СТАГНАТОРЫ
Кто-то очень большой и знакомый тронул Юнари за плечо. Даже как будто прошептал на ухо: «Встава-ай». Юнари вздрогнула и открыла глаза.
— Коста?
Никого. Ни единой живой души.
И ничего знакомого рядом — Юнари лежала на широкой постели с дорогим вышитым балдахином. Раньше ей не доводилось видеть такой роскоши: тканые простыни вместо циновок, атласное покрывало, гладкое и приятное на ощупь.
— Где я? — девушка недоуменно огляделась.
Комната, в которой она оказалась, выглядела просторной. Постель стояла точно посредине, а вокруг еще оставалось достаточно места — хоть танцы устраивай. Рядом примостился низкий чайный столик, заставленный плошками с умопомрачительными сладостями и фруктами. Чуть поодаль, в ближнем углу, красовался второй столик, изящный, отделанный красивыми костяными вставками по черному дереву. Внизу теснились многочисленные ящики и ящички, а лакированная крышка была расчерчена черно-белыми квадратами, несколькими параллельными линиями и вложенными друг в друга кругами, видимо, для каких-то неизвестных Юнари игр. В термах ей не раз приходилось слышать о новой моде: с недавних пор люди, рангом и достатком повыше, те, у кого оставались силы после целого дня работы (если они вообще знали такое слово — «работа»), пристрастились к подобным развлечениям.
По стенам тянулись резные шкафчики с коллекцией статуэток. Фигурки изображали всадников или гарцующих скакунов, неистовых и стремительных. Одна стена, та, что осталась пустой, прикрыта богато вышитой занавеской, узор тянется до самого пола, удачно сочетаясь с рисунком ковра. Если чуть прикрыть глаза, кажется, что стена сливается с полом.
«Как я здесь оказалась? И что это за место?» Странная комната. Обставлена красиво, кто ж спорит. Единственное, чего в ней не было — это окон. Вообще ни одного. Как будто люди, живущие здесь, ненавидели солнечный свет.
Юнари откинула покрывало, спустила ноги на пол и только теперь поняла, что спала в одной короткой рубахе. Как дома…
«Может быть, Коста привел меня сюда? И это теперь будет наш новый дом?»
Последнее, что она помнила — бессонная ночь в доме, пятый или шестой день ожидания, угасающая надежда, что он вернется, как обещал, одиночество, пустая циновка. Бесполезные попытки заснуть, предутреннее забытье, а дальше — дальше — черный провал.
Девушка прошлась по комнате, касаясь ладонями то лакированной столешницы игрового столика, то резных фигурок. Босые ноги утопали в теплом и мягком ворсе ковра.
Поначалу незнакомая обстановка действовала угнетающе, Юнари очень хотелось испуганно забиться в самый дальний угол и ничего не трогать. Но комната совсем не казалась враждебной или страшной. Наоборот — чувствовалась добрая и умелая рука.
Девушка попыталась представить себе хозяина: высокий, широкоплечий. Наверное, веселый и душевный, часто шутит, смеется.
«Да это же Коста!»
Юнари улыбнулась. Как было бы здорово, если бы она угадала!
И красота хозяину не чужда. Да и вообще — разве может быть плохим человек, влюбленный, судя по коллекции, в гордую стать скакунов.
В животе заурчало. Девушка не сразу поняла, что это за звук, испуганно дернулась. Потом смутилась — неприлично же. Мама говорила: «Живот разговаривает, когда хозяину сказать уже нечего». Беседовать в пустой комнате особо не с кем, разве что со скачущими фигурками, а кушать хочется. И хозяина нет, не у кого разрешения спросить.
Понукаемая голодом, Юнари вернулась к столику с едой. Открыла первый же попавшийся кувшинчик — пахло ягодами. Налила немного, попробовала. Вкусно! И фрукты выглядят соблазнительно. Девушка покопалась в плошках и вазочках. Сладкие дольки в просяной муке, маленькие булочки, кисло-сладкий соус из корешков речного тростника… Раз есть он, значит должно быть и мясо. Дома, в деревне, и в термах девушку особо разносолами не закармливали, но Коста любил ее побаловать, часто приносил в дом всякие вкусности, про которые она раньше и не слыхивала. Например, мясо озерного грызуна копори, сушеное с травами, что придавали ему удивительный, ни с чем не сравнимый вкус. К нему-то как раз и полагался тростниковый соус. Чтобы оттенить чрезмерную остроту.
«А, вот оно!» — Девушка нашла плошку с мясными колечками, напоминающими монету с дыркой посредине. Коста рассказывал — их специально делали такими, для гурманов. Самое правильное сочетание вкусов получалось, лишь когда колечки нанизывались на очищенный тростниковый корень.
«Ну, мы с тобой люди попроще, — смеялся он тогда, — обойдемся и соусом. Все равно получается вкусно до умопомрачения».
Юнари подцепила пару колечек, вымочила в соусе и положила в рот. М-м-м…
За спиной что-то негромко щелкнуло. Она обернулась, едва не опрокинув столик с едой. Вскочила, попятилась, выставив перед собой руки.
Прикрытая вышитой занавеской и потому незамеченная дверь распахнулась. В комнату, пригнувшись, чтобы не задеть низкую притолоку, вошел худощавый мужчина с хищным лицом. Черные, как ночное затмение Небесного Диска, волосы собраны в пучок на затылке — чтобы не мешали сражаться. На груди покачивался серебряный шнур с плетеным узлом в виде человеческого зрачка.
Впрочем, все это Юнари разглядела значительно позже. А в первый момент она выкрикнула:
— Не подходи!!! А то закричу!
И зажмурилась.
Прошел миг, другой, третий. Ничего не происходило.
Девушка открыла глаза: неожиданный гость стоял на прежнем месте, совсем не собираясь на нее нападать. Заметив, что на него смотрят, он широко улыбнулся.
— Кто ты?! — спросила Юнари. Хотя нет, это был не тот вопрос, который она хотела задать самым первым. И тут же исправилась: — Где я? Что это за место? Где Коста? Почему его нет рядом? Я знаю, вы его забрали. Куда его спрятали? За что?
«Самых первых» вопросов почему-то оказалось больше одного. С каждой новой фразой брови гостя взлетали все выше. Он кивал, пытаясь вставить хоть слово. Наконец, он все-таки смог прорваться сквозь бесконечную череду слов.
— Не волнуйся, это Косталан просил тебя спрятать. Он сейчас выполняет важную работу, очень важную, жизненно необходимую для всего Соцветия. Личный заказ императора, да продлится вечно его правление!
Девушка недоверчиво переспросила.
— Коста выполняет заказ императора?
— Да. Заказ чрезвычайный и очень срочный.
— Какой?
— Извини, но ты сама должна понимать, что этого я тебе сказать не могу.
— Коста здесь? Рядом?
— Нет, в императорских кузнях. Но обязательно придет, как только сможет.
— Когда?!
Гость пододвинул к столику кресло, спросил:
— Можно я присяду? Целый день на ногах…
Юнари почувствовала укол совести. Наверняка, у него много дел — вон какой важный! Десятки, если не сотни. Он специально выкроил время, чтобы заглянуть, рассказать обо всем, а она на него наорала и, даже выяснив, кто он, до сих пор не вспомнила о приличиях. Коста будет недоволен. Он так долго учил ее принимать гостей! Но вот теперь, когда его рядом нет, она моментально обо всем забыла.
— Да, да! Конечно! Садитесь, благородный господин.
Усмехнувшись неожиданной перемене, гость опустился в кресло. Откинулся на спинку, вздохнул. Юнари показалось, что он лишь неимоверным усилием воли сдерживает накатывающую усталость.
Он посмотрел на столик, взглядом попросил разрешения..
Девушка покраснела.
«Разве так принимают людей, принесших добрую новость?! Плохая из меня хозяйка!»
— Может, хотите что-нибудь выпить?
— Честно говоря, да. Не помешает. Но только, если ты составишь мне компанию. Офицер не может пить один в присутствии женщины.
Он откупорил кувшин с вином, разлил в чаши. Юнари взяла свою, пригубила. Напиток оказался терпким и вкусным, он словно бы разбудил жажду — захотелось пить еще. Она не заметила, как закончилась вино, даже с удивлением посмотрела внутрь: куда это все подевалось?
Чаша была пуста. Девушка поставила ее на край столика.
Гость улыбнулся, налил ей снова, пригубил сам и, взяв из вазы солнечный плод, захрустел сочной мякотью.
— Спасибо, Юнари.
— Расскажите еще о Косте, — попросила она. Лицо офицера омрачилось.
— Зная о важности работы, враги хотят ему помешать. И не остановятся ни перед чем. Они способны на любую подлость, на любой, самый низкий поступок.
Юнари переполошилась.
— Ой, его же могут убить! И вы так спокойно об этом говорите! Пожалуйста, защитите его! Вы же, — он запнулась, — вы — офицер Всевидящего Ока, да?
Ему ничего не оставалось, как признаться. — Да.
— Я… я раньше плохо относилась к вам, — она смущенно вертела в руке чашу, смотрела в пол. Со стороны ее поведение казалось умелой игрой, но гость знал о наивной честности Юнари. — После того, как ваши люди увезли от меня Косту, я возненавидела вас. Потом я попала сюда… — Она обвела рукой комнату. От резкого движения закружилась голова, девушка покачнулась. — А Коста неизвестно где. Я очень волнуюсь за него, а теперь вы говорите, что ему угрожает опасность! Пожалуйста, защитите его! Я очень вас прошу!
— Не бойся, — сказал неожиданный гость. Поставил на стол чашу, ободряюще кивнул. — Его охраняют, враги и на сто шагов не подкрадутся. Но они могли попытаться украсть тебя, чтобы добраться до него. Использовать, как приманку. Понимаешь?
— Д-да… — Юнари вздрогнула. Она вдруг явственно представила злую, грубую руку, ухватившую ее за волосы, мерзкий гогот, гортанный акцент. Вот ее тащат по жесткому каменному полу, бросают под ноги седому и невысокому северянину в непривычных доспехах.
«Вот она!»
Он скалит зубы, пребольно пинает ее в бок. Потом наклоняется к самому лицу и, ощерив гнилые зубы в мерзкой усмешке, шипит:
«Молись Небесному Диску, девочка, чтобы твой дружок сделал все, как мы хотим. Иначе за тебя никто не даст и потертого медного грошика».
