У Стана всегда была легкая рука. Не подвела его легкая рука и сейчас: когда я в десятый или пятнадцатый раз представил себе черную воронку, Стан, продолжавший сжимать мою руку, воскликнул:

— Есть, Лео!

Я открыл глаза и внутренне содрогнулся: окружающий нас пейзаж был даже не мрачным, а очень мрачным. Мы оказались в багровых сумерках, под темно-багровым небом с широкими черными полосами облаков; ни солнца, ни звезд не было в этом небе, подобном остывающему жерлу какого-то громадного космического вулкана. Мы стояли на твердой стекловидной поверхности, угрюмо переливающейся черно-багровыми красками. Поверхность походила на застывшее море с неподвижными невысокими волнами и выемками между ними. Она была совершенно голой и обреченно утекала вдаль, теряясь в сочащихся хмурым багрянцем сумерках. Прямо перед нами она шла под уклон, и я подумал, что здесь-то и начинается спуск в воронку, ведущую за пределы Преддверия, в те глубины, из которых нет возврата.

— Очень красивые места, — осматриваясь, сказал Стан. — Просто прелесть. Подавляют.

В этом «подавляют» Стан был прав. Я совершенно отчетливо ощущал, как чья-то невидимая жесткая ладонь постоянно давит мне на голову, стараясь то ли расплющить меня, то ли вогнать по пояс в черно-багровую массу. Но ничто не могло сейчас заставить меня покинуть этот пасмурный, этот угрюмый, этот мрачный край.

— Вон там спуск, — сказал я и попробовал ногой, не скользко ли будет идти; оказалось, что не скользко. — Будем спускаться по спирали.

Стан молча кивнул и тоже поводил подошвой по стекловидной массе. Я двинулся вперед, перешагивая через застывшие волны. Мой друг и напарник шел рядом, то и дело глядя по сторонам. Длинные полосы облаков распростерлись в небе над нами множеством траурных лент…

Поверхность шла под уклон, образуя гигантский амфитеатр, но я так и не мог разобрать, что находится на дне: внизу застыла темно-багровая мгла. Я подумал, что воронка может вести не в бездны преисподней, а быть выходом в иную Вселенную, где преобразившиеся души человеческие начинают новую удивительную жизнь, по сравнению с которой существование в нашем мире — всего лишь слабый отблеск, невнятный отзвук, едва различимая тень. Может быть все мы действительно находимся в знаменитой пещере Платона и видим только падающие на стену тени от предметов, которые проносят мимо входа? Мы не в состоянии обернуться и увидеть сами предметы — а именно предметы и являются реально существующими; тени же — всего лишь тени, не более… Что если, пройдя воронку, души человеческие попадают в подлинный мир и начинают подлинное полноценное бытие, а наша жизнь — только предсуществование?

Но как-то не вязался прекрасный образ истинного мира с тем злом, что прорывалось из Преддверия. Один из извечных вопросов: можно ли стремиться к добру с помощью зла, можно ли сотворить добро с помощью зла? Я желаю блага ближнему своему, и ради достижения этого блага сворачиваю ближнему своему шею. Имею ли я право сворачивать шею ближнему своему? И вообще, о каком выходе в светлые миры может идти речь? Инобытие — порождение разума, и антижизнь тоже порождение разума, а не сверхъестественных сил. Антижизнь стремится уничтожить все живое, и поэтому не может быть благом для человека, для живого человека…

В полном молчании мы со Станом шли по кругу, опускаясь все ниже и ниже. Склоны стали круче, верхний край воронки поднимался к угрюмому небу, постепенно заслоняя его, но пока наше продвижение происходило без проблем: во-первых, поверхность под ногами была не гладкой, а ребристой, а во-вторых, она образовывала уступы, словно неведомый создатель предвидел, что когда-нибудь здесь появятся те, кому нужно будет спускаться вниз. Бледная багровая пелена не мешала обзору, и я, не отрываясь, скользил взглядом по склону. Склон был все так же пуст… Мрачный свет действовал угнетающе, ноги все больше тяжелели, а на плечах висел какой-то груз, словно багровая пелена постоянно спрессовывалась и пыталась заставить нас согнуться, а потом и вовсе лечь и слиться со стекловидной массой. Хотелось вырваться отсюда, взлететь за черно-кровавое небо к небу истинному, светлому, хотелось вздохнуть полной грудью.

