Глава 11
Хозяин учебной смерти

Ни в учебке, ни раньше, на Эсквемелине, ни уж тем более в школе я не подозревал в себе «центрового парня». «Центровыми» всегда были другие – более плечистые, более языкастые, более сообразительные, наконец.

Но «Юнгер», кажется, решил сломать мои застарелые предрассудки. Наши аборигены просто помешались на капрале Сергее ван Гримме. Поэтому когда в зал для метабола, где вынужденно прохлаждался под дулами карабинов наш взвод, явился Вок в сопровождении бомбиста Кокамеля и заявил, что желает сообщить мне нечто важное, я не удивился. И не испугался.

Я даже в душе торжествовал: наши отчаянные террористы хотят поговорить со мной. Не с Вальдо! И не со Свечниковым! И не с Голдсмит! Чуют, значит, самого делового человека!

Пока я шел к выходу, Вальдо и Свечников провожали меня недоуменными взглядами – что это типа за нарушение субординации? Одна только Тайша, когда поймала мой рассеянный взгляд, очень эротично чмокнула воздух – вроде как послала мне воздушный поцелуй.

– Хотим говорить с тобой без свидетелей, Серж-ачи, – вполголоса прокомментировал Вок, когда мы вышли в коридор.

– Ясное дело! – ухмыльнулся я. – Если бы вы хотели говорить со свидетелями, лучше было бы остаться там. – Я кивнул в сторону спортзала. – И потом, что это еще за «сержачи»? Меня зовут Серж ван Гримм!

– Я не хотел обижать тебя, Серж-ачи. «Ачи» на нашем языке означает «воин». Когда я прибавляю к твоему имени «ачи», я лишь хочу усилить свое уважение.

– А-а… Понятно, – отозвался я. – Вроде «сениора» нашего – так?

– Так, – серьезно отвечал Вок. – Только гораздо почетнее.

Наш серьезный разговор «без свидетелей» должен был состояться в персональной каюте капитана Вальдо – губа у майянцев была не дура.

Меблированная по последнему слову «нежной волны» колониального дизайна, каюта Эверта была чудо как уютна. Даже потолок в ней был вдвое выше, чем в той конуре, где проживали я, Свечников и Файзам Рахими. Не говоря уже о всяких там кондиционерах, массаж-матрасах, самоходном банкетном столике и баре с пятьюдесятью наименованиями напитков.

Особенно меня поразило количество спиртного в берлоге непьющего Вальдо. А вот майянцев оно, кажется, оставило полностью равнодушными – ни одной початой бутылки я в комнате не увидел.

И еще одно: в каюте было ужасно холодно. Кончик носа у меня сразу стал пунцовым.

Я бухнулся на пружинистую капитанскую койку, скрестил руки на груди и приготовился внимать. Вок, сохраняя свою излюбленную геморройную рожу, уселся в кресло напротив.

Хозяин Страха, то есть Кокамель, сел на высокий вертящийся стул прямо возле автоматически раззявившего пасть бара и ласково возложил руки на свою набрюшную бомбу, скрытую дождевиком, – ни дать ни взять беременная матрона.

– Ну? – спросил я, когда пауза перевалила через сто двадцатую секунду и пошла на рекордную третью минуту.

– Мы надеялись, ты расскажешь нам про Вукуб-Цикин, – сказал Вок, сверля меня въедливым взглядом.

– Я бы с удовольствием рассказал про этот ваш Вукуб. Если бы имел хоть какое-то представление о том, что это такое!

Хозяин Намерений и Хозяин Страха переглянулись, словно ища поддержки друг у друга.

– Но ты же видел ее! – наконец возмутился Кокамель. – Ты был последним воином, прикасавшимся к ней!

– Вы хотите сказать, что этот Вукуб – женщина?

Майянцы как по команде кивнули.

– Но я никогда и пальцем не прикасался к вашим женщинам!

– Эта женщина – не наша. Она из Западного Тулана. Точно если – с планеты Догеус.

– Все равно! Вы хоть понимаете, к скольким женщинам я прикасался! Последним мужчиной я был или не последним, откуда мне знать…

– Я вижу, ты не понимаешь, Серж-ачи, – строго сказал Вок.

– Он не понимает, – поддакнул Кокамель и зачем-то погладил свою бомбу ладонью.

– Ты видел Вукуб-Цикин на планете, которую вы называете Глокк. Ты держал ее в своем объятии. Так сказала молодому Хозяину Слов сова Чаби-Тукур, – пояснил Вок. – Сова Чаби-Тукур не может ошибаться.

– Подумаешь, блин, авторитет! Сова какая-то! – раздраженно сказал я. – Запросто могла ваша сова ошибиться! На Глокке я не видел ни одной живой женщины. И уж тем более ни к одной из них не прикасался. С нами не было женщин! Не уверен, что Воины Обновления знают, что такое «гендерно-гомогенная операция». Но операция на Глокке была именно гендерно-гомогенной! На языке нормальных людей это означает «никаких баб»! Бабы в это время преспокойно себе воевали на другой планете! Спрашивается, к кому там я мог прикасаться? Разве что резиновую бабу кто-то с собой для прикола прихватил и пакет с инсталляцией дал мне подержать, еще в катере…

– Не повышай голоса, Серж-ачи. Мы хорошо слышим, – сказал Вок.

