19. Самдаль-Сити
Самый дальний. Нашли чем хвастаться.
Потягиваясь, пассажиры выходили на платформу. На часах — ноль двадцать одна. Кое-кто из пассажиров успел задремать в дороге. Перед выходом они будили себя влажными салфетками и таблетками с кофеином. Пробудившись, шагали уверенно, как в девять утра на работу. Я пристроился за темнокожей девицей. Она два раза на меня благосклонно взглянула.
Мы одновременно ступили на движущуюся дорожку тротуара.
— Девушка, вы не подскажите, где здесь гостиница?
— Здесь нет гостиниц, — бросила она через плечо.
Хм, значит путеводитель не врет.
— А что есть?
Если ее ответ отыщется в путеводителе, то они оба достойны доверия.
— А что вам нужно? — Теперь она чуть дольше задержала взгляд.
— Гостиницу.
— Я же сказала, что в городе гостиниц нет.
Она начинала сердиться. Я тоже.
— Хотите открытым текстом, то пожалуйста — мне негде переночевать. Возможно, места для ночлега в Самдаль-Сити называются не гостиницами, а приютами или ночлежками. В таком случае, где у вас ночлежка? Вам придется ответить, иначе я провожу вас до дома.
Она рассмеялась мне в лицо.
— Двое провожатых — это то, о чем я всегда мечтала!
Кто еще один?
Ответ приближался со скоростью шесть километров в час. В метрах тридцати впереди нас, в конце дорожки, стоял здоровенный темнокожий парень и скалился так, что я стал искать по сторонам стоп-кран.
— Все в порядке, Пит, — сойдя с дорожки, сказала она парню. — Господин ищет место для ночлега.
Я стоял рядом, потому что никогда не бегу от соперников. А еще — мне не нравился тип в светло-сером УНИКУМе, ехавший за нами в полусотне метров; я хотел пропустить его вперед.
— Зачем оно ему? — удивился парень. — На нем же УНИКУМ.
Тем временем тот тип, которого я хотел пропустить вперед, проехал мимо нас, повернувшись к нам спиной. Что-то подозрительно: час ночи, кроме нас — ни души, а тип оборачивается к незнакомцам спиной. Без причины я бы так не поступил.
Ночевать на улице в незнакомом городе на чужой планете? Увольте.
— Он неисправен, — сказал я.
— Обратитесь в полицию, вам там помогут.
Он нисколько не смеялся.
— Вы уверены? — переспросил я темнокожего парня.
— Абсолютно.
— Пит там служит, — пояснила девушка.
— Да неужели! — радостно воскликнул я, — И ваш чин…
— Сержант. А вы кто такой?
Кого ундинские полицейские меньше всего не любят: инопланетных частных детективов, журналистов или коллег-полицейских? Начальники воюют, подчиненные — дружат, подумал я и полез в нагрудный карман. На ощупь отсчитал четвертое (считая от подкладки) удостоверение. Слава богу, угадал.
— Разрешите представиться, сержант полиции Фаона Ильинский, — и я протянул ему удостоверение. — Ну и совпадение! — растолковал я смысл произошедшего.
— Фаон, это где? — спросил сержант Пит у девушки.
— Кажется, в Секторе Причала.
Не знаю, как на Ундине, но на Фаоне, желая обозвать кого-нибудь провинциалом, говорят, что он из Сектора Причала.
— А на Ундину вы…
— Навестить знакомых, — объяснил я. — Они живут на ферме у высоты тринадцать— тридцать девять. Это должно быть где-то рядом. Я планировал отправиться туда утром. В принципе, готов отправиться прямо сейчас, но не знаю, каким транспортом.
Пит переспросил номер высоты. Я открыл карту Самдаль-Сити и его ближайших окрестностей.
— Пожалуй, лучше утром, — получил я наконец дельный совет.
— А как?
— Вы говорите, там ферма?
— Да. Селекционная или слекционерская — в терминах я не разбираюсь.
Тут вмешалась подруга Пита:
— Вам нужен комбинат питания. Он забирает продукцию со всех ферм в округе. Если повезет, вы найдете там попутный транспорт.
Комбинат питания присутствовал в путеводителе. Блок Р-24. Живут, как у Ларсона в картотеке. Буквы и номера. Вот скука.
— Спасибо, — сказал я, — с утра туда отправлюсь. Какой из полицейских участков вы порекомендуете? — спросил я Пита. — Но только чтобы с душем и кофейным автоматом.
— У нас всего два участка, — с ухмылкой ответил Пит, — в одном есть душ, а в другом — кофейный автомат.
— Ну и дилемма!
— Ладно, шучу, — смилостивился он. — Полицейский участок в Самдаль-Сити только один. Скажете, что это я вас направил.
Он рассказал, как туда добраться. Они бы проводили, но им не по пути.
Куда же податься? В полицейский участок или сразу к комбинату питания? Там, наверняка, работа идет круглосуточно. Узнаю, будет ли транспорт. Потом залягу в каком-нибудь укромном углу и высплюсь.
Я посмотрел на карту. По карте удобнее ориентироваться, чем, когда: «поверните налево», «сто метров прямо», «не доходя до желтого столба, поверните направо»…
Впрочем, сержант Пит подсказал действительно самый короткий маршрут. С другой стороны, путь к комбинату питания проходил рядом с полицейским участком, поэтому окончательное решение можно было выработать по дороге.
Убрав комлог, я встал на дорожку с синей каймой.
Городок был небольшим. Улицы шли в один ярус, а не в два — в три, как в Ундина-Сити. Опоясанные балконами, одинаковые шестиэтажные башни подпирали купол. Задрав голову, я разглядел в куполе свое отражение.
В центре города башни были семи-восьми этажными, появились наклонные дорожки-эскалаторы. Встретилось несколько прохожих, точнее — проезжих, потому что народ предпочитал пользоваться движущимися дорожками. Я плыл под высокими арками, крутил головой и улыбался прохожим.
Какой-то светло-серый УНИКУМ упорно держался позади меня. Тот же или другой? А впереди как раз показался поворот к полицейскому участку. Я соскочил с дорожки, свернул за угол и остановился. УНИКУМ, мельком взглянув на меня, проехал мимо. Его лица я не разглядел, но разглядел светлую сумку через плечо. Кажется, я ее уже видел — у того УНИКУМа, от которого я сбежал под защиту темнокожего сержанта и его подруги.
Перед глазами всплыл убийца в скафандре. Ну нет, думаю, теперь уж точно никаких ночевок под открытым куполом.
