Книга: Сотовая бесконечность
Назад: ЧАСТЬ ВТОРАЯ Все ушли на фронт
Дальше: Глава девятая ОДНИМ МИРОМ МАЗАНЫ
* * *
Курт Беккер задрал голову. Синоптики не ошиблись. Погода на редкость хороша. Слишком хороша, чтобы умереть. Умереть? Что за пораженческие настроения! – одёрнул он себя. Редкие облака мирно пасутся в прозрачной синеве. Курт глубоко вздохнул, словно хотел надышаться напоследок. Напоследок? Да что за идиотские мысли лезут в голову перед атакой!
На него возложена великая миссия! От его команды зависит исход войны! Беккер взглянул на свою батарею. Двадцать пузатых серых баллонов, в которых заключено новое чудо-оружие, о котором ходят самые невероятные слухи. В окопах шептались, что благодаря этому оружию война закончится в считанные недели. Самые безнадёжные оптимисты даже рисковали назвать дату. Хотя у каждого она была своя. Не далее как вчера Отто Ланге, с которым они вместе ходили в школу, а потом топтали паркет в университете, доказывал ему, что новый, тысяча девятьсот шестнадцатый год они встретят дома, в Дармштадте.
Дом… Как он теперь далеко… Как странно и невероятно глупо воевать со страной, чей царь женился на дармштадтской принцессе.
Бедный Отто! Ему невдомёк, что за дрянь дремлет за металлическими стенками баллонов. Только бы не изменился ветер! Иначе испытать всю мощь оружия придётся на себе.
Курт закурил. Жадно вдыхая дым, вспоминал, как Шарлотта, милая черноглазая малышка, подарила ему этот вышитый кисет, зардевшись, чмокнула в щеку и, ещё более краснея, шепнула: «Моему герою!»
Моему… Славная девочка.
Курта отобрали в химическую команду потому, что он учился на химическом факультете Дармштадтского университета. Командиров не смутило, что он успел закончить всего два курса. Ему и ещё десяткам таких же студентов-недоучек на скорую руку объяснили азы обращения с новым оружием и присвоили внеочередное звание.
Сигнальная ракета! Белая. Она уносится ввысь, будто хочет пробить облако, а потом, потеряв надежду остаться в небесах, медленно летит вниз, оставляя за собой дымный след.
Курт отбрасывает сигарету. Командует: «Внимание! Снять колпаки! Привинтить шланги!» – и удивляется сам себе. Голос стал чужим – твёрдым, громким. А внутри всё дрожит, дрожит, и мелко-мелко дёргается веко.
Солдаты двигаются как автоматы. Раз-два-три… Раз-два-три… Шланги, как жирные питоны, переползают через бруствер, разевая жадные пасти. Вторая ракета. Красная… Как и положено на войне. Красное – значит кровь… Сигнал к атаке. Ракета гаснет, и только белёсый след, тающий в воздухе, зачёркивает всё-всё-всё, что было до…
Шланги-питоны дёрнулись, из пастей с шипением повалил густой дым. Струи слились в одну, перемешались. Перед окопами заклубилось огромное облако. Мутно-зелёное, оно шевелилось, как живое, росло вверх и вширь, заслоняя собою всё вокруг. Резкий порыв ветра рванул его и погнал вперёд, на вражеские позиции.
«Господи! – мысленно завопил Курт изо всех сил. – Господи! Сделай так, чтобы ветер не поменялся!»
…Офицеры британского пехотного полка Брайан Монсон и Джордж Питерсон вылезли на бруствер окопа, спасаясь от невыносимой духоты.
– Боже, дышать нечем! – в который раз пожаловался Питерсон.
– Ты прав! – отозвался Монсон и, глубоко вздохнув, надрывно закашлялся. – Да замолчишь ты?! – внезапно обозлившись, гаркнул он, когда смог отдышаться. – Без тебя тошно!
Слабый северный ветер не приносил облегчения. Он не перемещал воздух, а только слегка его взбалтывал, как жаркий, липкий коктейль с отвратительным запахом. Пахло остывшим порохом, грязной одеждой, потом и кровью. Хорошо ещё, что похоронная команда убрала тела погибших. Если бы в этот коктейль добавилась ещё и струйка трупного запаха, то дышать было бы просто не-воз-мож-но.
Внезапно со стороны французских окопов донеслась стрельба. Видать, лягушатники (ну и что же, что союзники, а лягушек всё равно жрут!) завязали бой. Монсон оживился, достал полевой бинокль и направил его на позиции франзузов. Остальные даже не высунули головы из окопов. Подумаешь, стрельба. На то и война, чтобы стрелять.
Лениво переговариваясь, солдаты курили, а офицеры тихо разговаривали о доме, о конце войны, о жёнах, которые конечно же ждут и любят. Вдруг Монсон крикнул: «Французы! Бог мой! Их прорвали!»
Словно подброшенные взрывом, из окопов высыпались солдаты и принялись всматриваться вдаль. Питерсон вцепился в свой бинокль. То, что он увидел, потом не давало ему спокойно спать долгие-долгие годы. Сердце англичанина прыгнуло к горлу и билось там, колотилось, мешая дышать.
По полю бежали, размахивая руками-спичками, тысячи маленьких человеческих фигурок. Они бежали изо всех сил, спасаясь от чего-то ужасного, катастрофичного, апокалипсического. Того, что невозможно осознать и от чего не спастись. За людьми ползло облако. Огромное. Зеленовато-серое. Точно морской прибой, оно тихо катилось, заливая округу, затапливая все неровности, траншеи, воронки от снарядов, заполняя окопы и выплёскиваясь из них мутными волнами. Оно догоняло бегущие изо всех сил фигурки, накатывалось на них. Люди, оказавшись в его мягких объятиях, падали, как будто им подсекали ноги. Одни старались подняться, но, хлебнув мутного дыма, падали обратно. Другие пытались зарыться лицом в землю, но, не в силах сдерживаться, всё равно глотали зелёный дым и, захлебнувшись, хрипели забитыми кровавой грязью ртами. Солдаты вязли в зелёном облаке, агонизируя бились о камни, из последних сил цеплялись за траву, пытаясь задержаться на этом свете и не утонуть, не пойти ко дну в проклятых волнах…
Облако, растекаясь всё дальше и дальше, постепенно желтело… Только несколько человек смогли добежать до британских окопов. Они бежали и бежали, и, лишь почувствовав себя в чьих-то руках и услышав взволнованную английскую речь, смогли остановиться и тут же рухнуть на землю, сражённые приступами жуткого, выворачивающего кашля. Их чёрно-багровые лица, слепые глаза, словно затянутые свинцовой пленкой, дикие крики о помощи повергли всех британцев в ужас.
Пока они пытались оказать первую помощь спасшимся из зелёного облака, возле окопов появились ещё два человека в странных резиновых масках с круглыми стеклянными глазами. К маскам крепились плоские железные коробки. Пришедших едва не подстрелили, сперва приняв за посланцев дьявола, настолько у всех были натянуты нервы. Потом говорили, что люди эти, вроде бы, вынырнули из облака. Тем более удивительно, что они остались живы, но ещё удивительнее – что невредимы. Два человека. Они говорили по-французски. Питерсон хорошо знал язык лягушатников и перевёл Монсону их рассказ.
…Там, где прошло облако, трава пожелтела и свернулась, как обожжённая, листья в считанные мгновения пожухли и облетели, птицы замертво свалились на землю и даже бабочки умерли в полёте и осыпались с небес, как пепел…
Французы сняли свои странные маски, которые они назвали противогазами. Их лица, нормальные, белые, и обычное дыхание свидетельствовали о том, что даже в газовом облаке возможно спастись; выжившие предупредили, что следующая атака германцев будет направлена в сторону британских окопов. Союзники рассказали, что эти противогазы скоро поступят на вооружение, а пока от газа можно защититься многослойной повязкой, смоченные гипосульфитом натрия…
Пока англичане оказывали помощь пострадавшим в газовой атаке, два француза куда-то исчезли, на что в суматохе никто не обратил внимания. Только теперь, когда лицо Монсона обмотано мокрой материей, а на глаза надвинуты очки в кожаных наглазниках и он без особого страха смотрит на приближающееся облако, мысленно благодаря Франсуа Дега и Жан-Луи Труайя, он запоздало думает о том, откуда французы могли знать, как спасаться от смерти, которую несут зелёные облака. И удивляется.
…Курт Беккер геройски погиб 25 сентября 1915 года во время хлорной атаки британских войск.

Глава седьмая
РАЗНОСТЬ МАСШТАБОВ

Он немножко отстал, и Андре начал переживать.
– Франс, – вполголоса кликнул парень.
Дружище Франс хоть и был повыше и покрупнее, а всё равно младше, и Андре, справивший вчера совершеннолетие, считал себя ответственным за него.
– Здесь я, – вынырнуло из-за ближайшей ветки знакомое лицо.
– Франс, это самый опасный участок во всех Альпах, держись рядом, и, пожалуйста, тише. Вчера здесь прочёсывали фаши. Они не успокоятся, пока не найдут наш посёлок. Кретины, думают, если побили франконскую армию, им удастся сломить весь народ.
Грузный, но на редкость аккуратный и проворный, Франс споро укладывал грибы в корзинку и, казалось, не слушал своего старшего товарища. Андре, наоборот, забыл на время про собирание и прислушивался к звучанию окружающей местности. Утренний лес просыпался и светлел на глазах, избавляясь от темноты. Ветер оживал в кронах, на разные лады пели птицы, зажужжали, затрещали, начали носиться мошки, стрекозы, пчёлы и прочие насекомыши. Парень тщательно всматривался в просветы между стволами деревьев и никого не видел, хотя только вот что-то почувствовал.
– Наверное, показалось…
– Показалось, показалось, – забурчал Франс. – Смотри лучше, какой большой белый гри…
– Да тише ты, кому говорю. Меня бесит твоя беспечность, Франс, вокруг война.
Оставив корзинку, Франс поднялся, тихонько подошёл к другу.
