Глава двадцать пятая

Я стоял среди руин старого испанского форта, венчавшего мыс, наблюдая, как ловко маневрирует в волнах прибоя баркас Пол Джонса, и из головы моей не шла минута нашего прощания.

– …Вы, наверное, считаете меня изменником, милорд? – насмешливо спросил адмирал, устанавливая мачту. – Должен вас разочаровать: я чист как перед своей родиной, так и перед императрицей Екатериной. Именно она велела мне сделать все возможное, чтобы эскадра не дошла до берегов Америки.

– Вы лжете, – угрюмо бросил я. – Императрица не могла желать гибели кораблям собственного флота.

У меня не было сомнений в том, что государыня желает отделаться одним махом и от Орлова, и от Пугачева, и от самозванки, к величайшему сожалению оной, имеющей прав на престол, во всяком случае, не менее самой императрицы. Но уничтожать такое количество людей, боевые корабли – это слишком.

– Фи, господин подполковник, в нашем мире самая изощренная ложь уступает в замысловатости чистой правде. Станет ее величество жалеть изменников, будь то вчерашние сановники или же голозадые казаки? А уж до этой плавучей рухляди, купленной и зафрахтованной на английское золото, ей и подавно нет никакого дела. Можете мне поверить, английская казна всегда отличалась скупостью, но даже из этих крох государыня сохранила для своих фейерверков большую часть. Я восхищаюсь российской императрицей – ни одна женщина до сего дня не вызывала у меня столь возвышенных чувств. Когда мы с ней встретились, она спросила: «Господин Джонс, знаете ли вы, для чего я дала вам адмиральское звание?» – «Вероятно, вы повелите мне вести эскадру Пугачева в Америку», – ответил я. «Вы правы, – сказала она, – Но я хочу, чтобы эскадра не дошла до нее. Вы понимаете меня?» – «Конечно, – согласился я. – Мне эта мысль тоже пришла в голову, как только я узнал о предстоящей экспедиции». – «Вот и великолепно». – Императрица сочла было вопрос решенным.

Но видите ли, милорд, у меня тоже есть свои принципы, и первый из них гласит: патриотизм должен быть оплачен. Бесплатная любовь к родине, впрочем, как и всякая другая бесплатная любовь, расслабляет неблагодарное Отечество и в конечном счете обходится слишком дорого.

Так вот, Екатерина сочла было аудиенцию оконченной и собралась уходить, а потому я поспешил задать единственный вопрос, который волновал меня: что в результате получу я? Видимо, ее величество не думала прежде над этим вопросом, потому как ляпнула абсолютно несуразную глупость: «Вы получите прекрасный корабль, немалую сумму денег и славу спасителя Отечества у себя на родине». Полагаю, что императрица не считала меня полным идиотом, иначе она бы не решила поручить мне столь деликатное и рискованное предприятие, просто ей хотелось поторговаться, и она не спешила называть истинную цену. Я, конечно же, подыграл государыне. «Мадам, – сказал я. – И то, и другое, и третье в любом случае будут моими в ходе операции. Это не результат ее, а всего лишь следствие. Меня же интересует, какова моя доля в этом пироге». – «Чего же вы хотите?» – гордо произнесла императрица, делая вид, что до крайности изумлена моей нескромностью. Жаль, что вы не видели этого выражения лица. Вы бы по достоинству оценили благородное негодование ее величества. Угадайте, что я у нее попросил?

– Мою голову, – вздохнул я.

– Верно, друг мой, вашу голову. Не то чтобы вы были мне ненавистны, вовсе нет. Но обиду нельзя спускать никому. Как говаривал судовой капеллан на «Пионере», Царствие Небесное им обоим, если какой-нибудь ублюдок стукнул тебя по правой щеке, подставь ему и левую, чтобы впредь не быть таким недоумком и не подставлять морду для битья.

– И Екатерина подарила вам жизнь своего флигель-адъютанта?

– Не сомневаясь ни минуты. А вы полагали, что могло быть иначе?

– Признаться, да.