Сонный полицейский в чине лейтенанта недовольно спросил, за каким чертом я приперся. Я сказал, мол, УНИКУМ испортился, а ночевать негде. Ссылаться на Пита и представляться полицейским с Фаона я пока не стал. Полицейский попросил подойти поближе. Не спрашивая зачем, я подошел к стойке. Он перегнулся через стойку и быстро нажал одну из кнопок под дисплеем УНИКУМа. На дисплее засветился полный «О'кей».
— Иди и ври меньше, — сказал он.
Для себя я решил последовать только первой части совета.
Выходя из участка, я услышал за спиной короткий диалог:
— А, это ты, Брэд! Не спишь?
— Днем выспался.
— Ну тогда я посплю. Давай, оставайся…— И кто-то кого-то хлопнул по плечу. Я обернулся. Бодрый молодой сержант, потирая плечо, занял место сонного лейтенанта.
На улице стояла мертвая тишина. Я побрел вокруг здания. Так я брел, пока не набрел на тупик под низкой аркой. Там я достал из рюкзака вакуумную упаковку с одеждой, распечатал и переоделся. Вид у меня был, как будто я только что вылез из стиральной машины. Задраив пустой УНИКУМ, я поднял в нем давление и оставил сидеть под аркой. Сам же побрел обратно к участку. С полдороги вернулся, чтобы заново обшарить карманы УНИКУМа. Вроде ничего не забыл.
Молодой сержант Брэд оказался гораздо приветливее своего начальника. Своего коллегу Пита он, конечно, знал, о Фаоне где-то что-то слышал — если, правда, не путает с фреоном. Мои документы ему понравились.
— Если надумаете перебраться на Ундину, подыщем для вас работу по специальности, — добродушно сказал он. — И форму выдадим.
— Да, — говорю я, — поистрепался в дороге.
— Бывает, — кивнул он. — Насчет ночлега сейчас что-нибудь придумаем.
Через полчаса я уже сидел на кровати и боролся со спальником. Плюнул и укрылся спальником, как одеялом. Сейчас я мог уснуть даже стоя. Принятые сорок часов назад таблетки для укрепления внимания переставали действовать.
Через три с половиной часа я снова сидел на кровати и пытался сообразить, где я нахожусь. Так и не сообразив, потер глаза, встал и начал осматриваться. Комната вроде каюты, без окон. Душевая примыкала к тамбуру перед комнатой. Кофейный автомат стоял в коридоре в двух шагах от двери. Наверное, это какое-то общежитие. Я привел себя в порядок и спустился на первый этаж. Там какой-то полицейский остановил меня и спросил, откуда я взялся. Я сказал, что от сержанта Брэда. Тогда он спросил, куда я иду. Я ответил, что к сержанту Брэду. После того, как он настороженно спросил, кто я такой, я чуть не ответил «сержант Брэд».
— Меня тут знают, — с вызовом сказал я.
Он довел меня до комнаты дежурного, где, к счастью, по-прежнему сидел сержант Брэд. Сонного лейтенанта поблизости не было.
— Уже встали? — удивился он.
— Угу, пора в дорогу.
— Счастливого пути!
Я поблагодарил его за ночлег, похвалил кофе из автомата и вышел на улицу.
Дорожки, эскалаторы, аркады и галереи были по утреннему немноголюдны. Тень, под чьей защитой я оставил УНИКУМ, растворилась в дневном свете. Издали я увидел, что за четыре часа скафандр полностью сдулся. Я проклял продавца и его некачественный товар. Подойдя ближе, мне пришлось извиниться перед продавцом, потому что для любого скафандра найдется лазерный импульс, которого он не выдержит. Я наклонился и просунул палец в дыру, напротив которой могло находиться мое сердце.
Черт, что ж я здесь стою!
Я метнулся к стене и присел.
Глухие стены, узкий проход, поворот перед глухой стеной дома напротив. Никого. Да и спрятаться негде.
Как он меня выследил? Предположим, довел-таки до участка. Затем — до тупика под аркой. Но вышел-то я тем же путем, как и вошел — иначе это был бы не тупик. Почему он не заметил, как я вернулся в участок без УНИКУМа? Не разглядел в темноте? УНИКУМ разглядел, а меня — нет. Не может быть. Значит он следил только за УНИКУМом и следил с помощью жучка, которого он прицепил к скафандру. Чтобы прицепить жучок не нужно подходить вплотную, им можно «плюнуть» метров с десяти.
Второе отверстие я нашел на спине. Стена из пенистой керамики была прожжена на полсантиметра. Наверное, я его сильно обидел. Жучка на УНИКУМе не было. Стало быть, он его забрал. Забрал, потому что подумал, что я обнаружил жучок и приготовил ему ловушку.
Я представил, как стрелявший, подойдя к скафандру и удостоверившись, что выстрел ушел впустую, решил, что я караулю где-то поблизости. И он, точно так же как я, испуганно метнулся к стене. Ох и понервничал он! Откуда ему знать, что я не вооружен. Потом, выждав, он выбрался из-под араки. Потом ушел. Теперь не скоро решиться на вторую попытку. Пока он не решился, нужно двигать к Луизе Кастен.
Я посмотрел на пробитый УНИКУМ. А с ним что делать? Бросать жалко. Однажды мне уже приходилось рвать скафандр в самый неподходящий момент. С тех пор я таскаю с собой герметик. Он почему-то зеленого цвета.
УНИКУМ украсили два зеленых пятна. Вспомнил, что в аптечке есть белый пластырь. Им я заклеил зеленые пятна. Пройдет немного времени и пластырь посереет, будет почти незаметно. За исключением двух дырок, на УНИКУМе не было никаких повреждений. Кондиционер работал, дисплей показывал относительный «О'кей». Чтобы не тащить в руках, я надел скафандр поверх нижнего белья, мятый комбинезон запихнул в рюкзак.
Проходя мимо полицейского участка, я наткнулся на Пита.
— С добрым утром! — сказал он. — Ну как? Устроились?
— Да, все прошло нормально.
— А почему за сердце держитесь?
Я убрал руку.
— Вчера повредил, сегодня залепил.
— Когда вы успели его повредить? Вчера вечером я что-то ничего не заметил.
— Ма-аленькая дырочка, — и я показал двумя пальцами, какая маленькая там была дырочка.
— А заплату положили, как после выстрела.
Хорошо, что заплату на спине скрывал рюкзак.
— Другой не было, — объяснил я и стал прощаться.
— На обратном пути заходите, — сказал он на прощание.
Мысленно я пообещал себе в будущем ночевать только в полицейских участках.