– Чего ты так дёргаешься? – зашептал он. – Война была всегда, ещё до нашего рождения уже была… Мы же с тобой партизаны, это наша территория, мы здесь родились и выросли, знаем все тропы и тайники. Смотаться от фашей нам – плёвое дело.
Андре глубоко вдохнул, выдохнул, ещё раз осмотрелся и вроде бы успокоился.
– Ладно, быстро набиваем корзины и сматываемся. Мы и так слишком далеко отошли от посёлка. Недолог час и в город выйдем, там оккупанты нас и заграбастают.
Солнце медленно, но необратимо взбиралось на верхушки сосен, и его лучи всё больше наполняли лесную чащу. День обещал быть тёплым и ярким. Франс бесшумно вернулся к своей корзинке, практически уже забитой до верха отборными грибами. Он без труда отыскал ещё пару красавцев, уложил их.
– Ну, теперь можно и домой.
Взял корзину, а под ней…
Живые человеческие глаза, и, кажется, даже злобно улыбаются. С ума сойти, в зелёном травяном покрове – пара страшных глазищ. Вырастая словно из-под земли, поднялась фигура, облепленная растительностью. За плечом угадывался до боли знакомый автомат. Это что ж получается, алеманы уже лучше партизан маскируются?!
Франс заорал что есть мочи, не столько испугавшись врага, сколько его дикого костюма а-ля леший. Но его рот тут же накрыла изрядно вымазанная в грязи ладонь, крик захлебнулся.
В отличие от младшего товарища, Андре, не растерявшись, выхватил из-за пояса револьвер, но не успел им воспользоваться. Сзади чья-то мощная лапа вцепилась железной хваткой, ловко загнула руку с оружием за спину, и от острой боли парень согнулся до земли.
– Брось ствол, дурачок, и я перестану ломать тебе руку, – сказал второй на отличном франконском.
Конечно, настоящий патриот Андре Ренуа не собирался выпускать из рук свой последний шанс, но револьвер выпал из ослабевших пальцев как-то сам собой.
– Вы можете успокоиться и послушать немного, – сказал тот, кто зажал рот Франса – судя по голосу, мужчина годился ему в отцы. Кстати, его франконский тоже был не плох. Фашисты брезговали чужими языками и учили их только лишь по необходимости. Может, всё-таки не алеманы? А вдруг русские наконец-то пришли?!
Второй, по голосу явно помоложе, высвободил из захвата руку Андре, но не отпустил её.
– Нас не надо бояться, мы… – он не успел договорить, раздалась автоматная очередь, и ближайший кустарник остался без верхушки.
«Лешие» упали как подкошенные, подминая под себя ребят, и так это искусно сделали, что четыре человека превратились в два лесных бугорка.
Да, вот это уже, похоже, были настоящие фаши. Андре отчётливо слышал топот кожаных сапог и ненавистную речь. Язык врага он знал неплохо, ещё бы, за двадцать лет оккупации, плюс тотальная алеманизация, язык оккупантов более-менее знал каждый. Фашей было трое, говорили они примерно о том, что «…где-то здесь был слышен крик, и нужно всё тщательно обыскать… а может, сова или какая другая тварь… может быть, но проверить всё равно надо… ну, ты слышал, вот и проверяй… догонишь, когда закончишь».
И что вы думаете, остался и рыскал, нелюдь проклятый! Даже один раз наступил на бугорок, под которым таились старший из незнакомцев и Франс. Франс вмиг вспотел и стал задыхаться, незнакомцу честь и хвала – он выдержал вес жирного алемана, ни разу не дрогнув, ни единой мышцей, камень, а не человек. Хорошо ещё, что враги были без своих любимых овчарок.
Первым шёл Андре, как главный знаток тайных троп, местный следопыт. За ним молодой человек, одетый в живую траву вместо униформы, потом Франс, и замыкал цепь старый солдат с алеманским автоматом, также в дикой экипировке.
– Мой пришёл в негодность во время высадки, – объяснил он в дороге, – пришлось отнять у фашей.
– А вы и вправду англы? – переспросил недоверчивый Андре.
– Точно. Меня зовут Джек, – представился тот, кто помоложе, – а вон ту старую калошу, что плетётся сзади, – Николс.
Мужчины приглушено рассмеялись.
– Вот сейчас эта старая калоша всем вам троим надерет задницы.
Ведущий остановился, перевёл дух и предложил сделать привал, сказав, что вошли в безопасную зону, куда фаши ещё никогда не забирались. Никто не возражал.
Затрещал костёр. Англы достали тушёнку, луковицы, хлеб и, о боже, шоколад! Маленькую, грамм на пятьдесят, плитку молочного шоколада. Андре присвистнул и даже слегка ругнулся от восторга, Франс облизнулся и без слов побежал к ручью за водой, попутно собирая чайные травы.
– Вот и славно, – сказал Андре, проводив взглядом сверкающие пятки друга, – не будет отвлекать. Я хочу поговорить с вами, мсье Николс и мсье Джек…
– Просто Ник и Джек, – предложил старший.
Андре изо всех сил старался выглядеть взрослым и серьёзным, компетентным и важным человеком, с которым можно решать военные вопросы. Ведь сейчас именно от него зависела судьба самого крупного в Альпах партизанского поселения.
– Ник и Джек… Вы утверждаете, что ваш штаб сотрудничает с нашим старостатом… И вот внезапно появилась реальная угроза для Посёлка, о которой вы узнали первыми, и пришли предупредить. Почему не по радио?..
Он говорил и, слыша сам себя, кривился. Неправильно подбирал слова, коряво склеивал фразы. В общем, первый круассан всё-таки кривой.
– Алеманы раскусили наш последний шифр, к тому же информация, которую мы хотим передать старосте Жаку, настолько конфиденциальна, что доверять радиограмме, почтовым голубям и прочим видам связи мы не можем, да попросту не имеем права – слишком велико её значение!
Ага, он знает имя первого старосты, уже хорошо, хотя кто его не знает – Жак давным-давно превратился в легенду…
Джек то хмурился, то ухмылялся нарочитой важности юного партизана. А вот старый вояка Николс, давно лишившийся нетерпимости, свойственной молодости, принял правила парня и решил вести переговоры в тоне, который задал юный франкон. Вероятно, мужчина был настолько уверен в своём превосходстве, что не считал нужным его демонстрировать.
Банка с говяжьей тушёнкой, которую молодой англ положил в пламя костра, набухла. Он палкой вытащил её из огня и ножом сделал пару отверстий, чтобы вышел пар и мясо быстрее остыло. Андре про себя отметил, как хорош новенький нож Королевской армии; что ни говори, а оружие англы делают добротное. Вместе с паром вытекло немного горячего жира (о, непростительное расточительство!), а воздух наполнился мясным запахом. Этот сладостный аромат через ноздри ворвался в мозг и парализовал мысли. Рот Андре моментально наполнился слюной, и теперь, чтобы нормально говорить, приходилось часто сглатывать. Парень начал нервничать. Благо, проницательный Джек, не став дожидаться, пока тушёнка остынет (зачем её вообще было греть!), легко и быстро вскрыл жестянку, покрыл ломоть хлеба толстым слоем мяса и протянул Андре.
– Спасибо! – Ничего не евший со вчерашнего обеда парень в два укуса проглотил половину сэндвича, больно обжёгся, но виду не подал. – Сразу говорю начистоту: дальше я вас не поведу.
– В смысле?! – возмутился Джек, дуя на свой бутерброд.
Ник пока молча слушал.
– В прямом смысле. Лично я вам верю. Но партизану нельзя никому доверять, даже себе. Вдруг вы шпионы фашей, профессионалы разведки высшего класса, и хотите выйти на наш Посёлок с помощью такой вот хитрой басни. Значит, дальше мы делаем вот как… – Он сделал небольшую паузу, ещё раз мысленно всё взвесив. – Отправляем Франса с запиской к старосте, и пусть он сам всё решает, присылать советников или боевиков.
– А покамест он думает, ты будешь нас здесь сторожить? – усмехнулся Джек. – Не боишься? Вдруг мы действительно эти самые шпионы?
Он боялся. О, как Андре боялся! Но другого варианта не было. Ему оставалось держать хорошую мину при любой игре.
– Да это вы должны бояться, если я вас здесь брошу. Сами вы не выберетесь из этой глуши.
Неизвестно, что бы на это ответил Джек, если бы старший не встрепенулся, словно просыпаясь после глубокого сна, и не вмешался.
– Так, всё понятно, Андре, – он поднялся, разминая ноги, – мы принимаем твои условия и готовы здесь с тобой ждать посыльных. В принципе можем и без тебя, нам в лесу одним не страшно, даже в таком глухом. Но, я так полагаю, ты опасаешься, что мы тихонько пойдём за вами следом, поэтому решил остаться. Отлично, и тебе спокойно, и нам какая-никакая гарантия того, что вы не забудете о бедных англских союзниках. Конечно, я бы мог надавить, сказав, что это мы ВАМ оказываем услугу, и что это ВАМ важно в первую очередь. Но, чёрт возьми, я прекрасно тебя понимаю, как солдат солдата. Кто знает, возможно, на твоём месте я поступил бы точно так же… Джексон, – англичанин резко переключился на другое, – а ну-ка сваргань и мне сэндвич. И куда, чёрт возьми, запропастился шоколад Франса?
Почти не жуя, за секунду проглотил свой кусочек шоколада Франс и тут же начал плотоядно поглядывать на порции остальных. Старший англичанин расхохотался и отдал свою долю. Парень и не думал демонстрировать условную вежливость и, не отказываясь, отправил в рот шоколад Николса.
– Франс, – сделал замечание его старший товарищ. – Нельзя быть таким обжорой.
– Можно-можно-можно-можно! Ты, кстати, своим кусочком не хочешь поделиться? Тебе, между прочим, больше всех досталось.
– Чего?! – возмутился Андре. – А ну быстро собирайся, ты уже четверть часа как должен выйти. И гляди не потеряй записку!
