ЗАГОНЩИКИ
— Привет, Жан-Поль! Как служба?
— Скучища. Сидим в кабаке, контрабандистов изображаем старательно. Судя по всему, нам верят. Делают вид, что боятся, хотя, по-моему, им просто очень нравится, как мы платим. В этой глуши вообще платить не принято. У них и денег-то нет, натурпродукты на выпивку выменивают, бартером. Командир! Долго нам тут еще сидеть? Скоро паутиной зарастем! Свен с Мирославом гильдейцев гоняют, Ли и Ю Фат в Чжандоу воду мутят, а мы тут без дела прохлаждаемся.
Да уж, что есть, то есть — капать на мозги Дюваль умеет. На Земле, после пяти лет службы в Иностранном легионе, он пытался стать страховым адвокатом. Наверное, тогда его и научили нудить клиенту в ухо, пока тот не откажется от претензий. Но попытка успехом не увенчалась, потому Жан-Поль и записался в колонисты. Наверное, он, в конце концов, осел бы в Администрации, но, прослышав про ТС, сам пришел наниматься в Службу. Опыт легионера стал бесценной находкой, а с некоторыми побочными эффектами приходилось мириться. Не бывает людей без недостатков. Главное, чтобы они достоинства не перевешивали.
А сейчас Дюваль со своими людьми сидел в сонном приграничном городке Ихтанамор, опекал Иррабана И маялся бездельем.
— Ничего, не расстраивайся. Без работы не останешься. Есть и для тебя кое-что. Я тут читал твой доклад…
— Какой?
— Номер семнадцать, двухмесячной давности. Ты сообщал, что на солмаонском посту сидит хитрый командир, который со всеми контрабандистами дружит, да еще вдобавок на чжаньскую разведку подрабатывает. Так?
— Да какой пост! Название одно. Местные говорят, его возвели как доходный дом для торговых гостей, когда гильдия еще и не помышляла отделяться. Ну и заодно как станцию для имперских курьеров: отдохнуть, переночевать, скакунов сменить. А сейчас в нем сидит гарнизон, человек двадцать, делают вид, что собирают пошлину. Но по Ринтагай-скому тракту торговые караваны ходят редко — слишком узкий. Так что имперцы больше контрабандистов опекают.
— А командир кто?
— Целый трехлучевик! Кайноль кин Ахнамара. Рассказывают, что его сюда сослали из столичного гарнизона за какие-то провинности. То ли трахнул не ту, то ли украл не там.
— Может, просто не поделился с кем надо?
— Не знаю, наверное. Он и здесь не успокоился. Про. контрабандистов я уже говорил, да и чжаньцы ему хорошо платят. По этой дороге курьеры так и снуют: из Солмаравана в Морскую столицу по Ринтагайскому тракту самый короткий путь. Понятное дело, останавливаются на ночлег или просто скакунов сменить. Пока гонец спит, Кайноль послание переписывает. Может, и подливает чего курьеру, дабы сон покрепче был.
— Откуда такие подробности?
— Ха! Когда наш трехлучевой патриот встречался с чжаньским агентом, я метрах в пятидесяти с камерой лежал и направленным микрофоном. Тут со скуки и не такое выкинешь!
— Без санкции?! Жан-Поль! Я знаю твою квалификацию, но ты подумал, что могло случиться, если б тебя заметили?
— Не заметили. В Легионе хорошие инструкторы. Квашнин разозлился.
«А дисциплине в Легионе не учат, что ли?!»
— Твоя самоуверенность может плохо кончиться! Ты всех нас подставляешь!
— Прости, командир. Больше не повторится. Сам понимаешь, скучно здесь сидеть без дела, вот и лезу в самое пекло, — раскаяние в голосе Дюваля отсутствовало напрочь.
Игорь подумал, что сейчас француз перестанет извиняться и перейдет к хвастовству. «Может, снять его с группы? С точки зрения безопасности — да, следовало бы, но кем заменить? Рихтер еще слишком неопытен, Энтони — безынициативен, Стоквелл вообще адреналиновый наркоман, ему дай волю он из будничной работы Службы сплошные погони с перестрелками устроит».
— Зато мы теперь точно знаем, что Кайноль пашет на чжаньцев. Я даже заснял связного, который с ним встречался. Больше, правда, не будет. На посту хватает лишних глаз, а за выдачу шпиона или пособника пять золотых положено. Так что пришлось им придумывать схему похитрее.
«Ну вот, уже начал хвастаться. Так я и знал».
— Что за схема?
— На посту работает парень — дурачок, сын одной местной вдовы. Работает по принципу: подай, принеси, выйди вон. Ну, и за скакунами заодно присматривает. А им положено всегда быть в форме, чтобы курьер в любой момент мог заменить своего, уставшего, и скакать дальше по свои делам. Паренек скакунов в лес выводит — прогуляться, ноги размять. Так вот, когда у Кайноля есть, что сообщить интересного, он сует послание дурачку, а тот чжаньцам передает. В лесу, подальше от посторонних глаз.
— А как они узнают, что пришла пора встречаться?
— Ты будешь смеяться, командир… — Дюваль улыбнулся, довольный, что тему с несанкционированной прослушкой удалось замять так быстро. Авантюра же чистой воды! Видимо, Квашнин сегодня в хорошем настроении. В любом другом устроил бы зверскую головомойку.
— Ладно, это сейчас не важно. Главное, что командир поста действительно имеет выход на чжаньскую агентуру. Слушай внимательно, Жан-Поль. Я тебе сейчас скину пакет, в нем привет от аналитического. Кто у тебя реже всех выходит на улицу и не успел еще народу в округе глаза намозолить?
— Стоквелл. У него ж акцент. Сидит в нашей комнатушке, язык учит.
— Отлично. Как раз с акцентом он легче всего сойдет за гильдейского курьера. Пусть остановится на посту, заночует. Будут подливать снотворное — хрен с ними, пускай. А в сумку ему положишь то, что в пакете. Там и текст, и стандартная форма свитка для официальной переписки.
— А потом?
— А потом проследишь дауна, посмотришь, с кем он встретится. Место, где он скакунов своих пасет, наверняка одно и то же. Если будет свободный канал, можно продублировать со спутника, но лучше все же подстраховаться.
— Ясно. Сделаем. А с чжаньцем что делать?
— Ничего. Пусть себе идет. Он письмо через границу понесет, обратно в гильдию. Здесь его Свен встретит.
— Как-то запутано все, командир. Может, просто подсунуть письмо дурачку? Передал бы — и все. А о том, где взял, да откуда, он уже через полчаса и не вспомнит.
«Насколько проще работать с Ли и Свеном! — подумал Игорь. — Элементарные схемы они просчитывать уже научились, Ли так вообще скоро в аналитический переведем. А Дюваль все простые решения ищет».
— Просто — не всегда правильно, Жан-Поль. Представь теперь, что чжаньцы отстегнули Кайнолю денег, спасибо, мол, за ценные сведения. Он, конечно, не откажется, но вряд ли смолчит, что на самом деле ничего не передавал. Жадность жадностью, но он зверь пуганый, судя по твоим рассказам, на каждый звук дергается. Что там за измену в его ранге положено?
— Поющая Пята, — француза передернуло.
— Вот-вот. Вряд ли он спит и видит, чтобы его на глазах у публики медленно давил раскаленный пресс. Потому подозревает всех и сразу же поймет: раз кто-то воспользовался его каналом, тайна раскрыта. Собственно, на то, что он до этого допрет, мне наплевать. Но и чжаньцы не дурачки, сообразят, что получили дезу. И вся операция насмарку. Причем не только твоя, но и еще три. В Соцветии выводы сделают быстро: раз в одном месте впарили липу, значит и остальные сообщения на эту тему, как минимум, подозрительны. Ясно?
Со стороны Кайноль кин Ахнамара казался человеком абсолютно несчастным, горько сетующим на коварную судьбу. Хороший, доходный пост разводящего дворцовой стражи в Солмараване в одночасье пришлось оставить, когда вскрылись кое-какие амурные делишки. Фатальное невезение! Ладно бы он был записным сердцеедом, покорял дам направо и налево, тянул за собой тяжеленный груз скандалов и громких интрижек. Нет, ничего такого за ним не водилось. Просто несколько не слишком знатных аристократок меняли свое расположение на пропуск во дворец. Им казалось, что стоит оказаться рядом с самим императором и передать ему прошение, как все их проблемы немедленно разрешатся.
Кайноль их не разочаровывал. Раз женщина хочет — надо исполнить. Правда, Гравандер II терпеть не может просителей, но разве дворцовая стража в том виновата? Разводящий предоставлял шанс в обмен на умение зрелых матрон и неопытный пыл их дочек. Всего-то делов.
К сожалению, угодной из них хватило ума на вопрос дворцового распорядителя «как вы сюда попали?» простодушно ответить правду. Кайнолю приказали объясниться, потом было унизительное разбирательство, позор и ссылка. Разжаловать его по дворцовому табелю о рангах не могли — три луча все-таки! — в башню не заточили, слава Небесному Диску, а казнить и вовсе не собирались. Суд чести дворцового караульного крыла по традиции вели старшие офицеры, каждый не раз делал что-либо подобное, а потому прекрасно понимал: сегодня осудишь на смерть ты, а завтра — тебя.
Приговорили к ссылке в невероятную глушь, на самую окраину державы, командовать пограничным постом.
Какой позор! Трехлучевой командующий захолустного гарнизона из двадцати человек!
В общем, Кайнолю кин Ахнамара оставалось только посочувствовать, чем все и занимались, даже собственные солдаты. Поначалу, правда, они опасались, что новое начальство в свете недавних неприятностей решит нести службу кристально честно и прикроет многолетнюю кормушку — сбор дани с контрабандистов. Однако командир оказался человеком понимающим, даром что трехлучевик, налаженное дело нарушать не стал, а наоборот повел его с еще большим размахом. Доходы росли на глазах.