Сила внушения в этих словах была такой, что я сразу же остыл. И добавил, на сей раз гораздо миролюбивее:

– Короче, фигню вы какую-то парите, ребята.

Я снова уселся на койку и понял, что ужасно замерз.

– Послушай, Вок, можно я включу кондиционер на обогрев?

– Можно, – ответил Вок, пристально рассматривая меня.

Я подошел к климатической панели и выкрутил верньер до самого упора – чтобы быстрее потеплело.

– Ты к ней прикасался, Серж-ачи. Твоя кровь рассказала мне об этом. А теперь я вижу и знак на лбу твоей головы. Ты нашел Вукуб-Цикин после того, как Хозяин Слов расстался с ней…

– Хозяин Слов – это Шбаланке, что ли?

– Нет. Шбаланке – это новый Хозяин Слов. А к Вукуб-Цикин прикасался старый Хозяин Слов. Он и его раб погибли на той земле – на Глокке…

– Знаешь, Вок, – сердито сказал я. – Принцип у меня такой есть. Ни за какими мужиками баб не подбирать. А то член отвалится. Небось слышал про возвратную гонорею?

– Не слышал.

– И плохо. Потому что если бы слышал, то… Короче, знать не знаю, кто такая эта ваша Вукуб. «Потерял»… «Подобрал»… Что за разговор?..

Я пылал бы праведным гневом еще долго. Если бы в этот момент до меня, жирафа эдакого, наконец не дошло, что Вок имеет в виду Северину ван Гримм… Найденыша… Девочку…

Черт бы побрал этих свихнувшихся майянцев! Могли бы сразу сказать – «младенца женского пола». Или «бэбика», как покойный Зигфрид, будь проклятый Глокк ему пухом, выражался. А то заладили: «женщину, женщину». Невдомек дегенератам, что младенец у нормального мужчины с «женщиной» совершенно не ассоциируется…

– Я рад, что ты наконец вспомнил, – с видимым облегчением вздохнул Вок. – Это хорошо.

– Это хорошо, – откликнулся Кокамель.

Кондиционер подозрительно жужжал, но исправно делал свое дело. Краем глаза я заметил, что Кокамелю, который сидел ближе всего к вентиляционному отвору, стало жарко. На лбу у него выступили капли пота, и он ослабил воротник своего придурочного дождевика.

– А теперь расскажи нам, какая судьба унесла Вукуб-Цикин после того, как она подарила тебе счастье быть рядом с ней?

Я на секунду задумался. Вок выразился настолько вычурно, что я не сразу сообразил, что он имеет в виду.

– Что с ней стало после Глокка, да? Ну… После Глокка я и мои друзья спаслись. Я взял Северину… эту вашу Вукуб… и отдал в пехотный госпиталь. На нашей базе, на Декстра Порта.

– Вукуб-Цикин сейчас там, на вашей базе? – спросил Вок. В его взгляде была крайняя заинтересованность.

– Может, там. А может, и нет. Зависит от того, заходил ли на базу эвакуационный транспорт. Сами посудите, не может же совершенно гражданская девчонка, да еще такая крохотная, находиться в пехотном, военном госпитале вечно. Думаю, в самое ближайшее время ее попытаются эвакуировать в Метрополию. Если вы понимаете, что такое «метрополия».

Кокамель и Вок снова переглянулись и, глядя друг на друга, застыли, словно две ящерицы перед ничейным куском падали. Не иначе как брали совместным мозговым штурмом значение слова «метрополия».

Пока они страдали своей телепатией (а я подозревал, что эти их переглядки – как раз и есть простейшая телепатия), я рассматривал две фотографии в дорогих гравирамках, которые художественно висели в воздухе над рабочей панелью каюты капитана Вальдо.

На одной из фоток во все зубы улыбался атлетически сложенный молодой человек в купальных шортах. Подловатый прищур прекрасных глаз довершал лицо преуспевающего ловеласа.

На другой – повышенной смазливости девушка в так называемом условном платье (как и положено, сшитом из совершенно прозрачного стелс-шелка по последней моде) прижимала к щеке откормленного ротвейлера.

Кем эта полуголая соблазнительная парочка приходилась капитану Вальдо – вот что меня в тот момент заинтересовало. Я лично был готов побиться об заклад: детьми Эверта Вальдо двое этих демонов соблазна не были. Бог знает, до чего я там додумался, если бы моя сообразительность не удружила мне и в этот раз.

«А ведь есть шансы увидеть полуголыми и Вока и, главное, Кокамеля!»

На самом деле никакого особого желания смотреть на щуплые телеса наших звезданутых братьев по расе Т у меня не было. Но со стратегической точки зрения это было бы ой как выгодно! И что особенно хорошо, все, что нужно для осуществления моей задумки, – это не выключать раздухарившийся кондиционер!

Наконец безмолвный военный совет окончился. И Вок снова переключил свое внимание с Кокамеля на меня.

– Нам нужно, чтобы ты помог нам найти Вукуб-Цикин, Серж-ачи, – сказал Хозяин Намерений. И его поза, и его лицо выражали стопудовую серьезность. – Потому что она нам необходима.

– Необходима? Почему она вам «необходима»? Зачем вам маленькая девочка, которая единственное, что умеет – это говорить «мама» и «дай»?