Заметив ее испуг, он наслаждается им несколько коротких мгновений, потом добавляет:
«Нет, мы тебя не убьем, не бойся. Но поверь мне, лучше бы убили. Потому что, если твой Косталан будет артачиться, мы сначала передадим ему твои пальчики… по одному, потом язык, потом руки, потом…»
Фантазия разыгралась не на шутку. Юнари дрожала, затравленно оглядываясь по сторонам. Гость что-то говорил, но она не слышала. Перед ней, как живой стоял старик — предводитель похитителей. Он гоготал, любуясь эффектом своих слов:
«Да! Я забыл рассказать, что будет в самом конце! Потом мы вернем ему тебя. Надеюсь, он окажется благородным человеком и не бросит тебя за внезапно… ах-хха-ха… поблёкшую красоту! Молись, маленькая сучка!»
Девушка заплакала. И там, в жутком кошмаре наяву, и по-настоящему. От страха и — почему-то — от усталости подкашивались ноги.
«А пока, шлюшка, иди, вымой котлы! Слышишь, не заставляй меня повторять, иначе тебе снова придется отведать моей трости!»
Голос предводителя почему-то зазвучал совсем по-другому. Он вдруг стал на удивление знакомым, привычным. Хриплый, надтреснутый — таким нельзя просто говорить, только вопить или ругаться.
— Не отдавайте меня ему, — тихо сказала Юнари. — Пожалуйста. А то он опять заставит меня чистить котлы! И снова будет бить! Он никогда ничего не забывает и не прощает! Не отдавайте…
Она перешла на шепот, а потом и вовсе замолчала. Язык ворочался с трудом, будто он весил не меньше пары алинов.
Офицер подошел ближе, легонько ухватил ее за локоть и направил к постели. Юнари не сопротивлялась.
— Вот потому мы с Косталаном и решили тебя спрятать. Он просил передать, чтобы ты не волновалась, ждала его и никуда не выходила…
От его слов на душе становилось спокойно. Косталан помнит о ней, думает, он защитит. У него такие могущественные друзья, которые помогут, если что.
Гость продолжал ворковать прямо над ухом:
— …как только он сможет хотя бы ненадолго оторваться от своих дел — он сразу придет повидаться. Так и просил передать.
Юнари кивала, на слова сил уже не хватало. Испарились куда-то, словно после целого дня непосильного труда. Странно, а вроде бы совсем недавно проснулась. Тело казалось чужим, незнакомым.
Она опустилась на кровать, упала на спину и моментально забылась.
— Вот и хорошо, девочка, — сказал Зрачок Креганон. — Отдыхай. Сон тебе не помешает.
Верный слуга Всевидящего Ока вынул из-за пазухи небольшой пузырек, подошел к столу с едой и быстрыми, точными движениями капнул немного в вино и в небольшой кувшинчик с ягодным настоем. Девушка спит уже двенадцать дней и явно потеряла счет времени. Ей кажется, что из дома ее увезли совсем недавно, вчера или позавчера. Вот и хорошо.
Меньше мороки.
Смешно. Она каждый раз спрашивает, не служит ли он Всевидящему Оку, а он каждый раз сознается. Сонник из трутовых грибов не только пробуждает странные видения, но и на память действует. Жалко будет, если придется держать ее здесь до конца — тогда девочка может и забыть своего Косту.
— Отдыхай, — повторил Креганон снова и вышел из комнаты. Щелкнули невидимые запоры, и Юнари снова осталась одна.
Приятно, когда люди зовут тебя мастером и смотрят в рот. Приятно, когда прислушиваются к каждому твоему слову, а любое приказание выполняют беспрекословно. Но очень трудно, а порой и почти невозможно продолжать работу не с теми людьми, с которыми начинал. Все приходится объяснять заново, проверять знания нового человека, его надежность. А потом повторять все это снова и снова.
Практически каждое утро в мастерской не досчитывались одного-двух работников. Обычно, кого попроще: подмастерьев и подносчиков, но иногда и заслуженных, опытных литейщиков. Всевидящее Око прочесывал людей Косталана, словно гребнем, частым и смертоносным. Легионеры охраняли все входы и выходы, старый знакомец Веко торчал в кузнях почти безвылазно. К самому мастеру Ресницы относились подчеркнуто уважительно, некоторые даже кланялись, но стоило ему попытаться выйти на улицу, как его тут же остановили.
— Стойте, Косталан-са! Вам нельзя.
Задерганный и усталый кузнец моментально потерял над собой контроль:
— Что, нельзя даже за ворота выйти?! Это что, тюремная башня? Я заключен под стражу?! Тогда наденьте на меня цепи!!! Приклепайте прямо к пароделу, чтоб никуда не убежал!!!
Ресницы Ока слушали спокойно, лишь один, мрачный тип с выжженным клеймом грабителя караванов, крепко стиснул ложе самострела. Побелевшие костяшки пальцев и давящий взгляд исподлобья не укрылись от Косталана. Он рванул легионера за руку:
— Давай, стреляй! Что же ты?! Охраняй меня еще лучше! До смерти!
Кузнец едва не вырвал оружие — силы ему было не занимать. Стражник хотел было оттолкнуть его, двинул плечом и тут же получил в ответ сокрушительный удар в грудь. Легионер повалился на землю, остальные сдвинули пики, намертво перекрыв ворота. Пострадавший охранник тяжело ворочался в пыли, страшно ругался и шарил рукой в поясном кармане, нащупывая самострельные болты. Неизвестно, чем бы кончилась потасовка, но в самом начале перепалки один из Ресниц со всех ног бросился за командиром. Веко поспешил к воротам, выкрикивая на ходу:
— Косталан-са! Мастер! Постойте!
Кузнец обернулся. Несколько дней назад офицер представился, назвавшись древней аристократской фамилией — Лебанури. А потом смущенно пробормотал, что он больше привык, когда его называют Скользким за невиданное умение добывать у зазевавшихся ротозеев кошели и связки с монетами. Наверняка сиятельные предки бывшего вора, а ныне — командира надсмотрщиков, с неодобрением смотрели на потомка, забывшего о чести рода. Но и он вряд ли смолчит в ответ: кто-то из них промотал состояние, оставив ему в наследство лишь поблекшую славу и кучу неоплаченных займов.
— Ваши люди, Скользкий-са, не выпускают меня из мастерской!
Если Веко и заметил подначку, то никак на нее не отреагировал.
— Но вы же знаете, что происходит, Косталан-са! Мастер Хинновари до сих пор не найден, литейщик Сантори скрылся, от солмаонских шпионов проходу нет! В такое время мы просто не можем вас выпустить, это опасно! Вы же понимаете, если они не смогут вас похитить, они убьют вас!
Убьют, не задумываясь! Сюда им хода нет, но вполне возможно, что они только и ждут момента, чтобы вы появились в городе. Мы не можем рисковать вами, Косталан-са! Поймите! Уважаемый Зрачок Креганон и я — мы лично отвечаем за вашу безопасность перед самим Оком! Никто вас не арестовывал! Ресницы Ока на воротах и в мастерских — это охрана, а не стража. Понимаете разницу?
Вечером мастеру доставили послание от Креганона. Высокопоставленный (Косталан вспомнил старую форму этого слова — «высокосидящий» — и невесело усмехнулся) офицер писал: «…с Юнари все в порядке. Она в надежном месте, о ней заботятся и охраняют. Часто спрашивает о вас, просила передать, что с нетерпением считает дни до вашей встречи…»
Кузнец так и не понял, что Зрачок хотел сказать этим письмом. То ли пытался успокоить, то ли ненавязчиво напоминал о негласном «договоре» между ними. В конце концов, он все же пришел к выводу: письмо — своеобразная форма скрытой угрозы. Наверняка Креганону доложили об утреннем инциденте у ворот, вот он и поспешил намекнуть буйному мастеру: не рыпайся, мол, иначе сам знаешь, что будет. Ведь твоя подруга у нас.
И все же вопреки чисткам, ежедневным проверкам и саботажу, сердце пародела — котел уже водрузили на кузнечный стол. Обычная наковальня здесь бы не подошла, пришлось делать специальный постамент. Посовещавшись с опытными мастерами-литейщиками, Косталан решил, что процесс соединения должен быть непрерывным: десять человек раскрутят тяжеленный ворот, медленно вращая сложенные вместе половинки котла. А разогретый металл начнут плющить по стыку молотами, сваривая «суповое» железо в единое целое.
Он хотел поставить на ворот подмастерьев помоложе, но людей не хватало: кто-то должен был раздувать меха, поддерживая равномерный нагрев всего стыка, кто-то — счищать нагар и менять молоты на более легкие. Пришлось обратиться за помощью к Веку. Тот послал курьера к начальству, и уже к середине дня в ворота кузни под охраной легионеров вступила колонна закованных в цепи людей.
Не дожидаясь недоуменных вопросов, Лебанури-Скользкий объяснил:
— Это грабители и убийцы, Косталан-са. Их преступления столь ужасны, что им даже отказали в праве стать слугами Всевидящего Ока, приговорив к очистительному сожжению перед ликом Небесного Диска. Но император, да продлится вечно его правление, в своей милости заменил им смертную казнь на рудники. Их семнадцать, самые сильные и выносливые из всех, что ждали каторжного каравана в городских тюрьмах. Сегодня и все остальное время, сколько понадобится, они будут работать на вас, мастер, а потом их доставят в Найшайские рудники, где они никому ничего не смогут рассказать.
Косталан, насмотревшийся за последнее время на головорезов и душегубов, пусть и бывших, лишь пожал плечами. Но остальные литейщики косились на. опасных гостей неодобрительно и даже пытались устроить нечто вроде бунта, наотрез отказываясь поворачиваться к каторжникам спиной. Пришлось усилить охрану, отгородив основную площадку цепью Ресниц Ока.
Нельзя сказать, что смертники оказались такими уж старательными работниками. Но под неусыпным взглядом легионеров — зачастую своих же бывших товарищей по шайке — ворот они крутили исправно.