Блок Р-24 оказался единым промышленным зданием на окраине Самдаль-Сити. Частично он высовывался за пределы купола. Я шел по периметру здания. Поначалу встречные уверяли меня, что нет здесь никакого комбината питания. Потом стали попадаться люди, считавшие, что комбинат питания где-то рядом. Наконец нашелся следопыт, который показал: «Вон там».
«Вон там» означало ажурный трап и, затем, балкон, терявшийся среди разнокалиберных труб. Снизу казалось, что человек там не протиснется. Поднявшись, я понял, что человек-то протиснется, но человек в УНИКУМе и с рюкзаком… Нет, в принципе, такой человек тоже пролезал, но рискуя застрять или что-нибудь порвать. Одна труба вывела меня из себя, и я решил ее убрать, надеясь, что никого не оставлю голодным. Служащие, шедшие навстречу, моим действиям воспротивились. Они схватили меня за руки и рванули на себя. Я проскочил меж труб, мгновение спустя проскочил рюкзак. Зацепившись за трубу, он ее все-таки погнул.
Они спросили, не заблудился ли я. Это был удачный вопрос. На чужих планетах жалеют только заблудившихся. Поэтому, если ищешь сочувствия, никогда не признавайся, что знаешь, куда идешь. Я рассказал им про высоту 1339, про ферму у подножия, про Луизу Кастен, которая живет на ферме вместе с маленьким сыном, и попросил помощи.
Служащие переглянулись. «Ундиква», — зловеще произнес один из них. Остальные закивали и посмотрели на меня. Я содрогнулся, в голове понеслись самые страшные предположения. Что если по-ундински, «ундиква» — это шпион? Или это название блюда, которое готовят на комбинате питания из инопланетных частных детективов.
Я сделал шаг назад и застрял.
— Господа, — сказал я, — у нас есть лишь один путь — туда, откуда вы пришли. На этом балконе нам не разойтись. Назад я не пролезу, вы в этом убедились.
После нескольких попыток протолкнуть меня дальше, моя правота была признана безоговорочно. Они снова выдернули меня из трубчатых объятий, и мы двинулись в путь.
В стерильно-белом помещении нас встретил некий господин, по виду — начальник. На нем был стерильно-белый комбинезон и резиновые перчатки. Он спросил, почему его подчиненные вернулись. Они указали на меня, как на виновника. Ничего не оставалось, как повторить рассказ. Когда я произнес имя Луизы Кастен, кто-то из подчиненных тут же выпалил: «Ундиква!». Его коллеги посмотрели на него с завистью. Каждый из них хотел первым выкрикнуть «ундиква». Начальник коротко согласился: «Да, ундиква.»
Набравшись наглости, я потребовал прекратить испытывать мое терпение и сказать прямо, ундиква — это хорошо или плохо.
— Смотря как приготовить, — сверкнув глазами, сказал начальник.
Сердце у меня ушло в пятки.
Начальник включил интерком и спросил:
— Когда вылетает орел?
— В восемь, — ответил женский голос.
Боже, думаю, в какое еще прометейство я вляпался.
— Полетите с ним, — услышал я от начальника. — Асан, проводи его к орлу, — сказал он высокому чернявому парню — тому, кто первый выкрикнул «ундиква».
Асан пошел впереди меня, указывая путь. Видимо, ничего плохого он не замышлял. Мы прошагали по длинному тоннелю, миновали некое подобие шлюзов и вышли за пределы купола.
Овальная бетонная площадка окуналась в простор инопланетной красоты, чистоты и свежести. Солнце еще не припекало. Прохладный ветер высушил выступивший на лбу пот. Я расстегнул УНИКУМ до пояса и выключил охлаждение.
У края площадки стоял грузовой флаер. Брюхом он опирался на цилиндрический бетонный выступ с грузовым лифтом внутри.
— Это и есть ваш орел?
— Это и есть наш орел, — ответил Асан. — Так, без пяти восемь заберетесь в кабину. Ни раньше, ни позже. Запомнили?
— Запомнил.
— Отлично.
Он развернулся и пошел к шлюзу.
До старта оставалось полчаса. Снова мучения — предупреждать или не предупреждать? К Стаховой я пришел после звонка. Луиза Кастен ничем не хуже.
Сначала я долго и нудно извинялся за ранний звонок. Луиза Кастен меня извинила. Затем, для чистоты эксперимента, я повторил Луизе Кастен то, что говорил Марии Стаховой: я репортер, расследую катастрофу на «Телемаке-Пи», ее муж в убийстве не виновен.
— Я в этом не сомневалась, — сказала она, думая, вероятно, о вымышленном третьем астронавте. — Приезжайте.
— Спасибо. Скоро буду. — И, осмелев, я спросил: — А что такое ундиква?
— Ой! — воскликнула она. — Хорошо, что напомнили. Всё, мне надо бежать. До встречи.
Связь прервалась.
В семь часов пятьдесят пять минут и десять секунд я коснулся люка «Орла». Кабина была двухместной. Сел в правое кресло. Левое я оставил для пилота. Надо будет, пересяду.
В семь пятьдесят девять левое кресло оставалось по-прежнему пустым. Ровно в восемь двигатели взвыли, и флаер самостоятельно оторвался от площадки.
Я выругался. Как я теперь узнаю, где меня высадят? Бортовой компьютер, в ответ на просьбу показать полетную карту, потребовал ввести пароль. Мне ничего не оставалось, как смотреть в окно.
Меня не предупредили, что полет будет автоматическим, а автопилот не был предупрежден о том, что на борту сидит живой пассажир. Плавно обогнув купол Самдаль-Сити, автопилот включил форсаж.
Когда я сумел-таки открыть глаза, в окне было темно и как-то фиолетово. Нет, сообразил я, это у меня в глазах темно, а на Ундине по-прежнему ясный день, голубое небо и изумрудные поля. Едва я научился различать небо и землю, «Орел» стал огибать какое-то невидимое препятствие. В глазах потемнело, и я снова впал в легкую кому.
Еще два раза флаер позволял мне очухаться и взглянуть на небо. В третий раз я очухался уже на земле. С трудом открыв люк, я вывалился в мягкую траву. Все бы ничего, если бы на голову не свалился рюкзак.
Собравшись с силами, я встал, огляделся и чихнул. Ну вот, началось. Аллергия. Аллергия на все планеты, кроме Фаона и Земли. Когда я отнекиваюсь от командировки в иные миры, Шеф прекрасно понимает, что делаю я это не из лени, а из-за аллергии. В качестве напутствия советует прихватить какой-нибудь новый препарат. От этих препаратов моя аптечка трещит по швам. Перед посадкой на Ундину я ее облегчил граммов на сто, но, видимо, этого было недостаточно. Не надеясь больше на таблетки, я задраил УНИКУМ и включил полную очистку воздуха. Пока кондиционер набирал мощность, я взмок как мышь. Пришлось сидеть и ждать, когда отпотеет забрало.