– Напрасно, друг мой, напрасно. Вы странный человек, милорд Вальдар. С одной стороны, знатный дворянин старинного рода, а с другой – человек, начисто лишенный интуиции царедворца. Запомните, хотя, думаю, вам это больше никогда не понадобится, сильные мира сего ненавидят героев, которые у них ничего не просят. Этим самым они как бы равняют себя с ними, что в глазах владык абсолютно недопустимо. И в этом, милорд, ваша роковая ошибка. А теперь, дорогой мой, помогите мне, пожалуйста, оттолкнуть баркас от берега да поспешите добраться до развалин на мысе, если хотите еще какое-то время побороться за свою жизнь. Засим прощайте, господин подполковник, полагаю, мы больше никогда не увидимся.

…И вот теперь я стоял среди руин, наблюдая, как ловко управляется с баркасом верный сын Америки и России, высматривая, не появятся ли раньше времени на горизонте мачты «богородицы».

По условиям соглашения линейный корабль должен был вновь подойти к острову не ранее чем через два часа, тем самым гарантируя нас от неприятных сюрпризов. Но кто знает, что могло прийти в голову раздосадованным каперам.

– Не нравится мне это место, – вздохнул поручик Ржевский, сидевший возле меня на камне и обрабатывавший оселком клинок своей сабли. – Уж очень все напоминает игру в прятки: раз, два, три, четыре, пять, я иду искать, кто не спрятался, я не виноват. Вернется сейчас господин адмирал, высадит десант, и будет нам всем полный ататуй. Мы на этой свалке, что прыщ во лбу – со всех сторон видны.

– Вы правы, – кивнул я. – Но пока «богородица» не пришла, надо осмотреться и хотя бы примерно наметить, куда идти.

– А куда здесь идти? Куда ни кинь, везде глухомань.

– Лис, – укоризненно начал я.

– С чего это ты такой радостный? – возмутился я прибауткам своего напарника.

– Лис, родной! – взмолился я. – Налегайте на весла. Я уверен, что на острове засада.

– Эка невидаль, – горько усмехнулся генерал-аншеф Закревский. – Кто же сомневается? Да только все равно мы грести быстрее не сможем, мы и так еле выгребаем. Чай, вместо сердца не пламенный мотор.

– Лис, ребятки, в ваших руках спасение эскадры, – чуть не плача от бессилия, попросил я. – Быстрее!

– Весла в наших руках, – раздраженно бросил мой напарник. – Некогда мне с тобой лясы точить. Отбой связи.

– Хорошо, поручик, спускаемся. Полагаю, нам следует пробиться через джунгли и подняться на пик. Там можно оборудовать временный лагерь, пока Орлов не дойдет до острова. Там же, кстати, можно устроить и маяк.

Я не стал рассказывать Ржевскому, что эскадру на Санта-Анне, возможно, ожидает западня. Кто знает, быть может, все еще было не так фатально, как мне казалось. К чему прежде времени убивать надежду. Не важно, когда и откуда придет спасение, главное в такой ситуации занять всех делом, иначе спасать будет некого. Но чего-чего, а дел для нас тут еще был воистину непочатый край.

– Спускаемся, – скомандовал я.

Поручик сделал знак сопровождавшим нас матросам, и мы начали свой путь к подножию, где ожидал остальной отряд добровольных робинзонов.

Подсчет припасов давал неутешительные результаты. Их могло хватить в лучшем случае дня на три при самом скудном рационе. Особо же туго было с водой. Двадцатипятилитровый анкерок с баркаса – вот все, чем пожаловал нас адмирал Джонс.

– Ближе к вечеру должен начаться ливень, – словно читая мои мысли, произнес Калиостро, глядя в небо. – Судя по духоте, в воде у нас скоро недостатка не будет.

Я покосился на оракула и только тяжело вздохнул. Что я мог сказать великому магистру? Все хорошо ко времени и к месту. Наш путь лежал через непроходимые дикие джунгли, кишащие уж черт знает какой живностью, к которой я по злобе относил и обещанных Пол Джонсом каннибалов. Перспектива же ко всем прочим радостям получить бесплатный душ Шарко на неизвестно какой срок меня и вовсе не радовала.

