Книга: Консул Содружества
Назад: Глава 14 Верхом на комете
Дальше: Глава 16 Сеятель и зодчий

Глава 15
Виндхайм

Не удивлюсь, если скоро начнут делать фильмы, в которых ядерная война испепеляет род человеческий, – но в финале У ВСЕХ ВСЕ В ПОРЯДКЕ…
Харуки Мураками
– Взвод полностью экипирован! Боепитание и энергосистемы в норме, сениор капитан! – доложил Свечников.
– Планетолет к экстренному спуску подготовлен! Обитаемый контур герметизирован! Боепитание и энергосистемы в норме, сениор капитан! – отрапортовал Лесь-Николай Гайдамака.
– Борт-два к ускоренному старту подготовлен! Энергосистемы в норме, сениор капитан! – отчеканил старший пилот катера, лейтенант ВКС Дюваль вае Литта. Веганец, между прочим.
– Голдсмит! Обстановку, быстро!
Вальдо был сосредоточен и неучтив. Он начинал свою приватную войну, о которой, думаю, мечтал не один год. Поражение в этой войне означало нашу смерть, гибель «Юнгера» и со временем всего Содружества.
Путей к победе я не видел. Вальдо, вероятно, смотрел на вещи шире.
– Борт-один приближается к Виндхайму. Его ведет корвет кровернов типа «Лиса». Огонь не открывает. Не понимаю…
– Вас не просят понимать, Голдсмит!.. Чем заняты остальные патрули кровернов?
– Кроме корвета, сопровождающего борт-один, в районе Виндхайма осталось всего два патруля, тоже «Лисы». Они по-прежнему занимают стационарную позицию над южным полюсом климатизации.
– Новая информация о флоте Центавра поступила?
– Ожидается в течение трех минут.
– Сениор капитан, позволю себе еще раз напомнить, что кроверны могли обнаружить «Юнгер»…
– Отставить, капрал ван Гримм! Ваше донесение уже было принято к сведению. Голдсмит!
– Слушаю, сениор капитан.
– Боевая задача рейдеру «Юнгер» корректируется. Как только стартует борт-два, вы покидаете Лорелею в направлении строго от Виндхайма. Достигнув минимально безопасного удаления, уничтожаете комету планетарными торпедами. Сразу после этого вы, используя маскировочные свойства образовавшегося газового конуса, начинаете сближение с планетой. До момента нашей посадки на планету – или до того момента, когда борт-два будет уничтожен, – приоритетными целями являются корветы кровернов. Вы должны обеспечить прорыв борта-два к Виндхайму любой ценой. Если потребуется – используйте весь боезапас стопорных торпед для создания газопылевых завес между нами и корветами. Если представится возможность – уничтожайте корветы. Наконец, если ради прикрытия борта-два потребуется подставить «Юнгер» под удар, – вы обязаны это сделать. Протокол ведется?
– Протокол ведется автоматически и всегда, – с некоторой напыщенностью ответила Голдсмит.
– Очень хорошо. Властью, данной мне Действительным Правительством, я разрешаю вам жертвовать кораблем и экипажем. Итак, завершаю постановку боевой задачи. Координаты зоны экстерминации считать совпадающими с местом посадки борта-один. Если борт-два будет уничтожен, вы должны нанести массированный удар всеми средствами поражения. Подчеркиваю: всеми средствами поражения. Если все средства вооруженной борьбы будут исчерпаны, я обязываю вас совершить посадку в зоне экстерминации с расторможенным МУГ-конвертером, включенным на максимальную конверсию масса – энергия. Вы осознаете, о чем идет речь, Голдсмит?
– Да, сениор капитан.
– Хорошо. Если мы достигнем поверхности Виндхайма, но канал связи потеряет стабильность, вы должны выждать тридцать минут и действовать так, как если бы борт-два был уничтожен. Если канал связи сохранит стабильность, но при этом лично я с «Юнгером» по каким-то причинам связаться не смогу – и в этом случае вы должны считать борт-два уничтоженным. То есть стремиться к экстерминации всеми доступными средствами.
Плохо я понимаю язык официальных приказов такого уровня, да еще после мордобоя и паралича. Но основную мысль я понял.
Мы – взвод смертников.
«Юнгер» – корабль-смертник.
Все подчинено одной цели: чтобы Вальдо живым-здоровым добрался до пси-мастера.
А если Вальдо не повезет и по дороге его пришьют, тогда «Юнгер», в свою очередь, должен угробить пси-мастера.
При этом, если в игру вступит «Юнгер», пси-мастер будет уничтожен заодно с Воинами Обновления. Ведь аннихиль-торпеде не скажешь: «Голубушка, вот этого, этого и этого, пожалуйста, аннигилируй. А добрых дяденек и тетенек с Яшкина не трогай».
И если Вальдо готов пожертвовать Воинами Обновления, значит, и Вукуб-Цикин, то есть Севериной, тоже. А какие варианты?
Хорош гусь наш капитан… Я, признаться, был об Эверте более высокого мнения.
– Сениор капитан!
– Слушаю, Голдсмит.
– Новая информация о флоте Центавра. В системе Рубрука задействованы две оперативные группы. Первая, которую мы вначале посчитали ударной, видимо, действует как отвлекающая. После подхода подкреплений ее численность оцениваю по косвенным данным в пятнадцать боевых единиц. Действует за пределами дальности наших СОН, в районе временной базы кровернов на спутнике Рубрука-6. Вторая, ударная группа обнаружена только что. Находится на пределе дальности наших СОН в районе внешнего кольца астероидов. Отчетливо различаю двадцать две боевых единицы, в том числе по меньшей мере один крейсер-носитель…
Переговоры между Голдсмит и Вальдо были полностью открытыми, то есть транслировались каждому из нас. Видимо, Вальдо хотел, чтобы мы поконкретнее прониклись важностью момента. Куда уж конкретнее!
– …Фактически Центавр отважился направить сюда главные силы колониального флота. Это делает честь их мундиру, но с военной точки зрения…
Единственным настоящим центаврианцем на борту «Юнгера» был Кизи Кен Аман. Вот такая диковина: центаврианец в правительственной пехоте! Практически всегда представители расы Ц выбирали для службы свои национальные, или, точнее сказать, колониальные войска.
Услышав о появлении главных сил флота соотечественников, Кизи Кен Аман вскочил и выкрикнул некий динамичный, видимо, рифмованный лозунг на своем родном языке.
– От Магеллановых Облаков до Гиад, от Плеяд до туманности Андромеды все разумные существа боятся бронзовых воинов чистой крови!.. – автоматически перевел милитум. – А кто не боится – тот лишен разума, – заключил милитум с непривычным притормаживанием в конце каждого слова. Даже машина, кажется, была обескуражена центаврианским прямодушием.
«А кто не боится – тот лишен разума, – повторил я по инерции. – В данном случае это как раз про самих центаврианцев. Так что, Бышковиц, ты был не прав: йориры Центавра – не трусливое дерьмо. И с ушами у них все в порядке. В смысле, не прижаты они вовсе, а гордо расправлены от Магеллановых Облаков до туманности Андромеды. Сколько минут они намерены продержаться против кровернов, интересно?»
– Отлично, Голдсмит! Лучше не бывает! Время выступать. Лейтенант вае Литта… ускоренный старт!
– Слушаюсь, сениор капитан!
Мы находились в планетолете, который, в свою очередь, находился на грузовой палубе высадочного катера. Все было амортизировано: и грузовая палуба, и планетолет, и наша экоброня. Но тряска пошла такая, будто мы снова оседлали галопирующего тираннозавра.
Маршевые двигатели катера были запущены прямо здесь, внутри док-камеры! Мы еще сохраняли полную неподвижность на направляющей стартовой катапульты, но уже газовали вовсю.
Ага. Вот сейчас от катерного бокса действительно лучше держаться подальше. Наша ионная струя может, пожалуй, и герметизацию дверей нарушить…
А потом – пинок!
Клюшкой – по спине!
Бейсбольной битой – по груди!
Кувалдой – по голове!
Честное слово, и в десантном катере штурмовой пехоты летать несладко. Но вот ускоренного старта на мою долю раньше не выпадало. Иначе разорвал бы контракт. Плюнул бы на пять лет штрафных каторжных работ – и разорвал!

 

От Лорелеи до самого Виндхайма шли непрерывным скользящим зигзагированием, из-за чего сердце то вваливалось в легкие, то размазывалось по грудине.
Меня вырвало. И, думаю, не одного меня.
Не знаю, что творилось в Пространстве. Вальдо закрыл канал переговоров с Голдсмит и пилотами катера.
Он, наверное, получал едва ли не ежеминутные доклады из обоих источников, но делиться с нами информацией не желал. Оберегал, видать, нашу этическую и интеллектуальную невинность. А может, просто по-хорошему не хотел, чтобы мы наложили в штаны.
Оно и верно: что толку нам было бы услышать, например, что «Юнгер» агонизирует, а корветы кровернов готовятся поджарить нас вместе с катером секунды через полторы?
А потом катер ка-ак рвануло! И я подумал: вот оно, наше «счастливое растворение».
Оказалось: вошли в атмофсеру. Колотун был такой, будто совершаем жесткую посадку на галечный пляж. Гасим скорость, стало быть, витки над головами кровернов наматываем. Ой, саданут по нам сейчас…
Минут пять еще свиста и рева, а потом – повторный рывок!
Вошли во вторую атмосферу? Так она вроде бы одна.
– Катер поврежден! Лейтенант, открывайте аппарель грузовой палубы, а затем катапультируйтесь! Гайдамака, покидаем борт на ходу!
Вот так. Как Гайдамака – так можно и общий канал связи открыть. В самом деле, чего уж скрытничать теперь-то? Ясно: всем каюк. Какое там «покидаем на ходу», ты что – сдурел, капитан? А, Эверт?
Планетолет – машина, конечно, летающая. Но отнюдь не специализированный высотный летательный аппарат все-таки. А то зачем был бы нужен высадочный катер? Знай прыгай с рейдера на своем планетолете прямо в Пространство…
Как он на такой скорости стабилизируется? Да турбуленция планетолет на куски разорвет!
– Тайша, прощай!
– Прощай, Сережа!
– Джентльмены, до встречи в… – вознес свой мужественный голос ворэнт Свечников.
– На Виндхайме! – оборвал Вальдо. – Отставить мелодраму! Лейтенант, подтвердите приказ!
Молчание.
– Гайдамака! Есть контакт с бортовым милитумом?!
– Есть, сениор…
– Открывай аппарель!
Ой-ой-ой. Теперь сердце подползает к самому горлу. Бьется в кадык. Кажется, сейчас меня вытошнит самой полезной частью организма…
Да мы валимся в пике, джентльмены!
– Аппарель пошла, сениор!
Мог бы и не говорить. Грузовая палуба разгерметизирована, вихри колотят по бортам планетолета. Тяжко, гибельно стонут наши сталепластовые бока…
– Лейтенант, как слышите меня?!
А хреново, видать, слышит. Молчат гады пилоты. Влепили в нас кроверны, от души влепили!
– Сениор капитан, при таком угле пикирования покинуть катер невозможно!
