В когтях страсти
От шоссе отходила дорога на Веревкин, районный центр Тульской области, некогда городок богатый, торговый, славный зерновой ярмаркой и церквами. Знаменитых людей Веревкин, правда, не дал, но воспитал немало достойных жителей.
Среди тех, кто был воспитан в Веревкине, а потом улетел, расправив крылья, в иные просторы, был и Анатолий Смольный, сорокалетний, склонный к полноте, но еще не расплывшийся коммерсант всероссийского, не побоюсь этого слова, масштаба.
В тот мартовский слякотный, метельный и при том дождливый день он несся по шоссе из Москвы и торопил водителя Кешу, который не хотел торопиться, боясь погубить шефа. И телохранитель Харитон, кстати, из тех же мест, что и шеф, сидевший рядом с водилой, был того же мнения. Анатолий сердился на своих слуг, но ничего поделать не мог. В России дворня всегда имеет собственное мнение и навязывает его барину.
Чтобы не сердиться на спутников и не повышать адреналин в крови — доктор не велит, — Анатолий вытащил ксерокопию газетной статьи, которая, возможно, изменила его жизнь.
Статья была из центральной газеты, в ней говорилось о том, что после выведения в Англии овечки Долли многие ученые во всем мире принялись выводить чего ни попади. То есть клонировать.
Для необразованных, например, для Харитона, приходилось объяснять, что клонирование значит сделать себе точную копию. Скучно тебе на свете без близнеца — заказал близнеца, сделали тебе близнеца. Один в один, из твоей клетки — больше никто не вмешивается. По большому счету, как бы ты еще раз. А другие, например, из Минобороны, смогут сделать генерала Лебедя в ста экземплярах, тогда держись, Афганистан или Жириновский — смотря на кого генералы коллективно как бы будут наступать.
Харитон при таком объяснении долго думал, проталкивал мысли сквозь узкие сосуды головного мозга, потом спросил:
— А они» как, сразу в кондиции будут?
Шеф не понял, в какой кондиции. Переспросил.
Харитон сказал:
— Ну вот, ваш близнец, шеф, он такой же, как вы, в среднем возрасте родится?
— Ну, ты даешь! — рассмеялся шеф. — Ну какая, прости, телка меня родит в таких моих масштабах?
— Ну, может, в банке вас будут выращивать?
— Смешно.
— Может, слониха родит или моржиха? — Харитон долго смеялся, Кеша тогда тоже смеялся, а шеф задумался. Потом велел секретарше Марлен вызвать к нему доктора наук, а может, академика для консультации, но чтобы не заломил.
Профессора привезли, шеф уделил ему полчаса своего драгоценного времени. Допрашивал.
Марлен и другие удивлялись — зачем это шефу?
К тому времени уже все в конторе, на которой было написано неграмотное слово «офис», знали, что если ты хочешь поиметь близнеца и продлить свое существование в полной мере, то женщина, которой предстоит эту копию родить, может родить только новорожденного. И он никогда не станет твоим настоящим близнецом. Поэтому, оказывается, наше Минобороны относится к клонированию спустя рукава — зачем клонировать солдат и ждать двадцать лет до призыва, если можно зачинать и рожать их обычным способом, путем любви?
Но по выходе профессора из кабинета Анатолий Смольный сильно задумался. Так задумался, что опоздал на встречу с монгольскими компьютерщиками. Он что-то бормотал себе под нос, уехал с середины ленча-презентации мисс Вице-грудь города Солнцево под патронажем лично Ахмета Гориллы и даже не извинился.
Анатолий возвратился в свой новый престижный дом в самом конце Ленинского проспекта, в котором купил этаж, как раз под этажом, который купила певица Кристина Орбакайте. Потом он выгнал челядь, налил себе стакан виски «Чивас ригал» сорокалетней выдержки, открыл золотым ключиком заветный инкрустированный комод и достал потрепанный альбом, в котором хранилась память о его детстве и юности.
Фотографии были мелкие, нечеткие, сделанные большей частью фотоаппаратом «Комсомолец».
Анатолий листал альбом и разглядывал фотографии, сначала не задерживаясь на самом себе, лежащем на животике в годовалом возрасте с улыбкой во всю физиономию, затем, когда хронология подошла к школьным годам, стал смотреть медленнее, вглядываясь в горошинки лиц на групповых снимках.
Раису он отыскал на одной групповой фотографии, снятой после окончания шестого класса. Раису можно было угадать по косе, перекинутой вперед через плечо, а вот самого себя Анатолий узнал с трудом, потому что он был худшим вариантом подростка — слюнявый, прыщавый, пучеглазый и глупый.
Другая фотография, на которой он отыскал Раису, относилась к восьмому классу. На ней были сняты участники лыжной вылазки. Так назвал свой урок на свежем воздухе физкультурник Варпет, старейший физкультурник Москвы. Он был чемпионом Карса по вольной борьбе в 1916 году, затем боролся за независимость Армении, потерпел поражение и всю последующую жизнь скрывался в Москве. Вот он стоит: в центре снимка, вместо лыжных палок костыли, ноги он еще в гражданскую потерял, но никто над ним не смеялся, а то схлопочешь костылем по шее.
Справа от Варпета, глядя на него влюбленно, как женщины смотрят на героев, стоит Райка, уже почти красавица, только еще худая как палка. Но даже на этой измельченной фотографии видно, что у нее глаза-озера, тяжелая коса и под свитером появилась пока еще небольшая грудь.
А дальше, по краям, стоят остальные одноклассники. И Анатолий, незаметный и некрасивый, с самого фланга.
А третью фотографию Раисы Анатолий украл. Райка подарила ее паршивцу Борьке Губерману, который потом предал Родину и слинял в Израиль. А в классе он был физиком и химиком, правда, списывать у него было бессмысленно: и физичка, и химичка сразу видели, что списано у него, потому что Борька делал все за пределами школьной программы.
На обороте фотографии, маленькой, паспортной, не очень похожей, было написано: «Если нравится — храни, а не нравится — порви. Надеюсь на милость. Твоя неверная Раиса».
Вся эта подпись была сплошной загадкой. Почему Раиса была неверной? Значит ли, что она сначала была верной и что-то имела с Борькой на сексуальной почве, а потом на этой почве имела с кем-то еще?
Борька носил фотографию в верхнем кармане куртки, даже вынимал при людях, чтобы полюбоваться, — устраивал демонстрацию!
Так что, когда Борька снял куртку в гостях у Назарова и повесил на спинку стула, вытащить ее оттуда для Анатолия труда не составило. А раз на обороте не было написано, чьих милостей ждет Раиса, то Анатолий считал, что он и есть ее тайный избранник.
Райке было трудно учиться в школе. Уж очень всем хотелось в нее влюбиться, и даже больше. У нее в глазах был вечный призыв и в губах обещание поцелуя, она ходила так, что вроде и прилично, а на самом деле требовала, чтобы с нее сорвали одежды. Хорошо еще, что Веревкин — город тихий, все всех знают, приезжих мало, беженцев почти нет, так что на улицах на Раису не кидались. Да и отец у Раисы был отставным сержантом ОМОНа и знал приемчики. Так что влюбляться — влюбляйся, а рукам волю не давай.
Но что характерно: она сама давала своим рукам волю.
Незнакомым людям, даже женщинам, Райка казалась ангелом. Лицо ее было доверчивым и открытым, глаза чуть близорукими, растерянными, беззащитными, молящими о заботе. Требовался второй взгляд, а то и четвертый, чтобы женщина осознала опасность, как слабый зверек перед пантерой, которая отнимет у тебя самца, хочешь ты того или нет, нужен он пантере или понравился на минутку.
У Раиски слишком блестели ярко-голубые очи в черном частоколе ресниц, и слишком алели губы, не требующие никакой помады, и слишком часто вздымалась, вздрагивала высокая грудь, словно Раиска остановилась после горячего бега, хотя на самом деле она лишь вытянула, сидючи на стуле, бесконечно длинные, но не тонкие, упругие и прямые ноги.
Вкусы Райки были непредсказуемыми и нелогичными. Вечером, после уроков, уборщица Клава застала ее в физкультурном зале на мате с второгодником и дураком Петушком Ветриловым по прозвищу Жеребец. И этим было все сказано.
Жеребец хотел стать чемпионом мира по штанге или культуризму, и ему некогда было уделять время юной любовнице. Он тренировался и прятался от красавицы, а она сходила с ума, потому что он ей не давался, преследовала его, пока собственный отец ее не выпорол. Как ни странно, она всегда робела перед силой и легко отказывалась от добычи. Весной в девятом классе она забралась по водосточной трубе в комнату физкультурника Варпета, когда он отдыхал, сняв протезы и вынув зубы.
Старик пытался сопротивляться, но потом сдался, потому что даже в столетнем возрасте трудно устоять перед сексуальным водопадом. Раиска осталась у физкультурника на ночь, и утром ее пришлось выводить от него силой. Отец снова выпорол девочку. Варпету пришлось уйти на пенсию, а Райка сделала свой первый аборт.
Потом она влюбилась в Борю Губермана. Раиска не умела притворяться. Она влюблялась всегда безумно, по прекрасные ушки, и не ведала преград на своем пути. Боря тоже полюбил Райку и решил бросить десятый класс и свои надежды на получение Нобелевской премии ради того, чтобы работать грузчиком и обеспечивать свою с Райкой семью.
К счастью, отец-омоновец выпорол Райку, а в Борю Губермана, который проводил холодную дождливую ночь под окном невесты, запустил каминной решеткой. Борю отвезли в больницу, где с ним случилась амнезия, он забыл о любви и вспомнил о физике. Считайте, что ему повезло.
Другим повезло меньше.
Гога Эксгуменидзе пытался из-за Раиски повеситься, а когда его откачали, но Раиска не раскаялась, он уехал в Приднестровье и погиб там, защищая дачу секретаря обкома.
Анатолий во всех этих горячих событиях участия не принимал, потому что был незаметным мальчиком, средним, даже ниже среднего, учеником. И внешне не производил впечатления. А Раиса относилась к тем женщинам, которых Пушкин припечатал выражением: «Они любят ушами». Если о мальчике или мужчине не говорили, она его не замечала или замечала с трудом.