– Мы пойдем на пик, – угрюмо бросил я. – Попробуем найти какую-нибудь пещеру над джунглями. В низине оставаться нельзя.

– Верно, – подтвердил Калиостро. – Только это не пик. Это остатки вулканического конуса. Футов девятьсот, поди, будет, – смерив взглядом высившуюся над непроходимыми джунглями гору, сообщил он.

Я тяжело вздохнул. Мне было абсолютно безразлично, пик это или остатки вулкана, но вот то, что мессир Бьянко был целиком прав, сменив этому клочку суши благопристойное имя святого Афанасия на зловещее Сатанаксио, для меня было ясно как божий день.

– Вот дьявольщина! Закревский, кто у нас тут лазит? Это где же адмирал таких клопов себе наискал, разъядрит его в тудыть!

До сей поры мирно дрыхнувший всея Великая, Малая и Заморская Руси император подскочил на импровизированных носилках, где покоилось его беспробудное тело, и начал усердно тереть щеку.

– У-у, ядрена-матрена! – выдохнул он, пытаясь сфокусировать зрение и хватаясь другой рукой за землю, чтобы не упасть. – Эт-то что это тут у нас? – Он обвел окрестность полубезумным взглядом. – Это я где? Это я что, уже в раю? – Пугачев безуспешно попытался встать. – Тогда почему клопы?

– Скорее в аду, – хмыкнул я, ловя заваливающегося набок атамана и помогая ему принять подобающее монарху вертикальное положение.

– Так это чё, ад? – уж не знаю почему, радостно воскликнул Емельян Иванович. – Ну, тогда еще ничего. Поживем. – Он довольно развел свои широкие плечи и потянулся, приветствуя новый день. – Эх, благодать Господня! Птички вон, опять же, поют. – Он ткнул в трещавшего на соседнем дереве разноцветного попугая. – Эка курица кривоносая… Да, кстати, о кривоносых, куда подевался Закревский?

– Спешит на лодке к Орлову предупредить, что Пол Джонс нас предал и эскадра движется прямо на засаду.

– Ах, чертово охвостье! – Грозный атаман схватился за саблю. – Ну, я до него еще доберусь! Ничего, Лис успеет. Он завсегда успевал.

Увы, я сомневался в том, что обычно успевающий повсюду «енерал-аншеф» поспеет и в этот раз, но не хотел расстраивать «государя» такими мелочами.

– У-у, башка как болит, – пожаловался он мне. – Есть у нас чего-нибудь выпить?

– Вода, – бросил я, – пока совсем немного. Но господин лекарь, – в походе я не слишком афишировал имя великого магистра, поступившего волонтером в наш обоз, – утверждает, что скоро ее будет более чем достаточно…

– У меня вот есть, – сознавая тяжесть положения Петра III-бис, произнес Ржевский, доставая из кармана камзола плоскую серебряную флягу.

– Благодетель, – задыхаясь от нетерпения, вымолвил Пугачев, вырывая флягу и быстро откручивая крышку. – Ну, сударь, – он довольно крякнул, чувствуя, как расходится по жилам казенное зелье, – спас ты меня, брат, спас. Жалую тебя за то капитаном. – Я только хмыкнул, отсутствие женщин и наличие водки явно шло на пользу карьере бравого поручика. Вот только какое значение имела теперь эта самая карьера? – Ну, что у нас тут? – оглядываясь уже явно просветлевшим взором, спросил «государь».

– Остров, тьма всяких гадов, дикари-людоеды… Того и гляди ливень ударит.

– Всего-то! – усмехнулся Пугачев. – Тьфу! Было бы о чем тужить! А ну-тка, капитан, строй коробку. В гору идти будем. Трое спереди прорубаются. По шестеро сбоку. Да трое сзади. Вы, – он ткнул денщикам Калиостро, Ржевского и своему, – понесете воду, порох и свинец. Господин лекарь со своим сундуком сам управится. Вы, господа офицеры, да я с пистолями пойдем за рубщиками во главе коробки. С боков трое задних, да последние, что спину прикрывают, идти карабины на руку. Рубщикам меняться по устатку. Все, братья мои, строиться. Пошли.