Наконец что-то прояснилось. С трех сторон меня окружали засеянные поля. На севере возвышался холм с незасеянной верхушкой, обозначенной на карте как «Высота 1339». Полдюжины крестообразных домиков, окруженных разноцветными грядками, были разбросаны вдоль склона. Дорога, выложенная плитами, вела к длинному металлическому ангару. Из ангара выезжали контейнеры и сами грузились во флаер. Не было видно ни людей, ни роботов. Я связался с Луизой.
— Вы скоро? — спросила она.
Я описал ей ангар и назвал координаты — их сообщил мне топометр, встроенный в скафандр.
— И куда дальше? — поинтересовался я.
— Посмотрите на северо-восток.
— Посмотрел.
— Ундикву видите?
Я тихо взвыл.
— Ундиква невидима для инопланетников!
— Хорошо, не нервничайте так, — сказала она. — Если вам удобнее ориентироваться по координатам, то подождите минуту, я отыщу топометр. Где-то он был…
Мы вместе научились пользоваться ее топометром. Но сначала десять минут ждали, пока не зарядится аккумулятор. Оказалось, что топать мне с километр — сначала через поле, потом — в гору. Ундиква — это овощ, объяснила она и пожалела инопланетников за то, что им никогда не увидеть настоящей ундиквы.
— Она с ярко-синими цветами и растет на склоне, но для вас это уже не имеет значения, — заключила Луиза.
Пошатываясь от усталости, я ковылял меж аккуратных грядок. Воткнутые в землю таблички сообщали название растения и дату высадки. Возле грядки с ундиквой, высаженной в конце марта, меня встретила стройная молодая женщина в джинсовом комбинезоне без рукавов, высоких сапогах и перчатках-крагах, перепачканных землей. У нее было загорелое лицо, загорелыми казались даже губы. Волосы, когда-то каштановые, выгорели на солнце, они выбивались прядями из-под дырявой кепи с длинным козырьком. — Вы Федр? — спросила она приветливо и заслонила глаза от солнца. (Как и полагается детективу, я подходил со стороны солнца).
— Да, — и я протянул визитную карточку.
— Потом, — она махнула в сторону дома. — Перчатки грязные.
Поправила козырек, оставив два продолговатых следа.
— Пропалываете?
— Пропалываю.
Она с сожалением посмотрела на недопрополотые десять метров ундиквы. С дуру я ляпнул:
— Могу помочь.
— Вы?! — от удивления она сделала шаг назад, прикрывая собой драгоценные всходы. — А вы умеете?
Теоретически я это умел. На локусе «Сад и огород на Ундине» прополка описана подробно и с картинками.
— Конечно, — уверенно заявил я. — Объясните мне только, где ундиква, а где сорняк. Вот это что? Сорняк?
— Это нож для прополки…
— Да нет же, рядом, — я нагнулся и показал на растение с синими волосатыми набалдашниками и дырявой, как сито, ботвой.
— Ундиква.
— В самом деле? А у нас на Фаоне эту траву выпалывают.
— У вас на Фаоне растут только камни, — парировала Луиза. — Пришли бы вы в гости месяцем позже, я бы вас этой травой накормила.
— То есть я остаюсь без обеда.
— Придется заработать, — сказала она с улыбкой. — А шлем — это обязательно?
— Аллергия.
— Понятно. Подождите, принесу второй нож и кое-что от аллергии.
Я присел на корточки между грядками, раздвинул ботву. Розовые плоды выпячивались из земли неприличными пятками. Я почесал одну из пяток, она зашевелилась, но не так резко, как если бы от щекотки.
— Поэтому будьте осторожнее, — услышал я за спиной. Луиза протягивала мне прополочный нож и пузырек с таблетками. — Следите за мной и повторяйте.
— А откуда мне начинать? — спросил я, съев две таблетки.
— С конца грядки. Будем двигаться навстречу.
Запомнив основные движения и выдержав экзамен, я ушел в конец грядки. Разговаривать пришлось на повышенных тонах, иначе ничего не было слышно.
— Когда вы переехали?! — кричал я.
— … года назад! — донеслось до меня.
«Полгода», — догадался я и взвинтил темп.
Наверное, унидиква чувствовала примерно то же, что чувствую я, когда парикмахер начинает обстригать вокруг уха. Нервозность, смешанную с настойчивым желанием эту нервозность не показывать. Во всяком случае, она не визжала и не пыталась увернуться.
— Почему вы решили уехать из города?
Джинсовая кепи приподнялась над ботвой.
— Жорж планировал переселить нас загород после того, как утвердят проект строительства энергопередающей станции. Заработок позволил бы ему взять кредит и купить готовый дом, специально сконструированный для жизни в Ундинской глуши. Получив страховку, мы исполнили его мечту и переселились сюда. Жорж говорил, что ребенку нужна природа, нужен простор, воздух.
— В городах воздух фильтруют, — напомнил я.
— Они бы и людей фильтровали, будь их воля! — ответила она громче, чем это было необходимо, чтобы я услышал ее за воем ветра и шелестом ботвы.
— Чья — их?
— Да ничья, это я так…
Я поднял голову. Она сидела на коленях и, сняв перчатку, утирала салфеткой пот. В своем УНИКУМЕ я не потел нисколько, но работать в нем было неудобно.
— Вас не пускали на ферму?
— Так вы уже слышали? Да, комиссия по заселению долго не давала разрешения поселиться вне купола.
— Наверное, это из-за ребенка…
Луиза замерла.
— А вы откуда знаете?
— Я не знал. Я только предположил. Какие еще могут быть причины?
— Теоретически, самые разные… Медицинские противопоказания, например. Нас обоих обследовали в течение месяца. Потом, психологические тесты. Это, естественно, касалось меня одной. Смогу ли я жить, как они говорят, в разреженном социуме. Вообще-то, они предпочитают селить полными семьями. Мужчины на ферме тоже нужны, а у меня еще и ребенок.
— Вам, наверное, тяжело?
— Да нет, нормально. Раньше я уже выезжала работать на фермы, пока Жорж был в командировках. Мне так было легче его ждать. Получила практику и это в конце концов убедило комиссию разрешить мне поселиться на ферме. К тому же, я была в состоянии оплатить строительство дома. Сюда ведь в основном едет молодежь. Община предоставляет им участок и дом. А я готова была взять большую часть расходов на себя.
