главное приспособление.

— Если вы внесете часть стоимости, то можно будет устроить испытание, что называется, in vivo.

— Которую часть?

— Двадцать процентов.

— А всего сколько?

— Всего? — он осклабился. — Всего сто.

— Сто чего? — цена меня удивила.

— Сто процентов… ох, простите, я просто не допонял, — стал он поддельно оправдываться. — Полная стоимость составит…

Полной стоимости УНИКУМа хватило бы на месяц в четырехзвездочном люксе. Или на неделю в пятизвездочном. С другой стороны, я получал некую свободу передвижения. Черт знает, как у них тут с гостиницами.

— А он крепкий? — спросил я.

Продавец сходил за ножом для фруктов.

— Попробуйте разрезать, — предложил он.

— Ага, а потом вы заставите купить испорченную вещь. Знаю, проходили.

— Хорошо, я сам, — и продавец пырнул меня в печень.

Я почувствовал тупой толчок. Забыл предупредить его, что не люблю тычки в области печени, а он не спросил, поэтому теперь потирал ушибленную руку.

— Неужели больно? — спросил он, поднимая выбитый нож.

— Щекотно. Дайте мне…

Ткань оказалась прочной. Уплотненная прокладка выдержала бы и удар охотничьим ножом, лежавшим у меня в рюкзаке. Щитки на груди, животе и коленях устояли бы, пожалуй, и перед импульсом из небольшого бластера метров с двадцати.

— Тяжеловат.

— Ой, ну что вы! — воскликнул продавец, оглаживая и оправляя ткань на плечах. — Вы в отличной спортивной форме, выдержите! Вы же учтите, что сила тяжести на Ундине, прямо скажем, неземная.

Шеф сам виноват. «Федр, когда ты научишься прилично одеваться!». У Ларсона есть спецодежда — целый набор халатов для химических опытов. У Яны — полный гардероб для опытов над мужчинами. Я ничем не хуже.

— Хорошо, заверните.

Продавец просиял, засуетился: как упаковать, чем перевязать, куда послать счет, хотя… ох какая жалость, вы же инопланетник, придется наличными.

Предоплатив двадцать процентов, я пригрозил:

— Сейчас мы его испытаем. Если что-то не заработает, а вы откажетесь вернуть предоплату, я его на двадцать процентов испорчу.

— Заработает, вот увидите, все заработает! Снимайте чулок и залезайте в УНИКУМ голым.

Он тактично вышел. Через пять минут я его позвал.

— Видите, — сказал он, — вы уже научились снимать его и одевать.

Я напомнил про интимные детали. Продавец снова засуетился:

— Там есть трубочка и вороночка, резиновые. Поправьте рукой через вот этот клапан…

Я хлопнул его по рукам и полез через клапан.

Катетер!!!

Уфф, нет, просто присоска. Приладил.

Как назло, абсолютно не хотелось ни того, ни другого.

— Ну как? — и он сделал такое напряженное лицо, будто собирался помочь мне личным примером.

— Никак. И у вас, смотрю, тоже…

С его лица спало напряжение.

Оставив в покое приспособления интимного назначения, мы занялись проверкой остального оборудования. Все работало исправно. Особенно легко вставлялся и вынимался пакетик для отходов. Продавец поклялся, что легкость в движениях пакетик сохранит и после наполнения.

— Как будем упаковывать? — спросил он, когда мы закончили с проверкой.

Я показал на свою одежду.

— Упакуйте ее.

— А карманы? Освободить?

— Я сам, — меня немного смущал украденный платок, все еще находившийся в кармане штанов. Загораживаясь спиной, я переложил содержимое карманов в новую одежду.

— Готово!

Продавец взял старую одежду четырьмя пальцами — двумя пальцами каждой руки — и удалился, держа нос в сторону. Одежда вернулась ко мне черным пакетом величиною с пачку хруммелей.

— Вы что-то оставили себе на память?

— Супервакуумная упаковка. Все на месте, включая использованные салфетки, которые вы забыли вытащить из карманов.

— Добро, — кивнул я и передал ему кредитку. — «Галактик-Экспресс» принимаете?

— Теперь да, — хмыкнул он.

Счет «на непредвиденные расходы» значительно полегчал.

— Это вам в подарок от фирмы, — сказал он с широкой улыбкой и снял с крючка платок, идентичный украденному. Я показал из кармана кончик платка: — Спасибо, у меня уже есть.

— Не за что, — подавив секундное удивление, еще шире улыбнулся он. — Это вам спасибо. Заходите еще.

— Хорошо, что вы напомнили, — сказал я рассеянно. — Чтобы два раза не заходить, не найдется ли у вас какого-нибудь ствола? Не обязательно в подарок.

