Александр Селиний, принц Моро, Эвксина, лето года 864-го

— Если все время думать о деле, — сообщил Александр, ловко очищая яблоко маленьким серебряным ножичком, — можно сойти с ума. Это вредно — все время думать об одном и том же. Голове нужен отдых, Ральф, и это, клянусь, не пустые слова! Если сушить мозги с утра до вечера — результата скорее всего не добьешься. А если с утра час-другой поразмыслить, потом отвлечься на что-нибудь и вернуться к размышлениям вечером…

— А у меня, признаться, не идут преследователи из головы, — сообщил Зимородок. В руке он тоже держал яблоко, но, в отличие от принца, чистить его не стал, потер о рукав и принялся грызть прямо с кожурой.

— Кстати, они действительно нас не догоняют, держатся на самом горизонте. Вы были правы, дружище Ральф. Но все, хватит! Я хотел вас расспросить совсем не об этом.

Зимородок дожевал яблоко и выбросил огрызок за борт, на радость вечно голодным рыбам.

— Спрашивайте!

Александр отхватывал небольшие кусочки от очищенного яблока и неторопливо их подъедал, прямо с ножа.

— Я несколько раз замечал, что вы считаете не десятками, а восьмерками, — сказал он. — Это что, тоже местный обычай?

— Да, действительно, — Ральф утвердительно кивнул. — Собственно, имперская десятичная система тоже в ходу, но и старая все еще живет.

Вообще-то восьмерки живут только в устном варианте, а письменный счет десятичный. Зато календарь сохранился старый, альбионских названий месяцев никто толком и не знает. По крайней мере, в Тавриде.

— Странно, — Александр отрезал очередной кусочек и отправил его в рот. — Вкусное яблоко! У нас такие не растут… Так вот, странно и нелогично в письменности пользоваться десятичной системой, а устно — восьмеричной. Разве нет?

Ральф развел руками:

— Не менее странно во всем пользоваться десятичной системой счета, а время измерять дюжинной. Не находите?

— Хм, — Александр на мгновение задумался. — А ведь действительно!

— Наш календарь жестко привязан к астрономическому времени, — сказал Ральф. — Моряк должен ориентироваться очень точно, поэтому наш календарь выверен и учитывает несколько поправок.

— Каких поправок? И что значит — ваш календарь? Он что, отличается от общепринятого?

— От имперского? Конечно отличается!

— И чем же он отличается? — немедленно полюбопытствовал принц.

— Ну, — принялся объяснять Ральф, — начнем с того, что в местном календаре насчитывается только восемь месяцев.

— Восемь? — восхитился Александр. — Какая прелесть! И по сколько дней в месяцах?

— По сорок пять.

— В каждом?

— Ага, без исключений. Плюс пять ничьих дней.

— Ничьих?

— Да. Дней, которые не относятся ни к одному месяцу.

— А… Э… — принц явно впал в замешательство, но вместе с тем было видно, что ему безумно интересно.

— Сейчас поясню, — поспешил придти на помощь Ральф. — Каждый сезон длится два месяца, то бишь девяносто дней, и отделяется от следующего ничьим днем. Между весной и летом есть день лета, между летом и осенью — день осени. И так далее. Ничей день носит название вновь наступающего сезона. Кроме того, заканчивается год тоже ничьим днем, который так и называется — день года. То есть, новый год наступает в ночь со дня года на день весны. Потом начинается первый весенний месяц. Собственно, вы уже видели наш календарь, Алекс. Помните квадратик на палубе, который я выкладывал из монеток? Когда мы учили названия сторон света?

— Конечно, помню!

— Это и есть календарь. Наши месяцы называются так же, как стороны света, просто вообразите, что время движется по этому квадратику против часовой стрелки древних. Первый весенний месяц — поненте.

Второй — сирокко. Лето — остро и либеккио. Осень — леванте и грекале.

И зима, трамонтане и мистрале. Все просто.

