ГОЛОВОРЕЗЫ

Узнав о взрыве и вызванных им разрушениях, в кузни после целого дня пути из столицы прибыл советник императора, тот самый отставной кавалерийский тысячник — Адитамаро. Он осмотрел место катастрофы, спросил о потерях. Поначалу отказывался верить, что все это натворил обычный водяной пар. А поверив — восхитился настолько, что не чинясь, звал молодого мастера «ансеем», сиречь «наставником»:

— Вы гениальный мастер, Косталан-ансей! Вы еще сами не понимаете, что изобрели! Ваш пародел не только прообраз движителя для кораблей или повозок, он — основа нашей будущей мощи! Залог полного поражения бледнозадых варваров! Любой полководец может только мечтать о столь разрушительном оружии! Куда там нашим бомбардам и катапультам…

— Но, командир тысячи крыльев…

— Зови меня по имени, мой мальчик! Ты заслужил!

— Простите, Адитамаро-са, я хотел, чтобы мой пародел поднимал воду на верхние террасы поливных полей…

Советник, от восторга утративший свою обычную солдатскую прямоту и грубость, не стал в этот раз поминать собачий кал и вонючих крестьян. Идея чудо-оружия, которое сделает Соцветие непобедимым, так захватила его, что он был готов на любые уступки.

— Обязательно поднимет! Конечно! Всенепременно! Вот только утихомирим раз и навсегда северных ублюдков, чтобы не повадно было зариться на наши земли, да разведаем, что там — на западе, и, клянусь Небесным Диском, пародел станет водоносом!

Доклад тысячника вкупе с недавним рассказом Беспристрастного Свидетеля явно произвел впечатление в столице. Через день после отбытия Адитамаро гонец на взмыленном скакуне привез «красный» приказ — знак личного одобрения императора. В нем надзиравшему за работами Зрачку Креганону предписывалось ускорить строительство нового котла. А следующим шагом должна стать отливка опытного варианта движителя.

Успех сулил Косталану повышение на два чина и пожизненную пенсию. О чем офицер Ока не преминул сообщить мастеру:

— Видите, Косталан-са, наш император, да продлится вечно его правление, всегда награждает своих подданных за верную службу. Дело за вами.

Ему очень хотелось обрадовать кузнеца, завоевать, наконец, если не его доверие, то хотя бы приязнь. Конечно, лучше было бы выпустить девчонку, но кто поручится, что мастер просто-напросто не сбежит с ней?

Косталан не принял предложенного тона.

— Странно, что вы так заботитесь обо мне, — мрачно сказал он. — Наверное, в случае успеха и вам немало достанется. Что же? Новый чин? Должность в Совете?

Улыбка на лице Зрачка застыла, превратившись в гримасу.

— Вас это не касается. Думайте о себе и…

— Знаю, знаю, — кузнец смерил его взглядом, — об одной особе, хорошо известной нам обоим. Знаете, Креганон, я и так думаю о ней каждый день. И горе вам…

Он осекся. Веко Лебанури, стоявший рядом, довольно ощутимо ткнул его в бок: молчи, мол. Да уж, угрожать самому доверенному слуге Всевидящего Ока действительно глупо. Ребячество. И Юнари не спасешь, и сам себе обеспечишь очистительное сожжение.

Креганон несколько мгновений молчал, ждал продолжения. Даже вперед наклонился, чтобы не упустить ни слова.

«Эх, вмазать бы ему сейчас от души!» — подумал мастер.

— Не волнуйтесь так, Косталан-са. Она в хороших условиях, за ее безопасность отвечают мои лучшие люди. Девушка ни в чем не нуждается. Кроме вас, — Зрачок осклабился — Каждый день спрашивает. Не разочаровывайте ее.

Кивнув на прощание, он направился к выходу. Кузнец смотрел, как он уходит, яростно сжав кулаки.

Ничего, все вокруг в один голос говорят, что он, Косталан, в фаворе у императора. Что по завершению пародела он поднимется очень высоко и теперь, после исчезновения мастера Хинновари и гибели расчетчика Ринтагавора, вполне может стать главным распорядителем государственных кузней. А то и младшим членом императорского совета. Вот тогда и посмотрим, кто будет смеяться последним, Зрачок Креганон! Долго ли вы усидите на своем месте, если в докладной записке новоиспеченный советник посетует на излишне активную деятельность солмаонских шпионов и саботажников? Да еще добавит, что некий высокопоставленный офицер Всевидящего Ока вместо того, чтобы бороться с ними, тратил время и силы на аресты ни в чем не повинных людей.

— Он говорит правду. С Юнари все в порядке, Косталан-са, — произнес Лебанури вполголоса, чтобы не услышал Креганон, который еще не успел отойти далеко.

— Где она? Ради Небесного Диска, скажите!

— Я не могу…

— Хотя бы намек! В Мраморном городе? Веко едва заметно кивнул.

— В канцелярии Ока? Помогите же! Прошу вас! Офицер молча покачал головой и только когда Зрачок скрылся за воротами, тихо добавил:

— Не имею права, Косталан-са. Могу сказать только одно — существует специальная тюрьма для личных узников Всевидящего Ока. Внешне она выглядит, как обычный особняк. Условия содержания разные, но, поверьте мне, ваша девушка действительно не чувствует себя пленницей. Впрочем, вы и сами все видели.

Он замолчал. Косталан схватил его за руку, воскликнул:

— Где этот дом, Лебанури! Скажите!

— Все, больше я ничем помочь не могу. Я и так сказал слишком много.

Из налоговой канцелярии прислали нового расчетчика — плешивого мастера Игнаури. Нелюдимый и малоразговорчивый, он молчаливо щурился на чертежи, быстро щелкал костяшками на решательной доске и выдавал результат. Втроем, вместе с мастером Енгарно, они внесли небольшие изменения в проект: чуть изменили конструкцию заслонки, добавили целых два запорных механизма, чтобы впредь не допустить аварии, подобной той, самой первой. Вместо пускового желоба Косталан решил приделать рабочую камеру с двумя толкателями. Когда выпущенный на свободу пар сдвинет первый, второй встанет на освободившееся место. Следующая порция сдвинет и его, одновременно возвращая назад первый толкатель. И так — до тех пор, пока не погаснет огонь в топке или не закончится вода.

Чтобы ускорить работы, Косталану выделили еще людей. Теперь на строительстве пародела трудилась большая часть всех работников государственных кузней. Лишь один орудийный двор лениво ковырялся со старыми бомбардами, подготавливая поврежденные пушки к переплавке. Зато на главной площадке дым, что называется, стоял стеной, потные литейщики, голые по пояс, несмотря на осеннюю сырость, плавку за плавкой отливали части нового котла.

Зима наступила сразу, как будто решила показать всем, кто теперь в Соцветии полновластный хозяин. После почти целого оборота бесконечных осенних дождей выглянуло солнце, но не успело ни прогреть, ни хотя бы подсушить грязный чавкий кисель, в который превратилась земля — на следующий день ударили холода. Глина немощеных проулков, круто, как у хорошего гончара, замешанная сапогами, копытами и колесами повозок, разом затвердела, улицы исчезли, обернувшись нагромождением ухабов и колдобин. Шлифованные камни мостовых покрылись ледяной коркой — на радость детворе и на проклятия взрослым. Даже лужи промерзли до дна — явление для Соцветия и вовсе небывалое.

Жрецы предсказывали, что зима в этом году будет долгой и морозной — мол, из-за влияния Небесного Диска, мир отойдет на большее расстояние от Солнца, чем обычно. Но кто внял их увещеваниям? Кто утеплил дом, прикупил на торгу северные меха или озаботился заготовкой дров? Хватило бы на еду семье, а до холодов еще дожить надо!

Солнечные редко ошибаются, им верят, благодарят дорогими подношениями, но столь резкого наступления зимы никто в городе не ожидал.

Дрова на рынке подорожали почти втрое, став не по мошне Глиняному и Бамбуковому кварталам. Император, да продлится вечно его правление, приказал раздать две дюжины огромных подвод с хворостом. Этого бы все равно не хватило, но, по крайней мере, помогло бы людям пережить непривычный холод. Распорядитель государственных складов почему-то разгрузил хворост ночью, у Водовозной площади — работа закончилась только под утро. Бронзовое било созвало людей к огромной куче топлива: подходи, бери, кто сколько унесет! В это время мужчины уже ушли на службу, дома оставались только жены и дети, а много ли они смогли поднять? Но бобылям и того не досталось — куча иссякла подозрительно быстро, задолго до того, как они вернулись с работы. Знающие люди говорили: если все, что вывалили на площадь, снова сложить по подводам — и на полтора десятка-то не хватит, не говоря уж о двух дюжинах.

Хворост потом видели на рынке по новой, тройной, цене. Народ злословил, что складскому распорядителю хватит теперь на седьмую любовницу — чиновник слыл большим охотником до плотских забав. Наговаривали, конечно. Кто знает, может, люди сами надумали распродать дармовое добро, решив, что звонкая медь все же лучше, чем дерево, которое сегодня есть, а завтра — сгорит в очаге.

Но, так или иначе, бедняки в Глиняном квартале все равно замерзали. Чтобы хоть как-то обогреться люди выбрали с берега все выброшенные морем обломки дерева. Заросли тростника в плавнях незамерзающей Арчинзеи — и те давно уже потрескивали в очагах. В огонь полетели даже зловонные кипы водорослей. Горели они плохо, все больше чадили, да и запах от них такой, что хоть на улицу нос высовывай, зато не стоили ни одного мелкого грошика.

А потом пошел снег. Морские шквалы снова принесли непогоду, окутав все побережье белым пуховым покрывалом. Порт, корабельную стоянку, дома, улицы и площади — все, даже ослепительные громады Мраморного города, завалило непроходимыми сугробами. Целая армия уборщиков с лопатами и скребками по утрам выходила расчищать улицы. К вечеру им обычно удавалось освободить от снежного плена несколько основных проездов. Утром все приходилось начинать с начала.

Но ни осенняя распутица, ни морозы, ни снегопад не могли остановить работы в литейной мастерской. Лихорадочная суета теперь не прекращалась даже ночью. Над главной площадкой установили навес, а чтобы он не рухнул под тяжестью выпавшего снега, подмастерья каждое утро лазили наверх очищать его. Они же скалывали лед с дорожек — мера вынужденная, введенная после того, как один из работников поскользнулся и рассыпал по всему двору корзину с крицами. Металл подготовили для варки «супового» железа, несколькими плавками подряд очищая его от шлаков и лишних примесей. Но чушки вывалились в грязь, и осторожный мастер Енгарно приказал все переделать, несмотря на горячие протесты Косталана:

— Енгарно-ансей! Это же целый день лишней работы! Зачем? Вымоем в жгучем настое, да оботрем — и можно пускать крицы в дело!

Теперь он торопился как мог, надеясь побыстрее завершить проект. Молодой мастер все реже вспоминал о первоначальной идее — гигантского водяного колеса, движимого силой пара. Потом… Сейчас главное построить им всем этот движитель. Что стоили повышения в чинах против возможности наконец-то увидеться с Юнари, побыть с ней! Ради нее он сделает что угодно, а уже потом, когда на его стороне будут сила и власть, можно разобраться с Креганоном.