Анатолия она не замечала.
Он был на полголовы ниже ее.
Он рано начал лысеть, не выделялся физической силой и никак не блистал умом.
Анатолии был влюблен в Раису несколько лет. Безнадежно, но упрямо, потому что был уверен — в конце концов он ее добьется, даже если для этого придется перейти на лыжах через Северный полюс или взлететь в космос.
Его не звали на полюс и в космос.
Анатолий как-то сказал Раисе:
— Выходи за меня замуж, я тебя буду любить.
— А ты, дурак, Смольный. Ты ведь ни рылом, ни умом не вышел.
— Берегись, Райка, — сказал он.
Раиса поглядела на него сверху вниз — она уже вытянулась, почти на голову стала выше Анатолия. У Раисы была одна любимая книга, необычная для девушек, которые могут полюбить «Анну Каренину» или про счастливую любовь. Раиса любила «Записные книжки» писателя Ильфа. Или Ильфа и Петрова. Это не важно.
— Утри нос, — сказала она Анатолию. — В соплях запутаешься.
Это была цитата. Анатолий не угадал, потому что у него любимой книги не было, не увлекался.
Анатолий отошел и стал планировать.
Слова Раисы и несбыточное сексуальное влечение к ней переломили его жизнь. С того несчастного дня Анатолий отверг пустые увлечения юности, бросил футбол и карты, перестал давать в долг без процентов, стремился к аттестату зрелости, лишние деньги откладывал — хотя какие могут быть лишние деньги у веревкинского юноши из неблагополучной семьи?
В своих мечтах, которые особенно мучили, когда просыпаешься, Анатолий становился страшно богатым, возвращался в родной городишко на черной «волге», весь в кожаном пальто, а может, в мундире генерал-майора. Раиска, узнав о его приезде, выбегает на дорогу и машет ему рукой, мол, остановись, я подумала, приняла решение, я твоя невеста, твои желания — мои желания, мое тело — твое тело…
Но потом наступало протрезвление, и Анатолий знал, что его мечты — пока еще фикция. А время идет, и с каждым днем мечта настоящая, Раиса, отдаляется и вот-вот попадет в чужие руки.
И пока Анатолий копил деньги, занимался с гантелями и учил английские слова — причем не по системе, а так, урывками, то начнет, то бросит, — угрозы вокруг Раиски становились все темнее как грозовые тучи.
Она шла в дом культуры, часов в шесть вечера, в летний светлый день, как ее догнал «газик», в котором ехал Хаменко, бригадир совхоза «Имени Второй очереди Московского метрополитена», человек могучий, потому что держал в совхозе подпольный цех по выращиванию каракулевых овец и драл с них шкуры, а в подполе этого цеха, о чем не знали даже его сообщники, находился бассейн с подогреваемой морской водой. Там в специальных садках мирно дремали жемчужные раковины, в которых зрели драгоценные шарики. По пятницам к совхозу подкатывал джип из канадского посольства. Полковник конной полиции Смит, работающий в Москве под псевдонимом Иванов, забирал шкатулку с товаром и в условном месте, под корягой, оставлял пластиковый пакет с долларами.
Всего этого Раиса знать не могла. При всей изысканности своего тела она оставалась простой веревкинской девушкой, средних способностей, доброго, в сущности, нрава. Правда, она не ощущала свою красоту как проклятие. Ей нравилось смотреть на себя в зеркало.
Знать она ничего не знала, но любой человек в Веревкине сказал бы, что Жора Хаменко, Георгий Филиппыч, большой человек в районе. Когда он проезжает по улице Ленина, секретарь райкома Мария Семеновна подходит к открытому окну и отдает Хаменко честь. Это многие видели.
Хаменко ехал по улице, думая о своих делах, и тут увидел спину девушки, одетой попросту, как многие в русском городке, — в футболку с надписью «Долой СПИД» на английском языке и в джинсах «версаче». Нет, не наряд привлек внимание Георгия Филипповича, а толстая коса до пояса, длина стройных ног, изумительные по округлости ягодицы, да и сама легкая походка Раиски.
Хаменко сам сидел за рулем.
Так что даже не надо было давать распоряжений.
Он обогнал Раиску, тормознул и спросил:
— Подвезу?
— А пошел ты! — просто ответила Раиска, которая не выносила, чтобы к ней на улице приставали незнакомые старые мужики. А Хаменко ей показался совсем старым — ему тогда уже было за сорок. Недалеко, но за сорок.
— Я Хаменко, — сказал он.
Как назло, а может быть, по высшему велению судьбы, Анатолий Смольный в этот момент проходил по той же улице Ленина, по другой ее стороне, с тайной надеждой на то, что Раиска посмотрит в его сторону и наградит своей лучезарной улыбкой.
— Вижу, что не Достоевский, — ответила Раиска.
— Жемчужные бусы хочешь? — спросил Хаменко.
— Не от тебя, — ответила Раиска.
— Получишь от меня, — сказал Хаменко. — Мне еще никто не отказывал.
— Я откажу, — сказала Раиска, так покачивая бедрами, словно ее учили этому в султанском серале. На самом же деле выше школьной самодеятельности Раиска не поднималась. Потому что, по сути дела, была лентяйкой.
— Я их выращиваю, — сказал Хаменко.
— Где же у тебя жемчужное дерево растет?
Раиска не шутила. Ей и в самом деле казалось, что жемчуг растет на специальных деревьях. Хаменко расхохотался.
— Поехали, поехали, — сказал он со смехом, — посмотришь на дерево.
И тут надежды Анатолия, который глядел на эту сцену из-за тополя, на то, что девушка скажет свое твердое «нет» домогательствам старого развратника, лопнули.
— Только чтобы руки не распускать, — сказала Раиска и легко вспрыгнула в «газик».
«Газик» рванул вдоль по улице, и последние слова, что донеслись до Анатолия, звучали так:
— К девяти привезешь меня обратно, а то отец убьет.
— Со мной не тронет.
— Дурак, он и тебя убьет.
Тут они начали смеяться, и Анатолий остался в облаке серой пыли.
Что между ними произошло, Анатолий так и не узнал. Но на следующий день Раиска пришла в школу в жемчужных бусах почти до пупа, правда, никто в школе не мог отличить настоящий жемчуг от пластикового.
Хаменко ждал Раиску у школы с букетом роз, презрев общественное мнение. Он был ей как раз по плечо, но вдвое шире — он был похож на сейф, а волосы совершенно черные, прямые, на пробор, лицо прижатое, из мелких черт под покатым лбом. Некрасивый. Анатолий куда привлекательнее.
Вся школа смотрела, кто из окон, кто со двора.
Он отдал Раиске цветы, потом поцеловал ей руку — вся школа видела, как поцеловал руку, считай, что город будет знать к вечеру. Повел ее к «газику», и Раиска громко сказала:
— У тебя что, на «волгу» денег нету?
В девять Хаменко привез ее домой, чтобы отец не сердился. Отец еще не знал, сидел с утра дома, опохмелялся, а мать, хоть и знала, но молчала — всех боялась.
Анатолий схоронился под сиренью у них в палисаднике.
Он слышал, как подъехал «газик», как хлопнула дверь. Ему было плохо от ревности, даже тошнило. Он хотел убить этого Хаменку, но если убьешь, то пойдешь под суд, и тогда прости-прощай любимая Раиса!
Хаменко подвел Раису к двери.
— Как тебе? — спросил он.
Раиска не ответила, а стала целоваться. Она вздыхала, пускала горячий воздух ноздрями и руками совершала неприличные жесты, так что Хаменко сказал:
— Пошли, ляжем в канавку, а то я не удержусь.
Раиска захохотала и побежала в палисадник.
Хаменко стоял в тени забора, все пытался закурить, руки у него тряслись, он грубо матерился, но почти беззвучно Только Анатолий слышал и размышлял — как бы сейчас убить Хаменку? Но нечем было это убить.
Было тепло, почти жарко, воздух был неподвижен, гудели комары. Анатолий сидел в кустах под окном Раисы, в занавеске была щель, он смотрел в щель, как Раиска не спеша собирается ко сну. Она стянула через голову платье, совсем легкое, голубое, осталась в одних кружевных трусиках — ничего больше не носила.
Анатолий думал, что завоет от желания.
Он бы комаром влетел в щель и касался бы ее крылышками. Или кусал бы, пил кровь.
Раиска все не ложилась спать, а уселась перед столиком, на котором стояло зеркальце, и стала себя рассматривать. Она всю себя рассматривала по деталям, с удовольствием. Анатолий вместе с ней осмотрел. Словно в глазах у него были сильные линзы и они позволяли видеть даже поры в коже.
Анатолий в тот день заболел Раиской окончательно, на всю жизнь. До этого он был в нее влюблен. А теперь был ею болен.
Это случалось с людьми.
Это случилось вскоре с Хаменкой, но Анатолий не думал о Хаменке, он приклеился к щели в занавеске, а Раиска, которой надоело собой любоваться, поднялась и, проведя ладошками про бедрам, скатала трусики в колбаску и, опустив до колен, приподняла ноги по очереди и сняла трусики. Она провела ладонями по грудям, по животу, ей нравилось ощущение своего тела.
Потом повернулась к окну и запустила пальцы в золотые волосы.
Ничего в ней стыдного не было, было совершенство — ее сделали так, чтобы она ходила голой всегда, а одежды были лишними, ненужными, только отвлекали — это Анатолий понял той ночью и на всю жизнь.
Вдруг она заговорила. Она заговорила сама с собой.
— Помыться, что ли? — спросила она себя.
И сама же ответила.
— Обойдутся, пускай все во мне булькает.
Что она имела в виду, Анатолию понимать не хотелось. Он и не понял.
Она потушила свет и легла.
Не почувствовала, не догадалась, как близко к ней стоял Анатолий, как он тщательно за ней подглядывал…
А вскоре Анатолий торжествовал.
Молчал и торжествовал.