– Если у тебя есть интерес, у меня есть слова, – степенно кивнул Вок. – Вы, люди Хищного Тулана, враждуете с кровернами. Вы думаете, что кроверны не любят вас…

– Не хочешь ли ты сказать, что кроверны убивают нас потому, что любят до охренения?! Как Отелло Дездемону! – не удержался я.

– Дездемону не знаю, – не понял юмора Вок. – Но я скажу тебе, Серж-ачи, что они не видят в вас, людях Хищного Тулана, врагов. Они просто убивают вас.

– Но ведь «враг» – это и есть тот, кого убивают!

– Не всегда. Не всегда, Серж-ачи, – покачал головой Кокамель. По щеке Хозяина Страха стекала струйка пота.

– Правильно, не всегда. Когда тля поедает дерево, а садовник брызгает на дерево серной водой, считает ли садовник тлю своим врагом?

– Ну… Это смотря какой садовник… – замялся я. – Но «врагом» все-таки вряд ли.

– Правильно. Не считает, – подытожил Вок.

– Потому что тля не умеет говорить, – подсказал Кокамель.

– Не пойму, при чем тут садовники и эта ваша тля… Ты что, Вок, хочешь сказать, что садовник – это кроверны, а мы – это тля?

– Это я и говорю.

– Но мы-то умеем говорить! – нашелся я.

– Это вы так думаете. А кроверны думают иное. Они думают, что вы, люди Хищного Тулана, как тля налетаете на планету и съедаете ее. Портите. Превращаете в испражнения. Планета становится уродливой и начинает болеть. Ее части умирают… И тогда Мастер Мысли, тот, кто главный по мыслям у кровернов, решает прийти на помощь больной планете. Прилетают кроверны, уничтожают вас, как тлю. А ты говоришь «враги»…

У меня даже дыхание перехватило от скотской болтовни этого самоуверенного Вока!

Это ж надо, назвать нас, цивилизованных граждан Содружества, «тлей»! Сравнить наши героические подвиги на Глокке с сопротивлением мерзопакостных насекомых, на которых брызгают из распылителя купоросом!

Но потом перед моими глазами встал Эсквемелин. Долина Камоэнса…

Иногда мне приходилось бывать там по работе. Когда-то долина Камоэнса была одним огромным заливным лугом, заросшим цветами наподобие наших маргариток. Только величиной эти маргаритки были каждая с колесо трака. А стебли у них были короткие, мясистые и напоминали слоновью ногу.

«Ежики» обожали надгрызать эти стебли у самого венчика цветка и нацеживать себе в ладошки сок – лакомились, стало быть. Когда я только прибыл на Эсквемелин, в долине Камоэнса кое-что еще росло. Не маргаритки, нет – они остались только на фотографиях.

Вместо маргариток там тогда уже росли бурые папоротники с хищными коготками вдоль стебля. Эти папоротники косили, измельчали и отдавали на нашу свиноферму в качестве корма. А потом и папоротники перестали расти – даже «ежикам» было ясно, что виноват в этом наш суперэкологичный перерабатывающий завод. Наш завод сцеживал слишком много «экологически нейтральной» жидкости в воды местной речки-вонючки.

А потом, уже после того, как от экологически чистого папоротникового комбикорма передохли одна за одной все наши свиньи и мы перешли на консервы, долина Камоэнса стала похожа на воистину адский уголок.

Полгода она была озером зловонной бурой грязи, в которой копошились рогатые двухвостные черви. Полгода – равниной, покрытой огромными зловещими трещинами. В зависимости от того, жарило солнце или просто светило… Как-то мой скутер сломался прямо на границе равнины Камоэнса. Я думал – сдохну. Моя кислородная маска накрылась, запасной не было, пришлось дышать атмосферой. Невыносимо вонючий ветер дул мне прямо в харю, от него так и жгло легкие…

Короче говоря, вспомнил я эту равнину и подумал: а вдруг то, что говорит мне Вок, не такая уж безумная ерунда? В принципе ведь и безумцы иногда способны говорить правильные вещи? Может, и правда наше издевательство над землей Эсквемелина и нападение кровернов на Эсквемелин как-то между собой связаны?

Впрочем, тут же нашелся и аргумент против. И как я сразу о нем не подумал?!

– Послушай, Вок, ты говоришь форменную чушь! Допустим, мы, земляне, дураки и сволочи. Допустим, я согласен: мы превращаем планеты в куски дерьма. Но не все, конечно. А только некоторые, периферийные. Из Марса-то мы, наоборот, конфетку сделали! Но, допустим, я с тобой согласен: мы испортили Глокк. Но скажи, разве кроверны его облагородили? Ты-то сам видел, что они сделали с Глокком? А с Эсквемелином? А-а, молчишь! И ты, Кокамель, не видел? То-то! А я вот видел! Я сам видел эту самую «климатизацию»! Извержения вулканов, цунами, землетрясения, миллионы молний, дождь из бурой грязи четверо суток. Да несчастный Эсквемелин от благородной помощи твоих любимых кровернов трясло так, что по нему ходили волны восемьдесят метров высотой! Одних только «ежиков» там погибло тысяч десять, в первые же минуты климатизации. Скажи, Вок, ты когда-нибудь видел садовника, который сначала аккуратненько истребляет всю тлю на дереве, а потом вытаскивает это дерево из земли вместе с корнями и сажает его ветками вниз, а корнями вверх? Нашел спасителей планет! Ты бы еще водородную бомбу в качестве особо действенной пилюли кровернам посоветовал!

