Книга: Абсолютное правило
Назад: ГЛАВА ВТОРАЯ
Дальше: ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

— Ты полон загадок, парень! — Акоп завистливо похлопал меня по плечу. Я, еще не до конца пришедший в себя, вяло пошевелился и понял, что лежу в своей комнате (как странно, всего один раз переночевал здесь, а уже считаю ее своей). Рядом стояли Вероника, Вася и Евгений Валерьевич.
Вот уж действительно неожиданность. Хоть и выглядел он очень плохо, но все же приветливо улыбнулся, увидев, что я проснулся. Если не обращать внимания на кровоподтеки под глазами, отсутствие волос на лбу, царапины и кровавый шрам поперек носа (что-то знакомое?), то он вполне походил на живого человека. На всякий случай я протянул руку и дотронулся до колена Евгения Валерьевича.
— Я не мираж, — отозвался старик, чуть улыбнувшись. Улыбка, судя по всему, досталась ему с трудом — уголок губ был порван, и сейчас из ранки потекла по подбородку тонкая струйка. Он торопливо стер ее платком.
— Если ты пришел только из-за меня, то не надо было так собой жертвовать, — сказал я.
Евгений Валерьевич коротко кивнул. Ничего, мол, все в порядке. И не из таких передряг выбирались.
— Ты как себя чувствуешь, одаренный? — Акоп, не церемонясь, схватил мою руку и обернул черной манжетой. Стал мерить давление, словно заправский доктор. Потом протянул мне градусник, который я засунул под мышку.
Оказалось, что я лежал в одних трусах под тонкой Ну, рассказывай, что помнишь? — спросил Вася. Я пожал плечами:
— Что-то смутно. Какие-то деревья… домик в лесу… еще что-то.
— Вишню помнишь? — спросила Вероника. — Ты о ней часто думал, пока тебя просматривали.
— Вишню? — Нет, я не помнил. Только чувствовал, что она как-то связана с самой Вероникой. — А вы что, смогли читать мои мысли?
— Это ты загнул, — рассмеялся Акоп. — В наше время мысли читать еще не научились. Это же такая сложная штука. Чтению не поддается. Только расшифровке через просмотр.
— Что?
— Обычным языком объясняю — когда мы лазили в твоей голове, перед нами на мониторах компьютеров бегали лишь закорючки, крючочки и какие-то символы. Я сам в них почти не разбираюсь, но опытные дешифровщики смогут расшифровать и составить полную картину всего, до чего мы смогли дотянуться. Вполне возможно, что на подсознательном, а может, и на генном уровне в тебе заложена инициация твоего дара.
— И когда ваши ученые смогут определить, о чем я думал?
— До завтра, я думаю, управятся. — Акоп совсем уж бесцеремонно полез мне под мышку и выудил градусник. — А ты крепкий, братишка. Почти и температуры нет, хотя другие в таких случаях валяются с сорокаградусной.
— Я и в детстве-то редко болел.
— Ну, это, положим, вранье. — Акоп повернулся к остальным. — Не может ведь обычный человек не болеть?
— Не может! — хором подтвердили Вероника и Вася. Лица их прямо-таки растянуло от улыбок.
Евгений Валерьевич пока сдерживался, хотя и он был на грани того, чтобы рассмеяться.
— Разыгрываете? — Я приподнялся на локтях.
— Почти. — Акоп с трудом подавил улыбку. — Просто мы радуемся тому, что у тебя не возникло никаких осложнений. Яне хотел тебе говорить до того, как ты сел в кресло, но метод, при помощи которого мы тебя осмотрели, еще не полностью опробован, и иногда возникают неполадки.
— Например? — поинтересовался я уже совсем невесело.
— Самое худшее — это тебе бы разнесло мозг, — ответил Акоп. — Утешает только то, что ты бы сам этого не почувствовал.
— Просто проснулся бы на небесах… — пробормотал я. — Могли бы хоть предупредить.
— Ты должен был быть спокоен и расслаблен, — ответил Вася. — Посуди сам, как бы ты себя чувствовал, если бы узнал о том, что можешь и не очнуться. Думаю, как угодно, только не спокойно.
— В этом ты прав. — Я вздохнул. — Ладно, не будем об этом. Надеюсь, я не валялся в постели еще неделю, и за это время сумеречные не захватили оставшуюся часть планеты?
— Ты проспал всего шесть часов. За это время сумеречные начали атаковать два крупных города Америки. Пока у них это получается с трудом, но они уверенно идут к намеченной цели. До утра городам не продержаться.
— Люди так ни о чем и не подозревают, — добавил Вася, — а нам пока остается ждать, что покажет расшифровка, чтобы продолжить свои действия.
— Вы все-таки решили, что все будет исходить от меня.
— А если будет слишком поздно?
— Слишком поздно для чего?
— Для того чтобы отступать? Если люди узнают о сумеречных?
— Ну, чего не избежать, того и не избежать. — Акоп потер руки и встал. — Тогда будем воевать. А пока ты лежи. Как только почувствуешь, что сможешь встать, приходи к нам. Мы на четвертом этаже, если что.
— Выздоравливай. — Вероника наклонилась и нежно провела ладонью по щеке. На этот раз не обжигающе, но все равно жутко приятно. Я улыбнулся ей.
Вася похлопал меня по плечу и помог подняться Евгению Валерьевичу.
— Навести старика, как встанешь с койки, — сказал тот. — Меня положили на этом же этаже в самом конце коридора. Даже окно одно есть, так что я могу смотреть на город. Противный городишко, скажу я тебе. Какой-то грязный и весь в дыму.
А у меня и окон-то нет…
— Поговорим еще, — сказал я вслед. — Сегодня вечером я заскочу. Ты чаек приготовь.
— У меня и бутерброды там в холодильнике лежат, — ответил Евгений Валерьевич, уже скрываясь за дверью. — Ну, ты приходи, поедим…
Дверь закрылась, и я остался один на один со своими
мыслями.
Со своими тяжелыми мыслями.
Я вновь опустил голову на подушку, уставившись в потолок и разглядывая трещинки и водянистые подтеки
на штукатурке.
А здание-то старое, давно уже не ремонтировалось. Выглядит так, словно недавно построили, а на самом деле прогнило уже, небось, изнутри…
Черешенка.
Слово выплыло из головы и все никак не давало покоя. Что бы оно значило? Не просто ягодок захотелось? Что-то определенно большее.
Я напряг память, свой прочищенный и насквозь изученный учеными мозг, но ничего конкретного в голову так и не приходило. Только всплыли какие-то смутные образы.
Развалившийся домик с пробитой в нескольких местах крышей.
Грязный пол, по которому разлита вонючая и дымящаяся лужа, а еще огромное количество щепок, словно кто-то стругал здесь. Или ломал что-то.
Чей-то смутный силуэт, лежащий то ли на печке, то ли на каком-то неровном камне.
Что бы все это значило?
Я не помнил ничего, но было такое чувство, какое бывает, когда неожиданно резко будят.