Молоты стучали по стыку то с нестерпимым звоном, то с тихим, пугающим гулом. Раскаленная полоса сыпала искрами, постепенно свариваясь в одно целое. Косталан внимательно приглядывал за работой, иногда сам брался за молот.
При свете факелов и плавильных печей работа продолжалась почти всю ночь. К утру беспрерывная молотьба закончилась, подмастерья сели зачищать стык. Правда, в разговорах кузнецы и литейщики теперь все чаще называли его швом.
Проверял мастер все сам. Опытные литейщики с возрастом слабели глазами, а молодым парням столь важное дело не доверишь по вполне понятным причинам. Из мастерской резчиков, что украшали стволы бомбард узорами и рисунками, принесли увеличительное стекло — самое лучшее из всех, какие нашлись. Косталан внимательно, по мельчайшему кусочку длиной в ноготь, осмотрел весь сварной шов, проверяя качество соединения. Но ни синих полос, означающих, что металл перегрелся при ковке, ни грубой зернистой массы, какая бывает, когда «суповое» железо остывает слишком рано и неравномерно, не обнаружилось. К огромному облегчению, как самого мастера, так и всех остальных.
Первый этап завершился — готовый котел зловещим черным шаром возвышался посреди двора мастерской. Кос-талан приказал разжигать маленькие печи для разогрева скрепляющих полос, а сам сел писать Зрачку Креганону победную реляцию. Не без намека: в любой удобный для него момент, слуга Ока снова без. колебаний нарушит их договор, поэтому кузнец и сам решил, что не слишком связан обязательствами.
И решил потребовать встречи с Юнари.
Письмо было уже почти готово, когда к нему постучался Лебанури:
— Преступники больше не нужны, Косталан-са?
— Нет, все. Забирайте своих друзей.
Веко опять проигнорировал подколку, а на просьбу прислать курьера — согласно кивнул и вышел.
Прямо из ворот кузни каторжников под усиленным конвоем погнали на Рудничный тракт. Под вечер, в двухстах перестрелах от города командир каравана приказал остановиться на ночлег. Небольшой овраг недалеко от дороги показался ему удачным местом.
Преступникам приказали сесть, освободили одну руку, раздали мисы для вечерней порции похлебки и… расстреляли из самострелов. Всех.
Косталан об этом так никогда и не узнал. Впрочем, даже если и узнал бы, вряд ли смог повлиять на их судьбу.
Солнце уже закатилось, Небесный Диск нервно полз к востоку, а ответ от Креганона все не приходил. Тем временем кузнецы отлили все пять стягивающих полос, остудили в воде для вящей крепости. Косталан проверил качество металла и… разразился проклятиями.
Четвертая по счету полоса оказалась бракованной: в железе отчетливо виднелись небольшие пузыри и узенькие каверны — зачатки трещин. Видимо, кто-то не вовремя налег на мехи, в расплав попал лишний воздух, а потом, вместо того, чтобы дать металлу растечься, его сразу же охладили.
Опытный мастер так ошибиться не мог. Да и подмастерья тоже: железная полоса едва ли не самый простой вид выплавки, ему учат практически сразу, на первых уроках, ведь квадратные чушки-крицы и длинные полосы — основа основ кузнечного дела. Из полос выделывают почти все небольшие предметы — лезвия ножей, мечи, наконечники копий, лемехи мотыг и кирок, пластины доспехов…
Ошибиться невозможно. Сотни одинаковых плавок приучают руки действовать самостоятельно, механически и бездумно.
Значит… работа запорота намеренно. С одной единственной целью: затянуть постройку пародела. Или в надежде, что никто не заметит повреждений, полосу используют по назначению, а в самый ответственный момент она лопнет, повредив котел.
Косталан собрал людей посреди двора:
— Кто готовил четвертую полосу?
Литейщики переглянулись, некоторые пожали плечами. Разве упомнишь, мол, каждый работал, где мог, все переплелось.
— Не знаете?! — в голосе мастера послышалась угроза. — Не верю! Мне что, вызвать Креганона?!
— Не нужно никого вызвать, Косталан-са, я уже здесь. Зрачок Всевидящего Ока стоял у готовой громады котла в окружении Ресниц. Легионеры выглядели решительно — в присутствии высоких чинов они всегда чувствовали себя уверенными. Так уж повелось, с воровских еще времен.
Кузнец кивком поздоровался, постаравшись даже таким малозначащим жестом выказать максимально возможное презрение. Но в глубине души он не мог не признать — неожиданное появление Зрачка в этот раз совпало с его желанием.
Ресницы окружили кузнецов, уперли пики в землю, наклонив вперед тяжелые наконечники. Люди Косталана разом оказались в кольце смертоносного железа, которое вполне возможно когда-то сами выковали.
— Мы разберемся, Косталан-са, — тихо сказал Крега-нон. — Спасибо за помощь.
Это был намек: не мешай, мол. Возмущенный приказным тоном, мастер не двинулся с места. Сказал:
— Мне нужно поговорить с вами, Креганон.
— Зрачок Креганон… — прошипел один из легионеров.
— Хорошо, — согласно кивнул офицер. — Я зайду к вам чуть позже. Вот только выявим предателя…
Косталан вернулся в небольшую каморку, где обычно просматривал чертежи. Теперь он и спал здесь, иронично называя комнатку кабинетом.
Он расстелил на столе рисунок водоподъемного колеса, к которому возвращался в редкие свободные минуты. Но работа не шла — мастер ясно представил, как люди Креганона, не найдя саботажников, заламывают руки ни в чем не повинным литейщикам, вяжут за спиной локти, вешают колодки на шею и тащат прочь со двора. — Остальные смотрят на них со смешанными чувствами: облегчение, жалость и ненависть слились в причудливый коктейль. А в голове неотступно бьется одна мысль, одна на всех — кто будет следующим?
— НЕЕЕЕЕЕТ!!! — закричали во дворе. — Это не я!!! Загоготали легионеры.
— Куда? Стоять!!!
Звон железа, смачные удары по чему-то мягкому. Сдавленный крик.
Косталан выскочил из комнаты и успел разглядеть, как Ресницы выводили через ворота двух литейщиков — старика-отца, признанного мастера и его сына, не слишком умного, но сильного и умелого молотобойца. Молодой парень шел согнувшись, с трудом переставляя ноги. Лицо его было в крови.
— О чем вы хотели поговорить со мной, Косталан-са? Зрачок стоял совсем рядом на расстоянии вытянутой руки.
— Ваше умение появляться незаметно поражает. Талант или многолетняя практика?
— Работа, — лаконично отрезал Креганон.
— Эти двое… они признались?
— Нет, все отрицают. Но плавку четвертой полосы производили именно они.
— Откуда вы знаете?
— Сверили показания всех остальных. Поверьте, у нас есть опыт в подобных делах. Ваши люди рассказали, где был каждый из них и кого видел рядом с собой. Все сходится, кроме этих двоих. Они пытались свалить вину на парня по имени Сантори, того литейщика, который сбежал. Якобы это он тайно проник сюда и запорол плавку.
— Чушь!
— Я тоже им не поверил. Ничего, на Доске Правды они выложат все. Но это несущественно, Косталан-са, главное, что мы избавили вас еще от двоих саботажников.
— Да, но теперь мне опять понадобятся новые люди. Старик, кстати, отлично разбирался в цветовом калении железа, после мастера Хинновари он — лучший. Где теперь взять нового?
— Ну, найти хорошего мастера все же проще, чем строить новый котел. Незаменимых людей нет, — цинично закончил Зрачок и неожиданно сменил тему. — Так о чем вы все-таки хотели поговорить со мной?
— Что? — кузнец с трудом отвлекся от мрачных дум. — А! Я хочу видеть Юнари. Привезите ее сюда!
— Не могу, Косталан-са. Мы же договорились.
— Однако с тех пор вы неоднократно дополняли и нарушали «договор», — с нажимом произнес Косталан. — Или я не прав?
Креганон пожал плечами:
— Я всего лишь старался верно служить императору. В том, что я был резок с вами, виноваты только вы сами и ваше упрямство. Почему я решил ограничить свободу Юнари, вы знаете. Или лучше было бы оставить ее дома?
— Нет, но…
— Вот именно — «но», Косталан-са. Вы пытаетесь углядеть во мне злодея, а я просто делаю свою работу. И к тому же делаю хорошо, лучшим доказательством чему — вы сами. Вы живы, имеете возможность спокойно работать, ваша подруга в безопасности. Не будь я столь ревностен в исполнении своих обязанностей, кого-нибудь из вас давно бы похитили или убили.
— Хорошо, хорошо, — мастер махнул рукой, — вы умеете красиво говорить и играть словами. Это я понял ешр во время нашей первой встречи. Тем более, что кое в чем вы правы. Надеюсь, моя работа также убедила вас, что я готов трудиться во благо Соцветия и не собираюсь продавать чертежи шпионам Солмаона. Но я могу хотя бы увидеть ее?
Зрачок долго молчал. И только когда тишина стала совсем уж невыносимой, он произнес:
— Думаю, это можно устроить. Я обещаю вам.
— Я… я не знаю, стоит ли вас благодарить, Креганон… — кузнец запнулся. Говорить «спасибо» человеку, которого он считал личным врагом и которого дважды едва не задушил?
— Не стоит, Косталан-са. Я знаю, что вы обо мне думаете, и благодарность вряд ли будет искренней. Возвращайтесь к работе. Как только вы запустите пародел, я отвезу вас к Юнари.
По приказу самого Всевидящего Ока кузнецов стали обыскивать по несколько раз в день. Утром, по приходу на работу, чтобы — не приведи Небесный Диск — не прихватили с собой чего-нибудь с тайным умыслом, и вечером, дабы не могли вынести из мастерской деталь пародела или черновой вариант чертежа. Впрочем, досмотр касался только тех, кого на ночь отпускали домой — в основном, старых, заслуженных мастеров. Большинство же литейщиков, молотобойцев и подмастерьев ночевали в кузнях. Их перевели на казарменное положение вместе с Косталаном.
Правда, от обысков это не спасало — легионеры устраивали их внезапно, на перерывах, а то и во время работы.
Но, несмотря на саботаж, бесконечные обыски, несмотря на то, что людей забирали иногда прямо из мастерской и никто из них так и не вернулся, через два дня разогретые до красного каления полосы свернули в кольца, сварили и натянули на котел. Остывая, они крепко сжали корпус, сделав его еще прочнее.