– Может, и невозможно, а очень хотелось бы, Лесь-Николай, – негромко, без прежних приказных обертонов сказал Вальдо. – Если ты нас сейчас не вытащишь, Голдсмит выполнит мой приказ и проведет торпедную обработку Виндхайма. Погибнут совершенно непричастные к нашей войне люди. В том числе девочка, которую мы сняли с гражданского транспорта.
Хорошо хоть Вальдо осознает, что приказ, который он отдал Голдсмит, – преступный. А то я уже начал терять надежду на взаимопонимание с нашим безумным гением войны…
По корпусу катера словно чугунные слоны бегают. Обшивка громыхает и трещит. Разваливается наша скорлупка, что попишешь!
– Сениор капитан, вы еще можете отменить свой приказ, – говорю я, пугаясь собственного голоса. – Мы-то на войне, – продолжаю я, – а им с кровернами делить нечего. Сениор капитан, в конце концов гибель этого пси-мастера ничего не изменит! Только озлобит кровернов еще больше! Одного убьем – но все прочие-то останутся!
– Все прочие кто? – тихо спрашивает Вальдо. Похоже, он улыбается. Псих чертов.
– Все прочие пси-мастера!
– У кровернов только два пси-мастера, Серж. Один сейчас здесь, на Виндхайме. Он чувствует планеты. Он мыслит их, понимаешь? Ни человек, ни обычный кроверн, ни суперкомпьютер не смогли бы просчитать полный экобаланс планеты с такой точностью. Просто не хватило бы данных! Это под силу только одному пси-мастеру. Одному! И он не только может. Пси-мастер – единственный кроверн, который хочет!
Я ничего не понимаю. По-моему, Вальдо действительно тронулся перед лицом смерти. Такое случается, еще как случается!
– Сениор капитан, у нас нет времени! Отмените приказ, вы же знаете кодекс чести!
Ликующий звон снаружи оповещает о том, что очередная полезная деталь катера оторвалась, повисла на сопле и колотит по корпусу планетолета.
Под аккомпанемент этого звона катер переворачивает вверх тормашками.
Теперь мы висим почти отвесно вниз головой. Спасибо фиксаторам – держат нас на местах, не то было бы здесь Суперлото шариками из штурмовых пехотинцев.
Но, с другой стороны, это же означает, что нас вынесло из пикирования! И теперь мы скользим горизонтально, хотя и вверх тормашками!
Как? Почему? Да какая разница!
– Гайдамака, давай, родимый! Пошел!
Это верно. Сейчас или никогда.
Гайдамака рвет с места вперед на полной скорости. Воющий волчарой ветер тут же подхватывает корпус планетолета и волочит прямо в ад.
Нас закручивает сразу в трех плоскостях. Кизи Кен Аман снова орет свою речевку. Насчет того, что бронзовые люди круче всех. Воспитаньице…
– Высота, скорость?! – требует Свечников.
– Восемь тысяч метров. Девятьсот километров в час.
Э, детские цифры. На самом деле, считай, что уже сели. Я-то думал, что нас понесет километров с тридцати пяти на скорости в шесть-семь тысяч…
А так – отделались легким стрессом, можно сказать. И хотя вращение вокруг продольной оси продолжается, в двух других плоскостях мощные глидеры планетолета нас уже выровняли.
– Координаты?! – это уже потребовал Вальдо.
Ох и быстро соображал этот липовый капитан аналитической разведки с полномочиями Консула! Ему, видать, сразу было ясно, что если нас в первые секунды не разорвала турбуленция, то дальше будет только легче. Эх, почему я не пошел учиться?
Итак, мы снова с вами, господа телезрители.
Бла-бла-бла. Гайдамака дает координаты.
– Лучше не придумаешь! – ликует Вальдо. – До южного полюса климатизации всего сто двадцать километров!
Действительно, если учесть, что нас подстрелили невесть где, еще в верхних слоях атмосферы, наше попадание – в десятку. Но мне это неинтересно. Я думаю о том, что сталось с лейтенантом Дювалем вае Литта и его напарником.
Катапультировались? Были убиты на месте, когда нас подстрелили? А может, сейчас катер кубарем несется по Виндхайму, распыляя пилотов по окрестным сопкам или что тут у них вообще?
Раньше были сопки, если верить карте. А после климатизации – сам черт разберет…

 

Дневная сторона планеты Виндхайм.
Тяжесть – одна целая три десятых g.
Температура – триста двадцать четыре градуса по Кельвину, пятьдесят один градус выше нуля по Цельсию.
Атмосфера – пригодна для дыхания при условии фильтрации летучих цианидов. Оптическая проницаемость – полтора-два километра, а попросту говоря: сильная дымка. Свет – рассеянный, неживой.
Наверху – ветер ураганной силы. Переменчивые, нескончаемые плотные облака бирюзового и бледно-лимонного цвета клокочут в водоворотах высотных вихрей.
У восточного края горизонта – грозовой фронт, налитый глухой фиолетовой яростью.
Внизу, у поверхности земли, почти полный штиль. Что это – фантастическая случайность, затишье перед бурей? Или расчетный, естественный, с точки зрения пси-мастера, режим для данной фазы климатизации?
Снизились мы беспрепятственно. Но наивно полагать, что кроверны считают нас уничтоженными вместе с катером.
Конечно, заметность нашего планетолета относительно невелика. И все равно я думаю, что сейчас дорогим гостям пошлют пару хот-догов с разделяющимися боеголовками.
Вальдо думает о том же.
Поэтому на планетолете остаются двое: водитель, Лесь-Николай Гайдамака, и стрелок – Беата Даль. Нам не повредит огневая поддержка тяжелого оружия, установленного в бронебашне планетолета. Но остальным оставаться на его борту рискованно. Кроверны могут накрыть всех одним попаданием. Ну а это им слишком жирно будет, хвостатым.
Мы спешиваемся, окружаем Вальдо подковой и мчимся по пеленгу борта-один на предельной скорости. Следом за нами скользит планетолет.
Местность в высшей степени неприятная.
Неясно, кто больше напортачил в пейзаже и экологии Виндайхма – центаврианцы до климатизации или кроверны в ходе климатизации.
Ясно только, что давным-давно здесь были пологие вулканические сопки, поросшие растениями, напоминающими гигантские хвощи и плауны. Потом большинство сопок как по команде взорвалось и на некоторое время превратилось в действующие вулканы.
Теперь повсюду громоздятся черные, рыжие, серые каменистые холмы с криво-косо срубленными верхушками. Потоки запекшейся лавы, растрескавшиеся от жара базальтовые валуны. Изредка попадаются черные головни размером с хорошее бревно.
А стоят разрушенные сопки в воде, которая, похоже, натекла из многочисленных гейзеров. А может, пси-мастер по своей привычке устроил Виндхайму хорошее вливание-промывание из своих небесных водовозов. Впаял планетке пару клизм, поэтически выражаясь.
И вот в ней, в этой неприглядной, смолисто-черной воде – мертвые, обветшавшие заросли гигантских папоротников. Возможно, их убило изменение химического состава воды или воздуха, возможно – остаточная радиация (здесь сильно фонит), а может, и направленная нейтронная бомбардировка. Брр-рр…
Мы стараемся держаться между мертвыми лесами и склонами сопок. Это хоть в какой-то мере снижает нашу заметность.
– Сениор капитан, один вопрос.
– Да, Серж.
– Перейдите, пожалуйста, на закрытый канал.
– Говори.
– Может, лучше все-таки закрыть?
– Я теряю терпение.
Итак, наш разговор слышат все. Ну что ж, так тому и быть.
– Хорошо. Почему вы считаете, что у кровернов один пси-мастер?
– Генеалогия, Серж, генеалогия. Вспомни рисунок в подземном храме!
– Помню. Ну и что?
– Я уже догадалась, – отзывается Беата из бронебашни. – Сениор капитан полагает, что один из вертикальных столбцов той «таблицы» отражал линию преемственности между самыми талантливыми кровернами, то есть пси-мастерами. Действительно, в большинстве случаев на каждое поколение там приходилось по одному кроверну. Но как раз последний, самый нижний рисунок показывал двух! Поэтому я не согласна с сениором капитаном. Пси-мастеров двое. Да и вообще, это только одна возможная трактовка…
– Да, сениор капитан, их там было двое!
– А как же знаки ремесла, джентльмены? Вы не берете их во внимание!
– Джентльмены и леди, – поправляет Беата.
– Джентльмены и леди, вспомните рисунки, которые окружали самую нижнюю пару. Рядом с одним кроверном были изображены символы климатизации: вулкан, туча, водяной столб. А что было рядом с другим кроверном?
– Олимпиада какая-то, – пробормотал я, припоминая семь переплетенных колец.
– Верно! Кто возьмется уверять, что это символ климатизации?
– Может, это символ тотального уничтожения семи миров, – предположила Карлскрона, извечная пессимистка.
– Я тоже полагаю, что кольца – это миры, – согласился Вальдо. – Но только вряд ли такой знак обозначает уничтожение. Не та семантика. Имейте в виду: кольца рисовались людьми, а для человеческого мышления существуют незыблемые семантические универсалии. Будь этот человек землянин, веганец или Воин Обновления.
– Хорошо. Но если пси-мастеров и вправду всего лишь двое, почему майянцы не сообщили нам об этом сами?
– Они что – идиоты, Сережа? Они же понимают, что в этом случае останутся без специалиста по спасению своей планеты! А значит – без «обновления»! Потому что первой мыслью, которая придет в голову людям Хищного Тулана, будет уничтожить пси-мастера, вдохновляющего экологическую экспансию кровернов! Нет пси-мастера – нет войны! К чему мы, собственно, и стремимся!
Слишком просто. Не верю.
Подобный научный диспут на скорости сто пятьдесят километров в час не мог продолжаться долго. Милитумы предупреждают, что впереди – компрессор-19. Первое искусственное сооружение на нашем пути.
Сопки нехотя расступились в стороны. Большое озеро, заполненное той же мертвой водой. Растительности нет и в помине.
Из дымки на нас рывками надвигается стеклянистый колосс, голова которого тонет высоко-высоко в свистопляске облачных потоков.
О Белый Космос!
Суперкомпрессор материи, работающий с метеорным железом, ураном, кобальтом. Мечта любого колониального правительства. Средоточие инженерного гения. Венец закритических технологий, бля.
Эта грандиозная конструкция, отдаленно напоминающая многократно увеличенную доменную печь, предназначена для преобразования обычного атомарного вещества в квазивещество, поддающееся конверсии по схеме масса – ускорение – гравитация. Все понятно? Мне тоже.
Конвертируемое квазивещество – это топливо, на котором работают МУГ-конвертеры. Это реакторы, вырабатывающие антибарионы для военных и промышленных нужд. Это основа энергосердец глидеров, планетолетов, кэбов. Залог могущества нашей цивилизации.
Во всем Содружестве только три планеты располагают производственными комплексами такого масштаба. Одна из них для Содружества потеряна – Виндхайм.
Компрессоров здесь было построено тридцать пять штук, если «штука» – подходящее слово для такого колосса. Тридцать пять. По числу роев гигантских полиметаллических метеоритов, которые центаврианцы аккуратно заваливали на поверхность планеты из ближайшего пояса астероидов.