Матросы, расставляемые по местам Ржевским, послушно обнажали абордажные сабли, брали на руку карабины, даже и не думая задаваться вопросом, по какому такому праву командует этот беспробудный выпивоха. Но, честно говоря, ни у меня, ни, похоже, у Ржевского тоже не возникла мысль не повиноваться или хотя бы даже оспаривать эти четкие и в общем-то вполне дельные приказы. Что же до их экзотичности, то, как говорят в войсках, решение принятое и исполняемое считается условно правильным.

Мы тронулись в путь, прорубаясь сквозь какие-то лианы и чертовы доисторические папоротники, стуком и криками отгоняя змей, отпугивая зверье и пытаясь сколько возможно держать указанный «императором» строй.

– Видал я как-то разлив на Дону после дождя, – куда-то в пространство кинул «государь Петр Федорович», поводя перед собой пистолями. – Дрянное, я вам скажу, было дело.

– Капитан, прости, я сделал все, что мог, – раздался в моем мозгу отчаянный голос Лиса. – Смотри.

Корабли медленно, явно опасаясь подводных камней, входили в гавань Санта-Анны. На мачте «Великого князя Святослава» быстро поднимался под самый клотик сигнал «требуется лоцман». Крепость, стоявшая на берегу гавани, казалась вымершей, словно «Летучий голландец». Но что это была за крепость! Она совсем не напоминала то строение из пальмовых стволов и местного камня, развалины которого красовались на Сатанаксио. Это было превосходное укрепление вобановского начертания, могучим бастионом, словно замком, запиравшее вход и выход их бухты. Вслед за «Святославом» в воды Санта-Анны вошел линейный корабль «Рюрик», за ним один за другим два фрегата, и повернуться в гавани стало невозможно. Я с ужасом понял, что сейчас произойдет. Но казалось, что на кораблях никто и не замечает, в какую ловушку они угодили. От борта «Святослава» неспешно отвалил вельбот и направился в сторону пирса. Абсолютно пустого пирса под стенами крепости. Внезапно над белокаменными куртинами протяжно угрожающе запела труба. На пустом дотоле шпиле взвился флаг Испании с львами и башнями, словно по мановению волшебной палочки, бойницы крепости ощетинились жерлами пушек, и слитный залп десятков крепостных орудий потряс округу. За ними последовал страшный грохот, взрывы и ответный бортовой залп кораблей эскадры. Бухту заволокло дымом, сквозь который ранеными змеями пробивались языки пламени. За первым залпом последовали другие, окончательно скрывая происходящее от глаз. Все, что я мог видеть, был дедовский линейный корабль «Егерсдорф», засыпавший ядрами внешний фас бастиона со стороны моря. Транспорты, лишенные единого руководства, под прикрытием оставшихся двух фрегатов да пары бригантин старались отойти подальше от острова, неловко маневрируя и едва не сталкиваясь друг с другом. Но, как видно, этому дню суждено было быть записанным непроницаемо-черными буквами в летописи нашего отчаянного предприятия. Из многочисленных бухт и бухточек Санта-Анны, словно стая пираний, почуявших кровь, поодиночке, по трое, по пятеро стали выходить небольшие хищного профиля кораблики, спеша где под парусом, а где и на веслах подойти поближе к сгрудившимся транспортам. Вот одно из этих суденышек со всего маху врезалось в борт транспорта, с него на палубу полетели крючья, намертво вонзаясь в жертву. Несколько моряков экипажа спрыгнули за борт, и суденышко запылало, спеша перебросить свое пламя на обреченный транспорт.

– Брандеры, – с болью в голосе прошептал я.

Придя в себя от первоначального оцепенения, транспорты начали отплевываться из своих чахлых пушчонок, умудряясь порой поджечь ту или иную посудину. Но вот еще один транспорт вспыхнул словно спичка, за ним еще один и еще. Море наполнилось людьми, прыгавшими с бортов, ища спасения от огня в волнах. Между людских голов виднелись морды лошадей, вырвавшихся из стойл, но это была лишь иллюзия спасения. То тут, то там водную гладь рассекали акульи плавники, предвещая скорую гибель в океане бегущим из пламени пожара.