Оставалось вывести желоб для выпуска пара, приделать к нему прочную дверцу — и пародел готов.
В день испытаний первой модели своего детища Коста-лан проснулся рано. Рассвет еще только разворачивал на востоке свои непобедимые полки, вызолотив солнечными лучами половину неба.
Кузнец наскоро умылся, перекусил сухими хлебцами и фруктовой пастой, что остались с вечера. С грустью вспомнил Юнари, ее великолепную стряпню, добрые руки и… «Коста, милый».
Ничего, если сегодня все пройдет удачно, они скоро увидятся.
Косталан попросил Небесный Диск не отворачивать от него свой лик и хотя бы немного помочь. Мельком подумал, что надо будет пригласить потом Солнечного жреца и освятить пародел. На всякий случай. А то найдется в императорском дворце какой-нибудь ревностный блюститель веры, обвинит в колдовстве — и все. Бесполезно будет доказывать на суде Ересей, что верен Небесному Диску и Пресвету. Солнечные не любят, когда про них забывают. Арнарау Фейдасский слишком поздно это понял: по указанию жрецов легионеры Ока замуровали его заживо в собственном изобретении — в чане с быстротвердеющей строительной смесью. А через каких-нибудь десять лет раствором минерала «кость земли» с добавкой яичных скорлупок и клеящей смолы спокойно пользовалось все Соцветие.
Котел стоял на возвышении — черный, давящий и одновременно свой, известный до последней царапины. Косталан подошел к нему, положил ладони на шершавый бок. Пародел не отозвался на прикосновение, без воды; огня и пара он выглядел мертвым и неподвижным. Но мастер знал, как обманчиво такое впечатление. Уже совсем скоро языки пламени лизнут гладкие черные бока, а внутри забурлит, изойдет паром кипящая вода. Две извечно враждующие стихии соединятся, рождая новую, невиданную силу в помощь немощным человеческим рукам. Несмотря на все патриотические заверения Креганону, мастер продолжал считать, что создает пародел в первую очередь для блага людей, а не для их уничтожения.
Если, конечно, все рассчитано правильно.
Если нет ошибок в конструкции.
Если враги не проявят себя снова и не попытаются разрушить котел.
От нетерпения Косталан начал расхаживать по просторному двору мастерской, заново просчитывая в уме, все ли готово, и что еще из многократно проверенных частей стоит проверить еще раз.
Наконец проснулись литейщики, загомонили, в воротах легионеры уже обыскивали раннюю пташку — первого из мастеров, расчетчика Ринтагавора. Старый математик тоже вложил в пародел немало труда, волновался за него, проворочался всю ночь, но так и не смог заснуть. Седина в волосах, седьмой десяток пошел, а нетерпелив, как мальчишка. Вроде вон того молодого мастера-изобретателя, что яростно меряет шагами двор. Два сапога — пара. Сейчас еще и главный литейщик Енгарно заявится… А! Вот и он, легок на помине.
Скорее всего, Всевидящему Оку тоже не терпелось. Солнце поднялось совсем невысоко, может, на три ладони от горизонта, как в кузни пожаловал Зрачок Креганон. С ним приехал невысокий пожилой чиновник с золоченой серьгой в ухе и нарукавным знаком личного посланника императора. Ресницы кланялись ему чуть ли не до земли, литейщики приветствовали несколько более сдержанно, но тоже эмоционально: шутка ли — сам Беспристрастный Свидетель, глаза и уши императора, да продлится вечно его правление!
Не зря, значит, лютовали слуги Ока — дело-то и впрямь выходит не простое, государственной важности. Зрачок подошел к Косталану:
— Доброго дня, Косталан-са!
— Доброго… — проворчал кузнец. Совсем промолчать он все-таки не смог — слишком важный день сегодня, зачем очернять его ненавистью?
А вот Свидетелю мастер поклонился. Тот кивнул в ответ, как и подобает в таких случаях: вижу, мол, приветствие и тебе, добрый мастер. Сам понимаешь, сейчас мне не положено проявлять эмоции, я должен оставаться беспристрастным, чтобы доброе расположение или неприязнь не смогли повлиять на мой рассказ императору.
— У вас все готово? — спросил Креганон. — Тогда начинайте. Всевидящее Око, советники и сам император, да продлится вечно его правление, ждут от нас вестей. Негоже заставлять их ждать слишком долго.
Косталан кивнул, махнул рукой:
— На-ачали!!!
Подмастерья скорой ногой натаскали в котел воду, другие сложили под ним целую гору поленьев маслистого дерева. Кузнец специально выбрал именно его — он жара выделяется горючая смола, вспыхивает сама, и в итоге дрова горят раза в полтора дольше обычных, ровно и надежно.
Еще вчера Косталан мечтал самостоятельно зажечь огонь на первых испытаниях. Но сейчас передумал. Вытащил из-за пазухи кресало, протянул расчетчику:
— Ринтагавор-са, вы самый почтенный человек среди нас. С вашими годами не сравнится никто. Вам и честь.
Краем глаза кузнец заметил, как удивленно приподнялась бровь у Креганона. Может, думал, что ему предложат зажечь огонь? Нет, вряд ли. Скорее всего, не понял, почему это изобретатель доверил другому то, что по праву принадлежит ему. Наверняка, и объяснение нашел, сообразно своей извращенной соглядатайской логике.
Мастер Ринтагавор целое мгновение, показавшееся Косталану вечностью, смотрел прямо на него. В уголках глаз старика кузнец заметил блестящие слезинки. Потом расчетчик коротко поклонился, кряхтя, присел перед котлом и чиркнул кресалом. Искры брызнули на поленья, те сразу занялись и, спустя совсем немного времени, весело потрескивали. В чистое, по-утреннему прозрачное небо поднялся столб сизого дыма.
Сзади кто-то неистово молился Небесному Диску — его красный, всевидящий глаз как раз появился над горизонтом. Косталан и сам поймал себя на том, что губы шепчут слова покаяний и просьб.
Ринтагавор завороженно стоял и смотрел на пламя, сжимая в руке кресало. Мастера позвали, но он, казалось, ничего не слышал. Два подмастерья, испросив разрешение у Косталана, осторожно взяли старого расчетчика под руки, увели под сень навеса, принесли скамеечку. Он сел, все так же неотступно наблюдая за пляской огня и крепко зажав кресало в кулаке.
Внутри котла постепенно нарастал глухой шум, потом забурлила вода. Пародел закипел.
— Пора! Открываем желоб! — сказал литейщик Енгарно. Руки мастера жили своей беспокойной жизни — он то стискивал их, то теребил бляху с молоточками, знак своего цеха, то нервно почесывал подбородок.
— Рано, — ответил Косталан. — Чем больше воды обратится в пар, тем теснее ему будет внутри. А значит, тем больше окажется его сила.
Шум становился все сильнее, котел начал вздрагивать и покачиваться.
— Присоединяйте груз! — скомандовал Косталан. Подмастерья в толстых кожаных рукавицах — чтобы не обжечься, заткнули выходной желоб толстой железной чушкой, привязали к ней груз и перекинули веревку через поперечную балку постамента.
Креганон обернулся к мастеру:
— Что это?
Жгучий огонек интереса в его голосе нельзя было не услышать.
— Эту часть мы называли толкателем. Пар внутри рвется наружу, но мы откроем ему лишь узкий желоб, отчего сила увеличится многократно. Пар устремится вперед, двигая толкатель перед собой. Тот, в свою очередь, потянет груз, привешенный на веревке, и мы сможем узнать, какова сила пародела.
— Сколько весит груз?
В первое мгновение Косталан даже не сообразил, кому принадлежит этот скрипучий, лишенный всяких интонаций голос. Потом сообразил.
— Сто алинов, Беспристрастный Свидетель. Немногим больше взрослого человека.
— Вы думаете, пар сможет поднять такой вес? — недоуменно спросил Зрачок Креганон. — Легкий, невесомый пар?
Несмотря на внутреннее напряжение, Косталан усмехнулся. «Да, есть в Поддисковом мире такое, над чем ты не властен. И что не поймешь никогда, как не напрягай свой палаческий умишко!»
— Сейчас увидите.
Котел дрожал, как крыша дома при небольшом землетрясении. Шум бурлящей воды усилился настолько, что мешал разговаривать.
Косталан шагнул вперед, развел руки в стороны — разойдись, мол — и взялся за веревку, открывающую заслонку выпускного желоба.
— Ну! — прохрипел Енгарно. Он стоял красный, как заходящий Небесный Диск. У мастера-литейщика всегда были нелады с кровью, лекари называли эту болезнь загустением. От долгой работы или, как сейчас, от сильного волнения, его кровь густела, начинала течь медленнее, отчего Енгарно становился похожим на перезрелый плод солнечного дерева.
— Х-ха! — выкрикнул Косталан, с силой потянул веревку. Она поддавалась с трудом, и ему пришлось повиснуть на ней всей тяжестью.
Заслонка со звоном выскочила из пазов, но этот звук услышал только сам мастер, потому что стоял рядом. Перегретый пар рванулся наружу с таким ревом и грохотом, что с окрестных деревьев снялись птицы, а люди, стоящие вокруг на какое-то время просто оглохли.
Толкатель полетел вперед, словно от хорошего пинка, потянул за собой стоалиновый груз. Тяжеленная чушка легко, как человеческий волос, взлетела на высоту балки, перемахнула через нее, замерла на мгновение в самой верхней точке траектории, а потом рухнула на землю, разметав аккуратную поленницу запасных дров.
Такого эффекта не ожидал даже сам изобретатель. Косталан посмотрел на здоровенную железную дуру, которая только что летала, словно птица, помотал головой и заорал во все горло.
Крик подхватили остальные, заглушив даже змеиное шипение выходящего пара. Подмастерья и литейщики помоложе обнимались, вопили, будто детишки на площадке для игр. Мастера Енгарно и Ринтагавор, не сговариваясь, подошли к изобретателю и одновременно поклонились. Не как равному, а как ученики своему учителю.
Косталан смутился, подскочил к ним, обнял, заставил выпрямиться и сам склонил голову, словно нерадивый сын.