— Признаться, я вас не понимаю, — ответил он, округлив глаза от избытка честности.

— Ну и ладно… А где достать?

Глаза сузились до щелочек и снова расширились.

— Ничем не могу помочь.

Он проводил меня до континентального трамвая, провел в обход всей толпы и, в соответствии с обещанием, без билета. Из окна вагона-капсулы я увидел, как он, указывая в мою сторону, начал окучивать следующего клиента, перед которым захлопнулись двери заполненного вагона. Чистая работа.

Дорога до Ундина-Сити заняла полчаса. В двадцатиместном вагоне я насчитал трех человек в скафандрах, подобных моему. Ни на них, ни на меня никто не обращал внимания. Освоившись с обстановкой, я включил экран в спинке переднего кресла и до самой столицы наблюдал подводный мир Ундины. Увиденное разочаровало меня тем, что по изображению никак нельзя было определить размеры животных. Ну, например, как понять — кит у них размером с краба или краб размером с кита? Если что-то среднее, то это неинтересно.

Высадили нас в заведении под названием «Транспортный узел Ундина-Сити». Покрытый шершавым пластиком перрон, глазурованные стены, сходившиеся сводом к мелованному потолку — все сверкало хирургической чистотой. Никогда не думал, что у белого цвета есть столько оттенков. Многие здесь носили перчатки, так что руки издали походили на протезы. Продвигаясь в потоке пассажиров, я автоматически подсчитывал количество УНИКУМов. На моем месте Татьяна давно вернулась бы в одежный павильон и с криком «Да тут каждая вторая так одета!» потребовала бы либо вернуть деньги, либо заменить модель, либо, на худой конец, перекрасить скафандр. Частоту появления УНИКУМов она бы преувеличила в шесть с половиной раз, но для Татьяны это нормально. Мне же по-прежнему казалось, что я слишком выделяюсь из толпы.

Во всех транспортных узлах, где мне доводилось побывать, сходилось как минимум два вида транспорта. Но на Ундине признавали только вагончики-капсулы в трубах двух диаметров: меньший диаметр — для индивидуальных одно-двухместных капсул для передвижения по городу, больший диметр — для многоместных капсул дальнего следования. Соединенные в состав, многоместные капсулы довозили до соседних городов-куполов. Ни один диспетчер не понимал, что значит «арендовать флаер». Впрочем, я вскоре оставил затею с арендой флаера, так как надеялся найти семью Стахова по старому адресу в Ундина-Сити. По сведениям, полученным от спасателя Алексеева, семья Стахова проживала по адресу Второй Юго-восточный субкупол, блок Т-22, комнаты 5441— 5444. Четыре полностью автономные комнаты на четверых — так заведено на Ундине. Вместе под колпаком, но порознь в комнатах. После смерти главы семьи одну комнату должны были забрать — 41-ую или 44-ую.

По внутреннему устройству Транспортный узел Ундина-Сити напоминал очень крупный Терминал Канала — такой, например, как Терминал Земли. Перроны и перрончики (в зависимости от вместимости соответствующих им капсул) веером расходились от центрального многоярусного зала. После того как диспетчер человеческим языком объяснил мне, что нет у них никакой аренды флаеров, я направился к справочным мониторам, стоявшим в ряд у стены на нижнем ярусе центрального зала. Мониторов хватало на всех. Пассажиры подходили, нажимали какие-то кнопки, разглядывали возникавшие на экранах схемы и отходили, видимо, удовлетворенные. Лишь один пассажир отчего-то очень расстроился и двинул по клавиатуре кулаком.

Потерять карту или испортить справочное оборудование у путешественников считается дурной приметой. Поэтому я минуты три изучал инструкцию. Затем ввел пункт назначения: блок Т-22 Второго Юго-восточного субкупола.

На экране возникла схема Транспортного узла, и зеленая пунктирная линия указала мне путь к нужному перрону. Субкупола считались окрестностью Ундина-Сити, поэтому индивидуальные капсулы туда не ходили. Двадцатиместный вагон-капсула обещал добраться до цели за пятнадцать минут. Я попросил показать мне весь предстоящий маршрут. В ответ на мою просьбу, схема Транспортного узла стала стягиваться в точку, зато экран наполнился новыми подробностями — это был план южной части Ундина-Сити вместе с южными Субкуполами. Зеленая пунктирная линия, практически не вихляясь, дошла до «Суб-К-ЮВ2». Компьютер поинтересовался, не желаю ли я, во-первых, рассмотреть альтернативные маршруты, ибо он продемонстрировал только кратчайший, и во-вторых, скопировать карту в комлог. Первое предложения я отверг, но вторым воспользовался. Особенно я надеялся на схему Транспортного узла, поскольку ненавижу плутать, расшифровывая путанные табло и указатели.