Невооружённым глазом было заметно, что «малышу» Франсу не по душе затея друга – ему понравились новые знакомые. Он вообще не мог уразуметь, зачем в одиночестве топать в Посёлок. Наверняка хитрый Андре планирует единолично съесть всё вкусное, что таится в рюкзаках англов. Но приказы старших не обсуждаются, этому в Посёлке учат с колыбели. Николс вмешался и попросил на секунду записку, чтобы вписать номер Лондонского штаба, имя начштаба, свои с напарником имена и ещё какие-то служебные коды.
– Ну, всё понял? Пройдёшь пост, сразу беги к младшему советнику.
– Да, понял, понял… – бубнил Франс. – Грибы!
– Какие грибы? А… грибы. Мы захватим твои грибы, потом. Давай беги.
И он неторопливо побежал; всё же быстрее, чем ходьба. Франс – сильный, выносливый и, как говорил его дядя, невыработанный жеребец.
С ума сойти, они пересчитали каждый патрон, проверили другие боеприпасы, почистили оружие – одно слово, педантичные англы. Андре для себя отметил, что даже отлить они ходили вместе. Чем-то эти люди были друг на друга похожи, между ними чувствовалась неразрывная связь.
Незаметно стемнело, и после бурного дня на свежем воздухе спать хотелось невероятно. Но Андре однозначно решил сегодня ночью бодрствовать.
– Твоя очередь, Ник, почему не ложишься? – поинтересовался Джек.
– Не хочется… С возрастом потребность во сне уменьшается.
– Ха, старик! Так может, я… это… того…
– Да спи уж, великий воин.
Джек быстренько соорудил себе постель из сухих листьев и уснул, едва коснувшись головой подстилки. Андре позавидовал англу и ещё подумал, что если он сам так и дальше будет сидеть в темноте, упёршись в дерево спиной, то сон сломит его под баюканье ночного леса. Франкон встал, встряхнулся, сходил к ручью, умылся… Через полчаса желание уснуть вернулось с новой силой. Заговорить с англом, который был старше лет на тридцать, Андре не решался, считая это неудобным. К тому же Ник о чём-то крепко размышлял, сидя со скрещенными ногами. Интересно, о чём? Но вот мужчина достал сигарету, откинулся назад и закурил.
– А можно и мне попробовать? – вырвалось поневоле у парня.
Не оборачиваясь, англ сделал ещё несколько затяжек и только после этого соизволил ответить:
– Понимаешь, Андре, только не подумай, что мне жалко, но действительно курева у меня осталось в обрез. Тебе ведь так, побаловаться, а мне оно жизненно необходимо. Закончится война, вот тогда со спокойной совестью и закуришь, а пока ты нужен своей родине здоровым.
– Разве она когда закончится, война-то? У меня такое чувство, что она была всегда. И мир наш, по сути своей, – война.
Англ резко обернулся и заглянул парню в глаза, глубоко, до самой души. На его лице промелькнула гримаса боли, словно кто-то кольнул иголкой под сердцем.
– Это ты где-то прочитал?
– Что-то подобное говорил мой дедушка, побывавший на трёх фронтах, я ещё тогда не понимал его слов. Герой Парижской битвы, кстати.
– М-да, красивый город был Париж, – с искренним сожалением сказал Николе.
– Они поплатятся за это преступление перед всем человечеством.
– Да разве только за это…
– Удивляюсь! Не могу успокоиться! – Сна как и не бывало. Андре переполняли вопросы, и он почему-то был уверен, что англ знает ответы. – Почему? Почему русские не вмешиваются? Ведь с их уровнем развития заткнуть армию Рема за пояс ничего не стоит! Как царство Российское может спокойно наблюдать за издевательством старого психа над всем миром?! Русских не оскорбляет собственный нейтралитет? Им давно пора вмешаться! Чего царь ждёт? Пока фюрер завоюет всю Землю, а потом пойдёт на Россию? Ведь к этому всё и движется… Странное недоразумение, почему самый великий алеманский параноик тянет с нападением на главного противника? Или между ними тайный договор?
Холод пришёл вместе с темнотой. Ник подвинулся ближе к костру и протянул к пламени сухие грязные ладони.
– Давай на всю эту глобальную ситуацию посмотрим более хладнокровно, – начал он лениво. – Как давно Россия воевала? Подобие гражданской войны шестьдесят лет назад, в пятом году, быстро задушенное в зародыше ценой малой крови, и всё… Цивилизацию сотрясают войны, двадцатый век – век сражений. Воюют все со всеми. А русские решили жить мирно – вот и живут. Результат – постоянный экономический рост, соответственно стремительное развитие науки и техники, за полвека они ушли далеко от нас, и особенно в культурном смысле. Их империя оградила себя от всего мира и счастлива. Думаешь, Рем не ходил на Россию? Да в первую очередь, но, как сообщают достоверные источники, алеманы даже не смогли перейти границу, упёрлись лбами в некое невидимое силовое поле. Ну, представь, идёшь, идёшь – бац! – и стена, прозрачная…
– Как вода?
– Как воздух, только твёрже самого твёрдого. А теперь подумай, зачем людям, невообразимо опережающим нас, полвека уж как застывших в развитии, все наши крысиные бега по поводу раздела мира? Зачем им наш тесный спертый мирок, если они уже наверняка летают на другие планеты.
Франкон вскочил, не веря собственным ушам.
– Что, правда?
– Угу. Есть такой русский князь Гагарин…

 

Что Курт Беккер геройски погиб 25 сентября 1915 года от Рождества Христова, во время хлорной атаки британских войск, она узнала ненароком. Госпожа велела референтам представить обзорную справку о химическом оружии Земли и знакомилась с цифрами во время очередного рапорта о путешествиях сына. Похоже, заинтересовалась.
«22 апреля 1915 года в 3 часа 30 минут у бельгийского города Ипр немцы впервые в истории применили химическое оружие против англо-французских войск. Для газовой атаки был использован хлор. Первая французская армия понесла большие потери. Около пяти тысяч солдат и офицеров погибли. Ещё десять тысяч навсегда потеряли здоровье.
31 мая 1915 года в районе Болимова, близ Варшавы, русские войска подверглись газобаллонной атаке. На участке фронта в 12 километров немцы выпустили 264 тонны хлора. Пострадали 8832 человека, 1101 из них – погибли.
Всего за период с апреля 1915 г. по ноябрь 1918 г. немецкими войсками было произведено более 50 газобаллонных атак, англичанами 150, французами 20…
Далее следовал текст с упоминанием имён, фамилий и названий городов, местностей, стран. Среди прочих персоналий, пострадавших от газов, упоминался в том числе и некий ефрейтор-австриец Адольф Шикльгрубер, впоследствии широко известный как Адольф Гитлер.
Завершало справку резюме:
Первую мировую войну можно с полным основанием назвать «войной газов». Ни до, ни после этой войны (вплоть до момента исчезновения свободного сообщения Локоса с Землёй и прочими планетами) боевые отравляющие вещества не использовались землянами в таких масштабах, как в 1915–1918 годах. В течение Первой мировой войны химические вещества применялись в огромных количествах: 12 тысяч тонн иприта, которым было поражено около 400 тысяч человек. Всего за годы первой мировой было произведено 180 тысяч тонн боеприпасов различных типов, начинённых отравляющими веществами, из которых на поле боя было применено 125 тысяч тонн. Боевую проверку прошло свыше 40 типов отравляющих веществ. Общие потери от химического оружия оцениваются в 1,3 млн. человек, из них до 100 тысяч со смертельным исходом».
Интерес Верховной к теме праздным обычно не бывал. Главнокомандующая что-либо узнавала с целью вполне определённой… Функционально-прикладной.
Выводы напрашивались сами собою, но Тич отогнала их подальше, выбросила из оперативной памяти. Сил на то, чтобы впускать в себя ещё и войны Локоса, у неё попросту НЕТ.
Расписывая госпоже в общих чертах (без дьявольских деталей, указующих на ОТЛИЧИЕ) похождения принца и маршала в лесах, контролируемых французскими маки, она одновременно тайно суммировала для себя впечатления, набранные земными напарниками, дядей и племянником. Долгая ирано-иракская война, бесконечные стычки европейских колонистов с индейцами Северной Америки, кавказские войны девятнадцатого века, гражданская война американских штатов Севера и Юга – свои своих, естественно, изничтожали с завидным энтузиазмом… и снова Ирак – «освободительная» операция «Made in America amp; Company». И тотчас – день, который вошёл в историю как начало фантасмагорического кошмара, известного под названием Бабий Яр. Илья и Лёха брели в одной из колонн евреев, стекающихся к оврагу по приказанию оккупационного командования…
Разноплановость страшной коллекции впечатляла! Войны межконфессиональные и межрасовые. Войны межпартийные и межэтнические. Войны межклассовые и войны межцивилизационные.
За считанные недели СТОЛЬКО всего…
У Тич родилось нехорошее подозрение, что Илья стремится погрузить Лёху в наибольшее возможное количество войн, испытывая его на прочность. «Такими темпами парень скоро превратится в бездушного робота-убийцу, – испугалась она. – Впрочем, – резонно возражала она себе, – и на одной-единственной КАЧЕСТВЕННОЙ войне через некоторое время ТАКОГО набираешься, что…»
А потом они угодили в плен. На Кавказе. Но в столетии не девятнадцатом. Следующем.
Они сознательно не воспользовались спасительным преимуществом, основным их отличием от всех прочих воинов. Аварийным уходом, благодаря которому эти двое, собственно, и могли себе позволить то, что проделывали уже далеко не первый месяц – выживать там, где выжить невозможно.
Они не ретировались с поля боя в последнюю секунду, а отдали себя в лапы исламских фанатиков.
По странному совпадению, когда их скручивали, Тич наконец-то отыскала в архиве памяти, выкопала и подняла с глубочайшего дна факт. Он подспудно бередил её с момента первого близкого знакомства с памятью Лёхи, но ускользал от сознательного осмысления.
