3. 1998 ГОД
Я все же вышел на пенсию, хоть меня и уговаривали остаться, потому что у нас в Веревкине мало опытных преподавателей, которые соглашаются работать за незначительную плату. Но я устал и решил, что, пока есть силы, я продолжу заочную борьбу с космическими пришельцами, хотя я не знаю, чем они нам грозят. Но в одном я не сомневался — это существа безжалостные, которые мыслят категориями выгоды и своего господства. Да достаточно посмотреть на Дину Иосифовну. Нет, не на ту, которую они давно уже убили, а на подмененную, которая и обеспечивала успех операции «Близнецы» в нашем городке. Она уже седая стала, волосы кое-как красит в оранжевый цвет, хромает пуще прежнего, кошачьи глаза злобой горят. Я как-то ее встретил и спрашиваю:
— Ну что, жизнь прошла впустую? Уж полночь близится, вторжения все нет?
Она буквально затрепетала от злобы и отвечает:
— А ты чего добился, гуманитарный сморчок? Живешь на нищенскую пенсию и даже не знаешь, что тебя ждет.
— Так проговорись, Дина Иосифовна!
— Не на такую напал! — ответила мне гинекологичка.
— Так хоть скажи мне, что вы сделали с предыдущей Диной Иосифовной?
— Она даже ничего не заметила, — туманно ответила космическая злодейка.
— Ну тогда последний вопрос, — взмолился я. — Кто из них ваш, а кто из них наш? Правильно ли я угадал?
— Ты все равно не остановишь судьбы! — воскликнула докторица. — Наши агенты носятся над Землей подобно смерчу. Ты хочешь знать правду? Так знай же…
В этот момент по асфальтированной улице Льва Толстого промчался весь побитый, грязный джип «чироки». Сидевший в нем пожилой бритый негр поднял пистолет и выпустил две пули. Одна пуля поразила хромую инопланетянку, а вторая пронеслась так близко от меня, что вырвала клок волос.
Негр захохотал, а я присел на корточки, и он не стал больше стрелять.
В парке у памятника Геркулесу с веслом было безлюдно. Труп худой женщины с оранжевыми с сединой волосами начал растворяться и в течение минуты на моих изумленных глазах превратился в мятую пустую банку из-под кока-колы. Я протянул было руку, чтобы взять банку, полагая, что когда-нибудь на суде народов она послужит вещественным доказательством, но меня так ударило током, что я поспешил уйти из парка.
В 1991 году была как бы запрещена компартия, что позволило некоторым ее деятельным членам перейти в администрацию, а другие занялись крупным бизнесом. Веревкин понемногу менялся, хотя, наверное, перемены в такой глухой провинции не столь очевидны, как в Москве.
Наш Митя работал в райцентре Устье, но уже не секретарем райкома комсомола, а вице-президентом районного коммерческого банка «Престолъ». Он заезжал к своим постаревшим родителям на машине «ауди» с синим фонарем на макушке. Он немного раздобрел, причесывался на прямой пробор и носил пальто на три размера больше, чем нужно, ботинки сверкали даже в самую дурную погоду, рубашка была белоснежной, а галстук в синюю и красную полоску с булавкой, на которой было написано английскими буквами «Оксфорд». Митя объяснил мне, что он не оканчивал этого английского университета, но был в делегации деловых людей. И там произошел обмен галстуками и булавками. Так что в Англии теперь можно встретить влиятельных людей в красных галстуках со значком нашей областной комсомольской школы.
— Организуем благотворительный фонд, — сказал вежливо Митя. — Будет называться «Дети — путешественники». Хотим, чтобы и лишенные средств родители могли отправить своих детишек посмотреть чудеса света.
Ставший за прошедшие годы циничным пьяницей Коля Стадницкий ввернул свой комментарий:
— Чтоб твоим дружкам под этим видом по заграницам поездить.
Но Митя не обиделся на отца.
— Ты неправ, папа, — сказал он, — сейчас в заграницу может поехать каждый мой дружок. Но мы хотим помочь и остальным. Под этим лозунгом меня выдвигают в парламент.
И он направился к своей машине. Его ботинки сияли так, что грязь, что как обычно летит возле нашего дома, расступалась, боясь до них дотронуться.
Из окошка машины он попрощался с нами и сказал, показав на грохочущую мастерскую жестянщиков:
— А это мы уберем. Я с Сидором Вениаминовичем поговорю.
После этого земной близнец уехал бороться за права детей, а космический близнец Кирюша прислал такую телеграмму:
УСТРОИЛСЯ НА КОСМИЧЕСКУЮ СТАНЦИЮ В СОВМЕСТНЫЙ ЭКИПАЖ. СЛЕДУЮЩАЯ СВЯЗЬ ЧЕРЕЗ ДВА МЕСЯЦА.