— А ребенок?
— Что, ребенок? — переспросила она, не понимая.
— Вы сказали, что поначалу вам отказывали из-за ребенка.
— Как выяснилось позже, это была формальная отговорка. Наличие малыша — это самый удобный повод, чтобы отказать. Иначе, как отказать человеку, у которого есть практика выращивания ундинских культур, полностью отсутствуют медицинские противопоказания и который готов с самого начала сам себя содержать?
— Не знаю, — растерялся я. — Я у вас впервые.
Оторвав голову от грядки, я не увидел Луизы.
— Я там уже полола, — раздалось справа от меня. — А наостовляли-то сколько!
Она инспектировала мою грядку.
— Поверьте, я старался.
— Я не о вашем старании говорю, а об ундикве.
— А я читал, что растения ценят старание, даже если результат стараний не слишком качественный.
— Где это вы читали такое?
— В руководстве по выращиванию комнатных растений. Но я полагаю, нрав у растений везде один и тот же.
— Если бы вы это сказали раньше, я бы вас к ундикве не подпустила. Ладно, пойдемте в дом. Будем считать, что вы меня к этому вынудили. Вы же этого добивались?
Луиза проникла в глубину моего подсознания, с самого начала невзлюбившего ундикву и голосовавшего за то, чтобы поскорее оказаться в помещении. Над-сознание никаких таких коварных планов не замышляло.
— Нет, — сказал я без колебаний и направился в сторону коттеджа, сигнализировавшего нам солнечными бликами в стеклянной веранде.
Луизин коттедж состоял из четырех составленных крестом прямоугольных одноэтажных секций, похожих на укороченные вагоны. Пустые углы между секциями были застеклены и превращены в веранды. Через дверь в одной из веранд мы прошли в дом.
— А на суп из сорняков я могу рассчитывать? — спросил я.
— Это хорошая идея, — ответила Луиза, переобуваясь в легкие спортивные тапочки. — В профессии селекционера самое трудное — это решиться отведать то, что выращиваешь. Чтобы снять пробу, часто приходиться нанимать добровольцев, готовых пойти на риск — разумеется, не бесплатно. Вас мне послала сама судьба. Почистите обувь и проходите.
Я посмотрел на свои ботинки, составлявшие со скафандром одно целое.
— А как?
Луиза хлопнула в ладоши. Секунду спустя на веранду выкатил робот.
— Тутмос, ботинки! — сказала Луиза и указала роботу на мои ботинки.
Закралось подозрение: не попытается ли Тутмос сперва попробовать их с меня снять, тем более, что Тутмос повел себя крайне подозрительно — он начал обходить меня сзади. Я же в принципе против того, чтобы подставлять роботам спину.
— Не бойтесь, — посоветовала Луиза. — Поднимите поочередно ноги и дайте Тутмосу очистить подошвы. Заодно он пропылесосит ваш скафандр.
Робот выдвинул вперед трубу с ершистой насадкой и завыл, втягивая воздух.
— Только чур по карманам не лазить, — попросил я.
— Тутмос честный робот, — неожиданно для меня ответил Тутмос приятным баритоном. Очищенный, я был допущен в жилую часть секции. Комната, куда меня пригласили, была укомплектована стандартной мебелью, поставляемой вместе с секциями дома. Под окнами, выходившими на веранду, стояли надувные диваны практичного серого цвета. Пластмассовый столик в центре комнаты стоял в окружении складных стульев с провисшими тряпичными сидениями. На стенах висели фотографии и гербарии под стеклом. Я остановился перед снимком Жоржа Кастена.
— Перед отлетом на «Телемак», — быстро проговорила Луиза. — Вы посидите пока здесь, посмотрите снимки. Можете включить телевизор, если хотите. А я, тем временем, придумаю что из местной стряпни на вас испытать. За аллергию свою не переживайте — я учту ее при выборе продукта, — с этими словами она прошла в другую секцию.
Я прошелся по комнате, посидел на складном стуле, потом — на диване, затем встал и взял со стола стопку журналов в надежде найти среди них что-нибудь личное.
Из стопки выпал глянцевый буклет, рекламировавший какие-то космические круизы. Неужели, думаю, и здесь, на высокотехнологичной Ундине, занимаются рассылкой бумажной рекламы. Развернул буклет. Это была не реклама. «Галактик Трэвэлинг» сообщал Луизе Кастен, что она выиграла супердорогой месячный круиз по Сектору Улисса с посещением самых красивых звездных систем, включая знаменитую тройную Горгону с черной дырой посередине. Приглашение было отпечатано не на буклете, а на отдельном листе со смазанной печатью и неразборчивой подписью. Билет на одно лицо находился так же отдельно, он был на имя Луизы Кастен. Сбор и регистрация участников круиза были назначены на 12-е июня. Сегодня у нас 31-е мая. Время есть.
Уходя, Луиза не предложила мне покопаться в журналах, поэтому, застигнутый за чтением приглашения, я немного растерялся. Однако Луиза и не думала сердиться.
— Я рада, что вы нашли, чем себя занять, — сказала она.
— Готовитесь отправиться в путешествие? — спросил я, показывая ей буклет.
— Ой, ну что вы! Забыла выбросить, а то лежит перед глазами и соблазняет. Вы не представляете, за всю свою жизнь я ни разу не покидала Ундину, а так хочется… — она мечтательно закатила глаза, — Жорж несколько раз звал меня с собой, но сначала не отпускала учеба, потом я узнала, что у меня… то есть у нас будет малыш. Когда Жорж рассказал мне о своей мечте поселить меня и детей — а он хотел, чтобы у нас было много детей — на ферму, то я начала изучать методы селекции и ездить на практику. Но это было еще до беременности. А после я уже никуда не выбиралась из Ундина-Сити.
— Вы были все время одна?
— Нет, что вы, одна бы я не выдержала. Но у меня много друзей. Родители помогали — я жила с ними рядом. Мария… — она запнулась. — Впрочем, на Ундине очень бережно относятся к будущим матерям. Планете нужны новые граждане.
— На время круиза вы могли бы оставить ребенка с родителями.
— А ундикву? — с улыбкой возразила она. — Ундикву оставить не на кого. На самом деле я и Роша не хочу оставлять ни на один день.
— Можно увидеть малыша?
Луиза расцвела.
— Конечно! Только… — она запнулась.
— …руками не трогать, — догадался я.
— Это само собой разумеется. Я имела в виду, что он, наверное, спит, поэтому постарайтесь не шуметь.