БОБРИКОВА. Девичья фамилия Лёхиной бабушки. Анастасия Ивановна Бобрикова. Выйдя замуж, она сменила её на Сергееву. Такая фамилия у её дочерей, соответственно, и у внука.

 

Свист вертолётных лопастей на секунду затих. Мозг отключил этот раздражающий фактор. Вот она – гладь океана, приближается с ускорением в одно «же». Руки прижаты к туловищу, ноги вытянуты в струнку… БУЛТЫХ-х-х-х!!! И тишина, но уже полная. Медленное погружение в воды океана. Миллион мелких пузырей воздуха с поверхности всего тела устремились в обратную сторону. Пускай себе плывут.
Костик, подобно мокрому псу, стряхнул с себя остатки пузырей. Ещё раз… и ещё раз. Плотно провёл рукой по гидрокостюму – последний пузырёк вырвался из складки пористой резины. Конечно, фигня всё это – пока отряд доплывёт до первой контрольной точки, все пузырьки воздуха, выдающие диверсантов, сами разбульбашатся. Но всё равно страшно – всё-таки не детскую присыпку перевозят эти шустрые «амиго»!
Ещё три шумных «бултыха» и два тихих «булька», все в воде – три спецназовца и три подводных буксировщика, обвешанных пластитом.
Костик повернул голову вправо – его транспорт медленно опускался вместе с ним. Пара взмахов ластами – и они уже рядом. Система навигации отображает на маленьком дисплее положение своих и подаёт запрос на пассивные маяки, предварительно разбросанные в бухте и на подходах к ней.
Есть ответ – засветились электронная карта рабочего участка и первая контрольная точка. Вперёд!
Струемётный движок торпеды понёс Костика на запад.
Утреннее солнце ещё не пробивало десять метров воды; дна не видно. Единственный ориентир в этом сумраке – стрелка компаса и навигационка. Дисплей показывал медленное перемещение трёх зелёных точек, Костик всматривался в него, словно в волшебное окошко, как будто через этот чёрный прямоугольник в любой момент можно было сбежать отсюда. Пара медуз, водоросли да стайка анчоусов «к пиву» – вот и вся компания. Напарников не видать – отряд рассредоточился.
Десять напряжённых минут – и первая контрольная точка пройдена, теперь ко второй.
Тем временем посветлело: утро пришло и под воду. Проявилось дно – уже веселее, а то бездна под брюхом гоняла мурашки по коже, сколько бы раз Костик ни погружался. Ещё пять минут – и он уже на второй контрольной. Так, здесь готовимся и ждём остальных. АПС, пара широких обойм к нему и четырёхствольный СПП – подождут своего часа, а пока всё нужно делать как можно тише. Нож и трёхзарядная гарпунка – вот твои друзья сейчас… ну, это на случай сопротивления.
Костик отсоединился от баллона, встроенного в «торпеду», – теперь воздух следует экономить. Минут сорок можно выжать из стандартного акваланга и чуть меньше из «безбульбашного» агрегата с замкнутым циклом, а покамест всплывём и подышим через длинную трубку, совмещённую с перископом. Пять минут для разведки – вещь необходимая… Чёрт бы побрал этих перестраховщиков наверху. Нет чтобы снабдить трёхрежимными акваскопами и нормальными современными ИДА боевых пловцов, со звукоподводной связью, рассчитанные минимум на двенадцать часов, с нитроксом вместо воздуха… Уроды, отправили на такую сложную операцию с дурацкими аквалангами и агрегатами… Спецтехника не должна попасть в руки врага!
На причале всё спокойно. Суета погрузки уже закончилась, и последняя партия пластиковых бочек опускалась в трюм среднего по величине сухогруза. Столько наркоты только раз в жизни и увидишь… Начало погрузки засекли со спутника и вот, спустя несколько часов, МЫ ЗДЕСЬ. Тут как тут.
Типы из охраны, все сплошь с «калашами» китайского производства, собирались в кучки и курили «якусь гыдоту». Опаньки… из домика на причале вышло пять штук тел, облачённых в чёрные костюмы для подводного плавания. У каждого за плечами – два оранжевых баллона.
Так и есть, подводная охранка. Из воды показались пятеро, израсходовавшие воздух. Команды обменялись парой фраз. Свежая смена погрузилась в воду, и тогда пятеро поднялись по трапу. Наверняка они патрулировали солидную часть акватории. Вернувшийся из дозора бригадир ткнул пальцем под сухогруз, что-то объясняя сменщику. Ткнул именно ПОД судно. Что-то не так…
С самого начала всё было не так. Да и как может быть иначе, если америкозы сами помощи просят?.. Засекли, понимаешь ли, что судно наркоту регулярно перевозит, но, сколько ни шерстили его в портах, ни разу ничего не находили. И теперь чужими руками хотят грязную работу сделать. Зачем им конфликты? Пусть русский спецназ на себя всё берёт – по всем вопросам обращаться в Кремль. Значит, заложились под смерти наши. Суки! А то как различишь, чей спецназ, если не по трупам?..
На это задание пошли только добровольцы, причём набралось лишь трое вместо пятерых, и все как один – новички. Все «старики» подразделения тупо отказались.
У Костика имелась своя причина. Почему пошли на задание эти двое, недавно прибывшие с Тихоокеанского флота, Сергей и Валик, останется, наверное, тайной…
Костик сгруппировался и ушёл вниз. Пока охрана спустится в воду, пройдёт минута. Пока проверит акваланги и костюмы – ещё три. И плыть до сухогруза минуту. Пять минут – можно успеть… Хц-ц-цш-ш – клапан перекрыт и последний бульк понёсся к поверхности. Теперь дышим через замкнутую систему дыхания – «резиновым» воздухом. Три вещи Костик в этой жизни не признавал. Резиновые женщины, «резиновое» (безалкогольное) пиво и «резиновый» воздух – очищаемый химией, фильтрами и искусственно обогащаемый кислородом.
Как ночная тень, как дух пучины, Костик плыл к судну, почти касаясь каменистого дна, укрываясь за камнями и водорослями. Призраком из тумана прорисовался тёмный силуэт подводной части сухогруза, а вмести с ним и… Ох, ё!!!
«Малютка»… дизельная… времён Второй мировой?! Переклёпанная, переделанная, но всё же «Малютка» – наша субмаринка!
Рубка антикварной подлодочки плотно прилегала к днищу судна. Наверху погрузка легального груза завершена, трюм закрыт, а здесь – идёт полным ходом! Подлодка, похоже, всё время ходила под сухогрузом, и в то время, когда таможня роется в барахле трюма, она хранит основной груз.
Просто, просто до безобразия… и СКОЛЬКО ж это можно за один раз перевезти!
Планы кардинально поменялись. За пару минут Костик вернулся к буксировщику и послал сообщение. Ответ пришёл почти мгновенно.
«видели знаем ждём конца погрузки вместе валим подв команду ты минируешь сухогруз в районе маш отделения мы гасим подлодку будь на связи не высовывайся»
Что значит «мы», эти дятлы, что, в одном месте зависли?! Конечно, друг другу жопы прикрывают, а мою кто прикроет? Ну и ладно, подождём.
Ждать пришлось полчаса, пока скрежет металла отсоединённого шлюза не возвестил о начале операции. Костик спустился к своей «торпеде». На экране уже светилось сообщение:
«меняем позиции по схеме 2 атака по моему сигналу сначала гарпуны потом огнестрелка надо делать быстро от силы пять минут пока мы себя раскроем потом будет жарко вышлют ещё акваланг валим всех никуда не спешим тронутся с места два патрульных катера сваливаем быстро взрывчатку детонирую я»
Что ж, всё ясно. Кишка играла – первый раз Костик будет участвовать в подводной стрельбе. До этого все операции проходили без единого выстрела. Из АПС только по мишеням стрелять довелось. Классная пушка, аналогов нет, постарались инженеры.
…Никелированный прут, пробив пластик буксировщика, расстроил все планы. Два отработанных движения – и Костик превратил транспорт в щит. Ещё один гарпун стукнул в серый корпус… Ружьё Костика уже смотрело в ту сторону, где зависли, перебирая ластами, двое. Палец нажал на курок. Кисть ощутила упругий толчок.
Правый патрульный выронил оружие и закрутился вокруг оси, отчаянно дёргая ногами. Осью был гарпун. Маленькое облачко крови быстро растворялось в воде. Во второго Костик не успел выстрелить – тот уже медленно погружался, стальная спица торчала в его голове. Слева появилась «торпеда» – это Сергей. За ним следом Валик. Ясно без слов и жестов – операция началась.
Пока Костик выдёргивал из поплавков буксировщика два штыря, напарники ринулись отлавливать оставшуюся «подводную братву».
Спустя минуту Костик «летел» к сухогрузу. Вот уже метров двадцать до чёрного корпуса. На дне два мёртвых тела патрульных. Где-то ещё один.
Буксировщик Валика висел рядом с древней подводкой. Сам Валик уже развешивал пластит на её корпусе. Сергея не видать, наверное, отлавливает последнего.
Бляха-муха! Всё из-за него, Костика, – не сумел спрятаться получше… Теперь жизни ребят, да и его собственная, под большим вопросом. Если сейчас засекут – вышлют патрульные катера, и всем хана!
Костик завис в нерешительности под судном. Вина не давала покоя. Внезапно его посетила идиотская идея и, вопреки чувству самосохранения, он направил свою «торпеду» к причалу. Сообщение на дисплее появилось почти сразу: «ты куда, черт, бегом назад!». Костик не стал отвечать, лишь стиснул зубы и погладил АПС… А вот и катера. Не останавливаясь, он прилепил на днище две «присоски» и круто развернул буксировщик назад. Ещё надо успеть заминировать сухогруз…
Тюнь – тюнь – тюнь!
Прямо перед ним, ведя за собой шлейф пузырьков, вошли в воду пули. На причале его засекли. Чёрт! Быстро сматываться. Сзади несколько раз что-то плюхнулось – это новая команда спускалась под воду. Костик насчитал одиннадцать «бульков». Ой-ой! Кранты нам или не кранты? Вот в чём вопрос.