Оборвавшийся на середине сон мгновенно забывается. Но все еще кажется, что ты его помнишь и все пытаешься восстановить в памяти.
Вот и мне казалось, но воспоминания не возвращались. Даже наоборот: становились мутнее и все дальше удалялись в никуда.
Ну, хоть бы что-то ухватить. Какую-нибудь мыслишку, которая бы привела к отгадке, кто я есть такой на самом деле.
И почему они все так держатся за меня?
Вспомнив, как несколько дней назад Вася не хотел даже, чтобы я приехал к нему на квартиру, я усмехнулся. Знай он о том, кто к нему напрашивается, он бы так недовольно не болтал.
А Вероника словно чувствовала, что во мне что-то есть. Не ушла, не стала вытаскивать своего Максима из лап сумеречных. А первым делом нашла меня, чтобы предупредить и попытаться спасти. Конечно, это ее средневековое французское благородство, но все же. Семнадцать человек передо мной тоже могли спастись, но у них
не получилось.
У них не было шанса. При них еще существовали Исправители, да и сумеречные играли по правилам. И ни один из игроков Зари не был на их стороне. А на моей сейчас еще и партизаны, о которых даже Сом ничего не знал.
А где, кстати, он? Отдыхает, наверное, тоже. А может, просто решил, что нас в комнатке слишком много, и поэтому остался ждать там, на четвертом этаже. Он же прагматичен до мозга костей. Как англичане. Может, он и есть англичанин? Надо будет спросить при случае.
Я повернул голову и увидел рядом столик, на котором стоял поднос с яблоками.
Взял одно и стал задумчиво жевать, почти не ощущая вкуса. Спать не хотелось, но и вставать тоже. Во всем теле — словно какая-то усталость. Излишняя расслабленность, я бы сказал.
И все же черешенка что-то значила. Пусть и не самое важное, но что-то, что помогло бы отыскать ключ к загадке, кто я такой…
Я встал с постели спустя час, когда уничтожил всю тарелку яблок и захотел поесть что-нибудь еще.
Прошелся по комнате, заглянул в холодильник и, отыскав в нем два покрытых тонким слоем инея яйца, пошел на кухню.
"Глазунья" получилась не ахти какая, но все же есть было можно. Правда, только поглотив ее, я вспомнил, что можно было пойти к Евгению Валерьевичу. Он, помнится, говорил, что у него есть бутерброды.
Теперь надо было выяснить еще одно — где одежда? Не разгуливать же по Театру Уродцев в одних трусах. Сам кого угодно напугать смогу своими-то волосатыми ногами.
Штаны я нашел под кроватью. Не мои, но по размеру подходили, и я натянул их безо всякого угрызения совести. Майка лежала в кресле. Тоже не моя. Ну и ладно. Я натянул и ее. Теперь можно было смело подниматься на четвертый этаж в общество своих бессмертных друзей. И хотя слабость все еще не проходила, я так и поступил, даже насвистывая себе под нос какую-то популярную некогда мелодию.
Четвертый этаж походил на третий только одним — там тоже был коридор. Правда, дверей всего три, и все расположены с одной стороны.
Я подошел к ближайшей и легонько толкнул ее. Она не поддалась.
Зато отворилась средняя, и показалась Васина голова.
— Там заперто, — сообщил он. — Проходи сюда. А мы тебя ждем. Я уже полчаса стою высматриваю.
Я прошел и очутился в просторной комнате, целиком заставленной аппаратурой. Вдоль всех стен стояли компьютеры, соединенные толстыми проводами с какими-то неизвестными мне машинами, которые, в свою очередь, тоже соединялись с другой техникой неизвестного назначения. Неподалеку стоял стол, за которым сидели Акоп, Вероника, Сом и еще три человека в белых халатах. Судя по всему, какие-нибудь ученые, которые занимаются расшифровкой моего подсознательного мышления. Я уже перестал удивляться всему.
— К нам подкрепление! — бодро сообщил Вася остальным, когда мы подошли.
Какой-то человек в толстом свитере подсунул мне стул. Я благодарно кивнул и подсел к остальным.
Они были заняты тем, что изучали разложенные по всему столу листы с чертежами и текстом.
интересного в твоей голове! Ты, наверное, и сам не знал
о себе такого.
— И не только о себе, — добавил один из "профессоров". — У него в голове масса информации о его предках.
Ничего себе!
— И откуда она взялась?
— Молодой человек, вам лучше об этом знать, — ответил "профессор", — но вы первый, у кого я наблюдал подобное. Скорее всего, ваши гены наилучшим образом приспособлены к тому, чтобы хранить в себе информацию, передаваемую предками. Так сказать, маленькие резервуары.
— То есть, я как бы одна большая ходячая библиотека.
— Не совсем точное определение, но, в принципе, верно. — "Профессор" улыбнулся.
Что ж, это радует. Я взял первый листок, лежавший рядом, и пробежался по нему глазами.
"Вероятно, девятнадцатый век. Небольшая комната, заставленная полками с книгами.
Много полок — тянутся до самого потолка. Рядом стоит специальная лестница, при помощи которой можно дотянуться до верхних книг. Еще чуть неподалеку — стол с лампой, за которым сидит человек. Карлик. У него короткие, тонкие волосы, морщинистое лицо и задранный кверху, приплюснутый нос. Карлик одет в сюртук с пышным воротником, закрывающим шею. Он совершенно не обращает на подошедшего человека внимания. Перед карликом лежит раскрытая книга, которую он лениво перелистывает. Но не читает — рассматривает что-то…"
— Что это такое? — недоуменно поинтересовался я, протягивая лист одному из "профессоров".
— Что-то похожее на воспоминания твоего прадеда или еще какого-нибудь далекого родственника, — ответил тот, просмотрев лист. — Можно будет сказать точно, когда мы составим полную хронологию событий, начиная от самых ранних воспоминаний.
— Но как я могу помнить о том, что мой дед был в библиотеке, да еще и видел какого-то карлика?
— Ты и не помнишь, — ответил "профессор". — Твои гены помнят. Правда, как я уже говорил, такое обилие информации в тебе крайне странно. Единственное объяснение то, что она была заложена в тебя специально для того, чтобы кто-нибудь когда-нибудь прочитал ее. Вполне возможно, что кто-то в прошлом хотел, чтобы ты стал своеобразной библиотекой, которую кто-нибудь прочитал бы. Даже, наверное, не только ты. Кто-то из твоих потомков.
— То есть как?
— То есть, если бы мы не обнаружили тебя, то вся эта информация перешла бы к твоему сыну, или дочери, а затем к внукам и так до того момента, пока ее не прочитал бы кто-нибудь другой, в будущем…
— Сергей Александрович, я поражен! — честно признался Акоп.
— Я и сам поражен, — ответил Сергей Александрович. — Эта идея не нова, но я впервые сталкиваюсь с ее прямым доказательством. И если она действительно окажется правильной, то нас может ожидать много интересного.