— Не буду, — сказал я шепотом.
На полу детской лежал мягкий шелковый матрац с кучей мягких и надувных игрушек, его пришлось обойти, чтобы приблизиться к детскому манежу, стоявшему у окна. Решетка манежа отбрасывала полосатую тень, придавая голубому комбинезончику Роша отчасти тюремный вид.
Малыш открыл глаза.
— Разбудили все-таки! — с досадой проворчала Луиза.
— В папу, — заключил я, рассмотрев золотистые кудряшки и темно-голубые глаза. — Привет, Рош, — сказал я малышу. Тот прогудел что-то невразумительное.
Луиза позволила нам остаться наедине. Пока она готовила завтрак, я пытался Роша разговорить. Вдруг, думаю, Рош проболтается, что видел отца. Однако чувствовалось, что ребенок был подготовлен.
— Он у вас сноб, — сказал я Луизе, зашедшей в детскую с пластиковой бутылочкой в руках.
— Это еще почему?!
— Отказывается со мной разговаривать. Он недолюбливает репортеров?
— Ему одиннадцать месяцев! — возмутилась Луиза. Ей показалось, что я намекаю, что ее чадо отстает в развитии. — В этом возрасте дети редко разговаривают с репортерами.
Затем она обратилась к Рошу на языке, который я не понимал. «У-лю-лю, гу-гу-гу, ай-ай-ай» и прочее. Рош понимал ее превосходно и даже отвечал, — не смотря на то, что рот у него был занят соской.
— Теперь ваша очередь, — сказала мне Луиза, накормив сына и утерев ему физиономию салфеткой с вышитым астронавтом.
Рош улыбнулся. Он знал, что в бутылочке ничего не осталось.
— Хорошо бы провести дегустацию поближе к… — и я очертил в воздухе круг диаметром двадцать пять сантиметров. Этот стандарт известен и на Ундине.
— Вы же в УНИКУМе, — усмехнулась она. — Впрочем, надеюсь, все обойдется.
Кухня была самым обжитым помещением в доме. Это была даже не кухня, а, скорее, небольшая лаборатория, где можно было увидеть ундинскую флору во всех ее стадиях, начиная с крохотных проращенных семян в банках с вонючими удобрениями и кончая холодным супом в холодильнике размером с Янин кабинет. Суп мне не достался — ни холодный, ни горячий. Луиза вынула из микроволновки тарелку с высокими краями и поставила передо мной на стол, дала ложку. Я попросил хлеба — сказал, что без хлеба, я даже макароны не ем. Она ответила, что хлеб, как продукт посторонний, может повлиять на исход эксперимента, поэтому я его не получу, тем более, что хлеба в доме нет. Я смирился.
В прозрачном бульоне плавали стебельки и упругие шарики, похожие на оливки.
— Вегетарианский? — уточнил я.
Она подтвердила. Насколько ей известно, ундинскую живность еще никто на вкус не пробовал. И вряд ли в ближайшем будущем кто-то станет ее пробовать.
— А разводить не пытаетесь? — спросил я.
— Кого?
— Ну не знаю. Ундюков каких-нибудь…
— На нашей ферме мы занимаемся только растениями.
Оливки (или ундивки — как я назвал их для себя) по вкусу напоминали сырую речную рыбу, которую я ел на курсах по выживанию. Безвкусные стебельки если не соскальзывали с ложки, то противно застревали в зубах. Луиза сказала, что сыта и обойдется одним чаем. Нельзя сказать, что это придало мне уверенности.
Луиза провожала взглядом каждую ложку. Уголки ее рта поднимались, и, чтобы скрыть улыбку, она морщилась, будто бы обжигаясь горячим чаем. Медленно орудуя ложкой, я размышлял, как скоро мой желудок придет к выводу, что оливки-ундивки ему не по вкусу. И в какой форме он это выразит. Нет, дожидаться не стоит. Главные вопросы надо задать прямо сейчас. Я спросил:
— Вам удалось выяснить, какова была настоящая причина отказа?
Она переспросила, о каком отказе идет речь. Я пояснил:
— Комиссия по заселению не давала вам разрешение поселиться на ферме. Вы сказали, что на самом деле причина была не в ребенке, хотя формально отказ основывался на том, что вам будет трудно совмещать уход за ребенком с работой на ферме.
Ей не хотелось об этом говорить. Кое-как я вытянул из нее, что в комиссию по заселению пришло анонимное письмо, в котором сообщалось, что во время ее предыдущей практики на селекционной ферме она то ли допустила халатность, то ли умышленно подделала результаты работы по выведению каких-то там ундинский плодоносов. Луиза не отрицала, что один раз она ошиблась, неправильно истолковав указание старшего агронома, но это была просто ошибка, какие случаются у многих. Халатностью это назвать было нельзя, тем более — умышленным подлогом. Луизе совершенно непонятно, кому понадобилось сочинять эту анонимку, в которой, кроме обвинений в некомпетентности, содержались обвинения буквально по всем пунктам, существенным для вынесения окончательного решения пускать ее на ферму или нет. Если бы, скажем, ей требовался кредит для покупки дома, то автором анонимки мог быть кто-то из тех, кто так же добивался кредита. Но кредит ей не требовался. Опять же, откуда автор анонимки узнал об ошибке, случившейся чуть ли не за год до подачи заявки. А кто мог знать? — спросил я. Два три человека с кем она тогда работала, но они ее друзья и у них нет ни единой причины желать ей зла. Жоржу вряд ли пришло бы в голову рассказывать посторонним об ее ошибках. Нет, сколько бы она ни думала, ни малейшей идеи относительно личности автора у нее не появилось. Впрочем, как только ей удалось переубедить комиссию, она перестала думать об анонимке. Ей и без того было над чем думать. Ундиква никак не всходила, а у Роша оказалась аллергия на какую-то пыльцу. К счастью, обе проблемы удалось решить.
— Почему вас это интересует? — спросила она. Настроение я ей определенно испортил. Я чувствовал, как на лбу выступает испарина.
Все-таки это Кастен.
Не поднимая глаз, я гонял по дну тарелки одинокую ундивку. Испарина на лбу меня выручила. Наблюдательная Луиза спросила:
— Как вы себя чувствуете?
Я сказал, что суп был замечательным, и заглотнул последнюю ундивку. Она чудом попала в то горло. Тем временем Луиза сама нашла ответ на вопрос, почему меня интересуют обстоятельства ее переезда на ферму.
— Неужели, — сказала она, — мне пытались отмстить за гибель станции?