Капсулы уходили каждые полминуты. Пассажиры стояли чинно, поодаль друг от друга, но каждый знал, кому садиться следующим. Я пристроился за дамой, подошедшей к перрону непосредственно передо мной. На скамейке, тянувшейся вдоль перрона, сидел УНИКУМ в шлеме с опущенным забралом. Он прислонился к стене и не шевелился. Я подошел и сел рядом. Затененное стекло забрала не позволяло разглядеть лицо. На дисплее под левым плечом светился восьмизначный номер с буквами. Это был идентификационный код гражданина Ундины. На таможне я получил «гостевой» код, отличавшийся от кода гражданина некоторыми буквами. Как объяснил мне продавец, индикацию необходимо включать, если спишь в «неположенном месте». В остальное время нет никакой необходимости «светить ай-ди-кодом». Ниже кода, у спящего УНИКУМа горел изумрудный «О'кей» — мол, со здоровьем у него все в порядке, а еще ниже — строгий приказ: «Не будить!».

Я разглядывал дисплей, когда скафандр пошевелил рукой и сонным голосом сказал:

— Ну дайте же поспать, туристы треклятые!

Забрало поднялось, мужчина почесал правый глаз, левым поглядывая на меня, и снова опустил забрало. Я успел заметить опухшую бледную физиономию с заспанным серо-зеленым глазом.

Дама, за которой я занимал, уехала две капсулы назад. Оставив сонного УНИКУМа, я проследовал в конец очереди, дождался, пока сзади мне не скажут «Садитесь, чего ждете?», после чего сел в капсулу, выбрав место рядом с мужчиной в УНИКУМе, и задумался о предстоящей встрече.

С момента посадки на планету я никак не мог решить, звонить Марии Стаховой или прийти без звонка. По загадочным ундинским понятиям, визит без предупреждения равнозначен вооруженному вторжению, а у меня даже оружия-то нет — вот что обидно. Впрочем, к вдовам с двумя детьми с оружием не ходят.

А если ОН рядом, и она об этом знает?

Но в таком случае она больше не вдова, и оружие мне бы не помешало.

Что, собственно, я о ней знаю…

Мария Стахова работала вместе с мужем в Институте Астрофизики. Локус Института давал сведения о своих сотрудниках скупо и невнятно. Имя Тимофея Стахова было исключено из всех списков, кроме списка институтских публикаций. Мария Стахова осталась в списке сотрудников на прежнем месте, она что-то публиковала в соавторстве, но большую часть времени, судя по всему, отдавала детям, а не научным исследованиям. Поэтому я ожидал, что по окончании рабочего дня она сразу поедет домой. Часы показывали половину четвертого; дети, вероятно, уже вернулись из школы.

Рабочий день в институте заканчивался в шесть, плюс дорога, но институт здесь рядом, его прямоугольные корпуса соединены со Вторым Юго-восточным субкуполом связкой десятикилометровых труб с вагонами-капсулами. Следовательно, максимум в полседьмого она будет дома.

Где же мне ее ждать?

Как на Фаоне все просто: сиди себе в флаере, припарковавшись рядом с домом или зависнув на высоте, и высматривай нужную персону в бинокль, пока не позвонят из полиции и не прикажут убраться восвояси вместе с биноклем.

А здесь?

Залечь в УНИКУМе перед дверьми и ждать, когда об тебя запнутся?

Мы сделали остановку — третью по счету. Два — четыре человека выходят, столько же заходят. Следующая остановка — моя.

Трубу залил дневной свет. Они, оказывается, бывают прозрачными. Мимо со скоростью двести… нет, уже двести пятьдесят километров в час пронеслись фермы, мачты, LEGO-подобные конструкции и трубы любой толщины. А ведь издалека стена Унидина-Сити кажется совершенно гладкой.

Десять минут я наблюдал спокойный зеленый пейзаж, вблизи немного смазанный большой скоростью. Задний план портили субкупола и цилиндры хозяйственного предназначения. Вокруг — ни души. Появление озер в низинах и кустарника на холмиках казалось столь же случайным, как на поле для гольфа.

Снова нырнули в темноту. От резкого торможения потянуло вперед, но выручил мягкий подголовник переднего кресла. Объявили станцию «Второй Юго-восточный Субкупол, Северные Блоки.»