— Я бы ничего без вас не смог, благородные умельцы. Спасибо, мастер Енгарно. Спасибо, мастер Ринтагавор.
«Благородные умельцы» — так на древнем наречии называли только настоящих искусников, способных, по преданию, подковать домашнего жука-усача или связать сотни железных нитей в неведомый узор при помощи одного только молота.
Мастер-литейщик что-то пробормотал в ответ, смахнув украдкой набежавшую слезу, а расчетчик заплакал почти в открытую, не стесняясь. Бесцветные старческие глаза лучились силой и молодостью, как в те давние времена, когда молодой Ринтагавор впервые пришел на двор императорских кузней.
Зрачок Креганон подошел, как всегда незаметно. Косталан даже вздрогнул, услышав голос слуги Ока. Но в его словах слышалось только неподдельное восхищение. От привычной жесткой иронии и издевки не осталось и следа.
— Поздравляю вас, Косталан-са! Поздравляю от всей души! — восторженно сказал он. — Не зря я в вас верил и защищал перед Всевидящим.
— Спасибо, Креганон, я…
— Не говорите, что тронуты моей похвалой, не поверю. Мне больше по душе честный мастер Косталан, который однажды чуть не убил меня, чем искусный льстец.
Кузнец хотел сказать, что Всевидящее Око мог потерять своего самого верного слугу как минимум дважды, но промолчал. Сейчас он как никогда раньше почувствовал, сколь ничтожна может быть ненависть к человеку, который изначально не достоин сильных эмоций. Ненавидеть можно настоящую личность, а кто такой Креганон? Заплечных дел подмастерье Всевидящего Ока, угрожавший Косталану, пока тот был подозреваемым в крамоле. Зрачок играл с ним, как хотел, пока мастер находился на положении арестанта, вынужденный строить свою мечту взаперти. Теперь, когда машина есть и действует, когда заинтересованный император присылает на первые испытания Беспристрастного Свидетеля, когда есть все шансы, что молодой изобретатель может подняться высоко, купаясь в лучах славы и благожелательного внимания, Креганон лебезит перед ним, выказывая одобрение.
Совсем как Веко Лебанури недавно. Может, у них так заведено?
Кузнец вздохнул. К сожалению, не только у них. «Нисходящего — толкни, восходящего — лизни», — сказал как-то мастер Саригано, вразумляя молодого ученика. Пошутил вроде. Но странное выражение его глаз Косталан запомнил навсегда. Они словно бы говорили: пойми, парень, истина — не всегда то, что высказывается вслух.
«Эх, Саригано-ансей, где ты сейчас? Хорошо, если на руднике. По обвинению в измене могли и к очистительному сожжению приговорить…»
— Скажите, Креганон, а где сейчас мастер Саригано?
Зрачок не изменился в лице, все так же продолжая улыбаться, разве что появилась дополнительная морщинка на лбу — показатель суровости, да улыбка стала немного безжизненной.
— Странно, что в такой момент вы интересуетесь судьбой преступника.
— Оставьте. Вы прекрасно знаете, почему я вас об этом спрашиваю. Саригано — мой учитель, мы вместе начинали делать машину. Именно он ее так назвал, я предпочитаю слово «пародел». В день, когда она заработала, я хотел бы стоять с ним рядом. Если он действительно преступник…
— Вы считаете, что мы можем осудить невинного?
— Я ничего не считаю, Креганон. Бросьте эти ваши ловушки и неожиданные вопросы. Я просто спросил — где он?
— На рудниках. Не волнуйтесь — не в забое. Мы же не звери, понимаем, что не в его возрасте рубить камень киркой. Он руководит прокладкой новых штреков.
Косталан кивнул. По тону Креганона тяжело понять — врет он или нет. Похоже, говорит правду. Легкой тебе работы, Саригано-ансей…
— Спасибо.
— Не за что. Поймите, Косталан-са…
И тут снова подал голос Беспристрастный Свидетель.
— Сто алинов ваш пародел поднял без труда. Почему вы взяли именно столько для первого опыта?
— Я поначалу сомневался, какой груз вешать. Может, десять или двадцать алинов для начала? Но потом вспомнил случай, который и подсказал мне идею машины. Я тогда как зачарованный смотрел на крышку котелка с похлебкой, что прямо-таки плясала под действием пара. Его там было совсем ничего — и винную чашу целиком не наполнить, а крышка весила не меньше алина.
— Каков же предел по тяжести груза? Как вы думаете?
— Не знаю. Для этого, — Косталан указал на пыхтящий котел, из которого все поднимались наверх струйки пара, — примерно раза в три больше, двести пятьдесят, триста алинов. Для разового опыта, как сейчас. Если же сделать возвращаемую заслонку и выпускать пар постоянно, то чуть поменьше, алинов двести.
— А что будет, когда выкипит вся вода?
— Пародел придется остановить. Но это же только модель. В движителе, который мы разрабатываем с мастером Ринтагавором, отработанный пар будет охлаждаться, возвращаться по трубам обратно в котел и снова использоваться. Таким образом, машина проработает сколько угодно долго, пока не закончатся дрова.
Беспристрастный Свидетель кивнул, завернул обшлаг рукава и прикрыл свой значок. Что означало: я увидел все, пора ехать на доклад к императору.
— Заполняйте котел! — скомандовал Косталан подмастерьям. — Да смотрите, не обожгитесь паром!
Повернулся к Креганону и сказал:
— Не пора ли вам выполнить свое обещание? Зрачок немного помялся, кивнул:
— Да-да, конечно. Только с вами поедет Веко Лебанури, мне нужно сопровождать Беспристрастного.
«Да мне все равно! — подумал кузнец. — Что портовый налетчик, что трактирный воришка!»
— Только вам придется завязать глаза. Вы не против?
— Это почему вдруг?! — взвился Косталан.
— Чтобы вам не пришла в голову крамольная мысль однажды прокрасться к своей подруге и вырвать ее из наших грязных лап, — ерничая, проговорил Зрачок. Потом резко посерьезнел и закончил фразу самым обыденным тоном: — Поймите, мастер, нет знания — нет соблазна. Вы не убежите искать Юнари, не зная, где она. Останетесь здесь. И — соответственно — останетесь живы и на свободе, ибо за стены кузней Солмаону хода нет. Я боюсь за вас, Косталан-са, у меня такая работа.
«Ты действительно боишься. Только совсем не того, о чем говоришь. Ты боишься, что я найду ее и убегу, не построив тебе смертоносный флот паровых кораблей!»
Повозка долго тряслась по ухабам, то и дело поворачивая, из чего Косталан заключил, что его возят по городу кругами, стараясь запутать. Наконец скрип колес сменился ровным стуком — повозка въехала во двор, выложенный каменными плитами.
— Приехали, мастер! — сказал Веко и снял повязку с глаз. Двор ему рассмотреть не дали, два дюжих легионера (где только таких нашли?) потащили его вверх по ступеням дома. Единственное, что молодой изобретатель успел приметить — замшелый фонтан посредине и увитую вьюнком стену без единого окна.
Долгие, почти бесконечные коридоры — Косталан даже удивился, неужто его привезли в Мраморный город? Только там есть такие огромные дома.
Наконец Веко Лебанури остановился перед ничем не примечательной дверью и сказал:
— Стоп! Пришли!
Он вошел внутрь, но тотчас появился обратно:
— Тесс! Она спит. Идите, мастер. Только не испугайте ее.
— Разберусь! — мотнул головой Косталан. — Сколько у меня времени?
Бывший вор-аристократ по кличке Скользкий улыбнулся:
— Вообще-то Зрачок Креганон обещал прибыть к заходу. Может, раньше.
— И он не сказал вам, когда нужно вернуть меня назад? — недоверчиво спросил кузнец.
— Нет, мастер. Он просто забыл. Сами понимаете, Беспристрастный Свидетель занял всего его помыслы.
— А вы?..
— Что — я? Я не могу брать на себя ответственность. Мне приказали доставить вас сюда, и я это сделал. Дальше все решает Зрачок Креганон.
Косталан благодарно кивнул. На миг ему даже сделалось стыдно за то, что он все время подначивал Лебанури. Вне бдительного ока начальства он, оказывается, не такой уж плохой человек.
Он вошел в дверь, откинул шитую занавесь.
Посреди широкой и просторной комнаты стояла разобранная постель невероятных размеров. На ней, свернувшись клубком и поджав ноги, спала Юнари. Покрывало валялось рядом — она как обычно ворочалась ночью и сбросила его на пол.
Мастер сел рядом, накрыл девушку покрывалом, подоткнул края. Больше всего на свете ему сейчас хотелось сжать ее в объятиях, но во сне Юнари выглядела такой беззащитной, что Косталан не осмелился ее тревожить.
Вдруг она пошевелилась, улыбнулась во сне и прошептала:
— Коста, милый…
Он ласково погладил Юнари по плечу, наклонился и поцеловал в щеку. И, видимо, уколол щетиной, к которой за последнее время уже успел привыкнуть. Она ойкнула, попыталась отмахнуться, скорее всего, посчитав мастера каким-нибудь кусачим насекомым.
Широко распахнула глаза и радостно закричала:
— Коста! Это и правда ты?
— Я, милая, — сказал он. — Я с тобой.
С восторженным визгом она бросилась ему на шею, обхватила руками и ногами, крепко прижала к себе, явно не собираясь больше никуда отпускать. Косталан хотел что-то сказать, но ему не дали: Юнари, плача и смеясь одновременно, целовала его без остановки, куда придется. Кузнецу пришлось говорить короткими фразами, как перебежками, в недолгие мгновения пауз, когда девушка останавливалась, чтобы передохнуть и вытереть слезы.
— По… подожди, я… небрит, да и… умыться не успел… примчался к тебе… сразу из мастерской.
— Мне все равно, выбрит ты или нет, Коста. Ты мне любым нужен. Я же люблю тебя.
У мастера закружилась голова. Опять, совершенно некстати, вспомнились красивые фразы из древних книг. «Им многое нужно было сказать друг другу!»
Но разве три простых слова, что чаще всего произносят в Поддисковом мире и сильнее всего жаждут услышать — это много? Всего лишь три слова, способные перевернуть мир и раскрасить жизнь самьши яркими цветами. Так значит, все-таки — много?