Она не услышала от меня ни да, ни нет. Мне не хотелось, чтобы она сопоставила анонимку и неожиданный билет на космический круиз, поэтому я спросил:
— Скажите, кроме той анонимки, были еще попытки чем-то навредить вам?
Нет, ей никто не вредил. Ундиква не всходила по собственной прихоти. Правда, есть еще радикально настроенные экологи, их организация протестует против колонизации планеты. Раз уж им не удалось воспрепятствовать заселению планеты, они требуют хотя бы не внедряться в биосферу Ундины. Жить в максимально изолированных городах. Влияние экологов очень велико, они — одна из причин того, что количество ферм ограничено, отсюда, кстати, и высокий конкурс среди желающих переехать в ундинскую деревню. Но сомнительно, чтобы экологи опустились до анонимок. Ведь их основной лозунг — открытость. Они не ищут отдельных жертв, а действуют через правительственные организации и средства массовой информации. Конечно, им бы доставило удовольствие увидеть пустое поле, но вредительство — не их метод.
— Незнакомые люди вас не навещали?
— Наверное, вы первый. Вы, вероятно, заметили, что мы живем довольно замкнутым кругом. Ближайшие соседи еще находят время для общения, но на дальние поездки времени нет вообще. Из города сюда приезжают биологи и те же экологи, всех их мы хорошо знаем.
Луиза озабоченно переставляла посуду с места на место. Мне было пора уходить. Я уже выяснил, что хотел.
— Вероятно, моя просьбы вам покажется странной, — сказал я и одновременно стал помогать ей убирать посуду, — вы не могли бы уступить мне билет на круиз?
— Действительно странная просьба, — согласилась она.
— К сожалению, я не имею ни малейшего понятия, сколько может стоить этот круиз, но, вероятно, достаточно дорого. Я у вас его куплю, цену назначьте сами.
Ни слова не говоря, Луиза вышла из кухни, через какое-то время вернулась, на ходу просматривая приглашение.
— Зачем это вам? — спросила она. По ее глазам было видно, что она заранее готова не поверить ни единому моему слову. Поэтому я выдвинул самое неправдоподобное объяснение:
— Следственная комиссия, занимавшаяся расследованием катастрофы на «Телемаке», направила людей, готовых на все, лишь бы только помешать моему расследованию. Мне необходим запасной путь с Ундины. Кому придет в голову искать меня в группе туристов-миллионеров?
— Но на билете стоит мое имя, — напомнила она. Похоже, моя детективная история ей понравилась.
— Знаете, сколько на Фаоне Луизов Кастенов?
— Нет, а сколько?
— Этого не знает никто. Я изображу такой акцент, что ваша таможня удивится, что меня зовут не Кашкиндук, сын Вапролока. Улечу Луизой Кастен, делов-то…
— А идентификационный номер?
— В крайнем случае возьму ваш, ведь в базе данных пол не указан. Или указан?
— Не указан, — подтвердила она и с гордостью добавила: — У нас равноправие. Но свой номер я вам не скажу, это было бы нарушением моего права на частную жизнь.
Последняя фраза была произнесена твердо и не терпела возражений.
— Хорошо, я что-нибудь придумаю. Итак, сколько я вам должен за билет?
— Да берите так, — равнодушно сказал она и протянула мне билет вместе с рекламным буклетом и приглашением. Когда бумаги почти что оказались у меня между пальцев, она отвела руку и строго спросила:
— Так зачем он вам?
— Вы собирались их выбросить, — напомнил я, — так сделайте это прямо сейчас. Я не гордый, залезу и в мусоросборник.
— Ну бог с вами, — вздохнула она. — Берите.
Я схватил бумаги, едва те оказались от меня на расстоянии вытянутой руки.
— Ого! — она покачала головой. — Ну и прыть! Должно быть, они действительно для вас важны.
— Спасибо! — воскликнул я вне себя от благодарности. — Ждите ответного подарка!
— Да не стоит, — пробормотала она и о чем-то задумалась.
От Яны я слышал, что женщина, беременная от человека, которого все считают погибшим, способна чувствовать, что отец ее будущего ребенка жив — если он на самом деле жив. Ларсон считает это ерундой, ничем не подтвержденной. Я спросил:
— Луиза, какие у вас отношения со Стаховой?
— Нормальные. — Она посмотрела на меня с некоторой настороженностью. — Почему вы спросили?
— Она убеждена, что на видеозаписи… Вы понимаете о какой видеозаписи я говорю?
Луиза прикусила губу и кивнула. Я продолжил:
— …На видеозаписи не Тимофей Стахов и не ваш муж, Жорж Кастен. На видеозаписи какой-то другой человек, одетый в биозащитный скафандр, душит биолога Сэмюэла Милна проводом от переносной лампы. Кое-кто полагает, что Стахова, подозревая по какой-то причине, что ее муж в действительности остался жив и что, следовательно, он и является убийцей, таким способом отгоняет от себя — нет, скорее, от других — мысль о том, что ее муж — убийца. Она не обвиняет Жоржа Кастена, потому что, во-первых, вы были дружны, во-вторых, не хочет, чтобы вы, в ответ, обвинили ее мужа. Что вы по этому поводу думаете?
Глаза у нее потускнели, она молча встала и вышла из кухни.
Луиза стояла лицом к окну, выходившему на веранду, где в горшках и лотках зеленели какие-то всходы. Я подошел к книжной полке, на которую сперва не обратил внимания. Много книг по планетарной биологии и агрономии.
— Вы считаете, Жорж жив? — спросила она, не оборачиваясь.
Две оккультный брошюрки и «Записки о поисках духов». Она не видела Кастена и не общалась с ним. Она общалась с духами.
— Не знаю. — Я подошел к ней и встал рядом. — А вы?
Посмотрев сквозь стекло окна и веранды на небо, я тотчас забыл о том, что что-то спросил. Полицейский флаер сделал над домом круг и приземлился на лужайке позади дома — то есть со стороны вершины 1339. Из флаера вылез темнокожий сержант Пит. Он направился к дому. Походка у него была легкой и непринужденной.
Ясно, что по мою душу, но почему…
Луиза очнулась:
— Кого это еще принесло?!
У меня уже не оставалось никаких сомнений, за кем прилетела полиция: следом за сержантом из флаера выбрался агент Бобер, следивший за мной в Лондоне.
— Похоже, это ко мне, — сказал я. — Где тут вас выход?
Несмотря на то, что в доме было два выхода, Луиза с первого раза указала на тот, что не был виден со стороны лужайки. Какое, однако, понимание!
Я схватил рюкзак и бросился вон из дома.