Взглянув на хмурое лицо Стана, я понял, что охватившая меня подавленность не только мое субъективное ощущение. Стан, кажется, испытывал то же самое. Но я знал себя и знал Стана: отступать было не в наших правилах.

Чем дольше мы шли, тем тоскливее становилось у меня на душе. Склоны воронки были пустынны, а это могло означать только одно: я опоздал… Славия навсегда покинула Преддверие, ее поглотила черная щель. Я не успел… Я старался не поддаваться отчаянию, но ничего не мог с собой поделать; щемило и ныло сердце, и горько было на душе…

Да, я тоже мог при желании проникнуть в черное жерло воронки, скрытое темно-багровой мглой. Для этого было нужно всего-навсего добровольно уйти из жизни. И попасть за черту. Только в состоянии ли я буду тогда бороться с Врагом?..

И тянулся, тянулся, тянулся наш путь, и каждый следующий шаг давался тяжелее предыдущего, и сердце грузно бухало где-то у самого горла. Мне начало казаться, что из неподвижной мглы на дне воронки следят за нами чьи-то недобрые глаза, и от этого взгляда подгибались ноги.

И наконец наступил тот момент, которого я, оказывается, подсознательно давно ждал и которого опасался. Мы со Станом перешли через невидимую границу — и скачком возросшая тяжесть согнула меня в три погибели. Не в силах удержаться на ногах, я осел, вжавшись щекой в теплую твердую поверхность. Стан повалился рядом. Рот его был оскален, глаза налились кровью, лицо словно стекло к подбородку, щеки набрякли и расплылись. Я, наверное, выглядел не лучше. Сквозь собственное тяжелое дыхание и шум в голове я услышал прерывистый голос Стана:

— Лео… давай… назад…

— Попробую… вперед, — вытолкнул я из себя, едва ворочая распухшим тяжелым языком и, собравшись с силами, попытался сползти ниже, упираясь ногами в выступы.

Мои отчаянные усилия ни к чему не привели. Я извивался, словно раздавленный червяк, но не мог продвинуться вперед даже на толщину мизинца. Тяжесть еще больше увеличилась, расплющивая мое тело, стремясь превратить его в блин. Я чувствовал, что мои ребра вот-вот не выдержат и начнут ломаться. Багровая пелена потемнела, и небо тоже потемнело… хотя, скорее всего, это потемнело у меня в глазах. Сделав попытку отползти за невидимый рубеж, я понял, что у меня не хватит сил выбраться из-под чудовищного пресса. Я уже ничего не видел и только жадно хватал ртом воздух. Непомерная тяжесть добивала меня.

«Обидно, — подумал я, почти теряя сознание. — Неужели нам не выкарабкаться?..»

И в этот миг меня потянули за ноги. Меня тянули, как тянут кусок железа по магниту, магнит не желал расставаться со своей добычей, магнит держал крепко — но внешняя сила все-таки взяла верх и я почувствовал неописуемое облегчение. Тяжесть отпустила меня.

Когда шум в голове немного утих и перед глазами прояснилось, я увидел Стана. Он сидел рядом со мной, лицо его было красным, но уже вполне пропорциональным. Я, закряхтев, приподнялся, тоже сел и ощупал ребра. Все тело болело, словно меня довольно долго и тщательно били ногами, но кости, кажется, были целы. Таких перегрузок мне испытывать не доводилось…

— Черная дыра, — выдохнул Стан, вытирая рукавом потное лицо. — Нам туда не пролезть, это же черная дыра, гравитационная могила! Нам не дотянуться, Лео, — раздавит, как букашек. Вергилий наверняка бы сказал: «Пусть гибнут друзья, лишь бы враги погибли», — помнишь цицероновское? — но до врагов мы с тобой не доберемся.

Вход в преисподнюю был закрыт для живых, туда попадали только бесплотные души…

— Спасибо, что вытащил, — сказал я.

— Пожалуйста, — ответил Стан. — Одному мне здесь было бы, право, скучновато.

