Книга: Сотовая бесконечность
Назад: Глава седьмая РАЗНОСТЬ МАСШТАБОВ
Дальше: КНИГА ВТОРАЯ Особые отдельные
* * *
– Матвиенко! – позвал Иевлев.
– Ну?
Смуглый старший сержант, одетый в штаны-песочку, косынку цвета хаки и «лифчик» с магазинами поверх майки-тельняшки, нехотя оторвался от своего занятия: он поедал тушёнку, которую добывал из консервной банки с помощью штык-ножа.
– Ты сегодня навёл авиацию на аул? – Молоденький лейтенант в новенькой, с иголочки, форме едва сдерживался. Казалось, ещё секунда – и офицерик взорвётся от негодования.
– Ну, я… Дальше что?
Пропылённый старший сержант лениво передал банку соседу и отёр лезвие штык-ножа о какую-то тряпицу непонятного цвета.
– Что значит «что»? – Новоиспечённый офицер потерял остатки самообладания. – Что значит «что»?! Встать, когда к тебе старший по званию обращается! Смирно!..
– Не кипишуй, лейт! Не на плацу, чай…
Матвиенко, не торопясь, встал с земли, сунул штык-нож в ножны, закреплённые на лямке «лифчика», отряхнул штаны.
– По делу или так? – спросил он Иевлева и вытер губы тыльной стороной ладони.
– Ты знаешь, что в том ауле были мирные жители? – Лейтенант, казалось, готов был лопнуть от распиравшей его ярости. – А ты на них вертушки навёл! Понимаешь?..
– Не-а! – Матвиенко равнодушно пожал плечами. – А шо? Задачу мы выполнили, рубеж взяли…
– Это же преступление! Там были женщины, старики и дети! А ты навёл на них вертолёты!.. Стоять! Смирно! Я тебя под трибунал отдам! И твой родственник из штаба полка тебя не спасёт!
Спокойные серые глаза сержанта вмиг побелели от ярости.
В следующее мгновение лейтенант Иевлев оказался на земле. Старший сержант сидел на нём верхом, и лезвие его штык-ножа находилось в опасной близости от офицерской шеи.
– Мирные жители, говориш-ш-шь?! – прошипел сержант, приблизив лицо чуть ли не вплотную. Черты его лица исказились, преобразив симпатичное загорелое лицо в оскаленную звериную маску. – Старики и дети, блин, да?!
– Лёха! – схватил его за плечо один из солдат, но сержант резко отмахнулся от него, как от назойливого насекомого.
– Мож, это тебе, тля, они улыбались, предлагая отравленную воду? Тебе стреляли в спину и совали ножи из-за угла? А?!
Матвиенко молниеносным движением воткнул нож в землю в полупальце от лейтенантского уха, схватил Иевлева за отвороты куртки и встряхнул так, что фуражка укатилась куда-то в пыль, а затылок офицера встретился с жёсткой, выгоревшей на палящем солнце травой.
– Отвечай, с-сука, когда с тобой младший по званию говорит!
– Я…
– Лёха, да брось ты его, а то ещё уссытся, возись потом с ним! – посоветовал огромный, как медведь, ефрейтор, лениво забрасывая на плечо восемнадцатикилограммовый АГС «Пламя». – Вишь, зелёный ещё совсем. Это ж надо, на самого Матвиенко пасть раззявил…
На этот раз бешеный сержант Матвиенко внял совету. Он соскочил с перепуганного до полусмерти лейтенанта и легко вздёрнул его тщедушное тело на ноги.
– Ты к нам такой умный давно из училища? Вчера? Позавчера? Ха! А я с этими ребятами знаешь сколько уже душманов к аллаху отправил?! – Он обвёл широким жестом спокойно сидящих на своих местах солдат. – И не тебе меня учить, крыса штабная! Понял?
Матвиенко оттолкнул лейтенанта с такой силой, что тот не удержался на ногах и растянулся в пыли.
– А теперь проваливай отсюда, пока я не передумал. А то до третьей звёздочки не доживёшь! У нас тут война, всякое случается…
* * *
В это просто немыслимо было поверить, но пришлось.
Невозможное – материализовалось.
Ильм.
Восславянин, один из Святополковых солдат, завербованных и приведённых на Локос бесследно исчезнувшим Вторым семиархом. Инч Шуфс Инч. Вот уж кто мог бы ответить на многие, если не на все, вопросы! Как ловко он тогда всех обманул – и землян, и локосиан, и самих восславян. Локосиан заверил, что будущее ЕСТЬ, что он сумел пробиться сквозь Барьер времени и привести оттуда наёмников, способных справиться с ордами восставших гладиаторов, лучших воинов истории Земли, набранных локосианами из разных времён и ведущих гладиаторские бои на искусственной планете Экс. Взбунтовавшихся землян, насильно согнанных на планетарную арену, убедил, что каратели – локосиане, и пытался остановить их заверением, что Локос могуч и непобедим и способен покарать ослушников. Восславянам объяснил, что отправляет их в прошлое, усмирять кровожадных повстанцев-еретиков, осквернивших праведизм, исконную веру всеславянскую. На самом деле семиарх переправил наёмников по тогда ещё действующему внепространственному проходу, импортировал с ещё одной планеты, населённой потомками нарушителей другого Запредельного кшарха. История развития этого мира удивительно напоминала историю Земли, вот почему так похожи ментальности земных восточнославянских народов и тамошних объединившихся восславян…
Ильм. Первый восславянский «каратель», взятый в плен «повстанцем» Дымычем.
Дружинник Святополка Третьего. «Светлый пехотинец». Взводный командир восславян, впоследствии сделавший головокружительную карьеру высшего офицера Объединённой Земной армии, покинувшей Экс, «чтобы бить врага на его территории», то есть завоевать Локос.
Офицер, командовавший большим подразделением солдат, непосредственно стиравших с лика Вселенной тысячи и тысячи локосиан в Первой планетарной войне. Боевой товарищ и впоследствии близкий друг Алексея-старшего. Один из двух замов командира УСО, один из двух возможных кандидатов в преемники.
ОН не остался. Ушёл в разведку. Остался и возглавил второй заместитель, Виталий Сидоркин… Маршал.
Ильм вернулся. КАК? КОГДА? ГДЕ БЫЛ ДО СИХ ПОР?
Вопросы, вопросы… множатся безудержно, точно крысы. И так же остервенело грызут, грызут мысли.
Зато Тич наконец-то узнала, с какой целью по Лёхину душу явился Ильм, вычеркнутый из списков живых.
Восславянин пробирается к месту и времени САМОГО первого посещения локосианами Земли. И тянет за собой землянина, восточного славянина русской национальности Лёху Сергеева… Алексеевича.
Узнала она об этом, когда между напарниками состоялся разговор о конечной цели рейда, по фронтам. Беседовали они прямо в окопе одной из позиций под Гвадалахарой. К этой теме вернулись они впервые со дня знакомства в гостевом доме дивизии РА «Орёл». Свидетель непосредственный, испанский анархист, ни словечка по-русски не понимавший, не обращал особого внимания на болтовню двух «интербригадовцев». В отличие от свидетельницы опосредованной, незримой.
Лёха спросил, долго ли ещё мотаться по передовой? И спросил, почему они, дескать, не прокалываются напрямую в место-время. Уровень подготовки, мол, достаточный для любой диверсии… Ильм объяснил, что движутся они не линейно, а зигзагами, потому что за ними следят неправедные силы, желающие остановить, не допустить. Зло защищается, стремится схватить и уничтожить посланцев добра. Вот и приходится перемещаться не напрямую, дескать, а «косыми» перебежками, прыгая в самые неожиданные эпохи и веси, петляя и путая следы.
Услыхав это, Тич обмерла. И вынесла сама себе благодарность с занесением. Умница, что не повторила сканирование разума Лёхи (хотя очень, очень, очень хотелось!). Мальчик взрослел прямо на глазах, интенсивное обучение даром не проходит.
Обдумав поступившую информацию, закономерно удивилась: зачем?! Разве можно ТАК, точечным вмешательством, исправить историю? Хотя вытащили ведь они Лёхиного прадедушку Ивана Бобрикова из когтей гестапо, родятся же у него и Маши Овечкиной дочки – Нина и Настя…
Странный он какой-то, этот Ильм. Вроде серьёзный мужчина, «рым и крым прошёл», а такими глупостями занимается. Ха, забуриться в прошлое, встретить первую экспедицию с Локоса и перемочить «инопланетян»! Ха! Взорвать проходы и отсечь Землю от Локоса, чтобы планета, предназначенная для ссылки грешников, запятнанных клеймом Второго кшарха, приверженцев насилия и агрессии, не стала вечным полем битвы, сплошным передним краем фронта. Удавить «каторгу» в зародыше, чтобы потомки ссыльных не превратили всю историю Земли в сплошную ВОЙНУ.
Один против целой цивилизации… Ну, пусть не один, с напарником. Просто смешно. Детский сад какой-то. Войнушки-игрушки. Но…
Если Ильм не сошёл с ума в холодной пустоте космоса – он на что-то рассчитывает.
Неужели на молодого напарника?!
Кто же ты, второй Алексей???
ЧТО в тебе не рассмотрела Тич?
Да, ничего не поделаешь, надо прощупывать память Лёхи, искать ответы поглубже. Вслух они так мало говорят на интересующие её темы! Вот, больше года ждать пришлось, пока узнала о цели их кровавого похода вдоль бесконечной линии фронта…
Может, Ильм всё-таки поведал соратнику, ЧТО на самом деле случилось с разведотрядом Дымова-старшего там, в космической бездне.

 

– Дедушка! – одиннадцатилетний Курт отбросил в сторону пригоршню зелёных пластмассовых солдатиков. – А ты на войне был?
– Был, внучек, был.
Курт бросал взгляды на экран телевизора, где разыгрывалась хроника последней войны.
– Дедушка! А ты воевал? – поинтересовался внук.
– Конечно, воевал, Курт. Я даже Железный крест получил!
– А ты с русскими воевал?
– Нет, внучек, – ответил дед. – Я служил рейху в Северной Африке под командованием генерал-фельдмаршала Эрвина Роммеля. Это был гениальный военачальник, дети! Не зря же его звали Лисом Пустыни!
– А вот тут по телевизору говорят, что Германия воевала с русскими! – вступила в разговор пятилетняя Марта. – Ты, дед, тоже с русскими воевал?
– Нет, малышка! – Ганс Вайрхондшиллер выбил трубку о край пепельницы. – Воевали мы в основном с англичанами, иногда с французами. Но и с русскими я однажды столкнулся! Незабываемая была встреча.
– Они тебя пытали? – опасливо поинтересовалась внучка.
– Нет, внученька, наоборот! Если бы не они, не сидеть бы мне с вами сейчас…
Дед по новой набил трубку, поднёс к чубуку горящую спичку и окутался клубами ароматного дыма.
– Как это? – удивился Курт. – В Африке же русских не было!
– Не было! – согласился с образованным внуком дед. – Но с парой русских я там всё же встретился. Именно эти русские и спасли мне жизнь.
– От смерти?! – Впечатлительная Марта уже готова была брызнуть слезой.
– Да, внучка! От смерти! Точно так и было.
Курт бросил последний взгляд на экран. Телевизор показывал очередной рекламный блок.
Дед понизил голос до степени полной нелегальности.
– Расскажу, но…
Оба потомка замерли.
– Если только между нами!
Внук и внучка с готовностью истово перекрестились.
– Так вот, дело было под Эль-Аламейном. В сотне километров южнее. Наш батальон под командованием майора фон Марунгена послали ударить во фланг британцам, сто сорок второй аэромобильной штурмовой бригаде Королевских ВВС. Они в то время как раз переформировывались под Эль-Аламейном. Получали пополнение, амуницию, боеприпасы. Ну, в общем…
Дед окутался клубами ароматного сизого дыма.
– В общем, выдвинулись мы с ребятами из сто пятьдесят второй моторизованной Африканской дивизии на десяти грузовиках, четырёх полугусеничных бронетранспортёрах и командирском джипе… По пустыне ехать – не то что по автобану. – Ганс глубоко затянулся, откинулся на диванные подушки, подняв глаза к потолку, и выпустил струю дыма. – На второй день марша закипели радиаторы у всех наших машин. Мы вынуждены были лить в радиаторы питьевую воду, чтобы можно было ехать дальше…
– Ну и что? – с детской непосредственностью пожал плечами мальчик. – Патроны-то у вас оставались! Значит, вы могли бить врагов!
– Вот дурак! – насупилась пятилетняя, не по годам рассудительная Марта. – В пустыне же жарко!
– Ну и что? – вскочил на ноги Курт. – И что, что жарко?!
– А то! – На кукольное личико Марты наплыли грозовые тучи. Она скрестила ручонки на груди, имея вид самый непреклонный. – Долго ты без воды сможешь? Помнишь, как мы в Египет с мамой и папой ездили, как там было жарко! Ты каждые пять минут пить просил!
– Да я тебя!..
Ганс, несмотря на свои восемьдесят один с хвостиком, был ещё на удивление бодрым стариком. Он, едва качнувшись вперёд, легко перехватил обе руки внука, как две капли похожего на своего отца. И, к сожалению, не только лицом! Старый Вайрхондшиллер не любил своего зятя Бориса Баденхуэра, голфштинского барона из захиревшего незнатного рода, чем-то приглянувшегося его дочери Хильде. Пустое напыщенное существо! Вечно намекает на какие-то туманные биржевые сводки и повышения курсов акций, а сам – пустое место.
– Вот оставь тебя надолго без воды, долго бы ты продержался без мамы?
– Она права, Курт, – старик прижал к себе вздрагивающего от ярости внука. – В пустыне пить хочется тем больше, чем дальше от воды ты находишься. А мы тогда были от неё очень далеко! Пять сотен немецких парней, которые уже день и ночь без воды. Самые экономные уже точно расходуют последнее…
И вот наш майор узнаёт у араба-проводника, что всего в сотне километров на юго-восток есть колодец в заброшенном селении под названием Маль-Фукуль. Меня, Рихарда Доркинсдорфа, Герхардта Вайса, Ганса Вайхарда и Густава Миллера послали на одном бронетранспортёре разведать этот источник. За руль, конечно же, посадили фельдфебеля Маунтхаймера. Он был лучшим водителем в батальоне, и лучшим техником. А заодно и «главным ухом» Гвоздя – так в батальоне называли майора фон Марунгена. Отдохнувший за час, долженствующий пройти с момента отбытия разведывательной экспедиции, батальон по плану майора должен был следовать в том же направлении.
Когда мы наконец-то добрались до Маль-Фукуля, перевалив через гребень очередного бархана, нашим взглядам предстала груда глинобитных развалин того же цвета, что и песок вокруг них. И выглядели они совершенно безжизненными.
А оказалось, что англичан в селении не меньше сотни…
Фельдфебеля Маунтхаймера убили, когда бронетранспортёру оставалось проехать не больше пятидесяти метров. Снайпер, наверное, потому что осторожный Маунтхаймер опустил бронезадвижку на лобовое окно. Как чувствовал! Но эта предосторожность ему не помогла. Пуля влетела точно вот через такое отверстие в бронезадвижке…
Старик показал размер смотровой щели руками.
Внуки внимали ему, раскрыв рты.
– Потом погиб весельчак Вайс, принявшийся палить по развалинам из своего «МГ». Тоже от одного точного выстрела. Бронетранспортёр остановился и заглох. Мы, оставшиеся в живых, скорчились над трупом бедного Герхардта Вайса, не зная, что делать. Мы попросту растерялись, тем более что ничего не происходило. Полная тишина. Никто в нас больше не стреляет. Мы не знаем, чего ждать.
Просидели мы так минут пять, молча. Тишина! Слышно, как песчинки шелестят по броне. Тишина и покой. И два трупа.
Мы, почему-то вполголоса, принялись совещаться. Но никто ничего толкового предложить не смог.
И тут противник сам обратился к нам. Наверное, у них был рупор.
Сказали, чтоб мы сдавались, что шансов у нас никаких.
Мы начали опасливо поглядывать в смотровые щели бронезадвижек.
Руины Маль-Фукуля были украшены, как рождественская ель гирляндами, головами людей в касках и направленным в нашу сторону оружием. С сотню голов и столько же стволов.
А нас четверо. Я, Рихард, Ганс и Густав. У нас пять «МП» и «парабеллум» фельдфебеля Маунтхаймера. Ещё пулемёт с пятью лентами в коробках. И сидим мы в железной коробке на колёсно-гусеничном ходу. А против нас в десятки раз превосходящий противник, да ещё и засевший за укреплениями более надёжными, чем лист металла толщиной в сигарету.
Ганс Вайхард предложил попытаться запустить двигатель и включить задний ход, чтобы убраться подальше от этого треклятого селения и доложить Гвоздю положение дел. Попробовать стоило…
Ганс прокричал: «Хайль Гитлер! Мы солдаты рейха и умрём ради него!» При этом он стащил фельдфебеля с водительского места и, стараясь не мелькать в смотровой щели, попытался запустить двигатель. Но двигатель не поддавался.
Усиленный рупором голос, как сейчас помню, сказал: «А вот этого, парни, не советую! Если вы напряжёте слух, или выглянете в окошко, то увидите, что ни к чему хорошему это не приведёт!»
Ганс всё ещё пытался запустить капризный двигатель, а мы насторожились. И услышали сквозь скрежет стартёра нарастающий механический гул и металлическое позвякивание.
Я выглянул и сразу спрятался за борт бронетранспортёра. У англичан, а мы были уверены, что это именно они, оказался целый танк, выкрашенный в цвет песка. Он неспешно плыл по песку к нашей полугусеничной скорлупке, нацеливаясь на нас стволом своего орудия. Один выстрел – и мы в братской могиле…
Привязали мы, в общем, к стволу «МП» платок Рихарда, подняли над бортом. Нам приказали выйти из бронетранспортёра без оружия и идти к развалинам с поднятыми руками.
Мы сдались…
Маль-Фукуль оказался глинобитными останками небольшого поселения. Колодец действительно имелся.
А развалины, кроме того, кишели англичанами и австралийцами. По крайней мере не меньше двух сотен против наших пяти. Но в каких-никаких, а укреплениях, с пулемётами и танком.
Меня вместе с остальными уцелевшими товарищами доставили в самое большое из не совсем развалившихся зданий, на площади у колодца.
Там нас допрашивали. Два человека в австралийской форме. Загорелый бородатый полковник в шортах и широкополой шляпе и лейтенант. Молодой ещё совсем, лет двадцать, не больше. Здоровенный был! Как медведь. На голове берет красный и глаза как гвозди. Это и были те самые русские, о которых я вам говорил. Почему-то именно они командовали этим сводным отрядом. Возможно, из эмигрантов, после их революции русских по миру очень много разъехалось, и в Австралию тоже…
Несколько минут они молча рассматривали нас, потом лейтенант отлепился от стены и так же молча начал избивать Густава. Бил, пока тот не потерял сознание.
Только после этого полковник на хорошем немецком объяснил нам положение вещей и задал вопросы. Отвечать мы не хотели. Тогда лейтенант застрелил Густава.
Повторили вопросы. Мы молчали.
Тогда лейтенант сказал: «Фашисты проклятые!» – и пару раз ударил Рихарда, так, что тот упал на колени, а потом сломал ему руку.
Рихард страшно закричал, и Ганс сломался. Выложил всё, что знал.
Потом Ганса отослали навстречу батальону майора фон Марунгена, снабдив флягой воды и планом местности, наскоро набросанным бородатым полковником. А меня и Рихарда отвели в какую-то каморку, где мы и просидели до следующего дня. Правда, нас накормили и дали вволю напиться.
Ночью мы проснулись от грохота взрывов. Оказалось, что хитрец Гвоздь решил атаковать Маль-Фукуль ночью. И наши парни натолкнулись на выставленные по приказу хитрых австрало-русских минные поля. А потом загрохотали пулемёты.
Их у врагов было штук тридцать, против наших четырёх на весь батальон.
Первая атака захлебнулась. Потом вторая и третья!
Всё тот же голос, теперь я уже знал, что это голос того самого лейтенанта, что застрелил Густава, предлагал фон Марунгену сдаться в обмен на жизнь и воду.
Четвёртая атака, состоявшаяся в десять утра, имела те же последствия.
Как я узнал позже, при попытке поднять сильно поредевший батальон в пятую атаку, возник бунт со стрельбой. Озверевшие от отсутствия воды и от бессмысленных смертей товарищей, солдаты убили майора и попытавшихся поддерживать его офицеров и унтеров. А потом поголовно сдались в плен. И осталось от батальона всего-то семьдесят шесть человек, считая меня и Рихарда. Вот так вот…
– Деда! А когда же они, ну, русские эти, жизнь тебе спасли? – несмело спросил внук. – Вас же не убили…
– А дело, Курт, в том, что тот русский полковник приказал взять нас с собой, когда они уходили из Маль-Фукуля, а всех остальных оставили там. Снабдили кое-какой едой…
– Ну и что? – не понял внук.
– А то, внучек, что никто из оставленных в Маль-Фукуле домой не вернулся. Мы с Рихардом Доркинсдорфом единственные, кто выжил из второго батальона сто пятьдесят второй моторизованной Африканской дивизии. До старости дожил, а всё понять не могу, почему. Лица наши тем русским австралийцам понравились, что ли?
«Но ведь гомосексуалистами эти офицеры не были, – в который раз подумал ветеран сокрушённо, – нас они не тронули… Поимей они меня и Рихарда, это хоть что-то объяснило бы! И я не терялся бы в догадках всю последующую жизнь… подаренную неизвестно за что».