Никогда не думал, что мне удастся толкнуть такую длинную и прочувствованную речь. А вот же – удалось. Наверное, тема оказалась, что называется, «наболевшей».

Однако Кокамель и Вок не особо прониклись моими аргументами. Они даже переглядываться не стали.

– Говоришь ненужное, Серж-ачи. Неправильно видишь жизнь, – резюмировал Вок. – Кроверны никогда не делают плохо планете. До «ежиков», до людей, до хурманчей дела им нет. Но планете они помогают. Знаешь ли ты, Серж-ачи, что для того, чтобы гнойник зажил, нужно разрезать его и дать гною выйти?

– Ну, допустим, знаю, – нехотя сказал я.

– Так делают и кроверны. Они вскрывают все гнойники больной планеты. И вся грязь, все ненужное, все лишнее выходит на поверхность. И как это сказать… Превращается в безвредное! Так нужно, чтобы планета выздоровела. Зачем удивляться, что поначалу ей приходится трудно? Вы делаете планету грязной. Вы стараетесь десятилетиями. Как же могут кроверны вылечить ее за один час?

– Можно подумать, они в принципе в состоянии ее вылечить, – фыркнул я.

– Теперь они могут вылечить любую планету, – убежденно сказал Вок.

– Что значит «теперь»? А раньше что – не могли?

– Раньше могли не всякую. А теперь могут – всякую.

– Это еще почему? Добрее стали, да?

– Потому что в этом бактуне их Мастер Мысли родился великим Властелином Погоды…

– Я очень рад за него – за этого Мастера Мысли. Только не видел еще ни одной планеты, которая стала красивее после того, как на ней побывали кроверны.

– Потому что ты не захотел увидеть.

– Что это значит, Вок?

– Если бы у тебя был настоящий интерес, ты вернулся бы на Эсквемелин. И посмотрел бы своими глазами, как там теперь.

– И как? Там город кровернов?

– Нет. Кроверны не живут там. Только иногда бывают. Им не нужен Эсквемелин. У них много планет для жизни. Где суша – там растут цветы. Цветы величиной с мельничные жернова. Красивые! Где море – там плавают шаровые кашалоты и морские кабаны. Очень красивые! На островах кувыркаются «ежики». Они выжили. Не все выжили. Но ты должен знать – они хорошо размножаются. И ни одного человека там больше нет.

– Но откуда ты знаешь про шаровых кашалотов, Вок?! – в недоумении спросил я.

Сам-то я видел шарового кашалота один раз в жизни, хоть провел на Эсквемелине два года. Одного несчастного как-то занесло умирать в окрестности нашей газодобывающей платформы.

– Я совсем недавно был там, Серж-ачи!

– Разве туда летают космические корабли? – с сомнением спросил я.

– Нет. Но нам, Воинам Обновления, не нужны хипы для того, чтобы летать куда нам вздумается.

– На чем же вы летаете? На метле?

– Нас переносят парусники, Серж-ачи, – это подал голос из своего угла Кокамель.

Вот это уже действительно не лезло ни в какие ворота. Парусники? Переносят? Эти гигантские безмозглые твари в состоянии кого-то переносить, как какие-нибудь кони?

Вспомнилось, как Чен рассказывал мне о своем брате, который служил на санитарном рейдере, в обязанности которого входило уничтожать гнезда парусников вблизи густонаселенных колоний. Да нет, я точно знаю – они совершенно безмозглые! Одно непонятно: каким местом эти полуодухотворенные куски материи соображают, когда им следует свернуться для того, чтобы войти в подпространство, а когда – развернуться, чтобы из него выйти…

– Ты можешь не верить мне, если не хочешь. Можешь думать, что нас переносят хипы, – миролюбиво сказал Вок.

– Пожалуй, и правда – лучше мне в это не верить.

– Хотя на твоем месте я бы задумался над тем, каким образом наш Хозяин Слов попал вместе с Вукуб-Цикин на Глокк!

– Допустим, я задумался. И что? Ты хочешь сказать, что моя Северина вместе с каким-то мудаком прилетела верхом на паруснике с планеты Грин на планету Глокк?

– Не «на» паруснике. А «в» паруснике. Мы используем их желудки, – вставил Кокамель.

– Ах желудки? Вы используете их желудки?! – вдруг взорвался я, меня аж передернуло от картины, которая встала перед моим мысленным взором: отвратительный исполинский парусник и моя малышка в розовых ползунках и с соской во рту. – А не стыдно вам, взрослым мудакам, было запихивать маленького ребенка, совсем маленькую девочку, в желудок этой безмозглой твари? К паруснику в желудок?

– Парусник вовсе не безмозглый.

– Да как у вас рука поднялась подвергать малышку такому испытанию! Она же маленькая! – психовал я.

– Она была не одна, Серж-ачи. С ней был Чок-Ба. Он был опытный воин. Он не позволил бы злу случиться с ней.