Я едва не задыхался от ужаса, наблюдая, как, маневрируя, идут по головам обреченных оставшиеся на плаву транспорты. Я видел, как выстроившиеся тремя шеренгами у бортов казаки буквально сносят огнем своих ружей экипажи с открытых палуб брандеров, тут же передавая разряженное оружие в заднюю шеренгу и подхватывая уже заряженное, чтобы произвести новый залп. Я видел, как сталкивались потерявшие управление брандеры, как вышедший на боевую позицию фрегат «Беспокойный» буквально в щепки разносит юркий каперский люгер, уже лишившийся одной из мачт. Надо всем этим кружилась, не оседая, копоть, горящие снасти вылетали будто сами собой из черных клубов дыма, падая на соседние корабли, и испуганные людской кровожадностью чайки пытались подняться как можно выше, как можно дальше от происходящего в безоблачное синее небо.

– Эй, флигель! Под ноги смотри! – окликнул меня Пугачев. – О чем размечтался?

Яркая полосатая змеюка фута в два выскользнула у меня из-под сапога и, извиваясь, метнулась в джунгли. Мы прорубались сквозь чащобу вот уже битый час, но мне казалось, что мы все еще едва отошли от берега. Наш отряд, как фреза, врезался в первозданную сельву, устилая путь останками срубленных растений, но чащоба, казалось, смыкалась за нашими спинами, будто и не замечая нанесенного урона. Под ногами что-то чавкало, вокруг жужжало и жалило, мы все уже выбились из сил, задыхаясь от душного сладковато-пряного воздуха, стоявшего буквально стеной.

– Посмотрите, – внезапно произнес Ржевский, указывая на лиану, заковыристым сучком прикрепленную к стволу дерева, – я готов поклясться, что это дело рук человека.

– Вы правы, поручик, – мягко, словно экскурсовод, одобряющий познания туриста, произнес Калиостро. – Несомненно, это дело рук человека. Сучок не отломлен, а срублен. Хотя и не металлическим орудием. Посмотрите на след сруба: топор не разрезал, а как бы разрывал волокна.

– Ну и что нам с того? – пробурчал «государь», явно нуждающийся в очередной дозе горячительного.

– Мы находимся возле тропы, по которой ходят местные аборигены, – пояснил граф. – Вы позволите? – Он чуть подвинул Ржевского и приложил ладонь к лиане. – Да, безусловно. Тропа вон там. – Калиостро показал рукой направление чуть правее нашего первоначального.

– Ну и что же? – хмыкнул я. – Она приведет нас в поселок людоедов. Не думаю, чтоб там нас ждали с распростертыми объятиями. Во всяком случае, их радость по поводу появления гостей будет весьма своеобразной.

– Это они вам сами сказали? – насмешливо посмотрел на меня Калиостро.

– А что тут говорить? – поддержал меня Ржевский. – В кои-то веки обед сам придет.

– Пустое, – отмахнулся великий магистр, – мало ли что наговорят на людей. Государь, – он повернулся к Пугачеву, – в полумиле отсюда находится довольно благоустроенный поселок, где местные жители вполне радушно смогут нас принять.

– Ты че мелешь, лекарь?! – непонимающе буркнул атаман. – Они же людей жрут!

– Нет смысла спорить о разности культурных традиций, – вздохнул Калиостро. – Но я вам гарантирую, что нас они не тронут.

– А коли таки слопать захотят?

– Что ж, тогда пусть первым буду я.

– А одного-то, поди, на всех не хватит, – вздохнул Ржевский.

Внезапно джунгли вокруг нас огласились каким-то шипением, клацаньем и щелканьем, и из-за деревьев, подобно сказочным то ли гномам, то ли эльфам, стали появляться раскрашенные смуглокожие крепыши с копьями, дубинами и луками в руках. С эльфами их роднила безбородость, а с гномами – квадратное телосложение и внешняя угрюмость.

– А вот и проводники прибыли, – усмехнулся Ржевский, вскидывая пистолеты. – Боялись, что граф дорогу не найдет.

