11
— Солдат… ты меня слышишь?
— Слышу. Только ты лучше не говори ничего, ладно?
— Нельзя… Ты же русский?
— Русский.
— Вот. А они в форму русскую одеты… а между собой по-английски, понимаешь?
— Кто?
— Которые меня… которые нас… Понимаешь, они в русскую форму… черные бушлаты… машину захватили… Наши решат, что это… морпехи. А на самом деле…
— Я понял, — голос у Льва стал совсем другой. — Я все понял. Теперь молчи. Мне надо подумать.
— Предупреди… понял?
— Конечно.
Светлана прижала Билли к груди. Она тоже все поняла.
— Лев… Левушка… Это Дабби, да?
— Скорее всего. Ах, не стоило мне уезжать…
— Они бы убили тебя…
— Ну, это довольно трудно. А помешать я мог, ох, как мог… Теперь поздно.
— Надо ехать туда, к этим… все рассказать.
— Я поеду один. До фермы уже недалеко, я вас оставлю и поеду. Светочка, пойми, я не могу позволить тебе с ребенком лезть под пули. Там уже наверняка стреляют. Ах, какие же сволочи…
Хозяйка встретила их, удивленно подняв брови.
— Леди, сэр, а я уже собиралась отряжать за вами погоню. Не умеете ли вы врачевать раны? Сегодня не вполне обычный день, у меня в доме лежит раненый джентльмен, а еще двое не ранены, но совершенно больны. И я просто не знаю, чем им помочь.
— Мне приходилось перевязывать раны, — сказала Светлана. — Как видите, мы привезли вам еще одного. Вы не откажете принять его?
— Как можно так говорить, леди? Робинсон, отнеси раненого джентльмена в комнату. Ах, что делают люди! Что они делают!
Светлана передала Билли хозяйке, сама пошла вместе с работником, который легко, как ребенка, поднял раненого чужака на руки и понес. В большой комнате на двух кроватях лежали три человека и мертво спали. Светлана окинула их взглядом, принялась помогать Робинсону укладывать раненого. Потом вдруг, внутренне холодея, распрямилась и еще раз посмотрела на спящих. Один из них, черноволосый, с клиновидным лицом, был незнаком. Но рядом с ним лежал изможденный полковник Вильямс. А на другой кровати, запрокинув голову и тяжело дыша, спал Глеб…
Наверное, она вскрикнула, потому что в дверях возник встревоженный Лев.
— Что…
Она приложила ладонь к губам и глазами показала на спящих.
— Это… Вильямс? — шепотом спросил Лев.
Она кивнула.
— Видел его еще до войны. Приезжал в Питер.
— Может быть. А вон тот — Глеб.
— Марин?
— Да. Глеб Марин.
— Боже мой… — Лев увлек ее в прихожую. — Слушай, неужели… Ему же лет сорок.
— Значит, столько же и мне.
Лев печально улыбнулся.
— Я уезжаю, — сказал он. — Теперь у тебя есть защита. А дело по-настоящему серьезное. Не знаю, как все обернется… Я просто хотел сказать, Светлана Борисовна, что благодарен вам безмерно, что в любой момент вы можете на меня рассчитывать… и что я вас люблю.
Я ничего не прошу у вас, просто позвольте мне вас любить… издалека, вблизи… может быть, письма? И еще я хочу сказать… — он задохнулся и замолчал.
— Левушка, — она положила ему руки на плечи, — можно, я тебя поцелую? Ты хороший, ты, может быть, самый лучший… и ты все понимаешь, да?
— Я ничего не понимаю…
Она пригнула его голову к себе и осторожно, боясь причинить боль, стала целовать потрескавшиеся твердые губы.
Так вот оно и начинается… так вот оно и начинается… так и начинается… Тряпка, обозвал себя Туров, тебе только на бумажках воевать. Он ударил здоровой рукой по ступеньке, на которой сидел. Потом еще раз. Тупая боль лениво растеклась по кисти. Ничто не поможет…
Теперь он понял, чего всю жизнь боялся. Он боялся неуправляемой толпы — и потому обожал парады.