Он подглядел, выслеживая Раиску, ходя за ней как волк за добычей, как она встретилась с Хаменкой, который поджидал ее после школы, но не у самой школы, а поодаль, в проулке за сквером, хотя что таись, что не таись — все равно узнают.
— Я тебе велела, — сказала Раиса, — чтобы ты сегодня не приезжал и чтобы вообще к школе не приезжал.
— Ну что мне для тебя сделать? — спросил Хаменко. — Чего хочешь? Еще жемчуга? Каракулевое манто?
— Дурак ты, Жора.
— Деньги? Денег нужно? Сколько хочешь, купишь шмоток, сапожки.
— Не надо мне твоих денег.
— Тебе же хорошо со мной, ты же говорила!
— Это я тебе в позапрошлый раз говорила. А теперь ты надоел.
— У тебя есть кто-то другой?
— У меня насморк, — сказала девушка, — а от тебя у меня будет парша.
— Не шути так, Раиса, — сказал заводчик. Он смотрел на нее, закинув голову и выставив подбородок.
— Я не шучу, ты мне пофигу.
— Раиса, я думал…
Она пошла прочь, к своему дому, Жоре пришлось спешить следом.
— Раиса, — повторял он. — Я хотел с тобой поговорить серьезно. Я готов развестись и жениться на тебе. У тебя будет положение…
Она шла молча.
У дома ее ждал Петушок по прозвищу Жеребец, который собрался уезжать к тетке в Армению, чтобы избежать призыва в армию — его наконец выгнали из школы и теперь грозила государева служба. Он пришел к Раисе прощаться и ничего дурного в виду не имел.
Жора увидел молодого соперника и велел ему сматываться. Не выносил соперников. Жеребец в ответ ударил Жору в скулу, так что у того вскоре заплыл глаз. Раиса засмеялась. Это ей показалось забавным.
Жора молча ушел, а Жеребец с Раисой остались на улице, им некуда было деваться, да и расставание было спокойным.
Через пять минут Жеребец попрощался и пошел к себе.
Он прошел метров сто, как из переулка вылетел «газик», за рулем сидел Хаменко, обезумевший от любви, ревности и унижения.
Жеребец не успел отскочить — он и не думал, что его хотят убить.
Раиса все это видела.
Она убежала к себе домой, позвала отца.
Но Жора уже скрылся. Умчался.
Милиция приехала скоро, но Жеребец уже умер. Поехали к Хаменке. Он хоть и был элитой, но непартийной.
Его нашли не сразу.
Он утопился в жемчужном подвале.
На похороны Жеребца Раиса пошла. Правда, в каракулевой накидке, несмотря на летнее время. Больше ничего черного у нее дома не нашлось. Люди говорили, что у нее «хватило наглости». На похороны Жоры она, конечно же, не пошла. Говорят, вдова Хаменки приходила к ней домой со скандалом и желанием посчитаться, но ее встретил отец Раисы, так что ничего из мести не вышло.
Это было главное событие в Веревкине двадцать с небольшим лет назад. О трагедии даже писала областная молодежная газета, но как-то неуверенно, словно не знала, кого надо разоблачать.
Анатолий для себя тогда решил, что у Раисы было два мужчины, которые владели ее юным прекрасным телом. И оба трагически погибли. Значит, любой мужчина, который приблизится к ней и завладеет этим телом, обязательно погибнет.
Это было утешением. Потому что даже ради великой любви Анатолий не был готов погибнуть. И ему казалось, что не все еще потеряно: Жора Хаменко оказался мелковат. Для того чтобы Раиса осталась тебе верна, несмотря на недостаток твоих внешних данных, надо стать богатым на всесоюзном уровне — генералом или даже членом ЦК. Тогда она падет к твоим ногам.
Раиса ушла из школы — осталась на второй год в десятом классе — и уехала на несколько месяцев в деревню к тетке. Если там что и происходило, Анатолий не знал. Он поступал в институт — такой вот замах был у человека, провалился, армии избежал и стал работать в Туле, в торговле. Путь к славе и власти оказался куда труднее и тернистее, чем складывался в эротических мечтаниях, на этом пути даже пришлось жениться на дочери директора базы. Дочь была армянского происхождения, склонная к полноте и усам. Ненавидел он ее страшно, сильно гулял на стороне, не раз заезжал в Веревкин, а новости там были неутешительные.
Раиса вернулась в город, кое-как доучилась в школе, но экзаменов на аттестат сдать не смогла, потому что поехала отдыхать на весенние каникулы на недельку в Гурзуф с подругой Викторией. А там, в Гурзуфе, тренировалась футбольная команда второй лиги «Текстильщик» из Якутска. На третий день отдыха Раиса сбежала через окно дома отдыха «Павлик» на тренировочную базу. Футболист Тема ждал ее на веранде. Они бросились друг к другу в объятия. Затем футболист повлек ее в кусты, но тут их поджидал второй тренер команды Наум Хулявый, который заботился о здоровье спортсменов. Он стал разлучать влюбленных, Тема отстаивал свою честь. Бывший штангист Хулявый переломил футболисту ногу.
Что и как происходило далее, никому не известно, вернее, никто не пытался реконструировать события. Но почему-то междоусобица в якутской команде распространялась как заразная болезнь. «Когда приехала милиция, несколько человек уже находились, при смерти. Всех, включая Раису, арестовали и отвезли в гурзуфское отделение милиции.
Остальное не так важно, потому что через два дня Раиса и начальник отделения подали заявление в загс, а через неделю расписались.
Анатолий же потерял на этом следы красавицы.
Он вел скучную жизнь, откладывая деньги, верил в то, что судьба еще сведет его с Раисой. Он разошелся с женой, платил ей алименты за черноглазую дочурку Карину, еще раз женился, и опять по расчету.
И тут подошли к концу восьмидесятые годы. И жизнь изменилась.
Оказалось, что для новой жизни Анатолий был отлично приспособлен.
Он был подобен Илье Муромцу, который сиднем сидел тридцать лет и три года, копил силы богатырские и имел перед собой великую цель — завоевать сердце и тело принцессы Раисы.
А раз до того он уже десять лет крутился в мире полутемном, деловом, то связи были наработаны на зависть любому. Даже секретари райкомов, которые пошли в бизнес рука об руку с начальниками райотделов КГБ, уступали ему в силе духа, умении, опыте и связях.
Через два года Анатолий уже владел небольшой посреднической конторой, вышел на импортные операции, стал на всякий случай председателем артели глухих и союза ветеранов малых войн, освободился от налогов, причем два его конкурента таинственным образом погибли, затем проник в областную думу в качестве независимого кандидата, сначала голосовал за ЛДПР, потом перешел к коммунистам, купил домик в Швейцарии, чуть не взорвался в машине, зато в этой же автокатастрофе погибла его вторая жена.
В 1995 году депутат Анатолий Смольный посетил Веревкин, открыл там филиал своего банка. В самом деле, конечно же, приехал, чтобы увидеть Раису и себя показать.
Его пожилая мать, которой он высылал ежемесячно пенсию в размере государственной, сказала ему, что давно Раису не видела, но вроде бы она в прошлом году возвратилась домой после очередного неудачного брака или романа — кто ее, шалаву, разберет! Живут они скудно, ведут себя неразумно, порядочные люди с ними не связываются.
Мать всегда боялась Раису, чутким материнским сердцем понимала, что сын ее — духовный пленник Раисы. Если она свистнет, он поднимет хвост и помчится. Хватило бы духу — давно бы отравила Раиску. Впрочем, мать Анатолия была не единственной женщиной в Веревкине, которая так думала.
Сын поставил на стол подарок — кофеварку фирмы «Самсунг» из Южной Кореи. Он знал, что мать отроду кофе не пила, но кофеварка досталась бесплатно, как рекламный образец, а мать, если нужно, загонит.
Больше он с матерью разговаривать не стал, а вышел на разведку.
Харитон пошел за ним. «Мерседес» остался возле дома, чтобы не привлекать внимания обывателей.
Дом Раисы показался Анатолию безнадежно маленьким, старым, некрашеным, и в то же время сердце сжало неизгладимым чувством.
Анатолий поднялся на крыльцо, Харитон остался в шести шагах, прикрывал от нападения. Мало ли что.
Анатолий позвонил в дверь, никто не открыл.
Он стал стучать, потом повернулся спиной и стал стучать каблуком.
Стук был таким сильным, что из окна соседнего домика высунулась тетка и крикнула, чтобы перестали хулиганить, соседей нету дома и когда будут неизвестно. А где они? В Турции, ясное дело.
Пошли домой, Анатолий решил с утра сходить к Виктории, Раискиной подруге, она должна знать.
И тут произошла встреча.
По переулку шли всей семьей — Раиса, ее мать и отец. Каждый нес по две полосатых клеенчатых сумки, невподъем.
Анатолий не сразу узнал семью, хоть знаком со всеми был с детства.
Отец ссохся, но жилистости не потерял, и взгляд из-под седых бровей был злобным, как и прежде.
Мать стала квашня квашней, осела, сгорбилась, седые волосы нараспашку.
А Раиса, чудо-воспоминание, превратилась в толстую бабу средних лет, притом одноглазую.
И все вместе они принадлежали к жалкому и жадному племени российских челноков, что бродят по всему миру от Гонконга до Монтевидео и ищут чего второго сорта и списанное, но дешево. И волокут на наши толкучки и «оптовки».
Анатолий увидел любовь своего детства и молодости и замер, стараясь угадать неземное существо в этой прихрамывающей бабе. Он смотрел, Раиска на него смотрела, но что удивительно — он ее все же узнал, потому что стремился в Веревкин, чтобы сказать ей: «Я приехал, я сдержал свое слово, я стал самым богатым, меня по телевизору показывают, у меня охрана есть, иди ко мне, и мы будем счастливы». А Раиса никак не узнала в мужике — средних лет, кадровой внешности, в черной шляпе на ушах, сотовый телефон из кармана торчит, ботинки чищеные — не узнала в нем замухрышку из своего класса, Тольку Смольного.
Анатолий стоял, потеряв дар речи.