Прямо хоть с компасом тут ходи…

Со мной вышла половина вагона. Народ уверенно распределился по движущимся дорожкам тротуара. Я остался на перроне разглядывать карту-схему Суб-К-ЮВ2. Пока сориентировался, прибыло пять порций пассажиров. Никто не задерживался у карты, все знали, куда идти.

Блок на Ундине — это вроде квартала на Земле. Улицы и переулки с движущимися дорожками отделяют блоки друг от друга, сами блоки состоят из секций, те, в свою очередь, — из этажей, этажи — из квартир и коридоров. Секции, этажи, квартиры и даже коридоры — всё скрупулезно занумеровано и… не знаю, как сказать… забуквено, что ли. Полный адрес любого ундинца похож на шифрограмму. Впрочем, нет нужды подробно останавливаться на принципах местной топонимии, поскольку в другом субкуполе все равно все будет по-другому.

Блоки Т-21 и Т-23 я нашел без труда. Лишний шаг в сторону приводил в лучшем случае к U-22, но никак не к Т-22.

Мимо шел мужчина в спортивном костюме. В мятом пакете он нес две банки пива. Я решил, что он местный и спросил, где мне искать блок Т-22. Он указал в узкий, едва освещенный туннель, проходивший внутри одного из блоков и оказавшийся впоследствии полноправным, но крытым, переулком. Темнота в нем в нескольких местах прерывалась светом то ли из окон, то ли из коридоров, выходивших в туннель.

— Далеко? — спросил я.

— Сто метров быстрым шагом, — сказал он и удрал пить пиво до того, как я осмыслил этот поразительный релятивистский эффект.

В туннеле оказалось односторонне движение. Дорожка тротуара ползла навстречу, обойти и пройти вдоль нее сбоку не было никакой возможности. Я разогнался и бегом преодолел сколько-то десятков метров маталлорезинового полотна. Соскочил у перпендикулярного переулка, за которым начинался долгожданный блок Т-22.

Чем уже коридор, тем мягче, ярче и приятнее на ощупь в нем пол (я не падал, а нарочно ощупал). В том коридоре, куда выходили двери Стаховых, пол был покрыт ковром малинового цвета с выстриженным рисунком. На перекрестке с другим коридором (зеленевшим искусственной травкой) стояли пальмы в керамических бочках, на стене притворялась окном искусная голограмма.

Часы показывали четыре десять. Изучив все подступы, я вернулся на балюстраду, нависавшую над улицей, и позвонил Стаховой. Автоответчик стал клянчить сообщение, я ждал, что его перебьет детский голос, но дети не отзывались. Сидят, наверное, в своих комнатах, оборудованных своими каналами связи. Где-то я видел приличный тупик с хорошим обзором…

Является ли тупик на балюстраде неположенным для сна местом? А для сидения на полу поджав ноги, потому что стульев нигде не видать?

Исходя из презумпции невиновности, я решил не светить кодом. Надо будет — спросят.

Пять ноль-ноль. Ни разу ни пнули и лишь однажды вызвали полицию. Заслышав шаги (на всех планетах полицейские шагают одинаково), я надвинул забрало, высветил личный код посредством идентификационной карточки, ниже подписал: «разбудить в 6:25» и захрапел. Как в той истории про браконьера, который притворился мертвым, и медведь-фаола его не съел, полицейские потоптались рядом со мной, обнюхали, переписали код и свалили.

— Если что, звоните, — сказали они жителям, обеспокоенным присутствием чужака.

После ухода полицейских я подслушал короткий диалог:

— Зачем он к нам поднялся, если теперь разрешено где угодно?

— Боится, что унесет.

— Как это?

— Один такой уснул на тротуаре возле Траверса, а проснулся у муниципалитета.

— Крепко спал, должно быть.

Потом я уточнил, что Траверс (чем бы это ни было) находится в пятнадцати километрах от муниципалитета, расположенного под самым колпаком в центре Ундина-Сити.

До шести ноль-ноль я смотрел местные новости — изображение подавалось на внутреннюю поверхность забрала. Между изображением и краем забрала оставалась щель, которой хватало, чтобы следить за обстановкой. В шесть пятнадцать пришла Мария Стахова. Выждав десять минут, я позвонил. Под конец разговора, продолжавшегося минуты три-четыре, я был вынужден включить принудительное охлаждение шлема — от беззастенчивого вранья у меня горели щеки и уши.

Я репортер, говорил я, работаю в журнале «Сектор Фаониссимо», жалко, что вы не слышали, занимаюсь журналистскими расследованиями, знаю о вашей трагедии, есть сведения, что ваш муж невиновен, необходимо поговорить лично, если можно, то сейчас.

— Вы где?