В общем-то неудивительно, что тут сопки взрывались…
– Скорость – ноль! Все на грунт! – внезапно командует Вальдо.
Что такое? Сенсоры не выдают ничего даже отдаленно похожего на кровернов.
Падаем. За нашими спинами приземляется планетолет.
Громадная башня компрессора окружена подозрительными валами. Они вздымаются прямо из воды и по виду состоят из спекшегося ила. Или глины, или вулканического пепла – на глаз трудно определить. Больше всего субстанция напоминает мягкий пластик, но происхождение у него – явно естественное.
Валы высокие. Самый близкий к компрессору – метров пятнадцать над уровнем воды.
Следующий, отстоящий от первого метров на двести, – примерно вдвое ниже. И вот таких валов, из которых каждый последующий вдвое ниже предыдущего, – еще пять.
Больше всего это похоже на волны, вот что.
На волны, разбежавшиеся от брошенного в воду камня, и вдруг – застывшие навек. Только пропорции какие-то непривычные, будто сила тяжести была очень мала и волны получились неожиданно высокими. Будто не камень в воду бросали, а «Циклон-2 Bat»…
– Даю целеуказание! – Вальдо просто вне себя почему-то. Ярость? Страх?
Моя экоброня принимает пакет данных, переданный его милитумом. «Тандер» автоматически наводится на один из технологических балконов компрессора.
Пустой балкон с металлическими перильцами, опоясывающий башню примерно в первой трети видимой высоты. Что Вальдо там углядел? И как?
– Огонь!
Стреляют все. Беата добавляет из плазмомета.
Балкон тонет в огне. Я даже успеваю испугаться, не перерубили ли мы башню пополам и не свалится ли она прямо на наши многострадальные головы.
Такая толстуха – и свалится? Ничего подобного. Загудела вся надрывно, точно великанский камертон, но стоит как стояла.
Никто, кроме Вальдо, не понимает, что за оказия. Чем мы заняты? Отрабатываем групповую стрельбу по площадной цели?
А вот и оказия.
Стрекошвейки. Первый раз в жизни вижу одну из них воочию, с дезактивированной маскировочной кожей.
Паук размером с танк, с короткими ногами-станинами и тремя длиннейшими суставчатыми хоботами, в которые имплантированы огневые блоки. Так выглядит единственная частично уцелевшая дрянь. От прочих остались только горящие клочья. Они-то в воду и валятся.
Шокированный, но еще живой техномат проявляет чудеса ловкости. Падая, он успевает у самой воды, там, где основание башни расширяется, снова прилепиться к стенке.
Прежде чем Беата перебрасывает ствол плазмомета, единственный исправный огневой блок цепкого исчадия кровернов принимается молотить плюс-минус в нашем направлении. В хорошем темпе, но неприцельно.
Плазменный протуберанец, исторгнутый бронебашней планетолета, слизывает гадину вместе с частью ближайшего к компрессору вала.
– Вроде все… – облегченно вздыхает Вальдо.
– Но как вы их углядели, сениор капитан? – спрашивает ворэнт. Для Свечникова это, видать, самая главная проблема в нашей лишенной забот и треволнений прогулке по Виндхайму.
– Правительственная тайна. Но я вам тонко намекну, так и быть. Моя обычная с виду офицерская экоброня – экспериментальный образец нового поколения полевой экипировки. Стоит она, как целый штурмовой танк. Зато и может многое. Так что если я на ваших глазах превращусь в облако радиоактивного газа – не удивляйтесь. Экспериментальные образцы всегда немножко барахлят.
Вальдо шутит. Значит, Вальдо доволен. Не делая паузы, он продолжает:
– Взвод, внимание!..
Но его перебивает Свечников:
– Оглянитесь, сениор капитан.
Все мы начинаем оглядываться, не только сениор капитан. И понимаем. Что.
Стрекошвейка стреляла вслепую и все равно не промахнулась. Рядовой второго класса Джо Топак погиб при выполнении кое-какого задания в кое-каком секторе Пространства.

 

На наших часах запущен отдельный таймер – время пребывания в зоне боевых действий. Мы находимся на поверхности Виндхайма девятнадцать минут. Как-то не верится.
Майянцы, в свою очередь, по данным «Юнгера», приземлились двадцать шесть минут назад. Всего-то!
Забранный бронепластиковым переплетом бублик диспетчерской. Сюда нас забросил вполне исправный скоростной лифт, прилепившийся между внешней обшивкой башни и внутренним монолитом собственно технологического блока.
Кизи Кен Аман шипит проклятия и, кажется, плачет. Здесь, внутри, мы нашли его продырявленных соотечественников. Много, человек сорок. Больше половины – женщины, очень красивые, хоть и мертвые. Длинные каштановые волосы одной покрыты инеем, а лицо спокойное и внимательное – ни дать ни взять Спящая Красавица.
В ясную погоду вид отсюда, наверное, захватывающий. Сейчас нам мешает дымка. Правда, здесь, на высоте полутора километров, воздух чище. Это позволяет разглядеть смутные очертания больших гор. В стороне от них, за заливом местного моря-океана, находится южный полюс климатизации.
Но и залив, и даже низину вокруг компрессора дымка скрадывает полностью. Не видно и того места, на котором мы приняли бой со стрекошвейками.
Занимаем круговую оборону.
Выносные средства наблюдения – микрокамеры, пару розеточек компактных радаров-пеленгаторов – аккуратно вывешиваем на втором технологическом балконе. Маскируемся. Где можно – выставляем пленочные экраны.
Лесь-Николай Гайдамака и Беата Даль тоже с нами. Вальдо изменил план операции, и пилотируемый человеком планетолет нам стал вроде как не нужен.
Башня компрессора навела нашего босса на одну здравую мысль. Признаю: свой мандат Консула Вальдо получил не за красивые глаза.
Планетолет на всякий случай притоплен между первым и вторым глиняными валами.
Вальдо снизошел до объяснений: во время выработки конвертируемых веществ в районе компрессора градиент гравитационного поля пляшет джигу. Эти глиняные валы-волны – результат приливного воздействия компрессора.
Весело тут ребята время проводили, природу-мать во все дыры… Извиняюсь.
Вальдо подходит к консоли контроля технологических процессов и подключает свой милитум к инфосистеме компрессора. Из небольшого, неприметного обтекателя на его правом предплечье выдвигается антенна чудной конструкции: ажурная двойная спираль, насаженная на телескопический штырь. Капитан созерцает что-то на экране консоли.
Подходить неудобно, да и боязно: больно наш Вальдо борзой стал. Может и пристрелить, если сунешь свой нос куда не просят.
Мы переминаемся в сторонке. Наблюдаем за местностью, выражаясь казенным языком. На самом деле – молимся, маемся, нервничаем.
– Гроза идет, – говорит Карлскрона.
– Скорость? – спрашивает Свечников.
– Километров сто – сто двадцать. Фронт пройдет здесь примерно минут через десять.
В этот момент Вальдо приказывает:
– Все ко мне! Рахими и Карлскрона – на месте, продолжают наблюдение.
Мы подходим.
На экране… О, это не так просто… Это совсем непросто – сказать, что же мы увидели.
Картинок не одна, а целых девять. Экран разбит на прямоугольники, в каждом из них – трансляция с отдельной камеры. Три камеры вынуждены работать в инфракрасном режиме, остальные – в обычном оптическом.
Ага, ясно. Трансляцию ведут контрольные камеры, установленные на борту высадочного катера.
Четыре наружных дают картинку южного полюса климатизации. Пять других – сканируют внутренности катера: пилотскую кабину, пассажирскую и грузовые палубы.
В полюсе климатизации творится такая чертовщина, что только одна камера способна принять нечто внятное в оптическом диапазоне. Остальные автоматически перешли в инфракрасный режим. В оптике не видно ни зги, мешает какая-то дрянь. Пыль или дым, это ясно. Но какого именно сорта – не понять.
Первое, что бросается мне в глаза, – улыбающееся лицо Вока. Вот уж не чаял когда-либо вновь увидеть Хозяина Намерений! Тем более улыбающимся.
– Битва последних дней произойдет здесь и сейчас. Пси-мастер кровернов в данный момент находится на борту высадочного катера, угнанного нашими майянскими друзьями с «Юнгера»…
Вальдо медленно, подчеркнуто четко выговаривает слова. Словно бы лекцию нам читает. О вреде табакокурения и полового разврата в условиях Пространства.
Незнакомый, чужой, принципиально чуждый человеческому восприятию видеоряд рвется в мой несчастный, травмированный мозг с ураганной скоростью.
В кадре – два таких же конуса цвета оловянной бронзы, какие я видел когда-то на Глокке. Воздух над ними трясется в лихорадке – видимо, конусы раскалены. Примерно раз в секунду с их острых верхушек срывается и уходит в небеса тонкий зеленый луч…
Лекция Вальдо тем временем продолжается. Похоже, происходящее на экранах его совершенно не заботит.
– …Благодаря тому, что на вершине нашей компрессорной башни находится мощный комплекс связи, мне удалось установить контакт по закрытому шифрованному каналу с милитумом борта-один. Этим милитумом Воины Обновления пользоваться не умеют. Либо не считают нужным им пользоваться. Так или иначе, при посадке их пилоты использовали ручное управление…
Полюс климатизации расположен недалеко от моря. Видимо, на скалистом, обрывистом берегу, потому что плавного перехода суши в море не видно. Зато за конусами-лучеметами то и дело вздымаются гребни громадных волн.
Различаются также группы вполне симпатичных растений. На первый взгляд они выбились прямо из прибрежных скал, но, присмотревшись, я вижу…
Ну ничего себе! На самом деле на экране колышутся исполинские кустистые водоросли, длиннейшие стебли которых то и дело маячат на обращенном к берегу клокочущем отроге очередной волны.
А еще мористее, почти совсем уже сожранные дымкой, возвышаются циклопические колонны, соединенные хрупкими с виду перемычками. Назначение этих сооружений никоим образом из их внешнего вида не следует. Но вид этот – принципиально нечеловеческий. Ясно, кроверны наворотили…
Камера расширяет полосу захвата. Одновременно с этим детали уменьшаются, скрадываются. Зато в кадр попадают новые объекты, находящиеся справа и слева от главной оптической оси.
– …Как высокое должностное лицо я располагаю кодами доступа к любым бортовым устройствам любых летательных аппаратов Содружества. Таким образом, я могу сейчас, не сходя с места, дистанционно поднять высадочный катер в воздух. Вместе с пси-мастером, разумеется. Выдернуть его из сверхзащищенного полюса климатизации и доставить прямо сюда, к компрессору-19. Что я и намерен сделать…
Летательные аппараты кровернов. Уродливые борта дремлющих до поры до времени турбоплатформ.
Свежая посадочная площадка, залитая темно-зеленым вроде бы бетоном. На ней стоит большая приплюснутая лохань – воздушно-космический катер кровернов.
Возле катера в лучистом желтом шаре, парящем над землей, я вижу одинокого кроверна. Это, видимо, охранник. В кои-то веки – настоящий, живой кроверн!
Огромная орда неподвижных термитов под прозрачной пленкой.
Несколько меоравиолей, ползущих мимо турбоплатформ. Размяться решили, да?