Не надо было ему ехать в Веревкин. Не надо было открывать в нем филиал своего банка, не надо было заказывать в шашлычной «Тульские узоры» банкет для одноклассников. Уж если у тебя есть бабки, то организуй разведку, выясни, получи фотографию-полароид…
Ничего этого Анатолий не сделал, положился на вечность красоты и либерализм времени.
Раиска, хоть и трудно было с таким грузом, который оттягивал руки до земли, повернула голову. Что-то тревожное кольнуло ее — может, какой обманутый любовник? — и все равно не узнала — щеки вылезли наружу и стали красного цвета, глаза спрятались за подушечками, да и шляпа скрывала узкий лоб с залысинами.
Анатолий открыл было рот, чтобы остановить ее. Но смотрел на одноглазую бабу, которая прихрамывала, сгибалась под тяжестью сумок, понимал, что это и есть Раиса, но отказывался сам себе поверить.
— Вам чего? — спросила Раиса вслед Анатолию. Но тот уже повернулся и быстро пошел прочь по переулку. За ним, переваливаясь под тяжестью мышц, топал охранник Харитон.
Анатолий добежал до машины, бросился на заднее сиденье и сказал шоферу:
— Гони в Москву.
В тот день он оставил свою карьеру, целью которой было стать тульским губернатором, закрыл все конторы и отделения в Туле и проникся к областному центру странной ненавистью.
Он начал делать деньги в Москве, он боролся как злобный тигр или супершакал, он никого не жалел и получил кличку Анаконда или Толя-Анаконда. Он никогда больше не бывал в родном городе, он даже маме не отвечал на письма, ограничиваясь денежными переводами в размере минимальной пенсии.
Правда, он нанял частного сыщика Хмурого, бывшего подполковником милиции, который заполнил белые пятна в биографии Раисы. Оказывается, ее жизнь складывалась роковым образом. Ее милицейский муж сильно проворовался и был посажен, Раиса попыталась уехать в Париж, чтобы стать фотомоделью, но доехала только до Бухареста, где фотомоделей как собак нерезаных. Там ее полюбил сутенер Ахмет, чеченец по национальности… Через десять лет она очнулась в Веревкине, без правого глаза, с переломанной ногой, отбитыми почками и расшатанными нервами. Потом был еще один неудачный брак, в деревне под Веревкиным, но о нем и говорить не стоит.
Без ребенка, без любви, без связей и денег Раиса возвратилась в свою семью и занялась мелким бизнесом. Они все втроем ездили по заграницам, подвергались мучениям и гонениям. Жизнь катилась мимо. Красота погасла. О ней теперь помнил только Анатолий по прозвищу Толя-Анаконда.
А Толя, получив все эти сведения, заплатил подполковнику Хмурому, постарался забыть Раису, но не смог, потому что был травмирован не столько ею, как ее предательством: ну как могло случиться, что она в который раз обманула вечного поклонника и стала столь непривлекательной? Ведь он все улучшался — почему она ухудшалась?
После визита в Веревкин Анатолий богател, рос, умножал материальное благосостояние и о Раисе почти не думал.
Пока не открыл газету и не узнал о том, что в Англии выведена овечка Долли — вернее, клон овечкиной мамы. Без помощи папы. А в России Дума приняла постановление вывести свинью. А в Америке появился доктор, который хотел клонировать людей, против чего уже поднялись волнения и демонстрации.
Два года не был в Веревкине Анатолий Смольный, владелец заводов, ларьков, пароходов на бывших просторах СССР.
Он подумал о том, что в прошлый приезд сюда сердце его билось от неведения, а теперь бьется от предвкушения.
Конечно, Анатолий думал не такими умными словами, хотя был неглуп, ему даже привозили учителя из Англии, чтобы учил английскому языку во сне. Учитель ничего не добился и объяснял это тем, что Анатолий якобы не знает родного русского языка. А без этого ему не привить иностранных языков.
Анатолий велел отправить учителя обратно в Англию за свой счет, но гонорар удержать. Учитель до сих пор судится с фирмой ООО «СМОЛЬНЫЙ», но кто одолеет наших адвокатов?
Дорога влилась в крайнюю, Заводскую улицу Веревкина. Завода там, правда, не было. В тридцатых годах собирались построить металлургический гигант, завезли ссыльных, построили Заводскую улицу из бараков, но потом Тула, как всегда, перетянула.
За Заводской повернули к центру, там, на берегу речки, в бывшем парке при гимназии таился Дом пионеров, построенный некогда секретарем горкома, который брал не по чину и сгинул. С тех пор дом не пустовал, его использовали для сомнительных дел и круглых юбилеев не только веревкинские, но и тульские начальники, для чего там пристроили баню и сделали подземный ход на тот берег, к гречишным полям.
Анатолия ждали.
С подносом, где стояла солонка и лежал купленный в мини-супермаркете кекс «Пасхальный» бельгийского производства, вышел Адольф Турецкий, бывший председатель городской организации ДОСААФ, который, несмотря на отличные показатели боевой и политической подготовки, выше майора не пошел из-за сомнительного имени и фамилии.
Адольф был такой толстый, что его всегда поддерживали два его юных друга, Василий и Шурочка. Друзья были веселыми, заливистыми, розовыми и могли оказать услугу любому гостю.
Анатолий отщипнул от каравая, кинул крошку в мокрый сугроб и прошел к себе в апартаменты, не потому что презирал Адика, а просто не хотел обниматься, боялся некоторых физических контактов.
В гостиной открыл холодильник, порадовался тому, что в Веревкине помнят о его вкусах, налил из бутылочки стакан морковного сока.
Анатолию иногда хотелось завести близкого человека, которому можно доверять, который все поймет и разделит твои планы и сомнения. Говорят, для этого нужно счастливо жениться, бывают такие женщины. Анатолию не везло, пока не встречал.
Приходилось обходиться своей головой. Что он и делал.
Хотя очень хотелось посоветоваться.
За Раисой Анатолий послал Адика Турецкого. Харитона она могла испугаться. Харитона многие пугались. Как-то в прошлом году Анатолий был в Штатах, гулял по Голливуду, встретил Шварценеггера. Анатолий вежливо послал к звезде американского экрана своего Харитона, чтобы взять автограф. Харитон подошел, хотел сказать о любви, но Шварценеггер при виде Харитона кинулся бежать, бежали кричал полицию. Наши за ним гнаться не стали, только издали смотрели, как Шварценеггер упал в обморок.
У нас Харитона не так боялись, иногда только путали с политиками. Рожа как рожа.
Анатолий послал за Раисой Адика, и тот привел женщину довольно скоро.
Раиса были заинтригована, какой это старый знакомый хочет с ней побеседовать в домике у реки.
Она вошла в комнату, где сидел Анатолий, и сказала с порога:
— Ох и давно я здесь не была! Совсем стала невостребованная!
Она хрипло засмеялась, а Анатолий, прежде чем поздороваться, сказал:
— С алкоголем будем завязывать.
Он встал и подошел к Раисе, протягивая руку. На этот раз он был без шляпы и пиджака, так что узнать его оказалось проще. Раиса его и узнала.
— Толька! — воскликнула она. — Ну ты даешь! Кто тебя, блин, в этот развратный домик пустил?
— Раиса, поосторожнее в выражениях перед нашим гостем, — предупредил от дверей Адик Турецкий.
— Пошел отсюда! — мягко попросил его Анатолий. Они остались одни.
— Я сяду, — сказал Раиса, — и ты садись. Ноги не держат от такой неожиданности.
С прошлого раза она еще более ухудшилась.
Лицо стало краснее, даже какие-то жилки пошли по щекам, под глазами мешки, волосы повылезли и совсем потеряли блеск и пышность, руки были неухоженные, с грязью под ногтями. Но когда она села — нога на ногу, в поношенных кроссовках, — у Анатолия сердце пошло кругом. Так бывает с женщинами — все в них исчезло, а ноги остались прежними.
Вы таких ног не видели! Это архитектура, в учебниках фотографируют.
Как могли сохраниться ноги при общей девальвации организма — это природная тайна.
Раиса перехватила жадный взгляд Анатолия и спросила:
— Что, еще не перевелся порох в пороховницах?
— Есть дело, — ответил Анатолий. — Хотелось поговорить.
— Выпить не найдется? — спросила Раиса. — При твоих возможностях.
— Выпьем потом, — ответил Анатолий.
— А как ты вообще? Ничего мне не рассказываешь. Женат, детишки есть?
— Был женат. Есть дочь, — коротко ответил Анатолий.
— А я вот бездетная, — сказала Раиса. — А чего развелся? Характерами не сошлись?
— Сошлись.
— Под машину попала?
— Ты газеты читаешь? — спросил Аркадий.
— Я тоже в разводе, — сказала Раиса. — Одинокая женщина.
Левый глаз был наполовину прикрыт, это ее сильно портило.
— Я не жениться приехал, — сказал Анатолий.
— А когда-то сох по мне. Многие сохли, ты не представляешь, один мужик другого убил, а сам в бассейне утопился. Смешно?
Она забыла, что Анатолий был свидетелем тех событий.
— Сейчас вряд ли кто из-за тебя утопится, — сказал Анатолий.
— Смешно, — вздохнула Раиса.
— Но есть возможность заработать, — сказал Анатолий.
— Я думала, посидим, старое вспомним, — сказала Раиса. — Неохота о деньгах говорить. Я ведь не нуждаюсь. У нас есть семейная фирма, экспорт-импорт. Небольшая, но на жизнь хватает.
— Раиса, — сказал Анатолий. — Я все о тебе знаю. Всю твою биографию изучил. И с кем ты жила, и с кем спала, и кто тебе глаз вышиб, и куда ты с папашей и мешками гоняешь. Так что помолчи, принцесса.
— Принцесса, — тихо повторила Раиса. Она хотела было обидеться на слова одноклассника, а потом передумала.
— Есть такое интересное открытие, — сказал Анатолий. — Называется клонированием.
— Скажи своим мордоворотам, пускай выпить принесут, — попросила Раиса.
— Желательно мартини со льдом.
— А мне морковного сока, — сказал Анатолий. Он был уверен, что Харитон таится под боком и сейчас что надо принесут. — Слышала о клонировании?