 

Кроме «тех русских», лишь она знала, почему.
Загадочная восточнославянская душа.
Объяснение, до которого всё никак не мог додуматься прагматичный немец, звучало простенько, как первая буква алфавита. Открывай рот и выталкивай воздух наружу.
ПОЖАЛЕЛИ потому что. Просто стало жалко двух молоденьких тощих немчиков, с запавшими от жажды и фронтовых мучений глазами.
Этого свидетеля фронтовых хроник дяди и племянника она распознала совершенно случайно. Судьба второй раз подвела немца вплотную к «тем» двоим. Прямо в эти минуты они разговаривали с вербовщиком наёмников в комнате дома, расположенного дальше по улице, метрах в ста от жилища ветерана Второй мировой. Прежде чем «влезть» в голову нанимателя, она прощупывала окрестности на предмет поиска свидетелей и мимоходом зацепила знакомую по прошлым скитаниям ауру.
В архивах памяти хранились копии слепков всех контактов с прошлыми «помощниками». Этими глазами и этими ушами она уже следила за русским и восславянином. В песках. Тогда, в Маль-Фукуле. (Ох, какое страшное, невероятно страшное небо в пустыне! Огромное, во всю ширь обзора, кажущееся бесконечным… ДАВЯЩЕЕ, как нигде больше!)
Причину она уразумела тогда же. Подыскать объяснение не составило для неё никакого труда. Словно и сама уже была истинной восточной славянкой.
Прониклась духом.
Куда от них денешься…
Немец прав. Восточных славян по всей Земле раскидало. Это она из собственных наблюдений знает. И не последние ведь люди в планетарной цивилизации! Один выходец с Украины Сикорский чего стоит! Первый вертолёт кто построил?.. Вот то-то и оно. А Владимир Набоков, внёсший нетленный вклад в мировую литературу? Химики Ипатьев и Чичибабин, кораблестроитель Юркевич, авиаконструктор Никольский, биолог Новиков, математики Успенский и Буницкий, астроном Высотский, физик Гамов, иммунолог Метальников, актёр Михаил Чехов, танцор Барышников… врачи, режиссёры, артисты, писатели…
Сотни и сотни, тысячи…
Обидно, что им всем пришлось покидать родную землю, чтобы достичь вершин успеха.
Останься они дома, насколько сильнее и красивее была бы их Родина!
Вопрос почти риторический: сумели бы они подняться на вершины, оставаясь дома?
* * *
– Куда нас ведут? – спросил Джон Патрик, расстёгивая верхнюю пуговицу камзола.
Несмотря на осеннюю сырость, окутавшую, казалось, пол-Европы, было очень жарко. Армия неторопливо двигалась вперёд – мимо аккуратных посёлков, мимо ухоженных, будто причёсанных и вылизанных, городков.
Казалось, здесь никогда не было, нет и не будет войны. Но она была – на самом деле была, и даже совсем рядом. Война была всегда. Она просто не могла не быть. Потому что на каждом клочке Европы рано или поздно появлялся тот, кому этот клочок земли становился тесен. И этот появившийся кто-то – вёл свои армии в бой, пытаясь отнять у соседей лакомые куски общего, единственного на всех, пирога. Так было всегда – сколько существует род человеческий.
И не только в Европе…
– Не знаю, – хмуро ответил Терри, пользовавшийся неоспоримым авторитетом у молодых как солдат с немалым жизненным и военным опытом. Его серое лицо поросло недельной щетиной, глаза заметно потускнели – было видно, что он устал. Не столько от сражений, которых в эту кампанию было уже пять или шесть, но больше от бесконечных переходов, когда даже башмаки, хорошо сидевшие на ногах, начинали жать и натирали водянки на пальцах.
– В самом деле? – снова спросил Джон.
– В самом деле, – ответил Терри.
– Ты же всегда был в курсе, – настаивал Джон.
– А теперь не знаю.
– Странно. – Джон Патрик покосился на идущего рядом и замолчал.
Земля жирно чавкала под ногами. Полк майора Лэнгдона находился почти в голове огромной колонны. «Каково же идти тем, кто замыкает длинную гусеницу английской армии, ползущую по земле Австрии?» – подумал Джон, глядя себе под ноги.
Покосившаяся табличка с названием очередного населённого пункта мелькнула в предвечернем сумраке справа от дороги.
– Живей, живей! Скоро привал, – раздалось рядом.
На белом с грязными ногами коне мимо проскакал адъютант майора Лэнгдона. Он всегда был чисто выбрит, подтянут и почему-то весел. Должно быть, война была для него просто игрой, когда из командного пункта можно было наблюдать за суетливыми перемещениями своих и чужих солдатиков, за белыми дымками выстрелов, за блеском сабель и штыков.
– И всё-таки куда мы идем? – уже без всякой надежды в голосе снова спросил Джон.
– Отстань! – буркнул Терри. – Спроси, если хочешь, у самого герцога Мальборо. Он точно знает.
– Эх, дьявол! – выругался Джон Патрик. – Прочитать бы название, а потом посмотреть на карту…
Он с неожиданной досадой кивнул в сторону таблички, оставшейся позади.
– А ты что, не умеешь читать? – в свою очередь с некоторой насмешкой поинтересовался Терри.
– Нет.
– Я тоже, – сказал Терри и замолчал. Потом добавил с некоторым пафосом: – Это не главное в жизни. Главное – это хорошо делать свою работу.
– Эберсвальде, – раздалось рядом с ними.
Оба солдата оглянулись на голос. Молодой новичок – худенький парень с голубыми глазами – шагал чуть поодаль. К новичкам всегда относились настороженно, если не сказать пренебрежительно. Только после настоящего дела – серьёзного мужского дела – можно было оценивать их по достоинству. И тем не менее в лице незнакомца было нечто, сразу располагавшее к нему. Правда, сам он не проявлял никакого желания завоевать чьё-либо расположение, больше молчал и приглядывался к остальным.
– Эберсвальде, – повторил новичок. – Так называется этот городок.
– Ты грамотный? – спросил Джон Патрик.
Новичок замялся. Не решившись сообщить спутникам, что считает неграмотность дикостью, пережитком прошлого, отголоском тёмного семнадцатого века, он явно смутился, и судя по тому, что он ответил, ему внезапно захотелось оправдаться перед соратниками за то, что так отличается от них.
– Я могу научить и вас, – ответил новичок. – Если хотите.
– Только когда? – с грустной усмешкой спросил Терри. – Вот получишь пулю в голову или штык под сердце, тогда и закончится всякая учёба. Мы же не знаем, когда снова придётся воевать: может, через месяц, а может, уже завтра.
– Скорее всего, в этом году ничего уже не будет, – деловито заявил Джон Патрик. – Зима на носу. Скоро придётся становиться на зимние квартиры. А тебя как зовут? – повернулся он к новичку.
– Эдвин, – ответил тот. – Эдвин Гор.
– И откуда ты? – продолжал допрос Джон Патрик.
– Из Лондона.
– По говору не скажешь… А чем занимался?
– Я при хозяине состоял, перепиской его заведовал и библиотекой. Граф Орвуд, может, слышали?
– Нет, не слышали, – ответил за двоих Терри. – И как же тебя угораздило в армию попасть?
– Вместе с хозяином и попал, – ответил Эдвин. – Он в штаб командующего, а я – к вам. Сэр Генри человек хоть и не молодой, зато отчаянный, вот и надоело ему дома сидеть. А я… Ну, я тоже. Что мне в четырёх стенах делать?
– Да, дела-а… – протянул Джон Патрик. – Выходит, для тебя война – просто развлечение? Ну-ка, скажи, Эдвин, а?
– Скорее школа. Школа жизни… – Новичок помолчал и добавил: – Так уж вышло. От судьбы не уйдёшь.
…Вечер был тёмным и тоскливым. Пятнадцатитысячная армия герцога Мальборо остановилась на привал.
Если бы не костры, тут и там жадно лизавшие холодный воздух октября, можно было подумать, что равнина под Эберсвальде вовсе мертва. Но горели костры, переговаривались часовые на форпостах. Жизнь тлела внутри этого огромного чёрного пространства.
– А ты что там пишешь, Эдвин? – спросил Джон Патрик, трогая за плечо своего нового товарища. Тот сидел у огня, склонившись над книжицей в кожаном переплёте, лежавшей у него на коленях. Походная чернильница стояла на плоском камешке рядом.
– Да вот, пытаюсь разные наблюдения свои записывать, – ответил Эдвин. – Когда пишешь, в памяти лучше отпечатывается. Запомнить всё хочу получше.
– А для чего?
– Так. Чтобы не забывать. Может, книгу когда-нибудь напишу…
– О войне?
– Нет, о мире. О том, может ли так статься, чтобы войны не было никогда.
– Ты думаешь, это возможно? – заинтересовался Терри, сидевший неподалеку и слушавший разговор.
– Думаю, что да, – с какой-то подозрительной уверенностью сказал Эдвин. – Жизнь без войны – это как раз то самое, что создавал Господь. Просто человечество оказалось неблагодарным и с самого начала принялось воевать.
– Ты сам это придумал или прочитал где? – спросил Джон Патрик.
– Какая разница? – в свою очередь спросил Эдвин.
Тем временем рядом с ними раздалось фырканье лошади. Всадник, подъехавший к небольшой группе у костра, спешился и, поправляя шпагу на перевязи, шагнул в круг света. Это был высокий, статный человек в белом парике и красивом лиловом кафтане с синими вставками по бокам. Впрочем, в темноте, да ещё при свете костра, цвета кафтана кому-то могли показаться иными. На голове незнакомца красовалась невысокая зимняя шапка офицерского покроя с позолоченными углами и кокардой в виде стоявшего на задних лапах льва.
При виде незнакомого офицера солдаты поднялись на ноги.
– Отдыхайте! – мягко и вместе с тем властно сказал тот, подкрепляя слова жестом. – Я ищу своего… знакомого.
– Как его зовут, сэр? – спросил кто-то из полумрака. – Назовите имя, и, может быть, кто-то вам подскажет, где его искать.
– Его зовут Эдвин Гор, – ответил немолодой офицер.
– Эдвин? Да вот же он, тут! – Это уже отозвался Терри. – Эй, новичок, тебя спрашивают! – позвал он.
Эдвин поднялся, приблизился к подъехавшему всаднику. Одной рукой тот держал свою лошадь за уздцы, другая лежала на эфесе шпаги. Глаза двух мужчин встретились.
– Ну, как ты? – тихо спросил офицер.
– Нормально, – коротко ответил Эдвин.
– Не передумал?
– Нет. Сейчас моё место здесь.
– Завтра будет жарко, – сообщил офицер. – Мальборо решил перед зимой дать последнее сражение. Если мы его выиграем, то через две недели в Париже будет подписано соглашение о прекращении военных действий и об окончании войны. По этому соглашению Англии должны перейти во владение обширные территории как здесь, в Пруссии, так и на побережье Балтики.
– Понял. Спасибо, – сказал Эдвин.
– Ты береги себя, – положив руку ему на плечо, сказал офицер.
– Слушаюсь, ваша милость, – ответил Эдвин. – Да и вы тоже… не забывайтесь.
Через полминуты офицер вскочил на коня и исчез в темноте.
– Кто это был? – спросил Джон Патрик, дотрагиваясь до руки Эдвина.
– Мой друг, сэр Генри Орвуд, – ответил тот.
Джон Патрик хотел было выразить своё удивление по поводу столь дружеских, как показалось, отношений высокородного дворянина и простого библиотекаря. Он даже раскрыл рот, из которого просились на волю слова. Но что-то подсказало солдату, что за всем этим вполне может что-то таиться. И он промолчал. Только чуть позднее, когда вовсе затихли голоса над полем, он шепнул на ухо Терри:
– Хочешь, верь, а хочешь, не верь, но сдаётся мне, что этот самый Эдвин Гор – не простой солдат.
– С чего ты взял? – хмуро спросил Терри. Ему давно хотелось спать, и ночные расследования напарника только мешали опытному воину расслабиться.
– Ну, ты видел, как дружески они беседовали?
– И что?
– Да так… – вздохнул Джон Патрик. – Ладно, отдыхай.
Сам он умостился рядом с Терри – спина к спине – и накрылся одеялом с головой. А уже на следующий день судьба дала ему возможность укрепиться в своих подозрениях.
Поутру, сразу же после побудки, полк получил приказ развернуться в боевое построение. Все поняли, что предстоит сражение. И действительно, ближе к полудню, когда скупое осеннее солнце с трудом разогнало туман над полем, вдали показались темно-зелёные ряды неприятеля. Как волны, они плавно покачивались на ветру. Поблёскивали наконечники пик и примкнутые к ружьям длинные прусские штыки. Две армии, похожие друг на друга до мелочей и отличавшиеся только цветом мундиров своих солдат, были уже готовы к бою.
Через какой-то час с небольшим на поле под Эберсвальде уже с трудом можно было разобрать, где свои, а где чужие. Джон Патрик, раненный в руку, но продолжавший палить по врагам, увидел Эдвина Гора. До сих пор не доводилось им столкнуться на поле боя: то ли по приказу командиров их роты разнесло на разные фланги, то ли рукопашная схватка, вспыхнувшая после перестрелки, разметала их в разные стороны…
Но тут вдруг этот самый бывший библиотекарь перед ним предстал – с палашом, в порванном камзоле. Да машет направо и налево так, что пруссаки сыплются наземь рядами. И сразу вокруг него – пустота, мёртвое пространство, будто он силой своей и отвагой отталкивает врагов от себя.
Рубанув пару раз отчаянно, наотмашь, Джон Патрик стал пробираться к Эдвину – на помощь, а может, наоборот, под защиту… И тут увидел то, чего меньше всего ожидал. Откуда ни возьмись – из тумана, из дыма, из отчаянно дерущейся толпы – появился высокий ловкий человек со знакомым лицом, но уже без парика. Да, сомнений не было – это собственной персоной граф Орвуд. Не в штабе Мальборо находился он теперь, не за спинами солдат отсиживался, как многие офицеры. В гуще сражения рубился, наравне со всеми простыми солдатами. И тоже пробивал себе дорогу, стремясь к своему молодому другу, который прорубал дорогу к нему.
Так, рубя и коля врагов на пути, стали сближаться Эдвин Гор и Генри Орвуд. Они шли к одной цели. И уже когда до Эдвина оставалось несколько шагов, услышал Джон Патрик слова дворянина, обращенные к своему библиотекарю.
– Ну что, живой?! – зычно воскликнул граф. – Я так и знал, что найду тебя в самой гуще!
– Прорвёмся! – ответил Эдвин Гор, увернувшись от удара прусского штыка, направленного ему в живот. – Сам же говорил, что опыт массовой рубки исключительно полезен для переосмысления жизненных ориентиров!
И в ту самую минуту что-то горячее вонзилось в шею Джона Патрика. Он почувствовал, как хрустнула кость – то ли позвонок, то ли ключица, – и вокруг всё начало меркнуть, быстро и неотвратимо. Уже где-то в отдалении раздавались голоса людей, звон оружия, выстрелы. Эта битва, как и вся война целиком, стремительно уносилась от него, и ему стало уже безразлично, что произошло в дальнейшем с самим графом Орвудом и его библиотекарем, дравшимся, как настоящий британский лев.