Недалеко от вашего дома, то есть блока, могу подъехать через пять… пятнадцать минут, но — как скажете, подожду, если надо.

— Хорошо, пусть через пятнадцать. Дорогу найдете?

Найду, конечно, то есть постараюсь.

Она обещала впустить.

Я спустился на улицу, обошел вокруг блока, в конце размышляя, куда деть еще четыре минуты. К счастью, отыскивая розовый коридор, я немного заблудился, поэтому позвонил в дверь с номером 5443 с вполне приемлемым опозданием в пять минут.

Не задерживаясь на лице, ее взгляд упал на мой костюм. Я подал визитную карточку и представился.

— Старомодно, но приятно, — сказала она, принимая карточку и не сводя глаз с уникумского дисплея, на котором по-прежнему светилось «Разбудить в 6:25».

— Боялся проехать вашу станцию, — оправдался я и загасил дисплей.

Миловидная женщина невысокого роста. Усталое лицо с умными, серыми глазами. Почему они улыбнулись?

Я начал мысленно вычислять, насколько правдоподобно я оправдался.

— Присядете?

— С удовольствием.

Просторная комната была с избытком заполнена мебелью. Я не сразу сообразил, что половина мебели — из комнаты мужа. Четвертую комнату после его смерти пришлось освободить. Загадка из серии «Чего здесь не хватает?». Если чего-то не хватает, то, возможно, муж жив, он заходил и забрал. Одежда? Да нет, глупо. Больше года прошло.

— Извините за беспорядок. Садитесь сюда. — Она указала на надувной диван, дешевый и, как говорится, функциональный.

Села после меня, на диван с гобеленовыми подушками у противоположной стены. Я вторично извинился за вторжение.

— Вы живете на Фаоне, — сказала Стахова, разглядывая визитную карточку. — Это далеко от нас. Почему вы заинтересовались «Телемаком»? У нас о нем уже забыли.

— Помню, кто-то предложил измерять расстояние между населенными мирами в информационных годах. Имелось в виду время, необходимое, чтобы новость, ставшая сенсацией на одной планете, заинтересовала жителей другой планеты. Или время распространения моды на что-либо. Наверное, между Ундиной и Фаоном приблизительно один информационный год.

— Применительно к «Телемаку», звучит жестоко.

Я согласился. Мы поговорили о детях.

— Оба учатся. Всё, можно сказать, нормально, — говорила она тихим, задумчивым голосом. — Старший готовится поступать в специализированный лицей.

— Какой?

— Биологический.

Она включила экран интеркома.

— Занимаешься?

Глазастый подросток в спешке задвигал игровой нейрошлем за стопку книг.

— Да, мам. А там кто у тебя?

Мол, ты тоже что-то скрываешь.

— Журналист. Он будет писать о папе.

Вот влип. Я о себе-то пишу с ошибками.

— Хорошо, я потом зайду и проверю, — сказал она и виновато посмотрела в мою сторону.

— Да-да, — покивал я, — я скоро ухожу.

— Да я не гоню. Вы где остановились? — И снова оглядев скафандр, сама же ответила: — Нигде, наверное…

— Вот в нем, — похлопал я по скафандру. — Удобная штука.

— Для путешествий. На Ундине ими пользуются те, кому приходится много ездить по планете. С жильем у нас, как вы уже, наверное, поняли, есть определенные трудности.

— Но вряд ли они вызваны недостатком места, — подхватил я. — Почему вы до сих пор ютитесь под куполами?

— Принцип экологической сегрегации. Мы хотим не только защитить себя от чужой природы, но чужую природу — от себя. Поэтому до некоторых пор решили разграничить местную биосферу и занесенную человеком.

Я возразил:

— Купола практически открыты. Я хочу сказать, они не герметичны. Какой тогда в них смысл?

— В них давление выше, чем в открытой атмосфере. После фильтрации и антисептической обработки атмосферный воздух под давлением закачивается под купол. Потом он, конечно, выходит, но насосы работают непрерывно, поэтому неочищенный воздух в город не попадает.

— Однако некоторые жители все же рискуют жить на природе.

— Рискуют? — возмутилась она. — Пожалуй, это Унидина рискует. Человеческого нашествия не пережила ни одна планета.

— Вы сгущаете краски. Фаон, например, чувствует себя прекрасно.

— Потому что он под заморозкой!

Она была довольна своим ответом.

— Да, на нем действительно прохладно… Скажите, с тех пор как закончилось расследование, вас кто-нибудь навещал?

— Конечно. Друзья мужа, коллеги. Сейчас, правда, реже. И мои друзья, разумеется.

— Вы не дадите мне их имена?