— Нет, Косталан-са, — голос литейщика отвлек его от посторонних мыслей. — Не стоит торопиться. Вы знаете, как четко отмерял старый Саригано все ингредиенты для «супового» железа. А если мы что-то упустим? Если грязь попадет в плавку?

Скрепя сердце, молодой мастер вынужден был согласиться, обозвав про себя Енгарно перестраховщиком. С того дня у них начались разногласия: опытный литейщик делал все по правилам, заставляя иногда переделывать работу нескольких дней, если находил какой-либо изъян. А Косталан гнал и гнал вперед, часто закрывая глаза на мелкие недоделки. Как и раньше, он сам проверял итоговые результаты, но критический взгляд все чаще изменял ему. Енгарно поправлял снова и снова:

— Косталан-са, так нельзя. Вы вчера одобрили все три изготовленные полосы, но вот здесь, смотрите, явный изъян в металле. Я приказал переделать.

— Зачем? В новом варианте мы решили сделать не пять полос, а целых двенадцать! Крепость одной ничего не решает!

— Зато слабость одной решает все. Вы не хуже меня знаете старую пословицу, что циновка рвется там, где самая ненадежная соломинка. А что если котел разойдется по шву, который скрепляет именно эта ненадежная полоса? Вы молоды, Косталан-са, а юности свойственно увлекаться. Но не торопите результат. Все должно быть четко выверено, иначе мы снова окажемся у груды железных обломков.

Каждая новая задержка злила молодого мастера, выбивала его из колеи. Ведь они все дальше и дальше отодвигали срок окончания работ. А неумолимому времени не прикажешь остановиться. Три оборота на исходе — скоро с него спросят результат. И даже не хочется думать, что может случиться, если пародел к тому моменту не будет закончен.

В конце концов, Косталан не выдержал и пожаловался Веку Лебанури. Они немного сблизились за эти дни, вынужденные работать бок о бок. Кузнец еще не избавился от явной неприязни к бывшей и нынешней профессии Скользкого, но постепенно привыкал к нему как к человеку. Они редко разговаривали о чем-либо, что не касалось пародела, но в нечастые минуты откровенности Косталан узнавал историю Лебанури, аристократа по рождению, завсегдатая припортовых трущоб в бесшабашной и распутной юности.

В ответ молодой мастер рассказал о разногласиях с Енгарно:

— Он слишком придирчив ко всему, слишком. Это переходит всякие границы. Я даже не могу объяснить, чем он руководствовался, когда приказал переделать вчерашнюю плавку или забраковал одну из скрепляющих полос. Он словно завидует нашему успеху, намеренно сбивая подковы моим скакунам.

Красивый речевой оборот — из книг — должен был подчеркнуть степень возмущения, отпрыск аристократского рода, пусть и разорившегося, оценит красоту слога.

Но Веко уделил больше внимания самой жалобе, воспринял ее всерьез, засобирался и к вечерней заре уехал с докладом к Зрачку Креганону.

А утром, как только мастер Енгарно явился в кузни, его окружили легионеры:

По велению Всевидящего Ока вы арестованы!

Литейщик удивленно проговорил:

— Небесный Диск! За что?!

— Вам объяснят. Стойте смирно!

Ресницы обыскали мастера, вывернули руки. Он попытался освободиться, но слуги Ока держали крепко:

— Не сопротивляйтесь! Этим вы только усиливаете свою вину!

Когда Енгарно выводили со двора униженно согбенного, со связанными локтями и колодкой на шее, Косталан предпочел отвернуться. Литейщик крикнул:

— Косталан-са!!! Я ни в чем не виноват! Скажите им!!! Молодой мастер опустил голову — чего кривить душой и говорить, что не ожидал такого поворота. Нет, когда он сетовал на Енгарно Веку Лебанури, то предполагал, конечно, что офицер даст жалобе ход наверх, и литейщика, скорее всего, арестуют. Но не так же! Не на глазах у всех! Косталан думал, что мастера возьмут дома, как его самого когда-то, промурыжат несколько дней в канцелярии Ока, да и выпустят. А у него пока появится возможность спокойно закончить отливку без постоянных придирок Енгарно.

Вышло не так. Через день в кузнях появился Зрачок Креганон, сияющий, как умытый дождем Небесный Диск:

— Я знал, что мы сработаемся, Косталан-са!

— Неужели? — удивленно переспросил кузнец, который был уверен в противоположном.

— Именно! Вы не только ведете работы к победному, я надеюсь, концу, но и сами занялись отловом солмаонских шпионов!

Мастер похолодел:

— Что? Енгарно оказался предателем?!

— Да, он во всем сознался. Брал деньги за то, что всеми доступными способами сдерживал изготовление котла. Хуже того! Он признался в подготовке новой аварии, а потом — когда его допросили с пристрастием — еще взял на себя вину за первую.

— Значит…

— Именно он залил оловом запорное устройство.

— И что теперь?

— Уже — ничего. — Креганон сделал ударение на слове «уже», помедлил, наблюдая реакцию собеседника. — Сегодня утром изменник предан очистительному сожжению.

— Ли? Слышишь меня?

— Да, командир. Что за срочность?

— Немедленно вызывай Ю Фата! И уходите из города! Понял?

— Понял. Но зачем?

— Уходите!!! Как можно дальше!

— В чем дело, командир?

— К вам идет солмаонская эскадра. Мы видим ее с «пятерки» — три канонира и штук пятьдесят десантных галер.

Брови Чжао Ли взлетели вверх, он побледнел, точнее посерел, желтая кожа сделалась совершенно бесцветной.

— Они хотят штурмовать город?

— Не знаю. Но людей на галерах более чем достаточно. Плюс три тяжелых речных канонира. Береговой охране придется нелегко. Уходите к точке вброса, я вышлю за вами корвет. Колоны опять будут, ворчать о перерасходе топлива, ну да хрен с ними!

— Но… Это же война, командир!!!

— Еще не знаю, Ли, — ответил Игорь, щелчком тумблера вырубил связь и договорил в гулкой пустоте кабинета: — Но очень на это надеюсь.

Первыми тревогу забили на маяке, что венчал шип узкой каменной гряды, уходящей в море на полтора десятка перестрелов. Ночью там зажигали огромные чаны с горючим маслом, а сменный дежурный через короткие промежутки времени бросал в них точно отмеренные порции специальных добавок, окрашивающих пламя в тот или иной цвет. Толченой льнянки для зеленого огня, если проход в залив чист и свободен, ситника — для красного, если штормовые волны яростно кидаются на скалы, преграждая доступ в узкую горловину бухты.

Днем с верхней — открытой — галереи просто следили за морем, высматривая, не терпит ли бедствие в прибрежных водах купеческий корабль. Хотя какая торговля зимой!

Должность наблюдателя считалась не пыльной — платили хорошо, а работать особо не требовалось. Разве что холод донимал. Ночью еще куда ни шло: люди грелись у сигнальных чанов, а вот коротким зимнем днем промозглая сырость проникала сквозь любую самую толстую одежду. В народе морских дозорных презрительно именовали «мерзлыми задами», намекая на сидячую работу и вечный холод.

Но именно они, два наблюдателя дневной смены, как бы ни дразнили их соседи и друзья, заметили опасность раньше всех.

— Смотри, что это? Никак наши возвращаются? — спросил дозорный помоложе.

Второй высунулся наружу, приложил руку к глазам, заслоняясь от солнца. Он иногда подрабатывал в порту плотником, бывал на военных кораблях, нахватался там кое-чего. Потому и понял все сразу, в отличие от напарника.

— Солмаон!!!

— К… кто?

— Это корабли бледнозадых! Тревога!!! Трясущимися руками молодой поджег сигнальный чан.

Масло полыхнуло ярким чистым пламенем.

— Тревожную смесь!! Ну же! Быстрее!

И не дожидаясь действий напарника, сам зашарил по полкам.

— Он здесь… здесь… — бормотал молодой, стаскивая запылившийся короб. От неуклюжего движения тот рухнул на пол, треснул и раскрылся, рассыпав нужный порошок.

— Урод безрукий! — крикнул бывший плотник. — Собирай!

Ухватил горсть черных крупинок и швырнул в огонь. От чана немедленно повалил жирный густой дым. Молодой закашлялся.

— Ну! Давай еще!

Столб, поднявшийся над маяком, в порту и в крепости заметили почти одновременно. Зрительные трубы наблюдателей разом уставились на море, выискивая опасность. Как только из-за мыса показался округлый нос первого солмаонского канонира с ненавистным сине-золотым вымпелом, в доках немедленно забили тревогу. На плацу крепости уже строились стрелки охранного гарнизона. Из открытых дверей арсенала потянулись упряжки скакунов с метательными машинами. Катапульты выстраивались ровными рядами у подножья угловой сторожевой башни. Здесь, со специальной артиллерийской площадки можно было держать под прицелом весь залив и прилегающую часть моря на десяток перестрелов.

Гонцы на самых выносливых скакунах уже скакали к Южным и Императорским воротам — везли тревожную новость в столицу и в Мецу, зимнюю базу флота.

Тревожный набат застал Косталана в очень важный момент — заканчивалась подготовка формы для отливки рабочей камеры. Он наскоро проверил толщину стенок, все углы, размеры и остался доволен. Вот, можно же одновременно делать все быстро и без ошибок. Жаль только, что мастер Енгарно больше никогда этого не увидит.

Косталан, наверное, и не обратил бы внимания на далекий перезвон — мало ли что происходит в крепости, может, сигнал на построение или учебная тревога — но тут в воротах кузни загомонила стража. Молодой мастер недовольно поднял голову на шум. Теперь рядовые Ресницы лебезили перед ним, старались услужить, иногда достаточно было простого взгляда, чтобы они убрались подальше.

Но не в этот раз. Косталан увидел, как Лебанури раздает какие-то приказания столпившимся вокруг него легионерам. Пятеро уже бежали в глубь кузней, к отвальному скату. Еще двое закрывали калитку, подпирали ворота бревнами и перевернутыми тачками.

Удивленный странными приготовлениями мастер хотел было окликнуть Веко, но тот уже сам шел к нему.

— Что вы тут устроили, Лебанури? Снова ищете шпионов?

По испуганному лицу и дрожащим губам офицера Косталан понял, что тому не до смеха. Руки бывшего вора тискали короткий берестяной цилиндр, время от времени поблескивающий какими-то стекляшками. Кузнец никогда раньше не видел такой маленькой зрительной трубки, обычно их делали длиной в рост человека, а то и в полтора, чтобы сгладить неизбежные из-за качества линз искажения.

«Для такой коротенькой трубки увеличительные стекла шлифовали дней десять, наверное. И стоит она поболее, чем моя лачуга в Глиняном квартале!»

Веко сунул цилиндр за перевязь, потом снова достал, опять покрутил в руках.

Случилось что-то очень серьезное.

«Гм… Зрачок Креганон попал в опалу? Умер, не приведи Небесный Диск, император, да продлится вечно его правление?»

— Да в чем дело? Скажите толком!

— На подходе солмаонская эскадра! — выпалил Веко на едином дыхании.

Косталан вздрогнул:

— Война?! Опять?!

— Не знаю. Только что прибыл гонец из крепости. Приказали закрыть все входы и выходы, никого не выпускать. Кроме рабочих орудийного двора.