Глава девятая
ОДНИМ МИРОМ МАЗАНЫ

«Война – то кровь. Кровь и грязь. Кровава жижица. Уже столько кровушки пролилось, что землица не спроможна её впитать. А ещё мясо. Человеческо… Коль подвезёт, схоронят в братском погосте, а нету везенья – так и останешься здесь валяться, обернёшься подкормкой для цветков и хлебушка. Когда-нибудь война скончится, и здесь раскинется полюшко, весьма здорово удобренное…»
Какие только думы не лезут в голову, пока идёшь под огнём противника к своему окопу.
«Война – то огонь. Разящий да выжигающий», – следующую мысль Сергию приносит огненный росчерк лучмёта, едва не полоснувший по нему. Спасительная кровавая грязь, в которую как по команде плюхается весь взвод, шипит и пенится, приняв на себя расплескавшийся огонь.
«Война – то стрельба, – отплёвываясь, продолжал думы думать Сергий. – Стельба с пушек и орудий, бомбокидов и огнедыхов, автоматов и минобросов, зенитных многостволок, ракетных приладов, ручных и станковых лучмётов… – Сергий задумывается, вспоминая, что ещё стреляет, – около уха со свистом чиркает пуля. – Пистолей и пулемётов, – добавляет он, с трудом поднимаясь на ноги. – Велико множество измыслено разномастной дряни, чтоб достичь единой цели – вытворить с нас удобриво и грязь! До чего ж тяжеленна байда!» – последняя мысль относилась к лафету лучмёта, пятую версту оттягивающему плечо.
Солдатам на войне тяжко, а лучмётчикам тяжелее впятеро, а может, и вдесятеро. Лучмётчики тащат на горбу стволы, опорные плиты, зарядные капсулы, станины, наводящие контуры. Если, споткнувшись, падаешь, не успев сгруппироваться, тяжеленный вьюк, двигаясь по инерции, врубается в затылок и расплющивает неопытному носильщику голову всмятку, как сырое яйцо.
По команде все поднимаются и идут дальше, с трудом вытаскивая сапоги из грязи. Густая, жирная, она налипает пудовыми кандалами. Тяжело дышать – воздух смрадный, вязкий, кажется, что он липнет к лицу. Ни ветерка, ни дуновения. Только вонь, выворачивающая наизнанку, грязь, хлюпающая под йогами и что-то в этой грязи, твёрдое, о которое постоянно спотыкаешься.
Осветительная ракета огненным ножом вспарывает ночное небо. Лучмётчики ныряют в грязь, жмуря ослепшие глаза.
Вторая ракета, третья… Они висят в воздухе, густом как кисель, выхватывая из мрака измазанные лица ребят и… павших. Вот почему так часто солдаты спотыкаются. В грязи вповалку, а где и в обнимку, лежат и наши, и враги.
Самый младший – Санька Жур, только-только шестнадцать стукнуло, – тихонько охает и матерится. Другие молчат: делают вид, что им не страшно, дескать, на то она и война. Какое там не страшно!
У Сергия душа давно ушла в пятки, а может, и вывалилась в сапоги. Опыта у мальчишек кот наплакал – ускоренные лучмётные курсы, Сурское пехотное училище.
– Встать! – шёпотом отдаёт приказ комроты, когда ракеты гаснут.
Ребята поднимаются и короткими перебежками продолжают свой путь.
Санька виновато оглядывается по сторонам. Друзья молчат, лица сосредоточенные, хмурые. Санька ещё успевает подумать, как быстро они на войне привыкли к самому страшному, как пуля ударяет его в грудь. Мальчишка нелепо взмахивает руками, словно пытаясь поймать муху, и падает на труп вражеского офицера, приветливо скалящийся ему навстречу (пуля выхватила кусок челюсти). Тяжеленный лафет раскраивает Санькин затылок…
Комроты обшаривает карманы Саньки, вытягивает солдатский билет, сквозь зубы тихо ругается, злобно командует: «Какого винта пасти раззявили! Вперёд и без заминок!»
Лучмётчики шагают дальше без остановок, вперёд и до следующего падения.
Последние метры несколько поредевшая рота двигается ползком, ребята практически плывут в жидкой грязи, как рыбы хватают ртами воздух, – над головой огненная сеть, сотканная из пуль, снарядов, ракет и лучей. Враг старается выбить подкрепление до того, как оно займет свои позиции. Поле кажется бесконечным, все силы уходят на то, чтобы не утонуть и не зацепиться за смертельную сеть. О том, что предстоит ещё и воевать, юнцы просто забывают. Они сваливаются в траншеи, грязные, как черти из ада, и долго лежат, не в силах осознать: прибыли. В первые мгновения им даже кажется, что самое страшное уже позади. Вроде как Конец Света уже состоялся, а мы ещё живые.
– Какого демона! И де так долгонько шатались?! Рассвет вскорости! Ждём вас… – «приветствуют» подкрепление бывалые фронтовики, добавляя совершенно непечатные словеса. Новички ошалело приподнимаются и смотрят, как бравые вояки лихо переваливаются через бруствер и споро ползут по грязи, вместе со своими лучмётами, в ту сторону, откуда только что притащились мальчишки.
– Они куда? – выдавливает кто-то.
На глазах у Сергия выступают слезы. Хорошо, что в темноте не видно. Подспудно ребята ожидали, что «старики» их встретят, объяснят, как надо воевать, что делать и как вести себя. Они же выжили! Значит – умеют воевать!
– Слёзы и сопли отставить! – командует комроты Мишаин Петро Валькович. – Им надобно затемно в тыл утянуться, дабы хансы не приметили. – Он добродушно усмехается, превосходно понимая, что творится на душе у пацанов. – Всё, ребятушки. С момента сего вы – фронтовики. Что бы дале ни стряслось, никто не скинет на то, что вы всего лишь недоученные курсанты. Вы – уже воины! А те, кому полечь судилось на пути сюда – пали смертушкой отважных. Для хансов вы таки ж солдатушки, как и вои, только что отсель ушедши. Пять хвилинок на отдых, и расчетам приступить к подгонке своих выкопов!
Слова ротного привели всех в чувство. Сергий успевает подумать, что с таким командиром они не пропадут, как его в бок толкает Вас Льц.
– Гля, гля, а ровики стары, давненько копали, вона бочины как вытерты, заеложены, до блеску! Значитца, крепенько тут стоим.
– Могёт, у хансов отбили! – возразил Сергий. – Мене чеши языком, приказ был, лучмёты к бою ладить.
Как ни странно, но в их голосах уже не было паники, нахлынувшей некоторое время назад. Голоса стали спокойными, словно эти пацанята уже воевали много лет. В считанные минуты лучмёты были собраны и задрали свои курносые морды, прицелившись в сторону вражеских позиций.
– Памятуешь, в училище грезилось, скорше б до фронту? – спросил Вас, когда, закончив сборку, их расчет прикорнул на дне рва.
– Ага, вона теперича на передовой мы, – ответил Федул. Он пришёл в училище толстощёким крепышом, который мог переломать подкову ладонью. Сейчас бы он, пожалуй, смог переломить две подковы, поднатаскался станин и зарядников к лучмётам. А вот румянца на его бледных щеках давно не наблюдалось. С тех самых пор, когда у него на глазах разорвало другаря, с которым из одного туеса чай пили.
Небо горело от ракет, чей мертвенный свет заливал даже дно рва. От этого потустороннего свечения лица казались белёсыми, перепуганными.
– На фронте. Ужо и в нашем расчете потери, Санька полёг, – ответил Вас.
Все угрюмо замолчали. Пули мерзко посвистывали над самым рвом. Где-то выше шуршали пролетающие в обе стороны рои ракет. Подсыхающая одёжа неприятно липла к телу.
– Да, ребятки, – сказал Петро Валькович, подходя к ним, – дочекались. Вы на фронте. Теперича должно воевать справно, как я вас научал. Не осоромьте меня!
Ротный, старлей, был боевым командиром. На войне давно. Вроде бы даже с самых первых дней. Лучмёт знал в совершенстве и поучал курсантов до кровавого пота веденью беглой пальбы, мгновенной разборке и сборке тяжеленной махины, заставил каждого расчетного командира затвердить аки молитву «Порядок деяний при отказе матчасти».
– Что, молодцы, страшно? – спросил подошедший вместе со старлеем замкомроты по духовной части младший политвед Амсал Имов. Говорили, что до войны он был письменником, а может быть, и стихотворцем. Совсем молодой, годился в сыновья Мишаину, но вместе они работали как единый прилад. Иногда юным воителям метилось, что командиры понимают друг дружку с полувзгляда.
Мальчишки, уже полчаса как воины, промолчали.
– Трусят, – улыбнувшись, сказал Мишаин. – Токмо не сознаются.
– Не трусим мы! – горячо возразил Федул.
– Да не соромьтесь, – добродушно ухмыльнулся Амсал. – Все трусят.
– И вы? – Не удержался Вас.
Ребята оживлённо зашевелились. Неужто их бравый командир, кавалер ордена «Храбрая Душа» первой ступени, такоже трусит?! Волк войны? Трусит в точности, как и они, мелкие щены?
– А как же ж! Иль мы не люди? – ответил за двоих Мишаин. – Равно хочем жить. То и трусим, ан виду никогда не кажем. И вы не показывайте!
– Ага, не тот трус, кто боится, а тот, кто бежит! – заговорщицки, словно выдавая огромную военную тайну, молвил Амсал. – Выше носы, военные! Всё едино как в атаку первый раз подымаесся – кишки отрабатывают сами собой. Портки напрочь пропадают… по себе знаю.
– Неча поробить, храбрецы мои, – тяжело вздохнув, сказал Мишаин. – Не мы на них рыпнулись. Оне нашу землю испоганили. То оне вознамерились нас рабами створить. То оне объявили себя избранным племенем. А всех прочих – поганой нечистью. С такими разговор один – добра пуля иль горячий луч, да прямо в морду. Чтоб другим неповадно было. Мы же с вами – мужи. Значит – воины. Вот и воюем. Так что трусь не трусь, однако же драться надобно.
– А чего ж робить с грязью? – как всегда некстати ляпнул Федул.
– Грязь не девушка, засохнет да отлипнет! – хохотнул Амсал.
– Светает… хансы ракеты боле не пускают, – не обратив внимания на диалог Федула и Амсала, сказал комроты. – Готовьтесь, ребятушки. На рассвете начнём, помолясь. И грязь нам не помешает…

 

Это явно был родной мир Ильма! Какой-то из периодов бурной истории восславян.
Рокировка что надо. Ильм по Земле шатается, Виталий в его родимом краю ротой командует.
Что же между вами произошло в своё время, бравые замы старшего Алексея Дымова?
Она сокрушалась, она корила себя за то, что ослабила слежку за принцем и маршалом. По сути, не выполняла порученное ей боевое задание главнокомандующей. Машинально рапортовала госпоже о перипетиях фронтовой стажировки, уже привычно подтасовывая детали, подвергая цензуре содержание докладов…
И не открывая матери главного: пока наблюдательница увлекалась слежением за головокружительными эскападами Лёхи и его восславянского дядюшки, у иноземных наметилась оч-чень даже характерная тенденция. Принц всё больше становился похож на «экстремала-адреналинщика», не способного нормально себя чувствовать в мирной обстановке, ощущающего себя полноценно живущим только НА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ, только в беге по лезвию клинка, только на фронте, под огнём противника.
Его Мгновение Счастья – первая секунда атаки…
Не то чтобы Алекс ожесточился пугающе… нет, она не могла сказать, что принц уже превратился в бездушного монстра-убийцу. Но сейчас, когда она наконец-то сумела дотянуться и осмотрела его изнутри, он ей понравился куда меньше, чем в первый день знакомства. Такую душу она родственной уже вряд ли признает…
Второй же ведомый, земной, несмотря на ужасы войны, скопом на него навалившиеся, вопреки им уверенно шагал к идее пацифизма, отрицающей войну как таковую.
Разница между двумя «стажёрами» становилась всё больше…
Любопытны всё же сходства между мирами, поразительны совпадения. Если бы она глазами временных «носителей» не видела географических карт, ушами не слышала названий, их же глазами не читала исторические хроники и не обозревала ландшафты – до сих пор пребывала бы в святой уверенности, что события разворачиваются на одном и том же театре военных действий. Но параллельно существующих миров насчитывалось по меньшей мере несколько штук. При всём сходстве они разнились, иногда и кое-где – разительно.
Но где они расположены и как оттуда выбраться, вернуться обратно?
Вопрос: это планеты, населённые отбракованным генофондом, потомками ссыльнопоселенцев с Локоса, или совершенно иные, «перпендикулярные» миры?