Возле судна его уже ждали Сергей и Валик – они завершили минирование. Теперь его очередь. Товарищи прикроют. Раз – одна мина притянулась магнитом. Удобная хрень, в смысле разработка. Мина представляла собой куб, одна грань которого была присоской, другая магнитом, третья – шипастый ёршик с саморезом по центру (он нужен для закрепления на деревянной поверхности, но все его использовали для снятия слоя ракушек, которыми обрастает днище). Три оставшиеся грани – это клавиатура, ручка на противоположной грани ёршика и гладкая поверхность с гордым тавром: «Сделано в России».
Донеслись звуки стрельбы. Валик гасил короткими очередями, Сергей шмалял одиночными… Ещё шесть мин закреплено. Этого должно хватить.
Костик откинул колпак на пульте «торпеды» и нажал жёлтую (позорную – так её, шутя, прозвали) кнопку. Гидроакустический сигнал передал команду к отступлению. Стрельба утихла. Два буксировщика рядом – ребята поравнялись с Костиком. Серёга в полном порядке, а вот гидрокостюм Валика порван на бедре, среди лохмотьев виднеется белая плоть. Раны под водой выглядят не так, как на суше. Кровь быстро растворяется в воде и куски тела видны отчётливо, как мясо в лавке на рынке. С таким ранением Валик далеко не уплывёт… Бля!
Взвыли стоявшие на причале катера. Костик подал знак: «всплываем». Три «торпеды» грациозно вынырнули на поверхность. Костик оглянулся – отплыли всего-то на дрянной километр. Катера уже шли к ним.
– Держись, народ! – Серёга вынул загубник и достал пульт. Вся взрывчатка сдетонировала одновременно. Столбы воды поднялись к небу. Грохот взрыва. Куски катеров разлетелись над акваторией. Сухогруз накренило. Огромные пузыри и масляные пятна, всплывшие из-под него, возвестили о кончине субмарины. Несколько тел оглушённых аквалангистов всплыли на поверхность. Ну, вроде всё путём…
Стали заметны движения на берегу. Новая толпа аквалангистов садилась в резиновые лодки. А лодок этих всё прибывало и прибывало.
– Костик, – обратился к нему Серёга, – ты давай плыви в точку эвакуации, нас не жди. Мы тебя прикроем.
– У-у-бу-гу, – Костик пытался возразить с загубником во рту. Выплюнул его и твёрдо сказал: – НЕТ! Мы вляпались в дерьмо вместе, и выбираться будем тоже вместе.
– Костик, не спорь, – Валик выдавливал звуки сквозь зубы. Рана болела.
– Да, Костик, уходи отсюда. Валик далеко не уплывёт, – Серёга вновь заговорил, – а я брата не брошу!
– А я, что ж, гад какой-то или трус паскудный? – не унимался Костик.
– Это приказ! – отрезал Сергей. – Я давал запрос на эвакуацию. Мне ответили, что пока нет возможности, плохие погодные условия, – Сергей указал на ясное небо. – Видишь? Нас не заберут отсюда, пока кто-нибудь не умрёт. Им нужно оставить улику. Тело одного из нас.
– Кто-то должен остаться, чтобы рассказать всё, – Валик коснулся плеча Кости.
В этот момент Костику так захотелось жить, аж слёзы потекли. Но и боевых товарищей бросать тоже не дело – совесть замучит бессонницей. Но всё же он пошёл на это ради денег, ради Ксюши и квартиры в Питере… А зачем покойнику всё это?
– Возьмите, – Костик протянул свой АПС и несколько обойм, – удачи вам.
Зубы сильно сжали загубник, и Костик ушёл под воду.
Всё время, пока плыл к точке эвакуации, он будто слышал звуки стрельбы, хотя не ушами, конечно, вода плохо проводит звук. Душа внутри бесновалась, кричала, но он плыл прочь… Всё стало размытым. То ли вода просочилась под маску, то ли это были слёзы. И лишь одна мысль в голове: «Какая же я сволочь! Какая я сволочь! Какая сволочь…»
Вторая мысль, гнусная, как протухшее мясо, появилась уже в точке, напустила внутри смраду, вызвала отвращение к самому себе, но продолжала торжествующе вонять.
«Зато сволочь живая!»

Глава восьмая
ВОСТОЧНЫЕ СЛАВЯНЕ

– Маманя, маманя! – В горницу Лексей не вошёл, а влетел; в ручке он сжимал толстую суковатую палку, заменявшую ему в играх с другими мальчишками меч. – Послушай-ка, чего я скажу!
– Что, радость моя?
Красивая молодая женщина в лёгком, расшитом бисером летнике отложила в сторону пряжу и раскрыла объятия отраде своей – пятилетнему льноголовому сероглазому мальчишке.
Мальчик обнял мать, однако «меча» из рук не выпустил.
Маленькое тельце содрогнулось в беззвучных рыданиях. Марья почувствовала, как намокает рукав исподней рубахи в том месте, куда уткнулся носом её сын.
– Ну-ну, Лексей!
Она прижала сына к груди и принялась слегка раскачивать, как тогда, когда он был совсем ещё младенчиком.
– Ты же мужчина! Воин! Слёзы тебе не пристали!..
– Да-а… – отозвался сын донельзя обиженным голосом. – А Ваньша, сын гончара Евсея, говорит, что я – байстрюк безродный! Что прижила ты меня от медведя в лесу-у!..
Лексей разревелся с новой силой.
– Неправда то!..
Марья ещё сильнее стиснула худенькое тельце, осторожно покачивая его.
– У тебя был отец! И отец твой был великим воином!
– Правда?
Лексей поднял личико. Покрасневшие, заплаканные глазёнки смотрели на мать с надеждой.
– Конечно, моя радость!
Марья улыбнулась. Мягкой, светлой и очень грустной улыбкой.
– Тогда Ваньша, гончаров сын… Отчего он меня всегда байстрюком безродным дразнит?
Мальчонка ещё раз всхлипнул, но тут же утёр глаза рукавом рубахи.
– Дразнит он тебя потому, что завидует! – заверила его мать, сама готовая расплакаться.
В груди что-то пребольно кольнуло. Защемило так, словно ножиком острым кто-то ретивое пронзил! Но женщина справилась с собой и, улыбнувшись сквозь подступающие рыдания, озорно подмигнула сыну.
– Ну, кто таков есть его отец? Простой гончар! Никакого знатного деяния в жизни не свершивший!
Марья утёрла кусочком чистой холстины лицо сына.
– А отец твой, он всю нашу деревню спас! Не побоялся урман злобных, кои числом превосходили многократно! И победил их! – Марья тяжело вздохнула. – Так что Ивашку Гончарова не слушай! Отец твой – истинно витязь был былинный! Сокол ясный! Великим воем был!..
– Правда?! – расцвёл мальчонка, ещё раз проведя левым рукавом по заплаканным, припухшим глазёнкам. В его по-отцовски светло-серых глазах светились надежда и растущая уверенность в своих силах!
«Он всё больше и больше становится похожим на отца», – отметила она про себя, ещё раз приглаживая его буйные вихры.
– Правда!
Женщина поцеловала сына.
– Значит, правильно я ему приложил! – просиял Лексейка.
– Кому, солнышко моё? – удивилась Марья, слегка отстраняясь и уже внимательнее вглядываясь в глаза сына, мгновенно потемневшие, точнёхонько как у «её Лексеюшки»!
– Так ему же! Кому же ещё? – мгновенно надувшись и отстранившись, буркнула «надежда и опора». – Иваньше-Смердяньше!
Мальчик смешно перекривил лицо, вполне похоже изображая косящего одним глазом шестилетнего Ваньку, Гончарова сына.
– Я ему так мечом всыпал, что он только скулить поспевал!..
– Ну, беги, вой мой отважный!
Марья ещё раз чмокнула сына в лоб, развернула и легко подтолкнула в спину.
– Беги, играй, пока время есть!
Мальчик сделал пару шагов в сторону двери, потом резко обернулся и с разбегу бросился матери на шею.
– Маманька! Я тебя так люблю!
– И я тебя люблю, сыночек!
Марья не удержалась, и по её щекам побежали две солёные, влажно поблёскивающие полоски.
– Беги, родненький!
Она ещё раз подтолкнула его к выходу из горницы.
Едва негромко хлопнула за убегающей спиной добротная дубовая дверь, Марья не выдержала и, сначала тихо, а потом в полный голос, разревелась!
Проплакав немалое время, женщина, вконец успокоившись, решительно встала. Плеснула себе в лицо студёной водицы из стоящей в углу бадейки.
Вернулась на скамью, взяла пряжу – и отложила…
В тот день… В тот день, почти уж шесть лет назад…
Марья подперла лоб согнутой в локте левой рукой, правой пощупала пряжу, что лежала рядом на скамье.
Мысли уносились в прошлое. Тогда, шесть лет назад…
Солнце палило нещадно, впрочем, как всегда в это время года. Стояла самая середина лета. Лес, казавшийся высохшим, затаился и молчал! На небольших полянах, поросших буйными остатками прошлогодней, пожелтевшей травы, лишь кое-где зеленела молодая поросль. Воздух над ними вибрировал, искажая видимость, и, казалось, звенел от жара, поднимающегося от земли.
Марья устало разогнулась, отёрла выступивший на лбу пот рукавом рубахи.
С самого утра, наскоро позавтракав мягким домашним сыром и ржаной лепёшкой, она, подхватив поместительное лукошко, плетённое известным в округе мастером Владирием Лосем, отправилась в лес по ягоды.
Она прекрасно знала, где в окружающих их деревню борах можно сыскать спелую малину и ежевику. Может быть, и ранние грибы иль корешки съедобные…
Набрав полную корзину, Марья направилась домой, но поневоле остановилась на большой поляне, посреди которой лежала упавшая высокая сосна.