Я отнесся к этой телеграмме скептически, но потом прочел в газете, что американский «Челленджер» доставил на наш «Салют» новую смену в составе французского, мозамбикского и русского космонавтов. Фамилия русского К.Стадницкий.
Я обрадовался и хотел устроить в нашей школе вечер в честь первого космонавта из города Веревкина. Но в настоящее время космические путешествия настолько вышли из моды, что новая директорша сказала мне: «Пускай поскромнее летает. У нас в школе крыша протекает». Я смирился, но подумал, что Митя нам поможет. Я раздобыл его телефон — только уже не в Устье, а в области. Секретарше с голосом фотомодели я представился и объяснил, что по личному делу. Митя откликнулся часа через два.
— Прости, дядя Сеня, — сказал он мне своим добрым голосом, — совещались по вопросам борьбы с демократией, которая очень надоела народу. А что у тебя за проблема?
Я рассказал про школу. Что она протекает.
— Я записал. Уже записал, — сказал он.
На следующий день к нашему дому подъехало несколько грузовиков. С них начали сгружать сверкающее иностранное оборудование. Его установили на первом этаже. Потом сменили вывеску. Вместо старой жестяной, на которой было так и написано «Жестяные работы», появилась новая, горящая неоновым светом: «Предприятие по обработке листовых металлов и золота акционерного общества „Малютка“. Клава Стадницкая, старая кваша, встретила меня и сказала:
— Все-таки Митя у нас заботливый. Это он обещал, что уберет жестянщиков. Так и сделал.
А так как в школе крышу все не чинили, я снова связался с Митей. Он долго мне не отвечал, недели две, — все был занят выборами и дискуссиями, а потом я его увидел у нашего дома. Он осматривал жестяную мастерскую. Увидев меня, обрадовался, пожал мне руку и говорит:
— Ну вот видите, дядя Сеня, я выполняю свои обязательства перед народом.
— А как же школа? — спросил я.
— Школа — следующий этап, — ответил Митя. — Сейчас совершенно нет налички. Кризис. Все сюда пришлось вложить, чтобы спасти вас, дядя Сеня, и моих дорогих родителей, от шума и грохота.
Он с гордостью показал на жестяную мастерскую, которая и в самом деле не грохотала, а лишь посапывала, шипела, постукивала — вела себя пристойно.
— Видишь название? — спросил Митя.
— Какое название? — спросил я.
— «Малютка». Так все предприятия нашего фонда защиты детей называются. Эта мастерская теперь наша с тобой, дядя Сеня, народная, то есть моя.
И он уехал на машине «вольво», такой сверкающей, что даже грязь из-под колес не смела ее коснуться.
Жизнь человеческая пролетает незаметно. За последующие годы многое изменилось в нашей стране и во всем мире. Но я, старея и мучаясь от болезней, продолжал находиться в ужасном ожидании, понимая, что так долго продолжаться не может. Теперь, когда даже Дина Иосифовна покинула наш мир, момент агрессии приближался.
Мои страхи усиливались от того, что прекратились известия от Кирюши. Он замышлял нечто тайное и потому вдвойне опасное. То ли дело Митя — Митя был обыкновенным, понятным, и когда он приезжал к нам в гости и проверял, как работала жестяная мастерская «Малютка», он рассказывал мне по старой памяти о своих делах и успехах. В Думе он побыл некоторое время независимым кандидатом от национальных сил, потом стал губернатором в соседней с нами области, где обнаружилась вакансия. Теперь он приезжал к нам на трех машинах. Во второй ехали телохранители, одетые скромно, в черное, на третьей — секретари и машинистки. Он вынимал из кармана широкого пальто свой черный «билайн» и сразу начинал давать указания.
Я как-то не удержался и спросил:
— А как Кирюша? Нет от него вестей? Очень меня это беспокоит.
— Почему же? — спросил Митя.
Я понизил голос и произнес:
— Ты же понимаешь, что он на самом деле Оттуда. И это очень опасно для всего человечества.
— К сожалению, ты прав, старик, — сказал Митя. — Ты прав.
— Так где же твой брат?
— В розыске, — ответил Митя. — Во всероссийском розыске. Он от нас не уйдет.
Он по-дружески положил мне на плечо мягкую ладонь.
— Времени терять нельзя, — подсказал я Мите.
— Ты прав, дядя Сеня, — ответил Митя и сел в свой «мерседес-650». — Вот проведем президентскую кампанию, изберет меня народ на высший пост, и мы его поймаем.
Ого, подумал я, Митя-то наш! Замахнулся куда? Впрочем, он всегда был тихим, настойчивым и близким к народу. Чувствует наш народ своего человека, плоть от плоти своей и кровь от крови! Кирюшу бы никогда не избрали даже в районную администрацию.
— Эй! — закричал я вслед Митиному кортежу. — Я буду голосовать за тебя, Митя!