— Скажи мне вот что: все это может быть связано с Создателями?
— А почему бы и нет? Я допускаю, что всю информацию в него, а вернее в какого-то его предка, могли вложить Создатели. Может, даже один из более высших существ.
— Бог? — удивленно воскликнул я.
— Не совсем. Что-то, похожее на бога. — "Профессор" дал понять, что закончил разговор и склонился над листами. Новые пачки листов все приносили и приносили.
Я взял еще парочку листов и, подобно другим, начал читать.
"…Чуть левее от человека громко хрипит мужчина. Он лежит на лавочке, прикрытый грязной тряпкой, насквозь пропитанной кровью. У него перебинтована голова. Он без ног. В другой стороне — сваленные в кучу части тела.
От угла, в котором лежат ноги, руки, внутренности (все вперемешку) страшно разит тухлятиной. Воздух наполнен криками, стонами, мольбами о помощи.
Еще на нескольких столах лежат больные или раненые. Они все перебинтованы. Двое без сознания.
За мутными окнами не видно ничего, сквозь приоткрытую форточку в комнатку пробивается режущий ноздри запах гари. С улицы доносятся выстрелы, взрывы, от которых дребезжат стекла.
Двери комнатки распахиваются, и в нее вкатывают койку. На койке лежит карлик с тонкими, короткими волосами. Совершенно голый. Под ним расплывается огромное темно-бордовое пятно. Карлика окружают двое мужчин в белых халатах. Один громко считает пульс. Второй ругается, пытаясь на ходу вставить в шприц иголку. Медсестра, лет сорока на вид, толкает койку до упора, пока она не стукается о другую койку, на которой лежит без сознания молодой человек в пижаме.
— Живее! — кричит один из мужчин в белых халатах.
Медсестра подносит ему скальпель. Он делает разрез на груди у карлика. Тот приходит в сознание, но второй мужчина зажимает ему рот ладонью. Глаза карлика выходят из орбит.
Он дергается, но подоспевшие санитары хватают его за руки и ноги. Один поспешно вводит иглу в локоть и впрыскивает содержимое. Мужчина со скальпелем что-то вырезает из внутренностей карлика, хватает пинцет и вынимает металлический, заляпанный кровью предмет. Видно плохо, но это, без сомнения, пуля.
Карлик обмякает в руках у санитаров. Вновь теряет сознание. Санитары отпускают его и переходят к другому больному, тому, который без ног. Он пытается встать на руках и едва не соскальзывает с койки.
— Его личные вещи на месте? — обращается один врач к другому. — Если он умрет, надо будет сообщить близким.
Второй врач наклоняется и достает из-под койки небольшой рюкзак с рваной дырой на нем.
От дыры все еще идет едва заметный дымок.
— Военный билет обгорел. Ничего не разобрать, — сообщает он, выуживая небольшую книжицу с распухшими листками. — Еще есть расческа, и… вот это.
Врач достает из рюкзака книгу. Тот, который со скальпелем, берет ее в окровавленные руки и внимательно листает:
— Занятно. Только ничего не разобрать. Вы думаете, он иностранный шпион?
— Вполне возможно. Правда, я не могу узнать язык.
— Похож на какие-то иероглифы. Японец?
— Вы смеетесь? Посмотрите на него.
Врач внимательно разглядывает тело, грудь которого медсестра торопливо заштопывает нитками.
— Он что-нибудь говорил?
— Ничего. Когда мы его нашли, он был без сознания. Единственное, что он сжимал в руках, был этот рюкзак.
— А где его нашли?
— В подвале.
— Прямо здесь?
— Да. Вероятно, он здесь обитал, пока немцы не добрались. Потом скрывался от них, питался чем попало. Посмотрите на его лицо. Он не ел как минимум несколько дней.
— Действительно, истощение.
— Он мог быть местным смотрителем. Иностранцы обычно любят советскую литературу.
— При чем здесь это?
— До войны это здание было центральной библиотекой. Мы обнаружили целые комнаты сваленных в кучи книг. Бывшие хозяева библиотеки вывезли часть книг за границу или в тыл, а то, что не успели, попытались спрятать в подвале или на чердаке, но, наверное, им что-то помешало. Нам пришлось часть книг выбросить, потому что нужны комнаты для больных. Их и так уже класть некуда.
Совсем недалеко раздается взрыв. Одно из окон со звоном разлетается. На головы людям сыпется штукатурка. Кто-то падает с койки и кричит.
Врач кидает книжку на койку около карлика и торопится поднять больного. Ему помогает второй врач, которого окликает появившаяся в дверях медсестра. Он уходит из комнатки.
Человек на койке встает и медленно, держась за другие койки, хромая, подходит к карлику.
Берет книгу. На ней что-то написано на непонятном языке, определенном как древнерусский. Человек прячет книгу под майку и некоторое время рассматривает карлика.
Тот лежит, не двигаясь, и ровно дышит. Неровный шрам на груди плавно поднимается и опускается в такт дыханию…"
— При чем здесь карлик? — тихо пробормотала Вероника, и это заставило меня оторваться от чтения.
Вася и Сом тоже подняли головы и уставились на нее.
— У тебя, значит, тоже? — спросил Вася.
— И у меня, — отозвался я. — Судя по всему, в Великую Отечественную. А до этого я читал девятнадцатый век. И он тоже там был…
— У меня времена правления Петра, — произнесла Вероника удивленно.
— А у меня — Иван Грозный. И он уже тогда был здесь. Вот послушайте… — Сом перелистал несколько страниц и зачитал: — "Ориентировочно четырнадцатый век. Карлик с короткими и редкими волосами и приплюснутым носом появляется из пристройки и направляется в сторону собора. В руке у него свиток…" Ну, и так далее.
— Но ведь тогда еще не было игроков! — воскликнул Вася. — Вы хотите сказать, что на Земле еще до появления игроков были какие-то бессмертные люди? Подобные нам?
— Мы ничего не хотим сказать, — ответил Сергей Александрович, — но и у меня на листе есть карлик. Он с книгой.
— И у меня он с книгой. На ней не разберешь надписи… — сказал я. — Это что-то может значить?
— Без сомнения. Заметь, судя по всему, карлик появляется на глазах у всех или почти у всех тех твоих родственников, память которых ты держишь в себе. — Сергей Александрович отложил в сторону листы и начал рассуждать: — Это значит, что карлик как-то связан и с тобой. Ты нигде не видел карликов?
— Встречал как-то… — пожал я плечами. — Их в городе много ходит. Что я, обращал внимание, что ли, какие у него там волосы, редкие или нет?
— Ладно, не твоя вина. Тем более что ты никак не пересекался с карликом. Он не передавал тебе никаких книг, ты с ним не разговаривал или что-нибудь в этом духе?
— Ни разу, — заверил я, — иначе я бы помнил.
— Вот именно. Этот карлик, кем бы он ни был, косвенно или напрямую играл роль в жизни твоих предков. С некоторыми даже вступал в контакт.