Если бы Косталан знал всю правду, то вероятнее всего никогда бы не стал благодарить Лебанури. Он бы просто задушил его.
Креганон не забыл отдать приказ. Отнюдь. Наоборот, он оставил очень четкие и подробные распоряжения и потребовал от Века беспрекословного исполнения. Зрачок Всевидящего Ока хотел, чтобы легионеры выждали за дверью немного времени, а потом — вломились в комнату Юнари и вытащили оттуда Косталана. В каком бы виде он не оказался; в этом месте Креганон глумливо усмехнулся. Грубо оторванный от своей подруги, кузнец сделает все, чтобы побыстрее вернуться к ней. Он станет покладист, послушен и больше никогда не посмеет перечить самому Зрачку!
Но в планы людей, хороших и плохих, как обычно вмешалась судьба. Неумолимая и. беспристрастная, она расставила все по местам.
Косталан даже не успел привыкнуть к тому, что Юнари снова сидит у него на руках, не успел вспомнить, как она пахнет и какие красивые у нее волосы. Он целовал их и не мог поверить, что все происходит наяву, что они снова вместе.
Он еще не успел расстегнуть рубашку, чтобы вспомнить цвет ее кожи. И жесткие мозолистые ладони так и не смогли ощутить тепло ее тела.
В дверь постучали.
— Мастер! Косталан-са! Откройте! Скорее!
Кузнец осторожно положил девушку на кровать, поцеловал. С видимым сожалением оторвался от сладких ищущих губ и недовольно проворчал:
— Что еще там стряслось?
В коридоре с ноги на ногу переминался Веко Лебанури.
— Мастер, беда! С котлом неладно!!! Трещит по всем швам! Только что прибыл гонец, говорит, две полосы слетели!!!
— Проклятье!!! — Косталан саданул кулаком в стену с такой силой, что она загудела. — Какой безрукий неумеха за ним присматривает?! Куда смотрит Енгарно?
— Мастер ушел домой, сейчас у котла одни только подмастерья…
— Готовьте повозку! — крикнул мастер и нырнул в комнату. — Юнари, милая, мне опять надо ехать.
Она сникла, как опадающий лепесток.
— Это очень важно?
— Не важнее тебя, милая. Но за постройкой машины следит сам император, я не могу его подвести…
— Да, я помню, этот офицер, знаешь, такой, с лицом пустынной лисицы, сказал, что ты выполняешь очень важный заказ…
— Креганон? Он был здесь? Когда?
— М-м… не помню. Вчера? Или позавчера… не помню, Коста. Он хороший, рассказал, что у тебя все в порядке и что ты скоро приедешь…
— Не верь ему! Слышишь, Юнари! Не верь и не слушай!
— Почему? Он такой честный и добрый.
— Косталан-са! — позвали из-за двери. — Повозка готова.
Мастер подошел к девушке, крепко поцеловал и попросил:
— Жди меня, ладно? Л вернусь, как только смогу. Но обязательно вернусь! И не верь Креганону!
Если бы Косталан поговорил с Юнари подольше, то наверняка заметил бы странности в ее поведении, выпадение дат и заторможенную речь. Но сначала он просто радовался тому, что они снова вместе, а потом — слишком торопился и не вслушивался в интонации.
Когда он вышел, девушка опустилась на кровать. Всхлипнула несколько раз, но не заплакала.
«Надо взять себя в руки. Коста ушел ненадолго. Он вернется, раз обещал. Как в прошлый раз. Сказал, что вернется — и вернулся. Очень быстро, через несколько дней всего лишь. Я подожду, я послушная. А офицеру Всевидящего Ока не буду верить, раз Коста так просит…»
Она протянула руку к столику у изголовья и взяла чашу с ягодным настоем.
В воротах мастерской их встретили испуганные подмастерья.
— Что произошло? — на ходу спросил Косталан.
— Ну, мы… — замялся паренек постарше, оставленный в ночной смене за главного.
— Не мямли! Отвечай толком!
— Мы поддерживали огонь, как вы распорядились. Ханток, — подмастерье кивнул на перепуганного мальчишку с красными пятнами ожогов на руках, — изредка открывал заслонку. А потом ее заклинило. Как мы не старались — втроем навалились — не могли открыть. Послали за вами, а тут как раз веревка оборвалась. Голыми руками-то не возьмешься. Пробовали палкой подцепить или кочергой — ошпарились только. Ну, тогда решили загасить огонь. Залили пламя, растащили поленья, но было поздно.
— Что — поздно? — с замирающим сердцем спросил Косталан.
И тут он увидел. Котел стоял на постаменте покосившись, одна полоса, разорванная пополам, отлетела в сторону, вторая тоже разошлась, но осталась висеть. Издали котел теперь напоминал большого и толстого человека с непомерно маленькими руками. «Руки» были опущены вниз, наверное, от отчаяния. Вблизи мастер разглядел новые повреждения — сварной шов кое-где разошелся, из дыр сочилась вода, стекала по горячим бокам и капала на землю.
Изувеченный пародел плакал.
Всю ночь Косталан просидел над чертежами, так что утром, когда он рассказывал ситуацию спешно прибывшему Креганону и обоим старшим мастерам, у него уже была наготове новая идея.
— …заслонку заклинило, но машина работала еще какое-то время, внутри скопилось огромное количество пара, поэтому котел и не выдержал — изнутри давило слишком сильно.
— Вы подумали, как впредь избавится от подобных аварий?
— Да, подумал. Надо будет внести небольшое изменение в конструкцию выпускного желоба. Сделать у основания дополнительный запорный механизм, вроде плотины на оросительных каналах. Видели когда-нибудь?
— Доводилось…
— В случае необходимости, если, например, пар внутри котла перегреется слишком сильно, можно открыть механизм, выпустить часть пара наружу и снизить таким образом внутренний напор.
Но при повторном запуске случилось самое страшное.
Котел, заново сварили по шву, залив сверху для крепости слоем мягкого железа. Да и полос надели не пять, а целых восемь.
К сожалению, этого оказалось недостаточно.
Сначала все было так же, как и в первый раз — подмастерья заполнили котел водой, принесли дров й разожгли огонь. Пародел запыхтел, вода забурлила.
Косталан внимательно смотрел на шов — не разойдется ли? Но внешне все выглядело вполне нормально, стык казался надежным, полосы держали крепко. Котел грузно покачивался, пар ревел, пытаясь высвободиться.
— Попробуем испытать новый механизм.
Старшие мастера согласно кивнули. Разумно сделать это до того, как пар нагреется слишком сильно, иначе он вырвется наружу весь, и придется начинать опыт сначала, ждать, когда выкипит новая порция.
И на этот раз Косталан никому не доверил управлять запорным устройством котла. Сам взялся за веревку и потянул.
Ничего не произошло.
Мастера переглянулись.
— Наверное, пара еще слишком мало, — сказал Енгар-но. — Подождем немного.
Котел меж тем качался все сильнее, шум и шипение пара становились всё громче.
Косталан снова попытался открыть запор — и снова ничего не произошло.
— Подбросьте еще поленьев! — крикнул литейщик.
— Нет! — молодой мастер махнул свободной рукой. — Стойте! Не надо!
— Почему? Пара нет, значит, нагрев слишком слабый.
— Нагрев нормальный. Что-то не так…
Он смерил взглядом приплясывающий котел, посмотрел на веревку, дернул ее — она поддалась легко, без сопротивления. Чего не могло быть, если бы запор заклинило.
— Что-то не так… — пробормотал мастер себе под нос.
Внезапно в ровный грохочущий шум вмешались какие-то посторонние нотки. Сначала донесся тихий скрип, потом он усилился, загремел, превратившись в неистовый вой.
Косталан с ужасом смотрел, как прямо у него на глазах одна из скрепляющих полос дрогнула и начала расползаться. Котел шевелился, как живой, его бока ходили ходуном. Несколькими мгновениями спустя он начал раздуваться, словно черная, жирно блестящая туша великана-обжоры.
Молодой мастер закричал изо всех сил:
— Тушите огонь!!! Быстро!
Он все понял, но, к сожалению, слишком поздно.
Подмастерья бросились затаптывать огонь и растаскивать поленья.
Но Косталан, сообразив, что гонит их в самое опасное место, крикнул:
— Прочь!!! Все прочь!!! Бегите!
Он потянул за обе веревки сразу, надеясь открыть хотя бы заслонку выпускного желоба.
И в этот момент котел взорвался.
Оглушительный грохот и звон лопнувшего железа смешался со свистом рвущегося во все стороны пара. Раскаленные куски металла разлетелись по двору. Над головой Косталана просвистел рваный ломоть в пару десятков алинов и со всей силы вонзился в стену. Посыпалась каменная крошка. Площадку заволокло белесым туманом, горячим, как кипяток. Грохот стих, лишь где-то справа еще звенели по плитам железные осколки.
Совсем рядом страшно кричал молодой голос. Косталан шагнул на звук, прикрываясь от пара ошпаренными руками. Хорошо глаза целы, успел вовремя прикрыть, веки только саднит.
Непроницаемые клубы понемногу рассеялись, и мастер увидел странное существо, красное и раздувшееся, как гниющий труп. Оно с дикими воплями каталось по земле, и мастер не без удивления узнал тот самый крик, на который он шел. Не сразу Косталан понял, что перед ним человек. Голый, с раздувшимся багровым телом. Волосы и брови у него куда-то исчезли, а то, что он поначалу принял за лоскутья одежды, оказалось полосами окровавленной кожи. Они странным образом переплелись с равными клоками рубахи и штанов, и человек теперь больше походил на огородное чучело, к которому специально привесили разноцветные ленты, чтобы ветер шевелил их, распугивая птиц.
— Мастер! Косталан-са! Вы живы? — раздался откуда-то издалека крик Века Лебанури.
Кузнец не смог ответить — язык ворочался во рту с огромным трудом, он распух и болен. Видимо, в самый момент взрыва, мастер еще продолжал что-то кричать, и раскаленным паром ему вдобавок обожгло и рот.
— Вы живы? Слава Небесному Диску!
Скользкий возник из облаков пара, как призрак. Подошел к Косталану, мельком глянул на распухшее багровое тело. Оно уже перестало орать, и теперь лишь странно, не по-человечески, хрипело.