Я опоздал… Я безнадежно опоздал… Будут, конечно будут другие… Но — другие… Да, каждый из нас, наверное, эгоист в душе, и, оплакивая покойных, мы жалеем, в первую очередь, не их, а себя, потому что они ушли от нас, потому что они покинули нас, и мы остались без них. Древнее стенание: «Зачем ты меня оставил? На кого же ты меня покинул?..» Э-эх…

Я, не сдержавшись, скрипнул зубами. Стан внимательно посмотрел на меня и легонько похлопал по плечу.

— Утешать — занятие безнадежное, — сказал он, — но я как-то уже говорил тебе: прими и смирись, потому что ничего изменить нельзя. И не терзай себя, ты ни в чем…

— Я слишком долго копался, — перебил я его. — Я мог бы успеть, я должен был успеть! А я оказался нерасторопным и никудышным… Я обязан был успеть!

— Лео, перестань! Ты ведь отлично знаешь, что не все в этом случае зависело от тебя. И вообще всегда происходит так, как должно было произойти. Кстати, Вергилий того же мнения. Возможно, это и банально, но верно. Не терзайся. Нам туда не попасть.

— Все правильно, Стан, — безучастно сказал я. — На твоем месте я бы говорит то же самое. Только от этого не легче.

Стан засунул руку в карман куртки, вытащил квантер и, покачав оружие на ладони, посмотрел на меня:

— Попробуем?

Я взглядом смерил расстояние до кроваво-траурного пятна, скрывающего жерло воронки, и пожал плечами:

— Вряд ли это поможет. Да и последствия неизвестны.

— Нельзя узнать вкус вина, не сделав глоток, — заявил Стан и решительно вскинул квантер. — Давай, Лео, — дуэтом!

Поколебавшись, я отцепил от пояса квантер. Мы собирались совершить очень безрассудный поступок, но я знал, что до конца дней своих буду корить себя за то, что не использовал все возможности… даже если никакая это и не возможность.

Два луча, одновременно вырвавшись из наших квантеров, понеслись к застывшему мрачному пятну. Вонзились в него и, повинуясь движениям наших рук, начали кромсать, скрещиваясь и перемещаясь в разных направлениях. Пятно вспыхнуло ярко-зеленым чистым светом, стало разбухать, разрастаясь гигантским кустом, — и внутри у меня похолодело.

— Прекрати стрельбу! — бросил я Стану, опуская оружие.

В полной тишине шевелился зеленый куст — и вдруг опал, съежился и растворился все в том же багрово-черном мраке. Переглянувшись, мы со Станом опять открыли огонь.

— Давай, давай, — сквозь зубы приговаривал Стан. — Ну же, ну!

На мгновение мелькнул внизу изумрудный отблеск — и пропал. Лучи квантеров продолжали гулять по пятну, но оно оставалось без изменений.

— Все, — сказал я, вновь опуская квантер. — Бесполезно.

— Но ведь какая-то реакция все же была, — ответил Стан, удрученно разглядывая оружие. — А если бы попробовать долбануть эф-пушкой?

— У нас нет эф-пушки. Мы бессильны, Стан…

Ох, как горько было у меня на душе…

Стан, опустив голову, сосредоточенно и угрюмо тер рукавом ствол квантера.

«Может быть и действительно мы не в силах изменить то, что происходит в мире, — обреченно подумал я. — Все предначертано, и то, что кажется нам случайностью, на самом деле вовсе не случайность: просто именно так и должно было произойти, именно так, а не иначе… Что если и впрямь мы, и не только мы, но и весь мир, всего лишь написанная кем-то книга?.. Не заменить ни одного слова, не переставить ни одной буквы… И все попытки наши хоть что-нибудь изменить тоже записаны в книге… И даже если ты не будешь совершать никаких поступков — и это предусмотрено книгой…»

Но я не собирался до скончания времен сидеть на этом унылом склоне. Пусть даже все мои действия описаны в книге, но я не читаю книгу — я действую!

— Давай обойдем воронку и попробуем найти проход вниз, — предложил я. — Ты в ту сторону, я в эту.

Стан молча поднял голову. Он знал, что никакого прохода, конечно же, нет. И я тоже это знал.