— А может, какую-то роль играла книга? Та, которая с вишней на обложке? — спросила Вероника.
— Ну-ка повтори! — воскликнул я, насторожившись. Опять вишня! — И вишня, или черешня, — это единственное, что я помню из своего сна, — пробормотал я.
— Тоже какой-то знак, — заверил Сергей Александрович, — как и книга. Что-то все это символизирует. Карлик, скорее всего, — какой-то гонец, у которого задача донести информацию в виде книги до тебя, вернее, до твоих родственников. Книга содержит что-то важное, иначе он не стал бы так настырно преследовать твой род.
— И где она может быть сейчас? — поинтересовался Вася.
Сергей Александрович пожал плечами:
— Кто знает… Может, карлику удалось передать ее одному из прадедушек Виталия, и она лежит где-нибудь у него в квартире или пылится на чердаке заброшенного дома, где жила его бабушка.
— Честно сказать, не помню ничего подобного, — сказал я. — Согласитесь, если бы это было что-то важное, то мне бы рассказали. Но ни мать, ни отец никогда не говорили ни о чем подобном.
— Скажи, Виталий, а ты уверен в том, что твой отец настоящий тебе отец? Или мать та, за кого себя выдает? — Сергей Александрович задал вопрос с такой непосредственностью, что я даже сначала не понял его смысла. А потом ответил:
— Совершенно уверен. Я похож на них обоих. Притом, что на моего отца могла позариться только моя мать. Они друг друга стоили, заверяю вас.
— В любом случае надо прочитать все до конца, составить полную картину всего, что содержит твое подсознание, и уже тогда выдвигать версии. — Сергей Александрович принял из рук подошедшего человека еще одну стопку листов. — Сегодняшний день обещает быть долгим…
Я читал до упора, передавая листы "профессору", которые он сортировал и передавал на соседний стол, за которым листы раскладывали в хронологическом порядке. Не знаю, получалось ли у них что-нибудь конкретное — за несколько часов ни один из сидящих у стола людей не проронил ни слова.
Затем буквы на листах стали сливаться для меня в одну неровную толстую линию черного цвета, и читать уже стало невозможно. Я понял: все-таки не слишком хорошо отдохнул, чтобы долгое время чувствовать себя бодрым.
Я широко зевнул и решился встать из-за стола. Никто меня не одернул. Тогда я положил стопку листов на стол и неторопливо пошел к дверям. Надо немного отдохнуть, а то выдохся уже совсем.
Только выйдя в прохладный коридор, я сообразил, что у меня нет ни одной сигаретки, хотя ужасно захотелось курить. Не возвращаться же обратно.
— Есть еще Евгений Валерьевич, — буркнул я сам себе. Навестить его не помешает. Правда, я ни разу не видел, чтобы он курил… Выясним.
Я вновь спустился на третий этаж. Странно, но вокруг было пустынно и тихо. Словно все обитатели Театра собрались в комнате, где происходит расшифровка моих мыслей. А может, сейчас идет представление? Часы на стене показывали половину первого дня. Вполне возможно…
Так и не дойдя до своей двери, я развернулся и спустился на второй этаж, к сцене. Из-за двери и правда доносился грохот музыки, аплодисменты и неразборчивые крики. Я приоткрыл створку двери и уткнулся в спину какого-то молодого паренька, стоящего на страже.
— Давайте билет, — протянул он руку при виде меня.
— Я здесь обитаю, — сказал я, — на третьем этаже.
— Так ты один из этих… которые вчера пришли? — удивился парень.
Я согласно кивнул.
— Тогда проходи так. Сразу предупреждаю — три первых ряда забиты все до отказа. Поищи места в шестом или девятом. Там, кажется, еще остались свободные.
— Сигаретка есть? — осведомился я, заходя в темноту зала и закрывая за собой дверь.
— Здесь не курят, — несколько виновато ответил паренек и протянул мне открытую пачку.
Вынув две сигареты, я поблагодарил и стал пробираться к рядам.
Сцена, на которой совсем недавно меня подвергали инициированию, была ярко освещена лампами. Теперь на ней были расставлены в ряд какие-то клетки и стенды. На столах стояли банки с заспиртованными уродцами. Приглядевшись, я разглядел какое-то двухголовое, скрюченное тельце. Наверняка, искусно сделанные куклы с помощью современных технологий.
— А теперь, дорогие мои, представляем на ваш суд существо, прибывшее к нам из далекого Владивостока. Вы же знаете, что несколько месяцев назад там разбился танкер с нефтью, и едва не случилась очередная экологическая катастрофа. Так вот, нам привезли экземпляр, получившийся в результате отравления нефтью. Детей просим закрыть глаза, а особенно впечатлительных — отвернуться! — голос доносился из-за небольшой портьеры. Как только он прекратился, зазвучала торжественная музыка, и под ритмичные удары барабанов на сцену выкатили стол на колесиках, на котором располагалось нечто, скрытое черной занавесью.
Я напрягся — не каждый же день увидишь уродца, хоть и подставного!
— Внимание! — в полнейшей тишине загремел голос, тысячекратно увеличенный микрофоном. — Ап!
Занавеска откинулась, и по залу пронесся одновременно удивленный и сочувственный вздох.
На столе в клетке сидело небольшое сгорбленное существо. Из спины у него торчал уродливой формы горб, покрытый редкими, жесткими волосиками, ноги без колен были раскинуты в стороны и заканчивались какими-то дистрофическими пальчиками. Голова явно превышала туловище по размерам раза в два. Огромные глаза, наполовину скрытые под мохнатыми ресницами, тупо смотрели прямо перед собой. Существо сжимало тонкими ручонками решетку, и, казалось, ему было совершенно наплевать, что сейчас его рассматривают тысячи глаз.
Ничего себе подделка! Существо выглядело чересчур реалистично! Если бы меня не предупредили заранее, то я без сомнения поверил бы в то, что сидело сейчас на сцене в клетке. А может, оно все-таки неживое? Искусно подделанная кукла? Но нет, существо зашевелилось и неторопливо, словно во сне, повернуло голову в сторону ярких прожекторов.
Ресницы его захлопали, и оно прикрыло одной рукой
глаза, чтобы не резало.
— У Тибуса болят глаза при ярком освещении, и поэтому мы не рискуем показывать его более нескольких минут, — вновь раздался голос, — но, мне кажется, вам всем хватило времени рассмотреть результат небрежного обращения с нашими водами и понять, как могут действовать подобные разгильдяйства на человеческий организм!
К столу подбежал молодой паренек, который вчера провожал меня из комнаты сюда. Резким движением он накинул на клетку плед и откатил существо со сцены.
— Как вам наше зрелище? — вопросил голос не без удовольствия. Говоривший явно понял, что произвел на публику впечатление.
— Дерьмо собачье! Показуха! — сказал кто-то из нижнего ряда.
Голос знакомый! Я пригнулся так, чтобы на лицо говорившего упал луч света, и — точно!
— Евгений Валерьевич, а вы здесь какими судьбами?