Пограничники и гарнизонная обслуга, зная, что у Кайноля в Солмараване осталась семья, которую нужно хоть как-то поддерживать, жалели его, а окрестные жители с обеих сторон границы на него чуть ли не молились. Он не мешал им, на многое закрывая глаза. Взять, например, скот: ну забредет, бывало, гильдейское стадо на солмаонскую территорию. Случайно. Рогачам с их куцым звериным умишком не объяснишь, куда можно идти, а куда нет. Пастух чуть зазевался, не усмотрел — все. Пропало стадо. При старом командире поста «нарушителей» немедленно конфисковывали.
Теперь рогачей загоняли в хлев пограничного поста, благо работал у Кайноля глуповатый паренек Калдис, который умел ходить за скотиной. Потом находился хозяин, с него брали смехотворный штраф — крестьяне меж собой судачили, что деньги те вряд ли достигают имперской казны — и отпускали домой вместе со скотом.
В общем, полная идиллия. Отец-командир, несчастный и злой на судьбу, верные солдаты, довольные крестьяне.
Так это выглядело со стороны. Впрочем, вряд ли местные удивились бы, узнав, что творится с курьерами на посту Кайноля. Нет, донесли бы обязательно, несмотря на всю доброту и невредность нового командира — все-таки пять золотых на дороге не валяются. Но не удивились: каждый зарабатывает, как может.
С контрабанды трехлучевик имел не так уж и много: с трудом хватало на себя, на жалование паре слуг, вывезенных из столицы, да на посылку семье. Поэтому, когда на него вышел чжаньский агент, предложив ежемесячную плату (очень неплохую!) за копии всех документов, что везут в опечатанных сумах курьеры, Кайноль раздумывал недолго. Сначала он передавал наскоро переписанные свитки лично, потом — через недалекого Калдиса, когда человек из Соцветия пришел к выводу, что старый способ связи стал небезо1 пасен. А от бедного дурачка, даже если очень захочешь, ничего не добьешься. Глуп, как пустой кувшин, да и говорить-то толком не умеет, мычит чего-то. Рогачи, говорят, его понимают. Диск с ними! Главное, чтоб имперская стража не поняла.
Иногда курьеры не появлялись на посту Кайноля по дюжине дней, а иногда — валили валом, по два-три человека зараз. С солмаонской стороны чаще, с гильдейской пожиже. Последних командир потрошил с большей охотой — чужаки все же! Но, положа руку на сердце, ему было наплевать, он и императорского посланника оприходовал бы, не моргнув глазом. Главное, чтоб платили.
Как раз сегодня, после трех дней затишья, наклевывалось очередное дельце. К вечеру из Морской столицы прибыл взмыленный гильдейский курьер, снял со скакуна поклажу и кинул поводья Калдису — поменяй, мол. Даже не стал с ним разговаривать, из чего Кайноль, наблюдавший за гостем в потайное окошко, заключил: он уже бывал здесь. Иначе откуда бы узнал, что бедный дурачок едва ворочает языком?
Курьер ввалился в дом, показал дежурному солдату проезжую и церемонно поздоровался с командиром поста:
— Да осенит вас теплом Небесный Диск, кин-маларо Три Луча!
Акцент резанул ухо. Кайноль едва заметно поморщился: когда же эти северные варвары наконец-то выучатся нормально разговаривать?
— Тепла и Света, благородный гость! Курьер представился кином Ахтенажи, сказал:
— Я хотел попросить у вас сменного скакуна, дорогой кин, и ехать дальше. Но я очень устал. Весь день в седле. Можно заночевать у вас?
— Конечно, — глаза командира блеснули: остается! — По договору с гильдией мы оказываем гостеприимство ее курьерам. Ангайл!
Невысокий солдат, пухлощекий, с волосами цвета бездисковой ночи, вскочил, вытянулся и гаркнул:
— Я, Трехлучевой Кайноль кин Ахнамара!
— Проводи гостя в комнату. Если вы, — снова обратился к гостю хозяин, — хотите есть или выпить…
— Не откажусь. Только не слишком много, не люблю засыпать с набитым животом.
Наемная кухарка из местных побежала готовить для курьера нехитрый ужин, а слуга Кайноля подал кину Ахтенажи воду для умывания. Пока гость приводил себя в порядок, он нацедил из бочки целый кувшин вина, поставил на поднос, добавил чашу. Сварливо проговорил, обращаясь к стряпухе:
— Ну, скоро там?
— Сейчас, сейчас…
— Ты что делаешь! — неожиданно закричал на него хозяин. — Опозорить меня хочешь?!
Слуга испуганно вжал голову в плечи:
— Я… я-я…
— ТЫ! Жмотом меня хочешь выставить? Или неряхой!?
— Вы ошибаетесь, мой кин! Я ничего такого…
— Да? А вот это тогда что? — и Кайноль указал пальцем на грязные разводы, тянувшиеся по бокам чаши. Кто-то схватил ее немытой пятерней, да так и оставил.
— Немедленно поменяй!
Слуга со всех ног бросился выполнять приказание. Выждав момент, когда все отвернулись, Кайноль сыпанул в кувшин щепотку снотворного. Ударная доза — рогача свалит.
Ночью, после третьей стражи, когда новая смена отошла подальше от поста, а вернувшаяся — спокойно заснула, командир прокрался в гостевую комнату, прикрыл ставнями окна, чтобы его не разглядели с улицы, и зажег светильник.
Курьер спал, вытянувшись на жесткой лежанке. Переметные сумы покоились в ногах, почтовый мешок с красной печатью Трех Лиан кин Ахтенажи держал под мышкой. Подстраховался, значит. Прежде всего Кайноль проверил кувшин — пустой, как и следовало ожидать. Значит, можно работать спокойно.
Он аккуратно отпарил над огнем печать, вскрыл мешок.
Удача!
Внутри, среди малозначимой переписки, лежал неприметный свиток, перевитый черным шнуром. Внешне похожий на обычную долговую расписку. Но это только внешне, уж кто-кто, а разводящий дворцовой стражи немало перевидал таких документов на своем веку. Это, конечно, послание рангом повыше, чем простая залоговая. Это — донос.
Черный шнур — знак того, что донос проверен и переправлен, куда следует.
То есть это уже не донос, а вполне солидная информация, которую стоит принять к сведению и, желательно, к разработке.
Кто бы мог подумать еще несколько оборотов назад, что ему, трехлучевику, наследнику древнего рода, когда-нибудь придется переписывать чужие сплетни за жалкие гроши от желтокожих!
«Ладно, отставить причитания, посмотрим лучше, что там такое…»
Вопреки ожиданиям, содержание свитка оказалось совершенно неинтересным. Кайноль от разочарования даже зубом цыкнул, спохватился, посмотрел на курьера — нет, слава Небесному Диску, спит. Но и трехлучевого командира понять можно: собрался насладиться прикосновением к тайне, а тут скукота сплошная.
Речь шла о каком-то большом котелке в три человеческих роста, что можно установить на корабль и плыть с его помощью без парусов и весел. И якобы такую штуку строят в Чжандоу, о чем автор записки имеет честь сообщить.
«Тьфу, глупость! Детские сказки! Хорошо еще легенду о летающем змее сюда же не приплели. Или про глазастого мальчика с совой, что вечно влипал в какие-то передряги.
Хотя… — Кайноль даже писать перестал, пораженный внезапной догадкой. — А вдруг это шифр?! И письмо на самом деле имеет совсем другое значение?
Тебе-то какое до всего этого дело? Переписывай, запечатывай обратно сумку, да проваливай, пока курьер не проснулся».
Командир заскрипел писалом быстрее, копируя текст дословно, буква за буквой. Даже ошибки. И еще подумал: «Не забыть бы завтра с утра отправить слугу в город, на рынок. За тростником. Покапризничать, что давно, мол, не ел этой вкуснотищи, ступай, купи связочку, побаловать хозяина».
Одна связка — один свиток. А вечером Калдиса в лесу будут ждать.
«Нет, наверное, сегодня тоже не придет…»
С самого утра Илама чувствовала себя плохо. Перестаралась на днях с одним клиентом, вдобавок почти сразу после извечного женского недомогания. И зачем только согласилась? Нет, жаловаться не на что — заплатил он даже больше, чем обещал. Но с головой у него явные и очень большие нелады. Не успела она раздеться, как он потребовал взбить волосы, свить из них пару рожек, встать на четвереньки, ржать и брыкаться. Изображать норовистого скакуна. А потом еще и сам верхом сел: кавалерист, чтоб ему сдохнуть! Пятками пришпоривал, ремень на шее затянул — узда, значит, — да так сильно, что аж глаза на лоб полезли.
Надо было, конечно, сегодня на работу не выходить. Отлежаться, перевести дух. Но тут примчалась Сансара вся в слезах — снова приходил ее бывший хозяин, избил по пьяному делу едва ли не до смерти, отнял все деньги, какие нашел, да еще забрал пару побрякушек. Подруга показала живот и бедра в сине-фиолетовых разводах. В таком виде, понятно, работать она не могла, а если бы и рискнула — первый же клиент, разглядев «украшения», выкинул бы на улицу. Хорошо если не в окно.
Пришлось отдать ей почти все, что было. Да и как не отдать, когда Сансара не раз помогала ей самой. Выходила, например, во время мора, когда Илама совсем еще соплячкой впервые появилась на улицах Морской столицы. В городе свирепствовала Черная Язва, девушка подцепила ее моментально: бесшабашная была, думала, что именно ей-то все нипочем, и пока более опытные подруги сидели по домам, отправилась работать. На третий день слегла, и если бы не Сансара, неизвестно еще не ушла бы, в конце концов, греться к светлому престолу Небесного Диска.
Но помощь помощью, а жить-то на что? Хочешь не хочешь, а пришлось выйти на Веселую улицу. Еще один день потных рук и масляно блестящих глаз, грязных трактирных лавок и дешевых матросских ночлежек.
«А что если и сегодня не…»
— Илама!
Девушка вздрогнула и обернулась. «Это же его голос!»
— Саргамо!