Наша коробка сомкнула строй, готовясь к обороне. Однако дистанция, разделявшая нас и количество собравшихся едоков, оставляла разве что шанс превратиться в корм для туземцев после хорошей драки. Что ж, и на том спасибо. Уж очень не хотелось дожидаться в каком-нибудь грязном загоне времени очередного ужина.

Но, похоже, удивленные нашим появлением дикари все еще не решались нападать. Один из них, покрытый какими-то насечками и татуировками с ног до головы, подобно японскому якудзе, вышел вперед и угрожающе зашипел на разные лады, застрекотал, да и вообще начал издавать такие звуки, которым и названия-то в обыденной жизни не было. Я почувствовал, как раскаляется от перегрева система «Мастерлинг», пытаясь перевести в словесную форму знаковую речь аборигенов. «Большая рыба… мужчина… мужчина… мужчина… мужчина… не человек… ходить…» Пока я пытался понять, что говорит неизвестный оратор, Калиостро вышел вперед, раздвинув шеренгу матросов, и что-то зашипел в ответ местному говоруну. Но как-то беззлобно, по-доброму. Они вновь обменялись шипением и присвистами, затем Калиостро вытянул вперед руку ладонью вверх, и тут началось такое!..

Я едва не поседел от пережитого кошмара. Джунгли зашипели. Но это не были звуки слышанной нами дотоле речи аборигенов, это было самое что ни на есть настоящее змеиное шипение. А вслед за этим сверху, снизу, с боков, откуда-то из-под земли, с веток деревьев, лиан, из-под корней поползли змеи. Змеи разной длины и окраски, большие и малые, ядовитые и питоны в неисчислимом количестве. Мы все замерли, как кролики на съезде удавов, но гады ползучие, похоже, попросту не замечали людей. Они окружили нас кольцом и устроили какую-то дикую вакханалию, какую-то бесовскую пляску, свиваясь и развиваясь, переплетаясь друг с другом и повисая на ветвях, наподобие праздничной гирлянды. Только огромный, более чем трехъярдовый бушмейстер, копьеголовый, как все бушмейстеры, с россыпью темных пятен по светло-коричневой с розовым отливом чешуе, обвился вокруг ног Калиостро, мягко, будто лаская, поднялся по его телу на плечи и замер в блаженном покое, положив голову на ладонь Калиостро.

Оглушенные увиденным туземцы один за другим бросались ниц, словно встретив живого бога. Впрочем, мы все тоже были близки к этому состоянию, и от скоропалительного падения на землю нас, пожалуй, удерживало лишь количество кишащих едва ли не под ногами змей. Давешний оратор, оторвав нос от земли, что-то быстро зашелестел, опасаясь, однако, поднять глаза на великого магистра.

– Господа, этот джентльмен спрашивает, не угодно ли будет нам посетить, я так понял, мое святилище, чтобы верховный жрец его народа мог оказать гостям подобающие почести.

– От-тчего не пройти, – выдавил Пугачев, окончательно трезвея и нащупывая рукой затылок, чтобы почесать его. – Только ты, лекарь, товось, аспидов с дороги прибери. Не ровен час, раздавим кого.

– Капитан, ты не поверишь, но, похоже, мы побеждаем! – Лис стоял на палубе «Князя Святослава» рядом с командовавшим боем Алексеем Орловым-Чесменским, наблюдая, что называется, во все глаза: свои и мои.

На берегу бухты, подобно мертвому киту, выставив из воды истерзанный правый борт и поросшую водорослями подводную часть ниже ватерлинии, лежал линейный корабль «Рюрик». По правую руку от «Святослава» матросы баграми и абордажными саблями срывали горящие снасти, стараясь не дать расползтись пожару. Но пушки уже не стреляли, и уносимый ветром пороховой дым становился все реже, позволяя видеть над бастионом развевающееся белое знамя. Испанский флаг уже исчез, лишь обломок флагштока огрызком кости торчал над стеной, напоминая о былом величии. На самой же куртине сбилась в кучу толпа абсолютно голых бородачей с саблями в руках, радостно приветствующих российский флагман. Один из них и размахивал тем самым белым флагом, который мы наблюдали.

– Это кто?.. Это что?.. – спросил я, дивясь подобному новшеству в ритуале сдачи крепостей. – Это в смысле того, что с них больше нечего взять?