— Пошли, — сказан Стан и встал. — Только не пробуй больше прорываться вниз, если придавит. Могу и не вытащить. Если что — сигналь квантером.

— Ты тоже.

Я пошел в том же направлении, куда до этого мы двигались вместе со Станом, а Стан зашагал в противоположную сторону. Оглянувшись, я увидел, как он вытягивает руку и как рука его бессильно падает, словно кто-то резко дергает невидимую веревку, привязанную к запястью. Я тоже отставил руку и чуть не упал: с такой силой ее потянуло вниз. Сделав десяток шагов, я приспособился, определил границу зоны повышенной тяжести и шел теперь вплотную к контуру гравитационной могилы, ощущая его кончиками пальцев, распухших от прилившей крови, и не делая резких движений, чтобы не свалиться за опасную черту. Продвижение вперед было медленным, но теперь вряд ли имело смысл куда-то спешить… Время от времени я оборачивался и видел неясную в багровой пелене удаляющуюся фигуру Стана; он тоже теперь шел с отставленной в сторону рукой, словно ощупывал невидимую стену.

Я знал, что все это совершенно напрасно и не стоит питать никаких иллюзий, но должен был пройти этот путь. Я ни о чем не думал, я заставил себя полностью сосредоточиться на своем занятии — так было чуть легче, хотя сердце продолжало ныть, мое тренированное, абсолютно здоровое сердце, способное биться без устали еще десятки и десятки лет…

Я делал шаг за шагом под мрачным небом инореальности, и внезапно осознал, что в голове моей звучат слова, монотонные слова, холодные слова… Они складывались в рифмованные строки, и непонятно было, рождаются ли они во мне прямо сейчас или же безжизненными распухшими тушами всплывают из неведомых глубин памяти. Все мое существо заполнял угрюмый ритм, и я не в силах был отвязаться от этого ритма, от этой размеренно текущей мертвой воды, поднимающейся все выше и выше…

«Забвенья мертвая река… Ты — глубока… В воде твоей нет отражений — одни лишь тени… Изгиб руки… излом бровей — и тихий стон… И — вечный сон…

Спускаются к тебе… идут, все глубже погружаясь, бессловесной вереницей… Унылы лица… Сомкнуты ресницы… Бредут — по грудь, по горло… Тонут… Тонут… И тихо опускаются на дно, в глубокий омут… Никто не выплывет… Никто на берег не вернется… Все — безымянны… Плачь, кричи, моли — никто не отзовется…

Река забвенья, как ты глубока… Мы все к тебе придем, кто раньше, кто — поздней… Прошелестев, опали листья беззаботных дней… и с каждым шагом струи холодней, и — все больней… То плакала душа последним плачем… прощаясь навсегда… с мирами разноцветными за краем горизонта… там, за унылым спуском… за холмами… где беззаботно кружат хоровод года… где мы любили… нас любили… где звали нас по имени… То плакала душа, прощаясь навсегда… Ты — глубока, забвения река…

«Как вас зовут?.. Скажите, кем вы были?..» Неуловимый стон… И — вечный сон…

Мы лежим, рукой прикасаясь у руке… но нам все равно — кто с нами рядом… Мы — безымянны… Мы одинаковы и бессловесны… А вокруг все ложатся и ложатся на дно новые… новые… унылые и забытые… И никто не знает их имени… и не узнает никогда… Никогда…

Золотое солнце раз за разом встает над миром… и раз за разом уходит… И наступает вечер… Так было и так будет еще очень и очень много лет… А вереница не иссякает… и постоянно будут погружаться в воды реки забвенья… люди, чьи имена неизвестны… чьи имена забыты… чьи имена не вспомнятся никогда…

Бледные тени бредут по безмолвной земле… и — пропадают во мгле… Гаснут и тают во мгле… Бредут — по грудь… по горло… Тонут… тонут… И опускаются на дно… в глубокий омут… Унылым потоком… уходят к реке… и пропадают навек… там, вдалеке… вдалеке…

Странная… черная… тихая… Черная… тихая… Тихая… Навсегда…»

Что это?.. Откуда?.. Зачем?..