Он шел прямо к ней, наискось через всю улицу, высокий, светловолосый, широкоплечий — истинный северянин, из тех, по которым грезят ночами богатенькие аристократочки. Такой сильный и такой неистовый. Щегольской вышитый плащ развевался от быстрой ходьбы, ветер трепал золотистые кудри. Перевязь затянута так, чтобы рукоять палаша покачивалась точнехонько на уровне пояса, под правую руку. Выглядел он потрясающе — прямо как пресветлый посланец Небесного Диска перед битвой со злом.
Вот странно, а в первый раз он показался ей скучающим повесой, искателем новых ощущений.
Не стесняясь посторонних глаз, Илама кинулась навстречу, обняла, прижалась бедром.
— Благородному господину скучно?
— Бывает иногда, — неопределенно признался он. — А что, ты не занята?
— Для благородного господина у меня всегда найдется несколько приятных мгновений.
— Ну, раз так, пойдем к толстой Бреде? Давненько не радовали старуху…
С этими словами Саргамо привычным жестом обнял ее за талию.
— Только… — девушка замялась.
— Что — только?
— Я больше не возьму с тебя денег.
— Почему? — казалось, он обрадовался ее словам.
— Потому, что те, кто платят — мои клиенты.
— А я?
— Не хочу, чтобы ты был моим клиентом.
— А кем же тогда?
— Ну… я еще не придумала.
— Да? — Саргамо остановился, посмотрел девушке прямо в глаза, — совсем-совсем не знаешь, или все-таки есть какие-нибудь предположения?
Илама совершенно неожиданно для себя смутилась.
— Я еще не знаю. Но точно я знаю одно: ты никогда больше не будешь моим клиентам, а значит, никогда не сможешь меня ни купить, ни продать.
— Ты все никак не можешь забыть нашу первую встречу?
— Мне трудно забыть, Саргамо. Этот мерзкий кожевенник… бр-р-р… от него несло какой-то кислятиной. Пыхтел, сопел, гордился своей мужской силой, как племенной скакун. Приглашал меня к себе прислужницей, три монеты в день обещал. Ха! Три монеты я за раз получаю, бывает и больше. А чем я у него прислуживать буду, дураку ясно.
— И что ты ответила?
— Послала. Сказала, что за такие деньги к нему даже трактирная поломойка не пойдет. Он сначала грубить вздумал, смотри, говорит, не пожалей потом. Аристократок, мол, тебя попользует и выбросит, а потом начнется самое неприятное. Я посмеялась. Он уже собрался уходить, остановился в дверях, сказал: «Ну, если передумаешь, приходи». Дом назвал и улицу. Так что, — кокетливо хихикнула она, — если ты меня обижать будешь, уйду кожевнику прислуживать.
— За три монеты?
Девушка провела пальчиком по ладони Саргамо:
— Всегда можно поторговаться.
— А со мной, значит, больше не хочется?
— Нет. Ты не похож на обычного клиента. Ты вроде делаешь и говоришь, как они, но немного по-другому. Поверь, мне есть, с чем сравнивать. И, — она немного понизила голос, — в постели ведешь себя не как все. Обычно мужчины либо стараются побыстрее получить свое, либо ждут, чтобы я отрабатывала уплаченное. Ни первые, ни вторые не думают обо мне. А ты…
Она покраснела и замолчала. Саргамо решил ее подбодрить:
— Я…
— Ты другой, Саргамо. Особенный.
— В нашем роду принято уважать женщин.
— А-а, — цинично отмахнулась Илама, — только не говори, что все вы такие. Аристократов я навидалась достаточно. Может, своих дам они и уважают, а меня, меня презирали до того, как заплатили, вдвойне презирали во время любовных утех и вдесятеро — после. Именно поэтому я больше не хочу, чтобы ты был моим клиентом. Ты — не они. Аристократ улыбнулся.
— Хорошо, не буду. Но ведь я могу просто подарить тебе денег? Как друг? Не думаю, что ты настолько богата, чтобы отказываться от маленьких и смешных металлических кругляшей…
На мгновение ей показалось, что она увидела другого Саргамо. Не привычно холодного и ироничного со странными неподвижными глазами, не того, страстного, которого она сегодня будет обнимать (неужели уже в пятый раз? как много и как мало!), а третьего — незнакомого. Доброго, открытого, настоящего. Тому Саргамо было за что-то очень стыдно, за один большой и непоправимый теперь уже поступок.
«Может, он влип в какую-нибудь аферу? Купил там, наверху, советника или даже мастера Ложи, а теперь стыдится? Я заговорила о деньгах и случайно напомнила ему о том, что он хочет забыть…»
С недавних пор Илама пришла к выводу, что Саргамо влекут в Мусорный квартал темные дела. А решив так, ей немедленно захотелось его оправдывать — не тянул он на заговорщика или предателя. Такой скорее вызовет на поединок и рубанет палашом сплеча, чем будет плести интриги и строить козни.
До самых дверей доходного дома толстой Бреды они молчали. Каждый думал о своем.
Старуха встретила их приветливо, но уже не так подобострастно, как раньше. Человек привыкает ко всему. Жаль, что к плохому значительно быстрее, чем к хорошему. Саль-ноглазому прислужнику хватило одной угрозы, чтобы он больше никогда не пытался ее снять, а его хозяйка разучилась пресмыкаться только на третий или четвертый раз.
— Слава Небесному Диску, вы снова у нас! Что желаете, господин?
— Как обычно, — буркнул Саргамо, кинул старухе серебро. — Моя комната свободна?
— Конечно, господин. Она ждет вас каждый день.
— Отлично. Пусть туда подадут все, что надо… ну, ты знаешь. Если меня будут спрашивать, надеюсь, ты помнишь, что надо делать. Проводишь гостя ко мне и принесешь еще вина. Ясно?
Толстая Бреда усердно закивала, отчего сначала заколыхался двойной подбородок, потом грудь, потом огромный живот. Как будто старуху охватил внезапный припадок трясучки. Тьфу! Противно смотреть!
— Пойдем, Илама…
Пока прислужник волок наверх бадью, да заполнял ее горячей водой, Саргамо снял плащ, бросил на стол перевязь с оружием, достал из-за пазухи какие-то свитки. Девушка нахмурилась: выходит, ему снова понадобилось укромное местечко для своих глупых мужских разговоров. А уличная девка, страстная и умелая, скрасит ожидание.
То же самое происходило и во время прошлых встреч — сначала они кувыркались в постели, и Илама начинала думать, что уж в этот раз «благородный господин» точно пришел к ней, но потом, когда покупная любовь заканчивалась, к нему неизменно являлся гость, обычно тот самый неприятный кожевенник. Иногда вместе с ним приходили еще люди. Мужчины садились за стол и напрочь забывали про нее, Ну, не то чтобы совсем. Они поглядывали на нее с обычным интересом самцов, не более того, а вот Саргамо вел себя так, словно и вовсе не замечал ее присутствия. Так, скользнет случайно взглядом, раз, другой — и все.
Конечно, она обижалась и вот так же, как сейчас, кляла себя за глупые фантазии.
«Ну вот, а ты навыдумывала себе невесть что! Сейчас тебе, такой богатенький и чистенький аристократик попрется в Мусорный квартал на Веселую улицу ради какой-то шлюхи! Ты права, у него просто какие-нибудь дела здесь. Побрякушки у портовых воров скупает, например, а кожевенник — посредник. Или хочет подсидеть мастера, говорят, они там, в Ложе, грызутся посильнее восьминогих шао в банке. Здесь же Саргамо собирает слухи: в Мусорном квартале много тайн припрятано. А может, просто встречается со своими людьми, чтоб не привлекать внимания. Заодно и побаловаться есть с кем».
Сама того не подозревая, Илама в своих предположениях оказалась недалека от истины.
Не сказать, чтобы любопытство грызло ее со страшной силой, но девушка твердо пообещала себе, что в этот раз обязательно прислушается к разговорам Саргамо, постарается узнать, в чем же причина столь частых визитов на Веселую улицу.
Ей не повезло с характером — для простой уличной девки она была слишком умна и слишком эмоциональна. Первое помогало замечать многое из того, на что люди обычно не обращают внимания, зато второе мешало делать правильные выводы. Повинуясь силе чувств, она иногда многое преувеличивала. И не задумываясь, чем может быть вызвано странное двойственное отношение к ней Саргамо, Илама видела в нем то холодное равнодушие, то пылкое влечение. Иногда она даже пыталась убедить себя, что блистательный аристократ влюбился в нее. Конечно, такие истории случаются только в песнях да старых легендах, но ведь случаются же!
Она радовалась его появлению, потом отдавалась наслаждению, потом, заметив холодок отчуждения, клялась, что никогда больше… Проходил день, она приказывала себе забыть обо всем, выкинуть из головы девичьи мечты о могучем светловолосом северянине. Но через несколько дней он появлялся снова, и все начиналось сначала.
Со времени их последней встр. ечи она уже почти не могла думать ни о чем другом. Каждый день, выходя на свое обычное место, девушка ждала прихода Саргамо, выглядывала знакомую фигуру. Два раза даже проигнорировала постоянных клиентов — мелких портовых чиновников, — за что получила в ответ не один злобный взгляд. А потом еще и насмешки от Килии:
— Что, подруга, все ждешь своего аристократика? Нет, платит он, конечно, хорошо, но ведь на нем одном Поднебесный Свет не сошелся! Других тоже привечать нужно, а то в следующий раз не придут. Сегодня я твоих лысеньких прибрала. А если бы и я, и Сансара были заняты? Кто бы их обслужил? Боюсь, что эти наглые шлюхи — Янгира и Юсса. А они только и ждут, чтобы наших клиентов перехватить.
Илама отмахнулась — подруга любила поворчать. Но беззлобно, для видимости.
А сегодня Саргамо опять расстилает на столе какие-то свитки, вон прислужнику даже поднос с вином негде поставить. И толстой Бреде сказал, что гости будут.
«Надеюсь, в этот раз он не захочет меня в подарок отдать, — подумала девушка. — Хватит. Пусть лучше Килию зовет, уж она-то рада будет! Вприпрыжку прискачет».