Кузнец кивнул: литейщики бомбард кроме всего прочего еще и отменные артиллеристы — только глупец пренебрег бы их умением. Но пушек в кузнях почти нет, пол-оборота назад как раз вывезли последнюю партию для приграничных крепостей. Вряд ли успели отлить больше двух-трех штук. Да и те — еще не испытаны, а значит ненадежны. И зарядов нет, все в арсенале оружейного двора.

Как оказалось, об этом подумал не только он. С орудийного двора прибежал мастер Орнавами — мастер-оружейник и отличный канонир.

— Что случилось, вечнобдительный Веко?

Ну да, конечно! «Вечнобдительный». Косталан давно отвык от подобных обращений, он уже и забыл, как можно до полусмерти бояться слуг Всевидящего Ока. Младших он просто презирал, а Креганона — еще и ненавидел, как ни старался убедить себя в обратном.

— Война, мастер, — ответил кузнец за Лебанури. — К городу приближается солмаонская эскадра.

Лицо Орнавами побелело, но сам пушкарь, надо отдать ему должное, охать и ахать не стал — сориентировался почти мгновенно:

— У нас, на орудийном дворе, есть три готовые бомбарды.

— И вы сможете стрелять? — с надеждой спросил Веко.

— Нет. Зарядов не осталось. Но, насколько я знаю, других орудий в городе нет… — он замялся, не решаясь советовать самому офицеру Всевидящего Ока.

Косталан ухватился за его мысль практически сразу же.

— Лебанури, пошлите гонца на оружейный двор. Пусть пришлют заряды.

Веко растерянно посмотрел на кузнеца:

— Нужно распоряжение Зрачка Креганона…

— Нет времени! Пока вы свяжетесь с ним, да будете ждать ответа — Солмаон возьмет город! Не медлите! Шлите гонца! Уверен, Зрачок потом одобрит ваше поведение и даже, возможно, представит к награде. Мастер Орнавами! — слова Косталана заставили пушкаря встрепенуться. — Сколько вам нужно?

— Полсотни ядер и три дюжины зажигалок.

Слуга Ока поколебался еще несколько мгновений, но все-таки подозвал к себе легионера — хитроватого прощелыгу со смышленым лицом, явно бывшего шулера или мошенника. Отдал короткий приказ.

— Куда доставить заряды, мастер? Артиллерист задумчиво осмотрелся.

— К площади перед входом. Там удобная позиция, к тому же расстояние и угол наводки по многу раз выверены во время испытаний. Мы сможем стрелять очень точно.

— А огненная смесь? — спросил Косталан.

— Не надо, наших запасов хватит.

— Все понял? — спросил Веко, снял витой шнур, знак своего чина и передал легионеру. — Это отдашь распорядителю оружейного двора. Нет времени готовить письменный приказ.

Гонец кивнул и умчался. Лебанури достал из-за пазухи богато вышитый, но несколько грязноватый платок и вытер испарину на лбу. Несмотря на кусачий зимний холод, ему было жарко.

Орнвами не уходил. Стоял, переминаясь с ноги на ногу, проклинал собственную нерешительность. «Это же слуга Ока! Подлый, жестокий и беспринципный. Сейчас он похож на человека, обстоятельства вышибли его из привычной колеи. А вот отобьем бледнозадых, небось, разом припомнит смелые речи и непочтительное поведение!»

Лебанури все понял, ободряюще кивнул и спросил:

— Что-то еще, мастер?

— Да, вечнобдительный Веко. Еще нужны люди, чтобы оттащить орудия. Обычно их перевозят на специальных подводах, но сейчас придется волочь на руках.

— Хорошо, я прикажу Ресницам пригнать подданных вам в помощь.

— Пусть возьмет наших, — сказал Косталан, — все равно без дела маемся.

— Нельзя! У меня личный приказ Зрачка — не выпускать за ворота никого из ваших людей, Косталан-са. Они могут попасть в руки врага и выдать тайну пародела.

— Но одними только регалиями и распоряжениями уважаемого Креганона, — кузнец подбавил в голос весь яд, на какой только был способен, — защитить город невозможно. А люди давно уже все попрятались. Пока ваши легионеры найдут хотя бы десяток, будет поздно. Или вы хотите дать в помощь мастеру Орнавами своих Ресничек?!

— Легионеры охраняют кузни!

Удивленный пушкарь с раскрытым ртом переводил взгляд с одного на другого. Слова Косталана казались ему неслыханной дерзостью, за которую, по его мнению, должна была последовать кара — неминуемая и страшная. Как можно разговаривать таким тоном со слугой самого Всевидящего Ока! На миг мастер Орнавами даже забыл о приближающемся вражеском флоте.

Однако Веко Лебанури почему-то не стращал смельчака страшными карами, а даже… оправдывался!

«Неслыханно! Выходит, не зря говорят, что молодой мастер Косталан забрал себе невиданную власть и даже легионеры Ока ему подчиняются? Ну и ну!»

Кузнец стукнул кулаком по ладони:

— Плевать на приказ! Солмаон скоро начнет нас с вами в дерьмо растирать, а мы все будем о приказах спорить!

— Плевать на приказ Зрачка Креганона?! — в ужасе переспросил Лебанури. — Нет-нет, я не могу…

— Ну, хорошо, — сказал Косталан, поняв, что спорить с ним бесполезно. Скользкий уперся в границы своих полномочий и ничего сверх делать не будет. — Пусть возьмет подмастерьев. Они ничего не знают, а значит — не выдадут.

— Но…

— Берите, мастер. Видите, вечнобдительный Веко согласен.

И повернулся к своим — литейщики собрались в кучу и возбужденно переговаривались. Новость дошла и до них. Кузнец крикнул:

— Подмастерья на оружейный двор! Делайте все, что прикажет мастер Орнавами.

И в этот момент с моря донесся дробный перестук — гребцы разом втолкнули весла в бортовые уключины. Над бухтой повис слитный многоголосый вопль, боевой клич Солмаона: «Ай-йияяя-я!!»

— Они уже здесь, — просто сказал Лебанури.

Косталан бросился на лесенку пожарной башни, с которой раньше следили за всей огромной территорией кузней — нет ли где огня?

Верхние ступени отчетливо заскрипели, площадка качнулась — в последнее время башней пользовались редко. Кузнец с трудом удержал равновесие, махнул сверху мастеру Орнавами: начинайте, мол, и посмотрел на море. Через пару мгновений к нему присоединился и Веко Лебанури, протянул зрительную трубку:

— Так лучше видно, Косталан-са…

Солмаонская эскадра в залив входить не стала. Мастер Хинновари как-то рассказывал Косталану, что в бухте много рифов, а в самом безопасном месте лет десять назад от души навалили камней: три ночи возили. Да еще затопили сожженный во время последней войны канонир. Корабль сгорел до остова — о ремонте нечего было и думать, так что его просто нагрузили балластом по самые борта. Зато теперь с наскоку в бухту не ворвешься — Солмаон, оседлав быстроходные и маневренные гильдейские галеры, пробовал дважды. Обе попытки провалились, севшие на мель корабли методично, как на учениях, расстреляли из катапульт и бомбард. Тогда имперцы решили выведать тайну фарватера, наводнили город шпионами, но отыскать его так и не смогли. Оно и понятно — стоянка купеческих галер располагалась на внешнем рейде, а тайну секретного прохода в доки для военных кораблей в Соцветии хранили пуще глаза.

Еще бы! Здесь базировалась Эскадра Черноклювого Ястреба, оседлав самую узкую часть залива и преграждая доступ в устье полноводной Арчинзеи. Здесь — единственное удобное место для порта на всем Нарсетском побережье.

К сожалению, после подписания очередного мирного договора с Солмаоном, Черноклювые корабли ушли в Мецу, на зимнюю стоянку. Никто не ждал нападения, и порт остался практически беззащитным.

В третий раз солманонцы решили сработать по-другому — что-что, а учиться на своих ошибках они умели. Флот подошел к пляжам восточного мыса. Течение намыло здесь огромную песчаную косу, полого уходящую под воду. Идеальное место для высадки. Идеальное… если бы не предусмотрительно насыпанный по кромке обрыва земляной вал с бойницами и приветливо торчащие навстречу незваным гостям заостренные зубья частокола.

Сверху, с пожарной башенки, Косталану и Лебанури бьь ло хорошо видно, как спешно занимали оборону стрелки Соцветия. Как будто кто-то открыл затворки плавильной печи, и на чистый белый снег хлынул переливающийся поток расплавленного металла. Зимнее солнце, отражаясь от бронзовых пластин панцирей, блестело по-праздничному ярко, слепило глаза.

План высадки не стал сюрпризом для командующего гарнизоном. Людей бы ему побольше…

— Молодцы! — возбужденно шептал Веко, потирая руки. — Молодцы! Сейчас кому-то надерут его бледное северное седалище!

Косталан промолчал. В военном деле он разбирался не слишком хорошо, однако и не специалисту было ясно, что Солмаон обеспечил себе подавляющее превосходство в силах.

— Зачем они здесь?! Опять война? Но почему здесь, а не на границе? — спросил Лебанури. — Даже если им и удастся захватить порт, к вечеру, если не раньше, подойдут Черно-клювы и запрут бледнозадых в порту!

Кузнец посмотрел на него в упор.

— Вы еще не поняли, дорогой Веко? Солмаон пришел за нашим пароделом. Им надоело вредить нам по мелочам, и они решили забрать все!

Лебанури-Скользкий от удивления открыл рот и несколько мгновений не мог вымолвить ни слова. Слова Косталана сразили его наповал.

— Но это же война! — сдавлено произнес он наконец. — В ответ на это нападение советники императора сложат у трона красные палочки! Все до одного!

— Вы так боитесь воевать?

Риторический вопрос. Боится ли воевать трактирный вор, подавшийся в палачи, чтобы избежать очистительного сожжения? Конечно, а как же еще! Он вообще не умеет драться — больше привык полагаться на ловкие пальцы и грозное имя Всевидящего Ока, от которого у рядовых подданных сразу же возникает дрожь в коленках.

— Нет, но…

«Тум-м-м! У-у-уххх!»

С подножья сторожевой башни в лихорадочном темпе взмыленных подающих заухали катапульты. Ременную петлю срывало с упора, скрученные жилы стремительно распрямлялись, бросая рычаг вперед до столкновения с рамой. Глухой удар («тум-м»), и лежащий в авоське булыжник в полсотни алинов летел вперед («у-у-уххх») как из хорошей пращи. На воде то и дело вставали красивые водяные фонтаны. Удачно попавшим камнем расщепило борт одного из малых кораблей. Переполненный, он почти сразу же перевернулся, черные точки людских голов вперемешку с обломками замелькали в волнах. Две ближние галеры налегли на весла, утопающим бросали веревки, протягивали шесты и крючья. Новый заряд разметал всех в стороны, вода густо окрасилась красным.

Косталан вздрогнул, отнял от глаз зрительную трубку и вернул ее Лебанури. Тот жадно приник к окуляру.