Евгений Валерьевич, собственной персоной, с перевязанной головой и темными синяками под глазами! При виде меня он удивленно крякнул и пробормотал:
— Вот уж кого не ожидал здесь увидеть, так это тебя!
— А я вас, — сознался я. — Думал, что вы еще с постели не скоро встанете!
— Я оказался несколько сильнее, чем ты предполагал! — Евгений Валерьевич улыбнулся. — Ну; а как у вас все прошло?..
— Тише, товарищи, — зашикал на нас мой сосед слева, — вы же всем мешаете! Выйдите в коридоре там и разговаривайте!
Я кивнул головой, указывая на выход. Евгений Валерьевич согласно закивал.
Пока я пролезал через весь ряд, на сцене происходил загадочный танец женщины-змеи. Она действительно была сплошь покрыта какой-то цветной чешуей и то и дело выбрасывала из приоткрытого рта раздвоенный язычок. Пластика у нее вправду походила на змеиную. По крайней мере, пока я добирался до выхода, она успела едва ли не колечками свернуться на специальном помосте.
Зал восторженно зааплодировал. Я распахнул дверь и вышел вслед за Евгением Валерьевичем в коридор. Паренек проводил нас немного завистливым взглядом. Ему тоже хотелось поговорить с нами, но он не решался. Видать, недавно в игре, а у партизан, наверное, еще меньше.
— Какая показуха, Виталик! Какой фарс! — тотчас воскликнул Евгений Валерьевич со свойственной ему прямотой. — Нет, ты видел, как они зарабатывают деньга на своем даре! В открытую смеются над правилами Игры, над Создателями!
— Тебе что, еще не рассказали? — удивился я.
— О чем? О том, что больше нет никаких правил? — Евгений Валерьевич ткнул мне пальцем в грудь. — Так я в это ни капли не верю! Не может быть такого! Создатели вечны! И наши четыреста пятьдесят лет для них всего лишь пара часов. За такой короткий период времени Игра не может им наскучить!
Мы пошли по коридору в сторону лестницы.
— Знаешь, Виталик, что я думаю? — продолжал старик, то и дело поправляя повязку на голове. — Мне кажется, что Создатели специально убрали Исправителей, чтобы посмотреть, как будут развиваться действия! Представляешь, как им сейчас нравится ход событий? Это же не так предсказуемо, как игра-стратегия, в которую мы играем! Верно я говорю?
— В общем, верно, — согласился я. Столь неожиданная разговорчивость Евгения Валерьевича немного меня озадачила. Я-то думал, что увижу больного старичка, который еле передвигается и у которого сломаны все кости. А оказалось совсем наоборот.
Мы поднялись на третий этаж, и я немного притормозил перед своим номером. Евгений Валерьевич продолжал идти вперед. Пришлось последовать за ним.
— Я партизан всегда не уважал! Мы им предлагаем все в обмен лишь на одно — строго соблюдать правила! А они что делают? Забирают и дар, и денежки и, вдобавок, не выполняют никаких требований. Разве что убивают сумеречных! Нет, я согласен, что дело правильное, но мы же не звери! У нас есть свой кодекс, иначе у нас бы была не Игра, а самая настоящая резня! А здесь что мы видим?
Я пожал плечами. Евгений Валерьевич этого моего жеста, судя по всему, не заметил. Он был полностью по-
глощен монологом, обрадовавшись, что у него появился молчаливый собеседник. То есть я.
Мы подошли к двери его номера, и старик некоторое время возился с ключами (интересно, у меня дверь снаружи не закрывалась, да я и сам как-то не сильно этому противился). Наконец дверь открылась, и он впустил меня внутрь. Зажег свет, и я увидел точно такую же комнату, как и у себя. Только не было полок с книгами. Может, Евгений Валерьевич сам их снял?
— Присаживайся. — Старик бросил пиджак на спинку кресла, оставшись в одной рубашке, и сел на диван. — Скажи честно, тебе понравилось то, что ты видел сейчас на сцене?
— Не знаю, — честно сознался я. — Обычное представление. У нас в городе тоже такое было. Только там не постоянный Театр Теней, а приезжий. Они еще шатер расстилали на центральной площади.
— Я не о Театре Теней, — отмахнулся Евгений Валерьевич. — Тебе понравилось то, что игроки откровенно показывают людям, на что они способны? Причем заметно принижают свои достоинства. Заставляют смотреть на них с жалостью!
— Но это же все делается для прикрытия! Я, конечно, не знаю, сколько лет они уже здесь находятся, но, согласитесь, даже вы ничего не знали об этой штаб-квартире!
Евгений Валерьевич недовольно кашлянул, отведя глаза. Что-то ему сильно не нравилось. Уж не знаю, почему.
— Они не такие, как мы, — сказал он наконец. — Мне это не по душе! К тому же, это именно я выбираю будущих игроков, отделяю их от обычных людей. Я предлагаю им Игру и наделяю даром и властью…
Так вот оно что! Старика просто совесть замучила!
— А они предают… Меня же первого и предают, понимаешь? По сути, я им доверяю, оказываю им такую честь — стать игроком, а они?.. Тот паренек, что стоял у дверей, — это ведь мой последний Игрок; В начале этого столетия я лично предложил ему Игру, когда он лежал в больнице. Жизнь паренька висела на волоске. Он перебрал наркоты и чуть не откинул копыта. Он с радостью принял то, что я ему сказал, но уже через месяц после обучения неожиданно исчез из города. И никто его не смог найти, даже Вася со своей новейшей системой слежки. И вот где он обнаружился! А я-то думал!
— И что же вы хотели от человека, который умирал? — удивился я. — Он бы согласился на что угодно, лишь бы ему пообещали бессмертие! Извините, Евгений Валерьевич, но это ваш промах. И нечего винить партизан в том, что они прячутся таким способом. Они спасаются не только от сумеречных, но и от вас, и от Исправителей одновременно. К тому же сейчас партизаны — единственные, кто может нам помочь в начавшейся войне!
— А мне говорили, что ты — единственный, — улыбнулся Евгений Валерьевич.
— Все мы чего-то стоим, — ответил я.
Дверь приоткрылась, и в комнату зашел Акоп. Даже не вошел, а запрыгнул, чуть пригнувшись. Видно, он сильно торопился куда-то.
— Вот ты где! — воскликнул он, увидев меня. — А я тебя по всему Театру ищу1 Ты чего ушел так быстро, мы же уже почти заканчивали?
— Я решил немного развеяться. А потом повстречал старого знакомого, и заговорились.
— Понимаю, — Акоп рассеянно кивнул. — Вы неплохо выглядите, Евгений Валерьевич. Честно признаться, я не ожидал, что вы так скоро восстановитесь!
— Не надо меня списывать, — ответил Евгений Валерьевич, — я еще поживу пару столетий, прежде чем отброшу копыта!
Акоп кивнул, соглашаясь, и облизал губы, не сводя с меня глаз. Определенно хотел мне что-то сказать. Но почему-то не решался. Евгения Валерьевича стеснялся, что ли?