— Хм, — оценил Александр. — А ведь действительно просто! И очень наглядно! Но… откуда взялось это совпадение? Честно говоря, даже представить не мог такого — совмещения компаса с календарем…

Ральф пожал плечами:

— Наши предки были сплошь моряками, Алекс. А моряки народ весьма прагматичный. Вы, главное, не забывайте, что если кто-то на берегах Эвксины говорит «месяц» имеется в виду наш месяц, который в полтора раза дольше альбионского.

— Странно, странно… Отступить от лунного цикла…

— Лунный цикл очень неточен. В смысле, не кратен астрономическому году. А наш календарь точен почти абсолютно, потому что он привязан к звездам, а не к Луне.

— То есть? Кстати, да, а проблема високосного года как решается?

— Очень просто: раз в четыре года после дня года добавляется дополнительный день, день неба. После дня неба наступает новый год и следует опять же день весны, а потом месяц поненте.

— Но, насколько я помню, сидерический год составляет триста шестьдесят пять дней и не ровных шесть часов, а шесть часов и девять минут с секундами… Значит со временем все равно накопится погрешность, — уверенно сказал Александр.

— Вы совершенно правы, погрешность будет, но в случае с сидерическим годом она будет обратная. Мы используем не сидерический год, а тропический, который несколько короче — триста шестьдесят пять дней, пять часов и сорок восемь минут с секундами. Именно поэтому раз в сто двадцать восемь лет високосный год как бы отменяется и получается что целых семь лет подряд годы содержат по триста шестьдесят пять дней ровно. Собственно, на этот счет существует старая легенда, довольно поэтичная. Хотите расскажу?

— Конечно! Вы еще спрашиваете! — фыркнул принц, скармливая остатки и своего яблока эвксинской забортной живности.

Ральф промочил горло разбавленным вином и начал:

— Случилось все, разумеется, невероятно давно, во времена, когда воды были мокрее, трава зеленее, небо чище… ну, вы понимаете. И было тогда в каждом году ровно триста шестьдесят пять дней, а в каждом дне — ровно двадцать четыре часа. Секунда в секунду. Жил-был где-то тут, на берегах Эвксины, пылкий юноша по имени Ингул. И жила девушка по имени, только не смейтесь, Альмея.

— Альмея? — недоверчиво переспросил принц.

— Угу, Альмея. К счастью, не Сократес, в легендах фамилии как-то не в ходу, все больше имена.

— Простите, Ральф… — усомнился Александр. — А вы не сочиняете, а?

Прямо вот так вот, на ходу?

— Клянусь, нет! Девушку и правда звали Альмея! Собственно, это довольно распространенное в Тавриде имя, да и не только в Тавриде.

Ну, так вот, увидел ее однажды Ингул и влюбился с первого взгляда.

Аппетит потерял, сон, в воды выходить перестал, сидит на берегу, кручинится. На восьмой день набрался решимости, приходит к ней и говорит: люблю, мол, жить без тебя не могу, выходи за меня замуж.

Однако Альмея была девушка, как видно, с характером, поскольку за кого попало замуж идти не захотела. Что, говорит, за сватовство без испытания? Любишь — докажи! Ингул даже загорелся — испытывай, ради тебя все сделаю! Все, говоришь? Ну, ладно! Ступай, говорит, за два моря и добудь мне золотое руно! Добудешь — я твоя. А не добудешь — уж не взыщи… И на все тебе — ровно четыре года, два туда, два обратно.

Опоздаешь — опять же, не взыщи.

Ингул немедленно кинулся к лодке, поднял парус и двинулся за два моря. Собственно, основная часть легенды как раз и описывает его похождения. Ума не приложу, почему он за два моря в одиночку поперся, не мог, что ли, команду собрать?

— Слушайте, Ральф, вы же говорили, что легенда поэтичная! А в вашем изложении она больше напоминает, уж простите, базарный анекдот.