Его родителей в тот момент не было. Он переселил их в Москву, купил себе там квартиру в несколько комнат, а отец с матерью берегли жилплощадь и все ждали, надеялись, когда Митя женится и пойдут внуки. Но Митя все откладывал этот момент — дела, понимаете, дела! Так что пока суд да дело, Митя отправил их отдохнуть на Канарские острова.
Тем вечером я поздно возвращался домой с собрания ветеранов труда. Нианила Федоровна на то собрание не пошла, потому что у нее разыгрался радикулит.
Я медленно шел через парк, и слова Мити: «Он в розыске», относящиеся к Кирюше, тревожили меня.
А успеют ли остановить его руку?
И тут я почувствовал неприятный запах. Почему? Откуда? Словно тлетворный аромат ада долетел до меня.
Я ступил на какую-то доску, лежавшую вдоль тропинки, и когда я дошел до середины доски, запах стал невыносим, и доска закачалась, треснула и сломалась пополам… и я полетел вниз.
Я не успел даже сообразить и на успел никуда прилететь, как меня схватила на лету крепкая рука, вытащила за шиворот из ямы и посадила на землю.
— Зачем же так? — раздался голос. В тусклом свете далекого фонаря я увидел Кирюшу. Конечно же, это был Кирюша.
— Что случилось? — спросил я, стараясь перевести дух.
— А то случилось, — ответил Кирюша, — что вы, дядя Сеня, умудрились рухнуть в глубокую яму, наполненную негашеной известью. И если бы я случайно не проходил мимо, то к утру от вас бы и косточки не осталось.
— Постой, постой! Откуда у нас в парке на дорожке яма, полная негашеной известью?
— А оттуда. Идти сможете?
— Смогу.
Поддерживая меня под локоть, потому что вскоре мои ноги ослабли и во всем теле началось колотье, Кирюша повел меня домой.
Когда ко мне вернулась способность говорить, я принялся проклинать невнимательных рабочих, оставивших открытой яму с негашеной известью. Я находился в своего рода шоке — ибо меня не интересовало, почему Кирюша оказался рядом со мной в критический момент.
Видно, Кирюше надоело слушать мою злобную воркотню, потому что он прервал меня довольно нетерпеливо:
— Дядя Сеня, не важно, кто и зачем это сделал. Достаточно того, что эта яма была выкопана, чтобы уничтожить от вас все следы существования.
— Что ты говоришь! — воскликнул я. — У меня нет врагов!
— Кто сказал, что у вас есть враги, дядя Сеня?
— Кто же хотел меня убить?
— Мой родной брат, — ответил печально Кирюша.
— Митя?
— Он самый. Космический пришелец Митя.
— Кирюша, — сказал я учительским голосом, — не мели чепуху. Если кто из вас и пришелец, то ты, а не Митя. Именно сегодня я это заявил Мите.
— Вот и объяснение, — вздохнул Кирюша.
— Какое объяснение?
— Ты выдал себя, дядя Сеня, ты сказал, что догадался — один из нас пришелец.
— Но ведь не он!
— Сегодня не он, а завтра ты еще подумаешь и догадаешься, что он. Ведь для них человеческая жизнь — копейка.
— Погоди, Кирюша, погоди. А может, это твоя провокация?
Представьте себе такую картину: поздно вечером почти в полной темноте, при свете луны, на краю городского парка у статуи Геркулеса с веслом стоят два человека, старый маленький (это я) и крупный молодой (это Кирюша) и ругаются.
— Какая такая провокация? — спросил Кирюша.
— Ты хочешь меня убедить в том, что ты не космический пришелец со злобным заданием, поэтому сначала копаешь яму, а потом меня из нее вытаскиваешь.
— Агата Кристи! — закричал Кирюша. — Агата Кристи умирает от зависти к такому изысканному сюжету. Весь день копал яму, а потом…
— Нет, все равно не получается, — сказал я. — Сравни, пожалуйста, кто ты, а кто твой брат.
— Сравни, — согласился Кирюша.
— Митя — самый обыкновенный предприниматель и политический деятель России, из комсомольских вождей, через кооператив вошел в парламент, а оттуда в губернаторы. Он наш, он плоть от плоти, кровь от крови. Если бы он баллотировался в нашей области, я бы за него голосовал. Он заботится о детях. Он проводит программу «Малютка» — это целый фонд заботы… Это обыкновенный… Он даже звезд с неба не хватает!
— А теперь, — сказал Кирюша, закуривая трубку, при свете которой я увидел длинный шрам, пересекающий его щеку, и рано поседевшие волосы. — Теперь расскажи, как ты себе меня представляешь.
— Отрезанный ломоть, — твердо сказал я. — Человек, который не может нигде приткнуться, ему, видите ли, удобнее в Сингапуре или в смешанном экипаже на борту «Челленджера», чем в родном городе. В то время когда Митя ночей не спит для блага нашего государства, нашей национальной идеи, Кирюша даже и носа не кажет на Родину! Его мать и отец измаялись, не видавши его уже столько времени, глаза выплакали.