И – густой молочно-белый пар, клубящийся по обоим краям кадра. Видимо, тот самый, который полностью ослепил три других камеры наружного наблюдения.
– …Как только катер приземлится у основания компрессорной башни, я прикажу его бортовому милитуму открыть все двери и заблокировать управление. Мы совершаем амортизированный прыжок прямо отсюда, из диспетчерской…
Но самое любопытное – это, конечно, не инопланетная техника. А то, что творится внутри катера.
Свободная от планетолета часть грузовой палубы представляет собой скопление тошнотворной, жуткой плоти. Свита пси-мастера, состоящая из таких же точно отвратных существ, какие наше отделение повстречало в аварийном контуре Копей Даунинга.
Их не меньше дюжины, а возможно, больше. Они пребывают в полнейшей неподвижности, прилепившись четырьмя своими массивными тумбообразными конечностями к потолку, служащему, разумеется, и полом пассажирской палубы заодно.
Их бахромчатые купола вывернуты наизнанку и свешиваются вниз, обнажая омерзительные складчатые тела сухопутных медузомоллюсков. Или как их еще назвать?
А на пассажирской палубе, судя по всему, идет оживленная светская беседа. Оживленная по крайней мере по понятиям Воинов Обновления.
Шбаланке сидит, прикрыв глаза и откинувшись на спинку кресла. На руках он держит Вукуб-Цикин, мою Северину. Северина вдумчиво рассматривает бусы на шее у Шбаланке. Ну хоть не плачет, солнышко мое.
Крошка одета в ладный детский гермокостюмчик – один из трех, которые мы в свое время прихватили про запас на борту «Дайяны». Мудрые Воины Обновления тоже не забыли про них, когда сматывались с «Юнгера».
Люди Яшкина вообще проявили чудеса предусмотрительности. На случай непредвиденной аварии они защитили не только драгоценную Вукуб-Цикин, но и сами разобрали аварийный комплект легких гермокостюмов, находившийся на борту высадочного катера. Так что даже если бы катер при посадке получил пару-тройку пробоин, им удалось бы избежать отравления летучими цианидами атмосферы Виндхайма. И тогда Отряд Обновления погиб бы не от отравления, а от множественных телесных повреждений. Шутка, шутка.
Итак. Шбаланке держит Северину на руках и неспешно проговаривает вслух фразы на сакральном языке Яшкина, который не в состоянии перевести даже наши милитумы. Вряд ли этот язык понимает и пси-мастер. Общение с ним наверняка ведется на телепатическом уровне.
Видимо, Шбаланке пребывает в одном из многочисленных фазисов транса, а вслух проговаривает обращенные к пси-мастеру фразы непроизвольно. Как некоторые ветераны выкрикивают во сне «Скорее, скорее в катер!» или «Патроны давай, песья кровь!».
Остальные Воины Обновления чинно сидят на корточках у ног Шбаланке и ритмично кивают. Трудно решить, содержится ли в этом кивании какой-то смысл, существенный для энергетической поддержки переговоров с пси-мастером. Или это пустая формальность векового ритуала?
Пси-мастера я узнаю сразу.
Но вид его настолько несуразен и дик, что до последнего мгновения мне не хочется концентрировать внимание на этом порождении далекой, чуждой бездны. И верить очевидному мне тоже очень не хочется.
Два белых прямоходячих динозавра, похоже, пришлись ко двору.
Дары, подбор которых представлялся мне верхом наивности пусть мудрых, но, мягко скажем, несовременных Воинов Обновления с Богом забытого Яшкина, пси-мастером не отвергнуты. И более того, в соответствии с неким загадочным этикетом, дары эти потребляемы прямо на глазах дарителей.
Свежесодранная шкура одного динозавра наброшена пси-мастером на «плечи» или, точнее, на тот кобрин воротник, который окружает его голову. Кровавые останки ободранного бедолаги тоже в кадре…
А над вторым динозавром пси-мастер трудится вот прямо сейчас.
В одной конечности он сжимает нечто вроде небольшой циркулярной пилы на изогнутой рукояти. Другой – крепко держит трепыхающегося динозавра за холку. Пила визжит. Динозавр – тоже…
Вок не солгал – я уже встречался с ним. Ошибки быть не может.
Тот же металлизированный скафандр с наплывами. Та же масть, расцветка и расположение крапинок, задумчивое и высокомерное, с позволения сказать, лицо.
Но главным аргументом является, конечно же, отметина от моей неразорвавшейся пули. В том самом месте, где металлизация заканчивается и скафандр превращается в полупрозрачное желе, облекающее его не лишенное монструозной грации тело.
Темное пятно в асимметричном звездообразном углублении на фоне нежно-песочной кожи. Справа. Именно там, куда отправилась пуля из моей «Сьюздали» в пещере над разрушенным кессоном аварийного контура.
Когда понимаешь, что имя твое – Судьба, под ногами разверзается пропасть.
Я мог убить пси-мастера. Даже после того, как не сработавшая в полную мощь пуля швырнула его в мутную водицу под моими ногами. Хватило бы двух-трех выпущенных наугад гранат из «Тандера».
Кроверны живучи, но они тоже уязвимы, тоже смертны.
Если Эверт Вальдо прав насчет уникальной специализации пси-мастера – в тот день война закончилась бы.
У меня в голове это просто не помещается. Трудно вообразить, что тогда под моим пальцем была Самая Большая Красная Кнопка.

 

У маленьких мальчиков – маленькие проблемы.
У больших мальчиков – большие проблемы.
У горстки штурмовых пехотинцев, которые взялись в одиночку выиграть войну, – проблемы любые вплоть до летального исхода.
Карлскрона и Рахими тревогу вовремя не подняли. Впрочем, и не могли.
Патрульный сквад из трех турбоплатформ, который шел на предельно малой высоте между сопками, был замечен нашими радарами лишь на катастрофически близкой дистанции в считанные километры. Видать, расстрелянные нами стрекошвейки в последние мгновения все-таки успели связаться со своими творцами.
Засекли нас турбоплатформы или нет?
Прятаться или бежать?
Куда бежать? Как прятаться?
Чтобы заметить нас внутри диспетчерской, надо специально приглядываться. Зависнуть буквально на расстоянии вытянутой руки от бронепластикового переплета – и вынюхивать, вымерять, прислушиваться.
Потому что пленочные экраны. Потому что стелтс-технологии. Потому что притаившийся внутри помещения пехотинец – объект в высшей степени неконтрастный.
– Всем замереть! – приказывает Свечников, опережая Вальдо, вроде как старшего офицера в нашей банде. Старший-то он старший, но Вальдо – мыслитель и стратег, а в банальной тактике мы со Свечниковым побольше смыслим.
Никто не против. Кроме Вальдо.
– Может, разумнее все-таки спуститься вниз на лифте и спрятаться под водой? – тихонько спрашивает Вальдо. Признает, значит, что по турбоплатформам он не эксперт. Тут уж Свечников в законе.
– Слишком поздно. Они засекут движение лифта.
Турбоплатформы приближаются. Они идут прямо на компрессорную башню. Точно, настучали на нас эти поганые стрекошвейки. Как пить дать настучали!
А может, и не только стрекошвейки. Я прикидываю…
Если наш высадочный катер подстрелили в нижних слоях атмосферы, значит, на экранах кровернской воздушно-космической обороны мы точно засветились. Если засветились, то радары воздушно-космической обороны вели наш разваливающийся катер, а потом скорее всего и планетолет до момента посадки. Вслед за тем они могли передать нас менее дальнобойным, но более точным радарам патрульного сквада.
Кровернскому патрулю не составляло, конечно, труда сопровождать такую контрастную цель, как планетолет, от района приземления до компрессора-19. Это хорошо еще, что они не догнали нас на переходе.
После этого планетолет оказался под водой, исчез с их экранов и больше не появлялся. Выводы очевидны: где исчезла машина – там и проклятые однодышащие тли!
– Этого мало, ворэнт, – говорю я шепотом, словно кроверны могут услышать мой голос прямо так, непосредственно. – Они начнут искать и найдут. Они знают, что наш планетолет здесь.
До Вальдо доходит мгновенно. Тут же его великолепный ум принимает единственно верное решение:
– Значит, милитум планетолета должен увести машину подальше.
Чудная антенна связи по-прежнему торчит из экоброни кэпа. Планетолет совсем близко, так что никаких усилителей не требуется.
– Послушайте, а кроверны не запеленгуют нас при передаче командного пакета? – вполне резонно интересуется Тайша.
– Не должны. Я постараюсь настроить фокусировку импульса предельно точно.
Турбоплатформы уже видны невооруженным глазом. Они идут вровень с диспетчерской. Мы их видим – они нас нет. Но если кроверны нас все-таки заметят, мощи их плазмометов хватит, чтобы от нашей башни остался скромный огарочек.
Вальдо не комментирует свои действия – он просто действует.
Мы не знаем: установил он связь с планетолетом или нет. Загрузил ли командный пакет в бортовой милитум? Поднялся ли планетолет из-под воды?
Я проверяю таймер. Мы находимся на поверхности Виндхайма двадцать семь минут.
Еще три минуты – и южный полюс климатизации превратится в огненный котел. Если, конечно, «Юнгер» по-прежнему цел, на что рассчитывать особо не приходится.
Турбоплатформы уже так близко, что можно в деталях рассмотреть длинную косую борозду, оставленную центаврианской зенитной установкой на лобовом фасе лидера сквада.
В узких щелях между отдельными острыми зубьями летающего «кораллового рифа» ворочаются плазмометы. Думаю, не одному мне при виде таких игрушек захотелось сходить по-маленькому.
Вдруг сквад резко меняет направление полета.
Тянутся скрипучие секунды… Несмотря на неожиданный маневр, два плазмомета наводятся в аккурат на диспетчерскую. И все то время, которое требуется турбоплатформам, чтобы обогнуть башню, плазмометы продолжают проворачиваться в своих бронемасках, удерживая башню под прицелом.
А потом дрожащий воздух под днищем «коралловых рифов» пропитывается сотнями крошечных малиновых вспышек. И весь сквад резко уходит ввысь.
Вслед за чем плазмометы начинают беглую залповую пальбу.
К счастью, не в нас. А в сторону тех сопок, через которые мы выходили на компрессор-19.
Не прекращая испепелять остатки лесов в затопленной долине, они споро набирают скорость и растворяются в дымке.
– Получилось! – Вальдо в восторге. – Планетолет все-таки увел их!
– Кроверны решили, что все мы находимся на борту планетолета? – Мне лично очень хотелось в это верить.
– Именно, Серж! Именно! Проблема только одна: не вернутся ли турбоплатформы сюда после того, как сожгут планетолет? Ведь они его, увы, завалят, и довольно скоро. Ладно, к черту. Все равно мы тут…
Вальдо засекается. Ага. Сам понимает, что чудес не бывает. Убьет он пси-мастера кровернов или нет – вопрос тонкий. А вот всех нас точно замочат.