— Виталий, тебя можно на минутку? — наконец спросил он.
— Конечно. — Я поднялся. — Евгений Валерьевич, вы заходите, если что. Знаете, где мой номер?
— Да-да, — закивал старик, — обязательно заскочу. Ты интересный собеседник, Виталий!
— Вы тоже, — ответил я, выходя в коридор вслед за Акопом.
Как только дверь закрылась, Акоп взял меня под локоть и молча повел в мой номер. Мы зашли. Он отпустил меня и сел за стол:
— Мы закончили расшифровку и инициирование твоего дара, — произнес он, — и, так уж получилось, составили историю твоего рода почти за пятьсот лет! Мне кажется, именно я должен тебе рассказать все. Вероника с Сомом и Васей слишком устали, чтобы сейчас вести разговоры. Они пошли отдыхать, ну а я прямиком к тебе.
— И много узнали? — Я присел рядом, чувствуя, как начинает дрожать мой голос. Наконец-то что-то важное! Я узнаю, кто я такой на самом деле!
Акоп вместо ответа выудил неизвестно откуда две бутылки водки и глухо стукнул ими о крышку стола. — Новости не слишком утешительные. Стаканы есть?
— Наверное. — Я поискал стаканы и нашел два. Правда, сначала их надо было хорошенько сполоснуть: после долгого стояния без всякого применения они изрядно покрылись толстым слоем пыли.
Едва я поставил их на стол, Акоп наполнил оба наполовину и залпом осушил свой. Лицо его передернулось, но он занюхал рукавом своей рубашки.
— Мы не смогли инициировать твой дар и узнать, что он вообще из себя представляет! — сказал он наконец, громко выдохнув.
Я тоже взял стакан, но пить не торопился. Хотел услышать все на трезвую голову.
— Единственное, что удалось найти, так это корни твоего дара. Откуда он взялся.
— Ну и?
— Ты пей. — Акоп толкнул мой кулак с зажатым стаканом.
Я выпил и тотчас полез в холодильник за закуской. Из глаз брызнули слезы. Ничего себе водка! Такой одной бутылки мне хватит, чтобы отправиться на тот свет! Чистый спирт!
— Отлично. — Акоп вновь наполнил стаканы. — Дар заложил в тебя или сам Создатель Зари, или кто-то из его помощников. Еще в тысяча четырехсотых годах кто-то неизвестный похитил одного из твоих предков. Причем похищение сопровождалось так называемыми "святыми огнями", бешеным ветром, свечением откуда-то с неба. Потом этого предка обнаружили в совсем другом месте, километрах в пятистах от дома. Он ничего не помнил до того момента, пока не встретил… — Акоп вновь выпил. На его глазах тоже выступили слезы. Второй раз занюхивать он не стал. Схватил со стола хлеб и принялся жевать. — Он карлика встретил! Того самого, который потом появлялся все поколения, вплоть до Второй Мировой. Карлик научил твоего предка каким-то знаниям и никогда не отходил от него. Затем карлик перешел на "службу", если можно так сказать, к сыновьям твоего предка, потом к внукам. И так он был с ними постоянно. Словно хранитель.
— А куда он делся после войны?
— Кто знает… может, убили его. Не в этом суть. Главное, что в тебе заложено что-то, что в корне может пере-
вернуть весь мир. В этом я не сомневаюсь. Вот только успеешь ли ты?
Я выпил. Во второй раз водка пошла легче, через пару минут ударив в голову. Сразу стало немного легче осознавать, что происходит. Наверное, Акоп специально спаивает меня, чтобы я не принимал все им сказанное очень близко к сердцу. Или, наоборот, напивается сам, потому что понял, что войну с сумеречными мы можем проиграть.
— Хорошо? — вопросил Акоп, наполняя стаканы в третий раз.
— Хорошо… — Я откинулся на стуле, вяло пережевывая хлеб. — Ты хочешь сказать, что дар мой открыть не удастся. Или не так скоро, как хотелось бы. Значит, сумеречные успеют захватить весь мир?
— Все верно! — кивнул Акоп, — Теперь ты пей первым. Глядя за тем, как я опустошаю стакан, он продолжил:
— Но ты не думай, что все на этом потеряно. Еще до того, как пришли вы, мы разрабатывали планы по предотвращению вторжения сумеречных на Юг России. В наших руках много полезной информации, и если хорошенько всем подумать, то можно найти что-нибудь слабое в их действиях.
Мне стало совсем легко. Голову уже качало из стороны в сторону, а перед глазами все начинало понемногу раздваиваться. Акоп стал несколько размытым.
— И все уже знают, что супермена из меня сделать не удастся?
— Почти все, кто должен знать. Вася ушел немного раньше и поэтому не попал к началу, если можно так выразиться, конца.
— Вася? — Я небрежно откинулся на спинку стула, заложив одну руку за спину, и сощурил один глаз. — Расскажи мне о Васе. Кто он такой был?
— Вопрос не понял, — отреагировал Акоп, разливая остаток. Или он очень хорошо притворялся, или был закоренелым алкашом, что не позволяло ему пьянеть даже от целой бутылки. Меня лично от такого количества водки уже начинало развозить. А ему пока хоть бы что, только глаза немного окосели.
— Ну, он же… этот… поток информации вроде. Вот я и хочу узнать, как это у него получается — быть… ничем?
— Он не ничто, — пожал плечами Акоп, указательным пальцем пододвигая ко мне стакан, — он информация самого себя. Понимаешь, Виталька, тут такая штука… Вася не просто что-то похожее на струю плазмы, летающую по воздуху. Он есть информационное строение самого себя. То есть, даже став потоком информации, он содержит в себе информацию о самом себе.
Свою память, свою родословную, строение своего тела и так далее. Он похож на… ну, скажем, если бы твой мозг представлял собой часть воздуха. Только определенную часть, которая может мыслить и двигаться, а потом, при определенной температуре и каких-нибудь химических операциях, воздух обретает форму, но память и мысли в нем сохраняются… Ты что-нибудь понял из моей болтовни?
Я тряхнул головой. Понятного было мало, но что-то все равно дошло.
— Тогда выпьем, — заключил Акоп, опрокидывая стакан себе в горло.
На этот раз я воздержался, но он не заметил. Поставил стакан на стол и заел долькой огурца.
— А вот скажи мне, Виталик, зачем тебе вообще все это надо? Эта игра дурацкая, война с сумеречными? Зачем?! Это же верная смерть, а для тебя, так вдвойне. Ты же смертный. А они все — нет. — Он сделал характерный жест рукой, обводя комнату. — Они все останутся такими же, как и были, а ты состаришься и умрешь! Тебе оно надо?
— Я уже говорил об этом. Да и думал не раз. Акоп, я не знаю. Действительно не знаю, зачем вообще влез в это
дело. Сначала я хотел просто узнать, из-за чего меня хотят убить, потом… наверное, потом у меня уже не было выбора! Я узнал о том, что сумеречные собираются захватить планету, а затем еще дар мой…
— Но мы не знаем твоего дара, — перебил Акоп. — Ты не сильно нужен теперь. И что тебя тогда может держать?