И тут послышался спокойный женский голос:
— Его отец и мать вторую неделю выплакивают глазки на Канарских островах. Перестань лицемерить, Семен!
— Тетя Нила! — обрадовался мой ночной собеседник, — как я рад вас видеть!
Они обнялись с моей женой.
— Он нам звонил, — сказала Нианила Федоровна, — и я ему сказала, что ты пойдешь домой через парк. И тогда Кирюша сказал, чтобы я не беспокоилась, он тебя, в случае чего, спасет. Я, конечно, ему поверила, но теперь вот обеспокоилась.
— Ничего плохого не случилось, — быстро сказал Кирюша и положил мне руку на плечо. А я его уже понял — зачем беспокоить мою Нианилу, если у нее слабое сердце. И вот это движение Кирюши; его предупредительный жест все поставил на свои места. Потому что ни один пришелец, ни один марсианин никогда не станет щадить нервы моей несчастной жены.
— Пошли домой, — сказала Нианила, — чайку попьем…
— Не стоит, — сказал Кирюша. — Они могут следить за домом.
— Их губит самомнение, — ответила моя жена, удивив меня до крайности. Никогда она еще не высказывала при мне таких умных мыслей о жителях других планет. — Они вырыли яму, наполнили ее негашеной известью и уже не сомневаются в том, что Сенечка погиб. И не будут они до утра проверять. Водку они пьют.
— Ну уж — инопланетяне и водку… — усомнился я.
— А ты загляни в казино «Золото инков» — все там!
— Кто все?
— Все хулиганы, — сказала Нианила. — Пошли домой, а то мой Сеня опять простудится.
И мы послушно последовали за Нианилой Федоровной.
Дома мы на всякий случай задернули шторы и пили чай вполголоса. Много интересного поведал нам Кирюша. Уж очень получалось нелогично: способности у него, можно сказать, ниже среднего, зато усидчивость такая, что в классе его не выносили ученики, зато любили все учителя. Никогда не шалит, а уж про драки и не думайте! Если же сделает что-то не так — утащит из шкафа конфету или кусок колбасы, всегда получается так, что виноватым оказывается Кирюша. Чем дальше — тем больше…
Впрочем, то, о чем рассказывал Кирюша, у меня было записано в тетрадках-дневниках. Только все, что Кирюше казалось ненормальным и подозрительным, мне представлялось образцовым и типичным для ребенка. Мне ведь и в голову не могло прийти, что маленький мальчик Митя притворяется именно затем, чтобы все считали его обыкновенным» земным существом. Делал ли он это сознательно, или в него были вставлены датчики — этого мы не знали.
Когда молодые люди подросли, Кирюша почувствовал опасность. Видно, кто-то сообразил, что при такой близости близнецов Кирюша обязательно разоблачит брата. И тут на Кирюшу начались покушения. И такие настойчивые, что ему пришлось покинуть дом и отправиться в путешествия.
Подобно мне, Кирюша долго не мог сообразить, кто же такой его близнец. Даже после того, как Клава призналась ему, что один из близнецов старше второго на пять дней. Ведь она не знала — какой из них настоящий.
Так вот, Кирюша решил, что он — настоящий, и посвятил свою жизнь разгадке тайн природы. Он многое узнал, но ему не хватало фактов.
Когда мы все выслушали, я сказал:
— Как жалко, что ты, Кирюша, если ты, конечно, не крайне хитрый инопланетянин, не обратился ко мне за помощью раньше. Я ведь знаю кое-какую тайну, которой по причине возраста и незнания иностранных языков не могу воспользоваться. А ведь она может все решить.
— Говорите, дядя Сеня, говорите!
И я рассказал ему о трагической гибели Милана Свазека и о его карте, которую я сберег за шкафом.
Мы развернули карту, и я рассказал, как помнил, теорию несчастного Милана. Кирюша слушал меня почти не перебивая, а после окончания рассказа произнес:
— Все стало на свои места. Теперь надо проследить их связи.
— Если успеешь, — печально произнесла Нианила Федоровна.
— Я все-таки оптимистичен, — ответил Кирюша. — Не могу сейчас объяснить вам, почему. Объясню вскоре.
Он попрощался с нами и пошел к себе спать.
— А как мне быть? — спросил я. — Выходить на улицу можно?
— Завтра из дома — ни ногой! Даже если Нианила Федоровна вас будет уговаривать.
— Это почему же я буду своего мужа на верную смерть уговаривать? — спросила догадливая Нианила.
— Потому что вас и подменить нетрудно. Так что и вы завтра сидите дома.
— Но у нас же молоко кончилось! — воскликнула возмущенная Нила.
— Обойдетесь без молока. Одни сутки. Через сутки я дам сигнал. Вот вам радиотелефон — умеете пользоваться?
И вот впервые за последние десять лет я пил на следующее утро кофе без молока.
Пока я его пил, моя Нианила Федоровна вытащила из ящика газету.