Вальдо, может, памятник поставят. Я так и представляю такой себе уютный сквер в Анаграве или Москве… Петуньи да настурции на клумбах, ручные суслики попкорн клянчат. Голуби курлы-курлы, подростки над руководством «Азбука петтинга» пыхтят…
А над всем этим наш красавец Эверт из стеклостали, опираясь на колонну, возвышается. И лицо у него такое – печальное и задумчивое. Типа «мне б ваши проблемы!». А под памятником надпись золотится: «Эверту от спасенного Человечества». Потом еще интеркнигу напишут: «Смерть поправ». А потом и адвентюру сочинят.
Но все это про Эверта. А наши фамилии затеряются в длинных списках младших комбатантов, погибших в кое-каком секторе Пространства при исполнении.
Нет? Тогда вспомните, как звали тех спартанцев, которые помогали царю Леониду держать персов в Фермопильском ущелье. Никак?
– Итак, пора заканчивать нашу прогулку, леди и джентльмены, – меняет тему Вальдо и с этими словами вновь включает консоль контроля технологических процессов.
На экране все по-прежнему. Только в одном секторе летят кровавые брызги, которых раньше не наблюдалось. Пси-мастер свежует второго дьяволенка.

 

Когда бортовой милитум, повинуясь приказаниям Вальдо, выдернул высадочный катер из полюса климатизации, до расчетного удара «Юнгера» оставалась одна минута.
Не завидую я Воинам Обновления. Когда до пси-мастера дошло, что скорлупка земного производства оторвалась от поверхности планеты и очень-очень быстро рванула в неизвестном направлении, он отшвырнул прочь динозавра и сразу же метнулся в пилотскую кабину.
Держи карман шире! Дверь захлопнулась прямо перед его носом. Открыть ее сейчас мог только член Действительного Правительства.
Моя Севериночка заплакала в голос.
Ну держитесь, мучители всех рас и физиологий, никому мало не покажется! Да за слезу сиротки правительственный штурмовой пехотинец готов разнести полмира, если хотите знать!
Шбаланке, похоже, пытался пси-мастера как-то урезонить, но контакт был утрачен. Атмосфера доверительных переговоров враз сменилась глубокой взаимной подозрительностью и неприязнью, хе-хе.
Скафандр пси-мастера покраснел, по нему побежали быстрые желтые искры.
Желеобразный герметик замутнился и потерял прозрачность…
– Вальдо вызывает «Юнгер», вызывает «Юнгер»…
Связи с рейдером не было. Таймер пошел на тридцать первую минуту, но по-прежнему ничто не намекало на массированный удар по полюсу климатизации…
Выжигая воздух дюзовым выхлопом и оставляя широкий флюоресцирующий след, высадочный катер, как чудной низколетящий метеор, на мгновение показался в нашем поле зрения и сразу исчез где-то внизу, у подножия башни.
Ну что, пошли?
Пошли!
Широченный пояс бронепластика был выпарен взрывом одной-единственной гранаты «Тандера». И все мы прыгнули вниз. Одновременно. С полуторакилометровой высоты.
– Ура-ааа!
– Убью!
– Люблю!
– Гады!
– Центавр!
А что еще кричать, когда летишь вниз, как глупый тяжеленный мешок костей и высоких технологий, без парашюта, и надеешься только на быстроту милитума и чуткость сенсоров?
Не пустые страхи, между прочим.
У нас-то глидеры включились исправно. И аккуратно погасили на последних пятидесяти метрах всю инерцию падения.
А вот у Файзама Рахими сбойнул управляющий контур – он грузно вошел в воду, расплескивая ее с такой всепобеждающей мощью, что на мгновение открылось неряшливое дно. Там он и сгинул.
Произнести нечто подобающее случаю мы не успели. Потому что прямо перед нами был катер.
Он совершил полужесткую посадку примерно в том месте, где мы прятали планетолет.
Катер значительно выше планетолета и поэтому ушел под воду не больше чем на треть. Левый хвостовой стабилизатор при посадке оторвался. Вместе с ним разрушилась часть обшивки пассажирской палубы. От пробоины вниз тянулась трещина, которая пересекала по вертикали и грузовую палубу.
– Ты зачем разбил катер, Эверт?! Там же Северина! – Я с удивлением обнаружил, что осатанел до самой точки закипания. Еще немного – и превращусь в чистую энергию ненависти.
– Я не мог посадить его иначе, Серж! – пролаял Вальдо. – Милитум – тот вообще отказался бы совершать посадку в таком месте! Скажи еще спасибо, что я не грохнул катер вместе с пси-мастером о ближайшую сопку! Эх, погубит Содружество мое малодушие…
Люки катера были распахнуты настежь. Аппарель грузовой палубы Вальдо перед нашим прыжком заблокировал, чтобы монстры из свиты пси-мастера не могли вырваться на волю.
Однако, судя по чавкающим звукам, медузомоллюски не желали мириться со своей участью похороненных заживо.
Неужели тварям достанет дури разрушить дебелую обшивку катера и выбраться на волю? Но для этого ведь требуется воистину дьявольская сила!
Кто их знает, сволочей. Удалось же им тогда продраться внутрь аварийного контура вместе с небесным наводнением… Свечников, видимо, думал о том же:
– Карлскрона, на гребень вала! Наблюдать за трещиной. Если оттуда полезет всякая плесень – крой ее из «Тандера»!
Ну а мы, конечно, рванули к пассажирским люкам.
Куда там! Взметнулись сплетенные из воды щупальца. Одна группа щупалец перегородила шевелящимся хищным частоколом дорогу к катеру, другие начали охоту за нами.
– Стреляйте в них из «Сьюздалей»! Это помогает! – крикнул я и подал положительный пример, поливая взбесившуюся воду активными пулями. – И уходите на высоту, там не достанут!
С такими же щупальцами мне довелось повстречаться в аварийном контуре Копей Даунинга. Только тогда пси-мастер был, наверное, не в ударе. Потому что сейчас щупалец было больше и действовали они куда успешнее.
Все потонуло в вое реактивных автоматов.
Заорал как резаный Лесь-Николай. Бухнул «Тандер» Карлскроны. И еще два раза.
Я с ужасом увидел, как верхняя часть туловища разорванного надвое Гайдамаки шмякнулась на крышу катера. «Сьюздаль» в его судорожно сжатых пальцах продолжал стрелять. Пули рвали из компрессорной башни куски раскаленного пластика…
А не пошли бы вы все! Краем глаза отметив, что с Тайшей все в порядке и она, умница, пытается держаться поближе ко мне, я резко пошел вверх и вперед.
Завис прямо над катером. Благо высота, на которую я поднялся, позволяла избегнуть встречи с направляемой пси-мастером безликой смертью.
Несколько водяных щупалец бесновались у верхнего люка, перекрывая проход на пассажирскую палубу катера. Другой дряни, правда, видно не было.
Ну здоров воевать пси-мастер! Спасибо еще, он прямо по нашим мозгам влепить своей телекинетической энергией не может, а то вообще передавил бы нас, считай, ногтем, как ту самую тлю.
Ни Вальдо, ни Свечникова, ни Беаты, ни Кизи… Никого.
И только Карлскрона, занимавшая сравнительно безопасную позицию на гребне вала, напряженно всматривается в развороченный борт возле грузовой палубы.
В сумбуре боя вечно упускаешь что-то важное. Может, опытные сержанты и умеют замечать абсолютно все. Я – не умею.
– Карлскрона, где наши?
Ответа я не получил. Огненный смерч стер Карлскрону с Альбертовой сетки пространства, обернул пышным саваном белого пара, подарил экосфере Виндхайма.
Турбоплатформы вернулись! И на этот раз они своего не упустят.
Пришла пора логики для бедных.
Пси-мастер жив – потому что щупальца по-прежнему ворочаются. Будут ли кроверны стрелять в катер, где находится их лучший из лучших, самый-самый главный родич?
Правильно. Значит, спасение – внутри катера.
– Тайша, за мной!
Вслед за этим я рванул вниз на полной скорости, притираясь к борту катера почти вплотную. Моей целью была дыра, проделанная гранатами Карлскроны.
Мне было не до объяснений. Я – старший, я отдаю приказы, которым нужно подчиняться, вот и все. Рядовая Тайша Вассерфаль, как и любой дисциплинированный солдат, обязана была последовать за мной.
Я не знаю, что случилось.
Может быть, замешкалась на одно роковое мгновение.
Возможно, перепугалась до смерти и решила, что лучшее укрытие – глиняный вал или башня компрессора.
У меня над головой сверкнула вспышка. Еще один разряд – рассеянный такой, щадящий, пришелся аккурат на два метра левее моего плеча. Не могли кроверны лупить по катеру на полную мощность! Не могли, тряслись за своего драгоценного многомысленного папочку!
А вот Тайшу, которая находилась выше катера, они распылили на молекулы.
Я ожидал встретить на грузовой палубе не меньше полудюжины разъяренных монстров и вместе с ними – свою смерть. Вместо этого я увидел жуткое побоище.
– Отличный денек, – сказал Вальдо, выступая из-за оплавленного борта планетолета.
Он стоял по грудь в воде, как, впрочем, и я. Он был жив, хотя его экоброня обгорела и украсилась несколькими глубокими вмятинами. Ствол его «Сьюздали» смотрел мне в грудь.
Больше здесь не было ни одного живого существа.
Что могло гореть – испарилось сразу же от гранат «Тандеров». Останки свиты пси-мастера в жидком виде украшали потолок. На воде болтались куски блевотворного жаркого.
Кизи Кен Амана опознать можно было только по нагрудному знаку. Он стоял в дальнем углу, прислонившись к стене. Голова отсутствовала.
– Где Свечников? – спросил я.
Вальдо сделал неопределенный жест. Типа «везде».
– Эверт, скажи, что ты не сошел с ума.
– Я не сошел с ума. Серж, я должен закончить нашу работу.
Ствол его «Сьюздали» по-прежнему смотрел мне в грудь. Тут только я сообразил, что моя поза полностью, зеркально повторяет позу Вальдо. И моя «Сьюздаль» точно так же готова в любое мгновение разнести Вальдо на куски.
У нас накопились определенные разногласия. Мы оба это понимали.
– Эверт, я вот забыл сказать тебе спасибо. За то, что ты посадил катер, а не разбил его о ближайшую сопку.
– Пожалуйста, Серж.
Вальдо был человеком власти. Я – разменной фигурой меньше пешки. Вальдо был гением, я, мягко скажем, таковым не являлся. И хотя нас, таким образом, разделяли две пропасти – служебная и интеллектуальная, – сейчас мы были равны как никогда. Наверное, с этой целью неандертальцы и придумали оружие. Чтобы пропасти заузить.
В углу, поблизости от обезглавленного Кизи, послышалось громкое «плюх». Мы, не сговариваясь, перебросили стволы туда.
– Вы все испортили, – строго сказал Шулу. – Но если я крикну вам «уходите!», вы все равно не уйдете.
Это была не то пятая, не то шестая фраза, слышанная мною от Хозяина Действия за все время нашего знакомства.
Над головой Шулу я только сейчас заметил люк. Ну да, все правильно, там запасной ход и расположен. Оттуда он и спрыгнул к нам.
Снаружи донесся победительный рокот. «Неужели „Юнгер“?» – обрадовался я.
Нет, это был всего лишь грозовой фронт, приближение которого десять минут назад пророчила нам Карлскрона. Удивительное дело – каких-то десять минут назад! А самой Эстер уже и нетути…
С сокрушительным ревом ударил ливень. Судя по аритмичной дроби – вперемежку с градом.