— Зачем они вам?

— Хочу расспросить их о вашем муже.

— Я сама могу рассказать вам все, что хотите, — проговорила она с легким негодованием. — Зачем беспокоить людей?

— Никакого беспокойства я им не доставлю. Все же, если вам не трудно…

Смягчившись, Стахова назвала несколько имен. Последней вспомнила Луизу Кастен.

— А незнакомые вам люди заходили? Кто-нибудь интересовался, скажем, вещами вашего мужа?

— Что?! — удивилась она. — То есть как вещами?

— Например, вам могли сказать, что у Тимофея Стахова остались какие-то документы или записи научных исследований, которые предназначались третьему лицу. Вас могли попросить вернуть эти записи. Не было ничего такого?

— Нет, — она помотала головой. — Об этом никто не спрашивал… А, я догадалась! — На ее лице появилась какая-то ненормальная, хитрая улыбка. — Вы об этом заговорили, чтобы меня подготовить. Теперь вы захотите просмотреть его файлы.

Я стал отнекиваться, она не верила.

— Вы солгали! — Ее голос едва не срывался на крик. — Вы подозреваете Тимофея в том, что это он… он…

На ее бледных щеках проступили пятна.

Я срочно перевел стрелки на Кастена.

— Убийцей был Жорж Кастен. Это не вызывает сомнений. Я, честно говоря, был немного шокирован, когда услышал, что вы продолжаете общаться с Луизой Кастен. Вы не чувствуете себя врагами?

Стахова на несколько мгновений впала в ступор. Когда она снова подняла на меня глаза, мне показалось, что в эти мгновения она побывала в иной реальности, глаза приобрели иное выражение — в них возникло отчуждение — отчуждение человека, обладающего истиной, но не способного ее доказать.

— Кастен не убийца, — выдавила она, нервно сжимая пальцы.

Мне показалось, я понял ее состояние.

— Вы правы, — сказал я как можно мягче. — В юриспруденции метод исключения не работает. Пускай твердо доказано, что из пятерых подозреваемых трое имеют стопроцентное алиби, никто не имеете права объявить преступником кого-то из оставшихся двоих…

— Троих! — выкрикнула она, запутав меня вконец.

— Как троих?! А кто был третьим?

— Убийца, — сказала она упрямо.

Во всем этом было что-то ненормальное.

— Но кто он? — я по-прежнему пытался нащупать какую-нибудь логику.

— Кто угодно, хоть инопланетянин… Что это вы вздрогнули?

Я? Вздрогнул?? Да у меня нервы крепче стали. Они провисли от бесстрашия и скуки. У меня их вообще нет.

Я объяснил:

— Всегда вздрагиваю при упоминании о сапиенсах.

— Какие нервные пошли журналисты!

Ну и ладно. Зато не догадается, что я частный детектив. Не подумает же она, что у частных детективов нервы слабее, чем у журналистов.

В молчании я поерзал на диване. Он противно скрипнул. Надолго ли ее хватит? Иначе говоря, дожидаться мне когда выставят за дверь или уйти самому?

— Вы помните некоего Алексеева? — спросил я. — Он был одним из спасателей, принимавших участие в расследовании гибели «Телемака».

Стахова реагировала по-прежнему бурно.

— Не говорите мне о нем! — воскликнула она, стукнув сжатыми кулаками по коленям. — Он обвинил в убийстве моего мужа!

— Он передумал, успокойтесь, он передумал, — понес я первое, что пришло в голову. — Теперь его мучает совесть. От угрызений совести он сбежал с Ундины на Фаон. И рассказал мне всю эту историю. Поэтому я, то есть мы вместе, но в большей степени — я, решили заново провести расследование. Если там был третий астронавт, то мы скоро выясним, кто он.

— В самом деле? — недоверчиво спросила она, разжав только левый кулак.

— В самом, — кивнул я и стал подниматься. — Ну, мне пора…

— Пора куда? К Луизе?

Я подтвердил. Показал адрес Луизы Кастен в Ундина-Сити и спросил найду ли я ее по этому адресу. Стахова ответила, что Луиза переехала на ферму в полутора тысячах километрах от Ундина-Сити.

— Ей дали разрешение на поселение? — удивился я. — Кажется, получить разрешение довольно сложно.

— Для агронома это было бы не сложно.

Обдумав эту фразу, я ее переформулировал:

— То есть Луиза Кастен — агроном, но тем не менее у нее возникли проблемы с разрешением на переселение на ферму.

— Да, какая-то очень неприятная история…

— Вы не расскажете?

Вместо ответа, Стахова молча дала мне адрес и контактный номер-код.