– Нет, с пожарными машинами! Конечно, без лестниц. Откуда в эскадре штурмовые лестницы? На кораблях веревок набрали, пару пальм завалили, в общем, зашли на стены. А перед собой, исключительно для увещевания свихнувшихся по жаре испанцев, погнали монахов из местной миссии. Как видишь, с Божьей помощью обо всем договорились. О, вон и хозяин ласковый плывет. – Он показал пальцем на разукрашенную парусную лодку, отваливающую от пирса. Уж и не знаю, откуда она взялась, честно говоря, мне было не до того. Я увидел ладонь своего напарника, перемотанную окровавленной тряпкой, и у меня тоскливо сжалось сердце. Мне отчего-то вспомнилось веселье Лиса в вечер появления адмирала Джонса в лагере под Митавой. Да уж, что и говорить, повеселились изрядно.

Разукрашенная лодка причалила к борту «Святослава», и на палубу поднялся высокий кабальеро в парадной испанской форме, с торчащими черными усами на смертельно бледном лице.

– Я хочу видеть Джонс Пол Джонса, – на ломаном французском произнес он. – Я дон Эстебан Ферейро Гомес граф де Кампоферрато, комендант Санта-Анны.

– Здесь нет адмирала Джонса, – с нескрываемым удивлением ответил ему граф Орлов-Чесменский.

– А кто же тогда командует эскадрой? – бледнея, кажется, еще больше, едва не задыхаясь, проговорил испанец. – Кому я должен сдать свою шпагу?

Там, где кончались джунгли, и то, что называлось тропой, шло в горы, аборигены внезапно перешли с бесшумного крадущегося шага на приплясывание, оглашая округу ритмичным подвыванием: «Оу-оу-оу! Оу-оу-у!» Калиостро с бушмейстером на плечах, несомый на руках четверкой наиболее крепких дикарей, кидал на нас извиняющиеся взгляды, словно стараясь дать нам понять, что подобный способ передвижения ему и самому малоприятен.

Вверху между валунов и живописных складок застывшей лавы виднелся вход в небольшую пещеру. Те четверо, что несли великого магистра, в своих завываниях перейдя почти на шепот, поднесли его сиятельство к темному провалу и, трепетно поставив его на скальную твердь, опрометью бросились вниз, увлекая за собой все остальное племя. Замерев у самой кромки леса за нашими спинами, они, очевидно, ожидали чего-то по меньшей мере ужасного.

Из глубины пещеры послышалось угрожающее шипение. Однако после того, что нам сегодня довелось услышать, это было жалкое подобие настоящего звука. Бездарный дилетантизм. Спустя мгновение из тьмы на свет вышел некто в весьма живописном костюмчике, сработанном, насколько я мог понять, из кожи невесть откуда привезенной анаконды. Толстый хвост тянулся за ним ярдов на пять, и мощная удавья морда, надетая в качестве капюшона, наводила на мысль, что при жизни хозяйка костюма принадлежала именно к этому отряду пресмыкающихся. И все же, на мой взгляд, изысканный Калиостро с бушмейстером на плече смотрелся эффектнее.

Жрец, а я полагаю, это был именно жрец, увидав нежданного гостя, начал что-то шипеть и чирикать, оживленно жестикулируя, но, похоже, и тут великий магистр не желал ему уступать. Не знаю уж, о чем они там общались, но когда граф выхватил висевшую на поясе шпагу, мы невольно насторожились, готовые следовать его примеру. Но наш высокоученый соратник, похоже, не спешил применять клинок по прямому назначению. Он подошел к скале, приложил к ней ладонь, наклонил голову, словно прислушиваясь, чуть сдвинул руку, опять прислушался, затем приставил клинок острием к камню, вытащил из-за пояса пистолет и, словно молотком, ударил им по шпаге. Удар был не сильным. Словно волшебный жезл, шпага вошла в камень, а затем, выбивая из стены куски базальта, словно кровь из пронзенной груди, на волю вырвалась кристально чистая струя воды.