Мы поднялись на пассажирскую палубу. Шулу я взял под мышку. Без моей помощи вернуться наверх ему было бы непросто – легкую откидную лесенку «Тандеры» выжгли начисто.
«Вечно я посреди всякого дерьма катаю на себе этих Воинов Обновления», – подумал я, вспомнив Глокк и полеты с псевдо-Дюмулье.
В первое мгновение мне почудилось, что Воинов Обновления убила жесткая посадка. Останки Шканиль и Чи выглядели именно так: как будто их расшибло резким ударом о стену, а потом швырнуло на пол.
Но потом я заметил Шбаланке с выпущенными наружу бурыми кишками.
И Тепеу, буквально разорванную на куски.
И Чи, сильно обожженную и изувеченную. Бедняжке наверняка досталось раскаленными газами от разрывов наших гранат.
– Вот так, Эверт. Вот так, – пробормотал я.
Черт, а что еще сказать?! Я искренне пожалел, что не пристрелил проклятого капитана там, внизу. Сейчас клинч прошел. Только болело сердце по погибшей Тайше.
Дальше проход загораживала неподвижная туша медузомоллюска. Он выглядел каким-то сдувшимся, уменьшившимся едва ли не в четыре раза.
– Это он их убил? – поинтересовался Вальдо у Шулу.
– Да.
– Как вы его остановили?
– Хозяин Действия умеет обращаться с любыми животными, – гордо ответил Шулу. – А Мастер Мыслей, как оказалось, нет. Когда малый хип полетел, твари взбесились. Когда упал – одна полезла сюда. Я бы успокоил ее быстрее, да долго искал свой ветерок смерти. Нашел.
А вот и пси-мастер. Ну слава богу, хоть одна живая душа!
Я уже не знал – плакать или начинать потихоньку смеяться. На этом уроде по-прежнему висела нелепая и страшная свежая шкура белого динозавра. А сам пси-мастер был в высшей степени ловко втиснут в невиданную сетку, состоявшую из живых волокон.
Эти удивительные волокна, вроде толстой паутины, но, по всей видимости, исключительно прочные, тянулись… к тем самым «лимонам», которые я в свое время видел попискивающими на полу кают-компании «Юнгера»!
Только теперь эти штуки не пищали. Они были прилеплены к полу и потолку, прочно заякоривая спеленутого сетью пси-мастера.
Верховного кроверна держал под прицелом Хоб-Тох. У мирного Хозяина Знания был в руках предмет, напоминающий две большие расчески, укрепленные на рожках по бокам пистолетной рукояти. Такой штуки я раньше не видел. Вместительными оказались мешки у Воинов Обновления…
Напряженность позы Хоб-Тоха и, главное, действующее на нервы жужжание-дребезжание, которое создавали мелкие искорки, перебегающие между зубьями «расчесок», подсказали мне, что в руках у Хозяина Знания – смертоносное оружие, а не какой-нибудь там фен-стерилизатор.
Ну и хитрецы! «Разговаривая о мире, готовься к войне», – это Воины Обновления, похоже, понимали очень хорошо. И, направляясь на мирные переговоры с пси-мастером, запаслись не только подарками, но и пилюлями. Вот и Шулу некий «ветерок смерти» упоминал, и «лимончики» эти антикварные…
Вок, Хозяин Намерений, сидел на полу в огромной луже воды. Его раскосые глаза были прикрыты. Там же, рядом с ним, копошилась на полу Вукуб-Цикин. Она возила «лимоном» по полу, словно игрушечной машинкой, и приговаривала «дрррын-дын-дын!».
Живая!
Моя Севериночка столько вытерпела, что даже не плакала. Отшвырнув «машинку», она стала теребить Вока за рукав и тихонько залепетала нечто вроде «па-па».
Душераздирающее зрелище.
Я подхватил крошку на руки. Стоило мне это сделать, как я ощутил толчок удивительного, волшебного тепла. Мягкая волна подкатила к затылку, с легким покалыванием вошла в мозг… А потом, отразившись от черепного свода, опустилась вниз по позвоночному столбу.
– За что вы его так? – спросил я у Шулу.
– Мастер Мыслей вел себя неразумно. Он приказал воде убивать. Вода пришла в малый хип и напала на Хозяина Намерений. Пришлось попросить Мастера Мыслей не делать этого.
– Хозяин Намерений мертв?
– Хозяин Намерений жив. Но очень утомился.
– Вы убьете Мастера Мыслей?
– Нет. Всем надо успокоиться и поговорить. Но Хозяин Слов повстречал свою смерть. А Хозяин Намерений отдыхает. Поодиночке ни я, ни Хоб-Тох не можем хорошо говорить с Мастером Мыслей. Вы все испортили, люди Хищного Тулана. Я говорил, когда мы улетали: надо убить ваш хип. Хозяин Намерений не позволил. Он набрался лишней чести от вашей хип-водительницы. Хищный Тулан портит…
– Конец прекрасной эпохи, – резюмировал Вальдо.
Его «Сьюздаль» была нацелена кроверну точно в центр груди. Вальдо оставалось лишь нажать на спусковой крючок. Что он и сделал.
Щелчок, писк.
Я машинально покосился на индикаторы его «Сьюздали».
В обоих рукавах автоматической подачи закончились патроны! Хорошая штука, наверное, эта экспериментальная экоброня, да вот только чудес не бывает. Боезапас у нее в два раза меньше, чем у обычной!
Вальдо выматерился на своем родном португальском языке и полез за магазином.
– Эверт, не надо! Пленных не убивают!!!
Вальдо достал магазин.
Хоб-Тох, который до этого не проронил ни слова, резко обернулся.
– Мастер Мыслей должен жить, – тихо сказал он. – Не шевелись, иначе я убью тебя.
Снаружи раздался нарастающий грохот. Не очень-то похожий на гром…
Пси-мастер не собирался ждать милостей от природы. Он уже не верил Воинам Обновления. А кроме того, он видел прямо перед собой двух опасных животных с реактивными автоматами.
Хищных, отвратительных тварей, которые несли планетам экологические катастрофы, противились справедливости и были в высшей степени неразумны. Твари пришли убить его! В этом пси-мастер, конечно, не сомневался.
Стоило Хоб-Тоху отвлечься, как вся вода, разлитая по полу пассажирской палубы, мгновенно схлопнулась в тонкую длинную змею.
Переливчатый бросок – и Хоб-Тох отлетел к стене. Несколько витков водяной змеи ломали кости его правой руки.
Вальдо сразу же вставил магазин. Щелкнул фиксатор.
Как я до этого додумался? Да никак.
Все решилось, похоже, без участия моего разума. Я почувствовал новый толчок теплоты во всем теле и выстрелил.
Активная пуля вошла Вальдо в толстенную подошву правого глидера, где проходят контуры управления и энергоснабжения экоброни.
Взрыв подбросил Вальдо вверх. Когда он шмякнулся обратно на палубу, то не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой.
Его «Сьюздаль» тоже была обесточена. Вальдо, таким образом, оказался пленником собственной экоброни, совершенно беспомощным при заглушенных сервоприводах и очумевшем милитуме. Неплохо придумано, правда, Эверт?
Притихшая Северина по-прежнему сидела у меня на сгибе левой руки. В правой я сжимал «Сьюздаль».
Я подскочил к пси-мастеру вплотную. Ствол «Сьюздали» уткнулся ему прямо в брюхо.
– Кого один раз недострелили – того повторно не расстреливают, слыхал преданье старины глубокой?! – заорал я, будто пси-мастер мог понять мои дикарские завывания. – Убирайся отсюда со всей своей блядской бандой, ты понял?! Ты понял меня?! Я хочу сохранить тебе жизнь, рыба ты безмозглая!
«Однодышащий из числа убивающих планеты умеет говорить?» – шевельнулась у меня в мозгу слабая, какая-то слепая мысль.
Мысль была явно не моя. Так чья же???
– Это ты сказал???
«А это ты сказал?»
– Да, это сказал я, Сергей ван Гримм. Мы встречались в подземельях на Глокке.
«Помню. Как ты говоришь?»
– Все дело в ней. – Разумеется, я имел в виду Северину.
Там, снаружи, в окрестностях компрессора-19, творилось что-то ужасное. Ревел приблудный ураган. Катер крепко тряхнуло взрывной волной.
Я подумал, что там, наверное, уже полным-полно кровернов. Патрульный сквад вызвал подкрепление. Мы окружены. У нас нет и одного шанса из миллиона. И все такое…
«Дело не только в ней, – ответил кроверн. – Ты умеешь говорить и сам, я чувствую это. Иначе маленькое существо не смогло бы помочь тебе. Правда, без маленького существа ты пищал бы так тихо, что я мог бы и не расслышать».
– В таком случае я не знаю, что ответить. Я не знаю, как именно говорю.
«Очень любопытно…»
Очень любопытно! Ему, висящему на волосок от гибели, было, видите ли, «любопытно»!
Зря Вальдо убить его собирался. Очень зря. Эти два ученых психа нашли бы общий язык.
И они, кстати, его нашли. Но это уже совсем другая история.
«Выходит, среди убивающих планеты есть разумные существа. Отчего же вы ведете себя столь неразумно?»
– Мы постараемся исправиться, – сбрехнул я первое, что подвернулось на язык. – Но теперь ты видишь, что нельзя нас убивать. Мы, например, убивали кровернов только ради самообороны.
«Да. Я начинаю сожалеть, что спасал планеты, убивая при этом потенциально разумных существ. Но вам придется заняться планетами собственноручно».
– Может быть, ты научишь нас этому?
Я чувствовал, что пора ковать железо, пока горячо. Ведь сейчас я был главным дипломатом Содружества, черт побери!
«Нет».
– Почему?
«Технологии вы знаете и без меня. Остальное – это дар, а не навык. Ему научить нельзя. А теперь отпусти меня. Я чувствую близость своего брата. Он зовет меня к себе».
– Чем занимается твой брат?
«Другим искусством, не знаю, как тебе объяснить. Я могу вылечить мир. Он может его построить».
– Как?!
«Он зажигает звезды и делает планеты. По ту сторону времени».
По ту сторону чего? Вре-ме-ни? Что он хочет этим сказать?!
«По ту сторону» – это либо в Вечности, либо в Прошлом, либо в Будущем. Я бы так понимал…
Неожиданное, колючее и страшное подозрение шевельнулось в глубинах моего сознания. Пси-мастер воспринял его как прямо поставленный вопрос. Слов мне не потребовалось.
«Я полагаю, что сообщил уже достаточно. Все, что я могу сообщить про своего брата, не будет иметь отношения к тебе и твоим родичам. К тебе и твоим родичам имеет отношение такое мое слово. Вы будете занесены в наш кадастр потенциально разумных рас. Мы не будем убивать вас, я не буду лечить ваши планеты. Это продлится треть того времени, которое требуется свету, чтобы преодолеть расстояние от этой планеты до вашей…»
«Примерно сорок стандартных лет», – прикинул я.
– Ван Гримм, ты с ума сошел? Болтаешь сам с собой, чушь какую-то молотишь! Сережа, эй! Э-ге-гей!