— Подать что-нибудь еще, господин?
Хитрый прислужник давно уже просек: стоит задать кину Саргамо этот вопрос, как на пол тут же летит медная денежка. Особенно сейчас, когда господину не терпится завалить свою девку. Любая помеха его раздражает. Значит, постарается побыстрее избавиться от чересчур услужливого слуги.
Так и получилось.
— Нет, проваливай! — грубо рявкнул аристократ, кинул монетку и чуть ли не пинком вытолкнул парня за дверь. — Закрыл ее и повернулся к Иламе: — Я скучал, — честно признался он, притянул девушку к себе и начал медленно раздевать.
Она прикрыла глаза.
Обычно она сама скидывала одежду и набрасывалась на мужчин — так полагалось по роли. В объятиях продажной девки не все чувствуют себя уверенно, приходилось брать инициативу на себя.
Но Саргамо хотел делать все сам. Раздевать, купать, вытирать, носить на руках.
«Что у него за дурацкий пунктик насчет чистоты?! Как будто я никогда не моюсь, или от меня разит, как от пьяного латроса! Да я третьего дня в термах полночи проторчала! Аристокра-ат… Будто не видала я вашего племени. Пухлогубые молокососы с гербами пахнут не лучше подзаборного попрошайки. Разве что пытаются отбить запах благовониями. Только хуже получается».
Сильные пальцы уверенно развязали поясок, сняли накидку, стянули через голову рубаху. Потом Иламу подхватили на руки и осторожно опустили в воду. Когда ступня коснулась дна, девушка присела, чтобы оказаться в тепле по плечи, и блаженно зажмурилась.
«Хорошо, что она не видит меня сейчас, — подумал Свен. — Мигом бы все поняла. У слабого пола на это дело нюх, что на Земле, что, похоже, здесь, на Надежде. Она и так подошла слишком близко».
Чего скрывать, Илама нравилась Хеглунду. Нет, не экзотической женской красотой и не стихийным обаянием опытной дикарки. В ней Свен чувствовал что-то необычное, чего не водилось в ее соплеменниках.
Умение сопереживать? Желание помогать другим? Может быть. Странно, что с такой эмоциональной отдачей она подалась в «ночные бабочки». Впрочем, здесь все возможно. Швед наивно верил, что на Земле она стала бы врачом или, например, воспитательницей. А здесь…
Жуткий мир! В нем все вывернуто наизнанку. Иррабан, местный Колумб, вынужден скрываться от преследования сильных мира сего, изобретатель паровой машины, по докладам Ли, строит ее чуть ли не в тюрьме, а любимая девушка стала заложником его лояльности. Женщина-эмпат продает свое тело пьяной матросне, а бывшие воры и убийцы служат в тайной полиции.
Что-то подобное в разные времена случалось и на Земле, но чтобы все сразу…
Когда Свен дома читал книги по средневековью, эпоха представлялась ему несколько иначе. Благороднее, рыцарственнее, честнее. Квашнин и спецы из аналитического на многое открыли ему глаза, разъяснив, что официальная история далеко не всегда отражает истинное положение дел. И все же ужасы инквизиции, сегуната, конкисты и Столетней войны выглядели… пристойнее, что ли. Но стоило Хеглунду заикнуться о чем-то подобном, как Игорь мгновенно опускал его на землю, рассказав несколько особенно чудовищных эпизодов. И все же он не убедил Свена — швед остался при своем мнении. Все-таки рассказы — они всегда останутся рассказами, а то, что приходится наблюдать, не говоря уже о личном участии, действует неизмеримо сильнее.
В первые месяцы работа в ТС представлялась Хеглунду чем-то вроде виртуального развлечения — заброска, встреча с агентом, получение сведений, возвращение на базу. Каждый этап был тщательно просчитан, а экипировка сводила возможность провала практически к нулю. Но с тех пор многое изменилось. Свен словно рухнул лицом в грязь на полной скорости, столько всякой дряни и мерзости довелось увидеть и пережить. С какими откровенными ублюдками пришлось иметь дело! Когда насмотришься на таких и поймешь, что здесь считается стандартом нормального человеческого поведения, то даже некоторые операции ТС — временами чересчур циничные на взгляд Хеглунда — покажутся верхом благородства и политкорректности.
Еще совсем недавно — было дело, чего скрывать! — он считал всех местных грубыми, неотесанными дикарями. Людьми второго сорта. И солмаонцев, и гильдейцев, и даже чжаньцев, которых ни разу еще не видел воочию, только на видео. И пока Квашнин своей риторикой не поставил его на место и не разъяснил на пальцах всю пагубность такой логики, полагал вполне здравой идею отстрела неудобного географа.
Впрочем, те, с кем ему приходилось общаться, действительно не производили впечатления цивилизованных людей. Мелкие душонки, насквозь гнилые и продажные, способные на любую подлость ради горсти медных монет. Командир говорил, что в Чжандоу даже есть специальная профессия — доносчик. Уважаемая, кстати, не хуже любой другой. В гильдии и в Солмаоне это выражено не так явно, но, тем не менее, и здесь любой готов продать не только ближнего, но и свою страну, вообще любую ценную информацию за сходную сумму. Причем не важно кому — государству или иностранному шпиону. Кто предложит кусок пожирнее. Тайной Службе при полном непрофессионализме ее агентов именно поэтому удавалось столько времени обходиться без серьезных провалов и вести операции относительно успешно. Она просто больше платила.
Но ведь была еще и Илама…
Наверное, если бы Свена спросили, он бы не смог рассказать, чем же она так отличается от своих соплеменников. Долго бы мялся, пытаясь объяснить необъяснимое, с трудом подбирал слова, не факт, что смог бы. В общем, выставил бы себя на посмешище. Командир и так уже над ним насмехается, запал, мол, на девчонку с Веселой улицы.
«Ну, и запал! А что здесь такого?» — Свен-Саргамо улыбнулся. Протянул девушке руку, помог вылезти из импровизированной ванны. Когда она перекинула ногу через край и сделала первый осторожный шажок, он неожиданно дернул ее на себя.
Илама взвизгнула, потеряла равновесие и упала прямо в его объятия.
— Не бойся, — сказал он. — Я тебя спасу.
— Спасешь? — игриво переспросила она. — От скуки и любовных томлений?
— От всего.
«И в первую очередь от тебя самой, — добавил Свен мысленно. — Еще два-три года и ты погрязнешь во всем этом. Станешь обычной моряцкой подстилкой, полностью испоганишь свое тело, к тридцати будешь выглядеть на все семьдесят. Выйдешь на „пенсию“, с трудом накопленные гроши вложишь в доходный дом и станешь вроде вон толстой Бреды, хозяйкой постоялого двора. Или „мамашей“ веселого заведения. Нет, я тебя здесь не оставлю. Когда все это закончится, попробую уговорить командира вывезти тебя отсюда. Он, конечно, согласится, не сразу, но согласится. Должен же понимать… Игорь лишь разыгрывает перед нами умудренного жизнью циника. Правда, не без успеха, многие верят, да и я верил до недавнего времени. Но после того разговора, на корвете… я понял — ему во сто крат тяжелее, чем нам. Мы — Ли, Мирик, Дюваль и я — видим только часть картины, только то, что происходит вокруг. Командир видит все сразу и с разных планов. И отвечает за все тоже он. Нет, он не откажет…»
Конечно, Свен понимал, что зря тешит себя надеждами, выдавая желаемое за действительное. Командир вряд ли разрешит доставить в колонию местную девушку. Даже думать не хочется, к каким последствиям это может привести. Начиная от глупого любопытства, когда все свободные от работы соседи будут приходить пялиться на «дикарку», и заканчивая очень неприятными выводами для всей ТС. Мол, чем это вы там занимаетесь? На наши кровные средства себе из-за океана баб вывозите? Земные не дают, что ли?
Потому он и вел себя с Иламой так странно. В те немногие минуты, когда он мог позволить себе расслабиться и забыть обо всем, Свен просто был собой. Ему хотелось исполнять ее желания, оберегать и защищать, дать ей почувствовать себя женщиной, а не товаром. Но потом приходилось возвращаться в обыденный мир, жесткий и неприглядный, и он сознавал, что своим поведением может научить ее доверять людям и верить в сказки, а значит — сделать беззащитной перед мерзостью той жизни, к которой она привыкла. Тогда Илама просто погибнет, как улитка, внезапно лишенная нерушимого панциря.
И Свен специально показывал, что девушка ему не интересна, не обращал на нее внимания, грубо обрывал робкие попытки выяснить, что случилось, а в первый раз даже продал Иламу Рибауну, чего до сих пор не мог себе простить. Он видел, что ее ранило такое поведение, но все равно гнул свою линию. Зато, если он все-таки не сможет вытащить ее, она останется своей в этом мире. И через какое-то время, когда сотрутся воспоминания о высоком северянине с мертвыми глазами, все станет как прежде.
— Спасу, — повторил он и добавил по-шведски: — Клянусь, я все для этого сделаю.
Девушка даже и не старалась делать вид, будто поняла, что он сказал. Наверняка, на своем скамиррском языке. Мужчины бывают такими таинственными!
— Пойдем, спасатель! — Илама потащила его к кровати. На этот раз он не сопротивлялся.
Но им не удалось насладиться друг другом. Не прошло и одной стражи, как в дверь осторожно поскребся прислужник:
— Господин Саргамо, к вам гости!
Аристократ с сожалением оторвался от губ Йламы, провел рукой по груди.
— Отложим ненадолго, хорошо? Надо поговорить с Рибауном.
Илама нехотя завернулась в покрывало и сморщила носик.
— Опять этот прокисший кожевенник!
— Не бойся, — Саргамо чуть улыбнулся. — Он к тебе и близко не пойдет. Посажу его за стол, запах тебя не побеспокоит. Лежи здесь, изображай нетерпение. Пусть побыстрее уйдет.
— Это не сложно. Мне и изображать ничего не нужно.