Несмотря на бомбардировку, флот подошел ближе и встал в дюжине перестрелов от берега. Три больших корабля выдвинулись вперед. Косталан смотрел на них с недоумением: раньше ему никогда еще не доводилось видеть речных канониров. Плоская, почти круглая, палуба, невысокие борта, две высоченные мачты без единого паруса — да, это они, знаменитые артиллерийские корабли Солмаона: вон на палубе в строгом беспорядке громоздятся метательные машины самого угрожающего вида. Удивительно, как северяне рискнули провести по морю сугубо речные корабли. Дождались, наверное, тихой погоды, да воспользовались помощью гильдейских навигаторов — где-где, а в Трех Лианах отменно знают все течения и рифы у побережья.

И все равно операция чрезвычайно опасная, на грани разумного риска. Видать, очень уж хотелось солмаонским командирам создать превосходство в артиллерии, чтобы взять город в любом случае, несмотря ни на какие случайности.

Что ж, это им удалось.

Лебанури мрачно разглядывал вражеский флот, потом опустил свою оптику и растерянно протянул:

— Да, сила… На каждом канонире штук по двадцать тяжелых катапульт, пехотные баллисты еще. Десятка четыре я точно насчитал. Втрое больше, чем у нас. А там еще и легкие, этих вообще без счета. Где же они столько всего набрали?

В его голосе явственно слышались растерянность и страх.

И тут канониры нанесли свой первый удар. Чудовищной силы залп — все шестьдесят бортовых катапульт выбросили здоровенные каменные глыбы. Первые же попадания разом разнесли в пыль три чжаньских метателя. Некоторые снаряды разбились со звучным хлопком, и вокруг, шипя и вгрызаясь в почерневший снег, разлились небольшие озера огня.

— Тысяча проклятий! — закричал Лебанури. — Жижара!

Заживо сгорающие люди страшно кричали, заглушая рев пламени и несмолкающий «у-у-уххх» уцелевших катапульт. Огненные реки потекли вниз по склону, снег шипел и испарялся, клубы пара затянули подножье сторожевой башни.

Процент точных попаданий все же был невысок, иначе солмаонцы в десять залпов уничтожили бы всю артиллерию обороняющихся. Снег вокруг почернел, в девственных сугробах зияли провалы, вокруг догорающих лужиц жижары, исходили паром грязно-серые кипящие лужи воды. Подточенная огнем снежная шапка мыса не выдержала и с шумом обрушилась вниз, вызвав небольшую лавину.

Чжаньские артиллеристы не отступили, показав выучку. Огненную смесь, пожирающую все на своем пути, тушили, набрасывая сверху накидки, снег, заливали водой. Уцелевшие катапульты перетаскивали на новые позиции, и все начиналось сначала. Подносчики доставляли новые заряды — круглые железные шары размером с человеческую голову в плетеных авоськах. Между залпами образовалась пауза, артиллеристы мудрили что-то с новыми зарядами, из-за дыма и пара, затянувшего полплощадки, было плохо видно, что происходит внизу.

«Тум-м-м! У-у-уххх!»

Внизу под мерные команды «раз-два, взяли! ну еще, взяли!» подмастерья-литейщики тащили по оружейному двору все три недавно отлитые бомбарды. По пять-семь человек на тяжеленную бронзовую дуру. Им едва удавалось сдвинуть их на несколько шагов. Потом все начиналось сначала. Молодые крепкие парни выбивались из сил, но продолжали тянуть орудия вперед. Кому-то пришла в голову мысль подставить катки, но дерево не выдерживало веса бомбард, плющилось, крошилось в щепы.

Наконец людские упряжки выволокли пушки из ворот. Мастер Орнавами приказал помощникам установить их прямо на площади, согнанные легионерами жители окрестных домов спешно копали рядом с орудиями спасательные щели.

— Ну что они там возятся?! Перебьют же наших, пока они раскачиваются!

Косталан не стал отвечать. Разве объяснишь в двух словах, что установка осадной бомбарды на позицию — дело хлопотное и чрезвычайно сложное. Камора у нее сделана в виде приставного дна с углублением, которое заполняется липкой мякотью огненной смеси. В Солмаоне недавно научились ее высушивать и засыпать через воронку прямо в камору. Артиллеристам Чжандоу приходилось работать с тем, что есть.

Мастер Орнавами делал все как положено, то и дело поглядывая на море и подгоняя своих помощников недвусмысленными жестами. Легионеры не скупились на тычки.

Бомбарды могли стать большим подспорьем для защитников города — изготовленные совсем недавно и ни разу не использованные, они выдержат до ста выстрелов каждая (если не взорвутся сразу, конечно), а для скоротечной артиллерийской перестрелки это совсем немало. Тем более, что на борту канониров вообще нет тяжелых осадных орудий — палуба, сколько ее не укрепляй, просто не выдержит страшную отдачу при выстреле.

Веко тронул Косталана за плечо, указал вниз.

Упряжки взмыленных скакунов с бешеной скоростью неслись по главной улице Самшитового квартала. Первая уже влетела на площадь, лихо затормозила, едва не перевернувшись. Мастер Орнавами ткнул рукой в ближайшую бомбарду, что-то неслышно прокричал. Помощники выстроились цепью, один забрался в повозку и начал сноровисто выбрасывать наружу тяжеленные чугунные шары. Заряды поплыли по рукам. С оружейного двора привезли сохранившиеся с последней войны запасы.

С последней — или теперь уже надо говорить «с прошлой»?

Мастер-канонир свое дело, несомненно, знал назубок. Во все три ствола уже вкатили по тяжеленному ядру, укрепили камору и тщательно замазали щель глиной. Первую бомбарду уже подпирали снизу бревнами и камнями, чтобы приставную камору не сорвало при выстреле. Орудие наводилось на глаз, опытный Орнавами возился с прицелом, то вынимая, то подставляя клинья, пытаясь придать стволу необходимый угол возвышения. Наконец, канонир вставил в запальное отверстие длинный фитиль, поджег, заорал изо всех сил и замахал руками. Жители, подталкиваемые легионерами, попрятались кто куда — за стены домов, заборы, в дренажные канавы и протоки. Артиллеристы укрылись в щелях радом с орудиями.

— Куда это они? — удивился Лебанури.

— От выстрела бомбарду может разорвать. Мастер знает, что делает.

С нестерпимым грохотом орудие выбросило сноп пламени, чуть подпрыгнув на импровизированном лафете. Косталан мельком глянул, не разорвало ли его — нет, бомбарда стояла целой и невредимой, — и сразу же перевел взгляд на море, проверить результаты выстрела.

За кормой ближнего канонира поднялся водяной столб, набежавшей волной залило часть палубы. Немедленно зашевелились весла — корабль взял вправо, стараясь сбить Орнавами удачный прицел.

Артиллеристы зарядили разом все три бомбарды, мастер по очереди наводил их.

Солмаонские канониры воспользовались паузой и дали новый залп. К счастью, из-за вынужденного маневра первый корабль потерял точную наводку, и все его заряды ушли мимо. Но остальные два накрыли площадку с метательными машинами целой серией точных попаданий.

Впрочем, и северянам тоже досталось. Чжаньские катапульты в долгу не остались, несколько зажигательных снарядов разбились о палубу, разлив свое смертоносное содержимое и мгновенно подожгли несколько метателей. В едком дыму заметалась пожарная команда, суетливо зачерпывая кожаными ведрами забортную воду. Горящие люди катались рядом, пытаясь сбить с себя пламя, две охваченные огнем фигуры, шатаясь, добрались до борта и прыгнули в море.

— Вот так!!! — вне себя от радости выкрикнул Косталан. После недавнего взрыва в мастерской он ненавидел солмаонцев едва ли не сильнее чем Креганона.

— Что это за огненные снаряды? — спросил Веко Лебанури.

— Зажигалки. Там внутри специальная смесь, она горит очень жарко— и растекается, как вода. Ни одну дырку не пропустит. Если удача нам улыбнется — подожжем канонир! Хотя бы один. Иначе не сладить…

Бомбарды рявкнули хором. Три огненные дуги прочертили небо и обрушились на корму ближайшего канонира. Планшир разлетелся в щепы, подломилась и рухнула задняя мачта. В запутавшихся снастях безвольно обвис сине-золотой штандарт.

Но корабли, не обращая внимания на пушечный огонь, упорно продолжали дуэль с катапультами на берегу. Сверху хорошо было видно, как разлетались в щепы клювастые метатели чжаньцев. Заслонщики Смерти — несколько невеселых парней в кожаных накидках до колен — то и дело оттаскивали с площадки раненых артиллеристов. На их место тут же становились новые, чтобы тоже через залп-другой со стоном баюкать размозженную ногу или, отлетев от удара на пару метров, хрипло хватать воздух пробитыми легкими.

Канониры Солмаона серьезно превосходили обороняющихся в артиллерии — невероятная плотность огня приносила свои плоды. Чему, к сожалению, не в малой степени способствовал командир гарнизона. Будь на его месте опытный боец — он бы сымпровизировал, приказав оттащить пару катапульт к началу тропы, ведущей к башне, и стрелять навесом. Место там неровное, с берега просматривается не так хорошо, как плоская, открытая всем ветрам и взорам, площадка у подножья.

Но малоопытный командир старался придерживаться канонов и упорно гнал людей к катапультам. Артиллеристов, а самое главное — метателей, становилось все меньше. Бомбарды с площади изредка плевались огнем и добились-таки небольшого успеха, разворотив в паре мест, палубу одного из канониров. Но орудий было слишком мало, а скорость стрельбы — удручающе низкой, чтобы нанести нападающим серьезный урон.

Солмаонцы палили вразнобой; зато часто, благо целиться было несложно. Корабли искусно маневрировали веслами — как бы танцуя на волнах из стороны в сторону. Чжаньские снаряды все чаще бесполезно падали в море, поднимая лишь тучу брызг.

Лебанури ругался на чем стоит свет Поднебесного Диска:

— Раздери их седалище! Ты посмотри как они, поганцы, четко правят. Ювелиры, прямо. Проклятье! Еще два-три залпа, и бледнозадые всех наших перебьют! Откуда их принесло… умельцев таких. Как бы не личные камнеметчики императора, элита, Яростные Ветры.

Трех залпов не хватило, но на пятом — замолчала последняя чжаньская катапульта. «Кожистые» санитары оттаскивали с площадки, усеянной обугленными обломками, немногочисленных выживших. Почти все они были ранены или обожжены.

На кораблях быстро сообразили, что артиллерия обороняющихся больше не отвечает. С моря донесся пронзительный немузыкальный сигнал. Малые корабли окружили канониры, в одолженную у Лебанури смотровую трубу Косталан рассмотрел, как морская пехота спешно покидает широкие палубы канониров, пересаживаясь на галеры. Юркие кораблики отходили перегруженными, едва не черпая бортами воду. Впрочем, особая маневренность им теперь была не нужна — катапульты молчали, а редкие выстрелы бомбард не представляли опасности. Орудия не успевали взять на прицел быстродвижущйеся цели. Метров за пятьдесят от берега десантные корабли вывалили в ледяную воду десант — сотни четыре, не меньше. На освободившихся палубах спешно строились самострелыцики.

Но первыми в бой вступили чжаньские стрелки, наконец дождавшиеся своего часа. Многие даже высунулись из-за наверший частокола, чтобы лучше целиться. Прибрежная полоса вскипела от сотен утяжеленных болтов. В передней цепи десанта воины валились в прибрежные волны десятками.