В газете обнаружилась любопытная статья. Она называлась: «День малютки для миллионов детей».
Статью подписал губернатор соседней области, председатель международного фонда «Малютка» Мефодий Стадницкий. В статье рассказывалось, как все честные люди планеты, которые любят малюток и хотят о них заботиться, устраивают во многих городах нашей необъятной Родины и других стран мира праздник для детей с ценными подарками и развлечениями. Послезавтра по телевидению будет дан сигнал и указано время.
— Надо бежать в милицию! — закричал я. — Это и есть их план!
— И что тебе скажут в милиции? — спросила Нианила.
— В милиции? — Ответить я не успел.
Загудел радиотелефон, который лежал у нас на холодильнике.
Звонил Кирюша.
— Имен не называю, — сказал он. — И вы тоже не называйте.
— Ясно, — ответил я.
— Вылезайте через заднее окно жестяной мастерской, — сказал Кирюша.
— Ясно.
— Перебежками, вниз к берегу реки Веревки. Там вас будут ждать через сорок минут.
— Одеваться тепло или легко? — спросил я военным голосом.
— Одеваться нормально, как у нас.
— С семьей прощаться? — спросил я.
— Прощаться, но ненадолго, — ответил Кирюша. — До связи.
Я боялся, что Нианила Федоровна будет бросаться передо мной, как Раймонда Дьен на рельсы перед военным поездом в период борьбы за мир. Но Нианила перекрестила меня и сказала:
— И все же я не отпущу тебя без свитера.
Когда я сбежал, пригибаясь, к Веревке, там никого не было. В растерянности я огляделся, и тут сверху вертикально опустился вертолет. Так я не прыгал со студенческих времен.
Перекрывая треск мотора, с земли ударили пулеметы.
Машина пошла вверх, а в полу появились круглые дырочки. К счастью, ни одна не совпала с моим телом.
За штурвалом сидел мой старый приятель, генерал-майор в отставке, Володя Бутт.
— Машина у меня особая! — крикнул он, перекрывая шум. — Держись. Сейчас сложим винт и полетим, как континентальная ракета.
Что мы и сделали.
Через полчаса, я бы сказал утомительного полета, мы опустились перед незнакомым вечерним городом.
Генерал-майор помог мне выбраться наружу.
— Я думал — не долечу, — сказал я.
— Я тоже так думал, — коротко ответил генерал.
Черный «кадиллак» затормозил возле нас. Кирюша открыл дверцу.
Машина рванула с места.
— Где мы? — спросил я.
— В Трансильвании, — ответил Кирюша, — вы еле-еле успели.
— Нас обстреляли с земли, — сказал генерал. — У меня в ноге два пулеметных отверстия.
Я только ахнул.
— Как же ты вел машину?
— Нам не привыкать, — сказал генерал.
— После окончания ликвидации — в перевязку, — сказал Кирюша.
— Куда мы едем? — спросил я.
— На их последнее совещание.
— Как ты узнал?
— Вы помогли, дядя Сеня. Вы вложили последний кирпич в нашу постройку.
— В нашу?
— А чем же я занимался последние десять лет? Мы готовились дать им отпор.
— Кто — мы?
— Дядя Сеня, ну как же вы не понимаете! Они, со звезды Альфа Скорпиона, заслали к нам человеческих зародышей. Внедрили. Запрограммировали их типичными обыкновенными серыми карьерными приспособленцами — идеальными исполнителями. У нас в Веревкине это был мой брат Митя…
— Но почему его подложили через пять дней?
— Чепуха, — ответил генерал-майор, — у нас всегда накладки, вот и у них накладки. Они должны были Кирилла в момент родов подменить на Митю, но Клавдия принялась рожать раньше времени из-за интриг ее свекрови. Помнишь тот торт? В нем было слишком много масла!
— Про торт я помню, но вряд ли допускаю такое подозрение. Ведь свекровь рисковала жизнью собственного внука!
— Что поделаешь! Национальный характер: «Если я чего хочу, то выпью обязательно!» А потом — авось пронесет.
— Но почему этот инцидент сорвал их планы? — Я догадывался, каким будет ответ, но хотел получить подтверждение.
— У них как у вышестоящей цивилизации все рассчитано. Включая время родов. Младенец был подготовлен к определенному моменту. Предусматривалась подмена в родильном отделении.
— И тут этот торт!
— Пока они спохватились и дали сигнал тревоги, Клава уже разродилась и даже домой вернулась. Пришлось младенца домой подбрасывать, подменять врача в консультации и подделывать документы в расчете на то, что советский человек больше верит бумаге с печатью, чем собственным глазам.»
— Слава Богу, — сказал я, — что настоящего не задушили. С них бы сталось!
— Что-то им помешало. Но не гуманизм, — согласился со мной Бутт.