– Чудо, – прошептал я и, будто сумасшедший, бросился обнимать Пугачева, Ржевского, матросов и туземцев, ставших как-то сразу близкими и родными.

Раскрашенная морским змеем лодка стремительно неслась, рассекая волны, под шипящие звуки боевого марша племени. Вслед за ней мчались еще две такие же, разве что чуть поменьше первой. Сердцем вестфольдинга я великолепно чувствовал, какой животный ужас должны были вселять в души жителей соседних островов эти утлые лодчонки. Они были родными братьями наших дракаров – кораблей-драконов, и, честное слово, я чувствовал к ним странную, почти родственную приязнь.

– Граф, – спросил я у живого бога племени шикоба, – у меня к вам два вопроса, если, конечно, позволите.

– Конечно, друг мой, – произнес Калиостро, поглаживая голову свернувшегося у его ног змея. – Спи, спи, все хорошо.

– Во-первых: на каком языке вы общались с местными жителями, и второе: откуда вы узнали об источнике?

– Ну, с источником все просто. Как я уже говорил, гора, с которой мы имели дело, потухший вулкан, соответственно, на вершине находится кратер. Судя по растительности, дожди здесь регулярные, следовательно, чаша кратера должна быть заполнена водой. Правда, это озеро считалось табу, видимо, оттого, что отравлено вулканической серой. Мне нужно было лишь найти точку напряжения в горной породе, а остальное вы видели. Можете не сомневаться, гора сама по себе идеальный фильтр, и вода чистая. А насчет языка, – он пожал плечами, – после жизни у волхвов само так получается: они говорят – я понимаю; я говорю – они понимают. Впрочем, думаю, вы об этом кое-что знаете.

«Интересно, что это такое известно графу о моих языковых способностях? – подумал я. – То есть да, я, конечно, разговаривал по-русски с Лисом на берегу Волги, но… Господи, Лис!»

– Ну, Сережа, как вы там? – Я включил связь.

– Что-что, что видишь! – Лис включил картинку.

«Торжество Богородицы» покачивался на волнах, развернувшись бортом с открытыми пушечными портами в сторону входа в гавань. От корабля к берегу двигался роскошный адмиральский катер, на котором виднелась высокая элегантная фигура Пол Джонса. Навстречу ему от берега, прикрываясь орудиями «Святослава» и одного из фрегатов, шел катер адмирала Орлова, на котором в числе других официальных лиц находился Лис. Они встретились на полпути от острова до «Богородицы».

– Что вы хотите? – не приветствуя Пола Джонса, начал Орлов.

Лицо Орлова передернулось.

– Это шо, адмирал, вы имеете в виду ту задрипанную развалюху на мысе острова Сатанаксио? – ни с того ни с сего вмешался в беседу вершителей судеб Лис. – Так это ж мухлеж. Они оттуда уже давно тю-тю. – Пол Джонс уставился на моего напарника, стараясь скрыть удивление.

– Ну ты могута, на трех-то пирогах сразу! – поспешил вставить шпильку Лис. – Скоро будешь?

– Что вы такое говорите, господин генерал? – нахмурился Пол Джонс.

– Вы блефуете, – бледнея, произнес Пол Джонс.

– Возможно. Давайте спорить. Скажем, на «Богородицу». – Он протянул руку каперу и бросил, обращаясь ко мне: – Капитан, гони быстрее, ты мне все кино портишь!

Орлов вопросительно посмотрел на моего напарника, стараясь понять, что происходит. Не знаю, что увидел граф в глазах генерала Закревского, но тут на лице его появилась заговорщицкая улыбка, и, махнув рукой, он бросил небрежно:

Не успело еще смолкнуть эхо этих слов, как пироги, весело работая веслами, появились из-за острова. На носу первой, в ожерельях из змеиных шкур и с венками на головах, стояли Калиостро и «государь-император».

Пол Джонс вскочил, хватаясь за борт, чтобы не вывалиться. Затем обессиленно рухнул на свой адмиральский табурет и, не глядя на россиян, крикнул своей команде:

– Гребите!

– Эй! Адмирал хренов! – напутствовал ему вослед Орлов. – Куда гребите? Проиграл – плати. Освободите «богородицу», канальи!