 

Маралана ласково улыбнулась новому клиенту.
Мальчик лет восемнадцати, высокий, красивый. Породистое узкое лицо. Тонкая линия чёрных усиков резко выделялась на его побледневшем лице.
«Пытается держаться уверенно, но слишком сильно волнуется, – отметила многоопытная Маралана. – Явно храбрящийся девственник! Но, судя по платью и манерам, отпрыск благородного рода!»
– Итак, молодой человек! – «мадам» как бы невзначай поправила пышные кружева, прикрывая едва тронутую морщинами шею. Она ещё была женщиной более чем привлекательной, но уже не работала и не хотела составлять конкуренцию своим «девушкам». Потому как бывали прецеденты… Особенно с посетителями в возрасте. Хотя в основном, конечно же, мужчины падки на молоденьких, чуть ли не совсем юных девочек.
– Позвольте мне познакомить вас с нашими девушками! – Маралана отставила в сторону микроскопическую чашечку кофе, встала с заменявшего ей конторский стул роскошного орехового кресла с богатой парчовой обивкой. – Прошу вас, сударь!
Она подошла к двери балкона, распахнула её и повторила:
– Прошу!
Клиент не заставил себя ждать. Ещё бы! Бушующие гормоны не позволяли молодому человеку даже на секунду угомониться. Он вскочил с козетки розового бархата, на которой сидел, и почти выбежал на балкон.
– Выбирайте! – Маралана, проследовав за гостем, обвела открывшийся взгляду вид хозяйским жестом. – Не торопитесь! Мои девушки стоят того, чтобы повнимательнее присмотреться.
Посетитель старательно попытался присмотреться, но глаза его разбежались при виде двух дюжин слегка одетых красоток, рассевшихся на низких диванах в ожидании клиентов.
Он был растерян и, хаотично перемещая горящий вожделением взгляд с одной на другую, оторопело застыл.
– Вы только что увидели девушек, – решила поторопить его хозяйка, мягко вытесняя с балкона назад в свой кабинет. – Остановили вы свой выбор на какой-нибудь конкретной барышне или предпочли бы прислушаться к моему совету?
Молодой человек откашлялся. Тень улыбки скользнула по лицу хозяйки – было очевидно, что это первый визит юноши в публичный дом.
– Я думаю, что мне подойдёт девушка в фиолетовом шёлке. Та, с длинными каштановыми волосами.
Маралана мягко посмотрела на него, но клиент все равно жутко смутился, и лицо его стало густо-малиновым.
Она позвонила в стоящий на столе серебряный колокольчик.
– Позови Кароль, – велела «мадам» явившейся на зов служанке. – Скажи ей – Лавандовая комната.
Девочка, ещё слишком молоденькая, чтобы работать, присела в подобии реверанса и исчезла.
Несмотря на шум и беспорядок, который неизбежно создавали дети, Маралана всегда разрешала оставлять малышей «залетевшим» девушкам, если они этого хотели. Мальчики отсылались в подмастерья в самом юном возрасте. Они находились на полном обеспечении хозяев, а их зарплата шла на насущные нужды «Дома наслаждений». С девочками проблем не было – дальнейший способ зарабатывать на жизнь им был известен. В конце концов, ни одна девственница не может быть слишком безобразной. Маралана, сама дочь проститутки, прошла путь от дешёвой уличной шлюшки до хозяйки самого роскошного в городе публичного дома.
– С вас четыре серебряных, сударь, – сказала Маралана, присаживаясь за свой стол и раскрывая огромный гроссбух в зелёном кожаном переплёте. – Малышка Кароль очень талантлива…
Посетитель безропотно выложил перед ней золотой.
– Как бы вы хотели прозываться в моём заведении? – спросила мадам, отсчитывая ему сдачу из изящной, инкрустированной слоновой костью шкатулки дорогого сандалового дерева. – Большинство моих клиентов предпочитают вымышленные имена.
– Тогда я буду… – юноша на мгновение наморщил лоб, но тут же глаза сверкнули торжеством, а на губах заиграла самодовольная улыбка, – Марс!
Маралана занесла в книгу «имя» юноши, это бессмысленное звукосочетание, видимо, имеющее некий смысл для нового клиента; также вписала его выбор на вечер и сделала пометку о том, что он расплатился золотом.
– Желаю вам приятно провести время, сударь!
«Мадам» обворожительно улыбнулась свежему клиенту. Вернувшаяся девочка взяла его за руку и повела к Кароль в Лавандовую комнату. Ему предстояли два часа немыслимого блаженства…
Оставшись одна в кабинете, хозяйка «Дома наслаждений» налила себе в чеканный серебряный кубок дорогого красного вина и залпом осушила большими жадными глотками. Поставив кубок на стол, Маралана подошла к двери на балкон и прислушалась. Сквозь неплотно прикрытую дверь доносились голоса девушек. Они хихикали, готовясь к вечернему наплыву клиентов.
Она не держала у себя таких девушек, у которых не было склонности к профессии, или тех, кто не получал от неё удовольствия. Да, она знала, что в других домах работниц держали в нищете или на наркотиках, но «Дом наслаждений» был заветной мечтой для всех девиц, работающих на улице.
Теперь этот юноша будет известен в её заведении как Марс. Конечно, если станет завсегдатаем. Сам-то он не представлял собой ровно ничего примечательного. Но вот выбранное им прозвище…
Прошло уже более трёх лет с тех пор, как один из посетителей её заведения назвал себя ТАК ЖЕ. Но она прекрасно помнила и его самого, и его старшего спутника, назвавшегося не менее экзотично-бессмысленно: Сидор.
Они провели в её заведении восемь суток. И это была неделя беспрестанного кутежа!
Молодой за это время пропустил через себя всех её девушек, а сама Маралана, позабыв о своих принципах, не вылезала из постели Сидора.
Всё это время «Дом наслаждений» был закрыт для остальных посетителей. Эти двое щедро оплатили, как они это назвали… приватную вечеринку.
На утро девятого дня в дверь её заведения забарабанили прикладами жандармы. Командовавший ими офицер объявил вышедшей на шум Маралане, что неделю назад в Бундешраге, прямо во время заседания, двумя неизвестными был убит военный министр, маркграф Фрид фон Валенштун. Убийцам удалось скрыться с места преступления, но экстренными усилиями солдат столичного гарнизона и жандармерии все выходы из города были надёжно перекрыты. Восемь дней и восемь ночей столицу сотрясали массовые облавы и обыски. И только в гнёздышке мадам Мараланы, целиком поглощённой любовными утехами, ничего не знали об этом.
Офицер тут же огласил словесные портреты разыскиваемых убийц, очень точно описывающих её гостей.
Хозяйка «Дома наслаждений» растерялась, глядя на то, как жандармы сноровисто снуют по её заведению.
– Так как же, мадам? – напомнил о себе офицер. – Вы видели этих людей?!
Мысли Мараланы лихорадочно заметались в поисках ответа. Но отвечать так и не пришлось.
С громким треском вывалилась одна из выходящих в большой зал дверей, выбитая телом здоровенного жандарма. Следом за ним в дверном проёме появился полуодетый Марс с двумя большими револьверами и открыл стрельбу, заглушившую визги перепуганных девиц и стоны раненных жандармов. Офицер, схватившись за простреленную грудь, рухнул на пол, едва не сбив с ног перепуганную женщину.
Обезумевшая от страха Маралана Митуна, глупо хлопая глазами, смотрела, как Марс стремительно заканчивает свой туалет, суёт ей в руку пухлый кошелёк и со словами «Это вам за причинённые неудобства, прекрасная хозяйка», – целует руку.
Потом ее поцеловал Сидор, и они оба исчезли, оставив Маралане одиннадцать мёртвых жандармов и двоих раненных. Потом ей пришлось долго отвечать на вопросы похожего на крыску следователя с невыразительными глазами за стёклами пенсне и жиденькими прилизанными волосами. Но и это осталось в прошлом.
Денег, оставленных Сидором и Марсом, с лихвой хватило на роскошный ремонт заведения. Более того, благодаря этому случаю её заведение приобрело ещё большую популярность. И долго ещё посетители спрашивали её: «А правда ли, что?..»
А Сидор с Марсом исчезли навсегда, наградив девятерых её девушек замечательными крепенькими мальчишками.
Когда неожиданно для себя влюбившаяся, как девочка, Маралана спросила Сидора в одну из ночей, что означают их псевдонимы, тот ответил: «Марс – это имя бога войны. Похоже, бога не твоего мира, сладкая, хотя сходство невероятное…» – И добавил после паузы странные такие слова: – «С ума сойти, это на самом деле правда!»
«Сидор, – сказал он ей тогда же, – это такой мешок с жизненно необходимыми припасами… ну, в общем, лучший друг, можно сказать, первейший адепт бога войны».
А когда Маралана спросила, они солдаты КАКОЙ армии, и каким ветром занесло их в её дом, он очень грустно улыбнулся и ответил: «Любой солдат рано или поздно просто обязан побывать в объятиях не девушки из окошка, а профессиональной проститутки. Поэтому я и привёл сюда моего… Марса. Но сам хотел бы знать, как так получилось, что я сейчас обнимаю женщину, понятия не имеющую, чьё это имя…
Японский самолёт, превращенный в пилотируемую бомбу, оставил одно из наиболее впечатляющих воспоминаний. Она подселилась в крайнего сверху из полудюжины камикадзе, что хищной стайкой ринулись на группу американских кораблей; конвой держал курс на Окинаву, уже оккупированную морскими пехотинцами и военным флотом США. Двумя из шестерых атакующих пилотов были дядя и племянник. Ну вот недоставало в их боевой коллекции ощущений смертника, пикирующего в брюхе «Зеро», из патриотического фанатизма стремящегося свести к нулю собственную жизнь… Кабины двух «Нолей» опустели за пару секунд до того, как натужно воющие, изрешечённые пулями самолёты врезались в огромный плавучий госпиталь янки. Она покинула разум носителя синхронно с ними, секунд за пять до того, как тот, вместе со своим летающим гробом, протаранил палубу эсминца сопровождения, и это хорошо – не пришлось вносить в архив памяти картину вселенной, сузившейся до нескольких квадратных метров палубного настила…
В пропахшем миазмами гниения и смерти, узком и влажном, будто фрагмент кишечнополостного тракта, нутре подводной лодки «Щ-138» они совершили патрульный рейд по Балтике и участвовали в потоплении трёх фашистских кораблей. В составе экипажа тяжёлого бронепоезда «Святое Отечество» сражались с германцами на Карпатском фронте. «Саблями» казачьей сотни устремлялись в Брусиловский прорыв. Блокадный Ленинград ледяными ветрами завывал в дворах-колодцах, когда они ловили мародёров и людоедов вместе с другими бойцами войск НКВД. На Курской дуге в легендарной «тридцатьчетверке», оказавшейся действительно феноменально удачным в своём классе орудием войны, довелось и гореть, и на лобовой таран идти, сменив выгоревшую машину на танк «обезбашенный» (это словечко на самом деле родом с полей величайшей танковой битвы!), то есть оставшийся на ходу, но с оторванной прямым попаданием башней…
Комбинаты, в которых производились атомные бомбы, существенно отличались от наспех построенных «эвакуационных» цехов, в которых дети, подростки и женщины ковали оружие победы СССР над «коричневой чумой» гитлеризма. В первых – тёплых, стерильных и сияющих – рождалась смерть, во вторых же, продуваемых насквозь, грохочущих и сумрачных, родилась жизнь. Возможность сравнивать старший предоставил младшему, отведя равное количество времени для работы в Арзамасе-26 и на машиностроительном заводе, вывезенном из центральной России в зимнюю Сибирь. Легендарный «город шпионов», Касабланка первой половины сороковых двадцатого, ничего общего не имел с романтикой одноимённого фильма, хотя опытом погонь, слежки и уличных похищений наделил богатым. Тренировки на полосе препятствий спецшколы КГБ мало чем отличались от курсов в израильском центре обучения Моссада и цээрушном в Лэнгли, но теоретическую часть сподручнее было усваивать без перевода. А будни идейных террористов, добывающих деньги для продолжения борьбы, и наёмников, кого угодно убивающих за деньги, не различишь вплоть до «часа икс» – идейные умирают счастливыми, наёмные совсем наоборот…
В порядке факультативного ознакомлении она «погуляла на стороне», когда наблюдаемые в августе сорок пятого ехали на восток из раздолбанного в груду руин Берлина и наслаждались атмосферой эшелона, везущего ДОМОЙ первые тысячи демобилизованных победителей. Она присоединилась к американским лётчикам, вылетевшим на первую в истории Земли атомную бомбардировку. Люди, сделавшие филиалом ада Хиросиму, совершенно ничего ТАКОГО не почувствовали. Всё-таки слишком огромна разность масштабов между случайным сидением в одной бомбовой воронке с солдатом противника – глядя врагу прямо в глаза, иначе воспринимаешь его образ! – и разглядыванием вражеских позиций с высоты нескольких километров…
По её наблюдениям, Ильм «ковал» из Лёхи пацифиста «третьего» рода.
Ненавистники войны делятся на две половины. На адептов пассивного неприятия и воинствующих пацифистов. Тех, кто допускает насилие как средство борьбы с насилием, но собственноручно убивать не желает.
Восславянин же что-то третье кропотливо взращивал, лелеял в Лёхиной душе. Зачем ему надобен лучший в мире воин, не желающий воевать?
С какой целью они мечутся по истории войн Земли?! Вместо того чтобы подстерегать пришельцев с Локоса…
Безответные вопросы уже подбирались к пределу, за которым масса станет критической, когда фронтовые хроники внезапно прервались.
После всей этой яростной эстафеты, длившейся более года, очередной «срок службы» по контрасту выглядел офицерским курортом, оазисом посреди войны, где собираются и отдыхают герои баталий, выздоравливающие после ранений.
Мирная работа. Стабильный заработок. Комфортные, если не сказать роскошные, бытовые условия.
Прямо отпуск!
Что он задумал, этот неугомонный Ильм?!
Землянин поступил со своим подопечным проще. И одновременно коварнее. Он прогнал Алекса «сквозь строй» военных учебных заведений других миров. Разыскивая аналоги земных Аннаполиса, Вест-Пойнта, Академии Генштаба имени Фрунзе, Академии Королевских ВВС и тому подобных высших школ, он устраивал туда принца. Всплеск эмоций воспитанника («Что новое в них могу постичь Я?!»), девять лет отучившегося и отвоевавшего в восточносоюзной Академии, Сидоркин пресёк приказным порядком. Различными интригами и подлогами он принялся определять экзаменуемого на офицерские должности. Нудная преподавательско-инструкторская рутина поглотила младшего. Обучая других, закрепляешь пройденный материал. Повторение – воистину мать учения. «Тяжело в ученье – легко в бою!» Генерал Стульник, командующий Академией ВС, не зря цитировал эти мудрые слова великого земного полководца на каждом утреннем построении.
За долгие месяцы Алекс понял это до такой степени, что ему даже стало нравиться учить других воинскому искусству. Но как только он вошёл во вкус, бессовестный маршал уволил его из очередного «Вест-Пойнта» и вновь вернул в тот мир, где жили-поживали восславяне. Понравилось ему там, что ли? Родину ему напомнило больше всех?.. Хотя цивилизация планеты, при всём пугающем сходстве с земной, начала развиваться раньше и продвинулась гораздо дальше, именно поэтому всеславянский конец двадцать шестого века соответствовал российской первой половине века двадцать первого.
Эпохе, непосредственно предшествующей пресловутому «барьеру времени».
Меньше знающие, но интуитивно чувствующие цивилизации прозорливо интерпретируют неизбежное Окончание бытия в апокалипсическое словосочетание «конец света»…

 