— Слышала. По телеку передавали.
Адик Турецкий принес поднос с мартини, бокалами и бутылку с морковным соком.
— Что? — спросила Раиса. — Проблемы желудка? В твоем возрасте?
— Пожить хочу, — сказал Анатолий. — Плодотворно.
— Дурак.
Раиса выпила полный бокал мартини, не разбавив и не положив в него лед. Налила еще.
— Мне ты нужна, — сказал Анатолий, — чтобы ты как бы родила ребенка.
Раиса так и замерла со вторым бокалом у губ. Губы у нее тоже сохранились — полные, четко очерченные.
— Ты что, рехнулся? — спросила она наконец. — Сначала меня опозорил, унизил, а потом о ребенке? А ты знаешь, что я на ребенка соглашусь только от настоящего мужа, со штампом в паспорте, понял?
— Ты меня как бы не так поняла, — сказал Анатолий. — Трахать я тебя не буду, еще заразишься чем-нибудь. Рожай без меня.
— И кто же жених? — спросила Раиса, решив, что больше обижаться не будет. Разговор намечался серьезный, и она могла что-то с него поиметь.
— Вообще-то могу обойтись без тебя, но так надежнее.
Раиса отхлебнула мартини. Разговор шел серьезный, и этот бывший замухрышка тоже не шутил. Что-то ему от нее нужно, но главное тут — не продешевить. Уж слишком часто Раиса в жизни спешила схватить золотую птицу счастливой судьбы и все промахивалась — утром проснешься, а птичка уже в небе порхает.
— Рассказывай, Толик. — Раиса старалась говорить мягко, горловым голосом, который стольких сводил с ума. Как хотелось, не вышло, уж очень она прокурила и пропила этот голос.
— Закурить не найдется? — спросила она.
— Курить тоже завязываем, — сообщил Анатолий.
— Перебор, — сказала Раиса. — Курить не завязываем. Рака легких не опасаемся.
— Курить ты бросишь, когда узнаешь, что стоит на карте.
— Тогда говори, что стоит на карте.
— Может, ты догадывалась, что я к тебе неровно дышу, — начал Анатолий.
— Со времен средней школы.
— Почти забыла, — призналась Раиса, — растаяло как дым отечества.
— Не кривляйся, — укорил ее Анатолий. — Тебе это не идет.
— А ну, уберем из общения этот учительский тон, — сказала Раиса, которая за свою жизнь научилась поддерживать беседу в любом обществе. Она легко схватывала слова и понятия, даже начатки языков. Она в Турции могла лучше любого челнока объясниться. А про Польшу и не говорим.
— Я советовался с докторами наук, — сказал он, — пришлось вложить большие бабки. Они мне как бы надавали советов. Ты слушаешь? Значит, я теперь знаю, как сделать. Бабки у меня как бы есть. Начнем хоть завтра. Я уже договорился с роддомом и консультацией — возражений не имеется. Но конечно, абсолютно как бы тайна.
— Слушай, Толик, не мути. Чего тебе от меня надо? А то я уж бояться начала. У тебя в глазах оголтелость.
— Мне ты нужна, неужели не поняла?
— Если я, тогда к твоим услугам, только потраченная молью.
— Мне ты нужна молодая, как я любил. Ты что, не понимаешь, что у меня к тебе как бы чувство было?
— Обратного пути история, прости, Толик, не знает.
— Теперь знает! Мы берем твою клетку, мы ее, прости, оплодотворяем, и ты выращиваешь. Кто рождается?
— Ты охренел, Толик?
— Спокойно. Я пока терплю. У меня жизненная ставка.
Раиса трясла головой, старалась понять, что происходит. Происходило что-то опасное и даже постыдное для нее. А до конца она не понимала.
Анатолий тоже не мог ей втолковать, чего он хочет — не снаружи, в действительности, а чего он хочет в душе. Что им движет.
Ну как объяснишь этой тумбе, что ты прожил свою жизнь именно так, как случилось, из-за нее! И может, даже ради нее. А потом узнал, что она его подло обманула. Когда он завоевал половину мира и пришел, чтобы кинуть к твоим ногам, оказалось, что твои ноги — единственное, что от тебя осталось. Остальное необратимо исчезло. И тут-то оказалось, что жизнь прожита зазря. И некому кидать под ноги половину мира.
Анатолий разочаровался в жизни, но продолжал жить, потому что в голову ему не приходило, что можно с этой жизнью расстаться. Он, можно сказать, собрал в руках вторую половину мира и тогда узнал, что клонирование возможно.
И озарение пришло к нему почти сразу.
Никто до этого не додумался. Ни один академик или народный артист. Оказывается, теперь можно возвратить в мир утерянную красоту. Нет, не какую-то там Нефертити или Клеопатру в исполнении Элизабет Тейлор — кому это нужно? Можно вернуть в мир самую великую из всех красавиц СНГ и дальнего зарубежья, Раису.
Вот все это он и попытался изложить в беседе с Раисой. Раиса высосала всю бутылку мартини и к концу бутылки поняла, что за дело на нее надвигается.
С одной стороны, операция показалась ей противной и отталкивающей.
С другой стороны, она была польщена. Ведь это было как бы победой на конкурсе мисс Вселенная, это было свидание с человеком, который ради тебя
— ведь это я такой была? — готов пойти на все.
— Ну вот она родится, — спросила Раиса, — ты что же, двадцать лет ждать будешь?
— Ты раньше созрела, — сказала Анатолий.
— Ну уж нет! — воскликнула Раиса. — Не получишь ты, развратник грязный, мою доченьку! Хрен тебе! Иди во Францию, негритянок там… это самое. Но мою дочку — нет!
— Это не твоя дочка, — упрямо сказал Анатолий-Анаконда, — это ты сама. И ты уже в шестнадцать в раздевалке стадиона физкультурнику давала.
— В семнадцать, — поправила, смутившись, Раиса. Хотя была неправа.
— Вот я на тебе и женюсь.
— Нет, и не мечтай! Исключено! Я тебя и в школе не замечала, а сейчас тем более не замечу. Ты знаешь, старый козел, сколько тебе лет будет через двадцать лет?
— Сколько?
— Сколько и мне. Шестьдесят без двух месяцев. Тебе на пенсию надо, а не на дочке моей жениться.
— Не на дочке, а на тебе.
— Да не пойду я за тебя! — кричала Раиса, потом кинула бутылку из-под мартини в Анатолия, промахнулась и попала в голову Адику Турецкому, который сунулся было на шум.
Пришел Харитон, унес Адика, а беседа с Раисой продолжалась.
Анатолий стал спокоен. Недаром его Анакондой звали. Он стал стягивать кольца на теле обнаженной жертвы.
— Ты сколько сейчас в месяц получаешь? — спросил он.
— Не важно.
— Важно. Дай Бог, всей семьей пятьсот баксов.
— А вот больше!
— Ну как бы шестьсот.
— А зачем тебе?
— Единовременно получаешь три тысячи баксов, квартиру в новом доме, переезд в Москву, пенсию и звание моей тещи.
— И не мечтай.
— Другой вариант: как только ты ее рожаешь, сразу уходишь в отставку, я нанимаю кормилиц, поилиц и другую обслугу, выписываю из Швейцарии, а может, увожу тебя до совершеннолетия в пансион в городе Цюрих, как бы на родину Ильича.
— Кого?
— А наш вождь там как бы скрывался от клевретов царской охранки. Не читала?
— Я тебе в последний раз говорю: не получишь ты мою дочку.
— А тебя?
— Чего — меня?
— Опять двадцать пять! Сколько тебе за штамп в паспорте?
— Не пойду я за старика.
— В шестьдесят я еще таким орлом буду! Ты и не представляешь. В моем распоряжении все достижения зарубежной медицины. Тебе тоже поможем. Глаз сделаем — ни одна гадюка как бы не отличит.
— Дурак ты! — сказала Раиса, но в ее голосе уже не было первоначального возмущения.
Пока в женской консультации при роддоме готовилась палата и ее уже занимали специалисты, выписанные Анатолием из Южно-Африканской Республики, Раиса нередко встречалась с Анатолием и даже во многом смирилась. Она не могла счесть будущего ребеночка самой собой, внутренне называла дочкой. Но в то же время ей было любопытно, как и любой женщине на ее месте, что же получится? Неужели она сможет наблюдать за тем, как она сама будет снова расти, ходить, произносить первые слова и даже пойдет в школу? И это любопытство оказалось сильнее опасений, тем более что с опасениями Раиса покончила быстро: как и обычный русский человек, она отложила опасения на будущее. Там будь что будет. «Все равно ему дочку не отдам. В случае чего передам дело в суд — он у меня попляшет. Он же отцовство доказать не сможет! Нет в моем ребеночке его отцовства. Только я и Господь Бог». Тут ей в голову пришла крамольная, но оригинальная мысль: а непорочное зачатие
— это, наверное, и было первое в мире клонирование. Как бы в Богородицу внедрили Божью клетку. Ведь всюду говорят и даже пишут, что Христос — сын Божий, но нигде не говорится, что он сын Богородицы. И она ему не мать — а только донорша.
С этим открытием Раиса пришла к Анатолию. Он устроил в домике у реки свою резиденцию, кабинет, факсы и компьютеры на каждом шагу. Никто из его персонала не мог понять, что взбрело шефу в голову. Но и не спорили — только те спорили, кто не хотел переезжать или гонять в Веревкин. Ну те потеряли работу. Ясное дело.
Конкуренты суетились, подсылали шпионов. Харитон шпионов разоблачал и скармливал им ложную информацию о находке под Веревкиным месторождения самородной ртути. Так что на биржах Европы зашевелились некоторые акции.
В женской консультации при веревкинском родильном доме жизнь текла внешне как прежде, без событий. Ходили туда будущие мамы, сдавали анализы, проходили обследования. Но к заднему входу был пристроен бункер, туда тоже подъезжали машины, заходили люди замкнутого вида, некоторые с переводчиками. Заходили люди со стороны. Включая будущий матерей. Официально было объявлено, что там обследуют некоторые генетические осложнения, которых раньше в Веревкине не было, а теперь появились.