– Ага. Не позволил бы. Интересно, где был ваш еханый Чок-Ба, когда я девчонку из холодильника доставал…

– Вы, люди Хищного Тулана, помешали Хозяину Слов осуществить его миссию. И Чок-Ба нашел свою смерть. Но он спас Вукуб-Цикин! Он позволил тебе найти ее, направив твою мысль и твое намерение в нужную сторону. Это вы, люди Хищного Тулана, помешали Вукуб-Цикин сделать свое предназначение. Но она сделает его теперь. Именно за этим мы здесь.

– О каком предназначении ты говоришь, Вок? Какое может быть «предназначение» у грудного ребенка?!

– Ты мало в этом понимаешь, Серж-ачи, – сурово сказал Вок.

– Ну так объясни мне, дураку! – Я даже покраснел от возмущения. А может, во всем виноват был кондиционер, поднявший температуру в комнате до 41 градуса по Цельсию. Но я был так захвачен разговором, что даже не обратил внимание на то, как Кокамель снял свой дождевик.

– Я пытался объяснить тебе, когда рассказывал про садовника и тлю. Но твоя невоздержанность увела мою мысль далеко.

– Что ж, я готов помолчать.

– Тогда я окончу свое объяснение. – Лицо Вока из взволнованного снова стало степенным. – Кроверны не считают вас врагами. Потому что вы, люди, для них тля.

– Но вас-то, Воинов Обновления, скаты, конечно, держат за равных! За братьев по разуму! – не утерпел я. Не знаю почему, но молчать в тот день мне определенно удавалось хуже всего.

– Ты ошибаешься, Серж-ачи. Нас кроверны тоже считают тлей, – спокойно сказал Вок. – Но, в отличие от вас, мы об этом знаем. Есть еще одно различие. Вы – вредоносная тля. А мы – просто тля. Поэтому кроверны никогда не трогали Яшкин. Мы спокойно живем на Яшкине вместе с Тихими и под боком у кровернов. Хотя даже мы все еще не научились говорить с Мастером Мыслей.

– Как это прекрасно! Настоящая идиллия! Скат и человек – братья навек! Неплохой слоган для социального плаката послевоенного периода. Но при чем тут Северина? То есть, тьфу, Вукуб-Цикин?

– Вукуб-Цикин – это существо, у которого есть сила мысли.

– А у нас что – мыслей нет?

– Мысли есть. Но нет той силы мысли, которая нужна. Такой, чтобы кроверны могли понять, что это мысль мыслящего воина. У Вукуб-Цикин сила мысли пятисот воинов. Ее кроверны услышат и поймут. Только ей нужны слова. Для этого рядом с Вукуб-Цикин должен находиться Хозяин Слов.

– Почему бы тогда просто не собрать пятьсот воинов? Тут-то кроверны и поймут, что мы, люди, мыслящие существа. И что мы можем говорить, а?

– Потому что пятьсот воинов-людей никогда не могут мыслить одну мысль. Мы, Воины Обновления можем. Но нас слишком мало для того, чтобы привлечь Мастера Мысли кровернов. А ждать долго мы не имеем времени.

– Все-таки не пойму, почему пятьсот солдат не могут сосредоточиться на одной мысли? Чего проще – построить батальон и дать команду: «Батальон! Мыслить мысль „кроверны, убирайтесь вон с Глокка!“ – Я сам не смог сдержать улыбки, настолько забавным показалось мне мое предложение.

– Не получится, – серьезно ответил Вок. – Потому что большинство людей Хищного Тулана не могут направлять мысль дольше, чем одно мгновение. Даже когда вас много, все вы мыслите разное. Поэтому кровернам кажется, что вы – тля. Если бы все тли в саду собрались на одном дереве и смогли издать разом один звук – например, одновременно почесать лапкой о брюхо, то вышло бы довольно громко. Это убедило бы садовника. Если бы садовник услышал этот звук, он смог бы уважать тлю. Видеть в ней врага. А так – садовник презирает ее.

– Гм… Пожалуй, в случае с садовником ты и прав. Вот только…

– Поэтому, Серж-ачи, нам и нужна Вукуб-Цикин. Она может подхватить мысль настоящего воина, а потом промыслить эту мысль с огромной силой. И тогда она обязательно дойдет до Мастера Мысли кровернов. Если он будет где-то поблизости. И тогда мы сможем сказать ему свои важные слова.

– Ты хочешь сказать, что один такой Мастер Мысли кровернов был на Глокке, когда я нашел там Северину?

– Да.

– В таком случае он должен был попытаться войти со мной в контакт, когда Северина была со мной, а он что-то не очень-то спешил…

– Сожми в кулаке свою память, и она скажет тебе правду, – тихо сказал Вок.

И тут меня просто как громом поразило одним воспоминанием, которое девальвировало к чертовой матери всю мою браваду…

…это был он – то самое равнодушное исчадие Копей Даунинга. Не прекрасное, не уродливое. Это его тело показалось мне пребывающим за рамками наших привычных описательных категорий. Это был он – скорее похожий на кобру, чем на ската, и уж совсем непохожий на то, что создавали виртуальные реальности наших учебных тренажеров.

О да… Это он, Мастер Мыслей кровернов, висел в воздухе, словно бы при помощи глидеров. Это его тело было наполовину скрыто блестящими металлизированными поверхностями с массивными наплывами.