Холодно-стеклянное зимнее утро, пустые улицы, крахмально-белый снег – всё спит, все спят.
Картина, с одной стороны, радовала Ярослава своей умиротворённостью. Отсутствие дневного – рабочего – движения, отсутствие чужих глаз, брезгливо смотрящих на студента-иногородника, который не смог найти ничего более достойного, чем заработать копейку на нужды свои, будучи банальным дворником. Но, с другой стороны, весь этот нетронутый, ослепительный снег, сказочным покрывалом заваливший его подотчетный квартал, необходимо успеть убрать до начала первой академпары.
Пикнул сигнал точного времени, и засветился огромный уличный экран, транслируя центральный канал. На плоской панели беззвучно перебирала губами дикторша, косящая под восемнадцатилетку при своих тридцати шести. Ярослав направил в сторону этой красавицы свой штатный вездекат – «Мусороход-1». Как только он пересёк границу зоны вещания, отсутствующий звук хлынул на него привычным потоком информации.
«…январские украино-российские договорённости о сотрудничестве принесли первые плоды. Черноморская нефть в скором времени хлынет и в восточном направлении, о чём вчера заявил кабинет министров».
Ярослав взглянул на свой терминал – время то же, что и на мониторе новостей. Точно 06:02, 10 февраля 2049 года.
«…а тем временем вопрос, кто выиграет тендер на поставку когаза в Россию, не даёт покоя многим уже полгода, ещё до заключения соглашений. Кому же достанется право на такой стабильный и внушительный доход? Яростные споры разгораются преимущественно среди наиболее крупных владельцев глубокоземных скважин…»
Звук окружал и проникал во все клетки стопроцентным эффектом присутствия, вот уж поистине HI-END! Несколько лет прошло после изобретения локального звукового поля, а новинка уже полностью вытеснила все виды звуковых систем, даже самые простые и удобные наушники. Теории ЛЗП, как примеру до простоты гениальной инженерной мысли, уже выделили несколько пар во всех технических вузах. Суть состояла в модуляции неслышимой уху несущей частоты в обычные звуковые волны при прохождении стационарного поля и в обратной модуляции на его границе… Вот бабок срубил чел за патент! Больше, наверное, заработал только Дуркевич, запатентовав на мобильных терминалах одну информационную строчку: рядом с текущим временем появилась ещё одна постоянно присутствующая цифра – остаток денег на счету!
«Вот бы мне что-то подобное смозговать…»
Ладно, мечты мечтами, а работать надо. Ярослав запряг свой вездеход в телегу снегоуборочного универсала и пустил его вылизывать тротуарную плитку. В этой работе была своя прелесть – пока техника медленно ползла от начала к концу квартала, было время о чём-то подумать… опять же – помечтать. Да и деньги неплохие – три штучки «гривасов», за неполный рабдень! Поди заработай где-то в другом городе или стране хоть пятую часть этой суммы! Конечно, жильё тут тоже неимоверно дорогое, шутка ли – триста гривень в неделю, и это при курсе евро почти один к одному (про доллар вообще речи нет!).
Да-а-а… Как быстро преобразилась Украина. Ещё папа его, коренной нижегородец, помнил и рассказывал, что эта нищая страна, как дешёвая проститутка, ползла на коленях то на Запад, то на Восток, ведомая бездарным руководством. Повернувшись с дебильной улыбкой лицом к Европе, в тот же момент оголённый зад поворачивала к России – и грех было не воспользоваться, уж больно пышный был… А потом – наоборот.
Всё кардинально изменилось лет тридцать назад, как только первая пробуренная на северном побережье Чёрного моря одиннадцатикилометровая скважина открыла богатейшие запасы сложного химического соединения, названного попросту концентрированным газом. Хотя это вещество было не совсем газообразным и, в принципе, не концентрированным… Но уникальные свойства его позволяли получить всё то, что давали человечеству нефть и почти истощившийся природный газ, а также некоторые другие жизненно важные сырьевые компоненты современных технологических процессов. (С ума сойти, кто же мог знать, что бесполезный, и даже вредный, земляной газ радон, ни на что не годный практически, окажется выхлопом глубинных когазовых скоплений. А ведь большая часть территории Украины давным-давно считалась одной из двух находящихся в Европе зон повышенной радоновой опасности!..)
Потом было много, очень много таких скважин. Шума было еще больше! Сам факт пятидневного существования независимого государства Крым чего стоит… Потом жестокое подавление этого движения, посягнувшего на территориальную целостность Украины. Война без единого выстрела, когда российский десант молниеносно высадился для спасения независимости нового полуостровного государства. И так же молниеносное отступил, когда на следующий день экстренное вхождение Украины в НАТО поразило всех, и невесть откуда взявшиеся европейские и американские танки в тот же день растянулись по всему Крымскому побережью. Все эти мысли о новой истории ныне сильного государства оставляли лишь один неприятный осадок – раньше «хохлы» к нам в Россию толпами валили, кто на заработки, кто на учёбу (тем поднимая экономику страны), а теперь всё наоборот. Блин, за что это бывшему братскому народу выпал такой суперовский бонус?!
Тем временем внимание привлек непонятный внешний раздражитель. Беспокойство охватило часть сознания. Ярослав огляделся. Так и есть! По девственно-белому снегу грубыми царапинами стелились капли густой бордово-чёрной крови, и только потом он заметил неровные шаркающие следы, тянущиеся вдоль этой жуткой разметки. Заглушив двигатель, он быстро направился в маленький старый дворик, куда сворачивал этот след. В голове пульсировало тягучей волной – ЭТО не просто капельки из разбитого носа… Кровь покидала человека как из крана – под напором, если так можно сказать.
Далеко он уйти не мог… точно… б-э-э-э-э!.. Недавний завтрак, не стесняясь, вырвался посмотреть, что же так поразило и шокировало сознание хозяина. Его винегретным глазкам предстала жуткая картина – воистину «картина».
На белом полотне зимы лежало тело в запёкшейся крови.
Фильмы про войны и «грязные» триллеры просто отдыхали… Черное, мятое и заляпанное пальто. Бесформенная масса в нём. Разорванный рот с синими губами. Что-то очень большое распирало щёки, делая голову схожей с головой рыбы-молота. Позже Ярослав заметил, что это «что-то» – не что иное, как огромный мобильник, который наверняка принадлежал этому телу. Зубы прорежены, как минимум, стальной трубой. Отрубленные кисти рук пальцами своими глубоко уходили в пустые глазницы, как будто пытались доковыряться до мозга. Ужас усиливался тем, что вместо отсутствующих кистей руки продолжались огромными лужами крови, в бесформенности своей напоминавшими чудовищные клешни неведомого монстра…
Мигалки, давно затихшая сирена, людишки, копошащиеся вокруг тела, редкие вспышки камер – всё это потихоньку привело в чувство Ярослава, и он смог воспринимать смысл акустических сигналов, исходящих изо рта следователя.
– Как звать-то тебя, студент?
«Фальшиво улыбается, зараза, и с чего он решил, что я студент? Дедукция, бля?!»
– Ярослав Азоров, студент ПВУК… то есть Первого всемирного университета кораблестроения.
– Энкаишник то бишь, – заключил следователь, называя, по-видимому, какое-то из старых названий легендарного вуза; за долгую историю заведение, пережившее сменяющиеся одно за другим общественные устройства, именовалось по-разному… Пока окончательно не высох Мировой океан, корабли по-прежнему были нужны любым властям.
Дальше пошли формальные протокольные вопросы, подписи, просьба не покидать пределы города до конца следствия и прочая лабудень.
– А кто это, собственно? За что его так, а? – Ярослав кивнул в сторону тела.
– Ну-у, брат, это не последняя фигура концерна «Техно», – следователь выпятил нижнюю губу, придавая весомости сказанному, – а за что?.. Так это и ежу понятно – за миллиарды. Главный бухгалтер «Техно» или финансовый директор – чёрт их разберёшь, шифруются, гады. Официально он вообще безработный – старая схема… Ты явно приезжий, – продолжил следователь после незначительной паузы, – уже лет тридцать, сынок, в этих краях идёт жестокая война с реальными жертвами, имя ей: КОГАЗ. «Сильные мира сего» борются кто за власть, кто за деньги, а кто и за то и за другое. А мы спокойно живём и наблюдаем. Ну а что нам ещё остаётся – все живём за их счёт. Вон как поднялся уровень жизни – почти что первые в мире. Мать моя о такой пенсии и мечтать не могла раньше. На Мальдивах сейчас, кстати… и, прошу заметить, за свой счёт!
Что-то наболевшее в душе немолодого следователя помимо воли сочилось сквозь туманный взгляд. Наверное, не одна полка у него завалена подобными «делами». Сжечь бы всю эту макулатуру и жить спокойно остаток жизни… Тем более что сейчас есть такая возможность: социальная программа покойной первой президентши – той, что наконец-то выборола власть у наследников коммунистической эпохи и переизбиралась три срока подряд – достигла пика своего развития. И даже понятие «бомж» перестало существовать – всем таким персонам государство выделило скромные хибарки, отмыло, отчистило, одело, обуло и путёвку в жизнь дало.
– Дотации всяческие… конец! – вымолвил следователь, словно продолжая мысли Ярослава. – Раньше ни копейки не вытащить было из госбюджета на социальные нужды, а теперь тебе сами приносят деньги со всех сторон, оздоровительные, шестнадцатые зарплаты, за выслугу лет, за патриотизм, за рождение ребёнка, за хрен знает что, на ежеквартальное медицинское обследование, на развитие чего угодно и, наверное, скоро за гражданство будут давать…
– Гордей Андреич, мы уже закончили, – к ним подошёл молодой человек с новейшей навороченной камерой, – можно увозить тело на экспертизу.
– Зачем, Савик? Напиши причину смерти: подавился мобилкой, – следователь указал на содержимое пакета в его руке (а унисмартфон-то инкрустирован брюликами!), – всё равно это дело никто читать не будет… Вот так, студент, – он встал с лавочки, обращаясь к Ярославу, – очередной глухарь.
И, уже уходя, добавил:
– Они сами знали, куда влезали, и знали, чего это им может стоить.
Вся команда испарилась, оставляя сидящего на скамейке студента. О страшном происшествии напоминали лишь пятна крови и грязные комья затоптанного операми снега.
«Они сами знали, куда влезали, и знали, чего это им может стоить», – эта фраза вместо всяких мыслей ещё долго пульсировала в его голове, не давая прийти в себя. Когда оцепенение всё же прошло, обыденная жизнь вернулась с кричащей мыслью: «Блин! Справку о причине опоздания в университет не попросил у следователя! Бегом на пару, а то выгонят с треском, несмотря на то, что отличник!».
Не-ет, не для того он пробился сквозь такой огромный конкурс, не для того терпел все эти лишения… лишения?.. какие, блин, лишения! Здесь жилось и работалось как у Бога за пазухой.
…Толстое неуклюжее тело Шлёмы раскачивалось в кожаном директорском кресле. Автономная система искусственного дыхания закрывала большую часть лица, делая его ещё больше похожим на «лорда Шлёма» – так некогда его называли друзья, когда таковые у него всё-таки имелись, лет пятьдесят назад. Нет, не то чтобы он пережил их – просто растерял по крупицам, песчинку за песчинкой, всех без исключения. На проекторе голубыми объёмными буквами пробегали странички какой-то документации, а довершали картину звуки искусственного дыхания: «Х-х-х-х-ц… Ш-ш-ш-ш…»
Такой грозовой тучей внезапно омрачилось субботнее безоблачное небо Лазаря – директора отдела логистики компании «Мини-Тех», которая была частью концерна «Техно». Появление босса означало не что иное, как всеобщее квартальное собрание, на котором может произойти всё, что угодно.
«Хорошо, что я сегодня на двадцать минут раньше», – Лазарь про себя перекрестился; за опоздание можно было схлопотать штраф размером с половину зарплаты, а то и вовсе потерять эту зарплату, раз и навсегда.
– Внимательно тебя слушаю. – Выцветшие от старости глаза уставились на внезапно вошедшего возмутителя спокойствия.
– Я, это… Э-э-э, – Лазарь на секунду вообще забыл, зачем он сюда пришёл… и действительно, зачем? Ага, с недавних пор выполняется прихоть этого придурка. – Ну, ка-ак же, планёрка в восемь ноль-ноль, в вашем кабинете каждое утро…
– Сейчас, если я не ошибаюсь – семь сорок, так что гуляем и курим, а ровно в восемь, лично проследи, чтобы никто не забыл… о планёрке.
Шлёма отвернул взгляд, что красноречивее любого жеста прокричало: «Пшол прочь, холоп!!!»
И он пошёл, а что оставалось делать? Спустился на первый этаж, пересек длинный коридор с косметическим евроремонтом (реально косметическим – на нормальный ремонт жалели денег, как, собственно, и на все остальные необходимые мелочи, положенные по статусу такой «солидной» конторе), вышел на улицу и, как было сказано, – достал утреннюю сигарку.
Долго, очень долго он уже в «Мини-Тех». (Сизый дымок «Отамана» устремился в утреннее небо.) Поди, пять лет отпахал на самого крупного из молодых монстров. (Четыре расползающихся кольца отправились догонять ещё не растворившийся клуб дыма.) Какие должности он только не занимал, кем только не работал: сначала завскладом бытовой техники, потом менеджер по её продажам, потом директор отдела оптовых продаж…
Директор… как было тогда хорошо! Грамотный контроль над менеджерами, планирование, закупки, всё это занимало не много времени, но приносило ТАК МНОГО наличности! Тёплое местечко. Год стабильного роста и процветания. И тут, на тебе, – смазливая бабёнка с амбициями, пару раз раздвинула ноги перед кем надо и… «Такие опытные и надёжные люди, как ты, Лазарь, редки и бесценны, а посему мы переводим тебя на более перспективную должность. Теперь ты ДИРЕКТОР производства изделий из пластика. Пойми – это ПРОИЗВОДСТВО! Будешь полностью на самообеспечении, сам решишь, что более выгодно производить, и сам будешь это продавать, ну и следить за всем и всеми тоже будешь ты…».
Красивые слова – не более. Производственной линии вообще не было – наличествовал конструктор «собери сам», который полгода назад купил какой-то дятел и не смог довести до ума. Три месяца ушло на установку и отладку оборудования. Принять решение, что именно производить, ему не дали. Как, впрочем, и торговать тоже. «…Мы облегчим тебе работу, ты еле успеваешь следить за нуждами производства, и нам совесть не позволит повесить на тебя ещё и реализацию продукции…» Что означало: «У сестры моей жены муж, долбень, не желающий работать, и его надо пристроить на жирное местечко, чтобы ничего не делать и получать достойную деньгу, следя за продажами пластиковых труб».
Всё было бы очень плохо, если бы не экспериментальная линия для производства опытных образцов, абсолютно прикладная и простаивающая. ОН, Лазарь, обидевшись на всё сущее, на свой страх и риск, собственной персоной, втихаря настроил её на производство ширпотребовской мелочевки и сам же, найдя потребителей, погрузился в торговлю. При этом ведя честную бухгалтерию, так сказать, ни копейки не украв. Что он только не производил! Чего стоили одни только накладные ногти, вновь вошедшие в моду! Между отчётами на ковре проходил месяц, а в его случае – целых два. И за эти два месяца он, именно ОН, никто другой, заработал конторе денег более тридцати пяти процентов всеобщего дохода «Мини-Тех».
Ух! То-то было шума. Как тогда округлились глаза Шлёмы, когда он просмотрел финансовый отчёт за два месяца работы крохотной линии. Вот тогда Лазарь из уст главной шишки и узнал крупицу правды. Вся дочерняя компания «Мини-Тех» существует с одной лишь целью: воспитание и отбор талантливых людей для высших кругов концерна «Техно». Только тогда Лазарь понял, почему его так коварно кидали из одного отдела в другой – испытывали, закаляли, готовили на своих и чужих ошибках и достижениях. Искусственно создавали невыносимые условия для проверки прочности характера. И следили, за всем следили – тысячи камер наверняка были распиханы по всем углам офиса… Лазарь по праву заслужил высказывание «лорда Шлёма»: «Всё-таки не зря я терплю убытки в полтора лимона каждый месяц на этот детский садик! Такие кадры, как ты, этого стоят!»
И вот уже месяца два после этого разговора, будучи на промежуточной должности «для отдыха», Лазарь ждал этого всеобщего собрания. На нём будет произведён «страшный суд» и часть директоров отделов будут выгнаны взашей, часть оставлена для дальнейшего созревания, и только один переведён в высшие сферы… и, чем чёрт не шутит, может быть, в когазовые сферы… точно в когазовые!
От одной этой мысли у него вставали не только волосы на голове. Такие деньги, как там, где циркулирует когаз, двигают не только странами, но и целыми континентами – это он знал. Также Лазарь знал, что ему уже забронирован билет в рай, но в свете последних событий, когда он получил доступ к данным всех отделов на своей должности логиста, сомнения и тревога не покидали его даже ночью. Ещё бы – талантливый юнец Василий, появившись из ниоткуда, за дюжину недель наделал шуму больше, чем в своё время он, будучи директором производства.
Всё, чем бы ни занимался юнец, просто расцветало в считанные недели, и должность у него была новая: начальник отдела эффективности. Кто придумал этот отдел, откуда он взялся? Невероятность происходящего заключалось в том, что молодой гений разгонял эффективность отделов в такие сжатые сроки, которые не вязались со здравым смыслом. Как можно вникнуть в суть абсолютно разных отделов, прочувствовать тонкости, изучить рынок, узнать личностные характеристики персонала и принять целую серию кадровых, производственных (если отдел производством занимался) и прочих решений, предложить несколько новаторских идей, да что там предложить – реализовать… и всё это за одну неделю?!
А гениальность заключалась в том, что отдел уже БЕЗ ЕГО КОНТРОЛЯ, самостоятельно, в течение следующей недели взрывался, подобно вулкану, извергая лавовые потоки прибыли. Кто-то стоял за этим пацаном, Лазарь был в этом уверен, и зависть чёрная тут вовсе ни при чём. Ну не может молодое-зелёное знать так много и принимать такие грамотные решения! Тем более что нигде до прихода в корпорацию не был замечен, нигде не проявил административного таланта. Ну не могло ему, как Иисусу, снизойти…
Мысль о могущественном покровителе укрепилась после того, как Лазарь невольно подслушал разговор Василисы (так называли за глаза этого юнца) с каким-то «дядей». Он тогда точно так же курил, когда Васька вышел на улицу и с озабоченным видом говорил по мобиле. С уст его слетали только фразы: «Да, дядя… конечно, дядя… я так и хотел, дядя… а возвращаясь к последнему разговору, что ты думаешь, Василич?»
Впечатление было такое, что этот хмырь получал чьи-то советы и указания. Лазарь даже пробил по знакомым ментам некоторую информацию. Этот пацан снимал номер в «Претории» вместе с каким-то мужиком в летах. Может, это и был тот самый «дядя». Дальнейшая слежка пока не принесла результатов, ну что ж, будем ждать. И, собственно, зачем он её организовал, почему этот гад не даёт ему покоя… Ответ был один: это всё-таки она, её величество ЧЁРНАЯ ЗАВИСТЬ, и страх, что заслуженный за пять лет билет в высшие сферы бизнеса могут аннулировать из-за какого-то стихийного бедствия.
Иначе никак не назовёшь этого Василия – выскочка! Возник спонтанно и с огромной разрушительной силой понёсся по конторе. Нет, конечно, на состояние дел хлопец влиял созидательно, но люди, работающие на «Мини-Тех», страдали от бешеных рокировок кадров – многие кореша Лазаря вылетали из начальников, становились второстепенными фигурами, а многих просто вышвырнули. А как же их семьи? Ведь многие приобретали квартиры-люкс в кредит, зарплата позволяла подобную роскошь, а теперь они оставались ни с чем… многие детей нарожали, будучи уверены в стабильности!
Да кто он такой, чтобы решать наши судьбы, кто ему вручил карт-бланш?! Атомная война, наверное, не такая страшная, как последствия его решений. Лазарь корешевал с каждым из начальников отделов, ну это было понятно, приобрести по оптовой цене какую-либо услугу или товар – милое дело. Поэтому уже наслушался отборных проклятий в адрес Васьки от «падших генералов». А крепыш Толян – свежеуволенный, вообще подбивал всех на физическую расправу с этим мерзавцем, и Лазарь уже пообещал дать информацию о маршрутах движения директора эффективности. На войне – как на войне! Хотя всё это больше напоминало эсбэушные чистки времён Второй помаранчевой революции…
– Здоров, Лазарь Петрович. – Фигура Василия возникла ниоткуда, вынудив закашляться.
Лазарь выбросил окурок и с опаской глянул на пацана, боясь, что этот молодой-ранний смог подслушать все его недавние мысли… или это уже паранойя?..
– Здоровеньки булы, – задорно ответил он.
Потом – фальшиво-дружеское крепкое рукопожатие и незаметное вытирание руки об рубашку сзади… как будто только что дотронулся до дерьма!
– Здрасте всем! – ещё один боец бизнесовых турниров появился из-за угла.
Ну вот, команда собиралась на планёрку, и уже через десять минут все в полном сборе сидели за столом в судьбоносном кабинете.