— Я не знаю — что, — сказал Кирюша. — Они решили, что два младенца даже лучше одного. Если будут вычислять, кто поддельный, то Митю никогда не заподозрят. Он же на тройки учился и общественной работой занимался.
Кирюша был прав. Я сам попался на эту удочку.
— А в других местах? — спросил я.
— В других местах накладки нам неизвестны, — сказал Бутт. — Если бы не Кирилл, их диверсия могла бы увенчаться успехом.
— Нет, — возразил я, — Милан тоже догадался. Но как он был одинок!
— Догадался не он один, — произнес Кирюша. — Люди не так уж наивны. Теперь ясно, что в разных странах, на разных континентах появились сомнения. Люди стали подозревать, следить, но не в плохом, а в самом хорошем, человеколюбивом смысле. Некоторые неглупые люди задумались, почему же это на Земле так успешно лезет из всех углов серость. И не только лезет, но и захватывает руководящие посты. Других смущало поведение губернаторов, представителей и парламентариев, которые спешно загоняют народные деньги в какие-то подозрительные фонды… Нет, если бы не друзья в нашей стране, а также в ближнем и дальнем зарубежье, наши усилия пошли бы прахом.
— И давно идет наша борьба? — Я не случайно оговорился. Я понимал, что, сам того не подозревая, принимал участие в смертельной борьбе, направленной на выживание человечества.
— Наш незримый фронт активно действует уже более десяти лет, — сказал Бутт. — И мы отдаем себе отчет в том, что любая ошибка, небольшой просчет, провал грозят нам неминуемой смертью. Пощады не ждем, но и от нас ее не ждите!
— Я с вами! — вырвалось у меня.
— Мы это понимаем, — улыбнулся мой молодой друг Кирюша. — Ведь мы рассудили, что вы — пионер в борьбе с космическим вторжением. Вы боролись в одиночестве, и Родина вас не забудет. Вы имеете право принять участие в последней решительной схватке. Победить вместе с нами или…
— Или погибнуть на поле боя, — закончил я фразу за Кирюшу.
— Но еще не поздно повернуть назад. Шофер отвезет вас, — сказал Бутт.
— Пути назад нет, — отрезал я. — Спасибо за доверие. Я с вами до конца!
— Не надо благодарить, — вдруг подал голос шофер. Он не оборачивался, поэтому его лица я не запомнил. — Ведь не грибы собирать идем.
Шофер говорил с румынским или венгерским акцентом.
«Кадиллак» замер на небольшой смотровой площадке. С трех сторон она была окружена мрачным еловым лесом, с четвертой открывался видна лесистые, кое-где затянутые туманом ущелья и гряды гор, негостеприимные на вид. Их голые вершины скрывались в низких рваных несущихся на юг облаках. День обещал быть ветреным, дождливым и прохладным.
Со смотровой площадки вверх вела асфальтовая тропинка. В лесу было чисто — ни банок от пива, ни оберток от «сникерсов». Именно в тот момент я окончательно убедился в том, что нахожусь за границей.
За очередным извивом тропинки нас ждали два крупного размера мужчины в камуфляжных костюмах и черных масках. Впрочем, какие это маски — ты натягиваешь на голову черный носок, делаешь в нем две круглые дырки — и дело с концом!
Везший нас шофер перекинулся с мужчинами несколькими тихими фразами по-румынски или по-чешски. В любом случае язык показался мне иностранным.
В этом месте мы сошли с тропинки и начали карабкаться по склону напрямик. Все шли медленно, чтобы я не отставал. Но метров через двести шофер, который, как я уже догадался, командовал операцией, отдал короткий приказ, один из наших проводников быстрым движением — я даже не успел возразить — перекинул меня через плечо и понес дальше, как похищенную невесту. Он молчал, дыхание у него было ровным, поэтому я не стал сопротивляться. Неизвестно, какая схватка ждет нас в конце пути, лучше, если я окажусь там бодрым и сильным.
Замок открылся перед нами неожиданно. Впрочем, я не совсем точен — возможно, все остальные увидели его раньше. Я же — только тогда, когда мой носильщик аккуратно поставил меня на ноги.
Оказалось, что мы стоим у подножия обросшей мхом древней каменной стены. Вершина ее скрывалась в облаках.
Скользя по траве, мы прошли по траве метров сто. В том месте выдавалась круглая башня замка.
Еще два наших союзника вышли из-за башни.
Шофер тихо спросил их о чем-то.
— Он спрашивает, где охрана башни, — перевел мне его слова Кирюша, и надо сказать, что в моем тамошнем нервном состоянии я даже не удивился тому, что Кирюше знаком венгерский, а может, румынский язык.
Человек в камуфляже небрежным жестом указал дулом автомата на две помятые банки из-под кока-колы, что валялись у его ног, нарушая чистоту цивилизованного пейзажа.
Он начал что-то объяснять начальнику, Кирюша хотел мне перевести, но я остановил его:
— Я знаю, как это бывает.