Она потянулась, да так выразительно, что он захотел послать в неведомую даль всех кожевников мира, закрыть дверь на засов и провести с Иламой в постели пару дней. Саргамо зажмурился, стараясь избавиться от наваждения.
С трудом, но удалось.
— Так? — невинно спросила Илама.
— Нет, так, пожалуй, не стоит. Просто смотри на него, гримаску сострой, пусть поймет, что не нравится тебе и вообще — не вовремя.
— Ладно. Если ты просишь…
— Если ты хочешь, чтобы он побыстрее ушел… — в тон ей ответил Саргамо и легонько щелкнул по носу.
В этот раз Рибаун попросил о встрече сам. Он делал так и раньше, когда у него было, что предложить, или когда он хотел повысить цену. По рекомендации аналитического отдела Тайная Служба неизменно соглашалась — более ценного агента у нее в гильдии не было. В обоих смыслах.
Но Свен в глубине души не соглашался с аналитиками. Иногда следовало бы ставить кожевенника на место, а то скоро хватит через край. Пусть поймет, что не так уж и важен. Что не вся информация, которой он приторговывает, имеет одинаковую ценность. И если он и в дальнейшем будет доставлять малополезные сведения или вербовать ненужных людей, придется подумать о смене агента. А то, чего боятся аналитики, не случится — Рибаун доносить не пойдет. Не такой дурак. Сам завяз по уши. В Гвардии первым делом бросят в Последнюю Башню его самого. А она потому так и называется, что выхода из нее нет. Никому.
Своей идеей Хеглунд ни с кем делиться не стал, зная, что командир моментально запретит любую самодеятельность.
Жаль.
Саргамо сел за стол за мгновение до того, как за дверью послышались шаги. Постучавшись, Рибаун осторожно заглянул внутрь.
— Проходи, садись, — немного ленивым, барственным жестом приветствовал его аристократ.
Кожевенник вошел в комнату, осмотрелся. Глаза его то и дело возвращались к распростертой на кровати Иламе. Под невесомым покрывалом угадывались многочисленные приятные округлости.
Девушка ответила равнодушным взглядом: кто такой, не помню, через меня вас таких тысячи прошло.
Рибаун нахмурился: «Что эта шлюха опять здесь делает? Аристократик снова хочет предложить ее в уплату? Нет уж, хватит! Ее острый язычок уже доставил ему немало неприятных минут. Чересчур говорлива для портовой девки».
Кин Саргамо кивнул на стол:
— Пей, ешь, рассказывай… У меня сегодня не так много времени, — и он кивком указал на девушку.
«Та-ак, похоже, красотка совсем его окрутила…» Кроме Свена, которого он считал солмаонским агентом, Рибаун не первое лето передавал сведения и чжаньцам. Когда платили. Работал в две смены — и нашим и вашим. Ежедневная угроза провала щекотала ему нервы, возбуждала, как хорошее вино, но одновременно очень сильно мешала жить так, как хочется. Он уже ничего не мог делать в своей мастерской: постоянно дрожащие руки — плохой инструмент при выделке кож. Хорошо, помощники кое-как справлялись, хватало, чтобы поддерживать мастерскую на плаву. В каждом новом клиенте Рибаун сначала видел подосланного агента Гвардии Ложи и только потом — заказчика. Каждый вечер, возвращаясь домой, он до полусмерти боялся, что там его уже ждут. Что стоит открыть дверь, как железные пальцы вывернут руки, а железный голос скажет:
— Во имя и по распоряжению Ложи вы арестованы!
Земной психиатр в диагнозе сомневался бы недолго: ярко выраженная мания преследования. Сам же Рибаун просто считал себя разумно осторожным человеком. Пуганой вороной. Или — если использовать дословный перевод — пуганным сарехом, маленьким домашним грызуном.
Кожевенник сел за стол, налил себе вина. Достал из-за пазухи несколько свитков, бросил на стол, жестом пригласил Саргамо посмотреть:
— Вот все, что удалось раздобыть, благородный кин. По-моему, это должно вас заинтересовать.
Аристократ склонился над бумагами, торопливо просмотрел их. Первые две отбросил в сторону:
— Мусор!
Следующую прочитал внимательно, хмыкнул:
— Вот это уже лучше!
Выполняя просьбу Саргамо, Илама буравила кожевенника взглядом исподлобья. Даже подталкивала его мысленно: «Прочь, уходи! Забирай свои свитки и проваливай!»
Он что-то вполголоса разъяснял, спокойно и уверенно водя руками по документу, но внутри чувствовал себя неуютно. Присутствие девушки тяготило его, Рибаун до сих пор никогда не вел дела при посторонних. Да, с ним приходили люди, вроде того же копировщика Изнавара, но это были его люди, проверенные или купленные за хорошую цену.
Рибаун неодобрительно прищурился. Она, конечно, слишком глупа, как и все портовые девки, чтобы понять хоть малую крупицу из разговоров мужчин, но дознаватели Ложи, доведись ей попасть к ним в руки, заставят вспомнить все до последнего слова. У них и немые рассказывают, а безголосые поют как птицы.
— Откуда вот это?
— Ко мне в мастерскую поступил заказ якобы от торгового курьера в Чжандоу — срочно обшить кожей несколько свитков. Непромокаемой, так, чтобы выдержали дорогу морем. Сами документы мне не показывали — сказали: государственный секрет. Тогда я послал подмастерье обмерить свитки. Считается, что он неграмотен, — кожевенник усмехнулся. — Читать он действительно не умеет, зато обладает уникальной памятью: вернувшись в мастерскую, он не только доложил размеры, но и нарисовал точную копию свитков.
— Неплохо. Имя курьера ты не запомнил?
— Лиантар.
— Как он выглядел? Описать сможешь?
«Солмаон… Чжандоу… — Илама едва заметно поморщилась. — Ох, уж эти мужчины со своими хитроумными планами! Да любая задумка молодой разносчицы на торгу на животрепещущую тему: „как бы окрутить богатого купца“ куда как сложнее их заумных комбинаций!»
Она снова презрительно смерила Рибауна взглядом. Кожевенник дернулся, как от удара, покосился на нее уже с явным подозрением.
«Вот дубина! Неужели он никак не поймет, что видела я в погребальной яме всю их политику!»
На самом деле Иламе вдруг стало очень грустно оттого, что Рибаун отнимает у нее Саргамо. Конечно, скоро они закончат обсуждать свои дела, кислый кожевенник уйдет, но северянин уже не будет таким, как раньше. Он снова станет задумчивым, как будто он не здесь, не рядом с ней, а где-то далеко. Он будет все время думать о делах и больше не скажет ей: «Я тебя спасу!»
До следующего раза.
Фитили масляных светильников догорали, огоньки подрагивали, то опадая, то снова вздымаясь вверх — по комнате заплясали причудливые тени. Илама смотрела в потолок, разглядывая их бесконечную игру, и не замечала пристального взгляда Рибауна.
Саргамо передал кожевеннику кошель, тот принял его с поклоном.
— Неплохой улов. Но не более того. Надеюсь, в следующий раз ты порадуешь меня чем-нибудь повесомей.
— Непременно, благородный кин.
— Ладно, ступай. Если что, ты знаешь, как связаться. Илама торжествующе посмотрела на Рибауна: получил, мол? Меня за три монеты купить хотел, а самого на моих глазах выпроваживают. С подачкой на бедность.
Кожевенник понял ее по-своему, насупился, поклонился Саргамо и вышел, преисполненный самых черных подозрений. Руки его привычно дрожали.
Расставание с Иламой черным пятном легло на сердце. Конечно, девушка с жаром отозвалась на поцелуй, кивнула в ответ на «обязательно вернусь» и даже пообещала ждать. Но все равно Свену казалось, что он незаслуженно оскорбил ее, походя, не заметив, да так и оставил в опустевшей комнате доходного дома толстой Бреды.
«Ладно, недолго тебе осталось, девочка. Скоро я тебя увезу. Чего бы мне это ни стоило!»
Хеглунд в несколько прыжков пересек Веселую улицу, привычно скрылся в тени глухой стены, проверился, нет ли слежки. Вывернул наизнанку плащ, снял и сунул за перевязь дорогие побрякушки.
Быстро пробежал полкилометра по дну старой сливной протоки, зажав нос, чтобы не оставить на камнях содержимое желудка. Остановился у чахлого кустика огневца, пошарил рукой в корнях. Нащупал неприметную нишу и достал из нее тугой сверток, внешне похожий на ком грязного тряпья: самый последний нищий — и тот не позарится.
Свен выудил из свертка трансивер, пощелкал клавишами. Следящая система сообщала — рядом никого, можно переодеваться спокойно.
Под тряпками прятался бронежилет, весьма искусно сработанный под нательную рубаху. Хеглунд приладил его под плащ, затянул липучки и подмышечные ремни. Постучал себя по груди. Моноткань отозвалась глухим «ду-ду-ду».
«Вот и хорошо. Из гауссовки в упор не сразу пробьешь, а уж из самострела — тем паче. Даже синяков не насажает».
Оставалось еще одно дельце. Кружным путем Хеглунд побежал обратно в Мусорный квартал. «А вот, похоже, и то самое место…» — Стойте! — Свен услышал отчетливый скрип взводимой тетивы и про себя поблагодарил командира за то, что заставил вскрыть схрон и надеть бронежилет. Солмаонский агент, мол, вряд ли лучится дружелюбием.
Если у невидимого собеседника дрогнет рука или не выдержат нервы…
Хеглунд замер, чуть расслабил руки, медленно повернул их ладонями вперед, показывая, что безоружен. И подумал, что Квашнин поручил эту миссию именно ему в том числе и в воспитательных целях. Командир долго не мог простить Свену тот самострельный болт, что едва не пробил бронежилет во время похищения Иррабана. Так и сказал: «Слишком лезешь на рожон». И теперь вот Хеглунду, потерявшему чувство реальности, невредно будет столкнуться с опасностью лицом к лицу. Главное, чтоб броню не забыл.
— Вы всегда так приветливы?
— Тихо! Вы один? — спросили из темноты.