Глава десятая
ВСЕ МЫ ЛЮДИ

Небольшой городишко встречал угрюмым молчанием, время от времени вспарываемым тоскливым заунывным воем собак, и окнами, щерившимися битым стеклом. Это в той половине, что условно считалась уцелевшей. Другая превратилась в закопчённые, полуоплавившиеся развалины, из которых напалмом выкуривали отчаянно огрызавшихся пантеровцев.
На неизвестно как сохранившемся дорожном знаке виднелось название: «Соловьёвка». Хорошее название, наверняка и городок когда-то был хорош. Может быть, соловьев тут разводили или просто в окрестных лесах – где ныне лишь ветер пеплом шелестит – распевали эти пташки громко и заливисто.
В Соловьёвке был концлагерь, где пантеровцы замучили многие тысячи военнопленных, бойцов народного сопротивления и мирных жителей. Их наилюбимейшим развлечением было, конечно же, скармливание живых людей стае оголодавших, неделю не кормленных большущих кошек. Эти свихнувшиеся палачи, верные адепты культа Чёрной Пантеры, были настолько неоправданно жестоки, что со временем отвратили от себя даже союзников, которые, ужаснувшись, пополнили собой ряды заклятых врагов.
Когда войска Сиреневых пум освободили город, чёрных зверюг, настоящих, четвероногих, хозяева бросили, не потрудившись эвакуировать. Сиреневые их расстреляли, как самых лютых врагов. Хотя, если вдуматься, в чём звери-то были виноваты?
Даже виселицы в этом лагере были необычными, ведь всем известно, что пантеровцы – мастера изуверских пыток. Но здесь они то ли решили вспомнить средневековые способы умерщвления, то ли, недовольные современными, слишком гуманными способами убийства, придумали свои собственные, эксклюзивные. Людей подвешивали на железные крючья, напоминающие когти: за ногу, за ребро, за гениталии, за живот, за все конечности одновременно, за челюсть, за пальцы рук, ног…
Закалённые вояки, освобождавшие концлагерь, не сдерживали слёз, снимая повешенных: жутко искалеченных, с вырванными из тел кусками мяса, с вывалившимися кишками, оторванными, измочаленными половыми органами, вывороченными челюстями. Жертв изуверов висело пятьсот тридцать девять. Спасти удалось всего двоих…
Солдатик стоял на улице, крепко сжимая шарострел, и зорко оглядывался по сторонам. Серебристо-сиреневая камуфляжная униформа, перепоясанная широким ремнем, висела на нём, словно была с чужого плеча. На ремне не хватило дырочек, чтобы туго затянуться вокруг тщедушной фигурки. Из широкого воротника, как пестик, торчала тонкая шейка, её венчала голова, покрытая нежным пушком. Сам паренёк был похож на большой только что распушившийся одуванчик. Его губы дрожали, на глаза навернулись слезы, тяжёлый шарострел в его руках трясся – боец проявлял все признаки сильного испуга, как будто только-только, впервые в жизни, сжал оружие тонкими худющими пальцами.
Он, не отрываясь, смотрел, как по улице, навстречу ему, бабы гнали нескольких пантеровцев. В изодранном чёрном обмундировании, окровавленные и грязные, эти оборванцы уже ничем не напоминали тех лютых убийц, один вид которых вызывал ужас. Бабы были вооружены по-крестьянски: вилы, колья, лопаты. Одна тыкала в спины пленников совсем уж женским оружием – огромной чёрной кочергой. Бабы верещали, плакали, орали какие-то бессвязные проклятия и гнали бывших палачей к оврагу.
Когда процессия добралась до оврага, бабы, внезапно замолчав, быстро и споро, точно по команде, начали забивать пантеровцев насмерть.
«Одуванчик», позеленев, стоял, не в силах тронуться с места. Вот одна дюжая молодица, замахнувшись лопатой, раскроила голову щупленького пантеровца. Во все стороны брызнули мозги и кровь. Молодка утёрла измазанное лицо, смачно сплюнула на упавшее к ногам тело и, остервенело пиная ногами, столкнула его в овраг…
Последний оставшийся в живых пантеровец упал бабам в ноги, ползал и умолял не убивать. «У меня жена, дети, пощадите, бабоньки, милые… Родные, не надо, пожалейте! Не берите грех на душу…»
Солдатик не выдержал и рванулся на помощь пленному. Но чья-то рука, возникшая будто из ниоткуда, остановила его.
– Не лезь! Они сами разберутся.
Парнишка вздрогнул и затравленно оглянулся. Рядом стояли два человека в военной форме. Молодой летатель в сине-голубом комбинезоне и летатель постарше, с сединой во всю голову, с четырьмя золотыми орлами, вышитыми на груди. Высокий чин – это солдатик понял сразу. Он не очень хорошо разбирался в званиях «Крепких Крыльев» – так называли летателей на земле, – но обилие гордых птиц малозначащим не выглядело.
– Не тронь, – повторил старший летатель.
– Ах, падла! – побелела худенькая, маленькая женщина. – У тебя, значитца, дети, а у меня собачата были?!
Она выхватила у молодки лопату и принялась бить вопящего черномундирника по чему попало, пока не вбила вопль ему в глотку, а затем и вовсе измочалила пантеровца в кровавое месиво… Она мерно опускала стальной штык, насаженный на паслитовое древко, вскрикивая при каждом ударе: «Данька!.. Маля!.. Данька!.. Маля!..»
Она била и била, пока товарки не отняли орудие. Разрыдавшись, женщина упала на землю. Бабы подняли ее, обняли и повели по улице, даже не потрудившись скинуть последнее изломанное тело в овраг.
– Как же так можно? – спросил молоденький солдатик у летателей, вытирая рот. Его стошнило, и теперь он очень смущался.
– Ты в концлагерь сходи на экскурсию, тогда не будешь спрашивать, – посоветовал ему летатель помоложе, потом заглянул в глаза Одуванчику и добавил, сглотнув подкативший к горлу комок: – Они детям галстуки повязывали. Шею разрезали и язык вытаскивали.
– Всё можно, когда есть за что! – сказал старший летатель и тяжело вздохнул. – Нет греха на душе, когда душа уже умерла.
Дальше мужчины пошли втроём. Летуны о чём-то говорили вполголоса, но солдатик не прислушивался к ним. Под впечатлением только что увиденной расправы он шагал, не разбирая дороги, как сомнамбула, ничего не видя перед собой. Бабы брели по улице, когда забившая последнего чёрного гада отняла руки от лица и прошептала: «Кукла… Такая же, как у моей Даньки была!» Она рванулась из державших её рук и схватила улыбчивого лупоглазого пупса…
Мужчины завернули за угол, когда прогремел взрыв. Там, куда только что ушли женщины, поднималось чёрное облако дыма.
– Заминировано всё, с-серая шерсть! – выругался сквозь зубы молодой летатель. – Видать, подхватили что-то с земли. Вчера ребята второй стаи пошли в город, говорят, подняли с земли книгу. Десять человек погибло.
Одуванчик, очнувшись, завертел головой, и надо же так случиться – увидел прислонённый к стене дома новёхонький, словно только что с наковальни кузнеца, меч. Солнечные блики плясали на отточенных гранях, путались в затейливом узоре на клинке. Такие мечи, символ наивысшего шика, доставались только в бою – их носили высшие чины Черных пантер. Воспользовавшись тем, что летатели отвлеклись, он бросился к находке, стремясь первым схватиться за рукоять…
Замешкавшись едва ли на долю секунды, летуны оглянулись, когда пальцы Одуванчика были в метре от вожделенной рукоятки. Длинным прыжком, которому мог бы позавидовать любой боец из когорты элитных штурмовиков, пожилой летатель сбил солдатика с ног и выкрутил тому руки за спину.
– Ты ч-чё?! Ты ч-чё?! – только и мог шипеть полузадушенный Одуванчик, тычась конопатой мордочкой в пыль.
– Я ничё, – не отпуская его, летатель поднялся, а потом вздёрнул на ноги парнишку. – Ты идиот, или забродившего катуса выпил?! Жить надоело? Хочешь украсить своими кишками стену дома – пожалуйста! Но подожди, пока мы отойдём на безопасное расстояние.
– Ты что, малолетка, не слышал, что умные люди говорят? – с брезгливым интересом спросил молодой летатель. – Всё заминировано. Всё – это значит ВСЁ АБСОЛЮТНО. Ничего своими шаловливыми ручонками не лапай. Ни-че-го! Подожди, когда разминируют.
Пристыженный Одуванчик понурил голову и поплёлся вслед за летунами, изредка оглядываясь на роскошный меч. Они уже дошли до конца улицы, когда к мечу, призывно блестевшему на солнышке, кинулся ещё один молоденький солдатик. Одуванчик даже не успел крикнуть, предупредить, как парнишка схватился за меч. Взрывная волна, словно ладонь великана, ударила в грудь Одуванчика и врезалась в спины летунов, опрокинув всех на землю.
Поднявшись, они увидели на месте дома огромную воронку. От солдатика осталось только воспоминание – его счастливое лицо врезалось в память Одуванчика и потом преследовало по ночам…
– Вот так, друг Вася! – произнёс непонятные слова немолодой летатель, хлопнув Одуванчика по плечу.
Дальше они шли уже молча. В конце городка, который за какой-то час можно было обойти весь, а вернее всё, что от него осталось, летателей поджидала машина, раскрашенная точь-в-точь как форма на Одуванчике.
– Будь здоров, не кашляй! – ещё загадочнее напутствовал его летун помладше. – Не бери в руки что попало.
Дверца захлопнулась, машина взрыкнула и умчалась, окатив солдатика едким кислотным выхлопом. Прочихавшись и вытерев навернувшиеся на глаза слёзы – уж больно ядрёным оказался дух у машины летунов, – Одуванчик спохватился, что даже не спросил у спасителей имена.
Он шёл, радуясь, что остался жив, и сочинял благодарственную молитву Двум Спасителям, приняв решение молить богов Светлого Неба всегда даровать летателям хорошую погоду и крепкие крылья. Ещё он клялся не забывать их и честно держал клятву всю свою оставшуюся жизнь – целых два месяца.
Первый отряд отдельного напалмового батальона второй дивизии Шестой армии Сиреневых пум в полном составе геройски погиб при штурме столицы.

 

Да, это был он, родной мир восславянина Ильма. Планета, с которой семиарх Инч Шуфс Инч привёл на Экс искусных воинов Лиги восточнославянских народов, отточивших мастерство в Войне полушарий, или Пятой мировой. По здешнему счёту… Условное грядущее этого мира, «забежавшего» вперёд на полдесятка столетий, позволило хитроумному семиарху сфабриковать явление наёмников из будущего.
Ответ: Виталий Сидоркин и Алексей Дымов-младший, «соскочившие» с Земли, курсируют по планетам-отстойникам других Запредельных кшархов. Эта спарка не вышла за пределы «ячейки» из восьми планет, некогда связанных внепространственными переходами, разведанными локосианами. ЗДЕСЬ они, родимые, фактически в пределах ограды «приусадебного» участка. Но открыты для них не все восемь, а только шесть планет – за исключением Земли и Локоса, центрального мира восьмёрки. Экс не считается – тот мир девятый, искусственно сотворенный, и к тому же он отдан, в качестве контрибуции, наиболее пострадавшей стороне – земным аборигенам, уничтоженным ссыльными локосианами. Земле не повезло больше всех – на неё сплавляли генофонд насильников и убийц, драчунов, садистов и прочих состоявшихся нарушителей и склонных к нарушению Второго Запредельного кшарха, «Насилие».
Кстати! Если восславянин изменил бы ход истории, как намеревался, то Земля осталась бы в распоряжении истинных местных уроженцев. Аборигены, известные как «неандертальцы», миллион лет коснели в неизменном состоянии, обладая лишь начатками разума. Если по какой-то причине они растормозятся, прогрессируют и разовьются… Неужто они не будут воевать, пушистенькие такие?!
Будут. Локосиане тоже коснели уйму времени в неизменном состоянии, обходясь БЕЗ войн, и чем это в итоге обернулось? Вернулись земляне локосианского происхождения и в отместку обрушили небо…
Потомки ссыльных убийц не избирали войну, она их избрала. Они изначально к ней склонны. Что же послужит фактором, подталкивающим к войне потомков аборигенов? Локосиан вернуло к нормальному состоянию инспирированное Вторым семиархом вторжение родичей-землян, возвратившихся на планету предков… А кто же служит родичем-катализатором для расы, порождённой самой Землёй?
Вопросы, вопросы… На что он рассчитывает, этот дядюшка Ильм? Чего добивается?
И почему собственную Родину не толкает на иной путь, почему на Землю нацелился? Не сказать, чтобы его Земля чем-то особенно отличалась от Земли Виталия Сидоркина… Любопытно, сюда-то кого ссылали? Надо свериться… Где там сейчас главный дворцовый архивариус, в ведении которого уцелевшие фонды информации Совета семиархов?
Ага. Любопытно… Смертельный грех Первый, «Неверие». Атеисты, агностики и всяческие еретики, не верующие в Силу Природы. Остальные: Седьмой, «Нарушение традиций», Шестой, «Распутство», Пятый, «Невежество», Четвёртый, «Вторжение в личную жизнь», Третий, «Нарушение природных связей».
С точки зрения старой морали, нынешние локосиане почти поголовно смертные грешники и подлежат удалению в отстойники.
Как разительно изменяет моральные нормы война! Буквально с ног на голову переворачивает.
О, куда это Алекс и Виталий собрались?
Странный какой-то мир, совершенно ирреальный… Они что, виртуальные реальности принялись исследовать?!
Или один из оставшихся миров довоевался до коллективного перехода на иные мировоззренческие ракурсы?