Солмаонские канониры подошли ближе и перенесли огонь на мыс. В доли секунды гребень вала встал на дыбы и рассыпался морозными комьями земли, когда на него обрушилось не меньше полусотни здоровенных булыжников.

Имперцы работали четко, следуя хрестоматийному плану десантной операции — подавить с моря береговую артиллерию, высадить десант и уже с ближних дистанций прикрывать его огнем. Не давая противнику стягивать резервы к месту прорыва и, вообще, всячески осложняя ему жизнь. Только так можно произвести удачную высадку, иначе противник раздавит десант, как надоедливого жука-усача, зажав у прибрежной полосы между водой и береговым укрепрайоном.

Яростные Ветры прекрасно знали свое дело — камни колотили по гребню вала с неутихающим азартом. Измочаленные колья разлетались во все стороны, в некоторых местах вал заметно осыпался. Уцелевшие под смертоносным градом чжаньские стрелки попрятались в укрытие, но самые отчаянные продолжали, высунувшись на секунду-другую из-за гребня, посылать болт за болтом в наступающих.

Но, несмотря на слабое сопротивление, десант продвигался вперед медленно. Мешал скользкий песок пляжа — прошлой ночью опять подморозило, и волны прибоя оставили после себя хрустящую ледяную корку. Десантники, те, что смогли пережить железный ливень и не остались в прибрежной волне, с трудом, то и дело оскальзываясь, некоторые даже на четвереньках, неудержимо лезли на берег. Откуда-то из-за вала сухо хлопнула многозарядная баллиста. Шестерых наступающих смело, словно волной, — сила удара отбросила их метра на полтора назад.

Ответный залп, свист — и в тылу у чжаньцев захлопали последние зажигательные снаряды с канониров. Огненные ручейки, сливаясь в один большой сокрушительный поток, потекли вниз, в траншею стрелков. Шипение тающего снега, треск и гудение пламени потонули в многоголосом человеческом вопле. Люди сгорали в считанные мгновения, не успевая даже подумать о спасении. Всего лишь около десятка стрелков немыслимым прыжком сумели взобраться на противоположный скат окопа.

А с берега уже накатывался слитный рев сотен глоток — имперский десант шел побеждать. Перепрыгивая через траншеи, смердящие паленым человеческим мясом, солмаонские пехотинцы рубили обороняющихся. Разрядив свои самострелы, те остались практически безоружными и тщетно пытались закрыться руками или даже сдаться в плен. Короткий взмах клинка, еще один и еще… и последний стрелок рухнул с разрубленной грудью, заливая кровью снег, грязно-серый от хлопьев гари и каменных обломков.

Морская пехота Солмаона не оставляет живых. Тому порукой их девиз: «Впереди огненная стена, позади — могильная тишина!»

— Все, — сказал Веко Лебанури. — Город они теперь возьмут. Теперь каждый сам за себя. Простите, Косталан-са…

Кузнец успел заметить, как рука Скользкого метнулась за пазуху, и выбросил навстречу кулак. Тонкий и узкий, как жало, клинок вместо сердца пробил мастеру плечо и застрял в нем. Боль парализовала руку, Лебанури воспользовался паузой и толчком в грудь отбросил от себя Косталана. Удар о перила пожарной башенки вызвал новый взрыв боли, в глазах потемнело, и кузнец медленно осел на пол. Веко нащупал на поясе ножны парадного кинжала, выдернул его и наклонился над мастером. Рот его кривился:

— Ничего личного, Косталан-са. Мне приказано убить вас, если возникнет угроза похищения. Думаю, сейчас та самая ситуация.

Кузнец слушал молча и не шевелился. Лебанури подумал, что он потерял сознание, усмехнулся: меньше проблем, мол, и потянулся ножом к горлу. Внезапно Косталан схватил его руку цепкими пальцами, сильно сжал, так что Веко вскрикнул от боли и выронил кинжал. Когда-то кузнец таким же движением сломал прочную деревянную трость распорядителя Коцеру. Сейчас хрустнули тонкие косточки запястья, Лебанури жалобно вскрикнул, и в этот момент ноги мастера со всей силы ударили его чуть ниже колена. Толстенные деревянные подошвы кузнечных сапог — чтобы не обжечься о раскаленные заготовки или капли расплавленного металла — раздробили Веку берцовую кость. Он пошатнулся, завалился на спину и, перегнувшись через перила, полетел вниз на почерневшие плиты кузнечного двора.

Косталан вырвал из плеча клинок, одним движением слетел вниз по лестнице, пинком отшвырнул с дороги подбежавшего легионера.

«Юнари? Где Юнари? Надо спасать ее!»

В настежь распахнутых воротах никого не оказалось, лишь валялись у стены несколько пик и парадные накидки Ресниц. Так же, как и их командир, младшие слуги Ока вспомнили главный принцип воровского прошлого: «каждый сам за себя». И разбежались, спасая свои жизни. Охранять и защищать кузни не остался ни один.

Бомбарды на площади все еще стреляли, но жители, здраво рассудив, что если легионеры бегут прочь, то битва проиграна, и надо думать о себе, исчезли в проулках и проходных дворах.

— Уходите, мастер Орнавами! — крикнул Косталан. — Десант уже в городе!

Старый пушкарь хитро прищурил опаленные брови, кивнул на свою батарею:

— Мои орудия пока целы. Незачем отступать.

— Они убьют вас!

— Они в любом случае меня убьют, — спокойно сказал Орнавами, и Косталан понял: это правда. — Но прежде им еще надо до меня добраться.

Он повернулся к своим немногочисленным помощникам и закричал:

— Разворачивай орудия! В круг! Ствол ровно! Вдоль земли!!

Пушкари ставили бомбарды на прямую наводку — оружие самообороны тяжелой артиллерии. Последний довод побежденных.

— Я бы остался с вами, мастер Орнавами… — со стыдом сказал Косталан, зажимая рукой рану в плече. Она пульсировала, словно клинок все еще торчал в ней, и кто-то жестокий и хладнокровный изредка проворачивал его, усиливая боль. — Я бы остался… но мне…

— Бегите, Косталан-са! Бегите как можно дальше. И молитесь, чтобы я попал к светлому престолу раньше, чем бледнозадым удастся развязать мне язык. Мы же знаем, что они пришли за вами. Бегите! — он развернулся к орудиям и скомандовал: — Заряжай! Разрывными!

Косталан мчался по узким улочкам Самшитового квартала к Мраморному городу и повторял про себя последние слова мастера Орнавами. Сначала кузнец думал, что со-лмаонцы хотят выкрасть пародел — и только. Что подтверждалось планом атаки: после успешной высадки десанта канониры перенесли огонь на город. А кузни до сих пор стояли целыми и невредимыми, хотя по всем правилам военной науки беспокоящий огонь бомбард давно следовало подавить. Но… рядом с ними не упало ни одного заряда. Атакующие явно берегли свой будущий трофей. И его, изобретателя, теперь — после неожиданного нападения Лебанури и слов артиллериста — Косталан в этом почти не сомневался. Шпионы, буквально осаждавшие кузни два последних оборота, конечно, знают о молодом мастере все — возраст, внешность, где живет и у кого может прятаться.

Орудия снова взревели — даже на таком расстоянии их громовой голос заглушал крики людей и гул пожара. Мастер Орнавами еще отстреливается, хотя, похоже, его импровизированная батарея осталась единственным очагом сопротивления. Что ж, пока он держится, у Косталана есть шанс найти Юнари и уйти прочь из города. Не собираются же незваные гости задерживаться здесь до утра? Гонец уже наверняка добрался до Мецы, Черноклювая эскадра снялась с якоря, ловит парусами яростные зимние ветра и к середине ночи будет здесь. А в морском сражении канониры — обуза, а не подмога, против юрких галер они бессильны. Их возьмут на абордаж в считанные мгновения, это ясно любому, кто хоть немного понимает в военном деле.

Солмаонцы пригнали тяжелые речные корабли, чтобы обеспечить превосходство над береговыми батареями. Столкновение с флотом Соцветия явно в их планы не входило. А значит, как только десант найдет то, за чем его послали, враги немедленно уйдут на север. Можно попробовать переждать. Ну, а за пределы города северные варвары не пойдут. Опасно. Два крыла непобедимой чжаньской кавалерии в два счета разделают морских пехотинцев на салат.

А город пылал. Зажигательные снаряды падали густо, как созревшие плоды солнечного дерева. Вокруг горели десятки домов, кое-где их еще пытались тушить, но в основном люди просто бежали прочь от пылающих руин, похватав немногие ценные вещи. Из нижних кварталов вверх, настойчиво и неудержимо, поднимался слитный гул человеческих голосов. В нем слилось воедино все: плач, женские крики, стоны раненых и обожженных. И как припев этой песни смерти все ближе и ближе звучал клич солмаонской морской пехоты: «Ай-йияяя-я!!»

С палуб галер, уткнувшихся носам в песок, спешно прыгали самострельщики, канониры высадили на берег даже абордажные команды — северяне наводнили город, как стаи пустынных цикад, уничтожавших все на своем пути.

Косталан не видел, как десант разделился на несколько больших групп.

Первые три, ни на что не обращая внимания, тяжело порысили, грохоча доспехами, ко всем трем воротам города. Южные и Западные они заняли без проблем, разогнав перепуганных легионеров блеском железа и парой самострельных болтов, но на Императорских пришлось повозиться. Привратная стража из десятка ветеранов неожиданно оказала упорное сопротивление. Морские пехотинцы потеряли шестерых, прежде чем пал, поднятый на три пики разом, последний защитник. Теперь все дороги оказались перекрытыми, даже юркий и незаметный сарех не проскочит. Впрочем, это уже не имело никакого значения — те, кто мог бежать, упрежденные заранее, давно покинули город. Те же, кто не мог, сгорали сейчас вместе со своими домами или гибли под ударами тяжелых абордажных палашей.

Самая большая часть десанта, ведомая двумя чжаньцами в бедной одежде, направилась прямиком к кузням. А остальные рассыпались по городу. Они врывались в здания, убивали каждого, кто попадался под руку — мужчин, женщин, детей, стариков. И, побросав трупы в домах, поджигали их. Если, конечно, к ним еще не успел добраться жадно разрастающийся пожар.

Шпионы вывели солмаонский отряд прямиком к воротам кузней.

Мастер Орнавами давно ждал этого момента. У заряженных бомбард он стоял в одиночестве — подмастерья и помощники давным-давно разбежались, а тех немногих, что решили геройствовать по молодости лет, он с бранью прогнал сам.

Когда из-за ограды появились первые ряды полированных панцирей морской пехоты, артиллерист пригнулся, опустив к земле брызжущий огнем фитиль.

Стрелять нужно в упор, наверняка. Шары из пористого железа, со специальными насечками разрывало при выстреле, и к цели летел рой смертоносных металлических обломков. Жаль только, дальность оставляла желать лучшего.

Вот десантники уже ворвались на площадь и бегут, крича и переругиваясь, к воротам кузней.

«Пора!»

Артиллерист выпрямился во весь рост, поджег одновременно все три фитиля и громко закричал от радости:

— Нате!!!

Самострельный болт просвистел где-то у самого уха, еще один ужалил в руку, но это уже ничего не меняло.