Он вдруг почувствовал себя таким, каким был на самом деле: пожилым, маленьким и слабым. Могущество оказалось мнимым.
Кто-то из танкистов, размахивая шлемом, орал с башни. Ему вторили снизу.
В прошлом году Туров был в Никарагуа — улаживал возникшие внезапно проблемы с кокаином-сырцом. Там точно так же хоронили солдат-сандинистов. Автоматы над головами. Спите спокойно, ребята, племя готово отомстить за вас…
Племя. Уже не спецгруппа, не армия — племя.
Железный поток.
Командиры — другие. Его, если повезет, просто не пристрелят. Именно — если повезет.
Пустяковая рана, а так расклеился… И все равно — не было ни малейших сил идти туда, к могиле, забираться на танк, говорить слова, вести за собой. Сами придете и попросите: Сусанин, миленький, выведи…
Куда ты завел нас, проклятый старик? Идите вы на хер, я сам заблудился…
Ну и пусть в сердце грусть. Хрусть-хрусть-хрусть.
Кто у них там главный, с деланно-ленивым любопытством подумал он. Неужто ж Адлерберг? Вот делатель дорог…
А там, у танков, все уже решили.
Лев скакал без седла, охлюпкой. Боль плескалась в боку, туманя взгляд. Револьверы полковника норовили выпасть из-под ремня, он поправлял их левым локтем. Успеть бы… ах, как надо успеть, пока…
— …отправили его одного? Ну, что вам стоило разбудить меня?
Полковник метался по комнате, и Глеб вспомнил его конспиративное имя: Белый Тигр.
— Полковник, — сказал он, — да погодите же. Нам ничего не изменить. Скоро Робинсон пригонит лошадей, и тогда… Светлана.
— Да, — отозвалась она.
— Я… так рад…
Она кивнула.
Чужак застонал. Приоткрыл глаза.
— Пить…
Хозяйка провела ему влажной салфеткой по губам.
— Мы не дождемся, — шепнула она. Ей сказали, что Лев поехал за доктором.
И сами ничего не сделаем, подумал мрачно Глеб. Хотя…
— Миссис Гекерторн, — он наклонился к хозяйке. — Мне неловко просить вас, но не могли бы вы принести немного льда? У вас ведь есть лед? Денни поможет вам.
— Конечно, — хозяйка встала. — Вы хотите положить лед на живот раненому? Однако я слышала, что это не всегда полезно: может наступить воспаление от холода.
— Это меньшее зло, — сказал Глеб.
Хозяйка вышла, за ней вышел Денни. Устоит ли он перед ее чарами в подвале, подумал Глеб непонятно зачем.
— Я отнесу его туда, — сказал он, глядя Светлане в глаза. — Для него это единственный шанс.
— Конечно, — она кивнула.
— Я быстро, — сказал он.
— Как прошлый раз? — сказала она и осеклась.
Глеб, двигаясь неловко и как-то угловато, обошел ее и положил руку на плечо чужака.
— Полковник, вы поможете мне?
— Разумеется…
Двадцать минут спустя в отделении милиции маленькой станции Лопча зазвонил телефон, и чей-то голос сказал, что на улице такой-то лежит раненый офицер. Еще через двадцать минут раненый был в местной больничке. Хирург домой не ушел, искать его не пришлось.
После операции неизвестный офицер прожил четыре дня. Хирург, два года после института, умница, золотые руки, — не отходил от него. Были бы нормальные антибиотики… но их не было. Пенициллин, стрептомицин, канамицин. Плюс фурацилин для промывки брюшной полости. И, может быть, он все-таки спас бы офицера — но тот отвязался ночью от койки, встал и куда-то пошел…
Перед смертью он на несколько минут будто бы пришел в себя, огляделся.
— Галка же была?.. куда делась? И вот что, — посмотрел на хирурга. — Передай Турову — они по-английски говорили. Понял? Форма русская, а говорили по-английски. Пусть знает… Что? — он заозирался. — Где ты, Галка? А, вот куда… — он улыбнулся, закрыл глаза и перестал дышать.