— Как видите.
— Предупреждаю: как только увижу кого-нибудь еще, стреляем сразу. Мои люди держат под прицелом всю площадь.
Свен, которому три минуты назад следящая сбросила несколько фотографий прилегающий территории, чуть усмехнулся. Недоверчивый стрелок пришел на встречу один. ТС знала о нем почти все: Крастал верой и правдой служил в Морском арсенале гильдии. В привычных землянам терминах его можно было назвать глубоко законспирированным агентом. Откуда бы у него взялись «свои» люди здесь, в самом центре гильдейской столицы?
— Хорошо, — он пожал плечами. — Стреляйте, если найдете в кого. А пока, может, перейдем к делу?
— Сначала, давайте выясним одну вещь. Кто вы такой?
— Мое имя вам ничего не скажет.
— Пусть так, но должен же я как-то вас называть.
— Кин Саргамо. Собеседник фыркнул.
— Что-то я не видел такой фамилии в родовых книгах Ложи.
— Это важно?
— Нет, но я предпочел бы разговаривать с человеком, а не с призраком.
— Вы меня видите, я вас — нет. Кто же из нас призрак?
— Но в отличие от меня, вы знаете гораздо больше. Я же — ничего, кроме выдуманного имени.
— Слушайте, Крастал! Вы то слишком беспечны, то чересчур подозрительны. Если видите во всем ловушку, зачем согласились встретиться?
— Вы воспользовались способом связи, который знал только я и еще один человек. Сегодня утром я проверил: он жив, хорошо себя чувствует и абсолютно уверен в отсутствии слежки. Вряд ли он согласился работать на вас, чтобы вывести на меня. Но даже если и так — все равно гвардейцам подобное поведение не свойственно. Значит, вы преследуете собственные интересы. Потому я и спросил, кто вы такой.
— Кто я такой — не важно, Крастал. Важно, кого я представляю. Мой господин — один из мастеров Ложи.
— Да? И кто же?
— Вы думаете, я назову вам имя? Ошибаетесь. Скажу только, что он хочет сотрудничать с вами в виду общих интересов. Вы работаете против Соцветия…
Человек в тени шевельнулся.
— Осторожнее с самострелом. Так вот, он тоже не слишком любит желтых. Его симпатии на вашей стороне, потому что его капиталы пострадают, если в Ложе победят сторонники торгового союза с Чжаньдоу. Мастер Партэно, которого пророчат в кандидаты на Высшее посвящение — противник моего господина. Если совместными усилиями нам удастся доказать его связь с Соцветием, польза будет обоюдной: вы получите массу полезной информации, а мой господин — прекрасную возможность свалить Партэно. Как видите, я откровенен с вами.
— Если, конечно, говорите правду. Пока я не слишком склонен вам верить.
— Мы на это и не надеялись. Поэтому мой господин решил сделать первый шаг. Мы передадим вам кое-какую информацию, весьма полезную для вас. Безвозмездно. Вы проверите ее, сделаете все, что необходимо, и, если результат вас удовлетворит, мы встретимся снова. Согласны?
— Сначала я послушаю вашу информацию.
— О! Это не займет много времени. Через два дня с побережья уходит торговая галера в Чжандоу. На борту корабля кроме всех прочих будет один ничем не примечательный моряк. Собственно, сам по себе он нас не интересует — просто курьер. Но при нем будет находиться очень примечательный документ. Срочное послание чжаньского агента своему начальству. Не знаю уж, где вы найдете это тайное письмо — в двойном ли дне заплечного мешка или зашитым в одежду курьера. Но найдете обязательно.
— И что в письме?
— Точно не знаю. Мы и так копнули слишком глубоко. Вроде бы речь идет о каком-то новом котле в императорских кузнях Чжандоу.
И вот тут Крастал себя выдал. Конечно, его учили владеть собой, и если бы Свен мог разглядеть лицо, то увидел бы, что на нем не дрогнул ни один мускул. Но напряжение оказалось слишком сильным, тело солмаонца слегка покачнулось, и он немного подался вперед.
Сначала из темноты показался самострел — снаряженный болт смотрел в землю, но рука на спусковом рычаге явно не дремала. Потом и сам Крастал вышел на свет, оказавшись невзрачным лысеющим дядькой с обычным, слегка унылым лицом и несимметричной щеточкой усов над верхней губой. Типичный клерк, тихий и неприметный, а потому — вне подозрений.
Свен приветствовал его легким полупоклоном.
— Я вижу, вас заинтересовала моя информация?
— Предположим. Но мне нужны более точные Сведения.
— Название корабля, имя и внешность курьера? Без проблем. Если, конечно, мы договоримся о сотрудничестве.
Собственно, в помощи солмаонской разведки земная ТС не нуждалась, главное — сдать чжаньского курьера, остальное не так важно. Но чтобы не вызвать подозрений, Свен готов был спорить и торговаться хоть до утра. Иначе у излишне недоверчивого Крастала моментально возникли бы подозрения: с чего это вы такие добрые, господа?
Вопреки, ожиданиям Хеглунда торг не затянулся. Сказать точнее — он даже и не начинался. Дальнейший разговор все больше касался гарантий и способов связи. По молчаливому согласию Крастала Свен понял, что крючок попал по назначению — его заглотнули вместе с половиной лески.
Высокие договаривающиеся стороны… договорились.
— Корабль называется «Рассекающий», принадлежит купцу Ахравану, торговцу древесиной и шелком. Курьер нанялся матросом, внешность самая заурядная: средний рост, невыразительное лицо, черные волосы. Отличительные приметы — небольшой шрам на шее, родинка на правой голени. Зовут Лиантаром. Настоящее имя неизвестно.
«Лиантаром он представился Рибауну, а на корабле его наверняка зовут по-другому. Наш пропахший кожами друг подсуетился быстро, но все равно не успел. К тому моменту мы уже два дня знали, где и с кем поедет послание. Спасибо следящей».
В самом конце беседы Крастал равнодушно спросил:
— Почему вы выбрали для встречи именно это место? Здесь безопаснее?
— Мусорный квартал? — Свен улыбнулся. — Совмещаю приятное с полезным. На Веселой улице самые умелые девочки.
«Все-таки хочет выяснить, кто я такой. Ну-ну. Даже если он начнет выспрашивать, кто меня здесь видел, ничего определенного не узнает. Толстая Бреда скажет, что я прихожу развлекаться с девочками. Иногда один, иногда с друзьями… Перекупить ее будет сложно — мое серебро ей по вкусу. Да и не станет она ради нескольких монет терять постоянный заработок на дорогом госте, кине Саргамо. Может, и предупредит еще — вы знаете, благородный господин, а вас тут искали, да-да, такой невысокий, лысоватый, с усиками…»
Они расстались довольные друг другом. Крастал — уверенный, что обязательно узнает настоящее имя этого Саргамо вместе с его покровителем и в случае чего сдаст обоих гвардейцам Ложи. А Хеглунд скинул на ретранслятор краткое сообщение: «операция завершена».
«Командир оказался прав: этот Крастал — слишком подозрительный парень. Что неудивительно при такой нервной работе. Если бы я просто передал ему послание, он не поверил бы ни единой букве. А так он непременно задействует свои каналы, информация пойдет наверх, и Лиантар до Соцветия не доедет. Его возьмут, тихо и аккуратно. Конечно, в „послании“, которое вез Стоквелл, мы изрядно преувеличили мощь и военную ценность паровой машины… — здесь Свен усмехнулся, вспомнив содержание письма, — …но благодаря усилиям Ли и сегодняшней акции информация дублирует друг друга, да вдобавок еще и подана так, что усомниться в ней почти невозможно».
— Ну, представь, — объяснял Квашнин три дня назад, во время обсуждения операции, — твоя страна разрабатывает новое оружие. Чрезвычайно мощное и чрезвычайно секретное. И вдруг ты перехватываешь вражеское сообщение, в котором довольно подробно описывается внешний вид ноу-хау, параметры, краткое описание, включая историю изготовления и испытаний. Короче, все то, что даже сами работники не знают до конца, не говоря уже о тебе. Что ты подумаешь?
— И думать нечего. Утечка. Надо срочно искать стукача.
— Именно. Получив от нашего трехлучевого друга копию доноса солмаонского агента, гильдейская президентура Чжандоу встала на уши. Как?! Где?! Откуда?! Ясное дело, они тут же настрочили свое послание, где изложили полные ТТХ машины и намекнули самым прямым текстом: ребята, у вас утечка, ищите, кто это там такой сверхинформированный. А мы в свою очередь, сдадим это послание вместе с чжаньским курьером солмаонской контрразведке. Хотя «контрразведка» — это слишком громкое слово, им здесь до нее еще расти и расти, сам знаешь, самый перспективный метод по раскалыванию агентов у них — это Доска Правды и Говорушник. Но интерпретировать факты они более-менее научились. В Чжандоу курьера так и не дождутся, а в Солма-раване появится еще один кирпичик в легенду о сверхмощном движителе для гигантских и непобедимых кораблей.
— Командир, это Дюваль. У нас тут одна проблемка.
— Что случилось, Жан-Поль?
— Географ хочет с тобой встретиться. Он уже несколько раз интересовался, когда же, мол, прибудет кин Кориал. Настойчивый…
Квашнин хмыкнул.
— Неужели? Иррабан недоволен нашей помощью?
— Да как тебе сказать… — изображение на дисплее трансивера дернулось — видимо, Дюваль пожал плечами. — Вообще-то нет. Не упускает случая поблагодарить: где бы я сейчас был, и все такое. Но, по-моему, обстановочка начинает его тяготить.
— Ну, он все-таки аристократ. Не привык к деревенскому быту.
— Не в этом дело. Мне иногда кажется, что он на нас косо поглядывает. Как арестант на охрану, перед тем, как слинять.
— Ну и хорошо.
Ответ командира заставил Дюваля удивленно вскинуть брови:
— В смысле?