Этот новый голос прозвучал в моих наушниках, отнюдь не в моем сознании. Неожиданный и нежданный. Не менее десяти секунд мне потребовалось, чтобы вернуться к реальности и сообразить: говорит Иштван Радуль, первый комендор «Юнгера».
– «Юнгер»?! Где вы?!
Радуль шумно выдохнул. Кажется, он испытал грандиозное облегчение.
– В километре от тебя, солдафонская твоя башка.
– Вы сели на планету?!
– Пришлось. Благо это рейдер, а не крейсер. Не уверен, правда, что нам посчастливится взлететь. Почему не отвечают Вальдо и Свечников?
– Ворэнт, кажется, погиб, а Вальдо… У Вальдо повреждения. Экоброня обесточена. Что там снаружи происходит?
– Это надо видеть. Но в целом – ситуация под контролем. Пока что. Вам нужна помощь?
– Нет. То есть д-да. Да, нужна! Пришлите человек шесть на каком-нибудь транспортном средстве!
– Ишь, чего захотел… Разве что на шагающем погрузчике?
– Да хоть на инвалидной коляске. Я Вальдо в одиночку не дотащу, это ж три центнера! А с местными g – и все четыре. Главное, у меня тут еще один подарочек… Который, хм, вовсе не подарочек…
И в этот момент уста разлепила моя бесстрашная Севериночка. А может, она сказала то, что сказала, не размыкая губ:
– Хороший. Убью.
И махнула на страшного кроверна ручкой.

 

Я ожидал увидеть что угодно, но только не это.
Дождь и ветер ослабли, град совсем прекратился. Дымка исчезла. Местность теперь просматривалась на десятки километров.
Проступило даже полукружие залива. Вдали, у противоположного берега, угадывались циклопические сооружения кровернов.
Посадочные гусеничные группы «Юнгера» уходили глубоко в размякшую, жирную землю. Рядом с компрессорной башней рейдер не казался таким уж большим.
Между озером и сопками зияли три громадные воронки. Лаконичное свидетельство гибели патрульного сквада турбоплатформ. Там смешались с четырьмя стихиями убийцы нелюбезной Карлскроны и моей отчаянной красавицы Тайши Вассерфаль.
Сомневаться в том, что над турбоплатформами потрудились батареи ближней обороны «Юнгера», не приходилось. Точнее – потрудилось то, что от этих батарей осталось.
Рейдер смахивал на кашалота, который выдержал схватку с грандиозным спрутом, а потом долго уходил от целой своры оголодавших касаток.
Антенна гиперсвязи огромной угольно-черной кляксой растеклась по корме. Выгоревшая до каркасов правая группа планетарных двигателей походила на клетки, из которых только что вырвались на свободу осатаневшие от бескормицы драконы планеты Сира. Две из трех батарей ближней обороны тоже были сожжены.
Весь корпус «Юнгера» был покрыт черными и рыжими полосами, вмятинами, выбоинами. В нескольких местах виднелись обугленные заплаты из так называемого быстрого стекла, которым система живучести автоматически латала пробоины…
– Сениор флэг-лейтенант, как вы отважились идти на посадку? Ведь «Юнгер», похоже, взлететь уже не сможет?
– У нас не было выбора, капрал. Мы выполняли приказ.
– Чей? – малость втупил я. Что, впрочем, было вполне простительно для экс-вице-покойника.
– Разумеется, капитана Вальдо.
– Так ведь приказ был уничтожить пси-мастера кровернов любой ценой!
– За ценой мы не постояли. Под огнем станций противокосмической обороны «Юнгер» вышел на позицию для торпедной атаки южного полюса климатизации за две минуты до назначенного срока. Но все наши торпеды были сбиты. Рейдер был вынужден спешно отступить под угрозой уничтожения корабля. В этот момент к Виндхайму прорвался центаврианский крейсер. Он связал боем кровернские корветы, благодаря чему нам удалось оторваться от преследователей. Боезапас тяжелого оружия классов «космос – космос» и «космос – поверхность» был израсходован полностью. Тогда корветтен-капитан Голдсмит приняла решение совершить посадку в зоне экстерминации. И взорвать пси-мастера вместе с рейдером. Космофлот выполняет приказы всегда, капрал.
В этих словах Радуля мне послышался укор в мой адрес. Не хотел ли лизоблюд Иштван намекнуть, что живой кроверн, который сейчас маячил рядом со мной на спине посадочного катера, свидетельствует о моей измене?
– Штурмовая пехота тоже, сениор флэг-лейтенант, – вставил я, типа как намека не понял.
– Разумеется, капрал. Так слушайте же. Мы рассчитали траекторию и уже вошли в атмосферу, когда получили уточненные координаты борта-один. Оказалось, что они изменились и полностью совпадают с координатами вашей боевой группы, которые транслировались в автоматическом режиме с компрессора-19. У нас с корветтен-капитаном возникли разногласия. Голдсмит полагала, что пси-мастер по-прежнему находится в южном полюсе климатизации. Я же ратовал за то, чтобы совершить посадку рядом с компрессором-19. Другие офицеры согласились со мной. Мы с Кумаром временно отстранили Голдсмит от управления кораблем – и вот мы здесь. Красный скат рядом с тобой свидетельствует о том, что мы не ошиблись.
…Грозовой фронт, который прошел здесь, не был обычным грозовым фронтом. Дождь не был обычным дождем, град не был градом.
Мы стали свидетелями последней фазы климатизации Виндхайма.
И сопки, и глиняные валы в озере, и вся равнина до самого моря была засыпана толстым слоем рыхлых, неряшливых хлопьев ядовитого синего цвета.
На уцелевшем хвостовом стабилизаторе катера сидела Беата Даль. С сигареткой в зубах. Без гермошлема. Живая!
Это не умещалось в голове.
Требовались разъяснения.
Срочно.
Немедленно!
– Когда мы во главе с Вальдо попытались прорваться на грузовую палубу, я шла замыкающей в группе. Одно из водяных щупалец выдернуло меня из пробоины и утащило на дно. Какое-то время я отбивалась от него под водой. Потом щупальце исчезло и я вырвалась на поверхность. Милитум сообщил, что экоброня разрушена, система регенерации вышла из строя. Обзорное стекло и то было разбито. Экстренная кислородная маска тоже отказала. И тут пошел этот удивительный дождь, посыпались семена…
– Какие семена?
Беата протянула мне открытую ладонь. На ней лежал граненый наконечник стрелы длиной четыре дюйма.
Конечно, не наконечник стрелы, нет.
Семя неизвестного растения, заключенное в твердую черную кожуру с мелкими шипами. Там, где у этого «наконечника» полагалось находиться древку стрелы, из семени торчали три острых желто-зеленых хвостика-ростка.
– …И когда я уже почти потеряла сознание от отравления, дышать неожиданно стало легче. В дождевых каплях содержался какой-то удивительный катализатор. В результате химической реакции летучие цианиды были связаны и выпали в твердом виде как синие хлопья. А из воды, находящейся на поверхности и в почве Виндхайма, выделился дополнительный кислород. Теперь на Виндхайме можно дышать полной грудью, Серж. Только виски ломит и уши болят, – как-то виновато усмехнулась Беата. – Давление в полтора раза выше стандартного.
Кто-то тронул меня за локоть. Я вздрогнул. Этого просто не может быть, ведь я в экоброне! Она не позволяет ощущать прикосновения непосредственно!
Пси-мастер, о котором я как-то уже начал забывать. Обновленный пейзаж Виндхайма, «Юнгер», Беата – все это полностью поглотило мое внимание.
Да и Северину я тоже перестал воспринимать как что-то отдельное от моего тела, значимое самостоятельно – так ладно она усиделась на моей левой руке. Усталости я не чувствовал ни малейшей, ведь Северину удерживали силовые приводы экоброни, а не мои мышцы.
И вот – это прикосновение пси-мастера.
Его хвост даже не касался экоброни, оставаясь в нескольких дюймах от моего правого предплечья. Но у меня возникло отчетливое ощущение, будто он прошел сквозь нее и вступил в прямой контакт с моей кожей!
– Что?!
«Ты, твои люди, твой корабль пришли сюда, чтобы убить меня, – сказал пси-мастер. – Но ты отвел смерть. Ты спас не только меня, но и всю свою потенциально разумную расу. Потому что на мою смерть мой брат ответил бы полным уничтожением твоих родичей. Мой брат очень любит меня. Итак, ты заслужил право на истину. Я хочу, чтобы ты увидел то же, что вижу я сам. В меру твоей слепоты, разумеется, ибо полная мера истины тебе недоступна. Удали покровы со своей головы».
Я покосился на Беату. Жива старушка и без «покровов». Вроде даже чувствует себя неплохо.
Огляделся по сторонам. Хоб-Тох, оклемавшийся Вок и Шулу уже успели снять шлемы своих легких гермокостюмов. Тоже вроде в добром здравии пока что.
Эх, была не была!
Я приказал милитуму откинуть шлем на спину. Тот переспросил. Я повторил. А надо ли все-таки? – не унимался милитум. Зона боевых действий, как-никак! И фонит чуть выше обычного.
Да надо, надо.
Чпок!
Шлем шмякнулся за спину. Мне в рожу, словно ложножелудок растения-хищника на длинном стебле, сразу же бросилась экстренная кислородная маска.
Содрал и ее. К черту! Хочу раз в жизни подышать воздухом зоны боевых действий!
Но не успел я насладиться сложным ароматом жженой плоти, горелой брони и морской свежести, как на мою макушку легла…
…Я утратил человеческую телесность. Но и кровернской не обрел, хотя ожидал чего-то в этом духе.
Пять человеческих чувств выродились в одно-единственное: осязание. Но это чувство перестало быть привычным, «одномерным» осязанием.
Пожалуй, его следовало бы назвать «умным» осязанием. Я обрел целое соцветие новых непривычных ощущений, которым вряд ли смог бы найти имена и доктор философии.
Я ощущал свои многослойные внутренности и все разнообразие своей новой «кожи», различая при этом тончайшие оттенки происходящих во мне процессов.
Если бы у человека нервные окончания в кровеносных сосудах, в легких и внутри сердца получили каждое по отдельному милитуму-анализатору – вот тогда что-то подобное мы бы и чувствовали, наверное.
Я ощущал, как струятся во мне жизненные соки: магма и вода, сжатый грандиозным давлением метан, жидкие литий, натрий, железо. И не просто «ощущал», но понимал еще и смысл этого сложнейшего метаболизма. Метаболизма целой планеты.
Мое знание не было бесстрастным. Я испытывал эмоции. Их было три: гордое спокойствие, наслаждение происходящими внутри меня процессами и радость от знакомства с самим собой. Самим собой – равным возрастом звездам, почти бессмертным, почти неуязвимым.
Я бы сказал еще вот как: меня радовал прирост сложности.
Я помнил, что некогда был шаром, купающимся в беспощадных лучах во много крат большего шара, который, в отличие от меня, горел ослепительным светом. Я же по сравнению с ним был холоден и мал. Я даже, кажется, тогда еще не понимал, где «я», а где «он». Временами мне казалось, что есть только «мы», которое равно «мне».