Конечно, первой среди равных пациенток была Раиса.
За ней заезжал домой «мерседес», хотя идти от ее дома до консультации пять минут.
Раиса, когда окончательно опомнилась и смирилась, поставила перед Анатолием ряд условий. И он их принял.
Новый дом в экологически чистом районе, на холме над излучиной речки — два этажа, четыре комнаты с ванной и колодцем — выполнено.
Автомобиль «нива» белого цвета для папы — выполнено.
Шесть тысяч баксов наличными — получено две с половиной тысячи.
Для извлечения из организма Раисы нужной для потомства клетки и для последующего внедрения в ее организм пришлось Раисе полежать в родильном доме. У нее была своя палата с телевизором, на окнах решетки, питание четырехразовое.
Сначала Раиса думала, что все сказанное Анатолием, да и действия врачей над ее организмом — это какая-то афера. Одно дело — читать в газетах или видеть по телевизору. Другое — если это происходит с тобой: жила, жила, а стала овечкой Долли.
Но вдруг, довольно скоро, Раиса поняла — у нее задержка.
Задержка? А ведь никаких совокуплений с мужчинами у нее не было, довольно давно не было. Значит, в ней… это!
И стало страшно. Да, конечно, Анатолий все объяснял, доктор Перруджини тоже все объяснял, все она понимает… но тут в тебе что-то начинает расти. В твоем организме. Но раз это не занесено во время акта любви, как положено у людей, значит, это наведено научным способом. А где гарантия, что это будет в самом деле девочка? Твоя копия? Кто их, таких девочек, видел? А вдруг это, как в русской сказке сказывается, неведомый зверюшка?
Раиса похудела, потеряла аппетит, хотя ее откармливали в роддоме диетическим питанием.
Приезжал Анатолий. Был радостен, ходил по палате, потом предложил погулять в саду. Деревья уже распускались, весна была в полном разгаре. Сад был обнесен высокой изгородью. Анатолий говорил о любви, о том, как, оказывается, всю жизнь страдал от чувства к Раисе. Раиса пыталась отшутиться, говорила: «Если так любишь, значит, тебе недостатки моей сегодняшней внешности не так уж и важны? Женись на мне как я есть». «Я лучше уже нашел», — отвечал Анатолий, показывая на ее живот.
Раиса тоже смотрела на свой живот, ей казалось, что он на глазах раздувается, как в американском фильме ужасов, где в утробе героини таится «чужой», чудовище. Но пока признаков не находила.
Раиса беспокоилась, дома мать начала расспросы, Раиса отбрехивалась, потом сказала:
— Да, беременная я, а от кого, не важно, может, от того турецкого шофера, помнишь, нас подвозил из Трабзонда?
Мать помнила и старалась не верить такому позору.
— Я тебя в детстве по ошибке не убил, — сказал отец, — но если родишь, то убью наверняка.
Так что когда доктор Перруджини, который уже немного освоил русский язык, предложил с пятого месяца переехать в стационар, Раиса согласилась. Не нужны ей косые взгляды и семейные свары. Лучше потерпеть, пока не родится… неведомый зверушка.
Она гуляла по распустившемуся, богатому саду за роддомом, за высоким забором. Но спокойствия не было. Мучила интоксикация организма, жить не хотелось.
В стационаре на сохранении она была не одна. Сначала там были еще три женщины, молодые, куда ее моложе, молчаливые, из местных, но незнакомые. Потом появилась Верка Синицина, с Аксаковского переулка, они давно были знакомы. И про нее Раиса знала, что никакого мужика у Верки нет и не было по причине непривлекательности и бедности. И тут — беременная!
— Ты чего мне раньше не сказала? — накинулась на Верку Раиса.
— Я про тебя тоже не знала, — ответила Верка.
Они стали гулять вместе, даже немного загорали. Как-то сблизились. Верка все приставала, а кто отец ребенка? Раиса спросила доктора, можно ли рассказать Верке, что она клонируется, но Перруджини ответил, что ни в коем случае, может случиться выкидыш.
Они еще несколько дней таились, но потом Верка сама проговорилась.
Они курили в кустах у забора — курить им было категорически нельзя, но санитарка Зарема, беженка, с приплатой носила сигареты. Верка сказала:
— Я тебе тайну должна раскрыть.
— Что за тайна?
— Нет у меня мужика, — сказала Верка. — И не было.
— Случается, — ответила Раиса, которая сама откровенничать не собиралась.
— Ты не понимаешь, — сказала Верка, — я без мужика рожать буду.
— Кого же ты рожать будешь, если без мужика? — спросила Раиса, а сама вся напряглась. Ужасная тайна готова была раскрыться.
— Ты не поверишь!
— Поверю.
— Ты побожись, что никому не скажешь.
— Ей-богу под салютом всех вождей, — так божилась еще мама.
— И доктору Перруджини не скажешь?
— Уж ему-то ни в коем случае.
— Я собственную копию буду рожать, — призналась Верка, — из меня клетку взяли, и из нее я девочку рожу, точно как я в детстве.
— Врешь!
— И знаешь, кто меня на это соблазнил?
— Нет, не знаю.
— Такой у нас Толька учился, Толька Смольный, не помнишь?
— Что-то не помню.
— Он, оказывается, был в меня влюблен, — призналась Верка. — Он как прочел про клонирование… ты слыхала про клонирование? — то сразу ко мне: прошу, говорит, тебя, Вера, вернуться ко мне в юном облике.
— А ты?
— А он мне пенсию обещал на ребенка, поклялся признать ее дочкой и тысячу баксов в месяц.
— Зачем ему дочка?
— Детей у него нет. Бог не дал. Хочет удочерить.
— Этот? Удочерить? А вдруг у него другие планы? Он, говорят, за соблазнение малолетних привлекался.
Конечно, этого говорить не следовало, после таких слов Верка полностью потеряла покой и все ждала, когда приедет Анатолий, чтобы ему выложить правду, но и Раису можно понять — она все это сделала от душевного волнения и, можно сказать, шока. Ты думаешь, что ты и есть центр мира, ты идешь на сомнительное мероприятие из-за того, что тебя любят неземной любовью… а оказывается, не только тебя любят. И кого? Верку? Да у Верки в школе никаких поклонников не было — с ее-то длинным носом! Извращенец! Честное слово, извращенец!
Раиска начала уговаривать Верку, чтобы та молчала — если ты устроишь скандал, то только бабки потеряешь и ничего хорошего…
Вроде бы Вера поддавалась; но на нее было мало надежды — проговорится, обязательно проговорится. Ее ведь распирает.
Но пока Анатолий не приезжал, а Вера держалась, закусив губу, Раиса, полная подозрительности, обратила внимание на молодых товарок, которые гуляли по садику — тоже были на сохранении.
Первая же, по имени Прохорова Дарья, беженка, без жилплощади, через час беседы призналась, что мужа не имеет, любовника тоже — иначе бы не пошла на такое унижение за деньги: родить ребенка без отца и даже без любви. Ей, по ее словам, этого зародыша «вспрыснули», обещали за это пенсию и алименты, а также отдельную комнату в доме на Ленинской. Прохорова Дарья не знала имени своего благодетеля, беседовала с доктором, но при том присутствовал наблюдатель… и Прохорова описала Анатолия.
Ситуация становилась все более загадочной и неприятной. Анатолий оказался лжецом, но смысл его лжи оставался непонятным и пугающим.
Раиса таилась, переживала, но продолжала свой детективный поиск.
Следующими жертвами стали две подружки — Аля и Галя. Совершенно непохожие. Аля мужеподобная, здоровенная баба, ей бы женской штангой заниматься. Галя — воздушное создание, все жмется к Але. Раисе с ее жизненным опытом не надо было долго разбираться — она поняла, что девицы, хоть и молоденькие, чистой воды лесбиянки, и даже не из самого Веревкина, а из поселка Силикаты в шестнадцати километрах. Их дружба, переросшая в любовь, развивалась еще в общежитии тамошнего кирпичного завода. А теперь, как объяснила Галочка, сбывается мечта их любви — одни добрые и щедрые люди им предложили родить по детенышу без помощи этих грубых, жестоких, вонючих существ по имени мужчины. Их клеточки объединили — наука теперь на это способна, — и теперь они родят девочек, во всем похожих на Алечку и Галочку.
Раиса уже была готова убить Анатолия, но тот, словно зная об этом, все не приезжал.
Тем временем Раиса свела знакомство с только что поступившими новыми пациентками роддома. И все восемь девушек оказались такими же, как и она, жертвами жестокого обмана этого сексуального маньяка и развратника Анатолия Смольного, тюрьма по нему плачет.
Вот об этом она и сказала Анатолию при первой же встрече, которая произошла в начале сентября.
Пошел седьмой месяц беременности, животы у всех девиц и женщин стали очевидными, Анатолий сначала погулял по садику, ни к кому не подходил, ни с кем не разговаривал. Любовался плодами своей инициативы. За ним шел доктор Перруджини, охранник Харитон и всякая местная мелочь.
По окончании осмотра территории Анатолий выбрал из группы гуляющих и взволнованных его появлением женщин Раису и спросил ее интимно:
— Вижу, что ты как бы хочешь со мной поговорить.
— Еще как хочу, — сказала Раиса с угрозой. Анатолий увел свою бывшую пассию из садика, уединился с ней в кабинете главврача. Из столовой пахло вкусной пищей, санитарки звенели посудой, накрывали на стол.
— В чем проблемы, Райка? — спросил Анаконда.
— В твоей подлости, Толик, — ответила Раиса.
— Конкретнее можешь?
— А конкретнее — ты зачем мне лапшу на уши вешал, а сам по другим девкам бегал?
Анатолий сидел в кресле, разглядывал носок своего ботинка, блестящий, словно он гулял по Парижу, а не по Веревкину.
— Узнала, значит, — вздохнул он.
— Еще бы не узнать! Но ты отвечай, отвечай!
— А то что?
— А то я тебя на весь мир разоблачу!
— И как же ты разоблачишь?