Это его нижние хвостообразные конечности доставали до самого пола и лоснились от толстого слоя полупрозрачного желе, которое я счел биоскафандром. Его лицо, состоящее из усиков, усов, щупов и перламутровых крапинок, не показалось мне кровожадным. Лицо было надменным и одновременно – любознательным…

Неужели это и был контакт, инициированный Севериной?

Неужели этот кроверн, непохожий на всех других кровернов, и есть прямое свидетельство того, что майянцы не лгут?

Свидетельство того, что Воины Обновления знают о кровернах значительно больше, чем мы?

А что, если это действительно так?

– Вспомнил? – спросил меня Вок, когда я наконец стряхнул с себя эти воспоминания.

– Да уж…

– Поэтому я хочу, чтобы ты помог нам найти Вукуб-Цикин на своей базе. Мы хотим поговорить с тем кроверном, которого видел ты в том подземном городе на земле Глокк. Мы знаем, где Мастер Мыслей кровернов будет в следующий раз…

– Не пойму только, о чем вам говорить с этой тварью. Вы-то живете с ними мирно… Скорее это нам имело бы смысл искать контакта… – задумчиво сказал я. После воспоминания о встрече в Копях Даунинга на меня накатила лавина черной меланхолии.

– Вы хотите мира?

– Конечно, мы хотим мира! Думаешь, прикольно это – усираться под огнем всяких стрекошвеек?

– Не думаю, – покачал головой Вок.

– Так чего же, черт возьми, хотите вы? – не отставал я.

– Мы хотим, чтобы кроверны вылечили Яшкин так же, как они вылечили землю Эсквемелина. Наши дети месяцами не видят солнца. Это нехорошо. После того как в начале этого бактуна хип Сентавра упал в наше озеро, люди Яшкина становятся лысыми, а наши женщины все чаще приносят ублюдочных детей. Это очень нехорошо…

– А я и не знал об этом…

– Ты много о чем не знал, Серж-ачи. Но теперь наступила пора знать. И лететь на Декстра Порта. За Вукуб-Цикин. – Голос Кокамеля прозвучал так резко, что я невольно вздрогнул и обернулся в его сторону…

«Наступила пора знать», – эхом звучали в моем мозгу последние слова Кокамеля. Я не отрываясь смотрел на бомбу, приросшую к дрябловатому животу Хозяина Страха.

О да! Пока мы с Воком обсуждали тонкие материи, мой толстый план сработал! Кокамель снял свой дождевик, чтобы легче было терпеть устроенную мной парную!

Теперь бомба открылась всеобщему обозрению. Стараясь не обнаружить свой интерес, я бросал на Кокамеля косые взгляды, пока Вок толковал мне что-то очень философское.

Мне, как, впрочем, и всему экипажу «Юнгера», было интересно знать, какая именно бомба держит нас всех в заложниках. Ибо от этого напрямую зависели конкретные действия по нашему вожделенному освобождению. «Циклоны»-то разные бывают! Я лично помню, что есть «Циклон-2», есть «Циклон-2 Bat», а есть, например, «Циклон-4». И это очень разные устройства!

Ни глазастая подрывница Эстер Карлскрона, ни тертый-катаный Свечников не сумели выяснить правду – сколько ни приглядывались. Может, мне повезет?

Как у всякой бомбы, изготовленной на заводах Содружества, у этой должна быть маркировка. У большинства бомб маркировка украшает именно лицевую сторону корпуса. Но бомба Кокамеля была явно не из таких – иначе даже с такого расстояния я разглядел бы, что маркировка там есть.

У некоторых бомб – маркировка на боку. Может, и у этой тоже? Оставалось только надеяться, что она все-таки не на той стороне корпуса, которая соприкасается со смуглокожим брюхом Хозяина Страха.

Невпопад ответив Воку, я выпросился к бару – поближе, значит, к Кокамелю.

– Горло нужно промочить. Пить ужасно хочется, – пояснил я.

– Большая жара, – страдальчески отозвался Кокамель.

У меня внутри похолодело. Если я сейчас включу кондиционер на охлаждение, он снова оденется. И прости-прощай моя дерзкая идея! А Вок словно читал мои мысли!

– Нужно сделать, чтобы жары не было, – посоветовал или, скорее, приказал он.

– Сейчас. Только выпью немного водки с соком, – проблеял я.

Как я ни старался, а руки у меня все-таки подрагивали. Сложное это дело – одновременно наливать себе виски с фризером и рассматривать взрывное устройство на чужом брюхе. На контрразведчика-то я не учился. И, кажется, напрасно.

Да. Маркировка на бомбе была. На той ее грани, которая смотрела в подбородок Кокамелю. А когда я как следует разглядел циферки и буковки, я вообще едва не выронил бутылку «Ultimeit Absolut».

Ну у кого, интересно, не отвиснет челюсть после ознакомления с такой ошеломительной информацией? У кого, интересно, не расплавится мозг после таких известий? Да у любого контрразведчика расплавится!

Самым непринужденным образом я подался вперед и еще раз перечитал маркировку.

Нет, этого не может быть! И тем не менее это есть.

Я сделал большой глоток водки. Водка неохотно, кажется, что даже с остановками, потекла в желудок.

– Серж-ачи, твоему телу плохо? – спросил участливый Вок.

«Нет, дорогой мой Хозяин Намерений. Моему телу хорошо. Очень даже хорошо. Теперь». Но эту фразу я, конечно, не озвучил. Я мучительно осмысливал увиденное.