С чудовищным грохотом все три бомбарды выбросили сноп раскаленных осколков и, не выдержав, взорвались. Нападавших смело с площади смертельной метлой, некоторых пригвоздило к стене, кого-то буквально изрезало на куски осколками.

На месте импровизированной батареи курилась огромная воронка. Сверху падали металлические обломки, сыпался пепел и черные крупинки несгоревшей огненной смеси.

Опасаясь, что не выдержит пыток, мастер специально снарядил бомбарды тройной порцией, чтобы орудия неминуемо разорвало. Орнавами хотел уйти к Светлому Престолу пушкарем, а не кричащим и захлебывающимся словами куском мяса на пыточном столе.

Что ж, старый мастер мог быть доволен. Он прихватил с собой тридцать, а то и сорок солмаонских десантников.

В Мраморном городе царила могильная тишина. Отчаянные крики из нижних кварталов сюда не долетали, а сами жители, конечно, давно уже успели эвакуироваться. Чистые, еще не испятнанные пеплом, сугробы и полированные стены домов создавали впечатление, что никакой войны нет, кругом — тишина и спокойствие. Только тяжелый запах гари, что уже успел добраться и сюда, диссонансом вплетался в идиллическую картину.

Молодой мастер бегом поднимался вверх по улице, отыскивая взглядом подходящий дом. Тогда, во время последнего свидания с Юнари, Ресницы Ока не многое дали ему разглядеть: высоченный забор, запущенный двор с фонтаном и увитые вьюнком глухие стены. Сейчас он искал именно такие — без единого окна, изъеденные трещинами и потемневшие от времени.

Раньше ему всего лишь дважды приходилось бывать в Мраморном городе, так что он весьма смутно представлял расположение'улиц. Ноги несли его вперед и вверх, прочь от горящих нижних кварталов и ближе к Юнари.

Он кружил по проездам и переулкам, петлял, по несколько раз попадая на одну и ту же площадь, но все никак не мог найти похожий дом.

«Не тот? Не тот. Не тот! Не тот!!!

А сзади неумолимо накатывалась волна солмаонской морской пехоты.

Командир штормовой группы — однолучевой Севнаго яростно махнул рукой в сторону ворот кузней и смачно, с парой морских загибов, выругался.

«Проклятые бомбарды! Один залп, и я лишился пятой части своих людей! — подумал он. — А время уходит! Да уж, командующий эскадрой и так чрезвычайно скуп на похвалы, зато скор на расправу. Если еще и изобретателя не удастся найти…»

Севнаго оставил на площади десяток безлучевого Искандара, приказал собрать раненых и перекрыть все проходы. Чтобы никто не смог выскользнуть!

Подозвал к себе младшего из шпионов:

— Из кузни есть другие выходы?

— Скат для отработанной породы, маларо Луч!

— Человек сможет пролезть через него?

— Да… с трудом, но сможет.

— Возьми троих и покажи им это место!

— Исполняю, маларо Луч!

Однолучевой махнул палашом в сторону ворот:

— Вперед, ребята! Обыскать все, ничего не пропустить. Кого найдете — сгоняйте на площадь. Брать только живыми. Ясно?

— Ясно! — вразнобой ответили десантники. Они тоже торопились: после поимки ценного пленника, командующий эскадрой обещал отдать им город до вечерней зари. Времени в обрез.

— И осторожней там! Внутри могут ждать сюрпризы, вроде, — он мотнул головой в сторону площади, — вот этого Стрелять только по рукам! Чтобы не мог поджечь фитиль! Бегущего — по ногам! Вперед!!!

Ведомые оставшимся шпионом, солмаонцы вломились в ворота. Солдаты рассыпались по двору, по двое-трое врывались в двери складов, литейных, кто-то уже лез на пожарную башенку.

У подножья лежало изломанное тело в парадном мундире слуги Всевидящего Ока.

— Кто это? — спросил Севнаго шпиона. — Надеюсь, не наш парень?

— Нет, это Веко Лебанури, начальник охраны.

— Почему он мертв? г

— Не знаю, маларо Луч. Наверное, зарезал кто-то из своих. Вы же знаете, кого набирают в Легион Ока. Воров, убийц, насильников. Поняли, что запахло жареным, и сбежали. Командир попытался помешать, ну и…

— Ясно. Жаль, что он умер, — однолучевой десантник пнул труп Лебанури, — думается мне, что если бы мы смогли его порасспросить, он рассказал бы немало интересного.

Посреди главной площадки кузней под навесом громоздилось какое-то нелепое сооружение, черное и мрачное. Огромный железный шар, склепанный из двух половинок, покоился на солидном основании. Его бока охватывали толстенные, грубо кованые полосы, справа висела раскрытая коробка странного механизма с двумя цилиндрами внутри. Больше всего они походили на колбасы, выложенные на прилавке мясника.

— Это и есть та самая штуковина? Шпион кивнул.

— На бомбарду не похож, на повозку тоже… Проклятье! Он вообще ни на что не похож, разве что на огромный котел. И не выглядит опасным.

— Со стороны — да, маларо Луч. Но вы не видели того, что видел мой напарник. Первая модель взорвалась во время аварии. Пять человек погибло на месте, еще тринадцать ранило или обварило.

— Гм… А с виду не скажешь. И он действительно может сдвинуть с места корабль?

— Не знаю. Такого опыта еще не проводили. Но во время первых испытаний пародел без особых усилий смог поднять железную чушку в сто алинов. Мастер говорил, что и триста для него не предел.

Из дальнего угла двора донеслись какие-то крики. Опрокинув тележку, на середину выскочил молодой подмастерье и понесся к воротам. Сзади тяжело бухали сапогами морские пехотинцы:

— Стой! Стой, тебе говорят!

Севнаго снял с перевязи самострел, быстро взвел тетиву, наложил болт. Единым, движением вскинул оружие, поймал бегущего в прицельную рамку и плавно спустил рычаг. Широкое, как наконечник палаша, лезвие резануло парня по ногам. Чуть ниже правого колена появилась широкая рана, тут же поросшая бахромой кровавых капель. Подмастерье пошатнулся, сделал еще шаг, нога предательски подломилась, и он упал лицом в снег. Почти сразу же попытался вскочить, но сзади уже набегали десантники, его моментально скрутили и потащили к командиру.

— Мастерский выстрел, маларо Луч.

Подмастерье дрожал всем телом и скулил от боли, как побитая собака. Севнаго взял его за подбородок, спросил по-чжаньски:

— Кто такой?

Губы у парня прыгали от страха, несколько мгновений он не мог с ними справится:

— Помощник литейщика. Меня зовут…

— Меня не интересует, как тебя зовут.

Парень задрожал еще сильнее. Между ног сквозь потертую кожу штанов отчетливо проступало мокрое пятно. Десантники загоготали.

— Что встали? — рявкнул на них Севнаго. — Ищите других.

Он снова боднул взглядом подмастерье:

— Жить хочешь?

— Д-да…

— Не слышу. Хочешь или нет?!

— Д-да, господин. Я все сделаю, господин.

— Знаешь мастера Косталана, кузнеца?

— Знаю, господин.

— Он здесь?

— Не знаю, господин. Как началась стрельба, я испугался и спрятался под тачку. В последний раз видел его на башне, а потом…

— Ясно. — Севнаго что-то быстро прикинул в уме. — Показать сможешь?

— Да! Конечно! — обрадованный тем, что от него не требуют ничего невозможного, паренек закивал головой, как припадочный.

— Командир! — Сразу с двух сторон — с оружейного двора и от громоздящейся в отдалении кучи шлака — морские пехотинцы тащили новых пленников.

Первый — немолодой и кряжистый в налобной повязке кузнечного цеха, судя по могучим плечам, был, скорее всего, молотобойцем.

— Как зовут?

Детина молчал, низкий лоб изрезали морщины, глаза горели яростным огнем. Он бы давно вырвался из рук десантников, если бы не клинки абордажных палашей у самого горла.

— Ну!

По знаку Севнаго молотобойца чуть пощекотали пикой. Он дернулся, прогудел:

— Азнаги.

Молотобоец?

Да.

— Знаешь мастера Косталана?

Разговор в точности повторил предыдущий. Азнаги знал кузнеца, но с начала боя в кузнях не видел. Показать поначалу не соглашался, но после третьего по счету тычка острием под ребра мрачно кивнул.

Зато со вторым пленником долго возиться не пришлось — совсем молодой паренек, почти мальчишка, плакал от страха и размазывал слезы по чумазому лицу.

— Не убивайте меня, пожалуйста! Я помогу, я всех здесь знаю!

Севнаго кивнул, молча дождался возвращения остальных пехотинцев.

— Больше никого, командир!

— Мы все обыскали…

— Пусто.

— Они, похоже, сбежали все.

— Все, кроме тех на площади, — напомнил однолучевой. Солдаты помрачнели. Командир выдержал паузу и начал раздавать приказания:

— Безлучевой Нармагар!

— Я!

— Останешься со своими людьми охранять вот эту штуку, — он кивнул в сторону пародела. Солдаты с интересом поглядывали на железного болвана, но, в общем, не слишком. Машина не выглядела опасной. — Пошлешь кого-нибудь на корабли, пусть сообщит: нашли. Они знают, что делать. Прибудут подводы — поможешь грузить. Ясно?

— Да!

— Выполняй! Остальным разделится на четыре группы, в каждую — по пленнику. И прочесать город! Как только они укажут на мастера Косталана — вяжите без разговоров. И смотрите, чтобы он не ускользнул.

Десантники быстро перестроились.

— Кандейл!

— Я!

— Берешь первую. Вот этого, — Севнаго указал на раненого подмастерье, — перевязать. И пошли. Да покрепче перетяните рану. А то с полдороги придется самим его тащить!

— Рокагон! Ивнедар!

— Я!

— Вторая и третья группы. Выполнять!

— Пленников трое, — сказал кто-то из безлучевых взводных.

— Правильно. С четвертой я пойду сам, а вместе с нами, — он обернулся к шпиону, — вот он. Вы же знаете Косталана в лицо, Сантори?

— Мне ли не знать! Из-за его безумного проекта вокруг кузней сомкнулось кольцо людей Ока, и мне пришлось бежать!

— Прекрасно! Тогда вперед. Тому, кто найдет кузнеца, император дарит земельный надел в верхнем Азарате! Не зевать, псы войны!

Косталан потерял счет улицам и домам.

«Вроде бы за сотню… Или больше? Вперед!»

Маленький ухоженный дворик, заваленный каким-то скарбом, что хозяева, видимо, побросали во время спешного бегства. Резные стулья, дорогие кожаные короба, вышитые занавески…

«Следующий!»

Пустой палисадник, аккуратно подстриженная живая изгородь из самшитовых кустов, припорошенных снегом.

«Не то!»

Еще дворик, сломанная повозка посередине, навстречу с лаем бросаются сторожевые псы. Бронзовая цепь тянет их назад, к мраморной будке, больше похожей на небольшой дворец.

«Не у всех бедняков такие дома», — мельком подумал Косталан.

И еще. Еще. Еще.

Узкий проход между глухими стенами, в конце — небольшой пятачок перед вычурной колоннадой дома.

«Так, здесь я уже был, похоже…»

А в следующем дворе ему неожиданно повезло.