— Не знаю, — честно сознался я. — Мне просто сейчас совсем некуда идти. Может быть, я понял, что жизнь, которой я жил раньше, намного хуже той, в которой я очутился сейчас.
— И чем же она лучше? Игроки — диктаторы! Это же заметно сразу. У них настолько извращенные правила, что просто поражаешься, как вообще можно так жить!
— Что ты имеешь в виду? — не сразу врубился я.
— Все, что только можно! Игроки не ценят ничьих жизней, потому что они бессмертны. Для них важнее то, что несет в себе человек для победы в Игре.
Да, я заметил это. Еще тогда, в Васиной квартире, я размышлял точно так же. Но почему сейчас мои представления об Игроках изменились?
Акоп с жаром продолжал:
— Разве я не прав?! Они погрязли в исполнении правил и начисто забыли обо всех земных благах. Они руководствуются правилами, как животное своими инстинктами, и им больше ничего не нужно! Ни-че-го! А разве не это унижает человека? Разве не делает его похожим на зверя? Я и ушел от игроков Зари, а вернее, сбежал, потому что не хотел уподобляться волку, который рыщет по лесу в поисках пищи, однако знает, что дальше леса ему сунуться нельзя, потому что дальше — люди. И они убьют его. Я же хотел выйти из леса и, как оказалось, не один хотел. Нас таких много! И все мы хотим питаться не только тем, что нам предоставляют Создатели, а большим. Тем, чего мы сами хотим!
— То есть, получив дар и бессмертие, вы отрекаетесь от того, кто вам дал все это? Говорите, что он не нужен вам. Но для чего вы тогда боретесь против сумеречных?
— Я не говорил, что не хочу бессмертия или отрекаюсь от Создателя, — поправил Акоп. — Я говорил о том, что Создатели поставили Игроков в слишком жестокие рамки придуманных правил и люди уподобились зверям с их инстинктами. Мы тоже в своем роде Игроки и тоже уважаем Создателя. Но мы не хотим сражаться против сумеречных по таким правилам, которые он нам предлагает. Мы сражаемся по своим. А вот ты зачем сражаешься, я понять не могу.
— Но вам-то я нужен.
— Честно сказать, сейчас я уже не уверен на все сто. Дар в тебе есть, но откроется ли он когда-нибудь?
— Вот поэтому я и хочу остаться, — ответил я. — Согласись, Акоп, я ведь тоже не подчиняюсь их правилам. Я даже попал в Игру, нарушив одно из них. Так что лучше я буду сражаться против сумеречных за вас, чем за людей, которые не знают даже того, что теперь знаю я.
— А ты все-таки решительный парень, — пробормотал Акоп, опустив глаза. — Я тоже таким бы был. Только у меня сил не хватило отказаться от того, что предложил мне Евгений Валерьевич…
Я понял, что он хотел этим сказать. И стало вдвойне понятней, почему Евгений Валерьевич так невзлюбил этот Театр. Еще бы, в каждом человеке видеть пример своей неудачи. Видеть, что ты ошибся. И не раз, и не два, а много раз…
— Я, правда, пришел не только для того, чтобы рассказать тебе о нашей неудаче, — сказал Акоп, выпив еще. Теперь Акопа тоже немного пошатывало, и он положил локти на стол. — Я пришел за советом. Наши профессора выложили такую идею, что твой дар может проявляться
совершенно неосознанно. Сам собой. Ты и сам можешь этого не заметить…
— Я понял тебя. Ты думаешь, что я могу неосознанно дать подсказку, что делать дальше?
Акоп кивнул.
Слишком детское утверждение. По-моему, наивно с его стороны надеяться на то, что один человек может спасти всю планету. Тут надо действовать сообща. Не просто принимать какие-то одиночные решения и действовать, как тебе хочется, а всем вместе. Единой силой… К тому же, он не уверен на все сто. Так что все это может оказаться лишь пустой тратой времени.
— Смотри сюда. — Акоп порылся в нагрудном кармане рубашки и выудил какой-то листок, развернул его и разгладил ладонью на столе. — Сейчас я прочитаю тебе кое-что, а ты скажешь свои соображения насчет услышанного. Идет?
— Не стоило тогда меня спаивать, — на всякий случай предупредил я.
— Все под контролем, — успокоил Акоп. — Водка расслабляет работу мозга. Может, какая мысль и проскочит невзначай.
— Тебе решать, — пожал я плечами, закусывая хлеб огурцом. В основном для того, чтобы сбить какой-то неприятный привкус во рту. Словно не водку пил, а соляру или еще что похлеще.
— Главаря у сумеречных зовут Штамм. Кличка, оно и понятно. Настоящего имени мы не знаем. Как и того, где он в данный момент находится. Правда, точно известно, что он у них вожак и идеолог.
— Что-то вроде Ленина двадцать первого века? — ухмыльнулся я.
— Что-то вроде, — согласился Акоп, мусоля в пальцах листок. — Именно Штаммом разработан весь план по захвату Земли. На него опираются сумеречные как на вождя. Знаешь, ведь ни одно общество не обходится без вождей. Вот и у них такой. Если бы нам удалось взять Штамма, то, возможно, сумеречные и остановились бы.
— Ты думаешь? Разве сумеречные не найдут себе другого Штамма?
Акоп разлил еще по стакану. Его лицо просто горело красным, но он явно хотел напиться вдрызг. Залпом выпил, шумно и с хрипом выдохнув горлом:
— Все дело в том, что найти его им не удастся. Сумеречные — такой же слаженный механизм, как и игроки Зари. У них нет идеологов, потому что они все равны изначально. Каждый выполняет свою определенную функцию. Появившийся вождь разрушил их понятия о честной игре и сделался в их глазах вторым Создателем. Они его и вправду сейчас обожествляют. Потому что Создателя Сумерек для них уже нет. Он уже не откликается на их просьбы.
— Неужели, все так серьезно?
— Именно!
После четвертого стакана в голове начался прилив. Меня замутило, и я прислонился к стене, стараясь расслабиться. Все, больше пить не буду. А то отключусь, и тогда весь Акопов метод коту под хвост. Слишком расслаблять мозг тоже не надо.
— Ничего не всплывает? — поинтересовался Акоп.
Я отрицательно покачал головой, чувствуя, что движения мои становятся плавными и расплывчатыми. Только бы не отключиться.
— Еще могу добавить, что у Штамма ярко выраженная мания величия. Он чрезмерно любит повелевать. Всеми. Не знаю, как он попал в ряды игроков, но именно эта черта, возможно, послужила причиной для начала операции по захвату Земли. — Акоп замолчал, чего-то ожидая.