Зимородок виновато развел руками:

— Ну, прошу прощения, значит рассказчик из меня не очень… Легенда и правда красивая и немного грустная, я просто ерничаю. Натура такая, наверное… В общем, похождения Ингула я опущу, главное, что руно золотое он таки добыл. И в обратный путь пустился. Но что-то его задержало, может погода, может еще какие козни. В общем, не хватило ему ровно одного дня — назавтра с утра пред очи Альмеи с руном надо предстать, а берега родимого еще не видать. Ну и обидно Ингулу стало — руно с боями добыл, а из-за такой мелочи как один-единственный день все прахом. Взмолился он к владыке небес: сжалься, говорит, владыка, подари мне еще один день! И владыка сжалился. И подарил еще один день. Поэтому Ингул успел, преподнес своей возлюбленной золотое руно…

— И они поженились и жили долго счастливо?

— По официальной версии — да. Но я слышал вариации — то Альмея замужем уже, то, невзирая на руно, за Ингула все равно не выходит…

Собственно, не в этом дело. После подаренного владыкой небес дня, в году стало не ровно триста шестьдесят пять дней, а на несколько часов больше, ведь дополнительный день должен был вписаться в неизменный небесный календарь. А конкретно — в четырехлетний отрезок. И с тех пор каждые четыре года люди празднуют особый день, день неба, во славу владыки небес, подарившего Ингулу возможность успеть к Альмее.

Однако, как водится, нашлись недовольные. Обидно стало владыке вод: мол, что же ты, братец, небесный, какому-то смертному день подарил, а мне? Где моя доля? Мне тоже хочется день! Владыка небес задумался, а потом и говорит: хочешь день? Ладно! Забирай! Посмотрим, насколько ты жаден! Владыка вод засмеялся: ну что ж, братец, вижу, что ты не скуп.

Но и я, честное слово, не жаден. Я буду забирать у людей твой день только один раз из тридцати двух. А остальные дни неба пусть остаются людям. С тех пор так и повелось: каждый тридцать второй высокий год день неба не наступает и после дня года как обычно сразу следует день зимы. Владыка вод в это время гуляет и веселится, поэтому моряки целую неделю до нового года плюс еще неделю после не отваживаются выйти в воды и беспробудно пьют в тавернах и кабаках, и зовутся эти две недели безудержного пьянства «конвенте». Вот такая легенда… Что скажете?

— Любопытно, — оценил Александр. — Хорошо бы услышать ее в каноническом варианте. А еще лучше прочитать. Хотя должен заметить: ваш иронично-ядовитый штиль также небезынтересен.

— Между прочим, очередной свой день владыка вод должен забрать аккурат через полгода. В конце нынешнего, восемьсот шестьдесят четвертого года, который обязан быть высоким, но будет содержать тем не менее только триста шестьдесят пять дней!

— Хм… — Александр задумался на некоторое время. — Вы правы, восемьсот шестьдесят четыре действительно кратно тридцати двум. Надо же, какое совпадение. Прямо аж не верится.

— Собственно, я эту легенду потому и вспомнил, что нынешний високосный год должен быть укороченным. Вы уже, наверное, заметили — у нас високосный год зовут просто высоким.

— А не путаетесь в календарях-то? — поинтересовался Александр.

— Не путаемся. По той простой причине, что имперским календарем никто не пользуется.

— И какое нынче число и какой месяц по вашему исчислению?

— Четырнадцатое остро, — не задумываясь ответил Ральф. — Первый месяц лета.

— Надо же! По имперскому календарю сегодня тоже четырнадцатое! Июня.

— А что удивительного? — пожал плечами Ральф. — День весны обычно приходится на первое марта. Вот и считайте: первое число месяца остро приходится на девяносто третий день, два по сорок пять, день весны да день лета — девяносто два дня. В марте и мае по тридцати одному дню, в апреле — тридцать. В сумме — те же девяносто два дня. Июнь следовательно наступает на девяносто третий день.

— Хм… Логично. Погодите, но ведь если имперский календарь неточен, числа совпадать не должны! Не знаю как до катастрофы, но от катастрофы уже должна накопиться погрешность… Сейчас прикину… примерно в шесть суток! Почти неделя!

— Так ведь и имперский календарь учитывает ту же поправку! Грубо говоря, один из високосных годов отменяется три раза за четыреста лет. Математический механизм и у вас, и у нас одинаков, просто подход немного отличается.

Александр довольно зажмурился, словно кот на солнышке.