Ну, что, король Руфус? Ты доволен? Доггерти сунул зеркальце и маленькие ножницы, которыми подравнивал усы, в несессер. Мы заварили-таки эту кашу…
Отсюда, со скалы, виден был весь лагерь пришельцев. Бинокль приближал их так, что казалось: они специально молчат и объясняются жестами, но не как глухонемые, а как актеры авангардного театра. Этот идиот Самсон…
Впрочем, сбрасывать его со счета нельзя. Идиот, а имеет власть над тысячами — да таких, которые легко дадут содрать с себя шкуру, чтобы постелить ему под ноги… Плохо, что нет ни малейшей возможности понять, чего он хочет — и, тем более, предугадать его поступки. Зато есть полная уверенность, что сам он все это прекрасно знает. Проклятый чернокнижник…
Там, у дороги, синим дымом окутывались танки — и дергались вперед и назад, выстраиваясь в колонну. Свирепый рев донесся и сюда, заставляя сжиматься что-то внутри. Страшная, страшная сила…
Вино откупорено, вспомнил Доггерти, остается только выпить его.
Сегодня будет много вина. Красного густого вина.
Дальше лошадь не шла, и Лев оставил ее. Он четко представлял себе: перевалить вот эту лысую гряду — и там под гору меньше мили. Только бы не ушли, только бы остались… Кровь ударяла в виски — поэтому, должно быть, он не услышал ни разговора, ни каких-то других звуков… это было непростительно для специалиста его профиля, но — так уж получилось…
Он перевалил гребень — навстречу ему поднимались четверо, и двоих он узнал сразу: Руфус Доггерти и Джозеф Питни, его правая рука. Еще двое были просто охранники…
Стрелять все пятеро начали почти одновременно — но, может быть, Лев успел на четверть секунды раньше. Он хладнокровно срезал Питни, одного из охранников, который взял его на мушку, выстрелил в Доггерти — тот присел и юркнул за второго охранника, пуля лишь ободрала ему плечо. Потом Льва отбросило назад, он упал, перекатился… Доггерти вынырнул, как черт из коробочки, выстрелил дважды. И все же Лев сумел поднять огромный невесомый револьвер и выпустить пулю в ответ. Лицо Доггерти удивленно сморщилось и опало внутрь себя. Последнее, что Лев видел — это темный на фоне исчезающего неба силуэт склонившегося над ним человека…
Мерсье, чувствуя какую-то невозможную воздушность в теле, осмотрелся еще раз. Еще раз проверил: все ли так, как ему показалось? Мертвый неизвестный человек в меррилендской солдатской форме. Мертвый Питни. Мертвый Трент, даже не успевший ни разу выстрелить. И на кой черт твое умение гасить свечу на пятидесяти шагах?.. Доггерти умрет: с такими ранами не живут.
Может быть, оно и к лучшему…
Позади ревели моторы, и в какой-то момент Мерсье ощутил сильнейший позыв спуститься вниз, найти Турова и все рассказать. Хотя, конечно, трудно предположить, что Туров ни о чем не подозревает. Тем не менее — был прямой приказ Парвиса: всячески способствовать авантюре Доггерти.
Что мы и делали по мере сил.
Оставить его здесь истекать кровью?.. По дикой самоуверенности шефа никто не взял с собой бинтов. Он плевался и кричал, когда кто-то брал бинты: ты что, козел, думаешь, на меня кто-то может покуситься? Думаешь, да? Уж не ты ли сам? И так далее…
Теперь вместо носа и рта у него была дыра, в которую прошел бы кулак.
Ничего не сделать, понял Мерсье. Он присел рядом с Доггерти, пощупал шею — и ударил тремя пальцами по сонной. Тело дернулось. Из дыры выплеснулся фонтан крови. Все.
Лейтенант Завитулько получил пополнение и возвращался на фронт. Две сотни молодых необстрелянных — только лагеря — матросов разместились на восьми конных транспортах: длинных подрессоренных телегах, запряженных четвернею. Когда в воздухе показалась, рокоча, давешняя «чертова мельница», он скомандовал «врассыпную!» просто для тренировки. И даже удивился поначалу, что там, на небесах, с ними согласились поиграть…
Потом, когда машина, наконец, улетела, он встал, оглушенный, и пошел собирать тех, кто остался.