— Что случилось, что? — спросил Бутт, который был не в курсе дела.
— После смерти агенты противника превратились в банки, — ответил Кирюша.
— Остроумно придумано, — заметил генерал Бутт. — Никогда не подумаешь, что трупы лежат.
Видно, находившийся в этой башне ход в замок был резервным, предназначенным для бегства или разведки, — он представлял собой полукруглый люк, забранный толстой ржавой решеткой. Решетка была разломана невероятной силой, несвойственной человеку.
Заметив мой изумленный взгляд, начальник показал на одного из солдат, обычного роста и сложения, и сказал короткую фразу — которую я понял без перевода:
— Сержант Коду, чемпион Олимпиады в Лос-Анджелесе по перетягиванию каната.
Один за другим мы углубились в недра старинной башни. Спустились в подвал и, освещая себе дорогу фонариками, поспешили по низкому тоннелю. Под ногами хлюпало, сверху падали тяжелые холодные капли. Несколько крыс цепочкой пробежали в лучах фонарей, и их глазенки злобно сверкали красными искорками.
Было неуютно и даже страшно. Одно утешало — со мной рядом сильные болгарские или венгерские ребята, в том числе чемпион Олимпиады.
Впереди показались каменные ступени. Они вели наверх.
Чемпион Олимпиады пошел первым. Мы остались ждать.
Вдруг сверху донесся удар, затем грохот.
Мне показалось, что он разнесся по всему замку.
Мы кинулись к стенам и замерли, прижавшись спинами к влажному ледяному камню.
По лестнице скатился чемпион Олимпиады, а следом за ним начали сыпаться многочисленные металлические детали, куски пластика и прочие части какого-то механизма. Единственной целой деталью в этом наборе была рука в рукаве от пиджака. Она сжимала переговорное устройство, из которого донесся резкий голос:
— Что там у вас, черт побери, происходит?
Все замерли.
Кирюша хладнокровно сделал шаг к руке, вынул из ее сжатых пальцев переговорное устройство и ответил:
— Все нормально. Продолжаю наблюдение.
— Ну-ну, — пискнул голос в переговорном устройстве. — Не спать, не отвлекаться. Удвоить бдительность.
Кирюша нажал на кнопку, переговорное устройство отключилось, и он кинул его в карман.
— Поспешим, — сказал генерал Бутт — они начинают последнее совещание.
— Кто это был? — спросил я у чемпиона Олимпиады, показывая на кучку металлических деталей.
— Не есть понимаем? — лукаво улыбнулся чемпион.
По узкой лестнице мы поднялись на галерею, которая обтекала на уровне второго этажа громадный гулкий овальный зал, в котором некогда знатные обитатели замка, возможно, местные вампиры, собирались на свои шумные безнравственные пиры. Галерея была узкой и пыльной. По стенам довольно тесно висели крупные, в рост, изображения владельцев замка. Самые старые и почерневшие были облачены в латы, новые — во фраки. Освещалась галерея керосиновыми лампами, укрепленными в чугунных лапах, вылезавших из каменных стен.
Потолок зала являл собой паутину из черного мрамора, в центре которой вместо паука находилась гранитная летучая мышь, видно, вампир. Из ее пасти свисала длинная цепь, на конце которой находилась пышная чугунная люстра, кидавшая неясный свет на собравшихся за овальным столом людей.
При всем разнообразии этих особей их объединяло одно — возраст. Все они были тридцатилетними. Но этим сходство ограничивалось, потому что среди гостей этой гостиной нетрудно было различить русских, украинцев, молдаван, негров, китайцев, а также людей неизвестных мне национальностей.
Председательствовал пожилой негр, мой давнишний знакомец, который, как я уже догадался, и курировал всю операцию.
И если все сидели на длинных скамьях без спинок, округло огибавших стол, то негру достался стул с прямой резной спинкой.
Мы появились на галерее в тот момент, когда эти существа заканчивали спор.
— Я настаиваю, — сказал негр, — чтобы переговоры велись по-русски.
— Но почему? — спросила красивая блондинка, напоминавшая мне какую-то американскую актрису. — Разве у нас своего языка нет?
— Русский язык обеспечивает полную тайну переговоров, — отрезал негр. — В этих глухих местах вы не отыщете ни одного человека, который с ним знаком.
— Но с нашим языком…
— А если, — негр поднял ладонь, останавливая блондинку, — если какой-нибудь идиот сунется сюда, он решит, что попал на совещание русской мафии, и убежит отсюда в Гваделупу так, что подметки потеряет.
Негр рассмеялся. Потом сразу стал серьезен и обратился к Мите Стадницкому, который сидел справа от него.
— Докладывай ситуацию, — приказал он.
— Все готово, — сказал Митя. — Завтра в одно и то же время…
— В какое? — спросил монгольский лама.