— Кто это?
— Не знаю, — мастер заставил себя посмотреть, прикинул. Как-то не укладывалось в голове, что еще совсем недавно вздувшееся красное нечто было здоровым и полным сил человеком. — Судя по росту — Ханток, подмастерье. Позовите своих людей, пусть отнесут его к лекарю.
— Зачем? — спросил Веко неестественно спокойно. — Он только что умер. Лучше поможем тем, кто выживет.
Пар глушил звуки, но, прислушавшись, Косталан смог различить негромкие стоны справа от себя. Вместе с Лебанури они нашли раненого литейщика — куском железа ему распороло плечо. Кузнец наспех перевязал кровоточащий порез, разодрав на полосы рукав рубахи. Вдвоем они оттащили пострадавшего под навес, вернулись к котлу и почти сразу наткнулись на еще один труп. Косталан узнал его — весельчак Гинтанаро, молотобоец. В животе у него торчал острый как шип осколок железа.
— Сюда!!! Скорее сюда! Мастеру Ринтагавору плохо! Старик лежал на земле, странно согнувшись и раскинув руки в стороны. Губы его улыбались, а широко раскрытые глаза смотрели вверх, в чистое осеннее небо.
Косталан не сразу понял, что с ним не так. Он даже подумал, что мастер просто почувствовал себя плохо от страшной жары и потерял сознание. И только когда кузнец присел на корточки, он увидел все до конца. Расчетчик оказался разрезан почти пополам — кусок металла распорол ему бок. Но крови почему-то оказалось очень мало. Может, железо было настолько горячим, что прижгло рану?
Вечером, когда кузнец сидел в своей каморке, бессильно уронив голову на руки, к нему заглянул мастер Енгарно. Он встал в дверях и бросил на стол почерневший от копоти обломок железа. На месте скола металл пошел радужными разводами.
— Не казните себя, Косталан-са. Вот виновник наших бед.
— Что это?
— Верхняя часть запорного устройства. Посмотрите. Косталан взял железную чушку, покрутил в руках. Внезапно глаза его сузились, и он поднес обломок поближе.
— Видите? Кто-то залил отверстие расплавленным оловом. У нас его много храниться для выделки пушечной бронзы, уж полалина всегда найти можно. Расплавить — раз плюнуть в любой из наших печей… Потому-то вы и не смогли открыть запорное устройство.
Кузнец с тоской посмотрел на мастера Енгарно, устало прикрыл глаза и тихо спросил:
— Они все-таки добились своего. Скажите Веку — пусть вызовет Креганона.
— На связи, Ли. Что у тебя плохого?
— Добрый день, командир. Плохое у нас строго по графику — каждый день по двадцать четыре часа.
— Ну-ну, что за мрачные настроения?
— Обстановка влияет командир. Машина готова, они уже несколько раз запускали ее.
— Работает?
— Со скидкой на несовершенство технологии — очень даже неплохо. Мы дважды пытались сорвать испытания. Оба раза получилось, второй раз даже удалось взорвать котел.
— Молодцы!
Чжао Ли помрачнел — даже на небольшом экранчике трансивера можно было разглядеть, как вытянулось его лицо.
— Пять человек погибло, командир.
— Ну… мир их праху или, как здесь говорят, да согреет их Небесный Диск.
— Наш мелкий саботаж их не остановит. Надо придумать что-то другое!
— Например? Пристрелить изобретателя… как его… э-э…
— Косталан.
— Значит, пристрелить Косталана? Это мы уже проходили, разве нет? Да и без него они теперь прекрасно справятся, даже если мы выкрадем или уничтожим чертежи.
— Нет-нет, я не об этом! Может, наладить контакт с солмаонской разведкой? Они тоже крутятся вокруг, мы уже несколько раз записывали их переговоры и наблюдали встречи с агентами.
— Так, это интересно! Почему не докладывал раньше?
— Мы только-только на них вышли. Точных данных не было, а ты учил…
— Хорошо. Кто кого и чему учил — разберемся потом. Сейчас подумайте с Ю Фатом вот о чем: сможете ли вы подбросить солмаонским ребятам липовые чертежи, дезу или что-нибудь в этом роде?
— Можно попробовать. Они землю копытом роют, ищут в мастерских соглядатая. Но Всевидящее Око так основательно прорядил кузнецов после наших акций, что теперь даже если кто и готов был продаться — не согласится ни за какие коврижки. Ю Фат там еще не успел примелькаться, может попробовать выдать себя за ушлого подмастерье, жадного до звонкой монеты.
— Отлично! Передай Ю благодарность партии и правительства. — Игорь усмехнулся. Кто-нибудь другой и не понял бы шутки, но китаец… — Пока ничего не предпринимайте, жди от меня разработку. Я построю своих умников, пусть мозгуют. К вечеру, надеюсь, все будет. Поможем коллегам с севера, а?
Чжао Ли согласно кивнул.
— Помочь-то поможем, а толку?
— Увидишь. Мы здесь тоже сложа руки сидеть не будем. Работаем, в общем. И вот еще что — в конце недели общий сбор, корвет подойдет почти к самому берегу. Ю Фат пусть остается, подмастерье изображает, в крайнем случае, ребята со слежения помогут. Согласен?
— Да.
— Ну, вот и хорошо. Тогда до связи.
— До связи, командир.
Корвет пришел к месту сбора с опозданием на час — задержался из-за мощных осенних шквалов. Мирослав со Свеном уже прибыли, Квашнин пожал своим людям руки и немедленно отправил на камбуз — греться. Час в бурном холодном море — это не шутки.
— Грог, горячий чай, в общем, все и побольше. Да еще пусть доктор Веснин вас посмотрит и отоварит антибиотиками какими-нибудь. Разведчикам болеть не с руки.
— А может по стаканчику рюсски вотка? — улыбаясь, спросил Хеглунд.
— Не положено. Особенно тебе, Свен, с твоим зверским акцентом. Надо говорить «водка», понял? Твердое «д».
— Водька?
— Уже лучше. Но водька вам все равно не положена: вы мне трезвые нужны.
Чжао Ли поднялся на борт через тридцать две минуты.
— Прости за задержку, командир. Никак не мог выбраться из города — Око опять лютует, теперь все ворота перекрыл, — он усмехнулся. — Читал последнюю вводную и плакал. Пока с Ю Фатом письмо подделывали, чуть сами не поверили, какая у Косталана жуткая штука получилась. В Солмараване теперь спать перестанут.
— Спать — это мало, Ли. Вот когда они все, — Квашнин произнес это слово с нажимом, — ни о чем другом думать не смогут, тогда будет самое то. Ладно, иди в камбуз, погрейся, а потом двигай ко мне, будем думу думать и разговоры разговаривать, как впарить Солмаону нашу дезу. Сейчас только Дюваль с ребятами прибудет…
Но все трое ввалились в небольшую каюту Квашнина уже через десять минут.
— Командир, — смущенно произнес за всех Мирослав. — Мы тут поговорили немного и решили у тебя спросить.
Игорь приподнялся на локте.
— Так, — сказал он с подозрением. — Водька пили? Мировые проблемы решали?
— Проблемы решали, а водки не было, честное слово!
— И не решили?
— Нет, хотим с тобой поговорить, пока Дюваля нет.
— Потому и не решили, что без водки. Эх, ребята, кто же за мировые проблемы без водки берется!
— А русские — только с водкой? — спросил Свен.
— Русские за все берутся с водкой, — убежденно сказал Чжао Ли.
Квашнин рассмеялся.
— Вам не понять. Ладно, пошли в кают-компанию, послушаем, что вы там надумали.
Когда все расселись, Игорь по лицам агентов понял, что разрядить обстановку не удалось. Шутки прошли, теперь все трое выглядели чрезвычайно серьезными.
«Так, — подумал Квашнин, — сейчас мне снова будут втирать о правах человека!»
— Кто первый надумал? Ты Свен?
— Нет, — сказал Чжао Ли. — Я. Но ребята согласны со мной. Мирослав, правда, считает, что кризис еще не наступил, но он не руководит группой, да и опыт агентурной работы у него поменьше нашей. Ну, а нам со Свеном терпеть просто невмоготу.
— Терпеть что?
— Долго мы еще будем подставлять под удар ни в чем не повинных людей, командир? Их пытают из-за нас! Они гибнут по нашей вине!
В принципе Игорь ждал чего-то подобного. Два месяца тяжелейшей операции, когда Чжао Ли фактически подставлял кузнецов Всевидящему Оку одного за другим, провоцируя обыски и аресты, опасная акция похищения кина Иррабана, оказавшаяся в итоге преддверием торга «кому продаться подороже», подкосили у агентов Тайной Службы веру в собственную правоту.
И тогда Квашнин рассказал им, рассказал все без утайки — перечислил основные наработки аналитического отдела. И начал с самой главной: прогноза военного столкновения земных колонистов с объединенной армией Солмаона и Чжандоу.
— Что? — удивился Мирослав. — Так быстро? Год и три месяца? Самострелы сильнее гауссовок и рельсовых пушек?
— Дело не в том, что сильнее, Миро. А в том, что у нас нет ни людей, ни оружия, ни патронов. Вот тебе простой расчет — рельсовая пушка выпускает до тысячи пуль в минуту, то есть порядка ста пятидесяти в секунду. На одного человека нужно потратить как раз секунду, их здесь четыреста миллионов, значит, нам потребуется шестьдесят миллиардов зарядов. Примерно столько патронов для стрелкового оружия произвели все воюющие страны за пять лет Второй мировой войны. Расчет, конечно, утрирован и многое упрощает, но общий смысл понятен.
Агенты подавлено молчали.
Игорь продолжал. Разложил, как пасьянс все рекомендации аналитиков по предотвращению морской экспансии на Запад. Варианты оказывались малоперспективными.
— Конечно, еще можно поддержать деньгами и оружием недовольных и обиженных. Правда, только для того, чтобы установить с ними контакт, нам потребуется очень много времени — налаживать связи, завоевывать репутацию — и много людей, гораздо больше, чем есть сейчас. Местные сепаратисты, что в Чжандоу, что в Солмаоне, слишком подозрительны, да к тому же ненавидят извечных соседей-врагов едва ли не сильнее, чем собственную власть.