Это было совершенно невероятно, но бомба на животе у Кокамеля была учебной. Самой обыкновенной учебной бомбой.

Именно на это указывала маркировка TRN – «Treinin».

Полная копия настоящей. У нас в учебке таких было – завались. Это значило, что сейчас я могу задушить Кокамеля голыми руками. И ничего не будет. Совершенно ничего.

А если она не учебная? Ведь все-таки имеется один шанс из ста? Ведь бывают в жизни ошибки – вот и ошиблись маркировщики?

Вот этот-то самый один шанс из ста и удерживал меня в состоянии ступора.

– Серж-ачи, прошу тебя уменьшить жару, – донесся до меня голос Кокамеля.

– Сейчас-сейчас, – сомнабулическим голосом сказал я и побрел к панели кондиционера.

Я закрутил верньер. Сразу повеяло прохладой. Что делать теперь? Бежать и звать на помощь? Типа ложная тревога? Бомба оказалась «деревянной»?

Тут мой взгляд упал на красную пожарную кнопку.

«А что, если…»

Я даже не успел додумать эту мысль до конца – так быстро большой палец моей правой руки утопил кнопку до самого упора.

Спустя секунду в псевдомраморном потолке каюты капитана Вальдо открылись шесть отверстий, из которых выползли стволы локального пожаротушения. С быстротой молнии я метнулся к двери каюты. Я успел! Я был уже на пороге, когда начался потоп.

Через пять секунд вся каюта Вальдо была залита густой розово-желтой пеной с запахом авокадо. А я уже был снаружи.

Через окошко я видел – пена погребла под собой беспечно развалившихся в креслах Кокамеля и Вока. Сердце мое колотилось в таком бешенстве, что казалось, от него одного способны сдетонировать все взрывчатые вещества, которые только находились на борту «Юнгера».

Секунда тишины. Вторая секунда тишины. Третья…

Нужно ли говорить, что взрыва не произошло?

– Устав не оговаривает ситуаций, подобных той, в которой мы оказались. Тем не менее мое видение Устава говорит мне, что лучшее, что мы можем сделать с этими людьми, – посадить их на любой из наших катеров и выпроводить на все четыре стороны!

– Но ведь они даже приземлиться не смогут! Они не знают, как управлять катером!

– Капрал ван Гримм! Я попросила бы вас оставить свое мнение при себе.

Это была капитан Мэрион Голдсмит – наша черная фурия. На импровизированном судилище, где в подсудимых значились недавние захватчики нашего корабля, она пиликала первую скрипку. Стены кают-компании тряслись от ее обвинительных рулад.

– Между прочим, – продолжила свирепая Мэрион, – ради того, чтобы оставить этих выродков, которые едва не взорвали наш корабль, в живых, нам придется пожертвовать катером. Он стоит денег. Притом немалых. Но я все равно обеими руками «за» эту жертву. Потому что мое чутье подсказывает мне: пока эти люди на «Юнгере», нам гарантированы проблемы.

– Откровенно говоря, – подхватил мысль своего командира Иштван Радуль, – после всего, что эти люди устроили здесь, мы вправе лишить их жизни, не вдаваясь в разбирательства. Но, учитывая мнение капитана, я готов согласиться с бескровной депортацией представителей коренного населения планеты Грин на родину. И этих ужасных тварей, которых они привезли с собой, – тоже.

Никогда не подозревал, что Иштван такой подхалим. Раньше он казался мне более… более интеллигентным, что ли.

Впрочем, можно ли узнать человека, играя с ним в метабол? Только дураки думают, что можно. А всем остальным, особенно тем, кто служил в армии, известно: чтобы узнать человека, нужно посмотреть, как он будет себя вести, когда ему представится возможность безнаказанно кого-нибудь укокошить.

Какие грани души тут сразу раскрываются! Даже когда их в общем-то раскрываться никто и не просит.

Следующим номером этой гнусной программы стало выступление флэг-лейтенанта Кумара Упадхьи, старпома-астрогатора.

Он оказался самым миролюбивым из тех, чей голос что-то значил на борту «Юнгера». Впрочем, я уже давно заметил: если какая-то нация расы Т еще сохранила столь редкое качество, как миролюбие, так это, кажется, индусы…

– Я ценю мнение сениоры Голдсмит и сениора Радуля. Однако хотел бы заметить, что наилучшим выходом из данной щекотливой ситуации было бы помещение наших непрошеных гостей в состояние холодной гибернации. По прибытии на Декстра Порту мы сможем подвергнуть их психосканированию, что, несомненно, обогатит нашу науку новыми и – уверен – сенсационными данными.

– Может быть, лучше теплая гибернация? – поинтересовалась Беата Даль с идеально-медицинским выражением лица. – Разве вы не знаете, сениор Упадхья, что помещение в холодную гибернацию людей, не прошедших полного медицинского обследования, категорически запрещено Медицинским Кодексом Содружества? Ведь мы даже не знаем достоверно, какого типа межклеточный обмен следует поддерживать! Я лично побывала на планете Грин и должна вам сказать, что микроэлементный состав воды там достаточно сильно отличается от привычной для расы Т. Кто поручится, что стандартная холодная гибернация не приведет к необратимым изменениям и вместо объектов для психосканирования на благо науки мы не привезем на Декстра Порту десяток хладных трупов?