Поляна, поросшая молоденькой травкой, была усеяна цветами кисельника.
Девушка решила сплести себе венок.
Завтра, с утра, она должна была выходить замуж!
Жених, парень видный, первый охотник по окрестности… вместе с тем был он ей неприятен. Ну вот не то!
В любом случае, ей – круглой сироте – особенно выбирать и не приходилось.
Мать, говорят люди, первая по землям древяничей красавица, умерла родами. Отец, прославленный искусный кузнец, умер, когда Марье было десять вёсен.
Он много рассказывал дочери о свойствах всяких руд и металлов. Много говорил о ковке и закаливании.
После его смерти – всего лишь случайная встреча с Лесным Хозяином, – она осталась одна…
Безумный после суровой, затянувшейся зимы медведь хоть и выглядел жалким и отощавшим, но наглого человека задрал в два счёта! Если, конечно, таковой у его собратьев имелся.
Отец погиб, но дочь, плоть от плоти и кровь от крови, успела впитать отцов воинский дух, от Свеаррога идущий. Марья, воспитываемая суровым немногословным воином, выросла в крепкую красивую русоволосую девушку, первую невесту древяничей!
Но сколь бы ни сватались к ней разные молодые охотники, выбора ей не предоставляли. Забава, жена пастуха Додона, удочерившая её после смерти старшего брата, как полагалось по Правде Славской, племянницу особо не жаловала. Своих-то двоих, шкодливых огненно-рыжих мальчонок девяти вёсен от роду, Забава берегла пуще зеницы глазовой. Никакой работой их не утруждала. Всё делала она, Марья.
Но и на том спасибо. Жить можно…
А чего? Крыша над головой есть, тётка особо не злобствует, даже после того, как овдовела, после того памятного Перумова дня, когда муж её Додон, перебрав с медами, повздорил с Князевым человеком, тоже себе лишку позволившим.
Человек тот привёз старшине грамотку от князя Инослава, да и задержался в селении. Ну вот, хмельные оба, слово за слово, потом в кулаки, а там и за ножи похватались.
Зарезал гридень княжий дядьку Додона.
Через седмицу привёз он вдове виру богатую, как и заповедано Правдой, от дедов идущей. Да мужа-то – не вернёшь…
Срывая очередной алый цветок кисельника, она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.
Сначала это было похоже на лёгкое щекотание по затылку. Потом превратилось в покалывание.
Марья медленно – а вдруг зверь какой? – повернулась.
И увидела двух незнакомых мужчин.
На стволе сосны, поваленной непогодой, сидел мощный русобородый воин в годах. За его спиной стоял высокий красивый юноша, с виду едва на пару-тройку лет старше самой Марьи, которая в этом году отпраздновала свою шестнадцатую весну.
Она готова была поклясться чем угодно, что ещё миг назад на поляне, кроме неё, никого не было!
Оба незнакомца были в непривычной для взора человека, выросшего в спокойных бескрайных древяничских лесах, воинской справе.
Лишь однажды она видела воев князя Инослава Анежского, приплывших в их селище на большой красивой ладье со множеством крепких щитов червлёных по борту и резным узором да резанными волхвами личинами на брусах, возвышающихся на локоть по-над верхом борта.
Все, кто был тогда в селении, сбежались к бревенчатой пристани, поглядеть на княжих людей воинских.
На носу ладьи стоял важный седобородый муж, весь в серебрёном железе. На плечах его покоился тяжёлыми неуклюжими складками скреплённый дорогой фибулой из гракского злата плащ зелёного, как и вешняя поросль, цвета. А с ним пять дюжин воев угрюмых.
Эти же глядели спокойно, доброжелательно даже. А на лице молодого вообще расцвела широченная улыбка.
На обоих был добротный кольчатый доспех, тускло отливавший маслянистым блеском. Длинный, тяжёлый даже на вид, до середины бедра, свитый из двух, а то и трёх слоев колец. Усиленный толстыми стальными пластинами на груди и плечах. Крепкие шеломы с кольчужными бармицами, долгие прямые мечи, длинные кинжалы, луки с полными стрел колчанами, короткие копья с толстыми древками и широкими, остро заточенными лезвиями.
У старшего, обутого в добротные крепкие сапога, на шее висела витая серебряная гривна. Как Марья знала от отца – знак начальствования воинского.
– Доброго дня тебе, красавица! – молвил он густым сочным басом. – Не боязно тебе в лесу одной-то?
– И вам дня доброго, люди прохожие, – Марья поклонилась. – Нет, не боязно, дяденька! Я привыкши, с малолетства в лес по грибы-ягоды бегаем.
– Понятно. А не подскажешь ли, в какой местности мы находимся? А то, вишь, нездешние мы, заблукали.
– А сами-то кто будете? Куда-откуда путь держите? – не сводя с незнакомцев настороженного взгляда, девушка прижала к груди лукошко и сделала маленький шажок назад.
– Да ты, цветик, нас не опасайся! – вступил в разговор молодой. – Мы не тати какие лихие, а люди воинские князя Володимера Новиградского. Несём вашему Инославу Крутоборычу грамотку тайную…
– Ты, Лексей, тово, язык бы попридержал! – полуобернувшись к молодому спутнику, рявкнул обладатель гривны.
– Да ладно тебе, дядька Мирон!
Лексей успокаивающе положил ладонь на окованное плечо старшего.
– Девица-то нас уж точно ворогу не выдаст! Не выдашь же?
Молодой красавчик озорно подмигнул девушке, и та, помимо воли, ответила ему улыбкой и тут же залилась краской.
– Ладно, – не стал спорить начальник. – Мы истинно есть вой новиградские, дружинники светлого князя Володимера, сына Гвидона Сухорукого. И грамотка при нас имеется.
Он значительно так похлопал себя по груди широченной пятернёй.
– Истинно мы заблудились, ранее в этой местности не бывая…
– Что ж вас таких неумех послали?
Марья вдруг почувствовала… поняла, что эти – вправду СВОИ! Потому расслабилась и даже позволила себе созорничать.
– Слали бы мужей, знакомых с землёй нашею! Али нет таких в княжем воинстве?
– Э-э, девица! – неожиданно рассмеялся старший. – Да ты не выведать ли секреты воинские из людей ратных чаешь?
Он на мгновение прищурился, как бы оценивая, стоит ли ей верить. Потом усмехнулся. Совсем как отец, бывало… Она помнила!
– Есть, есть мужи, землю сию ведающие, в дружине княжеской. А нас потому заслали токмо, что бывали мы в стороне дальней, восходной, с разведкою. И повелел нам князюшко наш, Володимер свет Гвидонович, нами добытые вести самолично князю Инославу и пересказать…
– Ясно, дяденька. – Марья опустила лукошко на землю. – Зовут меня Марьей Сиротиной, а живу я неподалёку в селении Заборье, княжества Анежского. Тут совсем недалече! А если вам ко князю надобно, так это лучше всего по Медведице-то, ладьей… Иль из наших кто возьмётся лодкою! Да ведь хлопотно это, да и долгонько. Коль лодкою, так лучше уж пеши! Пару дён сохраните, коль ходить учены…
– Э-э, уймись, трещотка! – Старший протянул к ней ладонь в предостерегающем жесте. – От вы, Ладины дочери, то молчите, то трещите без умолку! Ты давай вот что… Давай-ка, лебёдушка, проведи нас с Лексеем к старосте вашему. С ним потолкуем.
– Пойдёмте!
Марья согласилась легко. Тем паче что красавец Лексей мигом подхватил её лукошко и тут же, широко улыбнувшись, спросил:
– А отчего же тебя так зовут величают-то, красна девица? Что это за прозвание такое, Сиротина? Отчего ж такое скорбное?
– А потому как я натуральная сирота и есть со всех сторон, – отозвалась девушка, направляясь в лес едва заметной неопытному глазу тропкой. – Живу уж который год без батюшки, без матушки! У тётки родной, в приймах!
– И как же поживается тебе, горлинка?
Марья смутилась.
– Стоит ли пытать такое перехожим людям у девушки невинной?
– Такая краса-лебедь и…
– Поручик, МОЛЧАТЬ!!! – раненым медведем взревел Мирон. С размаху припечатал тяжёлой дланью по губам Лексея. – Совсем розума лишился, отрок? – Ты, краса-девица, не бойся, – повернулся к ней Старшой, покуда Лексей обиженно отирал губы рукою. – Просто падок наш паря к болтовне о делах княжих тайственных. Дабы девицам наивным себя явить в самом наигероическом виде. Не может, стервец, устоять пред красой девичьей! Пред глазами васильковыми! Молод ещё!
– А какой же секрет княжий в том, что я краса-лебедь? – спросила его девушка, на мгновение закрывая глаза.
Мирон расхохотался так громко, что, слишком сильно запрокинув голову, сам едва не упал.
– А ты представь, что мы с опасностями многими прознали о красе твоей именно в земле далёкой Орловской, где люди на одном месте не живут! И везём мы те знания тайные, дабы к самому княжему уху доставить!
– Ладно вам, дяденька! – Девушка вновь направилась по тропе, ведущей к Заборью. – Шутник вы, дядя Мирон!
– Да ить чего ж шутник-то? – обиделся тот. – Да и с чего бы шутить мне? Краса-то, она краса и есть, как ни глянь! Сказка она, конешно, по сути своей – кривда. Но в ней намё-ок!.. Лексей-остолоп, он истинный герой-то и есть! Считай, один всё и сделал! Правду тебе говорю! Так и было! Он хоть и молод, однако вой добрый! Не всяк муж, сединой убелённый да шрамами ратными отмеченный, с сим отроком равняться способен в доблести воинской! Однако…
Что именно «однако», узнать она не успела, поскольку из кустов орешника с диким визгом вырвалась маленькая Алёнка. Девятилетняя дочурка Семёна-лапотника. Она ревела во весь голос, а вслед за нею из кустов вынырнул здоровенный мужик, шкурами звериными укрытый. Нездешний, с заплетённой в мелкие косицы чёрной бородой.