— Передавайте ей привет, — сказала она, открывая мне входную дверь. — Луиза, если сочтет нужным, сама вам все расскажет.

На этом мы расстались.

До захода солнца я не успевал. Во-первых, мне нужно было вернуться в Транспортный узел Ундина-Сити. Во-вторых, найти и разговорить доктора Томальди — главу ундинского экологического контроля. Во-третьих, сесть на экспресс, отправлявшийся на восток, то есть, опять-таки, против ундинского солнца. Полторы тысячи километров за… ну скажем… четыре часа — поезда здесь носятся быстро. Получается где-то полночь. Но это будет только Самдаль-Сити.

«Самдаль» означает «самый дальний». Имеется в виду — от Земли. Название дали городу в тот момент, когда Солнце (Земное, конечно) находилось в надире. Поэтому Самдаль-Сити действительно оказался от Земли дальше всех остальных ундинских городов. Спустя пару часов космографическая ситуация, разумеется, изменилась, но дело было сделано. Другим городам Ундины спорить было поздно, городам на других планетах — уж тем более, поскольку Ундина — самая дальняя от Земли населенная планета.

От Самдаль-Сити мой путь лежал на северо-восток, к подножию высоты 1339. И где-то там терялся. Расстояние от Самдаль-Сити до высоты 1339 — двести пятьдесят километров.

Кто-то задел мои колени. Я поднял забрало, на внутренней стороне которого осталась карта окрестностей Самдаль-Сити.

— Прошу прощения. — Мужчине в резиновых перчатках было очень не ловко из-за того, что он меня коснуться. — Я не хотел.

Мужчина устраивался в соседнем кресле. В вагон один за другим входили люди. Они занимали свободные места, которых было подозрительно много.

— Мы где?

— Транспортный узел, — ответил мужчина в перчатках и для самопроверки посмотрел в окно.

Расталкивая пассажиров, я выбрался на перрон.

Нашел время зевать.

Я прошел к справочным мониторам. Состав из трех двадцатиместных капсул уходил на восток в восемь тридцать от такого-то перрона — запоминать номер не было нужды, поскольку зеленая пунктирная линия точно указывала, куда идти. Время прибытия — ноль— двадцать по Ундина-Сити, двадцать минут четвертого по местному. Билеты? Билеты есть.

До отправления оставалось сорок минут. Пожалуй, их мне не хватит, чтобы успеть съездить в офис экологического контроля и поговорить с Томальди. Следующий рейс в сторону Самдаль-Сити уходил через два с лишним часа — в десять ровно. Если удастся застать Томальди, поеду им.

Номер доктора Томальди долго не отвечал. Я подсчитывал длинные гудки и одновременно отыскивал локус экологов на случай, если у Томальди сменился номер-код. Наконец мне ответили. Сквозь шум прорезался нетерпеливый голос: «Да, слушаю!». Голос был сильно искажен помехами. Видеорежим не работал.

— Доктор Томальди? — уточнил я.

— Да, я, — прохрипело в наушнике. — Кто это?

Скороговоркой я напомнил ему о спасателе Алексееве, о «Телемаке», назвал себя, как обычно, журналистом с Фаона. Алексеева он помнил хорошо, к журналистам относился терпимо и рад был бы встретиться, но сейчас он занят с экспертами из экологического ведомства ООН, совершающими инспекционную поездку по Ундине. Связь едва работает, потому что в данный момент они находятся у подземного водохранилища, берут пробы грунтовых вод. Шумит насос и канал связи. Неизвестно, что больше. Я спросил, как долго он сможет со мной говорить.

— Столько, сколько мы оба вытерпим этот чертов шум, — угрюмо ответил он. — Вам Алексеев меня посоветовал?

— Да, мы обсуждали с ним выводы комиссии, он считает, что…

— Помню-помню, — сэкономил свое и мое время Томальди. — Дельный парень.

— Пожалуй… Вы с ним согласны?

— Насчет Стахова и микробиологических исследований?

— В особенности насчет Стахова.

Томальди задумался. При выключенном видеорежиме думать молча считается невежливым. Мысли эколога звучали примерно так: «М-да… хм… хм… м-да… впрочем… м-да…» — в цикле. Я не выдержал и решил ему помочь:

— За последний год ничего нового по этому делу не появилось?

— Да вроде нет, — ответил он, не прерывая мычанья.

— Я разговаривал с Марией Стаховой. Ей мерещится какой-то третий астронавт, который и был убийцей.

— Третий? На «Телемаке», если я правильно помню, находилось пятеро астронавтов.

— Значит шестой. Третий — в смысле — в биозащитном скафандре. Не Стахов и не Кастен.