– Сениора Даль права, – подал из угла голос лилипут Ян Лян Ши, бортврач «Юнгера». Голос этот был довольно тоненьким. – Однако, к сведению сениоры Даль, мы не имеем нужного количества камер теплой гибернации для того, чтобы поместить туда террористов.

– В таком случае идеальным является вариант, предложенный мной, – заявила Мэрион Голдсмит и победительно сложила руки на груди. Ни от ложной скромности, ни от фатальных психологических последствий заниженной личностной самооценки сениоре капитанше умереть явно не светило. – Предлагаю вынести такое решение: отдать в распоряжение аборигенов планеты Грин второй катер и принудительно провести его отстыковку от рейдера «Юнгер».

Весь наш взвод смотрел на Эверта Вальдо, ожидая его реакции.

Странное дело, несмотря на то, что это мы, а не космофлотчики тряслись в сумках у динозавров вверх ногами, несмотря на то, что мы по преимуществу служили безоружными мишенями для наших террористов, пока космофлотчики спесиво расхаживали с пистолетами, несмотря даже на то, что нам резали уши, чтобы жертвоприношение удалось на славу, именно космофлотчики громче всех ратовали за то, чтобы выкинуть майянцев в Пространство. Обречь их на верную смерть!

Не скажу, что Вок или там какой-нибудь Шбаланке были так уж мне симпатичны. Да, все они были немного свихнувшимися. Да, они были странными. Но…

Кажется, уже тогда я начал понимать: эти свихнувшиеся майянцы поступали единственно возможным для себя образом. Они имели несгибаемое намерение осуществить свой план. Эти майянцы, наконец, знали гораздо лучше нас, таких образованных и припонтованных, перекормленных и перевооруженных, чего они хотят и как этого добиться…

Мне было странно признаться даже самому себе, но после разговора с Воком и Кокамелем в каюте капитана Вальдо я посмотрел на все, что произошло со мной за последние годы – на Эсквемелине, на Глокке, в учебке, – другими глазами.

Как ни куражился я над рассказами Вока про садовника и тлю, как ни гоношился, когда речь заходила о моей Северине, то бишь о мистическом существе Вукуб-Цикин, обладающем силой мысли пятисот воинов, но теперь я чувствовал: в словах Воинов Обновления есть правда. Какая-то совершенно новая правда! По крайней мере я уже был уверен: правды там гораздо больше, чем во всех мудреных «конфликтологических концепциях», которыми по поводу войны с кровернами забивали мою несчастную башку «знающие люди».

И еще я понял: мы и Воины Обновления – не враги. Даже больше: мы могли бы стать партнерами.

Когда Вальдо наконец-то заговорил, я вздохнул с облегчением.

– Уважаемая Мэрион, уважаемый Кумар, уважаемый Иштван. – Вальдо подкупающе улыбнулся. Насколько я успел узнать Эверта, это означало только одно: он намерен говорить резкости. – Хотел бы вам напомнить: мы все здесь имеем самое непосредственное отношение к экспедиции в сектор АН-9007. Мы прибыли на Грин для того, чтобы исследовать его. Чтобы установить возможные контакты с населением, если таковое обнаружится. Чтобы узнать о нем и о кровернах все. Мы сами – я и мой взвод – напросились на контакт с этими людьми. Мы не знали, что контакт с ними приведет к захвату «Юнгера». Таким образом, можно сказать, что захват «Юнгера» есть следствие нашей – моей и моего взвода – преступной халатности. Таким образом, я считаю, что вину за захват «Юнгера» не следует перекладывать на этих малообразованных людей, которые не в состоянии отличить учебную бомбу от настоящей. Это раз. Далее. Аборигены планеты Грин не причинили вреда ни одному из нас. Они никого не застрелили, не зарезали и не избили. Они не повредили нашим планам. Они не повредили наш корабль – их угрозы фактически оказались блефом. Напротив, общение с ними – пусть и в экстремальных условиях – обеспечило нашу экспедицию огромным количеством ценнейшей информации. В других условиях – если бы не Воины Обновления – нам, возможно, пришлось бы добывать эту информацию долгие годы. Все это дает мне моральное право настаивать на том, чтобы эти люди были изолированы в одном из жилых отсеков и не вводились в опасное для их жизней и здоровья состояние холодной гибернации.

– Я категорически протестую! – воскликнула Мэрион Голдсмит, высоко воздев свою лиловую руку.

– Я тоже протестую, – это был Иштван Радуль.

И тогда Вок, доселе сидевший с отсутствующим видом в круге лазерного ограждения рядом со своими соплеменниками, поднялся с места.

В его фигуре сквозило некое неожиданное величие. Что-то в нем было, не позволявшее попросту его игнорировать, хотя именно это нам, по идее, и полагалось делать. Не знаю, понял ли Вок хотя бы треть из того, что говорилось. Но он наверняка уловил: дело пахнет керосином.

Вок посмотрел на Вальдо, потом на меня, обвел медленным взглядом все наше судилище и сказал:

– Если вы не убьете нас, если вы не выставите нас за двери своего хипа в железной раковине, мы расскажем вам много о кровернах. Ничего из этого вы не знаете. Решайте.

– Можно подумать, они сами что-то знают о кровернах! – презрительно всплеснула руками Мэрион Голдсмит.