Ясно чего. Что я вдруг приму какое-нибудь верное решение, и оно станет единственно правильным. И мы победим! И вновь будет мир во всем мире, чтоб его…
Я глупо хихикнул, зажимая рот рукой. В голове было пусто, как никогда, и хотелось лечь и поспать. Прямо здесь, на столе. А почему бы, собственно, и нет. Я же не супергерой! Я не могу не пьянеть от такого количества!
— Иногда мне даже нравится вот так управлять жизнью и смертью людей, — вяло произнес я первое, что пришло в голову, — ощущать, что только от тебя зависит, каков будет их следующий день. Очень необычные ощущения! — Кто так говорил? Кажется, тот самый докто-ришка из больницы, в которую я отвез Генку. Как он там сейчас? Может, его уже и в живых нет. Умер от одного единственного взгляда Вероникиного телохранителя.
— Что ты сказал только что? — вдруг вытянулся Акоп. Неловким движением он столкнул со стола пустую бутылку, и я пьяно рассмеялся:
— Нравится ему управлять жизнью людей, понимаешь?! Оч-чень, как грится, необычайные ощущения! Не поверишь, Акопыч, но это единственное, что сейчас мне приходит в голову… Я, наверное, слишком много выпил…
— Ты знаешь, что сейчас сказал, — тихо и без запинки произнес Акоп. Он перегнулся через весь стол, и вдруг лицо его оказалось всего в нескольких сантиметрах от меня. И расплылось. — Ты только что сказал лозунг Штамма! Слово в слово! Именно этим лозунгом он заставляет сумеречных верить, что они и есть властелины мира!
— Подумаешь, — буркнул я, — велика важность. Может, тот докторишка был всего лишь рядовым сумеречным. Я что, знал тогда, кто есть кто?
— Докторишка, значит… Как он выглядел? — поинтересовался Акоп, вновь присаживаясь на табуретку.
Я пошатнулся, пытаясь пожать плечами:
— Не помню. Кажется, была борода и толстые очки. Они его очень старили.
— Какого цвета борода?
— Н… не помню я. Зачем надо было меня спаивать, чтобы потом проводить допрос? — Из горла сама собой вырвалась икота.
— Верно, мой просчет! — ответил Акоп и вдруг схватил меня за шиворот и перетащил через стол. На пол со звоном упала бутылка. За ней последовала и вторая.
И откуда у него только силы взялись?! Я, к примеру, даже шевелился уже с трудом.
Акоп поднял меня за шиворот и потащил прямиком в ванную комнату.
— Ты у меня сейчас все живо вспомнишь, — пробормотал он, и только когда из крана на мою голову ударила струя холодной воды, я понял, что он хотел сделать.
— Пусти, идиот! Убью! — заорал я заплетающимся языком.
Акоп что-то прохрипел в ответ, все сильнее опуская меня на дно раковины. Холодная струя немного протрезвила.
— Ну! — заорал Акоп прямо на ухо. — Какого цвета у него борода?!
— Иди к черту! — Я толкнул его в живот локтем и отпихнул к противоположной стенке. Затем резко развернулся и со всей силы ударил его по лицу. Вернее, подумал, что ударил. Акоп легко увернулся, и его широкая ладонь звонко хлопнула по моей щеке:
— Так что?
— Я пьян! — прохрипел я, вновь напрыгивая на рыжего. Он отскочил в сторону, и по моей щеке вновь прошлась его ладонь.
— Тебе нужно только вспомнить, бестолочь!
От второго удара расплывчатые предметы вновь обрели четкость. Я действительно протрезвел еще больше. Но и разозлился. Какое он имел право бить меня?!
Короткий удар — но Акоп, похоже, тоже умел неплохо драться! Мой кулак вновь не достиг цели, а партизан
оказался за моей спиной и короткой подсечкой швырнул меня на раковину.
— Говори!
— Черная она у него была! — заорал я, разворачиваясь. — Черная, как уголь, понял?! Тебе этого достаточно?
Наверное, он не хотел увернуться на этот раз. Я почувствовал его скулу за секунду до того, как звонко клацнули его зубы и Акоп отлетел к двери, зажимая рот рукой.
— Блин, мне этого даже больше, чем достаточно! — Между пальцев у него потекла тонкая струйка крови, но Акоп широко улыбался пьяной улыбкой. Глаза его по-прежнему были мутными. Тоже без зрачков, а вернее, без задней части. Прозрачные.
— Ты понял, что ты сейчас натворил?
— Если подойдешь ближе, натворю еще раз, — проворчал я, понимая, что остываю. Водка выветривалась из организма так же быстро, как и завладевала им.
— Ты нашел Штамма, сукин сын!
Губу я действительно ему разбил. Ну, и поделом. Сам Акоп, казалось, не заметил этого. Он радостно улыбался и продолжал говорить, перекрикивая шум воды:
— Штамм носит бороду! Черную, как смола! И лозунг его! Ты и вправду обладаешь даром, Виталик! Даром, не контролируемым тобой! Пока!
— У тебя хоть фотография его есть? А то, может, это какой-нибудь фанатик-подражатель из сумеречных, — устало спросил я. Горела щека, по которой Акоп ударил.
— Конечно, — Акоп кивнул. — Ты достаточно протрезвел, чтобы понять, что произошло?
— Достаточно!
Мы вышли из ванной. Я быстро переоделся и поднял с пола бутылки.
— Может, зайдем за Евгением Валерьевичем?
— Пусть старик оклемается. А то ему вновь захочется приключений, а сейчас он не в лучшей форме, как считаешь?
Я согласился. Мы пошли на четвертый этаж.
Как странно. Я узнал о Штамме всего полчаса назад и уже успел раскрыть, где он находится.
Совершенно случайно ведь. Или нет? Может, и правда дар помог?
Я не знал.
Как и не знал того, что собирается делать Акоп, хотя план его действий мог быть чересчур предсказуем. Просто организовать на Штамма облаву, захватить его и выставить сумеречным ультиматум. Понятно, конечно, что на этом война не закончится, но наши силы заметно возрастут. Да и агитация в рядах соперника ослабнет. Так что карты нам в руки. Козыри! Не все, конечно, но большинство!
— Акоп, ты армянин? — спросил я, когда мы поднимались по лестнице.
— Причем настоящий, — ответил Акоп, не оборачиваясь. — Только у настоящих армян рыжие волосы!
— Никогда не знал.
— Зря! — Мы остановились перед дверью, и он сделал мне знак не двигаться. — Сейчас я их ошарашу! — весело проворчал Акоп и отворил дверь…
А за дверью…
Все было как и тогда, когда я ушел, — люди в белых халатах стояли около странных машин, из которых выходили свежеотпечатанные листики, за столом сидела Вероника. Сом стоял рядом. Еще один профессор неподалеку…
Но что-то все равно было не так. Да! Они все стояли и ничего не делали. Просто без движения пялились на открывшуюся дверь. И на их лицах было такое выражение, словно… словно…
Нет! Невозможно!
В кресле за столом сидел жрец.
Назад: ГЛАВА ВТОРАЯ
Дальше: ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