 

Пора.
Там-Там надел шорты, стрейчевую футболку и чудо-красовки, белые, сверкающие, очень дорогие. Такие в Пятой стране уже не купишь. Подошёл к зеркалу, поправил модную причёску, изобразил улыбку. И, довольный собой, со словами «Иметь меня в попу, если я не красавец» направился к двери.
Взявшись за ручку, юноша остановился и закрыл глаза, морально подготавливаясь к тому, что будет не сладко. Ничего, он справится, вне всяких сомнений, поскольку прирождённый воин. Пятый, как говорится, с большой цифры.
Двери распахнулись. Пару шагов. Ещё… Открыл, нет, так же как двери, распахнулись веки… но тотчас же зажмурился. «Гады! Надо же, до чего додумались. Как быть?»
Там-Там решил позвать кого-то из своих. Никто не пришёл на помощь. У каждого СВОЯ тяжкая ноша. Он один. Знал же, на что идёт. Вот засада! Что же делать?! Не стоять же возле порога и ждать, когда тебя бросятся искать. Эх ты, Там-Тамыч, жадина, скупердяй и циник. А на поиски не скоро кинутся, да и вообще могут не искать, подумают, не сумел справиться со своим препятствием, новичок. Бродить же вслепую ещё хуже, рискуешь попасть в очередную ловушку Первых. Прав был Лайдер, рано ему на сборы, рано. «Ну, где же твоя сила?!» – спросил Там-Там сам у себя. И себе же ответил: «А вот она».
Найдя решение, он со счастливым выражением лица расстегнул ширинку и достал свой признак мужского естества. Открыл глаза вместе с мочеиспускательным каналом и давай обильно поливать зелёный ковёр из сотенных банкнот. Посчитав, что орошения будет недостаточно, юноша опорожнил свой кишечник, используя деньги вместо туалетной бумаги. Теперь уже Там-Там может более-менее, переступая через себя, скрипя зубами, продвигаться дальше. Получается, наш безусый боец, помимо того, что скупердяй, так ещё и не меньший чистоплюй, брюзга и белоручка.
– Не буду же я подбирать эти конченые сраные деньги, – занимался он самовнушением. – Не буду, не буду.
Пусть Лайдер гордится своим учеником, парень дойдёт к месту сбора, как бы сладко ни хрустели под шипастыми подошвами купюры…
Иннафёдоровна – ветеран освободительной войны, – гнала свой кибер-танк по телам мёртвых Первых. Оставшиеся в живых, постанывая, слипшимися от крови губами просили пощады. Бесполезно, она не знает пощады, как бы пафосно это ни звучало. Имея за плечами ценнейший опыт великих сражений, она не поддастся на вздымающиеся руки и жалостливые крики. Иннафёдоровна продолжает перемалывать кости врагов гусеницами супермашины, не подозревая, что ждёт её впереди.
Пропасть. Монитор высвечивает бездонную глубину, сам взгляд в которую вселяет ужас и панику. Узкий переезд. Танк едва уместится и, если повезёт, может переползти через хлипкий мост. Итак, она активизирует внешний манипулятор, делает пробу на прочность, тут же запрашивает прогноз вероятности успеха. Тридцать процентов.
– Фигня, бывало и похуже… Ну, крошка, вперёд, у нас всё получится. Аккуратно, уверенно, чётко и спокойно.
Женщина, плавно вдавив рычаг, двигается к мосту.
– Вот мы уже почти въехали, – продолжала она успокаивать трясущуюся от страха махину. – Смелей, родной.
Танк лучше реагировал на речь и чувства хозяйки, чем на механическое управление. Он съёжился и просигналил, когда сорвавшийся с края моста булыжник отправился в бесконечное падение.
– Ну-ну, тише, малыш, мы уже почти на середине. Стоп!
Никогда кибер-танк не тормозил так резко – чуть не зарылся длинным дулом в жестяное покрытие. Мост предупредительно хрустнул.
Впереди стоял Михаил, вернее его образ. По бокам – смерть. Ветер свободы, врывающийся в открытый люк, не высушивал наворачивающиеся слёзы.
– Зачем ты это сделал? – шептала Иннафёдоровна. – Если бы ты изменил мне, я бы простила, с трудом… но поняла б, а ты… ты же предал Родину. Выбрал где мягче, теплее, сытнее. Всё можно забыть, вычеркнуть из памяти, только не предательство.
Он улыбался и протягивал к Иннафёдоровне свои красивые мускулистые руки. О, как она любила эти по-настоящему мужские руки! Как руки Михаила любили её! Они были лучшей столичной парой. И что случилось потом?
Рождённый талантливым полководцем Михаил поднял за собой миллионы. В каждой семье Пятых на него молились, солдаты считали за честь умереть на глазах у своего командира, его имя стало синонимом будущей победы. Противник, не медля, отступал при виде грозного Михаила во главе войск. Позабыв про оккупацию, враг перешёл к защите собственных границ. В финальном сражении, когда Первые только и мечтали отбиться и спасти родные просторы, победа переметнулась на их сторону. И мир захлебнулся в крови. В том бою, непостижимом и кошмарном, ход войны был коренным образом переломлен. Пятые потерпели страшное поражение, просто-напросто катастрофический разгром.
Основные войска, наголову разбитые, отступали, дабы сохранить хоть кого-нибудь из своих для будущего противостояния… для мщения. Но, несмотря на повсеместное отступление, Иннафёдоровна, сведённая с ума изменой любимого, ринулась в скопление войск противника. Смакуя нежданную победу, Первые расслабились, пели дифирамбы новому повелителю и уж, конечно, не ожидали такой самоубийственной дерзости со стороны побеждённых.
Оглушённые прорывом обезбашенного (в переносном смысле) танка, они ничего не смогли предпринять, когда Иннафёдоровна, направив увеличившийся в несколько раз от гнева ствол, развеяла молекулы Михаила по всему космосу. Удивительно, как осталась жива? Лайдер вынес её тогда из адского огня, полумёртвую… честно говоря, все думали, что вслед за Иннафёдоровной потеряли и Лайдера. Спас Лайдер, чудом спас, после вылечил, выходил, вдохнул жизнь.
– Ты спрашиваешь: зачем? Глупая, конечно не из корысти. Вы неправильное мне дали имя. Моё второе имя – не Победа, а Война.
Михаил на мосту выглядел живее всех живых.
– Ты иллюзия, галлюцинация!!! – неистово кричала женщина. – Я проеду!!!
Танк не заводился, она сломала пульт. А Михаил, грустно улыбаясь, продолжал смотреть в её сторону. Техника беспомощна перед эмоциями, супермашина в первую очередь подчиняется сердцу.
– Господи, я не думала, что будет так… Старая развалюха, заводись, ну же!.. Скотина, ты же прекрасно понимаешь, что я не могу тебя бросить или отступить назад. Пое-е-е-ха-ли!!!
Иннафёдоровна в истерике молотила худыми кулачками по панели. Мост снова хрустнул и немного прогнулся.
– Всё, нам конец. Надо было соглашаться, когда предлагали встроить автопилот. Нельзя долго оставаться на мосту, слышишь? Мы грохнемся. Боже, даже пропеллер не запускается… Так, ну всё, хватит, где мой глюкосос, и как я про него забыла?
Она отрыла из хлама под сиденьем штуковину, похожую на минипылесос без шланга. Выпрыгнув из танка, нервно ступая направилась к голограмме.
Больно. Словно второй раз убила любимого и ненавистного Михаила. И пусть наивный разум твердит, что это мираж…
Когда я зашёл за Артуром… Лучше бы я за ним не заходил. Не успев удивиться тому, что мой друг полностью голый занимается сексом с воздухом, я сладко вздрогнул от влажного, тёплого дыхания у шеи. Невидимые нежные руки плавно обвили пояс, легко расправившись с ремнём.
Дальше я ощутил мягко вдавливающуюся в лопатки грудь. Вот уже приятно шершавый язык гуляет по моей шее, останавливаясь отдохнуть за ухом. И невольно закатываются зрачки, падают брюки, сползает рубашка. Зона поцелуев медленно по позвоночнику опускается вниз.
Мы никогда не теряем над собой контроль, потому что если мы его теряем, то этого не понимаем, так как контроля уже нет. Не осознаём поражения, если нас каким-то дивным образом не вернуть в нормальное состояние.
Диво называлось «не зажившая рана между правой лопаткой и позвоночником». В последней схватке луч попал в грудь, не задев ни одной косточки, прошёл между лёгкими навылет. Так что, можно сказать, я родился в рубашке, которой сейчас на мне не было. Казавшийся до безумия нежным рот превратился в тупую пилу, прикоснувшись к ране, где ещё не утихло воспаление, а плоть едва покрылась красной корочкой. Я громко вскрикнул, вырвался из ласковых тисков, взметнул кулак и тут же опустил его. Рядом никого не было. Ни души! Ну, кроме сладострастно извивающегося Артура. Судя по ускоряющимся движениям, он подходил к заветной точке. Оргазм, вероятно, получится настолько бурным, что лопнет сердце старого горца, лопнет, как передутый шарик. Кстати, что-то подобное наверняка ждало и меня.
Оглядываясь по сторонам, я не нашёл в его мастерской ничего более подходящего, окромя ведра со щебнем. Схватил за ручку и, не раздумывая, выплеснул содержимое на зашкаливающий барометр друга. Долго мне потом голому пришлось бегать по стенам и потолку, чтобы он в отместку не сделал то же самое.
Запыхавшись до полусмерти, мы натянули штаны и вылетели из мастерской, на ходу заправляясь.
– Ничё, ничё, вот придём на сборы, разуемся, походим босичком по крапивке, вообще попустит.
– Угу, – пробурчал недовольно Артур.
– Ты мой мотык починил?
– Угу, только я его теперь ещё больше поломаю, и никто не починит, мамой клянусь.
– Да ладно, Артур, не дуйся, я же тебе жизнь спас.
– Угу…
Первые всегда бьют в самое слабое место. Пронюхали, что у нас кончилась микстура, и вот тебе, получите, пожалуйста – фантомы-обольстительницы в натуре топят тебя в пучине сладострастия. В курсе, сволочи, что Пятые подчиняются негласному закону «Никаких любовных отношений между соплеменниками!». Время и опыт показывают, что девяностопроцентный исход таких вот отношений – горький разрыв и внутренняя трагедия обоих. Закон окончательно вошёл в силу после предательства Михаила, и нынешний вождь строго следит за его исполнением. «Не время и не место, – говорит Лайдер, – закончится война, вот тогда и будем…»
«Где ты? Как ты? Санта! Продираясь сквозь густые заросли железного терновника, думаешь ли обо мне? Из маленьких раночек сочится красное. Крепкий иммунитет выручает – ранки затягиваются на глазах. Завидное здоровье. Под ногами хрустят панцири стеклянных улиток, больно разят кислотные осы, горло режет ядовитый воздух. А ты продолжаешь разрезать темноту яркими лучами, что испускают твои глаза. Каждое движение – уверенно, вымерено, грациозно. Тигрица на охоте.
Не у всех мужчин получится то, что тебе даётся с лёгкостью. Неотразима, как внезапная ночная атака. Если бы нам разрешалось любить себе подобных, я бы непременно… но нам нельзя. Проклятый Лайдер!
Санта, я переживаю, болею за тебя. В иной ситуации волнения было бы меньше. Ты, искушённая в теории и практике, смело ступаешь по тропе войны, отражая любые выпады врага. Но сегодня… Какое препятствие, испытание выпадет на твою долю? Уязвимая пята есть у каждого, и у тебя, даже если ты о ней не знаешь. Скоро…
Чёрный лес кончился.
Видишь – поляна. Дикие цветы, травы по пояс, ручей. Ветер в волосах, пенье птиц. А какое солнце – ни капли радиации, тёплое и нежное. Ты давно испытывала нежность? Не пугайся, рядом – это я, это мой голос ты слышишь. Когда мы в последний раз виделись? Ты скучала? Я – очень. Не бойся, прикоснись ко мне, я – настоящий, проделки Первых здесь ни при чём. Ты устала, как ты устала!.. Сними сапоги, я омою твои ноги. Боже, ты плачешь! Не надо, Санта, пожалуйста.
Что ты делаешь, зачем оружие? Спрячь его!»
Он повалился на душистый ковёр, над головой кружили разноцветные бабочки, а из живота высыпались внутренности.
«Это чепуха, Санта, это заживёт. Ты только опомнись, пока не поздно. Прикоснись ко мне… Сама же знаешь – нам невозможно порознь, мы рождены для того, чтобы быть вместе. Наплюй на закон! Кто его придумал?! Пятый может быть счастлив только с Пятой. Да и на Пятых наплюй. Бежим из страны, в реальности ещё много места, где можно укрыться и жить безопасно. Домик над речкой, сад, пёс у порога… и… ребёнок. Я же знаю, как ты мечтаешь о ребёнке. Но на войне всё это нереально. Давай бросим бессмысленное, вечное противостояние. Это же не предательство, а спасение…»
Ей, пока ещё была способна, пришлось снова применить оружие. Красочная поляна растворилась, как кусочек рафинада в горьком чае. Девушка снова берётся прорубать себе дорогу сквозь колючие заросли, её, наверно, уже заждались на сборе. Нужно торопиться.
– Я тоже люблю тебя, солнышко… И в наших интересах как можно скорее победить в этой войне.
…Слава богу, все были на месте. Все девятнадцать. Такого удачного поворота никто не ожидал, и офицеры радостно, не тушуясь, поздравляли друг друга с тем, что ДОШЛИ.
Я, как только поднялся на камни, принялся искать взглядом Санту и, убедившись, что она среди нас, пошёл с Тимуром на крапивное поле. Там, в свою очередь, уже рысачила вовсю, раздевшись до трусов, «сладкая парочка» – седой вояка Никола и бравый парень Жека. Мы, недолго думая, последовали их примеру, но, не продержавшись и нескольких минут, повизгивая от боли, помчались в озеро. И как только «парочка» терпит, кожа у них слоновья, что ли, или так припекло без микстуры?
Всё-таки удивительное место выбрал Лайдер для сбора. Зеркальный водоём, гладкие валуны на лугу (и откуда они здесь взялись?!), густой лес… Не зря так трудно сюда добраться. Кстати, а где же он сам, вождь наш?..
Давным-давно потемнело, мы жгли костры и молчали. Лайдер не пришёл. Всем было ясно, что уже и не придёт.
Какое невероятное искушение выпало ему? Перед ЧЕМ или КЕМ он не устоял? Нам, наверное, лучше об этом не знать, потому что если не выдержал Лайдер, то что говорить о нас, простых смертных… Именно сегодня на сборе всё решится. Или Пятая армия прекращает своё существование, или мы выбираем нового главнокомандующего. К утру, не позже. На рассвете нам идти в поход, а без командира об этом не может быть и речи…
Пока что тишина в прямом смысле грозила стать гробовой.
Кто?!
В первую очередь спросил, конечно, у себя. Однозначно нет. Ну нет во мне жилки лидера, в лучшем случае – правая рука лидера, а то и левая. Да и люди не пойдут за мной, чересчур я горячий и непредсказуемый. Народу нужна уверенность и постоянство.
Дед Тарас? Слишком стар, его методами уже двести лет никто не воюет. К тому же без зубов и со своим жутким диалектом, половину слов не разберёшь, а ведь придётся отдавать быстрые и чёткие приказы, чтобы солдат тебя сразу понял, а не переспрашивал во время боя, когда секунда равна десятку жизней. Собственной частью верховодить – да, там его обожают и понимают с полуслова, с полувзгляда. Нацией – никак нет!
Иннафёдоровна? Не обсуждается. После «чёрного перелома» за ней самой нужен присмотр. Ну и ведь женщина она.
Хурлап? Он бы с радостью. Вот только не проголосуем мы за него. Груб, не в меру жесток, не образован, не управляем, эгоист… Своих людей держит исключительно с помощью кнута и пряника. Правда, его военное чутьё, удача и талант вызывают зависть у многих военачальников.
Там-Там – понятно – нет. Молод.
Верёвка? Как всегда, всё напутает, запутает, перепутает… Нет ему веры, какой-то он мутный. Пусть сидит себе в своём отделе разведки и нос не высовывает.
Санта? Здесь я не могу судить объективно. Но буду первым, кто проголосует против. Слишком дорога она мне.
Мои размышления по поводу кандидатур прервал… Никола?!
«Сладкая парочка» – Никола и Жека, то ли дядя и племянник, то ли братья, хрен их поймёшь, но то, что родственники, – известно достоверно. Как я сразу о них не подумал? Ну-ну, давайте говорите, родные вы наши, сейчас в ваших руках ВСЁ! От вас зависит, победа нас ждёт, а значит жизнь, или…
* * *
Земной Алексей остепенился. Он теперь приумножал капиталы, а не скакал из армии в армию. Алекс, прежде чем вернуться к активному образу жизни, долго и нудно преподавал.
Долгожданная пауза.
Наконец-то Тич отдохнула от неизбывного кошмара передовой множественного фронта. Она припомнила, что, кроме военного, существует и так называемое мирное время. Со всей этой войной совсем позабыла, что бывает и по-другому. Ненадолго, но бывает.
Правда, дурная привычка заразна и в любой момент способна подпортить отдых. Для этого придумана охота – что-то типа моделирования войны. Есть футбол, и вообще спорт. Сублимация войны. На спортивных аренах разгораются нешуточные битвы… Бескровные (преимущественно), но от этого не менее кровожадные. Впрочем, за настоящей кровью тоже далеко ходить не надо. Бои без правил, например.
Компьютерные игры, кинофильмы, телесериалы, литература, вообще искусство, не говоря уж о политике, экономике, этике, – потакают и культивируют… абсолютно вся цивилизация Земли стоит на едином фундаменте.
Война – действительно движущая сила их прогресса.
Это приговор.
Победители и побеждённые – во всём, всегда, везде. Желание воевать засело у них в глубине естества, на уровне инстинктов.
Война, война, война!!!
Хотя бы и в переносном смысле.