— Тут же еду в Тулу, в газету, а может быть, в Москву — «Совершенно секретно» знаешь. Они таких, как ты, сразу в саунах разоблачают.
— Попробуй, — сказал Анатолий, не двигаясь с места.
— И попробую.
Раиса встала, вышла из кабинета. В пустом коридоре стоял Харитон.
— И далеко собралась? — спросил он.
И так спросил, что Раиса, битая жизнью и чуявшая опасность за версту, сразу же возвратилась к Анатолию и с порога спросила:
— Но зачем ты это сделал? Тебе что, на улицах молодых телок мало?
— Узнаешь, — сказал он усталым голосом. — Ты не представляешь, каких денег это мне стоит… каких денег…
Он встал и ушел.
А Раиса осталась оплеванной. Она же думала, что он станет ругаться, объясняться, оправдываться. А он выслушал и ушел.
Ну зачем, скажите, зачем нужен целый детский сад разных дочек от разных баб и даже молоденьких девчат? Ведь Раиса подсчитала за последующие дни, что всего в спецотделении роддома на сохранении этих самых «неведомых зверушек» состояло девятнадцать «доноров» — так будущих матерей называл с приятным акцентом доктор Перруджини.
В декабре Раиса родила. Родила, находясь в состоянии постоянного ужаса, как и некоторые другие пациентки. Она ждала, что из нее появится чудовище. Доктор Перруджини переубедить ее не смог.
Рожала она под наркозом, по современной технологии.
Когда наркоз уже давали, вошел Анатолий. Он был в голубом халате, как все в операционной, глаза печальные, тревожные — несмотря на ужас своего положения, Раиса успела ему посочувствовать.
Сквозь наркоз она слышала слова акушеров и даже в бессознательном состоянии ожидала услышать что-то страшное. Но ничего страшного не услышала.
Потом очнулась на койке в палате.
Там же лежала еще одна роженица, оказывается, она прибыла в палату за двадцать минут, а может, за полчаса до Раисы. Это была Галочка, из лесбиянок. Она уже получила своего ребеночка — девочку привезли на каталочке, она была раскрытая, голенькая, розовенькая, и Галочка просто зашлась от восторга и все спрашивала медсестру:
— Но до нее ни один мужской ген не касался? Ну дайте мне слово!
— Не касался, не касался…
— А как мой… подруга? Аля?
— Твоя подруга на подходе, — сказала медсестра.
— Я так за нее переживаю! Больше чем за себя, — сказала Галочка.
— А мне привезут? — спросила Раиса.
Ей уже не было так страшно. За окном сыпал пушистый снег, синело, в палате горел уютный свет, в коридоре слышались мирные голоса, где-то заплакал ребеночек, Галя чуть подвинулась, и медсестра положила младенца рядом с ней на постельку и сказала:
— А теперь, мамаша, будем учиться кормить дите.
— А где мой ребенок? — спросила Раиса.
— Везут, — ответила медсестра, — скоро будет.
И в самом деле через-несколько минут дверь в палату открылась и привезли ребеночка Раисы.
Ребеночек сразу заплакал, но потом смирился с существованием на белом свете и оказался никаким не уродцем и не зверенышем — это была очаровательная девочка.
Вечером, совсем поздно, когда последняя из девушек разродилась девочкой, Анатолий разложил на столе в кабинете главврача веер только что сделанных фотографий.
Все девятнадцать девочек оказались совершенно одинаковыми.
Подозревая Анатолия в дьявольских планах и опасаясь страшного подвоха, Раиса не нашла самого простого и логичного объяснения: Анатолий хотел подстраховаться. Он не желал поручить задачу выведения идеальной женщины одной Раиске с ее сомнительными привычками и продвинутым возрастом.
Когда доктор Перруджини получил исходный генетический материал, а в Веревкине была готова научная и практическая база для эксперимента, Анатолий разными способами — от подкупа до увещеваний — привлек к делу еще восемнадцать одиноких женщин и девушек, и в них, так же как и в Раису, внедрили клеточки… такие маленькие клеточки.
И одновременно в организмах матерей-доноров началось развитие одинаковых зародышей, которые постепенно превращались в одинаковых человечков. И вот, почти одновременно, девятнадцать матерей разродились. И на свет появились девятнадцать маленьких Раис.
…Доктор Перруджини вошел в кабинет. Он устал, он работал круглые сутки.
— Я поздравляю вас, синьор Смольний, с успехом нашего эксперимента. Если все сделать как надо — Нобелевская премия есть!
— А вот ты, синьор-помидор, — ответил Анатолий-Анаконда, — получи в кассе что тебе причитается и премиальные из расчета трех процентов оклада и собирай чемоданчик.
— Как так? Как так? — удивился доктор. — Это же труд моей жизни!
— За мои баксы сделаешь еще один труд.
— Но масштаб! Где я найду такой масштаб, блин поганий! — Доктор многому научился в России.
— Поезжай в Китай, — посоветовал Анатолий.
Он раскладывал фотографии на столе и любовался фантастическим сходством девчушек.
Наутро он продал еще два супермакета и заложил замок в Швейцарии. Ему были нужны наличные. Над его будущими женами и их мамами должно быть постоянное наблюдение.
Харитон, который за последние годы многое узнал о шефе, спросил, заглянув в кабинет:
— Перруджини отпускаем?
— Конечно, отпускаем, — сказал Анатолий. — И с благодарностью.
В то же время он показал большим пальцем вниз.
Харитон кивнул и пошел на улицу организовывать автомобильную катастрофу на пути к тульскому аэродрому.
Анатолий, что бывало нечасто, заговорил сам с собой:
— Хорошо раньше было — один сорт колбасы на всю область, и все в очереди стоят. А теперь что — двадцать сортов и все без гороха. Которая из них моя? Ну скажи, зеркальце?
Фотографии молчали.
Анатолий уронил голову на руки и заснул так вот, сидя за столом.
Он спал четыре часа, чуть улыбаясь во сне.
Под утро его разбудил Харитон.
— Прости, шеф, — сказал он, — что беспокою. Но случилось несчастье.
— Говори, говори сразу! — воскликнул Анатолий. — Что с моими девочками?
— С девочками все путем, — сказал Харитон. — Только вот твой итальянский доктор приказал долго жить. Его такси выехало на встречную полосу — и лоб в лоб с «КамАЗом»!
— Надо же такое невезение, — вздохнул Анатолий. — А я думал, что он еще не раз побывает в нашем городе.
С этого момента моего рассказа в него вторгается фантастический элемент, которого, как понимаете, я Старался избегать. Но если осеменение девятнадцати женщин в Веревкине имело место в наши дни, то все последующее повествование, каким бы кратким оно ни было, переносится в будущее, которого еще не случилось, и из реалистического становится лишь допустимым.
Так что читатель волен поверить мне, а может, если пожелает, закончить чтение повести на этом месте и возвратиться к своим Делам. Додумав финал по собственному разумению.
На самом же деле в первые пять или шесть лет, как ни странно, ничего не произошло. Анатолий контролировал эксперимент ненавязчиво, осторожно, ничем не показывая себя. И если с кем и встречался, то с Раисой, которая жила пристойно, почти не пила, в челночные рейсы не ездила, хотя ее родители этого ремесла не оставили. Теперь она уже поверила Анатолию и клонированию, тем более что в начале XXI века оно, несмотря на противоречивое к нему отношение, уже получило в мире широкое распространение. Появились различные клонированные животные, но главное, что оно дало возможность производить органы для трансплантации, которые наверняка приживались, потому что принадлежали именно самому больному. Но это стало возможно после того, как весь мир охватила сеть отлично организованных мафиозных структур, а медики научились настолько энергично стимулировать рост клонированных младенцев, что они достигали нужного возраста в течение нескольких месяцев.
Пока что в Веревкине всякое клонирование познавали с телеэкрана. И никто не подозревал, что девятнадцать клонированных девочек растут по разным домам. Нет, Раиса подозревала.
А остальные не видели.
Как так? Разве это возможно? Неужели, если на улице Ленина растет пятилетняя девочка, а ее абсолютная близняшка обитает в Демократическом переулке, кому-то придет в голову догадаться об их удивительном сходстве? Так они одеты по-разному, причесаны иначе, одна недокормлена, а другая перекормлена, — не может же Анатолий собрать всех своих будущих невест в общежитие и кормить одинаково? А ему и не нужно. Он же будет выбирать. Подойдет время — будет выбирать. Лучшую из лучших. Раису из Раис.
Раиса не спеша ходила по городу, проверяла своих товарок, выслеживала их и уже в 2002 году догадалась, что Анатолий обманул всех остальных донорш. Не нужны они ему были. И дети их не нужны — ему нужна только Раиса.
И тогда Раисе пришла в голову страшная мысль: не из любви к ней Анатолий все это замыслил. А наоборот. Он будет торговать девочками. Он будет сдавать их в иностранные публичные дома. Самых красивых, самых дорогих.
Когда она пришла к этому выводу, то озверела настолько, что кинулась в Москву, выследила Анатолия и даже смогла прорваться к нему, когда он выходил под охраной из своего банка. Охранники приготовились отшвырнуть ее с пути президента, но главный, Харитон, узнал Райку. Не чужой ведь.
И Анатолию пришлось перекинуться с Раисой несколькими словами.
— Я знаю тебя, блин, — прошипела Раиса, еще более раздавшаяся и неопрятная. Даже глаз не починила, хотя средства ей на это были выделены.
— Ты будешь моей девочкой торговать. И всеми будешь торговать. А я тебя убью.
Никто, кроме Харитона, не понял смысла этих слов. Только охранники крепче сжали в карманах свои пистолеты.
Анатолий, от которого ожидали, что он придушит на ходу эту халду, повел себя неожиданно. Он остановился и сказал тихим, разумным голосом:
— Знаешь, я ведь так и решил. Одну оставлю себе. Ну максимум двух. Остальных сдам. Хорошим людям на воспитание.
— И я тебя убью.
— Чужих сдам, твою не трону, — сказал Анатолий. — Тебя куда подвезти?
Толстая женщина повернулась и пошла прочь. Она шаталась, как пьяная, и утирала слезы тыльной стороной ладони. Потом напилась и приехала домой последней электричкой.