Потрескавшиеся плиты на земле, давным-давно неработающий фонтан, укрытый снежной шапкой, глухая стена без единого окна и ворох высохшего вьюнка внизу.

«Оно!»

Косталан поднялся по лестнице, вбежал в дом. Напрягая память, пытался вспомнить, расположение комнат. Сейчас — прямо, потом повернуть, еще раз повернуть…

«Удача! Вот и знакомый коридор».

Молодой мастер пробежал десяток шагов, пнул первую попавшуюся дверь и оказался в душной и зловонной камере. Три на пять — шаг у Косталана широкий, долго мерить не пришлось. Тусклое смотровое окошко с железной сеткой под самым потолком почти не пропускало света. Из полутьмы выступал лишь кусок стены, исписанный ругательствами на нескольких языках. На ощупь она показалась кузнецу склизкой из-за потеков, тянувшихся с потолка как сталактиты. По полу проворно сновали мокрицы. К стене жались две грубо сколоченные лежанки и грязный стол из необструганных досок. Угрюмо тянуло затхлостью.

«Не та!»

Мастер ломился во все двери подряд, заглядывал внутрь, чертыхался и бежал к следующей.

Еще одна комната, совершенно пустая, если не считать потертой циновки на полу и замызганного кувшина в дальнем углу. Ночная ваза источала омерзительную вонь.

«Снова не та! Еще!»

Седьмая или восьмая по счету дверь не поддалась с первого раза. Косталан свирепо толкнул ее плечом, а потом — разбежавшись — ударил всем телом.

Что-то хрустнуло, запор с треском вывернулся из пазов, и кузнец влетел в комнату.

«Пусто!»

Комната та самая — широкая кровать с балдахином, изящный столик для игр, коллекция фигурок на полках.

Но Юнари здесь не было. Если бы не разворошенная постель, да надкусанный солнечный плод на полу, могло показаться, что комната нежилая.

Косталан выскочил обратно в коридор.

«Где она?»

— Юнари! Юнари!!!

Он побежал дальше, вышибая двери, наскоро заглядывая в комнаты.

Девушки нигде не было.

«Неужели этот гад Креганон куда-то ее увез? Проклятье!»

Кузнец завернул за угол и вскрикнул от радости — прижавшись к дальней стене, на корточках сидела Юнари, перепуганная и дрожащая.

Наверное, перестрелка и запах гари выгнали ее из комнаты, заставив искать выход. Но найти его оказалось не так просто, девушка забрела в тупик и решила прятаться здесь.

— Юнари!

Она не отреагировала. Даже не подняла голову.

Широким прыжком мастер проскочил слепой отросток коридора, присел рядом с девушкой на корточки. На сердце стало нехорошо от тяжелого предчувствия.

— Юнари! — он легонько обнял ее. — Это я, Косталан! Она вздрогнула, открыла глаза и испуганно посмотрела на молодого мастера. Вжалась в стену еще сильнее:

— Нет! Не трогайте меня! Отпустите… Пожалуйста.

— Ты что, Юнари? — недоуменно сказал кузнец. — Ты… ты не узнаешь меня?

— Отпустите, — прошептала она, слабо трепыхаясь, и попыталась освободиться из его рук.

Косталан помотал головой. На короткий миг разум его помутился, и он заорал чуть ли не в полную силу.

— Креганон!!! Подонок! Что ты с ней сделал?

От громкого крика Юнари едва не потеряла сознание. Широко раскрытые глаза, такие милые и знакомые, но в то же время — чужие, не узнающие, с ужасом смотрели на молодого мастера.

Он попытался взять себя в руки.

«Нечего пугать девочку. Уведи ее отсюда, а потом разберешься, что случилось».

Кузнец погладил Юнари по голове, тихо проговорил:

— Пойдем со мной. Тебе нельзя здесь.

— Нет, — прошептала она. — Нет, нет…

И все же Косталану удалось уговорить девушку. Она еще посопротивлялась немного, но потом, видимо, успокоенная его голосом и интонациями, согласилась пойти с ним. Юнари вообще выглядела апатичной и доверчивой, приноровившись, ей можно было управлять, как куклой.

Она была одета в некое подобие домашней рубахи, и мастер решил еще раз заглянуть в комнату, поискать какую-нибудь одежду.

Увидев знакомую кровать, Юнари обрадовалась, подбежала к ней, легла, совершенно по-детски подложив под голову кулачок. Косталан решил ей пока не мешать, обшарил шкафчики, заглянул под столик, отбросил занавески.

Ничего. Никакой одежды. Тогда он взял с кровати покрывало и протянул руку Юнари:

— Нам пора идти.

Девушка медленно поднялась, без сопротивления дала себя закутать в импровизированный плащ и вдруг тихо сказала:

— У тебя кровь на плече.

— Что? А, это… — Косталан уже почти забыл о ране. А ее стоило перевязать — кровь пропитала весь рукав и капала на землю.

Юнари оторвала от простыни кусок материи, сноровисто перетянула руку. Ей не привыкать — в термах учили оказывать первую помощь клиентам, если те, не приведи Небесный Диск, порежутся. Мастер следил за ее действиями с затаенной радостью: «Значит, с памятью все в порядке, просто эти мерзавцы опоили еечкакой-то отравой».

— Спасибо, — сказал он.

Девушка несмело улыбнулась и сама взяла его за руку.

А на лестнице особняка их ждал неприятный сюрприз.

В темноте коридоров глаза отвыкли от света, и на пороге дома Косталан с Юнари замерли на мгновение, ослепленные снежным сиянием.

— Мои поздравления, Косталан-са! Вы все-таки нашли ее! — сказал знакомый голос.

Мастер не сразу заметил Креганона — тот прятался в тени фонтана. Самострела у него не было, но в руках верный слуга Всевидящего Ока крутил перевязь с метательными ножами.

— Я не успел перехватить вас в кузнях, но знал, что вы придете сюда!

— Что вам еще надо, Креганон?

— Извините, Косталан-са, но вы сами должны понимать, что я не могу оставить вас бледнозадым. Приказ Ока. Взорвать пародел я не успел, но его изобретатель не достанется Солмаону. Я позабочусь. Так что, — он взвесил в руках нож, — ничего личного. Вы всегда были мне симпатичны…

Ненависть съела остатки страха. Косталан плюнул себе под ноги и рассмеялся.

— Знакомые слова. Вы повторяетесь.

— Разве я когда-нибудь говорил нечто подобное? — удивился Зрачок.

— Вы — нет, а Веко Лебанури произнес их совсем недавно.

Да? — без особого интереса спросил Креганон.

И что с ним?

Я его убил.

На мгновения рука офицера остановилась, нож завис в воздухе.

— Вы?!

Косталан посмотрел в небо, вдохнул полную грудь воздуха — и чуть не закашлялся, потому что в нем оказалось полно гари и едкого дыма — и прикрыл рукой глаза Юнари.

— Не смотри. Скоро все закончится.

— Для вас — да, — цинично обронил Креганон, — но почему вы решили, что я убью девушку? Она мне пригодится. Наверное, вы многому ее научили, а Косталан-са?

— Подонок!

— И не волнуйтесь, она не будет по вам скучать. Она вас просто не помнит. К сожалению. Так уж вышло, что мы вынуждены были поить Юнари сонником — отваром из черного порошка. Иначе бы она убежала разыскивать вас. А у него есть один очень неприятный побочный эффект — через один-два оборота постоянного приема человек полностью утрачивает память. Поэтому не волнуйтесь…

Креганон вдруг захрипел и вскинул руки вверх. В горле Зрачка торчал самострельный болт. Офицер Ока зашатался, выронил нож и медленно повалился на колени.

Юнари вскрикнула.

Зрачок пытался что-то сказать, но изо рта у него шла лишь кровавая пена.

Еще через мгновение он умер.

— Вот он! — громко сказал мальчишеский голос. — Это он! Он!

Косталан резко обернулся.

В проеме въездных ворот стояли три солмаонских морских пехотинца и маленький подавальщик Онгаст. Один из десантников перезаряжал самострел. Двое других держали Косталана под прицелом.

— Стоять! Не двигаться! — сказал один из них на ломанном чжаньском.

Паренек указывал пальцем на молодого мастера и продолжал радостно выкрикивать:

— Вот он!

— Что здесь? — спросил невидимый командир.

— Похоже, мы нашли его, безлучевой Рокагон!

Косталан немного знал солмаонский — первый его наставник, мастер Саригано считал, что любое знание лишним не будет, вот и обучил юного подмастерье северному языку.

Сейчас он с трудом, но все-таки понимал переговоры десантников.

Во двор шагнул командир — высоченный, как башня, в исцарапанном панцире. Тяжелый аборадажный палаш небрежно подрагивал в руке.

Подошел к молодому мастеру, осмотрел его с головы до ног. Кузнец следил за ним краешком глаза и не упускал из вида самострелыциков. Если бы они отвлеклись хотя бы на мгновение…

— Надо же… — сказал командир на чжаньском. — Ты заработал мне земельный надел, мальчик. Так ты и есть Косталан?

— Я! — с вызовом сказал мастер по-солмаонски.

— О! Ты знаешь наш язык? Мне не придется коверкать рот вашей тарабарщиной!

— А вы, значит, те самые кровавые убийцы, что готовы вырезать полгорода ради встречи со мной?!

Рокагон ткнул Косталана палашом в живот.

— Не умничай, мальчик. И не бери на себя слишком много. Ты сам не так важен, как твоя поделка. Веди себя как подобает. А не то…

— «Не то» — что? Вы меня убьете? Ха!

— Зачем? — притворно удивился взводный. — За тебя мертвого мне не достанется ничего, кроме десятка плетей. Я доставлю тебя живым. И руки твои тоже пригодятся. Но никто не говорил, что ноги должны быть в целости…

Косталан пожал плечами. Рокагон выглядел законченным садистом, мог и выполнить свою угрозу.

— Впрочем, вполне возможно, что такие меры нам не понадобятся. У нас тут еще вот эта милашка…

Юнари задрожала под взглядом солмаонца и крепче прижалась к Косталану. Несмотря на всю тяжесть ситуации, в глубине души он возликовал: «Совсем, как раньше! Может, врал Креганон, и память пропала не навсегда? И есть еще шанс, что все восстановится?»

— Как вы думаете, ребята, наш добрый Косталан будет хорошо себя вести, если мы пообещаем не убивать девчонку прямо здесь?

Он взял Юнари за плечо и резко дернул к себе. Она охнула и попыталась оттолкнуть командира. Рокагон ухмыльнулся и, резким движением развернув ее, ухватил сзади и зажал рот ладонью. Но девушка в долгу не осталась. Еще совсем недавно сонная и апатичная, она словно опять стала прежней. Юнари дернулась и со всей силы вцепилась зубами в руку командира.

— Ах ты, тварь! — выругался он и ударил ее в висок рукоятью палаша.

Девушка упала без звука, сломалась, как кукла уличного театральщика, лишенная веревочек. Из рассеченной кожи на лице текла кровь, заливая щеку.

Косталан бросился на командира и вцепился ему в горло.

— Взять его! — скомандовал Рокагон, отбиваясь. Кузнец уже дотянулся цепкими пальцами до кадыка, больше всего на свете опасаясь не успеть. На голову опустилось что-то тяжелое, в глазах запрыгали искры. Косталан не отпускал. Сзади ударили еще. И еще. Мир померк и провалился в никуда.