— И все? Других версий не было? — спросил Хеглунд.
Квашнин замялся. Прокрутил на столе трансивер, поднялся, зачем-то открыл иллюминатор. Все трое не отрываясь смотрели на него.
— Я вам никогда не рассказывал… Один… гм… уникум из аналитического отдела как-то предложил альтернативный вариант. «Идея» в твоем стиле, Свен, — замочить одного, а то и обоих императоров.
— Командир!!! — от возмущения швед потерял дар речи, только и мог, что открывать и закрывать рот.
— Что «командир»? Скажешь, не было?
— Ну… было, но я… я по глупости ляпнул, а ты…
— Вот и уникум тоже ляпнул. По глупости. Обосновал, конечно, в процентах все рассчитал. Мол, тогда в Солмаоне и Чжандоу начнется грызня за власть, соседи обязательно вмешаются в надежде урвать лакомый кусочек чужой земли — короче, заварушка пойдет знатная, на многие годы, и местным ребятам долго еще будет не до экспансии на Запад. Уникум гордый ходил, считал, что очень умно и правильно все придумал. Ну, ему объяснили на пальцах. Примерно, как я тебе недавно: кто нажмет на курок? Императоров местных охраняют слишком хорошо, а значит, стрелять придется издалека, по твоему плану — гауссовка с оптикой и так далее…
— Хватит, Игорь! — взмолился швед.
Хеглунду было стыдно, как никогда в жизни. И перед собой, и перед Ли с Мирославом, а особенно — перед командиром. Хватило же ума такое предложить! Теперь Квашнин полжизни поминать будет.
— Что, понял, как это выглядит со стороны? То-то. Мы не имеем права убивать местных. НЕ ИМЕЕМ, — Игорь четко и раздельно произнес слова, делая ударения на каждом слоге. — Пусть иногда данное правило сильно осложняет операцию. Все равно. И дело здесь не только в высоких идеалах и в ценности человеческой жизни. Мы просто не сможем остановиться. Первый же отданный приказ о ликвидации, в конце концов, приведет к геноциду, а наши имена останутся в истории рядом с Кортесом, Гитлером и Пол Потом. Поймите, все достижения политкорректности, гуманизма и равенства тут же пойдут прахом. Если убить одного, каким бы гадом он не был, мы сразу же начнем сравнивать: а тот чем лучше? А этот? А уж этот — просто подонок, так и просит пулю в голову. Легионеры Ока? Уличная мразь, любители пыток, резюме — можно пристрелить. Капитан Гвардии Ложи? Убрать. Зрачок Всевидящего? В расход. В расход, в расход…
Мирослав и Ли сидели неестественно прямо, лица их застыли. Похоже, идеи, подобные плану Хеглунда, неоднократно приходили им в голову. Убрать всегда проще. Нет человека — нет проблемы. Да и не человек он вовсе, местный абориген, палач по должности, садист по характеру. Пристрелишь такого, мир чище станет.
Только сейчас, вслушиваясь в жесткие слова командира, они начинали понимать, как опасна такая дорога. Как легко сделать по ней первый шаг и как тяжело потом остановится, свернуть с проторенной колеи. Ведь так — проще! Зачем изобретать новые методики, планировать операции, когда можно решить все одни махом. Просто и дешево. Одним нажатием на курок.
— Ли, помнишь, совсем недавно мы спорили, кто из нас более нравственен?
— Да, командир. Я тогда сказал…
— Я помню. И не стал с тобой спорить. Но я сейчас о другом: мы сколько угодно можем сравнивать себя с местными. По любым параметрам. Кроме одного — они такие же, как мы, или только похожи? Потому что тогда мы посчитаем себя выше их и возьмем на себя право решать, кто из них достоин жить, а кто нет. И самым важным вопросом станет предел, через который нельзя перешагнуть. Скажем, сто человек убить можно, а сто одного — уже никак. Впрочем, история учит, что суровая и циничная дама, трусливо прозванная «необходимостью» плюет на любые пределы. Красиво и очень убедительно объясняя потом свои проступки. Знаете, парни, в 1932 году тогдашний аналог ООН — Лига Наций призвала запретить на войне оружие массового поражения, направленное против мирных жителей, а не солдат. Но не прошло и полутора десятков лет, как авиация государств, активнее всего ратовавших за тот запрет, превратила в руины десятки городов, завершив карусель уничтожения атомными ударами. И конечно весь этот ужас имел вполне разумное обоснование: подрыв экономической мощи врага и огромное моральное влияние, что, якобы, и привело к капитуляции, сохранив жизнь миллионам солдат с обеих сторон. Пилот одного из атомных бомбардировщиков через несколько лет покончил с собой. Не смог жить с тремя сотнями тысяч трупов на своей совести. А это двадцатый век, другое мировоззрение, другие нравы — того летчика считали героем, а сейчас бы назвали кровавым убийцей. Как и нас, впрочем, если мы переступим границы разумного.
— А если на нас нападут? Для чего тогда ты приводил расчеты производства зарядов для рельсовой пушки, — тихо сказал Ли.
— Это другое. Мы будем в своем праве: защищайся, иначе погибнешь. В начале века, когда с политкорректностью дело обстояло в полном порядке, общество вполне адекватно воспринимало отстрел террористов. Зуб за зуб — старую добрую месть, равно как и не менее старую самозащиту никто еще не отменял. Но чем такая война закончится, я вам уже объяснил.
Они надолго замолчали. Из открытого иллюминатора доносился тихий шелест волн и негромкий стук газотурбинной установки. Корвет держался в заданном квадрате, подрабатывая машиной на малых оборотах, чтобы не сносило течением. Через три часа должна была подойти группа Дюваля, опекавшая беглого географа.
Наконец Игорь заговорил:
— Вот так, Свен. Более простые решения есть, но они… слишком радикальные. Вроде того же политического террора, а то и биологической войны. Никто на это не пойдет, да и вы все, я думаю, не хотите обзавестись клеймом людей, развязавших геноцид. Так что давайте работать, как умеем, без истерики и рефлексий. Потребуется подставлять — подставим! Сделать из хорошего человека предателя? Пожалуйста! Подкупить? Не вопрос! Потому что иначе у нас всех остается единственный шанс: автоматический разведчик «Гефест». Через восемь лет сигнал с него дойдет до Земли. А еще через четыре года мы узнаем, есть ли у Эпсилон Эридана подходящая планета.
Архивные справки
Из агитационного послания движения «За НАШУ Надежду!».
…конечно, колонисты следят за положением дел на Восточном материке. В первые годы становления колонии руки до этого не доходили — выжить бы, — но постепенно руководство переселенцев задумалось о соседях. Фотографии и видеосъемка со спутников мало что могут рассказать о повседневной жизни Восточных империй, об их планах, политике, экономике и ресурсах.
Тайная Служба поначалу создавалась па Надежде с ведома и при прямой поддержке ООН для проведения грядущих спецопераций — кое-кто в Совбезе весьма опасался разногласий с китайцами. Однако постепенно в функции ТС вошла еще и «инопланетная» разведка — оперативная работа на территории Восточного материка, благо внешне земляне практически не отличаются от жителей Надежды.
После нескольких лет сбора информации стало ясно, что в ближайшие одно-два десятилетия аборигены дорастут до межконтинентальных морских экспедиций и в конце концов обнаружат присутствие чужаков на родной планете. Дальнейшее развитие ситуации прогнозировать трудно. Межцивилизационный конфликт не просто вероятен — он наиболее естественен в данной ситуации, тем более что господствующий на Восточном материке Солнечный культ отличается изрядной ксенофобией. Несмотря на значительное превосходство в вооружении, земляне вряд ли смогут долго продержаться без постоянных подкреплений и подвоза вооружений из Метрополии. Триста тысяч человек, пусть даже и миллион — ничто против целой планеты. Да и что это будет за война с пополнением армии раз в пять лет! За это время может произойти многое, и не исключен вариант, когда следующий корабль с новой партией переселенцев застанет на месте процветающей колонии заросшие джунглями развалины или — что еще хуже, — орды аборигенов, завладевших смертоносными земными игрушками.
Конечно, на крайний случай есть ядерное и прочее столь же «окончательное» оружие, но… колонисты-соплеменники, а, возможно, когда-нибудь и ваши потомки, хотят жить на Надежде, а не устраивать на планете геноцид.
Любой разумный человек согласится с тем, что лучшая защита — это нападение. Нашим собратьям на Надежде нет смысла ждать, пока прибрежные воды не потемнеют от военных кораблей недружественных аборигенов. Пока империи на востоке не начали объединяться против общего врага, мы должны помочь…
Из предвыборной речи председателя Всепланетного союза гуманистов.
…О положении дел узнали на Земле. И уже который год не стихают бесконечные дебаты в ООН, демонстрации, публичные самосожжения и прочие выступления оголтелых терра-патриотов из движения «За НАШУ Надежду!»
Как вы знаете, граждане Земли разделились на два равных если не по силе, то по влиянию лагеря. Мы, сторонники воссоединения с братьями по разуму хотим подарить народам Надежды блага цивилизации и ассимилировать, влить, так сказать, в жилы земного человечества новую кровь, чтобы вместе идти к процветанию и счастью. Наши противники же, эти ксенофобы из «ЗНН» и других похожих организаций выступают за поголовный геноцид «низшей» расы, чтобы очистить новые территории для переселенцев.
Когда-то, в эпоху колониальной экспансии на нашей планете конкистадоры-головорезы уничтожили уникальную ацтекскую культуру, потомки голландских переселенцев — буры — едва не извели под корень два африканских народа, английские колонизаторы вырезали коренное население острова Тасмания. Все эти зверства объяснялись высшими соображениями: экспортом достижений европейской цивилизации, выводом аборигенов из тьмы варварства, борьба с голодом и эпидемиями, насаждением «истинных» культурных ценностей. Апофеозом колонизаторской политики стало пресловутое «бремя» белого человека, вошедшее в лексикон с легкой руки старого расиста Киплинга. История развивается по спирали, но кто мог предположить, что нечто похожее возродится 170 лет спустя? Кто мог подумать, что после всех достижений расовой терпимости и политкорректности, много раз осмеянная и осужденная идеология «бремени» снова вылезет на свет божий, только теперь уже не белого человека, а землян в целом…