Его глаза горели неподдельным сумасшедшим азартом, а руки готовы были ХВАТАТЬ!
Когда и откуда в руке улыбчивого Лексея появился малый ножичек вострый, на метание нацеленный?
Алёнка заплаканная с Марьей встретились в тот же миг, как и ножичек Лексеев с горлом ворога чернобородого. Так и хрюкнулся, треклятый, оземь!
– Лекса! – укорил младшего Мирон, успевший выхватить меч их богатых ножен. – Кого теперь допросим-то?
– Да ить девчонку-то и допросим! А?
Еловые ветки вновь зашелестели, и на поляну высыпала троица мужиков оружных, соплеменников покойного. Сходство было очевидным! Такие же смуглые, чернобородо-косичные, одетые не по-росски.
Увидав воев княжеских и мёртвого сотоварища, они молча обнажили мечи и бросились в атаку.
Бой, несмотря на их численный перевес, был коротким и жестоким.
Расширенными от ужаса и восторга глазами Марья, прижимая к себе сомлевшую девочку, смотрела на то, как ратники княжьи с ворогом расправлялись. Богатырь Мирон схватился на мечах с таким же рослым и мощным мужем, воином в наброшенной на голову и спину медвежьей шкуре с головой. А Лексей, резво сбросив всю лишнюю поклажу, перехватил поудобнее копьё. Такого она никогда не видела! Тяжёлое оружие порхало в его умелых руках с лёгкостью бабочки! Он бил противников обоими концами копья! Такого диковинного способа, сколь Марья ведала, в их землях не пользовали…
Лексей в два счёта убил своих супротивников. Понадобилось ему для этого на пару ударов сердца больше, чем дядьке Мирону для того, чтобы рассечь здоровенному вражине грудину и обличье.
– И што за люди сии есмь? – Мирон отёр лезвие о шкуры, укрывавшие поверженного им воя. – Не мог, что ли, одного живого оставить?
– Так я на тебя, Мирон Силыч, с опытом твоим полагался!
Лексей вновь озорно улыбнулся напуганной девушке и подмигнул.
– Думал, ты озаботишься…
– Думал он! – буркнул тот, мгновенно насупившись, и сам пошёл в наступление. – Вечно полагаешься на наставника! Мол, чего не доделаю, не досмотрю, дядька замажет? Думаешь, коль ты сын сестры моей меньшой, так я вечно за тебя сопли подтирать буду? Вот ещё!.. Что там с девочкой?
Он резко повернулся к Марье. И тотчас же вновь развернулся к своему спутнику.
– Да ты, хоббит улыбчивый, сам посмотри на него! Чего у него на башке надето? Ась? Скальп-то медвежий, видишь ли? А значит, имеем берсерка в натуральном виде! Вот и суди сам, сопля зелёная, до допросов ли мне было? То-то!.. Ну, так что там с девулей-то?
Только сейчас, зачарованная видом их смертного боя с чужаками, девушка вспомнила, что продолжает прижимать к себе непритомную Алёнку Лапотникову.
– Алёнка! Алёнка-а-а!
Марья, супротив своему обычному обхожденью, быстро и деловито привела обморочную в чувство – потормошила да, отчаявшись, пару раз по щёчкам хлопнула.
Девочка вздрогнула, распахнула перепуганные глазёнки.
Узнав Марью, она судорожно обхватила её, уткнулась носом в грудь и разревелась.
– Ну, ну, девонька! – Лексей ласково потрепал по плечам рыдающего ребёнка. – Всё минуло! Вороги убиты, больше тебе ничего не грозит.
– Алёнка! Что стряслось?!
– Нурма-аны в недолзи до полудня приплы-ыли! – провыла Алёнка, по новой заливаясь слезами. – Мы-то их, как во-одится, хлебом-солью! А оне-е!.. – Рыдания, вызванные пережитым ужасом, душили девочку. – Да напали на наше селище родимое нурманы лютые! – выпалила она, едва опамятовав. – Прыплыли ладьей-то, аки люди торговые! Кто их там иноземцев-то разберёт, с обвычками ихними, заморскими! Мы их встретили, по-доброму, по Правде. А оне за стол сели, хлеб с дедом Миколой преломили. А после, гады такие, медами упившись, стали жёнок наших сватать непотребно! Ну, мужики, знамо дело, их приструнить бросились, а оне – в мечи да в железо-о!.. – Алёнка пару раз протяжно всхлипнула. – И деда Миколу убили-и-и!..
Она вновь разрыдалась и уткнула мокрое лицо в Марьину грудь.
– Понятно… – Мирон бросил взгляд на Лексея, вытирающего тряпицей свой нож метательный. – И чё делать будем?..
– А чё делать-то? Помогать надо братьям-славам! – Лексей больше не улыбался. – Нешто мимо пройдём?
– А как же дело княжье? – прищурился Мирон Силыч.
– А не убудет от дела княжьего, ежели мы деревню от татев заморских избавим, – решительно отрезал юноша. Его красивые ясные глаза налились свинцовой грозовой серостью.
– Ладно, Лексей. Дело говоришь, – согласился с ним дядька Мирон. – Давайте-ка, детки, пойдём поглядим на Заборье ваше сблизка. А там и порешим, чего деять дале-то.
Обнимая всё ещё вздрагивавшую от рыданий Алёнку, Марья повела воев княжьих к селению. Вот только теперь она шла не в голове, а в середине хода. Впереди, аки волк серый, легко скользил Лексей. Хищная улыбка появилась на его устах и не исчезала…
Вскоре, минув приметный яр, они продрались сквозь густой орешник и увидели окружённое крепким тыном селище на поляне у реки. До врытых в землю брёвен тына было локтей с сотню, однако, находясь на пригорке, они видели всё ясно, будто на ладони.
В аккурат с той стороны, откуда они подошли к селищу, находились и капище, и гостиное место, на котором располагались остатки того, что ещё недавно было накрытым столом.
В кольце из заострённых брёвен сгрудились три десятка бревенчатых домов. Между ними лежали и метались немногочисленные человеческие фигурки.
То в светлых нарядах древяничей, то в тёмных, чёрных одеяниях пришлых нурман.
Над селищем стояли крик, визг и чёрный дым кое-где распочавшихся пожаров.
– Хорошо бы до темноты прождать, – молвил Лексей, напряжённо всматриваясь в непотребство, творящееся в селище. – Да, видать, не получится. Вырежут вражины всех за то время!
Он сбросил наземь заплечную котомку, уложил рядом копьё.
– Ну, чего, дядь Мирон? С божьей помощью?
Лексей взялся за лук, наложил стрелу.
– Начнём! – кивнул тот, также изготавливая лук к стрельбе. – Марьюшка! Вы, с девонькой тут оставайтесь. Мы там уж сами разберёмся…
Натянув тетивы до половины, они споро заскользили по склону к небольшой распахнутой настежь калитке в палисаде.
Марья опустилась на землю, рядом с их вещами, и обняла всё ещё дрожащую Алёнку.
По селищу метались бабы и девки, простоволосые и оборванные. А то и вовсе нагие! За каждой с гоготом гонялись пьяные нурманы. За кем один, за кем – ватагами…
Мирон с Лексеем, беспрепятственно добравшись до калитки, быстро выпустили по три стрелы и отбросили луки. Выхватив мечи, ворвались на территорию Заборья. Шесть из шести пущенных стрел поразили свою «дичь»! Поэтому на деревенской площади их встретили всего пятеро нурман, мгновенно отвлёкшихся от преследования своих жертв, не преминувших скрыться.
Они были воями, и не теряли головы даже во время разудалого грабежа.
Однако вои князя Новиградского прошли через охватившую их полумесяцем пятёрку нурман, как коса сквозь траву. И оставили за спиной ещё пять трупов.
Потом они стали забегать в дома, расположенные вдоль улицы. Поочерёдно, то по левой, то по правой стороне, постепенно удаляясь от площади к речной пристани.
Марья прижала Алёнку к себе, отворачивая от селища. И сама смотреть не стала. Принялась сказку сказывать, Алёнке-то в утешенье.
А как досказывала уж – малышка совсем позабыла о пережитых ею ужасах, увлечённая волшебством повествования, – заявился улыбающийся Кривой Митроха-охотник.
– Пойдёмте, девицы! Вои князя Новиградского, спасители наши от злыдней заморских, послали меня.
Митроха, состроив наивозможнейше воинственное выражение лица, подтянул широкий кожаный пояс с мечом. Видать, с нурмана какого снял. Раньше-то у него сего железа не водилось!
– Что ж ты, Митроха? То первый охотник по земле древической, а тут уж и избавители?
– А чего я-то? – мигом скис известный в округе хвастун. – Оне, нурмане-то, знамо дело, сильнее! Да и забагато их было! Да ить я-то, обычаем, по зверю! А в людей-то, то бишь в ворогов, до сих пор не доводилось… – Митроха тяжело вздохнул. – Боязно! – обреченно произнёс он, потупив потухший взор.
– Ладно уж, бери поклажу-то! – усмехнулась Марья. – То дело по тебе. А уж дорогу-то до селища как-нибудь разыщем!
Неожиданно даже для самой себя Марья рассмеялась, как бы сбрасывая напряжение последних часов. И ей действительно стало легче!
Митроха, мгновенно насупившись, подхватил котомки и копья, да поспешил в селище.
Калитку он минул, когда Марья с Алёнкой были ещё только на полпути.
Митроха подхватил луки и саадаки обоих витязей новиградских, брошенные у калитки, и исчез, влетев в дом покойного старосты, деда Миколы Стройского.
Дальше воспоминания Марьи мелькали пёстрым калейдоскопом.
На открывшиеся пред нею, едва они с Алёнкой прошли калитку, картины она смотрела словно откуда-то со стороны.
Вот мёртвый дядька Семён Горомон! Под его телом, закостеневшим уже, молодой нурманин с застывшими, удивительно голубыми глазами, дико вытаращенными в такое же васильковое небо. Чужак с восково-белым застывшим лицом пронзил своим мечом маленькое сухое тело дядьки Горомона. Он всегда был меньше самой Марьи, а теперь, в смертной судороге сжавший горло своего врага, казался ещё меньшим.