— Не берите в голову, — отмахнулся он. — Я понял, о чем это она. Сейчас я вспомнил, что во время следствия она твердила тоже самое. И Луиза Кастен за нею повторяла. Понимаете, когда Стахова и Кастена включили в состав экипажа «Телемака», их супруги подружились. Между женщинами, чьи мужья работают вместе вдали от дома, иногда возникает странная дружба — сродни профессиональной солидарности. Они не могли примириться с мыслью, что кто-то из их мужей оказался убийцей. Так у них родилась спасительная идея о третьем астронавте. Нормальная реакция на стресс — призрак-убийца бродит по станции… — и Томальди хмыкнул.

— Кто первый из них заговорил о призраке?

— Стахова, — уверенно ответил он. — А Луиза Кастен подхватила. В ее состоянии это было нормально.

— В каком состоянии?

— А в каком, по-вашему, состоянии находится женщина, которая ждет ребенка и которая только что потеряла мужа, отца будущего ребенка? Врачи еле вытянули ее с того света. По-настоящему она оправилась только после рождения малыша.

— С ним все в порядке?

— Растет, насколько я знаю. Мальчик.

— Им там трудно — я имею в виду на ферме?

— Конечно, трудно. Зачем только ее туда понесло…

— Стахова вскользь упомянула о том, что у Луизы возникли трудности с переселением. Вам об этом ничего неизвестно?

— Впервые… хотя нет… да, я что-то об этом слышал. Кажется, ей отказали из-за ребенка.

— Разве не ваша организация принимает подобные решения?

— Никоим образом. Разрешение выдает комиссия по заселению, экологический контроль к этому не имеет отношения. Мы не решаем, кому переселяться, мы лишь следим, чтобы фермеры соблюдали установленные правила.

Теперь я слышал голос чиновника, находящегося при исполнении. Не подслушивают ли нас эксперты из ООН?

— Вам не стоит прислушиваться к тому, что говорит Стахова, — продолжал Томальди. — После того как Алексеев заподозрил ее мужа, ей всюду мерещится заговор.

— Чей заговор?

— Неважно. Чей угодно.

— Наверное, нам стоит встретиться лично. Вы когда освободитесь?

— Послезавтра, возможно… Но вряд ли я смогу что-то добавить. С тех пор как Алексеев покинул Ундину, я делом «Телемака» не интересовался.

— Я сейчас еду к Луизе Кастен. Потом заглянул бы к вам.

— Хорошо. Как вернетесь, звоните мне по этому номеру.

Выключив связь, я вдруг понял, что шум, мешавший нам в начале разговора, к концу разговора стал как будто тише.

Состав тронулся, и желудок, тоже тронувшись, прилип к позвоночнику. Я стал вспоминать, когда и где я ел последний раз. Кажется, на борту «челнока». Куриный паштет из тюбика и сырные шарики из-под кресла. Они туда залетели, выскочив из пакета. Пыли и мусора, кстати, под креслами в «челноках» никогда не бывает, потому что когда невесомость, то всё летает абы где, а когда импульс — что не прилипло к пассажирам, прилипает к задней стенке салона. Именно так мне удалось поймать последний сырный шарик. Нет, предпоследний. Последний попал кому-то сзади.

Я посмотрел по сторонам. Никто не держал в руках куриных тюбиков. Две трети пассажиров надело видео-очки — зрение портят. Остальные сосредоточились на видеопланшетах и экранах, вмонтированных в кресла. Когда состав выскочил из города, появилось еще одно место, куда можно было пристроить взгляд — окно. Красиво, но однообразно: травянистые холмы с ультраиндустриальными вкраплениями, прозрачное небо, покрасневшее на западе. По мере того, как нарастала скорость, серо-буро-зеленая мешанина с переднего плана распространялась все дальше к горизонту. Одинокий пирамидальный купол на горизонте оставался неподвижен, поэтому казалось, что поезд мчится по гигантской дуге. Это свойство всех поездов, а не только ундинских. Широкие обручи, стягивавшие трубу через каждые сколько-то метров, слились с прозрачным армированным пластиком и погрузили пейзаж в некую мерцающую дымку. Дымка сгущалась, потому что солнце шло на закат.

Надоело.

Забрало шлема позволяло настраивать себя таким образом, что половина его оставалась прозрачной (изнутри), а половина становилась экраном, причем, чтобы перевести взгляд с экрана на темнокожую красотку в третьем ряду справа не требовалось дополнительно фокусировать взгляд. Очень удобно.

Чтобы было о чем поговорить с Луизой Кастен, я занялся изучением локуса «Сад и огород на Ундине».