— Пусть бегает. Обратно в гильдию он точно не вернется, побоится. Значит, решит двинуть в Солмараван или в Соцветие. Первое вероятнее, потому что он там многих знает, в Академии учился, переписку вел с тамошними умниками. Значит, постарается добраться до кого-нибудь из них, спрятаться там, переждать, обстановку изучить. Если посчитает, что коллега достоин доверия, откроет тайну, попросит поработать посредником. Ну, или сам предложит свои услуги. «Непобедимый император, вверяю себя Вашему милосердию и справедливости, которые известны даже за пределами Земли Тысячи Побед…» Дальше в таком же духе. Сам можешь представить.
— А нам что делать?
— Наблюдать спокойно. Если Иррабан попытается бежать, не препятствуй. Главное — не упусти его из виду. Я как-то объяснял Свену и Ли, что Иррабан — наш джокер в колоде. Похоже, пришло время вбросить его в игру. Конечно, лучше было бы самим предложить его, обменять на какую-нибудь ценную информацию. Но сейчас уже не до того, в Чжандоу слишком круто все завертелось.
— Хорошо, понял.
— Связь по расписанию, будет что срочное — в любое время. Вдруг наш географ захочет поиграть в «казаки-разбойники»…
— Во что?
— Неважно. В «нас не догонят». Можешь ему помочь даже. Про пожар я, помнишь, что говорил?
— Да. Считаешь, стоит его пугнуть?
— Если через три-четыре дня сам не слиняет — валяй. Чтоб пострашнее было: огонь, дым, враги под окнами зубами скрипят, ножи точат. Вы, значит, мужественно отбиваетесь от превосходящих сил противника, а он под покровом темноты…
— Понял, понял.
— Дай ему уйти и — по коням.
— Ты этих рогатых кошмариков лошадьми называешь?
— А как их еще называть? Баранами, что ли? Дюваль рассмеялся.
— Ладно, специально для тебя, Жан-Поль, — по баранам. Главное, трансивер включите на постоянную передачу, чтоб мы в любой момент знали, где вы. Зарядок хватит?
— Не знаю, командир. Может и не хватить. Не проще будет географу в багаж маячок подбросить? Если надо, следящая его в пять секунд запеленгует!
Игорь вздохнул. «Сколько можно! Объясняй — не объясняй, все бестолку».
— Угу, — с нарочитой иронией сказал он, — следящая, она такая. А еще есть веселые парни из имперской стражи, которые вполне могут Иррабана изловить и обыскать. И случайно обнаружить в его вещах нечто занимательное. В те же пять секунд. Или сам географ, например, полезет в переметные сумы и с удивлением обнаружит нечто, чего туда не клал. А он человек любознательный, очень заинтересуется неожиданной находкой.
— Не подкалывай, командир, я все понял.
— Хорошо. До связи.
Кин Иррабан с тоской посмотрел в окно. Все тот же скучный пейзаж: размытый осенними дождями деревенский тракт, унылая серая равнина до горизонта, покосившаяся ограда запущенного дома.
Он, блестящий выпускник императорской Академии Солмаона и известный географ, вот уже полтора оборота безвылазно торчит в этой глуши. Кин Кориал, спасший его от ареста в ту памятную ночь, куда-то запропастился, так же, как и его напарник — кин Саргамо. Иррабан подозревал, что благородные господа сейчас ведут отчаянный торг с Солмарава-ном и Соцветием за его голову.
А кин Риндгайл, вежливо, но твердо пресекавший любые попытки географа снестись с внешним миром, все больше напоминал ему тюремщика. С недавних пор его даже из дома перестали выпускать, мотивируя запрет тем, что вокруг шныряет слишком много местных, могут и углядеть беглого ученого. И стоило тогда спасаться от гвардейцев Ложи, чтобы сменить один каменный мешок на другой, пусть и более просторный?
Солнце уже закатилось, окрасив розовым тяжелую пелену облаков на западе. Небесный Диск едва царапал горизонт. Иррабан вздохнул, присел на край разобранной постели. Он хотел еще немного поработать этим вечером, поправить ошибки и неточности своего труда, но веки потяжелели, в голове шумело, как после молодецкой ночной попойки с академическими друзьями.
Мысль, ворвавшаяся в тягучую пелену полудремы, словно взорвалась внутри, от чего Иррабан пришел в себя, как по волшебству.
«Меня опоили! Усыпили, чтобы без помех передать покупателям!»
Он вскочил, схватил со стола полупустой кувшин с вином, принюхался.
Сонным отваром не пахло и в помине. — Похоже, я начинаю видеть заговор там, где его нет, — пробормотал он вслух. — Действительно, надо поспать. Эта комната и неизменная картинка за окном вгоняют в сон в сто раз надежнее любых снадобий.
Иррабан закутался в покрывало и незаметно для себя заснул.
В полудреме ему казалось, что он снова путешествует по северным землям, нанося на карту береговую линию Промерзлых морей. С безбрежного белого поля задувает ледяной бриз, но слуга уже разжег костер, укрывшись от ветра за холмом. Потянуло дымом, вроде бы даже затрещали горящие поленья.
«Хорошо!»
Кто-то потряс его за плечо. Наверное, пришли сказать, что ужин готов и благородного господина просят отведать.
— Кин Иррабан! Кин Иррабан, просыпайтесь! Географ открыл глаза, не сразу сообразив, где он и что происходит. В первое мгновение он даже испугался, и едва не запачкал покрывало — над ним склонился человек с палашом в руках. Бесформенный в темноте и оттого просто огромный.
— Кин Иррабан!
Только теперь он узнал его по голосу: Риндгайл, негласный тюремщик.
«Но почему он с оружием? Что?! Нападение?» Географ широко раскрыл глаза, заворочался, пытаясь выпутаться из покрывала. Вдохнул полной грудью и понял, что огонь ему отнюдь не приснился. Пахло гарью, в полуоткрытую дверь прокрался сизый дымок, который стелился по полу, в окне разливалось красное зарево. На улице что-то кричали.
— Быстрее, кин Иррабан! На нас напали. Чжаньцы. Бегите на задний двор, седлайте скакуна — и ходу! А мы постараемся их удержать. Скорее же, если вам дорога жизнь!
Ученый соскочил с постели, суетливо принялся собирать разложенные на столе записи. Темнота мешала ему, он нащупал кресало, светильник и попытался высечь огонь. Сноп искр на короткий миг осветил комнату, фитилек затлел алым глазком.
— Вы что?! — крикнул Риндгайл. — Гасите немедленно!
В тот же миг в оконную раму что-то глухо бухнуло два раза подряд. Третий болт прорвал пленку рыбьего пузыря и с силой впечатался в противоположную стену.
От неожиданности географ уронил светильник, тот закатился под стол и погас.
— Нет времени, кин Иррабан! Уходите!
— Но мои записи…
— Уходите! Быстрее! — Риндгайл схватил ученого в охапку, сунул в руки плащ, переметные сумы с едой и деньгами. Последнюю географ так еще ни разу и не открыл.
Человек, которого Иррабан про себя звал тюремщиком, потащил его вниз по лестнице. Первый этаж оказался весь заполнен дымом. С улицы доносился звон оружия, короткие команды, крики. Окна зияли прорехами, тут и там в полу торчали самострельные болты. Обмотанные паклей головки горели чадным пламенем, роняя вокруг пылающие капли. Занавесь, разделявшая комнаты, превратилась в тлеющие рваные полосы.
Риндгайл толкнул ученого в сторону.
— Бегите, кин Иррабан! И будьте осторожны! Они бьют зажигательными стрелами!
И тут же скрылся в дыму. Скрипнула дверь, звуки битвы усилились. Новая порция болтов вгрызлась в стену дома короткой дробью. Кто-то застонал.
— Бей желтушников! — отчаянно закричал голос со скамиррским акцентом.
Географ колебался недолго: в тот момент, когда снаружи долбанули в дверь чем-то тяжелым, он рванул к противоположному выходу. В считанные мгновения оседлал своего скакуна — того самого, на котором уже бежал однажды из осажденного дома, — вскочил в седло и, дернув поводья, помчался на север, оставив за спиной пожар и звуки битвы. Вслед ему запоздало хлопнуло несколько самострелов, огненный росчерк пронесся совсем рядом, еще два болта ткнулись в землю чуть впереди.
Поздно. Птичка ускользнула.
Иррабан с раскаянием подумал о своих спасителях. Эти люди уже второй раз рискуют ради него жизнью, возможно сейчас — в последний. Неизвестно сколько там чжаньцев, может сотня. Людей Риндгайла перебьют ради того, чтобы он, Иррабан, снова остался на свободе.
— Он скачет на северо-запад, командир. Мы идем следом в трех километрах.
— Да, мы видим вас. Понятно теперь, куда он едет.
— Куда?
— В предместье Солмаравана, небольшой городок под названием Тихая заводь.
— Похоже на кладбище.
— С твоим юмором, Жан-Поль, надо в Хоуп-ИТВ выступать. Это не погост, а вполне респектабельное местечко, для не очень бедных. Точнее — для очень не бедных. В городке живут торговцы, имперские советники, бывшие фавориты.
— Гм… Его ж там повяжут в пять минут!
— Судя по всему, он направляется к своему старому однокашнику, естествоиспытателю кину Лиганова. Как мы и предполагали. Он у нас теперь и на Три Лианы в обиде, и на Чжандоу, думает, небось, что вас всех перебили. Деваться ему некуда, вот и решил предложить свои услуги Солмаону. Проследи его, и возвращайтесь на побережье. Корвет вас заберет.
— А кто будет за географом приглядывать?
— Оставь Рихтера. К утру прибудем мы с Мириком. Попробуем сдать Иррабана и тем, и другим. Солмараван и так его ждет не дождется, да и чжаньцам не мешало подкинуть подсказочку.
Трое суток Квашнин упорно старался стравить имперцев друг с другом, используя Иррабана, как приманку. Солмаон направил в Тихую заводь специального посланника с внушительным эскортом. Полномочия у него были самые широкие: от любезного приглашения географа ко двору до немедленного ареста, если вдруг заартачится.