А ведь так оно и есть на самом деле: обо всех нас забудут когда-нибудь, обо всех… Просто кому-то везет чуть больше, и его помнят еще немного… год, десять лет, столетие или тридцать веков… Но итог один: забываются все, кто раньше, кто позже… Забываются все, ушедшие в черную щель…

Погруженный в невесть откуда нахлынувшие грустные мысли, я на время потерял представление о том, где нахожусь и чем занимаюсь — и едва не поплатился за это. Я споткнулся, меня тут же потянуло вбок и я упал, пригвожденный к земле обрушившейся тяжестью. К счастью, в зону повышенной гравитации угодили только голова и правое плечо, и я, пыхтя от напряжения и обливаясь потом, все-таки выкарабкался из-за губительного барьера. Поднявшись и выругав себя, я начал отыскивать глазами Стана — и в это время багровую пелену в отдалении прочертили пунктирные лучи квантера. Стан стоял, подняв руку с оружием, и стрелял, привлекая мое внимание. Это явно не был сигнал о помощи. Неужели ему удалось обнаружить проход?!

Не смея поверить в удачу, я вскочил на идущий чуть выше уступ — чтобы быть подальше от опасной зоны — и побежал к Стану, уже прекратившему стрелять.

— Что там? — крикнул я еще издали, задыхаясь не столько от быстрого бега, сколько от волнения.

— Кажется, нащупал тропинку, — ответил Стан. Вид у него был несколько взъерошенный. — Вот, смотри.

Он сделал несколько шагов вниз по склону, остановился и расставил руки. Шагнул в сторону — и наклонился вбок: это возросшая тяжесть потянула его руку. Затем он повторил то же самое, шагнув в другую сторону. Да, проход там действительно был, но как далеко он тянулся вниз? Достигал ли дна воронки?

— Я пойду первым, а ты за мной, — сказал я и обошел Стана.

Он недовольно блеснул глазами, но сдержался:

— Только не спеши, Лео.

Я медленно и осторожно двинулся вперед, вытянув перед собой руку и, как слепой, ощупывая воздух. Стан следовал за мной по пятам, я слышал его возбужденное дыхание. Спускаясь с уступа на уступ, мы приближались к темно-багровому пятну. Проход был прямым, без извилин, и вел точно к центру воронки. Ее верхний край находился высоко над нами, ровной линией обрезая по кругу зловещее небо Преддверия. Пятно казалось неподвижным озером, и что ожидало нас в его глубине?..

— Максимум внимания, Лео, — предупредил Стан напряженным голосом.

— Максимум внимания, Стан, — не оборачиваясь, эхом откликнулся я и остановился на очередном уступе. Под уступом распростерлась темно-багровая неподвижная гладь.

Я шагнул вниз, по колени погрузившись в поверхность пятна, нагнулся, стараясь разглядеть собственные ступни. Видно их было плохо, как в замутненной воде, но все-таки видно.

— Ну что, постараемся не потерять друг друга? — сказал я и сделал еще один шаг вниз по склону.

— Постараемся, — ответил Стан. — Я пойду вплотную за тобой. Если резко затормозишь и я наткнусь на тебя — не обессудь.

Я погружался в сумрак, внутренне поеживаясь; меня не покидало ощущение, что мы действительно опускаемся на дно, навеки уходим в реку забвения. Продвигался я по-прежнему очень медленно и осторожно, все так же вытянув руку перед собой и ощупывая поверхность носком ботинка, прежде чем поставить туда ногу. Внутри пятна оказалось не так уж и темно — во всяком случае, я видел контуры своих расставленных пальцев. Воздух здесь был таким же неподвижным, но гораздо более теплым, чем на склоне. Стан буквально дышал мне в затылок. Небо окончательно пропало, исчезли склоны воронки — нас теперь окружал только багровый полумрак.

Не знаю, долго ли мы шли в этом полумраке и как далеко еще были от центра воронки — но впереди вдруг показался слабый свет. Расступался, расползался сумрак, словно на смену здешней ночи шло утро, воздух становился все прозрачнее, и можно было идти более уверенно, не боясь споткнуться. Поверхность под ногами перестала понижаться, стала ровной, и вдали обнаружилось какое-то темное сооружение правильной прямоугольной формы. Я невольно ускорил шаги и тут же услышал предостерегающий возглас Стана:

— Лео, не спеши!