Потом я постепенно становился «самим собой» и обнаруживал, что делаюсь все сложнее. Моя поверхность покрылась твердой подвижной корой. Кое-где на этой коре появилась вода. Выше, над корой и водой, клубились газы.
И все это тоже был я!
Я заканчивался где-то высоко, на границе вечного холода, из которого некогда возникли мои чувства и моя память. Но отчетливой границы не было. Я словно бы растворялся в этом холоде, врастал в него, а он – в меня. И это тоже было интересно.
Большой ослепительный шар жегся теперь не так сильно. Его лучи прогревали мою поверхность, трепали (словно гриву – подсказало человеческое сознание, сознание Сержа ван Гримма) мою газовую оболочку.
Эти лучи были вполне осязаемы. Я чувствовал, что моя и без того нечеткая верхняя граница под их давлением размазывается еще больше. Там, в холоде и пустоте, в нее иногда входили плотные тела маленьких чужаков: ледяных, каменных, железных.
Иногда эти чужаки растворялись в моей оболочке. Иногда – падали прямо на меня, мне было щекотно. Двум крупным созданиям удалось даже проломить мою каменную броню до самой теплой мантии. Это тоже был прирост сложности, и поначалу я обрадовался.
Но потом я познал четвертую эмоцию – страх. Я понял, что если бы создания, прилетающие из холода, были крупнее, они смогли бы разорвать меня на части.
Я был немного знаком с разрушением. Я чувствовал, как разваливаются некоторые чужаки в моей газовой оболочке. А время от времени обмен веществ внутри моего организма приводил к выбросу огромных камней. Они сталкивались друг с другом и разлетались вдребезги.
Но крупные чужаки потом не появлялись вовсе, и я успокоился. Тем более что на границе твердой и воздушной поверхностей начались некие новые процессы. Интереснее всех предыдущих!
Возникла жизнь.
Я знал, что произвел ее сам, но в то же время не знал, как именно. А можно было считать иначе: жизнь возникла помимо моего участия. В том же смысле, в каком «помимо моего участия» дули ветры и выплескивались из меня потоки магмы.
В конце концов я воспринял новую жизнь как неотъемлемую часть себя.
Сложность прирастала теперь куда быстрее. Наслаждение росло. Формы жизни были очень мелки, но в высшей степени любопытны.
Они отличались от всего известного мне ранее тем, что умели воспроизводить самих себя с большой точностью, и при этом постепенно, исподволь изменялись, приходя к новым, еще более интересным формам. Меня веселили эти новшества.
Я научился немного им подыгрывать, управляя ветрами, магнитным полем, циркуляцией воды и химических элементов. У меня возникло нечто, напоминающее созидательную, а не созерцательную волю. Или мне лишь казалось, что дождь идет по моей воле? Но чья же воля в таком случае стояла за всем этим, если я уже постиг понятие воли, и…
(Тут я, Серж ван Гримм, и без того актуально «потерявший сознание», едва не потерял его повторно и окончательно. Эта область планетарного мышления, видимо, относилась к «полной мере истины», которую мне познать было не суждено. Мои восприятия оборвались и возобновились в совсем другом «соцветии осязаний».)
…И тут снова появилось нечто новое. Это были подкидыши – формы жизни, не имевшие ко мне никакого отношения. Они появились в маленьких горячих железных чужаках. Но эти чужаки не растворились во мне и не разбились о мою кору.
Они опустились плавно. То есть так, как – я знал это! – не бывает и не может быть.
И хотя опускались они плавно, жглись эти чужаки так, словно были кусочками того большого лучистого шара, с которым мы некогда делили одно «я» на двоих.
Кажется, они могли сжечь меня без остатка!
И снова пришел страх.
Потом стало еще хуже.
Сложность этой чуждой жизни была мне недоступна и, следовательно, не интересна.
Кроме того, жизнь эта была не во всем схожа с жизнью на моей поверхности. Много предметов из железа и недоступных моим восприятиям веществ, мертвых веществ, вели себя не так, как я привык.
Они двигались, будто живые. Они умели взлетать в воздух и подыматься вверх по склонам гор. Действовать подобным образом – свойство жизни, я знал. Но жизни в них не было.
Из этих предметов настоящая, но чужая жизнь иногда выходила, иногда заходила обратно внутрь. Я пытался сделать так, чтобы чужая жизнь стала моей жизнью, но ничего не…
(Здесь снова был обрыв. Какая-то леденящая тайна содержалась и в этой области планетарного мышления.)
А потом чужая жизнь начала убивать меня. Они не могли убить меня сразу. Однако действовали очень успешно.
Я испугался, как никогда раньше.
На мою поверхность обрушились сотни чужаков из холода. В тех местах возникли острые иглы высотой с гору. Иглы время от времени вспыхивали невиданным пламенем, от которого, казалось, веет самим небытием. Жизнь на поверхности возле этих игл исчезала полностью.
Чужаки разрушали все. Из-за них изменилась циркуляция жидкостей внутри и снаружи моего тела. Моя воздушная оболочка испортилась. Часть жизни ушла из нее насовсем. Потом жизнь стала убывать и на моей поверхности.
Так моя сложность, достигнув своего предела, пошла на убыль. И все по причине чуждой сложности, которая не вызывала у меня ни наслаждения, ни ликования.
По моим меркам, я бы умер удивительно быстро. Потому что вдруг узнал еще одну страшную истину: «я» и мое тело, мои недра – это не одно и то же. Похоже, стоит жизни уйти из моей поверхности, а самой поверхности утратить некоторую долю сложности, – и я останусь почти совсем без осязания.
Что произойдет после этого – я не знал. Но легко было предположить, что осязание со временем будет потеряно окончательно. Смогу ли я жить без наблюдений над собой? Или же вернусь в то состояние, когда «меня» не было? Может быть, я стану частью чьего-то большего, но уже не «моего» сознания?
И вдруг я ощутил присутствие Его.
Будучи тоже частью другой, чуждой жизни, Он соединил свое сознание с моим. Он узнал мою боль и мои страхи.
С ним пришла Его жизнь. Эта жизнь тоже появилась на моей поверхности в раскаленных чужаках и тоже принесла предметы из неведомых веществ.
Но страха больше не было. Потому что Он дал мне понять: сложность не прервется.
Новые гости быстро превратили чуждую жизнь, грозившую мне гибелью, в неживую часть меня. И сделали так, чтобы из страшных игл, воткнутных в мою поверхность, ушло небытие. И хотя эти иглы остались стоять на своих местах, в них больше не содержалось ничего пугающего. Вода, почва, ветер и моя жизнь рано или поздно сделают их крошечной и безопасной частичкой меня.
А потом началось нечто совсем уж необычайное.
Мою воду, мою почву, мой ветер пронзили частички неведомого, но жизнетворящего пламени.
Новые вещества вошли в меня. То, на что моей воле потребовалось бы огромное время даже в том случае, если бы я смог эту волю задействовать, произошло почти мгновенно…
Дальше шел настоящий припадок радости по поводу очередной суперсложности, а еще дальше – полнейшая невнятица. Оргазм, можно и так сказать.
Пси-мастер не смог больше удерживать мое сознание. Я заорал благим матом и свернулся до размеров старого доброго сапиенса по имени Серж ван Гримм.
Но я так понял: то, что провернула техника кровернов под руководством пси-мастера, больше всего походило на ухватки китайских медиков. Кроверны сделали несколько умелых растираний сложносоставными мазями в сочетании с интенсивной прицельной иглотерапией. Но – в масштабах планеты.
А можно было понять и совершенно иначе. Пси-мастер вступил с планетой в технически сложные эротические отношения.
Но это совсем уже не лезло в ворота моего скромного восприятия, а потому я покраснел до корней волос. Редкий случай, когда подобные мысли меня смутили. И показались едва ли не кощунственными, хотя, с другой стороны…
«Действительно, понимать можно по-разному. В обоих случаях ты не совершаешь грубой ошибки, – успокоил меня пси-мастер. – Я думаю, ты еще лучше поймешь нас, если…»
Хвостовая присоска пси-мастера снова потянулась к моей несчастной макушке.
– Спасибо тебе. Спасибо, – зачастил я. – Но я чуть не сошел с ума. Думаю, этот полезный эксперимент было бы интересно повторить. Но позже. Позже. – Я умоляюще поглядел на летающую рыбу в красном скафандре так, как, наверное, в два года смотрел на свою мамочку, подносящую к моему рту ложку вязкой детской каши «Беовульф». – Лучше просто ответь мне на два вопроса. Два элементарных вопроса. Хорошо?
«Хорошо». – Пси-мастер убрал присоску и свернул хвост калачиком. Кажется, он немного обиделся.
– Так что же это получается: планеты действительно, по-настоящему мыслят? Как мы?
«Ха-ха-ха-ха-ха, ха, ха-ха», – примерно так я воспринял телепатему пси-мастера. Хотя, конечно, он не смеялся, а просто источал образы, которые казались ему смешными.
Как я узнал позже, смешными вещами кроверны считают в основном логически несовместные объекты. Например, круглые квадраты, черных белых меоравиолей и созданные Всемогущим Существом камни, которые Всемогущее Существо не в состоянии поднять. То есть, с моей точки зрения, скучную и несмешную головоломщину.
Вся прелесть пси-конвертера, который жил где-то в непостижимых недрах головки Вукуб-Цикин, заключалась в том, что он, этот условный конвертер, был в состоянии осуществлять взаимную трансляцию двух принципиально различных семантических систем!
«Планеты не мыслят, потому что у них нет головы, – ответил пси-мастер, отсмеявшись. – Как и у тебя, судя по всему».
Это он так пошутил.
Черт с ним. Все равно второй вопрос интересней. Тщательно подбирая слова, я произнес целую речь:
– Ты спасаешь планеты. Это благородно и согласуется с этикой моей расы. Хотя, возможно, с твоей точки зрения многие представители моей расы действуют неразумно. Но сегодня я видел, как ты умертвил двух живых существ. Шкура одного из них и сейчас украшает твои… твое тело. Этика моей расы гласит, что это дурной поступок. Как это совместить: ты спасаешь целые планеты, но ты все равно убиваешь жизнь ради своего удовольствия?
«Не понимаю вопроса».
Хм. Видимо, вышло чересчур витиевато. Я решил быть проще.
– Почему ты убил двух ящеров, которых тебе подарили эти люди? – Я бесцеремонно ткнул пальцем в Вока и Хоб-Тоха.
«Чтобы снять с них шкуры», – ответил пси-мастер с подкупающим простодушием.
– Не кажется ли тебе, что это дурно: убивать ради собственного удовольствия?
«Это уже третий вопрос».
Ладно. Что я к нему прицепился, в самом деле?
К катеру подошел шагающий погрузчик с «Юнгера». На нем я разглядел Бышковица, Юрасова и других ребят из палубной команды. Видать, горе-картежники, каждый из которых получил час назад по парализующей игле от Воинов Обновления, уже успели оклематься.
– Какие люди – и не в карцере! – сказал я вместо «здрасьте».
В ответ каторжники из палубной команды гнусно загоготали. Весельчаки – что твой пси-мастер.
Назад: Глава 14 Верхом на комете
Дальше: Глава 16 Сеятель и зодчий