— Обожаю копаться в подобных вещах! Надо будет составить таблицу соответствий имперского календаря и вашего.

— Зачем? — удивился Ральф. — Дату в своем исчислении вы и так всегда знаете, а в нашем — можете спросить у меня или любого матроса.

— Да так, интересно. Вам разве неинтересно было в Саутхэмптоне? Когда пришлось перейти на имперский календарь?

— Странно было, — вздохнул Ральф, припомнив. — Месяцы короткие, новый год посреди зимы… Я так и не привык толком, хотя умом принял.

— А я все равно таблицу составлю. Вот хочется — и все.

— Ну, если хочется, — усмехнулся Ральф, — составьте. Могу сезонные дни подсказать, я их на память в имперском исчислении запомнил. День весны — первое марта. Лета — тридцать первое мая. Осени — тридцатое августа. Зимы — двадцать девятое ноября. Ну и день года — двадцать восьмое февраля. Високосный день неба, соответственно, приходится на двадцать девятое февраля.

— Я все равно не запомню с ходу, — сказал Александр. — Составлю — проверим, правильно ли я все сделал.

— Договорились.

Принц Александр обыкновенно спал довольно чутко, но на эвксинской сантоне не было ни тишины, ни покоя. Поскрипывал корпус, изредка доносились слабые хлопки парусов, волны равномерно били в борт.

Поэтому, заснув, принц почти не реагировал на звуки и качку — продолжал спать.

Кто-то легонько потряс его за плечо.

Александр мгновенно открыл глаза: над ним склонился вахтенный матрос.

— Берег, господин! Просыпайтесь!

Рядом, на рундуке сидел сонный капитан Фример, зевал и кряхтел.

— Берег? — повторил Александр, приподнимаясь на локте. — Что, уже?

Эвксина такая маленькая?

— Лужа, — пробурчал Фример. — Я вам много раз говорил об этом.

— Почему же мы от Боспора до Керкинитиды шли без малого четверо суток?

— Потому что от Боспора до Керкинитиды чуть не вдвое дальше чем от Керкинитиды до ближайших южных берегов — это первое, и не случилось тогда нормального ветра — это второе. Ва… э-э-э… Александр, вам нужна помощь? Одеться, привести себя в порядок?

— Нет, дядя, я же говорил вчерашним утром. Вполне справлюсь и сам.

— Тогда ступай, — обратился Фример к матросу. — Мы сейчас поднимемся на… Как там у вас палуба называется, все забываю?

— Фашта! — с удовольствием подсказал Александр.

Матрос хмыкнул и ушел.

— Дьявол, как вы запоминаете эти варварские словечки, Александр?

— А мне что фашта, что палуба, все внове, — безмятежно сообщил принц, натягивая штаны.

— И это после трех месяцев на борту «Святого Аврелия»?

Принц только вздохнул.

Наверху было прохладно и сумрачно. Солнце еще не встало, но горизонт слева по борту заметно порозовел. Александр взглянул вперед, по ходу сантоны. Из-за парусов мало что было видно, а то, что удалось рассмотреть чуть левее, на берег совсем не походило, уж скорее на клубящиеся над горизонтом тучи.

— Эй, на салинге! — рявкнул Фример матросу-наблюдателю. — Что там?

— Три корабля на горизонте, как и раньше, господин! — донеслось в ответ сверху.

— Не приблизились?

— Нет!

— И то ладно, — пробурчал Фример себе под нос.

От внимания Александра не ускользнул тот факт, что у тамбучи в кубрик дежурили двое солдат при мушкетах. Дядя явно не желал быть застигнутым врасплох и велел Исмаэлю назначить часовых. Что ж, разумно… Матросы матросами, но и вооруженные гвардейцы не помешают в случае неожиданностей.

— Я в умывальню, — сказал Александр капитану Фримеру и направился к самому срезу пупы.