Вскоре вокруг стало совсем светло и, осмотревшись, я обнаружил, что мы со Станом находимся внутри просторного белого кокона; все, что находилось за его пределами, было скрыто от нас. Прямоугольное сооружение возвышалось в отдалении, и чем ближе мы подходили к нему, тем больше я убеждался в том, что вижу нечто знакомое.

— Вход в преисподнюю, — прокомментировал Стан за моей спиной.

Возможно, он был прав. Мы приближались к закрытым воротам, одиноко стоящим посреди пустого пространства. Высоко вверху ворота упирались в белый «потолок» кокона. Они выглядели немного нелепо, потому что по обе стороны от них ничего не было. Но я сомневался, что их можно обойти.

— По-моему, это какая-то бутафория, — сказал Стан. — Слишком уж по-человечески, по-земному…

Я не мог не согласиться с ним. Скорее всего, перед нами находилась некая преграда, которая имела форму ворот только в нашем восприятии. Это, конечно, были не ворота. Но, несомненно, это была преграда. И, вероятнее всего, непреодолимая для нас, двух живых человеческих существ, выходцев из мира, простирающегося вне пределов Преддверия.

Поверхность ворот была гладкой, иссиня-черной; я отчетливо различал вертикальную полосу, разделяющую их на две створки. Ворота были символом, указателем того, что именно здесь происходит переход из Преддверия в иные глубины. Переход, конечно же, предназначался не для нас.

— Проверь с той стороны, а я с этой, — сказал я и осторожно направился к краю ворот.

Мое предположение подтвердилось: сбоку от ворот к моей протянутой руке сразу же привесили незримый непосильный груз. Оглянувшись, я увидел, что Стан обнаружил то же самое. По обеим сторонам ворот находилась зона повышенной гравитации.

Не теша себя никакой надеждой, я попытался раскрыть створки, упираясь в них руками. Стан усердно помогал мне. Потом мы столь же безуспешно попробовали тянуть створки на себя, уцепившись пальцами за края узкого проема. Все было тщетно: эти ворота не поддавались и вряд ли могли поддаться нашим усилиям.

— Квантером! — процедил Стан, вскидывая оружие. Губы его побелели от злости.

Лучи наших квантеров уходили в проем, как вода уходит в песок. Стан, рассвирепев, крест-накрест полоснул лучом по обеим створкам, что-то бормоча сквозь зубы. И снова без всякого результата…

Я стучал в ворота кулаками. Я тоже стрелял из квантера, пока не кончился заряд. Я понимал, что это последняя возможность…

Потом я в отчаянии запустил квантером в ненавистную иссиня-черную поверхность и сел. На душе было пусто, душа была той самой пустотой, которая составляет основу Вселенной. И я тоже был пустотой…

Стан хищным зверем ходил у ворот, испепеляя их взглядом, и опять что-то бормотал, и сжимал и разжимал кулаки.

— Оставь их в покое, Стан, — равнодушно сказал я. — По-моему, нам просто дают понять, что наши попытки тщетны.

И словно в ответ на мои слова все вокруг внезапно померкло. Теплый вихрь подхватил меня, стремительно промчал сквозь багровый сумрак и швырнул на твердую ребристую поверхность. Я ударился плечом и коленями, но тут же вскочил на ноги, приготовившись противостоять очередным неожиданностям. Через мгновение из пустоты вылетело что-то и ударило мне в грудь. Я повалился на спину, уже в падении сообразив, что в меня врезался Стан.

— Я тебя не ушиб, Лео? — спросил Стан, сползая с меня.

— Все в порядке, — сказал я.

Э-эх, если бы и в самом деле все было в порядке…

Я огляделся и обнаружил, что мы со Станом вновь находимся на склоне воронки. Внизу, под нами, бесстрастно застыло багрово-черное пятно, только что исторгнувшее нас из своих глубин. А вверху, на краю воронки, на фоне угрюмого неба, был четко виден чей-то силуэт. Кто-то махал нам рукой…