В 2009 году кое-кто стал замечать, что в Веревкине рождаются девочки-красотки. Пятерых взяли в студию художественной гимнастики. Тренерше показалась удачной эта шутка природы. А когда она выводила команду, публика сначала замирала, а потом разражалась аплодисментами.
А девочки тоже тянулись друг к дружке, как будто чувствовали, что они родные.
Раиса переживала. Хотела даже переехать в другой город.
Но тут заявился Анатолий.
Дом приемов у реки уже снесли, там построили шестиэтажный ангар для личных самолетов и вертолетов. Адик Турецкий уехал в Турцию, он думал, что его там примут как родного. Его там вообще не приняли, он и сгинул. Анатолий остановился в отеле «Рай земной». Отель принадлежал ему и назван был так сами понимаете почему.
Он опустился на крышу отеля в своем вертолете.
Затем вызвал соглядатаев. Они же были оставлены в городе — как без них?
Ему доложили о каждой девочке. На каждую было видеодосье.
Анатолий взял бутыль виски и уселся смотреть. Он сильно раздался, деньги его уже не интересовали. Женщины тоже. Но он Надеялся, что вот-вот подрастет его суженая и тогда свершится новая молодость.
Он был поражен тем, какие одинаковые и в то же время какие разные получились его будущие жены.
Он просматривал пленку, откладывал направо тех, кто нравился больше, налево тех, кто понравился меньше. Но не был уверен в своем выборе. А когда потом проверил по фамилиям и адресам девочек, оказалось, что отложил в брак дочку Раисы. Ему стало страшно и стыдно.
Он уже принял решение. Он дает невестам расти самостоятельно еще три года, до возраста в пятнадцать лет.
Потом отбирает двух. Основного космонавта и дублера.
И увозит их из Веревкина.
В особое место на Адриатическом море. Там он купил для этой цели небольшой остров.
Раисе он, конечно, об этом не сказал.
Уехал он удовлетворенным. Три года — небольшой срок, это можно потерпеть.
В размеренную жизнь вторгаются случайности. В событиях 2012 года Анатолий оказался среди жертв. Сначала он бежал на Украину, но украинцы на границе выставили кордоны и передавали беглецов нашим пограничникам. У Анатолия не было документов. Всех, кто без документов, тогда, как вы будете знать, расстреливали. Они отсиживались в кустах — сзади враги и спереди смерть. Анатолий застрелил Харитона, взял его документы и выкинул оружие.
Чего обо всем этом рассказывать — сами узнаете.
Возвратился на родину Анатолий в сентябре 2014 года. И поехал в Веревкин, там доживала свой век его мама.
Мама узнала сына, стала ругать, что неправильно устроил свою жизнь. Она все забывала, но трудилась в огороде.
В первый же день, к вечеру, Анатолий пошел к дому Раисы. Раисы не было. В доме жили чужие люди, Анатолий не посмел их допрашивать.
У него была записная книжечка, в ней адреса всех его невест. Они уже созрели и ждали его. Анатолий закопал во дворе маминого дома жестянку с золотыми монетами царского чекана и камешками. Жестянка лежала на месте, он мог не бояться помереть с голоду. При любой власти нужны деньги.
Вечером, совсем поздно, Анатолий пошел по улице, где жили со своими дочками подружки Аля и Галя.
Дом был неосвещен. Он разговорился со стариком, который прогуливал собаку. Анатолия он не испугался, потому что он был совсем седой и хромал. Старик сказал, что девочки убежали из города вместе с командой по художественной гимнастике, но под Тулой попались бандитам. Галя и Аля поехали искать дочек и сгинули.
На следующее утро Анатолий пошел к Верке.
Он позвонил. Открыла его невеста, уже созревшая, красивая до умопомрачения. В одном халатике.
Анатолий попросил маму.
— Мама на рынке.
Девушке не понравился Анатолий, он ее испугал, но не настолько, чтобы спрятаться в доме.
— Тогда я у вас подожду, — сказал Анатолий. — Я твой дядя.
— Николай! — позвала девушка.
Вышел здоровый молодой парень, в лучшие времена Анатолий взял бы его в телохранители.
— Разберись, — сказала девушка. Она была такой же холодной, как ее истинная мама. Для нее существовал только ее самец и жизненные блага. Но, конечно, самец был важнее.
— Простите, — сказал Анатолий, — я опоздал. Я ухожу.
Девушка встала на цыпочки, прижалась к Николаю, стала кусать его ухо и ластиться к нему.
— Пошел, пошел, — велел парень.
«Я еще вернусь, — подумал Анатолий. — Еще не все потеряно».
К обеду он отыскал еще одну свою невесту. Она работала официанткой.
Анатолий уселся за стол в кафе, в меню которого были капуста с сосисками и чай. Заказал пиво. Пиво нашлось. Он стал спрашивать девушку, кто ее мама. Тоже назвал себя дальним родственником, который знал маму в детстве.
Девушка даже не старалась быть вежливой.
— Погодите, — сказал Анатолий. — Вы не имеете права меня игнорировать. Я вам докажу…
Он нервничал.
Официантка позвала повара.
Повар был непростым поваром, а местным бандитом. У Анатолия был на таких наметан глаз. Девушка была его любовницей. Впрочем, с такой иначе нельзя.
Повар выбросил Анатолия из кафе. Хорошо, что не побил.
Анатолий пошел к Виктории, бывшей подруге Раиски. Виктория долго не могла узнать Анатолия, так он изменился и поизносился.
— Ты к ней не лезь, — сказала Виктория. — Она живет у Марининого хахаля. Они круто живут.
— Кто такая Марина? — спросил Анатолий и уже догадался — его невеста.
Он не выдержал.
— Не для них я все это сделал!
Виктория не поняла. Но адрес дала.
Они в самом деле жили в солидном доме, Анатолий не решился звонить. Он долго ждал на той стороне улицы, пока не показалась Раиса.
Грузная старуха, с палкой, в другой руке тащила сумку с овощами. Страшная как смертный грех.
Анатолий окликнул ее.
Раиса сразу его узнала.
— Не смог приехать, как хотел? Где твой боевой конь, господин маршал?
— Это временно, — сказал Анатолий, — то есть я нарочно, чтобы не узнали. Провожу инспекцию.
— И лучше ничего не придумал?
— Мне не надо придумывать.
— А я рада, что ты приполз ко мне, как прибитый пес, — сказала Раиса. — Я тебя боялась, ой как боялась. А теперь можно не бояться. И ты больше не будешь мне сниться, как с охраной приезжаешь и увозишь мою девочку.
— Я приеду.
— Нет, — сказала Раиса. — И уходи отсюда, а то увидят тебя — я не буду защищать или врать. Я хочу, чтобы тебя убили.
— Но я подарил тебе дочь!
— Ты отнял у меня все остальное.
Анатолий пожал плечами. Своей вины перед Раисой он не видел.
— Как она… Марина? — спросил он.
— Пока верна своему Эдику. Только пока. Она далеко пойдет. Она шлюха почище меня, но моих ошибок не допустит.
— А ты?
— Мне и на кухне хорошо. Жизнь ведь недобрая штука.
— Я хочу посмотреть на Марину.
— Я тебя предупредила.
Марина вышла из-за угла. Они и не заметили.
— Вот ты какой, Анатолий, — сказала она. — Мать мне про тебя все рассказала.
— Как ты могла! — возмутился Анатолий.
— Я от тебя защищалась.
— Так я тебя предупреждаю, работорговец, — сказала Марина, звук голоса которой казался Анатолию зовом флейты, — чтобы ты близко ко мне не подходил. И к моим, так сказать, сестренкам, сколько их осталось, — не приближался. Мы вместе соберемся и яйца тебе отрежем!
— Я думаю, что это уже не актуально, — сказала Раиса.
Они пошли к дому, от дома Марина обернулась и сказала:
— Кыш отсюда. Линяй.
Анатолий отыскал еще двух невест. До одной не смог добраться — она уехала отдыхать со своим хахалем. А последнюю отыскал.
Случайно.
Она шла по улице, в платье на просвет — вся фигура видна. Он побежал за ней, тяжело дыша.
Его невеста остановилась и ждала его.
И неясно, может, она уже поговорила с Мариной, а может быть, бредовая теория о том, что клоны могут унаследовать память своей матери-донора, что-то значит… Не знаю. Не скажу. Я описываю только то, что будет.
Она остановилась и ждала его.
А когда он подошел и неуверенно поздоровался, шаря глазами вокруг — не появится ли молодой битюг, она вдруг сказала:
— Толик, утри нос, в соплях запутаешься.
Давным-давно Анатолий слышал эти слова. Из записных книжек Ильфа и Петрова.
— Прости, — сказал Анатолий, — я хотел только напомнить, что я пошел на это ради высокого чувства любви.
— И больше не возникай, старикашка вонючий.
— А если бы я вернулся… если бы я весь ваш городишко купил, с потрохами?
— Купи. Тогда посмотрим.
— Я это сделаю.
— Никогда не сделаешь. Но если бы и сделал, все равно бы ты никого из нас не купил. Мы все, весь клон, — потаскухи, давалки, изменщицы, ради мужика готовые на все… но покупают нас не деньгами. С самого начала надо было понимать.
— А чем? — спросил Анатолий.
Девушка засмеялась.
— Погоди. — Анатолий полез в карман, вытащил горсточку алмазов в газетке. — Вот возьми, это стоит больше вашего города Веревкина.
Но девушка уже уходила прочь, а догнать ее Анатолий не мог, одышка.
Он хотел утопиться, но не решился, потом пошел на станцию, чтобы броситься под поезд, но поезда долго не было.
Его забрали омоновцы. Избили. И он умер в камере, под утро.
Там его нашла Раиса, которая чуяла недоброе.
Она взяла у зятя денег. Его похоронили в Веревкине. На похороны привезли его мать, но она так и не сообразила, кого хоронят.
Девушки, а их в городе осталось шесть или семь, на похороны не пришли, да и не пустили бы их — не такое время, чтобы красивые девушки разгуливали по городу без охраны.