То, что принц назвал умывальней, на самом деле было крохотной нависающей над водой площадкой с перильцами и обыкновеннейшей круглой дырой по центру; перед этой площадкой на переборке висел высокий цилиндрический бак с водой; внизу бака имелся короткий конический сосок. Если сосок поддать ладонью вверх, в открывающуюся щель тонкой струйкой вытекала вода, так что умыться действительно было можно. В шторм этим устройством вряд ли удалось бы с толком воспользоваться — во-первых, сантону шибало так, что вода из бака выплескивалась через верх, а во-вторых, в шторм умываться, строго говоря, незачем — и так все промокшие. На «Святом Аврелии» уборная-умывальня была устроена примерно так же, с той лишь разницей, что площадка с дырой имела стены и потолок и являлась скорее кабинкой. Но в дыру точно так же виднелась пенящаяся за ахтерштевнем вода. Сначала это повергло Александра в легкий шок, но потом пришлось привыкнуть. Матросы и солдаты на «Святом Аврелии» пользовались такой же уборной, но расположенной на носу. «Гаджибей» же был довольно малым кораблем, поэтому тут по нужде на корму бегали все, от каморного до младшего из матросов. Александр попытался представить в этой «умывальне» кого-либо из братьев или отца. Эрик представлялся легко, этот хлебнул походов и житейскими трудностями за порогом дворца его невозможно было напугать. Наверняка легко перенес бы полевые или морские тяготы и Георг, но Александр никогда не бывал вне дворца вместе с Георгом (с Эриком однажды бывал). А вот Финнея или тем паче короля Теренса представить на этом варварском толчке никак не получалось.

«Святой Аврелий, о чем я думаю?» — Александр хмыкнул, застегнул штаны и принялся мыть руки. В честь высокородных пассажиров на полочку рядом с баком-умывальней даже кусок мыла положили. Вахтенный матрос по отходу из Керкинитиды норовил залить в бак забортной воды, но Александр немедленно воспротивился и заявил, что умываться будет только пресной. Прижимистый Чапа скрепя сердце велел наполнять бачок питьевой, надеясь, что запасы ее не иссякнут прежде, чем удастся их пополнить.

Вернувшись из умывальни, принц увидел Ральфа и Чапу — они стояли на прове и пристально разглядывали горизонт впереди. Недолго думая, Александр присоединился.

— Доброе утро. Это уже берег? — спросил он, с сомнением глядя на горизонт.

То, что он увидел, и в самом деле на землю пока не очень походило.

— Доброе… Да, это берег. Только пока непонятно куда именно мы вышли, — сообщил Ральф.

— Ай, поближе подойдем — поймем, — Чапа легкомысленно махнул рукой. — Рано разбудили, смело можно было до дынга дрыхнуть…

— Пожалуй, — согласился Ральф. — Ладно, раз уж все равно встали, надо сегодня позавтракать пораньше. Распорядись, что ли…

— Дело, — согласно кивнул Чапа. — Пойду.

Он вразвалку направился к тамбуче и вскоре из кубрика донесся его хрипловатый голос:

— Вставай, Шыма, марш на камбуз!

В ответ кто-то невнятно забормотал, вероятно, упомянутый Шыма.

— А ведь мы вчера обещали дяде выдать какую-нибудь позитивную идею, — сказал Александр. — И заболтались…

— Ой… Действительно, — Ральф об обещании напрочь забыл. — Что делать-то? Мозговой штурм, как в академии на часе логики?

— Не стоит, — усмехнулся Александр. — Иногда простой сон лучше мозгового штурма. Есть у меня пара идей.

— Например, каких?

— Позже расскажу, неохота два раза одно и то же повторять. Дядя все равно сейчас соберет очередной совет, знаю я его.

Принц не ошибся — Фример позвал их в камору минут через пять. Не сам, конечно, позвал — заслал матроса.

— Садитесь, Александр! — Фример пододвинулся ближе к переборке. — Я хотел посоветоваться относительно наших дальнейших действий.

— Да, дядя. У меня есть предложение, которое представляется мне разумным.

— Слушаю вас внимательно!