— В шесть по Гринвичу, — ответил Митя, — в шестистах семидесяти крупнейших городах Земли откроются фестивали «Малютка» и начнется всеобщее веселье. Заиграют оркестры…
— Мстислав Ростропович отказался приехать, — мрачно сказал генерал азиатской внешности.
— Ничего, мы разберемся, — пообещал негр.
Подождав, пока за столом установится тишина, Митя продолжал:
— Под веселую музыку и фейерверки клоуны начнут раздавать детям цветы и усыпляющие конфеты. Наши люди останутся на трибунах и будут обеспечивать спокойствие. Ваша задача выпустить затем на посадочные площадки усыпляющий газ. Баллончики получите на выходе. Затем вы контролируете посадку детей в корабли. По нашим подсчетам, улов должен исчисляться примерно полумиллионом ребятишек. И это для начала неплохо.
За столом раздались аплодисменты, которые гулко прозвучали в этом мрачном пыльном зале.
— Главное, чтобы все вы, — закончил пожилой негр, — сохранили свои посты министров, губернаторов, руководителей политических партий и лидеров непримиримых оппозиций. Как вы знаете, нам нужны миллионы и миллионы рабов. Так что в случае успеха операция по изъятию детей…
— Операция «Малютка», — подсказала блондинка.
— Операция «Малютка» должна повторяться вновь и вновь, а мы должны все крепче забирать Землю в свои руки.
— До последнего ребенка, — добавил Митя.
— Сейчас все расходятся и разъезжаются по своим постам. И ничего не бойтесь. Никто не посмеет поднять руку на вождей земного истеблишмента. Я же займусь выявлением и арестом козлов отпущения.
— Кого? — спросил восточный генерал.
— Это старый еврейский термин, и он означает невиноватого виновника. В истории Земли — любимое занятие искать козлов отпущения вместо виноватых и затем спускать с них шкуру.
За столом сдержанно засмеялись.
— Ели вы обратите ваши взоры наверх, — продолжал негр усталым голосом мудреца, — то вы увидите первых козлов — это отставной учитель литературы из городка Веревкина некий Семен Семенович, генерал-майор в отставке Владимир Бутт и твой братец, Митя. Они пока еще торжествуют победу, не зная, что есть структуры, на которые не положено поднимать руку.
Белые овалы лиц множества премьеров, президентов, губернаторов и лидеров оппозиций задрались к галерее.
Негр поднял палец, и я почувствовал, как мои ноги приросли к полу, а члены тела сковала отвратительная немота.
Я понял, что все погибло…
— Отнесите козлов отпущения в каземат, — приказал негр, — мы их предъявим суду, когда начнут искать циников, укравших надежду Земли — ее малюток!
И его дьявольский хохот потряс люстру, над которой поднялась туча пыли.
Пыль еще не успела осесть, как недалеко от меня послышался знакомый женский голос:
— Пришел ваш последний час, агрессоры!
С громадным трудом я смог повернуть голову и увидел мою жену Нианилу Федоровну с автоматом Калашникова в руках и еще нескольких вооруженных пожилых женщин. Среди них Клаву Стадницкую.
Загремели автоматы…
Премьеры, президенты и лидеры оппозиций кинулись врассыпную, опрокидывая скамейки и сшибая друг дружку.
Те же, в кого вонзались пули, тут же превращались в банки от кока-колы и, легонько позвякивая, катились по каменному полу.
Ноги мои не удержали меня, и я опустился на пол галереи.
Родные лица Нианилы и Кирюши склонились надо мной.
— Ты здоров, мой козлик отпущения? — спросила Нианила.
Я постарался усмехнуться.
— Вы-то почему здесь оказались?
— Потому что мы представляем Всемирный комитет бабушек и матерей.
Кирюша обнял и поцеловал свою маму.
Мы с Нианилой отошли и сели на каменную скамью, под портретом пожилого графа в синем камзоле и голубых панталонах.
Мы держались за руки. Мы вспоминали нашу жизнь, которая проскользнула так быстро, но лишь укрепила нашу любовь.
Молодая китаянка баскетбольного роста остановилась возле нас и сказала моей жене:
— Мы отправляемся, госпожа президент. Инопланетные корабли уже приближаются к Земле. Вам предстоят нелегкие переговоры с противовоздушной обороной…
Сейчас наступает утро. Вот-вот поднимется солнце. Я сижу на краю бетонной посадочной площадки для космических кораблей на площади Хосе Марта в Веревкине, прислонившись спиной к ярко раскрашенной площадке для клоунов. В мою задачу входит не пускать детей на развлекательную площадку «Малютка» — а вдруг какая-то часть злодейских кораблей прорвется к Земле? Да и кто их знает — президентов и оппозиционеров, все ли разоблачены и покаялись?
Нианила вылетела в ООН, там она должна выступать в Совете Безопасности, конечно, если ей дадут там слово.
Утро веселое, поют птицы, кричат вороны.
Как там писал поэт? «Что день грядущий мне готовит? Его мой взор напрасно ловит…»