Пока я бежал по Луизиному участку, я старался не давить грядки. Потом я перестал смотреть под ноги. Бежать под уклон было легко даже в УНИКУМе с рюкзаком. Достигнув высоких зарослей — видимо, культурных — я пробежал еще метров сто, затем присел и прислушался. Минуту спустя я услышал, как кто-то с тяжелым пыхтением продирается сквозь заросли. Похоже, один. Значит — Бобер. Вряд ли у местной полиции есть желание бегать за частными детективами.
Повел я себя, конечно, глупо. С флаера они меня заметят.
Прислушиваясь, Бобер стоял в полутора метрах от моей головы. Кажется, мы оба думали над тем, что делать дальше. Мохнатая гусеница с парой хлипких лап спасалась от нашествия Бобра. Она перепрыгивала с листа на лист, пока не выбрала для посадки мой нос. У нее были мерзкие влажные усики. На носу она не задержалась, но я понял, что сейчас чихну, и Бобер меня заметит. Случай снова сделал выбор за меня. Не дожидаясь чиха, я выпустил из рук рюкзак и прыгнул.
Со стороны могло создаться впечатление, что Бобер в восторге от того, что больше не надо за мною бегать. Он посмел улыбнуться — и заметьте — я в это время сидел на нем верхом! Чтобы ему не вздумалось орать, я запихнул ему в рот платок с Космострова. Кому и за каким чертом я понадобился, вполголоса спрашивал я. Бобер брыкался и мычал в том смысле, что с платком во рту ему трудно отвечать. Я вполголоса возражал, что без платка любой дурак ответит, путь попробует ответить с платком. Это была борьба — нет — возня самолюбий. Мы уже почти пришли к соглашению, когда на меня обрушилось что-то тяжелое и с руками.
Из меня плохой физиономист. Кажется, сержант Пит не врал, когда говорил, хрипя от напряжения:
— Коллега, вы только не подумайте, что мне нравиться этим заниматься… Ох…
Из последних сил ему удалось застегнуть наручники.
— Какой он вам к дьяволу коллега! — выплюнув платок, заревел агент Бобер. Постанывая, он слез с моей спины и отвалился в сторону. — Возьмите мои наручники и стреножьте его.
— Думаю, в этом нет необходимости, — ответил Пит.
Я яростно закивал головой:
— Ты прав, ни малейшей.
— Я настаиваю! — Бобер чуть ли не взвизгнул.
— Мы уже проголосовали, — сказал я ему. — И подбери платок. Он мне дорог.
У Пита зародились какие-то сомнения:
— Лягаться не будешь?
— Не буду.
Честно говоря, я не то что лягаться, идти-то мог с трудом.
— Не хотелось бы устраивать пальбу… — так Пит предупредил меня, чтобы я не вздумал бежать.
Ну и оскал!
— Что угодно, только не улыбайся.
Пит хохотнул.
— А ты не смеши.
Он помог мне подняться.
— Иди, — сказал он и указал направление. Сам пошел сзади, придерживая меня за локоть. Бобер вскинул бластер.
— Я буду держать его на прицеле.
— В меня не попади, — попросил Пит.
— А мой рюкзак? — возмутился я.
Бобер чертыхнулся и взвалил рюкзак себе на спину.
Неприятно, что в густых зарослях, пусть и культурных, мною пользовались как тараном. В УНИКУМ набилась пыльца, и я чихал не переставая.
— Где простудился? — с издевкой спросил Бобер, подсаживая меня в полицейский флаер.
Я ничего не ответил. Когда мы уселись, Пит указал ему на заплатки на УНИКУМе.
— Ты это видел? И еще на спине… Хм, как будто навылет.
— А ты что думаешь?! — дернулся я. — Это его рук дело!
Бобер с отвращением сплюнул. На самом деле ему было любопытно, почему я остался жив. Пит продолжал размышлять:
— Я где-то читал, изобрели такие специальные световоды, которые отклоняют лазерный импульс. Эти световоды могут заставить импульс двигаться по любой траектории.
— Попали в точку, — сказал я одобрительно. — Мне такой имплантирован. Слышь, Бобер, стрелять в меня бесполезно.
— Это наверное шутка? — спросил Пит серьезным голосом.
— Да, — говорю я.
Он оскалился. Ой, мама…
— Да на тебя выстрела жалко, — огрызнулся Бобер. — Не стрелял я в него, — заверил он Пита.
— Ну это вы между собой решайте — кто в кого стрелял, — миролюбиво ответил сержант.
Начальник Пита, сонный лейтенант Аллоиз долго меня рассматривал, потом сказал:
— Я тебя где-то видел.
— Я вам приснился нынче ночью.
Он пожал плечами.
— Где вы его выкопали? — спросил он у Пита.
— На ферме Луизы Кастен.
— Будь моя воля, я бы там его и закопал, — радуясь каламбуру, добавил Бобер. Я возразил:
— С сельскохозяйственной точки зрения, выгоднее закопать тебя.
— Почему? — наивно удивился Аллоиз и перевел взгляд на Бобра.
— В нем дерьма больше.
Бобер кинулся на меня с кулаками. Аллоиз и Пит стали его оттаскивать. Я сидел, прикованный к стулу, и мог только уклоняться. Оттащив Бобра, они сказали ему, что разбираться со мной он будет когда покинет Ундину.
— Меня депортируют? — удивился я.
— За использование фальшивых удостоверений, — подтвердил Аллоиз.
— А при чем тут он? — я кивнул на агента ДАГАРа. — Я же не представлялся агентом… — тут я сделал многозначительную паузу и посмотрел на Бобра.
— Заткнись, — зашипел он. — Существует документ, согласно которому ты должен быть передан Галактической Полиции.
— Мне можно на него взглянуть?
— Обойдешься.
Ни Аллоиз, ни Пит ему не возразили. Видимо, мою судьбу решили на самом высоком уровне.
Бобер обшарил мои карманы и стал потрошить рюкзак. От комлога он ничего не добился, поскольку я успел включить защиту от взлома. Фальшивые удостоверения он передал Аллоизу, билет на галактический круиз оставил себе.
Вечером, в сопровождении Бобра и еще двух агентов ДАГАРа, я покинул Самдаль-Сити. В Ундина-Сити мы долго не задержались. На Космострове мне показали письмо Зейдлица, в котором он, обращаясь ко мне на вы, просил немедленно прибыть на Терминал Хармаса.
— Если откажешься, — сказал мне Бобер. — Приказано доставить силой. Твое решение?
Я дал слово вести себя хорошо. После этого они сняли наручники. В корабль-челнок я входил почти как свободный гражданин.