— Мне кажется, что «Гаджибею» не следует задерживаться у берега даже если мы найдем место, изображенное на карте. Пусть уходит дальше, вдоль берега…

— Но…

— Я понимаю что вы хотите сказать, дядя. Нужно высадить небольшой отряд, три-пять человек, не более. Преследователи этого не заметят и у высадившихся будут развязаны руки. А потом «Гаджибей» нас подберет, нужно только заранее условиться о сроке.

Фример хмуро покосился на Чапу и Зимородка.

— Кого вы видите в составе отряда? — озабоченно спросил он Александра.

— Себя, вас, Ральфа и, скажем, двоих гвардейцев. Любых, на ваше усмотрение.

— Может быть, взять еще и Исмаэля? — Фример колебался.

— Исмаэль пусть останется на борту. Кто-то ведь должен остаться за старшего.

Фример на некоторое время задумался, потом обратился к Зимородку и Чапе:

— Что вы можете сказать о южных берегах Эвксины? Кто тут живет?

— Никто, — пожал плечами Чапа. — Ближайшие обитаемые места — около Боспора.

— Никто? — удивился Фример. — Странно! А почему?

— Кто знает… — вздохнул Чапа. — Болтают, будто эти места прокляты, хотя мне кажется, дело вовсе не в этом. Тут просто нечего делать.

Боспор — другое дело, место оживленное, торговля, то-се…

— Можно подумать, что в Тавриде прорва дел для простолюдья, — фыркнул Александр.

— Не скажите, в Тавриде люди жили всегда, даже сразу после катастрофы, — возразил Ральф. — А на южных берегах Эвксины как стало после катастрофы безлюдно, так и по сей день туда мало кто наведывается. Жарко там… не слишком комфортно жить.

— Значит, нас ожидает покинутый город?

— Именно. Впрочем, какие-нибудь залетные искатели кладов или приключений встретиться все же могут. В Боспоре есть целый цех таких непосед, соберут команду — и двигают грекале да леванте, вдоль берегов, — Ральф подумал и добавил: — Сейчас как раз сезон для подобных предприятий.

— Значит, оружие нам понадобится, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Александр.

— Безусловно.

— Без оружия вообще никуда не шагу! — горячо воскликнул Фример, потом спохватился и вновь понизил голос. — Я полагаю, сей вопрос вообще необсуждаем. Вас, Александр, это касается в равной мере. Пусть не шпага, которой нужно владеть. Но хотя бы пара пистолетов! Из пистолета выстрелить сумеет и ребенок…

— Шпагу я тоже возьму, — заявил Александр. — Равно как и пистолеты.

Фример удивленно покосился на племянника — похоже, он ожидал, что Александр станет упираться. Но перечить капитан, естественно, не стал: не упирается — и к лучшему.

— Значит, решено! — Фример хлопнул ладонью по столешнице. — Как только находим место похожее на нужное, тут же высаживаем десант на берег, а корабль идет дальше. С составом десанта тоже все понятно.

Солдат я назначу…

— Простите, господа, — вмешался Ральф. — Наверное, я должен сообщить вам об этом. Если на берег сойду я, со мной направится также и кассат.

Фример только плечами пожал:

— Да пускай… В случае непредвиденных встреч может скогтит кого, и то польза.

— У кассатов нет когтей, — сказал Ральф. — И клыков тоже нет. Но в случае непредвиденных встреч у нас с кассатом в запасе кое-что найдется, будьте уверены.

— Вот и прекрасно! Теперь о сроках. Сколько времени нам понадобится на поиски?

— Сутки, — без колебаний высказался Александр. — Если мы за сутки не отыщем… хм… искомого, значит либо это не то место, либо мы опоздали.

— Хорошо, — кивнул Фример. — Милейший, все понятно? — обратился он к Чапе. — Через сутки после высадки вы должны нас подобрать.

— За нами будут идти квариссы и сантона Сократеса, — напомнил Чапа. — Сомневаюсь, что удастся от них оторваться.

— Уходите мористее, делайте петлю, — развел руками Фример. — Учить вас, что ли? Не вижу проблем…

— А если Сократес решит напасть? — спросил Чапа настороженно.

— Тогда… тогда помоги вам Святой Аврелий! С командованием Исмаэль Джуда справится, можете не сомневаться.