Кин Лиганова успел три раза раскаяться, что согласился принять у себя Иррабана. Имперский посланник в твоем дворе — отличный повод для пересудов и сплетен. И никто, конечно, не поверит в хорошие новости, все соседи в один голос заявят: его приезд — преддверие ареста. И не отмоешься потом, каждый встречный будет смотреть с подозрением, большинство старых друзей отвернутся от тебя, а те, что побогаче, вообще откажут от дома.
Иррабан уехал с посланником, естествоиспытатель взялся их провожать до самого Солмаравана, а когда вернулся, обнаружил, что в доме все перевернуто. Полы вскрыты, мебель порублена в щепы, и даже резные декоративные панели, которые он привез из горских княжеств, варварски отодраны от стен — агенты Чжандоу искали бумаги географа.
Квашнин тоже проводил Иррабана до столицы, передал сведения чжаньцам, а для уверенности встретился еще и с Рибауном. Тайная Служба давно знала, что кожевенник работает и на Соцветие, в разговоре с ним Игорь как бы случайно упомянул беглого ученого. Рибаун вдруг куда-то заторопился, наскоро пересказал кое-какие новости, одна из которых повергла землянина в шок.
А через день, когда с императорского двора Иррабану доставили личное приглашение Гравандера II, чжаньцы дерзко переиграли солмаонскую разведку. Географа практически не охраняли — предложения императора были слишком щедрыми, чтобы опасаться побега. На всякий случай к нему приставили двух соглядатаев, обязав следить за всеми передвижениями ученого.
Утром их нашли на задворках постоялого двора с перерезанным горлом.
Кин Иррабан исчез.
Игорь вернулся с материка почерневший от усталости и сразу же вызвал к себе командиров групп. Коротко рассказал им о побеге Иррабана, о похищении, но агенты сразу же заметили, что командира гнетет совсем другое.
— …но когда наш благородный географ прибыл в столицу, и ему назначили аудиенцию у самого императора, его прямо из-под носа солмаонской разведки выкрали шпионы Чжандоу. Прямо с постоялого двора, где он остановился.
— Но это же хорошо! Ты же сам говорил: «Мы вбросим козырь в игру, когда придет время». Разве нет? — спросил Ли.
— Да, говорил. Но сейчас чаша весов чересчур качнулась в сторону Соцветия: они строят машину, а теперь и географ у них же… Они могут максимально форсировать исследования, опасаясь противодействия Солмаона. И двигатель, и путь на запад вполне могут быть подготовлены уже к концу зимы. Если, конечно, Гравандер II не сделает ответный ход.
Агенты ждали продолжения, но Квашнин замолчал. Он как будто давал понять, что разговор закончен — взял со стола трансивер, набрал код и сказал в микрофон:
— Свен, зайди ко мне. Срочно.
— Мы больше не нужны, командир?
— Ребята, не уходите. Сейчас Свен придет… — неожиданно попросил командир.
Дюваль и Ли переглянулись: Квашнин не часто говорил таким тоном.
Хеглунд появился через несколько минут, когда напряжение в кабинете достигло максимума.
— Всем привет! — задорно провозгласил он с порога. — Наклевывается новое дельце, командир? Хорошо! А то я уже соскучился.
По рекомендации аналитического отдела шведа решили временно попридержать в резерве. Подозрительный Крастал усердно копал вокруг Веселой улицы, пытаясь выйти на таинственного кина Саргамо. Ничего путного он пока не нашел, но рисковать все же не стоило.
— Свен… — неестественно спокойно сказал Квашнин. — Сядь, Свен.
Швед осторожно опустился на стул.
— Что случилось?
— Вчера вечером на Веселой улице гвардейский патруль обнаружил труп. Труп девушки… Ее опознали. Это был Илама, Свен.
— К-кто?! — заикаясь, спросил Хеглунд. От внезапно прилившей крови его лицо исказилось и превратилось в неподвижную маску.
— Илама.
— Н-нет, я с-спросил, кто… ее убил?!
— Говорят, уличные грабители. Она возвращалась от подруги и…
— Я не успел, — тихо сказал швед.
— Что?
— Я хотел увезти ее и… не успел.
Он опустил голову, посмотрел на свои руки. Несколько раз разжал и сжал кулаки. Игорь поднялся из-за стола, хотел обнять Хеглунда за плечи. Тот резко отклонился в сторону, словно дав понять: не трогайте меня сейчас.
Дюваль и Ли с жалостью смотрели на него.
— Све-ен… — тихо позвал Жан-Поль.
— Ничего, — сказал Хеглунд. — Со мной все в порядке. Он резко вскочил, обвел стены помутневшим взглядом и выбежал из кабинета.
— Я догоню, пока он что-нибудь над собой не учинил, — сказал Дюваль и бросился следом.
— Это правда? — спросил Ли.
— Что?
— Про грабителей. Квашнин на мгновение замялся.
— Нет, Ли. Иламу убил Рибаун, кожевенник. Якобы за то, что слишком много знала. Свена долго не было, она заволновалась и помчалась в мастерскую к Рибауну, он ей по глупости однажды адрес оставил. Илама частенько видела их вместе, подумала, что кожевенник может что-то знать. А он решил, что его выслеживают, слишком уж приметно девушка крутилась около мастерской, могла всех выдать. У Рибауна с головой явно не все хорошо, паранойя цветет буйным цветом, вот и зарезал любопытную.
Китаец беспокойно оглянулся на дверь, как будто ожидал, что Свен все слышал и сейчас ворвется в кабинет, начнет крушить мебель.
— Врет?
— Может, и врет. Скажем, она ему просто не дала. Ре-шила, что кроме нашего Свена никто ей больше не нужен — и не дала. А он оскорбился: как же так, портовая шлюха имеет наглость ему отказывать? И саданул ножом под ребро. Но… я в это не верю. С его осторожностью он на себя не стал бы труп вешать, если б не имел на то серьезных причин.
— А Свену ты почему не сказал?
— Господи, Ли! Подумай сам, что сделает Хеглунд, узнав правду? Наплюет на все инструкции, вооружится до зубов и отправится в Морскую столицу восстанавливать справедливость. Во-первых, наиболее близкой к провалу ситуации я себе и представить не могу, а во-вторых, Рибаун пока слишком ценен для нас.
Ли передернуло. Он поднял голову, с отвращением по-. смотрел командиру прямо в глаза:
— И ты ему заплатил? Зная обо всем, заплатил? Когда-то ты говорил, что Служба, мол, не продает своих! А это тогда как называется?!
Квашнин поднялся, положил руку китайцу на плечо. Тот хотел было ее сбросить, но Игорь цепко ухватил его за предплечье и встряхнул:
— Не сверкай на меня глазами, Ли! Да, я заплатил ему! И ни словом не обмолвился про гибель Иламы! И Хеглунду не сказал, кто на самом деле убил ее! Ты это хотел услышать? Или то, что мне было противно не меньше твоего?! Только ты услышал все с моих слов, а я сидел за одним столом с убийцей, пил с ним, разговаривал! И я не меньше твоего хотел разрядить ему в голову самострел… — Он сник, снова сел в кресло, сцепил руки за головой: — Но я не имел права, Ли. От нас и только от нас зависит, будут ли земляне жить на Надежде через сто лет. Мы не имеем право на ошибку, на жалость или — если уж на то пошло — на месть. И я тебе снова скажу то же самое, что уже говорил недавно: нам пора забыть про щепетильность и высокие идеалы. Забыть, как бы это не было тяжело.
Архивные справки.
Из обзорной лекции «Политика Земли и современное положение на Надежде».
…Военными Генштаба ООН, а также некоторыми высокопоставленными чиновниками национальных правительств (например, Евросоюза и САСШ) неоднократно высказывалась идея противоположного плана. Предлагалось не истребить, а наоборот — оставить в покое аборигенов Надежды, естественно, под негласным контролем землян, используя их в качестве пропаганды инопланетной угрозы. Своего рода пугала для простого обывателя, не слишком разбирающегося в межцивилизационных противоречиях. По утверждениям военных под давлением «чужой» угрозы прогресс — в первую очередь оружия — двинется семимильными шагами.
СМИ и политические противники ехидно намекали, что генералы заботятся не о прогрессе, а в первую очередь о себе. В «холодной войне» с аборигенами Надежды ордена и чины зарабатывать куда как проще, чем в наше спокойное время, а на гонке космических вооружений можно очень неплохо погреть руки.
Кроме того, опасения правозащитников, что все это на многие годы станет прекрасным поводом ввести жесткое правление с военным положением, милитаризацией общества и цензурой, сделали идею генштабистов абсолютно непопулярной.
Но, так или иначе, большинство национальных и международных политических партий выводит специальным пунктом в своей предвыборной программе или вечный мир на Надежде, или тотальную «зачистку» планеты (в зависимости от пристрастий большинства избирателей своей страны), и обещают добиваться нужного решения в ООН.
Дебаты не смолкают уже седьмой год, появилось даже несколько новых религиозных сект, вроде «Очищения» и «Света Господнего душам заблудших», не говоря уже о «специализированных» террористических организациях.
Пока на Земле спорят, колонисты Надежды, вполне разумно опасаясь за свое будущее, вынуждены перейти от пассивного наблюдения к обороне. Шесть лет назад по предложению аналитического отдела колониального правительства силами Тайной Службы запущена программа «Стагнатор» (с молчаливого согласия Метрополии) — в противовес форсированию развития аборигенов, и как альтернатива полному уничтожению.
Не обладая значительными людскими и материальными ресурсами для военного противостояния и даже для специальных акций, Тайная Служба разрабатывает ряд мер, способствующих торможению прогресса в области механики, астрономии, судостроения на Восточном материке. Кроме того, действующим полевым агентам Тайной Службы приказано всеми силами препятствовать опасному сближению Восточных Империй. По всеобщему молчаливому согласию лучше всего будет снова столкнуть вечных противников в военном противостоянии, ибо тогда ресурсы пойдут не на исследования неведомых земель, а на вербовку солдат, осадные машины и снабжение армий…