Однако он был не единственным с детства знакомым человеком, ушедшим в мёртвые. Тела обильно усеивали улицы, гостевую площу и даже капище.
Каврит Лозняк, Савваней Сук, Хайрег Крошун…
Первейшие охотники селища – все погибли! И погибли с оружием в руках!
Возле каждого лежало по одному-два нурмана, которых они успели забрать с собой.
Стойко проследовав через усеянную трупами площу, Марья, продолжая прижимать к себе лапотникову дочь, проследовала в дом деда Миколы.
Там, против обыкновения, было шумно, и на приход Марьи с Алёнкой собравшиеся здесь уцелевшие мужи заборьевские – внимания не обратили.
Половина их обсуждала бой и гибель соседей и родственников, другая начинала уже гомонить о выборах старосты.
Лишь Мирон с Лексеем мгновенно заметили их появление.
– Ой вы, мужи заборьевские! – гаркнул во весь свой богатырский бас дядька Мирон. – Послушайте меня, воя скромного, княжего!
И послушали. Ох как слушали!
Дядька Мирон на удивление точно пересказал мужам совета её собственные чаяния по обустройству племён славских сообразно Правде дедовской.
И предложил в старосты… Марью.
Сообчество, иными словами – мир, решило, что дешевле будет к ней прислушаться. И в конец концов порешили, что так тому и быть.
Попутно, уже позже, занимаясь свалившимися на неё делами селища, Марья устало улыбнулась, вспоминая, што дядька Мирон нежданно взвалил на неё бремя власти над людьми, а Лексей оделил её совсем иным, сладким бременем!
Поголосили-потолковали мужи да бабы заборьевские, схоронили сельчан загиблых. Тризна затянулась далеко за полночь. А наутро вои новиградские намеревались покидать Заборье.
Она сама пришла к нему ночью на сеновал… Осознав, что осталась ОДНА ВО ВСЁМ СВЕТЕ, девушка искала тепла и утешения.
У них с Лексеем была всего лишь одна ночь!
Одна!
И он обещал вернуться!
Утром рано Лексей, нежно поцеловав её, вышел на бледный ещё солнечный свет. Погрузив на нурманскую ладью трупы всех до единого ворогов, вой новиградские отчалили от заборьевскои пристани и отбыли по реке в сторону Анеги.
Более Марья свово Лексея не видала…
Не то забрала любимого вода студёная, не то ворог недобрый, не то…
Тёткиных парней убил нурманин, пытавшийся тётку, женщину ещё молодую и ядрёную, снасильничать. Обое, что Вадьша, что Срадьша, бросились мать защищать-то! Ну и порешил их нурман-то подлый. Да и Забаву саму тож.
Так и стала Марья круглою сиротиною. Совсем у неё родни никакой не осталось. Ни близкой, ни дальней.
Да и Алёнка нежданно стала единой хозяйкой подворья. Всё семейство ейное нурманы кровавые истребили.
А бывши соседями, Марья с Алёнкой обвыклись-то да и стали горе мыкать и хозяйство вести разом.
Марья потихоньку и кузнечить зачала… Благо, тятю слушала дуже уважно, что девицам-то не свойно. И вышла кузница-то куда тем мужикам! Мастерица настоящая. Были у ней, конешно, два подручных-молотобойца. Здоровенные лбы, только силою медвежьей и славные. А она чувствовала душу металла. Истинно чудные вещи из кузни её выходили.
Таки мечи да иншее ковала Марья, дочь Кузнецова, что не могли окружные вои и охотники на неё нахвалиться.
Вот и Алёнка в пригоде стала! Пока Марья в кузне пропадает, Алёнка домовое хозяйство ведёт.
И съезжались теперича к ней, «жёнке», вои да охотники маститые, требовавшие то наконечники ко стрелам, то ножи, то к копиям вострецы. Всяко…
– Марья Ондревна!
Войдя в светлицу, Алёнка отвесила земной поклон.
– Из Овражного селища охотники прибыли. С дарами богатыми!
На дарах она сделала особое ударение.
– И чего ж хочут оне? – холодно поинтересовалась Марья.
– Дак наконечников для стрел! – отповела Алёнка, к тому времени уж девица на выданье и первая невеста на селище. И сваты приходили той весной к старостихе Марье! И вели с ней беседы мужские. О целости рода, об счастье охотном.
– Да и меч-то для отпрыска свово, нурманского, желают.
– Ладно, – стряхивая с себя последние воспоминания, Марья настроилась на обычный бабий лад. Надо было б ещё и Лексея к делу пристроить! Неча ему боле скотину гонять. Он же богатыря сын! Ему на роду написано воином бывать. Землицу родную да людишек прочих от погибели боронить.
Спервоначалу ж – обучиться оружье ладное мастерить…

 

Больше года миновало с того утра, когда Тич, в который раз пережив карусельное падение с неба, отправилась на кухню и призывный сигнал терминала застал её на полпути.
С того утра она не отвлекалась на «личную» жизнь. Ни разу не уходила в прошлое Локоса. Практически все её помыслы, за исключением малой толики, устремлялись в иные миры. Легально в один иной мир, Землю, тайком – в другие. Да, на деле миров оказалось больше. Два, возможно, три… География не совпадала. Принц и маршал перемещались не только во времени и не только в пространстве планетарного масштаба. Меняя дислокацию, они совершали переходы в космосе. Но вернуться на Землю не могли… Сообразил ли это многоопытный Виталий?
Природа мысли материальна. Желания осуществляются в буквальном смысле. Тич Эйлес Кена и все похожие на неё прекрасно об этом осведомлены. Овеществление задуманного, претворение фантазии в реальность – их дар. Проявляется он не у всех одинаково, способности варьируются, но суть – мысль способна влиять на материю – идентична. (Даже внешность, физическая оболочка, под влиянием истинного желания способна измениться, чтобы полнее соответствовать моменту истории и специфике театра военных действий.)
Вопрос: кто испытывает постоянное желание удержать подальше от Земли сына Верховной главнокомандуюшей и его наставника-экзаменатора, командующего УСО???
Безвылазно находясь в своей квартире больше года, она со временем приспособилась к малоподвижному образу существования. Тело чувствовало себя хорошо. О нём заботились, его нагружали физкультурными упражнениями, кормили, мыли, холили и лелеяли – в прямом смысле.
Разум чувствовал себя хуже. Приступы боли повторялись, реже, но… Терзания иногда беспокоили душу. Но в общем и целом организм, паче чаяния приспособившийся к напряжённейшему, изматывающему военному походу, держался молодцом. Человек ко всему привыкает. Даже к раздельному существованию тела и разума.
Даже к постоянно висящей над головой небесной глуби, в любое мгновение могущей опрокинуться и свалиться.
Даже к постыдной симпатии, питаемой к одному из землян. Соплеменнику ВРАГОВ, опрокинувших небо…
Как-то она позволила себе немного отвлечься от выполнения задания, вынырнула в мир Локоса и осмотрелась. Апартамент несколько изменился. Ощущалось постоянное присутствие другого человека. Причём мужчины. В данный момент его рядом не было, но следы отпечатались повсюду.
Она хотела было потянуться к его разуму, познакомиться поближе, но в этот момент пришлось вернуться на войну. Алекс и Виталий в очередной раз поменяли место и время пребывания, они отправились в джунгли Вьетнама, пообщаться с хитрыми бестиями – вьетконговцами.
Земные из полона освободились. Кавказский захват был затеей Лёхи, строптивый мальчишка пожелал испытать на собственной шкуре, что будет, если воевать КАК ВСЕ, не имея в запасе аварийное бегство. Убедился. Ему не понравилось. Плен и без того позор, а плен у шалых от пролитых рек крови мусульман – и позор запредельный, и унижение несусветное… Обезвредив немалую банду, отомстили и ушли в подводный спецназ, бороться с врагом аморфным, сыпучим, но безжалостным и страшным, «белой смертью». Повоевав с наркомафией, они долго и многообразно сотрудничали с братьями-югославянами на Балканах, особенно во время американской интервенции в Сербию, и теперь вот ушли драться с янки в Индокитайскую «степь». Через неделю-другую-третью наверняка покинут ряды адептов Хо Ши Мина и опять прибьются к одной из славянских армий, коих множество разбросано по эпохам и странам…
У земных прослеживалось отчётливое стремление в войнах принимать сторону славян, даже если те бывали не совсем правы. «Иноземные» – так для простоты Тич звала принца и маршала – тоже не чурались аналогов славян в других мирах, но при случае могли и против них выступить. Земные либо участвовали в баталиях, где не было славянских войск, либо служили в армиях государств, образованных славянскими народами, предпочитая обитавших на востоке и юго-востоке Европы – русский, украинский и белорусский…
Стоп. Восточные славяне. Знакомое словосочетание. Если же ещё короче… восславяне. И в этом слове определённо что-то кроется.
Она отвлеклась, пошарила в памяти кое-каких дворцовых служащих и… изумилась. Причём в первую очередь – собственной тупости. За стволом дерева леса в упор не увидела.
ИЛЬМ.
Соратник Святополка Третьего, перешедший на службу в сформированное Дымычем УСО.
Ильм мёртв. Он погиб вместе с Алексеем Дымовым-старшим. Его просто не может быть ни на Локосе, ни на Земле, ни…
Восславянин был одним из тех, кто уходил в разведку, из которой возвратилась только одна Амрина.
Госпожа.
Вопрос: соответствует ли истине правда, поведанная Верховной о результатах рейда к Чёрным Звёздам?
В конце концов, известно ли хоть что-то истинное об этих проклятущих Чёрных Звёздах?!
Есть ли они вообще?!
Назад: ЧАСТЬ ВТОРАЯ Все ушли на фронт
Дальше: Глава девятая ОДНИМ МИРОМ МАЗАНЫ