 

– Мыроныч! Открывай!
Зычный крик младшего внука Шлёмы, всемогущего хозяина концерна «Техно», заставил сторожа подскочить. Старик мирно спал в сторожке на границе зоны заражения. Спросонья он вытянулся по стойке смирно и так же чётко вдарил по большой красной кнопке на пульте.
Огромные ржавые ворота разъехались в стороны. В них один за другим, ревя двигунами, пронеслись пять китайских джипов. Молодые парни, что высовывались из открытых окон и люков, задорно гомонили, предвкушая кайф корпоративной вечеринки и азарт предстоящей охоты. Тристволки торчали из окон и люков, рядом с каждой головой… Мыроныч проводил их всех печальным взглядом с толикой сочувствия, вздохнул и уселся опять в тёпленькое кресло, досматривать сны. Железные ворота, поскрипывая, медленно сомкнулись за спинами весёлой компании, и четырёхметровый бетонный забор скрыл охотников от окружающего мира…
– Откуда такое название – Стерильный Холм? Ассоциации не очень приятные – мама у меня работает в зверинце, наслышан я, как стерилизуют животных.
Игорь – свежеиспечённый директор отдела бытовой микротехники, пытался завязать разговор хоть с кем-нибудь. «Кто-нибудь» оказался никем иным, как Василием – генеральным менеджером отдела эффективности. Именно он перевёл Игоря с должности кладовщика, на которой тот проработал года три, сразу на должность директора. Все остальные были либо бывшими начальниками, либо корешами оных, и потому смотрели на Игоря как минимум брезгливо.
Вася ответил не сразу, сначала зашнуровал высокий ботинок, секунд двадцать задумчиво молчал, а потом глянул на собеседника:
– Стерильный – значит безопасный, чистый. В отличие от зоны, раскинувшейся вокруг хранилища токсичных отходов. Вот туда без защитных очков и дыхательной маски соваться не рекомендуется. – Он опять помолчал, затем спросил: – Игорь, если не ошибаюсь?
– Да, я! Отдел…
– Я помню, – перебил его «эффектник», – с чего это вдруг ты здесь?
Василий сказал это не пренебрежительно, как большинство сотрудников после карьерного взлёта Игорька, а с некоторым удивлением.
– Так босс всё начальство приглашал, – Игорь словно пытался оправдаться.
– Ага, и ты согласился?
Василий посмотрел на него с некоторой жалостью, что ли…
– Нужно ж вливаться в высшие круги, – Игорёк наивно улыбнулся.
– Слышал, с прошлой охоты не вернулись двое? А про «матвеевских ежей» что-нибудь знаешь?
Казалось, Василий запугивал Игорька.
– Эти твари один в один дикобразы, но размером со взрослого быка. Иглы их отравленные. Действие их яда подобно действию кураре. Ты валяешься недвижимый при полном сознании на земле, а эта тварь тебя неторопливо жрёт, жрёт… жрёт. И найдут твои останки под вечер, когда все вернутся с охоты и не досчитаются тебя.
– Да ладно те народ стращать, – появился Гарик, такой же свежеиспечённый начальник, и с ним ещё две молодые «шишки».
– Здоров, кабан! – Василий крепко пожал руку и по-братски обнялся с ним. – Чего не пришёл вчера шары катать? Партия «киевки» – за мной.
«Похоже, они в „Пирамиду“ ходят, – подумал Игорь, – нефигово себя поставил Гарик. В кореша фавориту „Мини-Тех“ набился! Вечерами в бильярд играют».
– Так, дела сердешные, – отмахался Грязный Гарри. Такая кличка приклеилась к нему в конторе.
– Никак, в команду приглашаешь?
Василий окинул взглядом стоящих за спиной.
– Точно! В джипе есть ещё одно место сзади, – Гарик улыбнулся, – айда с нами, а то эти пердуны из бывшего и старого начальства брезгуют с молодёжью в одной машине ехать.
– Ну, вот если бы тебя уволили на восьмом году «правления», а на твоё место посадили другого, посмотрел бы я на твою реакцию. А директора отделов между собой дружны, так что даже не надейся на доброжелательность «стариков». – Василий с пониманием отнёсся даже к этим надутым индюкам.
– Ну, ты с нами?
– Так. Но одно условие, – Вася хитро посмотрел на Гарика.
– Ну? Говори.
– Два условия…
– Вы, молодой человек, наглеете с каждой секундой! – Гарик рассмеялся.
– Я сяду спереди, и он едет с нами, – отрезал Василий, указав на Игоря пальцем.
– Э-э-э, замётано. Ты едешь на капоте, а Игорёк в багажнике!
Чистый звонкий смех залил поляну, пронёсся мимо вышек безопасности и канул в глуши Матвеевского леса.
Спустя пять минут все в полном обмундировании собрались у костра в центре поляны. Шлёма-самый-младший читал лекцию для новичков.
– Вы уже заметили, что ружья помповые. Их нам под заказ сделали. Мой дедуля – ваш шеф – считает, что охота – это не тупое убийство. Всё должно быть максимально честно. Поэтому вместо пуль будем стрелять точно такими же иглами, какими ежи защищаются от нас. Они так же отравлены, поэтому не рекомендую с ними баловаться. Парализованных будем складывать в багажник вместе с грязными носками.
Толпа взорвалась хохотом. Смеялись даже жёны, которых взяли с собой некоторые охотники.
«Слишком много сегодня смеёмся, плакать не пришлось бы…», – лезли Игорьку в голову идиотские мысли.
– Будьте осторожны, – продолжил Шлёма-джуниор, – ежи могут метать иглы в любом количестве, в то время как у вас есть всего лишь три выстрела до перезарядки. И поверьте мне, полуметровые иглы быстро не перезарядишь. Поэтому действуйте группами. Кто в одиночку сможет завалить ежа и принесёт мне его лапу, тому я пожму руку и стану уважать.
«Чем тебе не вариант завязаться с высшим менеджментом „Техно“! Если сам „младшенький“ закорешует со мной, то куда денутся все остальные, – очередная липкая мыслишка проскочила по извилинам Игоря, – надо постараться в одиночку завалить монстра!»
– А теперь – по-о маши-инам! – Внук босса поднял ракетницу.
– Чья команда первая притащит тушу ежа, тем и достанется ящик пятидесятизвёздочного коньяка… Огонь!
Красная ракета ушла вверх к облакам. Вместе с ней во все стороны разлетелся бравый клич воинственно настроенных кабинетных крыс, коими являлось большинство присутствующих. Джипы взревели и, поднимая плотные облака пыли, унеслись прочь. Женщины остались у костра стряпать. Младший Шлёма долго смотрел вслед уехавшим. Потом вернулся к костру, достал бутылку того самого марочного коньяка, хлебнул из горла и обратился к дамам.
– Ну, молодушки, об чём общаться будем?
– Ну ты, потомок, чмо в квадрате, – голос вместе с характерным звуком «Х-х-х-хц… Ш-ш-ш-ш…» вынудил «Ромео» буквально подскочить. – Мужей след ещё не простыл, а ты уже под юбки их жёнам лезешь.
Бутылка упала на песок, выплёскивая содержимое ценой в четыре штуки евро. Шлёма-самый-младший жутко боялся своего деда – того самого, который возник будто из ниоткуда и находился сейчас за спиной внука.
– Ты?! Почему так рано? Что-то не так?
– Всё даже более чем ТАК. Сегодня будет интересно. Пойду прокачусь.
Шлёма-старший достал пульт слежения, на котором светились зелёные, красные и жёлтые точки, выдававшие расположение неких объектов, и на своей персональной «вездеходной» коляске отправился в зону заражения…
– …Держите штанишки!
Гарик съехал с грунтовки и направил джип прямо в лес. Деревья росли неровными рядами, именно так их когда-то, очень давно, посадили. С тех пор лес поредел и зарос непроходимым кустарником. Машина неслась сквозь него. Ветки и листья разлетались в стороны.
– Э-э-эх!
Джип нарвался на небольшой насыпной холмик, подпрыгнул, описал дугу в воздухе. Взвыл пятилитровый движок.
– Йи-и-и-Х-ха-а!!!
Вся компания вскрикнула, испытав мощный прилив адреналина. Две тонны железа тяжело бахнулись на широкие колёса. Что-то заскрежетало. Джип остановился.
– Ч-ч-чёрт! – выругался Гарик и ударил обеими руками по рулевому колесу. – Наверное, ось полетела! Выгружайтесь. Дальше карета не поедет.
Народ выгрузился. Все чувствовали невероятный азарт, решив утереть нос «старикашкам» и выиграть заветный ящик.
– Так, ребята! – сказал Гарик, когда всё снаряжение из багажника оказалось на земле и охотники на миг разогнули спины, чтобы вытереть пот с лиц – солнце палило немилосердно. – Я знаю, где у «ёжиков» лежбище. Если мы все туда сейчас пойдём, то завалим мутанта, и лапа будет наша. А старички пускай сопли жуют.
– Ну и где ж оно, это стойбище-лежбище? – поинтересовался Василий, закидывая тристволку на плечо.
– Возле хранилища, – ответил Гарик. – Зверюшкам жизненно необходимо подпитываться токсичными отходами, иначе они быстренько лапки откинут, ха! – Он довольно хохотнул. – Ну что, парни, идём?
Игорь, чувствуя себя чужим на этом празднике жизни, решил самостоятельно выследить и убить ежа. Хотя коллеги явно не демонстрировали своё пренебрежение, однако он чувствовал холодок отчуждения. Идея «набиться в кореша» к Шлёме-внуку прочно засела в голове бывшего кладовщика. Тогда эти снобы будут вынуждены принять его в свою компанию.
Парни быстренько экипировались, закинули на плечи ружья и трубы-футляры с запасными иглами, и выжидательно уставились на Гарика. Размахивая руками, он принялся объяснять дорогу, потом всё-таки достал карту, и охотники сбились в плотное кольцо, рассматривая лист пластибумаги, на котором Гарик чертил путь.
Игорь, воспользовавшись тем, что на него никто не смотрит, ушёл в сторону хранилища.
Сам-то он вырос в Матвеевке, знал окрестные леса вдоль и поперёк – с пацанами пробирались сквозь дыры в заборе и устраивали около хранилища игры в казаки-разбойники. Но однажды, в день далеко не прекрасный для его собственной филейной части и задниц друзей, родители прознали, где пропадают их чада, и устроили показательный воспитательный сеанс.
С тех пор он здесь не бывал, да и лес заметно изменился – заросли одни тропы, появились другие, но общее направление Игорь выдерживал точно. Иногда он останавливался и дудел в манок, который издавал хриплый рёв, перемежаемый сиплым воем. От этих звуков мурашки бежали по коже, но делать нечего: крик самки – единственное, что могло выманить ежа из зарослей…
Внезапно в кустах раздался шорох. Игорь застыл на месте, мгновенно навёл на кусты тристволку, но стрелять поостерёгся – мало ли кто там может быть! Помешкав, снова дунул в манок. Из кустов вдруг раздался ответный зов. Всё еще не видя, кто же скрывается за ветвями, Игорь выстрелил на звук. В ответ получил залп отравленных игл, от которых едва успел спрятаться за деревом.
Стоя за толстым стволом, Игорь прислушался; в кустах ничего не шуршало. Наверняка он попал в ежа, а вот зверюге не повезло – она промахнулась…
Игорь подкрался к кусту, прячась за деревьями, осторожно раздвинул ветки, ожидая, что сейчас увидит неподвижную тушу. Но в кустах ничего и никого не было. Охотник пробрался дальше. Быть может, раненый зверь вылез из кустов и упал где-то под деревьями?.. Внезапно ветки за спиной затрещали, и Игорь, не успев обернуться, почувствовал, как в него впилась игла. Ноги подломились, мгновенно парализованный, он кулём повалился на землю. И увидел, что его кто-то схватил за ноги и потащил… Не в силах ничего сказать и сделать, Игорь в бессильной злобе наблюдал, как на поляну, куда его приволокли, один за другим из кустов вышли четверо «стариков». Пятый, тот самый, кто тащил его за ноги, был начальник отдела, чьё место Игорь недавно занял.
– Ну что, козёл, отпрыгался? – сказал экс-начальник, и пнул Игоря ногой. Боли парализованный «молодой» не почувствовал, но было до жути обидно. – Сейчас ёж тобой подзакусит, – мерзко хихикая, добавил «старик» и грязно выругался.
– Ладно, Степаныч, не трать нервы, – сказал кто-то из четверых; Игорь, лёжа на боку, не мог видеть, кто это был. – Сейчас его друганов повяжем, и всех оптом скормим стаду. Я знаю, где оно пасётся.
«Всё… Амба, – подумал Игорь, который даже не почувствовал, как из глаз потекли слёзы. – И на фиг мне эта охота нужна была! Выпендриться захотелось!»
– Ну, сосунок, глянь-ка на гёеня! – сказал бывший начальник. – Пусть меня потом никто не обвиняет, что я выстрелил врагу в спину.
Игорь поднял глаза – единственный орган, который не утратил подвижность – и увидел чёрный строенный зрачок, уставившийся ему в лицо. Палец на курке дрогнул, и Игорь невольно зажмурился, ожидая услышать шум выстрела… Но вместо этого убийца вздрогнул и повалился на него. Как мешок, сверху, прямо на жертву. Из горла бывшего начальника торчала длинная игла.
Команда «стариков», пронзённая отравленными иглами, валялась парализованная на поляне, а «молодые», во главе с Васей, выходили из засады.
– Ну что, Игорёк, – сказал Василий, присев на корточки и заглядывая ему в глаза, – перетрухал малость? Но ничего, – он похлопал по-прежнему обездвиженного Игоря по плечу, – мы тебя отсюда вытащим. Бог не выдаст, ёж не съест! Мы своих не бросаем.
Несмотря на опасность момента, Игорь почувствовал радость оттого, что его назвали своим.
– Я давно подозревал, что тут чем-то воняет, – сказал Василий, вставая.
– Да не воняет вроде… – растерянно сказал Гарик, предварительно потянув носом.
– Это я так, иносказательно. Воняло заговором. Старички решили нас подставить. Уж слишком злы они были на молодняк.
– Ещё бы, – сказал Гарик, – мы капитально их подсидели, сковырнув с насиженных местечек.
– Вот они нам и приготовили местечко потеплее, в желудке у ёжиков, – горько резюмировал Василий. – Неужто вы думали, что они так просто откажутся от своих кресел в «Мини-Тех»? Да они готовы носом землю рыть и скормить нас тварям живьём, только бы не упустить места у кормушки! Надо было спровоцировать их на открытые действия, вот я и воспользовался Игорьком. Ты уж извини, – обратился он к Игорю, – но ты лучше всех подходил на роль наживки.
– Ну и что теперь делать будем с ними? А? – Гарик растерянно оглянулся на ребят, стоящих поодаль, те ответили такими же растерянными взглядами.
В этот момент кусты затрещали, пропуская массивное тело, и на поляну выкатился Шлёма-старший, ведя на привязи ежа. Тот, как ручная собачонка, послушно трусил за человеком.
– Ну что, молодцы, повязали-таки старичьё? – Шлёма обошёл всех обездвиженных и потыкал стволом ружья в каждого.
Василий шарахнулся в сторону от ежа, который вознамерился его понюхать. Остальной молодняк сбился в кучку и со страхом смотрел, как на поляну из кустов выползают ещё три ежа и начинают обнюхивать лежащих на земле людей.
– Что, струхнули? – довольно засмеялся Шлёма-старший, поглаживая своего ежа по морде, покрытой мягкой шёрсткой. Влажный нос зверя доверчиво тыкался ему в ладонь, выпрашивая подачку. – Теперь точно ящик вам не достанется. Да вы не переживайте, не в коньяке было дело!
– Интересно, в чём же тогда суть? – спросил Василий, на всякий случай не убирая палец с курка.
– А в том, что охота идёт на людей. Молодые охотятся на старых – старые на молодых. Вот эти, – он мотнул головой в сторону парализованных побеждённых, – в своё время, когда были молодыми, прошли через такую охоту. И с боем завоевали право быть руководителями. А теперь, как я вижу, вы им носы утёрли. Ну и поделом ветеранам!
– Ну и что же с ними теперь делать? – спросил Гарик.
– А ничего! – снова хохотнул Шлёма. – Вы уже всё сделали. Валите отсюда, зверюшки сами разберутся с мясом.
С этими словами он отстегнул поводок своего ежа; тот, радостно сопя, подковылял к близлежащему «старику» и принялся жевать его руку.
Брызнула кровь, затрещали кости. Остальные ежи разбрелись по поляне, выбирая себе жертв по вкусу. Василий прикладом двинул по морде одного из ежей: тот вознамерился откусить у Игоря ухо.
Несчастные, пожираемые заживо, не в силах ничего сказать и сделать, бешено вращали глазами. Жилы на шеях вздувались от беззвучных криков. Гарика стошнило прямо на сверкающие ботинки Шлёмы-старшего.
– Мы, пожалуй, сваливаем, – выдавил из себя Василий, взгромоздив на плечо обездвиженного Игоря. – Чувствую себя людоедом. Всякое повидать довелось, но такого…
Деморализованная группа молодых начальников уныло брела сквозь заросли, волоча за собой стрелоружья.
– Охренеть можно! – взорвался Гарик, когда они отошли настолько, что уже не было слышно ежиного чавканья. – Завтра же увольняюсь к чёрту! Не хочу, чтобы и меня через пять-шесть лет вот так же сожрали!
– Думаешь, они хотели? Но не уволились… На войне – как на войне, – задумчиво сказал Василий. – И неважно, где она ведётся… на поле битвы или на поле бизнеса. Такая уж доля у нас… э-э, землян. И не хочешь уже, а всё воюешь, воюешь… Никак не навоюемся. Ничего не скажешь, воинственный… хм, мир! Даже предполагаемый конец у него, по религиозным прикидкам и теоретическим прогнозам, и тот сплошная битва всех времён и народов.
Назад: Глава седьмая РАЗНОСТЬ МАСШТАБОВ
Дальше: КНИГА ВТОРАЯ Особые отдельные