— Все! — сказал командир, потирая горло. — Вяжите его и девку! И уходим!

— А с этим что делать? — спросил солдат, указывая на Онгаста. — Отпустить?

Рокагон пожал плечами:

— Ты что, забыл девиз имперского десанта?

Морские пехотинцы ухмыльнулись. Тот, что стоял ближе всех к юному подавальщику, с шелестом вынул из ножен палаш.

Паренек, в отличие от солмаонцев девиза не знал, как не знал и языка, но все прекрасно понял.

— Отпустите меня! Вы обещали! — закричал подмастерье.

Выдав Косталана, он утратил свою полезность. Командир десанта махнул рукой, убрать, мол. Короткий удар — и бедняга Онгаст, хрипя, осел на плиты двора. Дрожащие руки безуспешно пытались зажать рану на груди. Кровь выплескивалась толчками, расцветив красным грязно-серый ковер лежалого снега.

Свен ворвался в кабинет Игоря без стука, включил панель интервизора, ткнул пальцем:

— Что это?!

На экране со значком Хоуп-ИТВ в ближнем правом углу разворачивалась панорама горящего города. С моря по нему били корабли, с каждым залпом поджигая все новые и новые дома. По задымленным улицам суетливо метались человечки-муравьи. Суровый голос Микки за кадром вещал что-то пафосное.

Квашнин вздохнул.

— Талвела с нашего разрешения транслирует запись «двойки». Солмаон так испугался мощи недостроенной паровой машины, что решил выкрасть ее вместе с изобретателем.

— Я знаю! Миро мне только что объяснил! Я хочу знать другое! Ты с самого начала ИМЕЛ! В ВИДУ! ВОТ ЭТО!! — с каждым новым словом голос Хеглунда гремел все громче, а для наглядности он еще тыкал в плазменную панель, оставляя на интервизоре тающие радужные разводы.

— Сядь! — Игорь хлопнул ладонью по столу. — Прекрати истерику!

— Это не истерика, — чуть тише сказал Свен. — Я просто хочу знать.

Командир потер пальцами виски, устало посмотрел на него:

— Если тебе это так важно — нет, не имел. Аналитики просчитывали вероятность силового исхода где-то на уровне тридцати — тридцати двух процентов. Солмаон уже потерял Иррабана и решил таким макаром исправить положение. Что нам на руку, конечно.

— ТАМ РЕЗНЯ!! — снова выкрикнул Хеглунд. — Людей убивают. Мирных, ни в чем не виноватых. И ты говоришь, что это нам на руку?!

— Тише! Убиваем не мы, прошу заметить. Они сами прекрасно справляются. Вряд ли мы смогли бы так быстро и надежно поссорить их друг с другом, если бы они сами того не хотели. А на руку нам то, что теперь Солмаон и Чжанжоу находятся в состоянии войны. Понял? Если все правильно разыграть и не дать им помириться…

Свен вдруг спрятал лицо в ладонях и затрясся всем телом.

— Боже мой! И я помогал совершить все это! И еще хотел вытащить Иламу сюда, к нам! Думал, дурак, что наш мир лучше!

Игорь подтянул ногой стул, присел рядом со Свеном.

— Спокойно, парень. Наш мир действительно лучше, хотя бы потому, что мы не уничтожаем целый город ради одного человека.

— Но это спровоцировали мы! Три месяца мы пичкали солмаонцев ложной информацией о паровой машине. И вот что вышло! Неужели ты не чувствуешь себя подлецом! Сколько народу там погибло? Сто? Двести?! Тысяча?! — Хеглунд иссяк внезапно, словно перегорел. Голос его стих, глаза потухли. Закончил он почти шепотом: — И каждый из них на моей совести… и на твоей, командир…

— Не вали на себя чужую вину, Свен. Для похищения одного Косталана достаточно было трех-четырех, максимум десятка шпионов, как это было с Иррабаном. Ну, может двух десятков, учитывая, что кузнеца хорошо охраняли. Солмаон послал целую эскадру, и морские пехотинцы вырезали половину города. Это знак, Свен. Император Гравандер хотел показать всему миру, кто хозяин на Восточном материке. Отомстил за географа и заодно предупредил Чжандоу. Чтоб в дальнейшем неповадно было красть его людей. На чувствительный, но по большому счету не слишком болезненный щелчок он ответил сокрушительным ударом.

— На мы же…

— Прекрати повторять одно и то же! Заладил: «мы, мы, мы»! Пойми, что наша деза лишь подарила Солмаону удобный предлог для нападения. Ко всему остальному мы не имеем никакого отношения.

— Но теперь будет война.

— Да, скорее всего. Но для нас это самое выгодное развитие событий!

— Командир! — в голосе Хеглунда звучала боль и стыд. — Развяжем ее мы!

«Нет, это просто невозможно!» — Квашнин поймал себя на мысли, что самым лучшим решением было бы закатить сейчас Свену пощечину. Обидится, конечно, но хоть в себя придет.

— Ты плохо учил историю Надежды. Солмаон и Чжандоу семь веков подряд прекрасно воевали без нас. И всегда находили повод для столкновения, будь то ограбленные купцы или оскорбительные выходки пьяной толпы. В девятое лето правления императора Игаменона III Солмаон объявил Соцветию войну из-за того, что в гавани Меца на императорский штандарт посольского корабля капнула пролетевшая птичка. Помнишь, как иносказательно называется Солмаон? Земля Тысячи Побед. Может, это и преувеличение, но даже пятьсот выигранных битв не могли случиться сами по себе.

Они проговорили еще не меньше часа. Игорю пришлось применить все свое красноречие, весь дар убеждения, чтобы успокоить Свена. Тот все никак не мог отойти от груза собственной вины. Конечно, парня можно понять. Он всегда слишком бурно воспринимал определенный макиавеллизм в рекомендациях аналитического отдела. Некоторые операции казались ему просто верхом цинизма. Да еще гибель Иламы порядком выбила его из колеи, Хеглунд до сих пор ходит сам не свой и продолжает причитать, что он, мол, не успел ее вывезти.

А теперь еще и это нападение. Да, конечно, Гравандер не пошел бы на столь демонстративный шаг, если бы не деза от ТС. Но в итоге император убил двух зайцев одним ударом — выкрал машину и проучил чжаньцев, чтобы впредь и думать не смели о военном превосходстве.

Но винить себя в этом — глупость. Тайная Служба свято верна своему принципу — ни одной жертвы среди местных. А уж что они сами вершат над собой… страшно, конечно, жутко, кровь в жилах стынет, но земляне здесь ни при чем.

Игорь вздохнул, покачал головой.

Хорошо еще, что Ли остался в Чжандоу, вдвоем они бы друг друга накрутили так, что мало не показалось бы…

Если все это будет продолжаться и дальше, то отдел агентурных операций превратится в рассадник чувствительных субъектов с гигантским комплексом вины. И всех придется отправлять на психологическое рекондиционирование. Хеглунда уже сейчас пора скормить психотерапевтам, иначе парень просто сломается.

Сегодня удалось переубедить Свена, а что будет дальше?»

Квашнин ошибался.

Ночью, около трех часов, его разбудил зуммер экстренного вызова.

Спросонья Квашнин долго не мог нащупать переговорник. Когда, наконец, нашел, то с трудом попал в кнопку «вызов». После четырех часов бесконечных кошмаров пальцы дрожали и не слушались.

— Командир! Игорь!

— Да… я слушаю… Миро, ты?

— Командир, — голос серба дрогнул, — Свен…

— Что?! — почти выкрикнул Игорь, мгновенно просыпаясь. — Что с ним?

Сердце дало сбой, в груди похолодело: «Боже, что там с Хеглундом?»

— Он не отвечал на вызовы, командир. И дверь не открывал. Пришлось ломать. Когда мы вошли, он был уже холодный.

— Т-то есть?..

— Он мертв. Врачи говорят — наглотался антидепрессантов. То ли с дозой переборщил, то ли… ну… сам так захотел. Теперь уж все равно.

Архивные справки.

Научно-популярное исследование «Была ли Америка сверхдержавой?».

Глава 5. «Новое слово со старым смыслом». Отрывок.

…Главная цель программы Стагнаторов недостижима по определению. Понятно, что бесконечно сдерживать развитие аборигенов планеты не удастся, и контакт, в том числе и силовой, в конце концов, произойдет. Столкновение цивилизаций неизбежно. Тайная Служба Надежды в меру своих сил и способностей старается оттянуть этот момент на как можно большее время, пока колония не встанет на ноги и не окрепнет. Тогда контакт уже не будет грозить земным переселенцам полным уничтожением.

Но мы отвлеклись.

Модель действий Стагнаторов удивительно напоминает положение с космическими программами в начале нашего века. Американцы, с ноября 1969 года успешно мистифицировавшие весь мир своей якобы удавшейся лунной программой (не хочу тратить свое и ваше время на доказательства того, что «Аполлоны» на Луну не садились, или садились, но без людей, это и так всем давным-давно известно), усиленно тормозили развитие космических исследований.

Россию, Евросоюз и частично — Японию связали по рукам и ногам обязательствами по строительству никому по большому счету ненужной Международной Космической Станции. Ведь даже по сравнению с 15-летним старичком «Миром» «Альфа» отнюдь не являлась шагом вперед в пилотируемой орбитальной космонавтике. Выполнение программы МКС отнимало львиную долю выделенного на космос финансирования, особенно в России, а, кроме того, — науко— и человекоемких ресурсов. Остатки «подъедались» амбициозными, но малоинформативными проектами, вроде бомбардировки комет или испытаний солнечного паруса.

В одиночку никто из «партнеров» США по МКС даже и думать не мог о новой (то есть на самом деле — первой) экспедиции на Луну. А без технологических наработок космических лидеров, прочие нации, мечтавшие о лунной экспедиции, вынуждены были создавать с нуля собственную межпланетную космонавтику.

Таким образом, США, создавшие путем грандиозной голливудской мистификации свой ответ на успехи русских в космосе (спросите сейчас любого американца, он с уверенностью скажет, что стартовой вехой мировой космонавтики была высадка человека на Луну), вынуждены были едва ли не с оружием в руках защищать этот миф, демонстрируя всему миру свое полное удовлетворение успехами лунной программы и — одновременно — потерю интереса к ней. Ведь даже само известие о создании, скажем, комиссии Сената по проверке реальности полетов на Луну — пусть и без опубликованных результатов ее работы — настолько непоправимо и трагически подорвало бы тогдашний имидж США в глазах мировой общественности, что ЦРУ и ФБР вынуждены были создавать специальные органы надзора за сохранением лунного статус-кво как величайшей национальной ценности. Следовательно, тайна оставалась тайной. До поры — пока на Луне не побывал русско-европейский экипаж, китайские тайконавты, японцы. Экспедиции «догоняющих» стран, ко всеобщему удивлению, не нашли подтверждений посадкам американцев на Луне, но к тому времени приоритет США или какой-либо другой страны в космической гонке уже не представлял серьезного значения — космонавтика стала по большому счету коммерческой, а значит — транснациональной.

Назад: ЗАГОНЩИКИ

Дальше: МИЛИТАРИСТЫ